Глава пятая
Огромен Туруханский край. Начинается он в 400 верстах от Енисейска и тянется вдоль Енисея до Северного Ледовитого океана. Край огромен, а населен крайне скудно: на расстоянии двадцать - сорок верст друг от друга по берегам реки приютились деревни (по-местному - станки) по двадцать-тридцать дворов в верховьях края, а к северу и в два-три двора.
Дика и сурова природа Туруханки. Непроходимая, бескрайняя тайга, севернее - тундра, да болота, болота, болота... Долгая полярная зима, когда мороз в сорок градусов - обыкновение, когда неделями бушует пурга, наметая саженные сугробы.
Единственный путь - Енисей. Летом на пароходе и в лодке, зимой - на оленях, лошадях и собаках. Расстояние сто пятьдесят - двести верст не считалось там большим, путь недальний, можно и в гости съездить!
Вот в такой край и угодил Коба. Впрочем, теперь он - Сталин: этот псевдоним, как известно, появился именно весной 1913 года.
Департамент полиции, отправляя Сталина в ссылку, позаботился о том, чтобы заслать его в такую глушь, из которой нельзя было бы убежать. Начальнику Енисейского губернского жандармского управления предписывалось: "Водворить Джугашвили, по его прибытии, в одном из отдаленных пунктов Турухан-ского края".
В Красноярскую пересыльную тюрьму Сталин прибыл 11 июля и через четыре дня был отправлен в Туруханск. Весь путь в село Монастырское (тогдашний центр края), протяженностью ни много ни мало полторы тысячи верст, Сталин проплыл в небольшой утлой лодчонке. О своем опыте тут он еще вспомнит...
Сразу же по прибытии в Туруханский край он пишет в Краков шифрованное письмо Крупской: "Я, как видите, в Турухан-ске. Получили ли письмо с дороги? Пришлите деньги. Если моя помощь нужна, напишите, приеду немедля. Пришлите книжек Штрассера, Паннекука и Каутского. Напишите адрес; мой адрес: Киев, Тарасовская, девять, сорок три, Анна Абрамовна Ро-зенкранц, для Эсфири Финкелыитейн. Это будет внутри. От них получу".
Крупская в ответном письме, пересланном через Киев, сообщала, что сразу же были посланы деньги, подобраны книги по национальному вопросу, сделан запрос о дороге из ссылки. Туг же Крупская информировала члена ЦК о последних внут-рипипартийных новостях.
Сталин пишет в Петербург, Аллилуеву, просит сходить к Бадаеву и поторопить его отправить пересланные из Кракова деньги. В письме Сталин объяснял, что деньги нужны спешно: близится зима, и надо закупить продукты, керосин, пока не начались морозы. Бадаев обещал немедленно отправить деньги. Со своей стороны, Аллилуев тоже послал Сталину небольшую сумму.
Деньги требовались Сталину, видимо, не только для зимовки. Там же, в Туруханском крае, в Селиванихе, находился и еще один член ЦК - Свердлов. 27 сентября 1913 года он писал, что "Васька" - Сталин - гостил в Селиванихе неделю. Видимо, сговаривались о побеге: "Если у тебя будут деньги для меня или Васьки (могут прислать), то посылай..." Следовал адрес.
Но это письмо Свердлов написал... Малиновскому, и, разумеется, о нем тут же стало известно охранке. Провокатор известил Департамент полиции о решениях Поронинского совещания ЦК РСДРП в сентябре-октябре 1913 года. На узком заседании ЦК 1 октября среди прочего рассматривался вопрос об организации побега Сталина и Свердлова (Андрея). Этот пункт, девятый по счету, вошел лишь в наиболее секретные записки особого отдела: охранка опасалась разоблачения своего столь ценного агента.
Меры к подготовке побега были приняты. В записной книжке приходов и расходов ЦК в декабре 1913 года значится: "Ан(дрею) и Коб(е) 100". Деньги посылал и Бадаев из Петербурга.
Телеграммы, уведомления, докладные записки летят, спешат из Петербурга и Москвы в Красноярск, в Енисейск, в Монастырское и обратно. Во всех - предупредить побег! 18 декабря сам директор Департамента полиции С.Белецкий требует от енисейского губернатора: "Яков Свердлов, Иосиф Джугашвили намереваются бежать из ссылки. Благоволите принять меры к предупреждению побега".
