Глава восемнадцатая
В принятой на Тегеранской конференции Декларации говорилось, что "никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожить германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушить их военные заводы с воздуха. Наше наступление будет беспощадным и нарастающим". Такое наступление на советско-германском фронте уже шло и на протяжении 1944 года нарастало из месяца в месяц.
Предпринятое фашистским командованием в середине ноября 1943 года контрнаступление в районе Житомира не достигло намеченных целей: сбросить советские войска с западного берега Днепра и захватить Киев не удалось, враг понес большие потери. Но и советские войска за время многомесячных наступательных боев ослабели, нуждались в пополнении людьми, вооружением, прежде всего - танками. Коммуникации растянулись, а железные дороги были разрушены противником, и это еще более затрудняло снабжение войск.
Ставка считала необходимым не давать противнику передышки и, организуя новое наступление немедленно, без паузы, по возможности полнее использовать достигнутый в 1943 году успех. Планы будущих операций обсуждались Верховным Главнокомандующим и членами Ставки с работниками Генерального штаба, командующими фронтами. В начале декабря 1943 года Генштаб разработал карту "План операций". Но окончательное решение было принято на совместном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), ГКО и Ставки в середине декабря.
На совещании с докладами об опыте и итогах борьбы на фронтах, о ее перспективах выступили А. М. Василевский и А. И. Антонов. Доклад об экономике страны и работе военной промышленности сделал председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский. Наконец И.В. Сталин говорил о международных проблемах и возможности открытия второго фронта. Он был настроен оптимистически:
- Союзники дали твердое слово открыть действия во Франции в 1944 году. Думаю, что слово они сдержат. Ну, а если нет, - то у нас и самих сил хватает, чтобы разделаться с фашистами.
Совещание пришло к выводу: достигнутое на третьем году войны соотношение сил и средств позволяет готовить и проводить крупные операции не на одном-двух направлениях, а последовательно на всем стратегическом фронте. Поэтому в течение зимы было решено наступать на фронте от Ленинграда до Черного моря.
Обладая столь мощной армией и полностью сохраняя в своих руках стратегическую инициативу, Советское Верховное Главнокомандование деятельно готовилось к летней кампании 1944 года. Тщательный анализ сложившейся стратегической обстановки убеждал руководителей Красной Армии, что на решающий успех в 1944 году следует рассчитывать в Белоруссии и на Западной Украине, так как разгром врага в этом районе позволял наиболее коротким путем вывести советские армии в самое сердце гитлеровского государства. Уже в марте 1944 года начались предварительные обсуждения намечавшейся операции.
На протяжении апреля замысел кампании неоднократно обсуждался и уточнялся у Верховного Главнокомандующего. К середине мая разработка плана Белорусской операции была закончена. Название операции - "Багратион" - дал, как и всегда, Верховный Главнокомандующий - на этот раз в честь русского полководца Петра Ивановича Багратиона.
В Ставке план обсуждался 22 и 23 мая. В первый день Жуков, Василевский и Антонов в Генштабе разобрали его с командующими фронтами И. X. Баграмяном и К.К. Рокоссовским (В. Д. Черняховский из-за болезни прибыл 24 мая). На следующий день, 23 мая, Верховный Главнокомандующий принял всех упомянутых участников разработки плана и членов военных советов фронтов.
И. X. Баграмян вспоминал:
"Когда все уселись, Верховный закурил трубку, встал и, медленно прохаживаясь по кабинету, предложил А. И. Антонову доложить замысел и план операции. Изредка он подходил к разложенной на столе карте и пристально всматривался в конфигурацию линии фронта..."
Доклад командующего фронтом Рокоссовского прошел не совсем гладко. При обсуждении действий на Бобруйском направлении Рокоссовский предложил:
- Здесь оборону противника надо прорывать двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлени- ям - с северо-востока - на Бобруйск - Осиповичи и с юга - на Осиповичи.
Такое решение вызвало у Верховного Главнокомандующего вопрос:
- Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.
- Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ.
- Каких же?
- Во-первых, нанося удар на двух участках, мы сразу вводим в дело большие силы, далее мы лишаем противника возможности маневрировать резервами, которых у него и так немного. И, наконец, если мы достигнем успеха хотя бы на одном участке, это поставит врага в тяжелое положение. Войскам фронта будет обеспечен успех.
- Мне кажется, - настаивал Сталин, - что удар надо наносить один, и с плацдарма на Днепре, на участке 3-й армии. Вот что подумайте, а потом доложите Ставке свои соображения.
В соседней комнате Рокоссовский еще раз обдумал предложение и утвердился в мысли: он будет настаивать на своем. Командующий Белорусским фронтом был принципиальным и твердым человеком; не раз в жизни эта твердость спасала его в критических ситуациях.
Входя в кабинет Сталина, Рокоссовский, как и всегда, сохранял спокойствие.
- Вы продумали решение, товарищ Рокоссовский?
- Так точно, товарищ Сталин.
