Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Товарищ Прокурор, у вас есть еще вопросы к подсудимому Левину?
Вышинский. Да. Но, кажется, обвиняемый Ягода хотел задать вопросы подсудимому Левину.
Председательствующий. Подсудимый Ягода, можете задать вопросы.
Ягода. Я прошу ответить Левина, в каком году постановлением лечебной комиссии Кремля он, Левин, был прикомандирован ко мне, как лечащий врач, и к кому еще он был прикомандирован?
Председательствующий. Подсудимый Левин, вы помните?
Левин. Нет, в каком году я был прикомандирован, я не могу вспомнить, а к кому был прикомандирован-могу, это большой список людей.
Председательствующий. Ну, примерно, когда?
Левин. Тоже не могу вспомнить. Это было, несомненно, в конце двадцатых годов.
Ягода. Постановление лечебной комиссии Кремля было о том, что вы прикомандировываетесь ко мне как лечащий врач.
Левин. Это не лечебная комиссия делает, а Санупр Кремля, но Санупр Кремля никаких письменных постановлений на этот счет не выносит, а было это так: вызывают меня в кабинет к начальнику Санупра и говорят - возьмите на себя лечение таких-то ответственных работников. Вот в последнее время у меня был список в 24 человека, но это делалось опять-таки в последнее время, когда несколько больных выбыло из моего списка и меня вызвали в кабинет начальника Санупра и сказали: "У вас освободилось столько-то мест, возьмите на себя лечение новых наркомов". Таким образом, никаких постановлений, которые помогли бы вспомнить, когда я был прикомандирован к тому или иному больному, повторяю, не было никаких, это прикрепление мое к больным нигде не фиксируется, а имеются списки в Санупре Кремля, где говорится, что у Левина такие-то больные, у Бурмина - такие-то больные.
Ягода. У меня нет вопросов.
Вышинский. Велась ли история болезни Максима Алексеевича Пешкова?
Левин. Историю болезни мы не имели.
Вышинский. Велась ли?
Левин. Нет, конечно. У нас имеется такой медучет, архив, в этом архиве хранятся все истории болезни.
Вышинский. Когда лечили Максима Алексеевича Пешкова, вы ничего не записывали в историю болезни?
Левин. Нет, ничего.
Вышинский. Почему?
Левин. Потому, что у нас имеется лечебная карточка на Алексея Максимовича Горького, а затем в эту карточку вписывается его семья, так что, собственно говоря, на попечении Санупра Кремля находится Алексей Максимович Горький.
Вышинский. Но вот лечили вы Максима Алексеевича Пешкова, но истории болезни на него не вели?
Левин. Нет.
Вышинский. Вы лечите Алексея Максимовича Горького, который состоит на учете в Санупре. У него есть сын Максим Алексеевич, он тоже состоит на учете, но истории болезни его вы не ведете?
Левин. Нет.
Вышинский. А почему? Вы объясняете это тем, что он не имел самостоятельной регистрации?
Левин. Нет, это очень просто, Санупр Кремля считал, что на его попечении и на его большом внимании находится основной владелец карточки, а это -- так называемые члены семьи.
Вышинский. Значит, истории болезни для членов семьи не полагается?
Левин. Нет.
Вышинский. Вы обычно ведете на членов семьи историю болезни?
Левин. Нет, не ведем.
Вышинский. Все те, которые у вас лечатся, они имеют историю болезни?
Левин. Нет. Основные работники имеют так называемые санжурналы, и они хранятся в медучете. Члены семьи не имеют права даже посещать так называемую центральную поликлинику.
Вышинский. Какой смысл имеет история болезни? Какое назначение имеет история болезни?
Левин. Видите ли, когда больной лежит в больнице, там есть целый ряд людей.
Вышинский. Я спрашиваю, какой смысл имеет история болезни, для чего предназначена история болезни?
Левин. Чтобы оставить след.
Вышинский. Я спрашиваю, в отношении Максима Алексеевича Пешкова был оставлен след?