Действительно, должные меры были приняты: в середине марта Сталина и Свердлова переводят в станок Курейка, ниже Монастырского по Енисею верст на сто восемьдесят и на восемьдесят верст севернее Полярного круга. О побеге отсюда невозможно даже и думать. За короткое северное лето в Курей-ку заходил лишь один пароход: три месяца в году, весной и осенью, не было вообще никакой связи. Путь вверх по Енисею строго контролировался кордонами. Свердлов писал сестре: Только двое будет на станке, и при нас два стражника. Надзор УСИЛИЛИ, от почты оторвали. Последняя раз в месяц через "ходока", кот. часто запаздывает. Практически не более 8 - 9 почт в год... Джугашвили за получение денег лишен пособия на 4 месяца. Деньги необходимы и мне и ему. Но на наше имя посылать нельзя..."
В станке Курейка насчитывалось тогда всего десять дворов и восемь из них заселяли Тарасеевы. Жителей в Курейке - тридцать восемь мужчин и двадцать восемь женщин. Грамотных - ни одного.
Река Курейка впадает здесь в Енисей с востока. Станок -группа старинных изб, разбросанных на бугорках среди поляны - находился на левом берегу Енисея, на крутом обрыве. В половодье станок со всех сторон окружала вода. Курейка - одно из последних поселений на севере Туруханского края. Отсюда один путь - вверх по Енисею, на юг. На все остальные стороны - тайга, тайга... Два с половиной года предстояло прожить здесь Сталину.
Вот как Свердлов описывал знакомой весну 1914 года в тех местах:
"Вы, вероятно, думаете, что за Полярным кругом и весны не бывает? Ошибаетесь, милый человек. Бывает, да еще какая весна-то! Одно вскрытие такой мощной реки, как Енисей, чего стоит. С треском ломается лед, раскалывается на огромные глыбы, гонит их водой друг на друга, они лезут на берега, а вода все поднимается, поднимается. Не хочется и с берега уходить. Чуть-чуть потеплело, полетели на дальний Север стаи гусей. Иные летят низко-низко, сворачивая в сторону у самой деревни..."
Сталин был человеком иного склада и столь пространных описаний полярной весны, насколько известно, не оставил. Однако Можно с уверенностью утверждать, что он приспособился к жизни в Курейке лучше Свердлова. Более того, он полюбил этот суровый и своеобразный край. Полюбил и его людей.
Жили ссыльные поначалу вместе, и это оказалось не совсем удобным. Комната примыкала к хозяйской и не имела отдельного входа. У хозяев - много детей, и, разумеется, они часами пропадали у постояльцев. Приходили и взрослые. Придут, посидят, посмотрят на незнакомых и очень интересных им людей, помолчат с полчаса, потом поднимаются:
- Ну, надо идти, бывайте здоровы!..
Такие посещения раздражали Свердлова, поскольку чаще всего приходились они на вечер, время, наиболее привычное для чтения и письма обоим ссыльным. Впрочем, в первые месяцы читать вечером им мало приходилось: не было керосина. Вскоре ссыльные стали жить на разных квартирах. Личные отношения Сталина и Свердлова не сложились: сказывалась разница характеров. Уже в марте 1914 года Свердлов писал знакомой: "Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в другой ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда".
Характер Сталина вполне сложился к тридцати пяти годам жизни, он вообще-то никогда не был слишком уж общительным и говорливым, а в Туруханской ссылке, в тяжелейшей обстановке одиночества и отсутствия общественной деятельности, что он так любил, характер его, несомненно, приобрел некоторые черты замкнутости. Свердлов, который, по его собственно-му признанию в письме той поры, обладал обширными "талантами разговорными", не хотел да и не мог понять товарища. В письме конца мая 1914 года Свердлов писал жене: "Со своим товарищем мы не сошлись "характером" и почти не видимся, не ходим друг к другу..."
Ну а потом на долгие два с лишним года Иосиф Сталин остался в Курейке один. Но сказать "совсем один" было бы неверно. У него был двойник. Иван Лалетин, большой, рыжебородый стражник, ходил всегда в форме - револьвер в желтой кобуре на одном боку, шашка на другом - и относился к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.