- Так что же, будем наносить один удар или два удара? - Сталин прищурился. В кабинете было тихо.
- Я считаю, товарищ Сталин, что два удара наносить целесообразней.
- Значит, вы не изменили своего мнения?
- Да, я настаиваю на осуществлении моего решения.
- Почему вас не устраивает удар с плацдарма за Днепром? Вы же распыляете силы!
- Распыление сил произойдет, товарищ Сталин, я с этим согласен. Но на это надо пойти, учитывая местность Белоруссии, болота и леса, а также расположение вражеских войск. Что же касается плацдарма 3-й армии за Днепром, то оперативная емкость этого направления мала, местность там крайне тяжелая и с севера нависает сильная вражеская группировка, чего нельзя не учитывать.
- Идите, подумайте еще, - приказал Верховный Главнокомандующий, - мне кажется, что вы напрасно упрямитесь.
Вновь Рокоссовский остается один, вновь сопоставляет все "за" и "против". Когда его пригласили в кабинет, он постарался как можно убедительнее изложить свои доводы в пользу нане- сения двух ударов. Комфронта кончил говорить, и наступила пауза. Сталин, молча стоя у стола, раскуривал трубку, затем подошел к Рокоссовскому:
- Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это гарантия успеха. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский...
Летняя кампания Красной Армии началась 10 июня наступлением Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Тем временем истекали последние дни подготовки к операции "Багратион". Командование фронтами и представители Ставки многократно отработали планы операций. Смущало одно: железные дороги не справлялись с подвозом необходимого фронту. Жуков и Василевский несколько раз сообщали об этом в Москву. Решено было перенести начало операции на 23 июня.
30 мая в Москву было вызвано командование Карельского фронта. В Генштабе Мерецков и его подчиненные предварительно рассмотрели и обговорили план Свирско-Пет-розаводской операции и после этого были вызваны в Ставку. И здесь произошел некий конфуз.
К.А. Мерецков привез с собой искусно выполненный макет местности и панорамные аэрофотосъемки: он намеревался показать их Верховному, доказав, какая сложная задача стоит перед фронтом (это и впрямь было так), какой мощный укрепленный район противника придется сокрушить, и попросить в связи с этим дополнительные силы и средства.
Умудренные опытом генштабисты не советовали Мерецкову нести макет и снимки в Кремль: они знали, что Сталин не любит излишних атрибутов и терпеть не может прогнозов. В таких случаях он спрашивал:
- А вы откуда знаете? Вас противник персонально информирует?
Так вышло и на этот раз. Мерецков усугубил положение тем, что стал демонстрировать макет еще до изложения плана операции. Сталин прервал комфронта:
- Что это вы пугаете нас своими игрушками? Вы, видимо, загипнотизированы обороной противника. У меня появились сомнения: сможете ли вы справиться с задачей...
Мерецков подлил масла в огонь: он стал тут же просить артиллерию прорыва и тяжелые танковые полки. Сталин рассердился:
- Вы думаете, что напугали нас и мы сейчас же откроем кошель? А мы не из пугливых.
Прервав доклад, он велел работникам Генштаба еще раз рассмотреть план операции. Но при докладе на другой день Верховный почти не перебивал Мерецкова, не сделал серьезных замечаний и был щедр при выделении дополнительных средств. Прощаясь с Мерецковым, Сталин сказал:
- Желаю удачи! Испугайте противника сами и не поддавайтесь гипнозу его силы.
Третью годовщину начала войны Красная Армия отметила достойно. 21 июня войска Карельского фронта перешли в наступление на севере нашей страны, а через два дня удар невиданной силы обрушился на врага в Белоруссии: четыре наступавших здесь фронта имели в своем составе один миллион четыреста тысяч человек, тридцать одну тысячу орудий и минометов, пять тысяч двести танков и самоходных орудий и более пяти тысяч боевых самолетов.
Советские войска располагали немалым превосходством в силах и средствах; так обстояло дело в целом на фронте, к тому же фашистское командование не ожидало удара в Белоруссии. Оно полагало, что советские войска предпримут главное наступление на южном участке фронта.
Враг по-прежнему сопротивлялся ожесточенно, но остановить советских солдат был не в силах. И вот спустя три года с начала войны по дорогам Белоруссии бесславно, в панике отступали войска разгромленных оккупантов. Символично, что именно здесь, в Белоруссии, свершалось возмездие за поражения 1941 года. Враг бежал, бросая технику, но уйти от возмездия не мог. В нескольких местах наши войска окружили гитлеровцев, а восточнее Минска в кольце оказалась стопятитысяч-ная группировка противника. Часть наших войск, с помощью белорусских партизан добивала немцев в лесах и болотах.
Вставал вопрос: как лучше использовать этот успех и превратить операцию в Белоруссии в победоносное наступление по всему фронту? Об этом и шла речь на совещании 8 июля 1944 года, подробности которого известны из воспоминаний Г. К. Жукова.
