ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:
Армвоенюрист В. В. Ульрих,
Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ:
Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер
Комендант суда. Суд идет. Прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается.
Слово имеет член коллегии защитников товарищ Брауде.
Брауде. Товарищи судьи! Характерной чертой современных заговорщических контрреволюционных организаций является то, что за ними нет никакой массы.
На пленуме ЦК партии в марте 1937 года товарищ Сталин говорил:
"Современные троцкисты боятся показать рабочему классу свое действительное лицо, боятся открыть ему свои действительные цели и задачи, старательно прячут от рабочего класса свою политическую физиономию, опасаясь, что, если рабочий класс узнает об их действительных намерениях, он проклянет их, как людей чуждых, и прогонит их от себя".
Мы видим, товарищи судьи, что для технического осуществления своих вредительских замыслов этим заговорщикам приходится рассчитывать только на свои собственные ничтожные силы и иностранную разведку. Только путем обмана, двурушничества, шантажа им удавалось втягивать в свои злодейские преступления отдельных лиц, которые по своему миросозерцанию ничего общего не имеют с ними.
В самом деле, далекий от контрреволюционного мировоззрения и от контрреволюционных целей Левин, старый врач, был втянут в право-троцкистскую организацию для совершения чудовищных преступлений через врага Ягоду, который сам хотел оставаться в стороне.
И сегодня, товарищи судьи, мне приходится защищать перед вами этого старика-доктора Левина, который к концу своей жизни оказался техническим выполнителем конкретных замыслов "право-троцкистского блока", о самом существовании которого вряд ли имел какое-либо представление, и не только техническим выполнителем, но, как правильно сказал сегодня Прокурор, и принявшим на себя некоторую организующую роль. Как это могло произойти, как случилось, что врач с 40-летним стажем, близкий к Максиму Горькому, врач Куйбышева и Менжинского, сделался убийцей своих пациентов?
Изучая материалы предварительного следствия, допросов Буланова, Ягоды, Левина и других обвиняемых, я видел, что следствие само интересовалось, как мог Левин принять на себя такие ужасные поручения, что вынудило его на отсутствие надлежащего сопротивления Ягоде. Здесь Прокурор спрашивал Левина: "Почему вы не попытались противодействовать Ягоде"? И, формулируя ответ Левина, Прокурор сказал: "В душе опоры не было, а вовне ее не искали".
И при таком ответе остается неразрешенным вопрос: а почему в душе опоры не было? А почему ее Левин не искал вовне?
Для того чтобы попытаться ответить на этот вопрос, мне кажется необходимым сделать небольшой экскурс в прошлое нашей интеллигенции.
Я думаю, что не совершу большой ошибки, если скажу, что, окидывая ретроспективным взглядом прошлое и анализируя настоящее этой интеллигенции, я разделю ее на три группы.
Первая группа-это ничтожная, небольшая часть той буржуазной интеллигенции, которая, занимая в прошлом командные посты у капитала, вынуждена была затем работать с Советской властью. Эта небольшая группа проявила себя на протяжении ряда лет контрреволюционным вредительством во всех областях нашего хозяйства, как одной из форм классовой борьбы. Это вредительство принимало самые разнообразные формы. Вспомните шахтинцев, вспомните дело "Промпартии".
Органами Наркомвнудела, нашими судебными органами вредительские организации были разгромлены, но отдельные осколки их кое-где сохранились, уцелели и продолжали время от времени проявлять себя. Антисоветские настроения у отдельных представителей этой части интеллигенции представляют почву для работы контрреволюционных организаций и для иностранных разведок.
Есть вторая, также не столь большая группа,-это та часть мелкобуржуазной интеллигенции, которая не принимала участия в саботаже и ряд последующих лет честно работала вместе с Советской властью. Но эти люди, оставаясь только специалистами, не сливались органически ни с партией, ни с рабочим классом. Они полагали, что для того, чтобы иметь право называться советскими специалистами, достаточно работать только по своей специальности. Они носят на себе все черты обывателей, мещан, и этими чертами их также нередко пользуются опытные вражеские агентуры, завербовывая их в свои ряды.
И, наконец, третья группа настоящей советской интеллигенции, которая составляет большую часть нашей интеллигенции, ее подавляющее большинство. Это та новая советская интеллигенция, которая выросла из недр рабочего класса, обогатила себя сокровищами старой и новой культуры, прошла суровую школу классовой борьбы. К этой же группе относится, в частности, значительная часть старых специалистов, которая органически слилась с рабочим классом и восприняла его прекрасные черты, его бдительность и умение распознавать классовых врагов, это те, которые имеют право на почетное звание "непартийный большевик".
