Вечернее заседание 3 марта 1938 года
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь. Заседание суда продолжается.
Приступаем к допросу подсудимого Крестинского.
Вышинский. Позвольте мне до допроса Крестинского задать несколько вопросов обвиняемому Раковскому.
Председательствующий. Пожалуйста.
Вышинский. Подсудимый Раковский, вы признали себя виновным в преступлениях, которые вам предъявлены?
Раковский. Признал.
Вышинский. Вы здесь слышали также ответ Крестинского, который на вопрос суда заявил, что он не троцкист и не совершил преступлений, в которых он признавался на предварительном следствии.
Я хотел бы спросить у вас, как у одного из виднейших представителей и руководителей троцкистского подполья в СССР, что вы знаете о троцкистской деятельности Крестинского в последний период времени?
Раковский. Прежде всего я должен остановиться на тех показаниях или на тех заявлениях, которые сделал вчера здесь Крестинский.
Вышинский. Да, я вот об этом и говорю.
Раковский. Крестинский в доказательство того, что он отошел от троцкизма, заявил, что он в конце 1927 года послал письмо Троцкому, в котором отмежевался от троцкистских позиций. Если не ошибаюсь, таков был смысл заявления Крестинского здесь вчера?
Вышинский. Так мы все поняли.
Раковский. Это письмо Крестинского мне известно.
Вышинский. Известно?
Раковский. Троцкий давал мне его читать. И не только мне. Но для того, чтобы осветить смысл этого письма, я должен прежде всего указать на один факт.
Возвращаясь в Москву, за несколько недель до посылки Крестинским этого письма, накануне пленума ЦК перед XV съездом, я остановился в 1927 году в Берлине, как всегда-в полпредстве, где тогда работал Крестинский, и вместе со мной был Каменев. Он приехал из Рима и тоже отправлялся на пленум ЦК. Между мной, Каменевым и Крестинским, как между единомышленниками, происходил тогда в Берлине обмен мнений.
Вышинский. Как между единомышленниками?
Раковский. Да, само собой понятно, как между единомышленниками. До этого времени со стороны Крестинского не было никаких признаков отхода от оппозиции. При встрече в Берлине мы вместе обсуждали, что следует предпринимать оппозиции на предстоящем пленуме. Крестинский оставался в Берлине. Он был того мнения, что нужно продолжать и дальше маневрировать.
Вышинский. Маневрировать?
Раковский. Маневрировать.
Вышинский. То есть двурушничать?
Раковский. Тогда это слово не употреблялось.
Вышинский. А смысл?
Раковский. Смысл тот же.
Я не буду говорить о дальнейших спорах, которые происходили между нами. Через некоторое время после этого, когда я уже был в Москве, Троцкий мне показал письмо Крестинского.
Вышинский. Когда это было?
Раковский. Я думаю, что это было в первых числах декабря 1927 года.
Вышинский. Вы припоминаете, что в этом письме было?
Раковский. Точное содержание я не помню, общее впечатление было такое, что это маневр. Когда я прочел это письмо Крестинского, я сказал Троцкому: "Крестинский подготавливает то, что на языке юриспруденции называется свое "алиби". Троцкий подтвердил это. Так впоследствии и получилось, ибо, когда ЦК ВКП(б) обратился к полпредам, разделявшим троцкистские взгляды, с вопросом, как они относятся к исключению руководителей оппозиции из партии, Крестинский написал в ЦК письмо и ссылался в нем на это свое "алиби".
Вышинский. Ссылался на письмо Троцкому как на доказательство разрыва с троцкизмом?
Раковский. Да, на это письмо как на доказательство, что он отошел. Письмо Крестинского в ЦК было напечатано в газетах в 1928 году. Я не помню, что из письма Крестинского было напечатано. Он оставил себе копию. Я не могу сказать, что из его письма было приведено, но ссылка на его письмо была.
Я тоже на положении обвиняемого. Я не имею права перегружать никого из моих тут соучастников новыми обвинениями. Я думаю, достаточно того, если я передам то впечатление, которое тогда было и осталось. Я не считаю, что этот документ свидетельствует об отходе Крестинского от троцкистской оппозиции. Это уже не было делом каких-нибудь временных увлечений. Это уже была борьба, которая продолжалась примерно 7-8 лет, борьба между троцкистами и партией. И как можно предполагать, что достаточно заставить себя в течение получаса или часа написать документ для того, чтобы после этого все прошлое, вся идеология, все привычки, связи - все это исчезло?