На совещании (оно происходило на даче Сталина) присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б), ГКО и Ставки. После всестороннего обсуждения присутствующие сошлись во мнении: армия Германии истощена и не имеет значительных людских и материальных ресурсов. В то же время наша армия такими ресурсами располагала и могла рассчитывать к тому же на существенное пополнение людьми с освобожденных советских территорий. Открытие второго фронта неизбежно заставляло гитлеровское командование перебросить часть своих и без того ограниченных сил на запад. Ясно было, Германия потерпит поражение в войне, речь могла идти теперь только о сроках крушения "третьего рейха". На что же могли надеяться руководители Германии в такой безнадежной ситуации?
Жуков вспоминал:
"На этот вопрос Верховный ответил так:
- На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету. Вся надежда гитлеровцев была на англичан и американцев. Гитлер, решаясь на войну с Советским Союзом, считал империалистические круги Великобритании и США своими идейными единомышленниками. И не без основания: они сделали все, чтобы направить военные действия вермахта против Советского Союза.
- Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, - добавил Молотов.
- Это верно, - сказал И.В. Сталин, - но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, которые потеряли всякое доверие своего народа, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства.
Затем Верховный спросил меня:
- Могут ли наши войска начать освобождение Польши и безостановочно дойти до Вислы, и на каком участке можно будет ввести в дело 1-ю Польскую армию, которая уже приобрела все необходимые качества?
- Наши войска не только могут дойти до Вислы, - доложил я, - но и должны захватить хорошие плацдармы за ней, чтобы обеспечить дальнейшие наступательные операции на Берлинском стратегическом направлении. Что касается 1-й Польской армии, то ее надо нацеливать на Варшаву".
Сталин подвел итоги совещания:
- Немцы будут драться за Восточную Пруссию до конца, и мы можем там застрять. Надо скорее очистить от них Украину и восточную часть Польши. Это очень важно с политической точки зрения...
В Тегеране "большая тройка" в принципе договорилась, что советско-польская граница будет установлена по "линии Керзона". Но с этим ни в коей мере не желало соглашаться польское эмигрантское правительство С. Миколайчика: оно по-прежнему претендовало на украинские и белорусские земли и 5 января 1944 года опубликовало заявление, в котором выдвигалось наглое (иначе его и назвать трудно) требование об установлении польской администрации на этих территориях немедленно после освобождения их Красной Армией!
Естественно, что Советское правительство с обоснованным негодованием отвергло такие притязания. Правительства Великобритании и США попытались оказать давление в этом вопросе на своего союзника и, конечно, получили отпор.
За годы оккупации, длившейся почти пять лет, польский народ перенес многое. Миллионы граждан Польши были уничтожены захватчиками, миллионы - угнаны в Германию. Теперь с востока шло освобождение, и подавляющее большинство поляков приветствовали свою освободительницу - Красную Армию.
Вечером 8 июля Сталин в присутствии Жукова принял деятелей Крайовой рады народовой - центрального органа анти- фашистского национального фронта в Польше - Б. Берута, Э. Осубко-Моравского и М. Роля-Жимерского. Они рассказали о положении в Польше. Советские руководители сообщили о предстоящих боевых действиях по освобождению братской страны.
18 июля пришли в движение войска 1-го Белорусского фронта, в состав которого входила и 1-я Польская армия. Уже через два дня войска Рокоссовского пересекли Западный Буг. Освобождение Польши началось.
Советское правительство сразу же и недвусмысленно определило свою позицию. 26 июля Наркоминдел СССР опубликовал заявление, в котором говорилось:
"Советские войска вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью - разгромить вражеские германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши..."
На заседании в Ставке 27 - 29 июля была рассмотрена обстановка на советско-германском фронте в целом и на отдельных направлениях. Положение на фронте было благоприятным для советских армий - в этом сходились все участники совещания (Сталин, Жуков, Василевский, Антонов). Особенно детально обсудили положение на подступах к Восточной Пруссии и на западном направлении. Ворваться на землю врага в Восточную Пруссию - было бы очень заманчиво, но успех наступления с ходу здесь был маловероятен, требовалась тщательная подготовка прорыва мощной обороны. Напротив, на западном направлении крупных успехов можно было ожидать в ближайшие дни.
Поэтому было решено, что 1-й Белорусский фронт должен без остановки развивать наступление в общем направлении на Варшаву и не позже 5 - 8 августа овладеть ее предместьем на восточном берегу Вислы - Прагой, захватив также плацдармы за рекой. Даже в той, исключительно благоприятной обстановке советское командование не сочло возможным сразу же овладевать Варшавой. И это понятно: Ставка не имела крупных резервов для усиления войск 1-го Белорусского. Упорные и кровопролитные бои шли как на севере - в Прибалтике и на подступах к Восточной Пруссии, так и на юге - в полосе 1-го Украинского фронта.