Если бы Ягода обратился со своими гнусными предложениями к одному из представителей этой подлинно советской интеллигенции, составляющей большинство в нашей стране, он был бы немедленно разоблачен, и контрреволюционная, преступная, бандитская организация была бы разоблачена на несколько лет раньше.
Три врача, сидящие на скамье подсудимых, конечно, не могут быть отнесены к представителям настоящей советской интеллигенции.
Я защищаю доктора Левина. До 1934 года доктор Левин очень добросовестно, с большим знанием дела, работал в различных больницах, медицинских организациях, научных обществах. Он лечил Ленина и был близок к Горькому. Пользовался доверием Куйбышева. Он искренне считал, что эта близость дает ему право называться честным советским специалистом. Но он не понял, что эта близость-механическая, политически же он был далек от них. Левин был аполитичен, он даже не разбирается в том, что такое меньшевики. На вопрос о партийности он ответил здесь на суде, что принадлежит к партии врачей. Его ответ подчеркивает всю его цеховую оторванность от рабочего класса. На вопрос Прокурора он ответил, что он-трус, и данные дела, к сожалению, не позволяют в этом сомневаться. Добавьте к этому крайнюю его тряпичность, склонность к панике, и вы получите портрет Левина, как специалиста, принадлежавшего ко второй названной мною группе интеллигенции.
Вербуя врачей по рецептам фашистских разведок. Ягода применил к каждому из них индивидуальный подход. Посмотрим, что рассказывает об этом сам Ягода на предварительном следствии. К Плетневу у него отношение неприкрыто грубое: он подбирает компрометирующий материал о нем. По его словам, "Плетнев был участником какой-то антисоветской группировки и вообще оказался человеком антисоветским". Ягода использовал это.
На Казакова он действует страхом и одновременно зарождает в нем надежду, что он окажет ему какую-то помощь в его борьбе с группой врачей.
Ягода использует корыстные черты Крючкова, возбуждая в нем надежды, что после смерти Максима он станет литературным наследником Горького, а, с другой стороны, действует также страхом, указывая, что ему, Ягоде, известно о растрате Крючковым денежных средств Горького.
И Крючков готов.
О Левине Прокурор сказал, что он был правой рукой Ягоды,-он вместе с Ягодой был организатором. Формально это верно. Но если Левин был правой рукой Ягоды, то нельзя ни на минуту забывать, что мозгом, который руководил этой правой рукой, являлся Ягода. И то, что Левин оказался правой рукой Ягоды, объясняется простой случайностью. Левина Ягода знал, Левин был вхож к больным, к тем прекрасным людям, в устранении которых был заинтересован "право-троцкистский блок". Ягода обрабатывал Левина долго, чрезвычайно изобретательно и тонко.
У Левина в прошлом не было никаких темных мест, не было антисоветских настроений, у него был 40-летний беспорочный трудовой стаж за спиной. До разговора Ягоды он был предан Советской власти и, может быть, был привязан к Горькому. Ягода должен был преодолеть внутреннее сопротивление Левина. И Ягода долго, очень долго и тонко обрабатывал его методами, которые превосходят иезуитские методы Игнатия Лойолы. С изобретательностью иностранного разведчика он играет на малодушии, мягкотелости, тщеславии, легковерии и паничности Левина.
Ягода сам показывал, что Левин был лечащим врачом Пешкова и, бывая у Горького, он, естественно, сталкивался не раз с Левиным. Вот почему именно на Левина Ягода обратил внимание, сделал его правой рукой. Он знал его, часто сталкивался именно с ним, а не с Плетневым и Казаковым.
Левин понадобился для осуществления преступных замыслов, поэтому Ягода стал ближе присматриваться и проявлять внимание к нему. В чем выразилось это внимание? Об этом говорили и сам Левин, и Буланов: французское вино, цветы, облегчение таможенных формальностей, доллары на поездку за границу. Все это имело место в порядке постепенной, многомесячной, а может быть, и многолетней обработки, ибо задание право-троцкистского центра было дано Ягоде давно. Поэтому обработка обнимает продолжительный промежуток времени до прямого совершения преступления.
Левин, конечно, не понимал и не мог понимать, в чем тут дело. Наивно он думал, что Ягода делает это из уважения к его личным достоинствам и качествам врача. Это приятно щекотало чувство тщеславия,-а то, что Левин был тщеславен, он не скрывает.