Левин. Нет.
Вышинский. Уточните мне дозировку тех средств, которые применялись в отношении Алексея Максимовича Горького.
Левин. В отношении Алексея Максимовича установка была такая:
применять ряд средств, которые были в общем показаны, против которых не могло возникнуть никакого сомнения и подозрения, которые можно применять для усиления сердечной деятельности. К числу таких средств относились: камфара, кофеин, кардиозол, дигален. Эти средства для группы сердечных болезней мы имеем право применять. Но в отношении его эти средства применялись в огромных дозировках. Так, например, он получал до 40 шприцев камфары.
Вышинский. В течение какого времени?
Левин. В сутки - от 30 до 40 шприцев. Для него эта доза была велика.
Вышинский. Мы спросим у экспертов.
Левин. Совершенно верно. Но хирург впрыскивает зараз 6 шприцев. Мы впрыскивали от 30 до 40. Это само по себе не было вредно.
Вышинский. 30-40 шприцев камфары, это, во-первых, плюс...?
Левин. Плюс 2 инъекции дигалена.
Вышинский. Это 42, плюс...?
Левин. Плюс 4 инъекции кофеина.
Вышинский. Это 46, плюс...?
Левин. Плюс 2 инъекции стрихнина.
Вышинский. Это - 48.
Левин. Кроме меня был привлечен крупный профессор из Ленинграда - Ланг, и такой крупный физиолог, как профессор Сперанский. Я хочу сказать, что такое большое количество можно применять, но не для Алексея Максимовича, не для него. Я позволю себе сделать маленькую медицинскую предпосылку. Для другого человека это не страшно, а для него это было...
Вышинский. Страшно?
Левин. Конечно. Для Горького, после того, как он столько перенес, при таком состоянии сердца и легких, применение такой дозы было вредным.
Вышинский. Вы знали, что это для него было вредно?
Левин. Конечно.
Вышинский. Вы сознательно это делали?
Левин. Конечно.
Вышинский. Чем был болен Максим Алексеевич Пешков?
Левин. Он был болен крупозным воспалением легких.
Вышинский. В этом случае применяется антипневмококковая сыворотка?
Левин. Применяется.
Вышинский. Вы ее применяли?
Левин. Нет.
Вышинский. Почему?
Левин. Из вредительских соображений.
Вышинский. Значит, вы сознательно не применяли те средства, которые обычно должны быть применены?
Левин. Это верно.
Вышинский. Из вредительских целей? Так я понимаю?
Левин. Вы верно понимаете.
Вышинский. А сейчас позвольте спросить относительно Алексея Максимовича Горького - какие средства и в какой дозировке применялись к нему?
Левин. От 30 до 40 ампул камфары в сутки, 2 ампулы стрихнина, 2 ампулы дигалена, 4 ампулы кофеина. Это - как выработанная нами с профессором Плетневым норма на каждый день, с первого же дня болезни; конечно, эти дозы постепенно, с нарастанием слабости больного увеличивались, что окружающим могло казаться естественным, так как его сердце требовало подкрепления. Но его сердце, его легкие были таковы, что эта доза подкрепления была чересчур велика. Затем, кроме того, впрыскивался ему целый ряд других вещей, однако уже полезных для него. Так, например, ему вводился в вену уротропин, что является обычным средством при такого рода заболеваниях, ему вводилась глюкоза - прекрасное спасительное средство для сердца. Это делал тот самый доктор Белостоцкий, который направил вам это письмо, и которого я сам привлек туда.
Вышинский. По поводу показаний доктора Белостоцкого я попрошу у суда вести допрос тогда, когда эти показания здесь будут даны.
Следующий вопрос. Я хотел бы, чтобы вы уточнили, какие сердечные средства применялись в отношении Вячеслава Рудольфовича Менжинского в последний период его болезни.