Войска 1-го Белорусского фронта тем временем вышли к Висле. 1 августа 8-я гвардейская армия В.И. Чуйкова захватила плацдарм за Вислой, у Магнушева. Успешно продвигались на север, в направлении Варшавы, и корпуса 2-й танковой армии. 30 июля они появились на подступах к Праге. В столице Польши явственно слышалась канонада.
...Рокоссовский вспоминал: о восстании в городе ему стало известно утром 2 августа. С высокой заводской трубы наблюдал он за горящей Варшавой - городом своей юности. Никакой связи с восставшими в ближайшие дни не удалось установить и, что гораздо хуже, Рокоссовский не мог помочь повстанцам: его фронт не располагал для того силами.
5 августа Сталин писал Черчиллю:
"Ваше послание о Варшаве получил. Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Крайовой Армии 1 и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в какой мере. Крайова Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию "Герман Геринг".
Тем не менее советское командование намеревалось организовать новую наступательную операцию по освобождению Варшавы. Жуков и Рокоссовский представили в Генштаб свои соображения, и на их основе был выработан план фронтовой операции.
Предполагалось, что разгром варшавской группировки врага будет осуществлен путем двустороннего охвата ее силами обоих крыльев 1-го Белорусского фронта. Честь овладения Варшавой план предоставлял 1-й Польской армии. Начать наступательную операцию предполагалось не ранее 25 августа.
К сожалению, в этом наступлении 1-й Белорусский фронт мог рассчитывать только на свои силы. Ставка не имела в то время крупных резервов, а развернувшиеся в Прибалтике, на Западной Украине и в Прикарпатье наступательные операции поглощали все ресурсы.
Между тем на Западе буржуазная пресса, в особенности польская эмигрантская, развернула кампанию, обвиняя советское командование в нежелании помочь восставшим. При этом буржуазная пресса не стеснялась утверждать, что повстанцы находятся в контакте с советским командованием, просят о помощи и не получают ее.
ТАСС опубликовал заявление, в котором категорически утверждалось: польское эмигрантское правительство не предпринимало никаких попыток заблаговременно уведомить советское командование о восстании и не согласовало свои действия в столице Польши с командованием Красной Армии. Поэтому ответственность за тяжелое положение варшавских повстанцев Должны нести польские эмигрантские лидеры, и только они.
Не ограничившись этим, Сталин самым тщательным образом ознакомился с ситуацией в Варшаве. 16 августа он сообщал Черчиллю:
"1. После беседы с г. Миколайчиком я распорядился, чтобы командование Красной Армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы. Был также сброшен парашютист-связной, который, как докладывает командование, не добился цели, так как был убит немцами.
В дальнейшем, ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт. При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию".
А в Варшаве шли бои, и повстанцам необходимо было помочь. Во время одного из разговоров с Рокоссовским Сталин приказал:
- Еще раз внимательно рассмотреть вопрос о варшавской операции. Следует, пока идет подготовка, организовать доставку вооружения повстанцам...
Но дело крайне осложнилось тем, что Бур-Коморовский 2 не желал вступать в какие-либо отношения с руководством Красной Армии. Советский парашютист с рацией, сброшенный в Варшаве, не зная дислокации повстанцев, угодил к немцам. Точно так же грузы, которые советские самолеты стали сбрасывать на парашютах повстанцам, часто попадали не по назначению, так как точное расположение повстанцев не было известно.
Наши армии под Варшавой не могли продвинуться, а союзники требовали помощи во что бы то ни стало. Получив послание Сталина от 16 августа, Черчилль уговорил Рузвельта подписать послание Сталину от 20 августа, в котором утверждалось, что реакция мировой общественности будет неблагоприятной, "если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты".
В ответе от 22 августа Сталин писал: "Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию..."
Верховный Главнокомандующий особо остановился на военном значении событий в Варшаве: "С военной точки зрения, создавшееся положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной Армии, так и для поляков. Между тем советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми значительными попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти на новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная Армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков". И это не были пустые слова!
Установив контакты с восставшими, советское командование организовало помощь оружием и боеприпасами: каждую ночь По-2 с небольшой высоты точно сбрасывали их в районы, занятые повстанцами.
Трагическое восстание шло к концу. Фашистские войска к 23 сентября сумели уничтожить плацдармы Войска Польского за Вислой, 28 сентября гитлеровцы предприняли в Варшаве общее наступление, повстанцы оказались в крайне тяжелом положении и 30 сентября по приказу Бур-Коморовского капитулировали.
Советское командование не отказывалось от мысли разгромить варшавскую группировку, однако вскоре выяснилось, что продолжение наступательных действий на этом направлении бесперспективно. К такому выводу пришел Г.К. Жуков, побывавший в начале октября 1944 года на этом участке фронта. Вскоре его и К.К. Рокоссовского вызвали в Ставку. В кабинете Сталина находились В.М. Молотов, Г.М. Маленков и А.И. Антонов. Сталин поздоровался и велел докладывать.