Но это-то прекрасно учитывал Ягода. Наряду с признательностью за щедрость и внимательное отношение Ягоды, у Левина появилось чувство некоторой своеобразной зависимости, чего и добивался Ягода. Приближался час осуществления злодейских замыслов Ягоды в отношении Макса Пешкова. Я должен сказать вам, товарищи судьи, что, слушая объяснения Ягоды о причинах убийства Макса Пешкова, я пришел к такому убеждению, что здесь причины были двоякого рода: причина глубоко низменного порядка Ягоды и задание "право-троцкистского блока" нанести Горькому убийством любимого сына такую психическую травму, которая бы ослабила еще больше физическую сопротивляемость великого писателя в борьбе против болезни. Личные низменные мотивы Ягоды бесспорно совпали с установкой "право-троцкистского блока".
Что говорит Ягода по этому поводу? В одном из его показаний сказано буквально так: "Я вынашивал в себе мысль физически убить Макса Пешкова, он мне мешал". Первоначально была мысль убить Макса Пешкова с помощью бандитов, но казалось опасным втягивать много людей в такое преступление, и у главарей "право-троцкистского блока" возникла идея, что лучший способ умертвить Макса Пешкова- это "смерть от болезни".
Я обращаю внимание суда на то, что идея "смерти от болезни" пришла и возникла не у врачей. Эта идея возникла у Ягоды, у "право-троцкистского блока". И ее он навязывает врачам. Еще на допросе у следователя, на вопрос следователя-"как это надо понимать?"- Ягода говорит: "Очень просто. Человек естественно заболевает, некоторое время болеет, окружающие привыкают к тому, что больной, что тоже естественно, или умирает, или выздоравливает. Врач, лечащий больного, может способствовать или выздоровлению больного или смерти больного... ну, а все остальное дело техники".
Для воплощения этой идеи в жизнь врач необходим. Чужими руками, руками врача удобно вершить это черное дело, а самому остаться в стороне.
Ягода применяет и теоретическую обработку Левина. Ягода развивает перед Левиным своеобразную "теорию", носящую следы влияния на него немецких фашистских стерилизаторов. Ягода сам показывает, как он обрабатывал Левина извне приобретенными теоретическими суждениями о праве врача прекращать жизнь больного. "Начал я в беседе с Левиным с абстрактного вопроса-может ли врач способствовать смерти его пациента. Получив утвердительный ответ, я спросил: понимает ли он, что больной бывает помехой для окружающих и что смерть такого больного была бы встречена с радостью. Левин сказал, что это вопрос дискуссионный, что врач не имеет права сократить жизнь человека больного. А я спорил с ним и доказывал, что он отсталый человек и что "мы" (надо было понимать под этим-современные люди) придерживаемся другой точки зрения; на эту тему было у меня с Левиным несколько разговоров".
Но этого оказалось мало. Видимо, Левин не шел на эти "теоретические прививки". Тогда Ягода старается представить план уничтожения Максима Пешкова как акт, необходимый в государственных интересах, и, прежде всего, в интересах самого Горького. Он доказывает пагубное влияние его на отца. При дальнейших разговорах он напирает на то, что уничтожение Максима Пешкова-директива не его, Ягоды, а группы ответственнейших руководящих работников. В доказательство этого, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, он сводит его с Енукидзе, занимавшим тогда пост секретаря ЦИК СССР, который лично одобряет Левину план убийства посредством "смерти от болезни".
Почему Левин не разоблачил эту фашистскую банду? Я уже говорил о его аполитичности, мягкотелости, бесхарактерности. Но здесь, конечно, основную роль сыграла та комбинация методов, которая была применена против него Ягодой. Левин был уверен, что Ягода не остановится ни перед чем.
В одном из своих показаний Левин с содроганием говорит: "Я вспоминаю каждый раз страшное лицо и угрозы Ягоды. На меня производила страшное впечатление речь Ягоды". Левин-тряпичный интеллигент, старый беспартийный, легковерный, безвольный врач- трепетал не столько за себя, сколько за свою семью, разгромить которую ему угрожал Ягода.
Не вправе ли я, товарищи судьи, сказать, что Левин был психически терроризован Ягодой, и что этим объясняется и та роль, которую он сыграл в этих кошмарных убийствах? Левин показывает: "Я чувствовал себя закабаленным Ягодой, мне было ясно, что при первой попытке отказа от повиновения заданиям Ягоды или даже случайной неудаче, грозящей провалом, погибну не только я, но и моя семья". Об этом он говорил. Он принимал участие в умерщвлении Максима Пешкова, и затем началась сеть последующих страшных преступлений: за Максимом Пешковым-Куйбышев, за Куйбышевым-Максим Горький и Менжинский. Каковы же те мотивы, по которым Левин выполняет эти дальнейшие страшные задания "право-троцкистского блока"?
Старая русская пословица говорит: "Коготок увяз-всей птичке пропасть". Совершив одно преступление, сознавая себя скованным преступными узами с Ягодой, Левину еще труднее уйти из-под его влияния.