Левин. Повторяю еще раз, что это все может быть понятно в связи с той маленькой предпосылкой, которую я сделал. Если я сделаю перечень этих средств, то он не представит ничего особенного. Там был Дигиталис, адонис-вероналис, строфант. Все это - средства, усиливающие, возбуждающие деятельность сердца. Одновременно с этим, в этом же направлении, действовал и Казаков со своими лизатами. Одно потенцирует другое. В комбинации это все усиливается до чрезмерной для сердца Вячеслава Рудольфовича степени.
Вышинский. Но здесь дозировки также играют роль?
Левин. Дозировки здесь нормальные.
Вышинский. Секрет заключался не в дозировках? А в чем же?
Левин. В количестве и в том, с чего я начал - в том, что методы лечения противопоказаны (что одному хорошо, то другому плохо).
Вышинский. Следовательно, средства легальные, но их комбинация и их количество, и их назначение данному больному не соответствует состоянию его здоровья, его организма?
Левин. Да. У Вячеслава Рудольфовича был огромнейший инфаркт, который вместо мышц сердца оставил рубцы.
Вышинский. И в этих условиях...
Левин. Нельзя было давать таких сильных средств.
Вышинский. А вы давали?
Левин. Да.
Вышинский. Опять-таки в преступных целях?
Левин. Конечно.
Вышинский. Позвольте задать аналогичный вопрос относительно Валериана Владимировича Куйбышева.
Левин. Гипертония, повышенное кровяное давление и стенокортиональное давление, то есть маленькое проявление намечающейся грудной жабы. В этом случае надо считать, что венечные сосуды сердца поражены склеротическим процессом. Мышца сердца не может уже питаться так, как она может это делать. Мышца сердца требует постоянного притока крови, так как мышца руки, когда вы работаете, требует усиленного притока кислорода. Если этого нет, то это может привести к закупорке, к тромбозу, что и произошло. На вскрытии была найдена закупорка внешней артерии. Это явилось результатом припадка грудной жабы. Эта закупорка ускорила припадок, хотя по состоянию здоровья это получилось бы в будущее время, а благодаря этому мы тут имеем ускоренное приближение этих припадков.
Вышинский. В результате...
Левин. Вредительских действий.
Вышинский. В результате так называемого "лечения"?
Левин. В результате вредительских действий.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Брауде (к суду). У меня есть вопросы, разрешите?
(К Левину.) Сообщите, пожалуйста, некоторые краткие биографические сведения.
Левин. Я скажу очень кратко. Родился я в 1870 году, в бедной мещанской семье. С 14-ти лет должен был зарабатывать уроками, будучи гимназистом, деньги, чтобы продолжать свое воспитание и помогать семье. Окончил естественный факультет в Одессе, после этого медицинский факультет в Москве, с 1896 года работаю врачом. Таким образом, я работаю врачом 42 года. В течение этих лет я до революции все время работал в больницах, работал в московской рабочей больнице, одновременно на фабриках и заводах в качестве врача. С самого начала революции я немедленно включился в работу Наркомздрава. Поступил в наркомздравовский госпиталь, так называемый курортно-отборочный госпиталь, откуда был мобилизован в Красную Армию. В Красной Армии служил в войсках внутренней охраны Республики. Одновременно с этим был в высшей медицинской комиссии и оттуда в 1920 году был откомандировал приказом Наркомздрава в кремлевскую больницу, с какого года я непрерывно и неотрывно, то есть без всякого совместительства, все время работал в Санупре Кремля. Работал в штатной должности и в качестве консультанта санитарной части НКВД.
Вот это мой, так сказать, служебный, рабочий стаж. Все это время я работал, никогда никаких недоразумений не имел, под судом не был и в первый раз на скамью подсудимых на 68-м году жизни меня посадил Ягода.
Брауде. Обрабатывая вас на убийство Максима Пешкова, Ягода не делал вам каких-нибудь намеков, что это убийство - не только его директива?
Левин. Он мне сказал, что дело идет о группе крупных политических деятелей, среди которых он мне назвал имена Рыкова, Бухарина и Енукидзе, которого я знал лично.