Вышинский. Следовательно, письмо, о котором здесь говорил подсудимый Крестинский как о доказательстве его разрыва с Троцким и троцкистами, вы рассматриваете исключительно как маневр, как документ, который должен был бы, в случае необходимости, свидетельствовать о его "алиби"?
Раковский. Правильно.
Вышинский. Следовательно, на мой вопрос - был ли в ноябре 1927 года и позже Крестинский троцкистом - как вы отвечаете?
Раковский. Да, Крестинский был троцкистом и с троцкизмом никогда не порывал.
Вышинский. Следовательно, как вы расцениваете сделанное здесь вчера заявление подсудимого Крестинского, что он не был троцкистом, по крайней мере с ноября 1927 года?
Раковский. Как не соответствующее действительности.
Вышинский. Вам известно, что обвиняемый Крестинский и позже был троцкистом?
Раковский. Известно.
Вышинский. Вы можете привести какие-нибудь факты?
Раковский. Могу. Я обращусь, если позволит суд, к самому Крестинскому.
Председательствующий. Пожалуйста.
Раковский (Крестинскому). Николай Николаевич, когда я был в ссылке, ты мне писал?
Крестинский. Да, через дочь, которая ехала в Саратов, я писал.
Вышинский. Позвольте спросить подсудимого Крестинского: в каком году это было?
Крестинский. Это было в 1928 году.
Раковский. Это было в 1929 году, в августе или июле месяце. В 1928 году я был в Астрахани.
Вышинский. Обвиняемый Крестинский, а вы куда писали письмо?
Раковский. Он писал в Саратов.
Крестинский. Точно год я не помню. Но я просил тогда Кагановича перевести Христиана Георгиевича из Астрахани в Саратов, ссылаясь на наши с ним дружеские отношения. Это было удовлетворено. И вот, когда он переехал в Саратов, к нему поехала его дочь, я через нее написал ему письмо. Разрешите мне...
Вышинский. Виноват. У нас все делается по порядку...
Крестинский. Может быть, я сократил бы вам работу.
Вышинский. Я не нуждаюсь в сокращении, тем более, что ваши вчерашние заявления не свидетельствуют, чтобы вы хотели сокращать процесс.
Крестинский. Но может быть я...
Председательствующий. Дойдет еще до вас очередь, обвиняемый Крестинский.
Вышинский. Я просил бы, подсудимый Раковский, сообщить, о чем вам писал в 1929 году, во время вашего пребывания в Саратове, в ссылке, обвиняемый Крестинский?
Раковский. Крестинский в этом письме писал, чтобы я вернулся в партию, естественно, в целях продолжения троцкистской деятельности.
Вышинский. Зачем?
Раковский. Он ничего явно противозаконного в этом письме не писал.
Вышинский. Значит, вы сейчас устанавливаете факт его связи с вами, хотя вы были ссыльным троцкистом?
Раковский. Да, и его желание, как и других троцкистов, сохранить троцкистские кадры, по возможности проникнув в партию.
Вышинский. Значит, он уговаривал вас, чтобы вы из тактических соображений, в интересах троцкистского дела, вернулись в партию?
Раковский. Так я понял.
Вышинский. Разрешите задать вопрос подсудимому Крестинскому.
Подсудимый Крестинский, правильно понял содержание вашего письма подсудимый Раковский?
Крестинский. Правильно.
Вышинский. Я прошу суд о следующем. По моему требованию сейчас были проверены документы, изъятые при обыске у Крестинского. Среди них имелась копия его письма Троцкому от 27 ноября 1927 года, того самого письма, на которое ссылался вчера Крестинский и о котором говорит Раковский.
Я прошу разрешить мне предъявить Раковскому и Крестинскому эту копию письма и спросить их, об этом ли письме Троцкому оба они говорят, после чего прошу разрешить мне поставить еще несколько вопросов.
(Копия письма от 27 ноября 1927года предъявляется Крестинскому, затем Раковскому.)
Крестинский. Это то самое письмо.
Вышинский. Прошу предъявить копию этого письма обвиняемому Раковскому.
Раковский. Автор письма лучше помнит его, чем я.