"Я развернул карту и начал докладывать, - вспоминал Жуков.- Вижу, И.В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К.К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-нибудь недоволен.
- Товарищ Жуков, - перебил меня В.М. Молотов, - вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?
- Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, - возразил я. - Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.
- Вы поддерживаете мнение Жукова? - спросил И.В. Сталин, обращаясь к В. К. Рокоссовскому.
- Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.
- Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, - сказал Верховный. - Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?
- Трудно сказать, товарищ Сталин, - ответил К.К. Рокоссовский. - Противник также может усилить это направление.
- А вы как думаете? - обращаясь ко мне, спросил Верховный.
- Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, - снова повторил я. - А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь - Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на Берлинском направлении.
- Идите и еще раз проверьте ваши предложения, - остановил меня И.В. Сталин".
Когда спустя непродолжительное время Жукова и Рокоссовского вновь пригласили в кабинет, решение уже было принято.
- Мы решили согласиться на переход наших войск к обороне на этом участке, - сказал Сталин. - Дальнейшие планы будем обсуждать позже. Вы свободны.
* * *
Вступление советских войск на территорию Болгарии, Югославии и Венгрии окончательно опрокидывало англо-американские планы, связанные с Балканами. Наступление союзных войск в Италии развивалось крайне медленно, до Балкан было далековато. "Балканская стратегия" Черчилля терпела крах, и премьер-министр Великобритании поспешил в Москву, чтобы провести с Советским правительством консультации о политике в странах Восточной и Юго-Восточной Европы.
В Москве к визиту готовились тщательно. Как только в конце сентября стало известно о намерении Черчилля приехать, Сталин поручил работникам Генштаба подготовить расчеты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке:
- Скоро, вероятно, они пригодятся...
А. И. Антонову велено было также подготовить доклад о положении на фронте. Накануне приезда англичан Штеменко повез доклад на "ближнюю дачу". Сталин был один. Взяв доклад, он сел за стол, набил трубку и стал читать, внося в текст кое-какие изменения. Никаких вопросов и замечаний не сделал, лишь в конце отметил:
- А вот здесь мы почетче скажем о наших планах: мол, мы будем стремиться побыстрее выйти к границам гитлеровской Германии и для этого предварительно разобьем Венгрию. Вам, товарищ Штеменко, как оператору надо знать - в Венгрии и будет наш главный интерес...
Но переговоры начались не с военных дел. Когда в десять вечера 9 октября Черчилль и Иден встретились со Сталиным и Молотовым, разговор сразу же зашел о Польше. По предложению Черчилля вновь решили пригласить в Москву представителей эмигрантского правительства и Польского комитета национального освобождения. Представители эти приехали, и 13 октября советские и английские руководители встретились с ними. 16 октября имела место встреча Миколайчика и Берута. Сталин принял Миколайчика и отдельно, очень долго и терпеливо с ним беседовал. Позднее он признался Черчиллю, что он, Сталин, и Молотов - единственные люди в Советском правительстве, которые считают необходимым "нянчиться" с эмигрантским польским правительством.
Переговоры ни к чему не привели: Миколайчик и его коллега отказывались от демократических преобразований в Польше, настаивали на предоставлении им в новом правительстве подавляющего большинства и, главное, не желали признавать "линию Керзона" в качестве советско-польской границы, требовали передачи под свою власть литовского Вильнюса и украинского Львова! В этих притязаниях Миколайчик получил, хоть и не открытую, поддержку Черчилля. Никакого соглашения по польскому вопросу достигнуто не было. Позднее, в ноябре, польское эмигрантское правительство категорически отвергло предложения, сделанные на переговорах в Москве, и Миколайчик ушел в отставку.
Вторым важным вопросом, который обсуждался на первом заседании, было положение на Балканах. Черчилль со свойственным ему цинизмом предложил разделить влияние на Балканах и тут же набросал таблицу, где в процентах изобразил предполагаемое влияние СССР и Великобритании в каждой балканской стране. Но Советское правительство, разумеется, не могло пойти на подобную сделку, хотя с готовностью обсуждало многие вопросы, касавшиеся Балканских государств.
На заседании 14 октября рассматривались военные дела. Союзники информировали Советское правительство о военных действиях в Европе и на Дальнем Востоке. Затем Антонов сделал доклад. По воспоминаниям Штеменко, Черчилль и Сталин сидели в креслах друг против друга и нещадно дымили: один сигарой, другой - трубкой. Доклад был кратким и, по утверждению самого Черчилля, откровенным. Время от времени Сталин вмешивался, подчеркивал то или иное обстоятельство. В конце доклада он заверил союзника, что немцам не удастся перебросить на запад ни одной дивизии.
Черчилль внимательно рассматривал разложенные на столе карты. Задал только один вопрос: сколько войск у немцев против Эйзенхауэра?