Брауде. Не связал ли он вас с одним из участников этой организации? К Енукидзе он вас не направлял?
Левин. Совершенно верно.
Брауде. Расскажите, что говорил Ягода о Енукидзе, и о чем вы говорили с Енукидзе?
Левин. Это было в той беседе, относящейся к 1934 году, когда он говорил мне о Валериане Владимировиче Куйбышеве и Алексее Максимовиче Горьком. Он просил зайти к Енукидзе, который знает, что я посвящен в это дело, и хочет со мной об этом поговорить. Енукидзе также был моим постоянным пациентом. Я пришел к нему на другой день в Кремль. Он также спросил меня о том, кого я могу взять, и был очень разочарован, услышав, что я говорю только о Куйбышеве. Он сказал: "Ну что ж, начинайте с этого". Он просил меня подумать о соучастнике, я сказал, что подумаю и расскажу об этом Ягоде.
Брауде. А скажите, через кого еще Ягода воздействовал на вас? Кто был непосредственным вашим начальником по вашей работе в качестве врача?
Левин. В последнее время Ходоровский.
Брауде. К Ходоровскому он вас направлял?
Левин. Он меня сначала направил к Металикову. Я уезжал тогда в отпуск, а когда вернулся (это было осенью 1934 года), у нас была смена руководства и начальником Санупра Кремля был уже не Металиков, а Ходоровский. Я сказал Ягоде, что Ходоровский новый человек, я его не знаю, но он ответил мне, что Ходоровский в курсе дела, зайдите к нему и поговорите. Ходоровский был человек очень краткий и отрывистый на разговоры. Он меня не любил вообще, да и я его особенно не обожал. Я все же пришел к нему, но не решился сразу начать с разговора на эту тему, а сказал, воспользовавшись случаем, о состоянии здоровья Енукидзе. Он меня выслушал и спросил: а больше он вам ничего не говорил? Я ответил, что он еще кое-что мне сообщил. Ходоровский сказал: я знаю, о чем вы говорили. Давайте об этом не говорить, действуйте, а если вам нужна будет моя помощь, заходите ко Мне, но делайте это реже, в крайних случаях. Этим наша краткая, единственная беседа и ограничилась.
Брауде. И из этой беседы вы поняли, что ваше непосредственное начальство...
Левин. Что оно не противится...
Брауде. И санкционирует ваши преступные злодейские действия?
Левин. Да.
Брауде. Скажите, пожалуйста, какой вы конкретно датой датируете ваше вступление на путь этих ужасных преступлений, считая и начало переговоров.
Левин. Совершенно точно могу сказать. Это зима 1933 года.
Брауде. Может быть вы конкретно суммируете те внутренние причины, по которым вы, старый врач, с 40-летним стажем, согласились на злодейские, ужасные предложения Ягоды.
Левин. О своих психологических настроениях я уже делал попытку говорить, но...
Председательствующий. Защита задает вам вопросы, пожалуйста, отвечайте.
Левин. Был совершен какой-то акт безумия с моей стороны, акт идиотизма: вдруг без всякого побуждения прийти и убить Максима Пешкова. Эту семью их я очень любил, я был близким в их семье. Алексея Максимовича я очень любил, считал его одним из величайших людей в нашей стране и во всем мире. Почему я мог дойти до этого и почему Ягода может говорить здесь о том, что я пошел на убийство Максима Пешкова без его прямых указаний. Почему я согласился на это - я уже сказал. Я говорю это не в оправдание, а в объяснение. Я - человек, далекий от политики, беспартийный человек. Я неправильно, может быть, был ослеплен властью представителя ОГПУ, мне казалось, что это - всемогущий человек, в руках которого сосредоточена огромная власть, и если этот человек говорит, что я должен это сделать, то я на это пошел. Психологически я объясняю этой какой-то трусостью, причем не за свою жизнь, это я говорю со всей искренностью. Меня больше страшило то, что он пригрозил разгромить мою семью. А семья моя - хорошая, трудовая, советская семья.