Столкновения со стражником у Сталина начались сразу же. По инструкции Лалетин должен был посещать ссыльного два раза в день, в девять утра и вечером. Выполнял эту обязанность Лалетин бесцеремонно.
Весной 1914 года, к вечеру, население станка было свидетелем невиданной сцены: стражник пятился от избы, где жил Сталин, к Енисею, размахивая перед собой обнаженной шашкой, а ссыльный, необычайно возбужденный, со сжатыми кулаками, наступал на него, теснил к обрыву. В тот день Сталин не выходил из дома: то ли приболел, то ли работал. Лалетину это показалось подозрительным, он решил проверить и без стука ввалился в комнату ссыльного. Тогда Сталин схватил его за шиворот и вывел на улицу...
После многократных и настойчивых протестов Сталина ту-руханский пристав сменил стражника. Новый, Михаил Мерзляков, рассказывал позднее: "Меня обмундировали, оклад положили 50 рублей в месяц, дали гребцов, и я на лодке отправился в Курейку. Перед отъездом снабдили инструкциями и строго-настрого наказали, чтобы следить за административно-ссыльным Джугашвили, не пускать его со станка Курейки, не позволять ходить на пароход, не давать читать журналы, газеты, не допускать сборищ, запрещать игры с молодежью и прогулки на лодке. Особенно строго было наказано следить за ссыльным Джугашвили в отношении огнестрельного оружия".
Спустя много лет Мерзлякова исключили из колхоза за то, что он был когда-то стражником. Тогда Мерзляков написал письмо Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) с просьбой удостоверить, что отношения между ними были дружескими и что он, Мерзляков, не был профессиональным стражником. Вот что ответил Сталин:
"Сельсовету дер. Емельянове, Красноярского района и округа, и Михаилу Мерзлякову.
Мерзлякова припоминаю по месту моей ссылки в селе Ку-рейка (Турух. края), где он был в 1914 - 1916 году стражником. У него было тогда одно-единственное задание от пристава - наблюдать за мной (других ссыльных не было тогда в Курейке). Понятно поэтому, что в "дружеских отношениях" с Мих. Мерз-ляковым я не мог быть. Тем не менее я должен засвидетельствовать, что если мои отношения с ним не были "дружеские", то они не были враждебными, какими обычно бывали отношения между ссыльными и стражниками. Объясняется это, мне кажется, тем, что Мих. Мерзляков относился к заданию пристава формально, без обычного полицейского рвения, не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые "указания" и "предписания". Все это я считаю своим долгом засвидетельствовать перед вами.
Так обстояло дело в 1914 - 1916 гг., когда М. Мерзляков, будучи стражником, выгодно отличался от других полицейских.
Чем стал потом М. Мерзляков, как он вел себя в период Колчака и прихода Советской власти, каков он теперь, - я, конечно, не знаю.
С коммунистическим приветом И. Сталин. Москва, 27.11. - 1930 г.".
Поладив со стражником, Сталин сумел устроить и свой быт. Конечно, это была суровая жизнь, но точно так же, и даже хуже, жили рядом со Сталиным местные жители, простые труженики, которые навсегда сохранили добрую память о ссыльном революционере. В этом проявилась важнейшая черта зрелого Сталина - его скромность, отсутствие заносчивости и высокомерия, его глубочайший демократизм, искренняя, подлинная народность.
Делал все по хозяйству он сам, готовил обед, пек хлеб. Прожить на одно пособие было невозможно, деньги приходилось тратить на покупку керосина, соли, табака, спичек. Надо было искать дополнительных способов пропитания, и тут на помощь приходили охота и рыболовство, благо рыба, птица и зверь водились тут в изобилии.
Сталин научился мастерить рыболовецкие снасти, ходил на ловлю сначала с местными рыбаками, а потом приобрел собственную лодку. Летом на Половинских опечках (островах) он делал шалаш и промышлял, заготовляя рыбу впрок, солил икру.
Охотился Сталин и на песца, также применяя самодельные снасти. Охота с ружьем ему воспрещалась. Поэтому он пускался на хитрости: соседи шли в лес, оставляли там ружье в услов- ленном месте, а Сталин забирал его. Стрелял больше всего куропаток, но бил и гусей, и уток.