Вышинский. Это займет у нас две минуты, но факт будет установлен.
Раковский (читая письмо). Да, насколько я могу помнить, это есть то самое письмо.
Вышинский. Прошу разрешить предъявить Раковскому выдержку из газеты "Экономическая жизнь" от 8 апреля 1928 года, где написано:
"Выдержка из письма Крестинского от 22 марта 1928 года". Не это ли он имел в виду, когда говорил о письме Крестинского в ЦК, посланном уже после его письма к Троцкому?
Раковский. Да, об этом.
Вышинский. Значит, все факты установлены.
Раковский. Я читал это в "Правде" или "Известиях", но оно могло быть опубликовано во всех газетах.
Крестинский. Это было 8 апреля.
Вышинский. А письмо датировано 22 марта?
Крестинский. Я не помню дату письма.
Раковский. Я помню, было два письма, отправленных троцкистскими полпредами: Антоновым-Овсеенко и Крестинским.
Вышинский. Значит, все факты установлены. Вы не помните ли, обвиняемый Раковский, что письмо, о котором вы сейчас говорили, начиналось именно так, как начинается копия этого письма: "Дорогой Лев Давыдович"?
Раковский. Это была обычная форма.
Вышинский. Подсудимый Раковский, не помните ли вы следующего места из личного письма Крестинского Троцкому, как оно отражено в копии. Крестинский пишет: "По моему глубокому убеждению тактика оппозиции за последние полгода была глубоко ошибочной, вредной для целей самой оппозиции, можно сказать трагически неправильной".
Можно ли из этого абзаца сделать заключение, что здесь содержится какое-либо осуждение троцкизма?
Раковский. Нет. Крестинский рассуждает как человек, находящийся в троцкистской организации. Он исходит из троцкистских предпосылок. Он говорит в интересах троцкистской организации, троцкистских целей. Это то, что он заявлял в Берлине, как я уже сказал.
Вышинский. Следовательно, здесь есть просто оценка тактической линии троцкистов, даваемая человеком, в данном случае Крестинским, остающимся на почве троцкистской борьбы против Советской власти? Раковский. Да, это так.
Вышинский. Позвольте спросить Крестинского. Правильно ли будет так понимать это место из вашего письма Троцкому?
Крестинский. Да, так.
Вышинский. Дальше в копии этого письма говорится:
"Смешно говорить о сохранении кадров, когда они уже фактически уничтожены неправильной политикой самой оппозиции. Нельзя, ведь, считать кадрами пару сотен исключенных и поставленных вне закона товарищей. Это кадры для тюрьмы и ссылки, а не для продолжения внутрипартийной борьбы. Еще смешнее говорить о сохранении влияния на массы. Где это бывало в истории, чтобы группа, потерпевшая полное поражение в борьбе, благодаря собственным ошибкам, могла сохранить влияние на массы? А, ведь, для всякого не ослепленного ясно, что преждевременные, обреченные на неудачу выступления и последующее полное поражение есть результат ошибок, плохого, неверного руководства.
И при капитуляции и при непримиримой тактике потеря влияния неизбежна. Но в первом случае медленно, постепенно, упорной работой внутри партии и в советском аппарате можно восстановить, вновь заработать доверие масс и влияние на них".
О чем же здесь идет речь? Мне представляется, что речь идет об оценке тактической линии троцкистов с точки зрения интересов троцкистской борьбы против партии, но никак не о разрыве с троцкизмом.
Раковский. Да, это так, я это подтверждаю полностью.
Вышинский (обращаясь к Крестинскому). Вы выслушали подробное объяснение Раковского о так называемом отходе вашем от троцкизма. Считаете ли вы эти объяснения Раковского правильными? Крестинский. То, что он говорит, правильно.
Председательствующий. Вы подтверждаете то, что говорил Раковский?
Крестинский. Да, подтверждаю.
Вышинский. Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?
Крестинский. Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.
Вышинский. К Раковскому у меня нет вопросов.
У меня один вопрос с Крестинскому: что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?
Крестинский. Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать - да, я виновен, я почти машинально ответил - нет, не виновен.
Вышинский. Машинально?
Крестинский. Я не в силах был перед лицом мирового общественного мнения сказать правду, что я вел все время троцкистскую борьбу. Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявленным лично мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство.
Вышинский. У меня больше вопросов к подсудимому Крестинскому пока нет.