Брауде. Скажите, пожалуйста, была разница в смысле методов обработки вас Ягодой между моментом, когда он вас уговаривал насчет убийства Максима Пешкова, и позднейшим временем, когда он говорил о дальнейших преступлениях?
Левин. Конечно, разница была очень большая. Он говорил сначала о том, что я совершаю дело нужное. Он говорил об этом преступлении, как об акте, необходимом для спасения Алексея Максимовича от каких-то врагов. А потом, когда я к нему пришел, он сразу заявил мне - вы в моих руках.
Брауде. Он рассказал, какие директивные организации руководят этим делом?
Левин. Я об этом ничего не знал. Я узнал об этом только на самом процессе.
Брауде. Он говорил вам о том, что есть какая-то группа, которая стремится к свержению Советской власти?
Левин. Он говорил, что это очень большая и влиятельная группа.
Брауде. И с этого момента вы почувствовали, что вы связаны с этой группой, зная, что это контрреволюционная группа и что ваша судьба зависит от судьбы этой группы?
Левин. Такое сознание было, что вместе с Ягодой погибну и я.
Брауде. У меня больше вопросов нет.
Коммодов. Разрешите мне вопрос?
Председательствующий. Пожалуйста.
Коммодов. Скажите, Левин, к какому времени относится ваш разговор с Казаковым по вопросу об умерщвлении Менжинского?
Левин. Это было в конце 1933 года.
Коммодов. Это было до свидания Казакова с Ягодой?
Левин. Конечно.
Коммодов. А вредительские методы в лечении Менжинского вы начали проводить после свидания с Казаковым, или до?
Левин. После.
Коммодов. Вы знали от Ягоды относительно Казакова?
Левин. Мне было известно, что Менжинский является постоянным пациентом Казакова и пациентом, очень ему верящим. Я помню, что когда Менжинский был в Сочи еще в 1932 году и почувствовал себя не совсем хорошо, он вызвал Казакова в Сочи. Я помню также, что когда Менжинский уезжал в Кисловодск, это было кажется в 1933 году, он высказал пожелание, чтобы и Казаков был вызван туда. Он с Казаковым был в тесной связи и без него я не мог действовать.
Коммодов. Но вредить практически вы стали после того, как Казаков повидался с Ягодой, и Ягода с ним разговаривал?
Левин. После того, как Казаков имел разговор с Ягодой. После этого мы с Казаковым выработали план нашей вредительской деятельности, о котором я уже говорил, - о лечении сердца лизатами.
Коммодов. Плетневу вы сказали о планах Ягоды, о заданиях Ягоды, о свидании Плетнева с Ягодой?
Левин. Это было очень скоро после смерти Максима Пешкова. Я сказал, что его вызовет по очень трудному делу Ягода и сам ему скажет, в чем дело.
Коммодов. До вызова Ягодой Плетнева вы какие-нибудь вредительские мероприятия совместно с консультацией Плетнева проводили в отношении того или другого?
Левин. Нет. Это было только после того, как профессор Плетнев имел свидание с Ягодой. Мы с ним опять встретились, он мне подтвердил, что также, как и я, считает неизбежным принять директиву Ягоды, и мы с ним посоветовались относительно того, как проводить наши вредительские действия в отношении Валериана Владимировича Куйбышева и Алексея Максимовича Горького, и мы решили тогда именно начать с Валериана Владимировича, что мы и сделали в 1934 году, а в начале 1935 года он скончался.
Коммодов. Вы говорили Ягоде, чтобы он сам лично вызвал Плетнева?
Левин. Я тогда ему назвал, что соучастником может быть Дмитрий Дмитриевич Плетнев. Он сказал, - вы предупредите Плетнева, что я его вызову к себе, и, кажется, как будто, Ягода вызвал его к себе под видом медицинской консультации. Я не знаю точно, Дмитрий Дмитриевич сам об этом расскажет, но мне кажется, что он вызвал как бы посоветоваться относительно состояния своего сердца.