Окончив доклад, Антонов и Штеменко удалились и стали ждать в приемной, чтобы положить на подпись Верховному не- отложные документы. Вскоре Черчилль ушел, генштабисты возвратились в кабинет. Когда дела были закончены, Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
- Виски и сигары, подаренные мне премьер-министром, передайте военным. - И добавил, обращаясь к Антонову и Ште-менко: - Попробуйте, наверное, это неплохо...
14 октября английский премьер-министр отправился в Большой театр и был тепло встречен публикой. Овация стала бурной, когда в ложе появился Сталин, - впервые за годы войны. Черчиллю очень понравились выступления артистов балета и оперы, Ансамбля песни и пляски Красной Армии.
На следующий день, 15 октября, Черчилль в переговорах не участвовал: у него поднялась температура. Обсуждался вопрос о вступлении в войну на Дальнем Востоке Советского Союза. Сталин твердо обещал сделать это через три-четыре месяца после окончания войны в Европе, чем очень обрадовал союзников.
В целом атмосфера на переговорах оставалась дружеской. Даже в своих мемуарах, проникнутых духом "холодной войны", Черчилль писал: "Нет сомнения, что в нашем узком кругу мы разговаривали с простотой, свободой и сердечностью, никогда ранее не достигаемыми в отношениях между нашими странами". Сталин даже посетил обед в британском посольстве 11 октября, что было событием невиданным. Беседа продолжалась до рассвета.
Глава правительства Венгрии Хорти 15 октября выступил с заявлением, в котором сообщал, что готов обратиться к СССР, США и Англии с просьбой о заключении перемирия. Но немцы отстранили Хорти от власти и образовали послушное себе правительство Салаши, которое принудило венгерскую армию продолжать бессмысленную борьбу. Сообщение о событиях в Венгрии очень заинтересовало Черчилля, и он выразил надежду, что англо-американские войска вскоре продвинутся через Люб-лянский проход в Югославию.
Эта реплика была тщательно взвешена советскими руководителями. Она могла означать только одно: Черчилль отнюдь не отказался от своих балканских притязаний и надеялся, что союзные войска, обойдя неприступные Альпы, вмешаются в ход событий не только в Югославии, но и в Венгрии и Австрии, причем - ранее советских войск.
Командующий 1-м Украинским фронтом И.С. Конев вспоминал, как обстоятельно изучал план операции фронта в конце ноября 1944 года Верховный Главнокомандующий. Особо внимательно он рассматривал карту Силезского промышленного района: большое число промышленных предприятий, шахт, других построек создавали немалое препятствие для маневренных действий войск.
Верховный Главнокомандующий обвел пальцем территорию Силезского района и произнес:
- Золото!
Да, этот район был очень важен в экономическом отношении, и его предприятия следовало по возможности сохранить: они еще послужат новой народной Польше.
2 декабря 1944 года в Москву прибыл председатель временного правительства Французской республики генерал Шарль де Голль. На протяжении всей войны Советское правительство, в отличие от правительств США и Великобритании, очень благосклонно относилось к Французскому комитету национального освобождения, возглавляемому де Голлем, немало способствовало возрождению Франции как великой державы.
Как пишет один из биографов де Голля, генерал всегда во время ответственных переговоров предпочитал говорить как можно меньше, предоставляя эту привилегию партнеру. Запись его переговоров со Сталиным свидетельствует, что в тот раз генерал говорил несравненно больше, чем его собеседник. Вот отрывок из беседы 2 декабря:
"После небольшой паузы де Голль говорит, что Франция пережила немецкое вторжение в 1870 - 1871 годах, в 1914 - 1918 годах и в 1940 году. Отсюда проистекают почти все внешнеполитические и даже внутриполитические трудности во Франции. Французы теперь хорошо поняли, что единственным средством открыть себе путь в лучшее будущее является тесное сотрудничество с другими державами.
Сталин спрашивает, кто же мешает тому, чтобы Франция вновь стала великой страной.
Де Голль отвечает, что это прежде всего немцы, которых еще нужно победить. Французы знают, что сделала для них Советская Россия, и знают, что именно Советская Россия сыграла главную роль в их освобождении. Однако это не означает, что французы не хотят рассчитывать на свои силы и предпочитают рассчитывать на силы других, на силы своих друзей.
Де Голль говорит, что, в сущности, причиной несчастий, постигших Францию, было то, что Франция не была с Россией, не имела с ней соглашения, не имела эффективного договора. Во-вторых, Франция в таком географическом положении, которое дало бы ей хорошую позицию против Германии. Короче говоря, французы были отброшены на плохие границы.
Сталин говорит, что то обстоятельство, что Россия и Франция не были вместе, было несчастьем и для нас. Мы это очень почувствовали".
Разговор продолжался и далее в подобной манере. Прежде всего де Голль был заинтересован в заключении франко-советского пакта. Советское правительство не возражало, но хотело посоветоваться с союзниками, в первую очередь- с Черчиллем. Когда Сталин уведомил о ситуации английского премьер-министра, Черчилль предложил заключить тройственный договор о союзе. Теперь возражать стал де Голль...