На рыбной ловле и охоте Сталин не раз попадал в положения грозившие несчастьем. Рассказывать о них впоследствии он не любил, но все же о нескольких нам известно. Выступая в апреле 1929 года на Пленуме ЦК с докладом "О правом уклоне в ВКП(б)" 1 , Сталин, характеризуя бухаринскую группу, вдруг обратился к слушателям:
- Видали ли вы рыбаков перед бурей на большой реке вроде Енисея? Я их видал не раз. Бывает, что одна группа рыбаков перед лицом наступившей бури мобилизует все свои силы, воодушевляет своих людей и смело ведет лодку навстречу буре: "Держись, ребята, крепче за руль, режь волны, наша возьмет!"
Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды: "Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег!"
Общий смех был ответом оратору. Он вспомнил, конечно, свои собственные переживания, и не приходится сомневаться, что сам он был в первой группе рыбаков.
Один раз, зимой, Сталин чуть не погиб. Рыбу промышляли, спуская снасти в проруби; дорога к ним отмечалась вешками. Отправившись в очередной раз с соседями за несколько верст, Сталин отделился от них и пошел к своим снастям. Улов был богатый и, перекинув через плечо большую связку рыбы, он направился в обратный путь. Но вскоре завьюжило, поднялась пурга, вешек не стало видно.
В лицо бил ветер, глубокий снег не позволял идти быстро, тяжелая ноша мешала, но бросить ее нельзя: дома продовольствия нет. Упорно, не обращая внимания на ветер и усталость, Сталин шел вперед.
Но уверенности, что он идет правильно, не было, жилье не встречалось, хотя пора бы и быть деревне. И тут - впереди смутно различимые сквозь пургу фигуры, голоса.
- Го-го-го! - закричал Сталин. - Подождите!
Голоса тотчас смолкли, и фигуры пропали. И вновь один бредет Сталин, остановиться - значит погибнуть. Тело коченеет от холода, силы кончаются... Вдруг - лай собаки, затем запах Дыма! Жилье!
Войдя в избу, Сталин без сил опустился на лавку.
~ Осип, это ты? - хозяин был явно испуган.
- Конечно, я. Не лешак же! Вы что, не видите, что это ваш жилец?
Выяснилось, что рыбаки видели Сталина, но его обледеневшую, занесенную фигуру приняли за водяного.
Восемнадцать часов проспал Сталин после этой рыбалки... Он так наловчился промышлять рыбу, что соседи стали говорить, глядя на его добычу:
- Ты, Осип, верно, слово какое знаешь!
С жителями станка отношения у ссыльного были хорошими. По вечерам то один, то другой заходил к нему, сидел молча и следил, как "Осип" что-то пишет за столом. Затем они курили трубки, иногда вместе ужинали, подкрепляясь мороженой рыбой. Хвост и голову получал Тишка - пес, которого подарили хозяева.
Тишку Сталин вспоминал и годы спустя. В долгие зимние вечера чаще всего лишь пес был его собеседником. Сидит ссыльный за столом, пишет или читает (если есть керосин), а Тишка прибежит с мороза, жмется к ногам, урчит, просит есть. Наклоняется хозяин, треплет его за уши:
- Что, Тишка, намерз? Ну, грейся, грейся!
Однажды Тишка нашкодил. Из Монастырского Сталин привез кусок говядины - редкость для Курейки. Стал его варить, положил в чугунок (да не накрыл) и куда-то вышел. Возвращается - чугунок опрокинут, а Тишка за столом притаился, мясо жрет. Остался хозяин голодным до следующего дня - до нового улова. Долго он потом учил Тишку:
- Взять! Нельзя! Принеси!..
Не уклонялся Сталин и от участия в скромных празднествах жителей станка. У хозяев часто собирались соседи. Тогда открывалась дверь и появлялся постоялец. Пел песни, даже плясал. Чаще всего, конечно, пелись русские народные песни, революционных здесь не знали, и Сталин учил им соседей. Сам же учился народным песням. Только иногда, видимо, в особо тяжелые дни, начинал он петь на родном языке, и с удовольствием глядели на него хозяйские дети, пораженные звуками чужой речи. В Курейке, как обычно, Сталин был очень ласков с детишками. Хозяйка его, Анфиса Степановна Тарасеева, вспоминала, как ездила верхом на постояльце, вцепившись ручонками в его густые волосы, маленькая ее дочурка Дашутка:
- Ты,, дядя, кричи по-конячьи!..