Коммодов. Значит, Ягода вам сказал, что он вызовет Плетнева под видом консультации?
Левин. Он не сказал, но мне помнится, что Дмитрий Дмитриевич так сказал. Может быть Дмитрий Дмитриевич это опровергает.
Коммодов. А вам сам Ягода сказал?
Левин. Да, он сказал, что он сам вызовет Плетнева и поговорит с ним.
Бухарин. У меня вопрос к доктору Левину.
Не был ли он непосредственно во время Октябрьской революции и после нее одним из участников саботажа против восставшего пролетариата?
Левин. Я не мог быть не только руководителем, но даже участником саботажа, потому что в то время я ни в какой больнице не работал. В чем заключается саботаж? В отрыве от своей работы.
Бухарин. Я это знаю. Не был ли доктор Левин меньшевиком, либо непосредственно сочувствовал меньшевикам?
Левин. Если вы сейчас спросите меня, что такое меньшевик, то я так опозорюсь в этом зале, что лучше меня об этом не спрашивать.
Вышинский. Я с вами говорил относительно организации тех убийств, о которых вы здесь говорили. Ягода, как я вас понял, излагал вам и политические мотивы, по которым действовали?
Левин. Излагал. Я о них уже говорил. Он говорил о том, что в партии растет недовольство партийным руководством.
Вышинский. Это Ягода говорил?
Левин. Да. Что недовольство это ширится по всей стране, что нет почти ни одного крупного учреждения, в котором не сидели бы люди, недовольные этим руководством и считающие нужным руководство это сменить и заменить другими людьми. Он при этом мне сказал о необходимости прихода к власти других людей...
Вышинский. Путем? При помощи?
Левин. Вот когда он кончил эту вступительную историческую справку, он сказал: для облегчения этого дела мы должны устранить с политической арены несколько членов Политбюро и Алексея Максимовича Горького. Во второй беседе он мне объяснил, почему Алексея Максимовича, - потому, что Алексей Максимович является сторонником, стойким сторонником линии партийного руководства, в частности, большим поклонником и опять-таки сторонником всей политики Сталина, является и личным его другом, никогда ему ни при каких условиях не изменит, всегда нам будет стоять на пути, всегда нам будет портить. Его необходимо устранить.
Вышинский. Подсудимый Левин, замышленные Ягодой убийства политических деятелей нашего государства носили совершенно явный, открыто перед вами выраженный контрреволюционный политический характер?
Левин. Да. Тут уже было ясно.
Вышинский. И вы не просто относились к этому делу как техник, но и как политик?
Левин. Я не знаю, как вы это хотите понять, я политиком никогда в жизни не был.
Вышинский. Вы говорите, что вы никогда политикой не занимались?
Левин. Никогда.
Вышинский. Но действуете вы, как политический враг.
Левин. Действовал, как орудие политического врага.
Вышинский. И следовательно?
Левин. Как политический враг.
Вышинский. Являлись вы, таким образом, вовлеченным не только в эти убийства, но и в целую цепь преступлений...
Левин. Я невольно служил этим заговорщикам.
Вышинский. Вы понимали, что речь идет о борьбе с Советской властью?
Левин. Того, что я понял здесь на суде, тогда я еще не понимал.
Вышинский. Вы на суде увидели такую страшную картину...
Левин. Да, тогда я этого не понимал и не знал.
Вышинский. Но то, что вы тогда знали, тоже потрясающе страшно.
Левин. Да, понимаю.
Вышинский. Вы понимали, что речь идет о борьбе с Советской властью?
Левин. Понимал.
Вышинский. И вы стали, будучи вовлеченным в это искусными действиями Ягоды, стали на сторону врагов Советской власти? И в этой борьбе против Советской власти, в борьбе, к которой вы примкнули, вы приняли на себя также участие в этой борьбе?
Левин. К несчастью, да. Я хотел бы только...
Вышинский. Это уже политическая деятельность?
Левин. Да.