Камнем преткновения и на этих переговорах оказался польский вопрос. Сталин предложил де Голлю признать ПКНО, чтобы тем способствовать возникновению дружественной Советскому Союзу Польши.
Однако де Голль не пожелал признать ПКНО, и это поставило под вопрос заключение советско-французского договора.
Вечером 9 декабря Сталин дал обед в честь де Голля. Де Голль был настроен мрачно: возвращение с пустыми руками во Францию означало для него крупное поражение. В полночь де Голль уехал во французское посольство, но переговоры продолжали другие французские официальные лица. Компромисс был достигнут, в четыре часа утра де Голль вернулся в Кремль, и договор о союзе и взаимной помощи был торжественно подписан. Сталин предложил отпраздновать это событие. Мгновенно были накрыты столы, и хозяин первым поднял бокал за великую и прекрасную Францию. Де Голль писал позднее, что Сталин сказал ему тогда: "Вы хорошо держались. В добрый час! Люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими".
Де Голль хотел пригласить его во Францию: "Приедете ли вы повидать нас в Париже?" Сталин ответил: "Как это сделать? Ведь я уже стар. Скоро я умру..."
Заключение этого договора укрепило авторитет де Голля во Франции и во всем мире. Он думал, что постиг Сталина: "Я понял суть его политики, грандиозной и скрытной. Коммунист, одетый в маршальский мундир... он пытался сбить меня с толку. Но так сильны были обуревавшие его чувства, что они нередко прорывались наружу, не без какого-то мрачного очарования".
Неизвестно, однако, что Сталин думал о де Голле. Во всяком случае на Ялтинской конференции он сказал Рузвельту, что де Голль показался ему человеком неглубоким...
В переписке Сталина и Черчилля есть немало любопытных документов, но и среди них выделяется письмо от 6 января 1945 года. Премьер-министр Великобритании писал "лично и строго секретно" маршалу Сталину: "На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Главнокомандования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях... Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть".
Что же произошло, почему так спешно потребовалось "крупное русское наступление"? Напрягая последние силы, фашистское командование нанесло 16 декабря 1944 года сильный контрудар в Арденнах. Несмотря на то что у союзников имелось значительное превосходство в силах и средствах, их войска, до сих пор не сталкивавшиеся с подобными контрударами, начали отступать, и по временам это отступление становилось паническим.
В критические для нашей Родины дни 1941 - 1942 годов Советское правительство добивалось от союзников открытия второго фронта, те уклонялись от оказания наиболее конкретной и действенной формы помощи союзникам. Но вот что ответил Сталин на следующий же день, 7 января: "Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам".
1-й Украинский фронт под командованием И. С. Конева начал наступление с плацдарма на Висле у Сандомира 12 января, вместо 20-го, как предполагалось. 14 января из района Варшавы перешли в наступление войска 1-го Белорусского фронта (командующий Г.К. Жуков).
Хотя фашистское командование, как и прежде, держало на восточном фронте большую часть своих сил, соотношение их было далеко не в пользу немецких войск: наши действующие войска насчитывали к исходу 1944 года около шести миллионов человек, фашистские же - чуть более трех миллионов.
1-й Белорусский продолжал наступление. 29 января его войска пересекли германо-польскую границу и 31 января передовыми частями форсировали Одер у Кюстрина и Франкфурта. Появление советских войск в семидесяти километрах от Берлина ошеломило фашистское командование. Со 2 февраля враг обрушил на защитников плацдарма все имеющиеся у него силы, но тщетно: опыт тяжелейших кровопролитных боев на Волге и Дону, на Днепре и Висле, на Днестре и Дунае не прошел даром, мужество наших солдат, закаленных в тех боях, ска-алось и здесь, на Одере. Плацдармы были удержаны, а когда подошли главные силы фронтов, то и расширены. Так в начале февраля 1945 года завершилась Висло-Одерская операция, одна из крупнейших в Великой Отечественной войне. На фоне этой блестящей победы и состоялась Ялтинская конференция 4 - 11 февраля 1945 года.
Главы трех держав давно уже договаривались о встрече, и наконец в ночь на 3 февраля на аэродром Саки в Крыму с интервалом в двадцать минут стали приземляться транспортные самолеты, вылетевшие с Мальты. Всего прилетело до семисот политических и военных деятелей, советников и переводчиков. Советская сторона обеспечила максимум удобств, а это было нелегко в разрушенном войной Крыму. Рузвельт поселился в бывшем царском дворце в Ливадии, где и проходили встречи "большой тройки", Черчилль - в Воронцовском дворце (Алуп-ка). Самый скромный и по размерам и по архитектуре Юсупов-ский дворец в Кореизе заняла советская делегация.
И.В. Сталин, В.М. Молотов, Н.Г. Кузнецов, А.И. Антонов, И.М. Майский, А.А. Громыко и другие прибыли в Ялту утром 4 февраля. В шестнадцать часов тридцать пять минут открылось первое заседание, и опять Сталин предложил председательствовать на нем Рузвельту. Президент предложение принял.