Оторванность от остального мира, конечно, ощущалась постоянно. Но нельзя сказать, что эта оторванность была полной. Во-первых, хоть и редко, бывала почта, приходили газеты, письма. Во-вторых, Сталин ухитрялся поддерживать связи и со своими товарищами по ссыпке в Туруханском крае, и в России, и даже за границей.
Вопрос о возможности устройства побега Сталину и Свердлову обсуждался на заседании ЦК РСДРП 2 - 4 апреля 1914 года. В повестке дня, написанной Лениным, имелся и этот пункт. В агентурных сведениях охранки сообщалось: "Помимо сего в определенной форме поднят вопрос о побеге в самом непродолжительном времени "Андрея" (Свердлова) и "Кобы", кои по оставлении ссылки сохранят свои полномочия членов
О подготовке побега было, видимо, известно и Сталину, так как в письме в думскую фракцию большевиков от 20 марта 1914 года он просил сообщить, как обстоит дело с его "переездом в Петербург", и писал, что он еще не получил на этот счет точных данных.
Подготовка побега была сложным делом, она тянулась до лета 1914 года, а тут началась мировая война, и все обстоятельства до чрезвычайности осложнились.
Мир раскололся на две противоборствующие стороны, землю перепоясали траншеи и ряды колючей проволоки, шовинистический угар охватил широкие круги трудящихся, и одетые в шинели рабочие и крестьяне разных наций сошлись в кровавой схватке ради интересов империалистических шейлоков.
Известия о начале войны в Курейку пришли не скоро, противоречили друг другу. Еще позднее дошли в Туруханский край сведения о позиции, занятой Лениным в начале войны: только глубокой осенью 1914 года Крупская прислала в Красноярск на явочную квартиру тезисы Ленина об отношении к войне. В Ту-руханскую ссылку эти тезисы доставил В. Л. Швецер. Сталин в тот момент гостил у С. Спандарьяна в Монастырском.
Навещал Монастырское Сталин в зимнее время сравнительно часто - 180 верст в Сибири не расстояние. 19 марта 1915 года Спандарьян писал домой: "Посылаю еще раз мою фотографию. Более удачная. Со мной стоит наш общий приятель. Мама его знает. Он приезжал ко мне на днях погостить, и вот надумал сняться. Особенно эффектно вышел мой пиджак из арестантского халата. Совсем как английского министра. Оба мы перед этим снятием смеялись и дразнили нашего фотографа, а потому в последний момент вышли улыбающимися". Действительно, на фотографии Спандарьян и Сталин выглядят очень веселыми.
Спандарьян описывал, как они с товарищем, сопровождаемые воем волков, промчались на собачьей упряжке по Енисею:
"Нашему неожиданному приезду т. Сталин был необычайно рад и проявил большую заботливость о "полярных путешественниках". Чтобы угостить нас получше, он первым делом побежал к Енисею, к проруби, в которую был погружен его самолов" (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Через несколько минут мы увидели т. Сталина с огромным осетром На плече. Под руководством "опытного рыболова" мы быстро Расправились с осетром, приготовили икру и сварили уху. И тут же, во время дружной работы, шла наша беседа о партийных делах. В самой обстановке комнаты чувствовалось, как напряженно работали мысли Сталина, нисколько в то же время не отрываясь от реальных условий окружающей жизни. Стол был завален книгами и большими пачками газет, а в углу на веревке висели разные снасти, рыболовные и охотничьи, собственного изделия".