Ягода это понимает, и тон его с ним резко изменился. Он стал с ним разговаривать грубо, языком угроз. Он раскрывает перед ним с циничной откровенностью карты, он разъясняет ему, в чьих интересах Левин действовал, и аполитичный беспартийный Левин становится политиком поневоле.
Не разделяя убеждений этих господ, Левин фактически-вместе с ними. Он понимает, что, сделавшись их соучастником, он не может не выполнять их поручений. Связав себя с контрреволюцией и преступными делами организации, он разделил судьбу Ягоды. Такова логика контрреволюции.
Но действительно ли, товарищи судьи, Левин без всякого внутреннего сопротивления, без душевной борьбы подчинился Ягоде в его страшных заданиях? Я допускаю, что эпически спокойный рассказ Левина здесь о его преступлениях, в сочетании с письмом в газеты, опубликованным Левиным после смерти Горького, мог произвести впечатление о нем, как о тупом вивисекторе. Но это письмо-не продукт творчества Левина, оно было написано в дни, когда Левин был целиком под влиянием Ягоды, и для меня нет сомнений, что оно было написано под диктовку Ягоды. Иезуитство и фарисейство этого письма нужно отнести целиком за счет Ягоды.
Если ознакомиться с показаниями и письмами Левина, можно убедиться, что он глубоко переживал. Он жил в мучительном бреду. На имя товарища Ежова он, будучи в заключении, послал письмо, в котором, все рассказав, писал, что тяжесть воспоминаний о жутких злодействах давит на него тяжелым грузом. Он пишет: "Я почувствовал в эти годы, что меня закрывают от прошлой жизни тяжелые ворота, которые Ягода держал железной рукой и которые открыть я был не в силах. Осенью 1936г.,-пишет он в письме,-я узнал, что Ягода уже не нарком внутренних дел, и я пережил чувство величайшего счастья, я решил остатки жизни посвятить прежней честной работе, отдать остаток своих сил счастью народов, отдать все свои силы, знания, опыт и любовь больным, дальнейшему процветанию нашей прекрасной родины, для счастья и блага которой я смогу вложить крупицу труда. Но тяжелым камнем оставалось на душе мучительное воспоминание о тяжелых преступлениях. Теперь, в тюрьме, рассказав все, что творилось в моей душе, я почувствовал глубокое облегчение".
Я глубоко убежден, что когда он написал это признание, обнажая свою душу перед товарищем Ежовым, он не мог не почувствовать облегчения, освобождения от бесконечно тяжелого и до сих пор скрывавшегося им груза. И когда здесь, перед судом народа, перед судом рабочего класса он рассказал о своих преступлениях, это облегчение он продолжал чувствовать.
Я подхожу, товарищи судьи, к концу. Что же сделать с Левиным? Я не скрою от вас, что в эту минуту, когда я ставлю вопрос о том, что делать с Левиным, перед моим умственным взором всплывают бесконечно дорогие черты великого писателя, нашей национальной гордости, гордости всего трудящегося человечества, Максима Горького, всплывают черты пламенного большевика товарища Куйбышева и непримиримого борца против врагов народа, энциклопедически образованного товарища Менжинского. Если бы не преступления "право-троцкистского блока", которые осуществлены руками Левина и двух других врачей, эти большие люди жили бы сейчас и своей полнокровной, творческой, прекрасной жизнью принесли бы немало пользы для дела строительства социализма, которому они всю жизнь служили и которому служит вся сознательная часть нашей страны.
Но все же я говорю, товарищи судьи, несмотря на тяжесть этих мыслей -- Левин должен остаться жить, хотя и должен понести тягчайшее наказание. Сейчас ждут вашего приговора вот эти господа, сидящие на скамье подсудимых, которые совершили ряд тягчайших преступлений, которые со дня революции боролись против своего народа, против рабочего класса, против партии, против независимости своей родины. Они -- фактические убийцы Горького, Куйбышева и Менжинского, но они виноваты также и в том, что три врача сделались убийцами. Это тоже лежит на их совести. Они-убийцы этих врачей. В своих гнусных целях они сделали убийцами людей, которые чужды их преступным взглядам, их преступной деятельности. Искусство старого врача в деле помощи страждущему человечеству они превратили в орудие смерти в его руках. Не встречая их, Левин спокойно дожил бы свои последние годы, оказывая помощь страждущим.
Так разве можно ставить знак равенства между Левиным и этими господами, как ни тяжелы его личные преступления? И если они, эти господа, бесполезны и никчемны в грядущей борьбе за счастье человечества, то старый доктор Левин может еще несколько лет, которые остались ему, старику, прожить, попытаться искупить хотя бы частицу своих преступлений помощью страждущему человечеству. Я прошу вас о жизни доктору Левину.