Вышинский. Хотя и бандитского характера. Правильно это или нет?
Левин. Да. Я хотел только указать, что можно примкнуть сочувствуя, будучи участником, будучи единомышленником. Я только хотел подчеркнуть не для того, чтобы себя оправдать, я говорю тут правду, с самого первого дня как я вступил в тюрьму, я примкнул к этому делу в результате рокового стечения обстоятельств, не потому, что я сочувствовал приходу к власти...
Вышинский. Но вы если бы были честным человеком, честным советским гражданином, вы должны были бы к кому-то прийти, кому-то сказать об этих угрозах и так далее.
Левин. Он мне говорил, что имейте в виду, что я слежу за каждым вашим шагом, прежде чем вы переступите чей-нибудь порог, вы будете у меня в руках.
Вышинский. Вот теперь вы переступили порог...
Левин. Да.
Вышинский. Если вы считали себя честным гражданином своей РОДИНЫ...
Левин. Считал.
Вышинский. Советским врачом...
Левин. Считал.
Вышинский. Узнавши о таком страшном заговоре, что вы должны были бы сделать?
Левин. Должен был бы о нем заявить.
Вышинский. Получивши предложение быть соучастником и даже больше, - организатором убийства выдающихся советских людей и гения русской культуры Горького, что вы должны были сделать, если вы действительно любили бы и Горького и родину?
Левин. Отказаться от всего этого и выдать Ягоду.
Вышинский. Почему вы не сделали этого?
Левин. Из трусости.
Вышинский. Вы, следовательно, думали, что сильнее кошки зверя нет?
Левин. Да.
Вышинский. Что самая страшная и сильная кошка это Ягода?
Левин. Совершенно верно.
Вышинский. А как вы сейчас думаете?
Левин. Да, это ясно.
Вышинский. Я еще вас хочу спросить - по совести, как бы вы ответили: вы думали, что никакой управы на Ягоду нет?
Левин. Я очень ясно понимаю сейчас, вообще, когда ретроспективно смотришь на прошлое, думаешь: "Боже, почему я не сделал того, почему я не поступил так?".
Вышинский. Сколько продолжалось ваше участие в этой преступной деятельности?
Левин. Три года.
Вышинский. Три года! Вы имели тысячи возможностей за это время поступить честно.
Левин. Да, и не использовал этого.
Вышинский. И не использовали этого, потому, что, как вы говорите, вы трусили?
Левин. Да.
Вышинский. Вы такой трус?
Левин. Да, трус.
Коммодов. Разрешите мне задать вопрос подсудимому Левину.
Председательствующий. Пожалуйста.
Коммодов. В связи с вопросом к вам подсудимого Бухарина, скажите, пожалуйста, вы в момент Октябрьской революции что делали?
Левин. К этому времени еще функционировали в Москве госпитали для жертв войны, так называемые. Я заведовал несколькими такими госпиталями.
Коммодов. И продолжали работать все время?
Левин. Да.
Коммодов. Ни одного дня не были вне работы?
Левин. Ни одного дня. А потом, когда госпитали были закрыты, я получил назначение в Наркомздраве. Когда кончилась работа в госпитале, я пошел в Наркомздрав и попросил там работу, и через некоторое время я получил назначение в курортный госпиталь...
Коммодов. Так что подозрения в отношении саботажа с вашей стороны не подтверждаются?
Левин. Нет, конечно. Можно было ординатору больницы саботировать, но я таким не был.
Коммодов. Вы к каким-нибудь партиям принадлежали?
Левин. Нет.
Коммодов. Может быть, к каким-нибудь национальным партиям, g еврейской, например?
Левин. Ни к каким партиям, только к партии врачей.
Коммодов. Но такой партии мы не знали.
Председательствующий. У экспертизы есть какие-нибудь вопросы к подсудимому Левину?
Шерешевский и Виноградов. У экспертизы никаких вопросов нет, все ясно.
Председательствующий. Объявляется перерыв до 6 часов вечера.