Большевики в Туруханской ссылке не чувствовали себя полностью оторванными от дел партии, от событий в стране. Но, конечно, в северном станке за Полярным кругом революционеру, привыкшему за полтора десятилетия находиться в сердце событий, в гуще людей, не всегда было легко и приятно. В таких условиях, чтобы не затосковать, не распуститься, не потерять себя (а подобные случаи в ссылках бывали), имеется одно, самое верное средство - работа, упорная работа. И Сталин трудится. Он стремится улучшить свои познания в языках. В письме в Заграничный комитет просит прислать ему книги на немецком языке; в письме в Париж - французско-русский словарь и несколько номеров английской газеты. Но главным его занятием в ссылке оставалась углубленная разработка марксистской теории. Шли месяц за месяцем. Огромная страна, истомленная войной, находилась накануне великих событий. Но в станке Курейка близость этих потрясений ощущалась слабо. Все так же привычной чередой тянулась житейская рутина: рыбная ловля, стряпня, книги, газеты, если они были. Несомненно, что годы Туруханской ссылки не могли не сказаться на характере Сталина, он сделался несколько замкнутым и очень сдержанным в общении с людьми.
Друзей поблизости у него не оставалось. В июне 1916 года Спандарьяна перевели в Енисейск, а в сентябре этот наиболее близкий Сталину в ссылке человек скончался в Красноярске. О судьбе его Сталин некоторое время не знал ничего определенного.
Оживленной переписки Сталин не вел. Но было семейство в Петрограде, куда он писал охотно, и в письмах его мы встречаем, казалось бы, весьма необычные для него выражения и настроения. Это семья Аллилуевых. Вот письмо от 15 ноября 1915 года, одно из очень немногих писем этого отнюдь не сентиментального человека:
"Для Ольги Евгеньевны.
Очень-очень Вам благодарен, глубокоуважаемая Ольга Евгеньевна, за ваши добрые и чистые чувства ко мне. Никогда не забуду Вашего заботливого отношения ко мне! Жду момента, когда я освобожусь от ссылки и, приехав в Петербург, лично поблагодарю Вас, а также Сергея, за все. Ведь мне остается всего-навсего два года.
Посылку получил. Благодарю. Прошу только об одном - не тратиться больше на меня: Вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия, - летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, - и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге.
Мой привет ребятам и девицам. Желаю им всего-всего хорошего
Я живу, как раньше. Чувствую себя хорошо. Здоров вполне,- должно быть, привык к здешней природе. А природа у нас суповая: недели три назад мороз дошел до 45 градусов.
До следующего письма.
Уважающий Вас Иосиф"
Война между тем протянула свои страшные лапы и к административно-ссыльным: весной 1916 года была объявлена мобилизация их в армию. Туруханский пристав получил указание направить Сталина на призывной пункт в Красноярск. 14 декабря 1926 года Сталин, разумеется, в сопровождении стражника навсегда отбыл из Курейки. Долго бежал за санями верный Тишка, а хозяин гнал его:
- Назад, Тишка, назад! Домой!
Туруханская ссылка кончалась...
В Монастырском немного задержались. Сталин встретился со Свердловым, они долго беседовали. Затем вся колонна ссыльных собралась на Енисее провожать отъезжающих.
На небе стояли страшные тучи - надвигалась пурга. За Енисеем - чернеющий лес. Около саней, окружив отбывающих, толпятся ссыльные. Уезжало девять человек, но большевиков только трое - Сталин, И. Фиолетов, В. Иванов - остальные меньшевики и эсеры. Сталин был одет в меховую шубу и меховой же малахай. Впоследствии на многие годы - это его обычный зимний наряд.
До Красноярска добирались долго - жестокие морозы заставляли пережидать. Около недели пробыли в Верхне-Имбатском. Состоялось собрание ссыльных. На вечеринке, по свидетельству В. Иванова, Сталин был одним из наиболее веселых, пел и плясал. В Красноярске Сталин прожил несколько недель и за это время успел установить связи с местными большевиками, написать две листовки: "О войне" и "К солдатам". В начале февраля 1917 года призывная комиссия признала Сталина негодным к военной службе из-за плохо сгибавшейся с Детства в локте левой руки.
Срок ссылки кончался 7 июня 1917 года. Отправлять ссыльного назад в Курейку казалось нелепым. Сталин направил прошение енисейскому губернатору о желании остаться отбывать ссылку в Ачинске, где у него появилась возможность получить работу. 17 февраля разрешение было получено, и через три дня он уехал в Ачинск.
Через неделю, уже в этом городке, Сталин узнал о февраль-революции. Не стало больше административно-ссыльного Иосифа Виссарионовича Джугашвили, он же Сосо, он же Иванович, он же Василий... Был гражданин Джугашвили-Сталин. 8 марта он выехал в Петроград.