Это заседание целиком было отведено военным делам. Сначала А. И. Антонов доложил о положении на советско-германском фронте; информацию о западноевропейском театре дал начальник штаба армии США Дж. Маршалл. Обсуждение военных вопросов и на этом заседании, и на последующих шло гладко и в дружественной атмосфере. Конференция стала высшей точкой военного сотрудничества в войне с гитлеровской Германией.
Естественно, что связанные с конференцией заботы отнимали у Сталина очень много времени. Тем не менее он, так же как и в Москве, заслушивал доклады о положении на фронте, встречался с военачальниками, подписывал директивы. Но, конечно, прежде всего - дела конференции. Участник ее, Н. Г. Кузнецов, вспоминал:
"За несколько часов до очередного заседания конференции Сталин собирал членов делегации, давал почти каждому определенное задание: изучить такой-то вопрос, то-то выяснить, с тем-то связаться. Чувствовалось, что он тщательно и всесторонне готовится к каждой встрече с главами союзных держав. Сталин обладал превосходной памятью и все же не полагался на нее. Еще и еще раз все проверял, просматривал документы, записи, выслушивал мнения членов делегации.
Он и других учил не полагаться на память. Я помню, он как-то спросил меня:
- А почему вы не записываете?
- Я запомню.
- Все запомнить невозможно. К тому же запись приучает к точности.
С тех пор я всегда имел при себе блокнот и карандаш.
Перед обсуждением вопроса о выделении американских кораблей по ленд-лизу для Тихоокеанского флота Сталин специально вызвал меня и спросил, готов ли я ответить на все вопросы, которые могут возникнуть по этому поводу за "круглым столом"...
Всех присутствующих поражало спокойствие Сталина, особенно тех, кто знал, что он может быть очень вспыльчивым. А споры на конференции бывали настолько жаркими, что по временам Черчилль не мог усидеть на месте. Сталин же говорил ровным голосом, четко выговаривая слова, и логика его сокрушала сопротивление оппонентов.
Вот на втором заседании 5 февраля Черчилль стал расписывать, в каком тяжелом положении окажется Великобритания после окончания войны. И вдруг:
- Кроме того, что будет с Германией? Призрак голодающей Германии, с ее 80 миллионами человек, встает перед глазами. Кто будет ее кормить? И кто будет за это платить? Не выйдет ли в конце концов так, что союзникам придется хотя бы частично покрывать репарации из своего кармана?"
В начале января 1945 года Советское правительство признало ПКНО в качестве временного правительства Польши. Это вызвало тревогу в Лондоне и Вашингтоне: стремление навязать польскому народу обанкротившихся эмигрантских деятелей становилось все менее реальным. Поэтому на Ялтинской конференции и разгорелись споры по определению как будущих границ Польши, так и состава ее правительства.
Сталин высказывался по этому поводу на конференции неоднократно и вопреки обыкновению довольно пространно. Поэтому процитируем только одно выступление, на заседании 6 февраля. В ответ на речь Черчилля, в которой британский премьер-министр утверждал, будто вопрос о Польше - вопрос чести для англичан, Сталин сказал: "...Для русских вопрос о Польше являетсй не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом быяо-много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства".
Столь же недвусмысленны и ярки были высказывания Сталина и о будущих границах Польши: союзники стали подвергать сомнению уже давно, казалось бы, согласованную границу по "линии Керзона". Он говорил: "Линия Керзона" придумана не русскими. Авторами линии являются Керзон, Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919 года. Русских не было на этой конференции. "Линия Керзона" была принята на базе этнографических данных вопреки воле русских. Ленин не был согласен с этой линией. Он не хотел отдавать Польше Белосток и Белостокскую область, которые в соответствии с линией Керзона должны отойти к Польше.
Советское правительство уже отступило от позиции Ленина. Что же вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора. Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо. С каким лицом он, Сталин, вернулся бы тогда в Москву? Нет, пусть уж лучше война с немцами продолжится еще немного дольше, но мы должны оказаться в состоянии компенсировать Польшу за счет Германии на западе".
По вопросу о составе польского правительства высказывания Сталина были не менее эмоциональными: "Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции. Сталин думает, что Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков? Многие называют его, Сталина, диктатором, считают его не демократом, однако у него достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия".
Все же компромиссное решение было найдено: Временное польское правительство должно было пополниться демократическими деятелями из эмигрантских польских кругов.
Много времени "большая тройка" уделила созданию международной организации безопасности. Здесь Сталин спорил также больше с Черчиллем, но по временам острые разногласия возникали у него и с американским президентом - зародыши будущих и уже достаточно близких конфликтов можно обнаружить почти по всем пунктам программы конференции. Разумеется, за исключением дальневосточных: правительство США по-прежнему было заинтересовано во вступлении Советского Союза в войну с Японией.
Кроме официальных встреч, конечно, происходили и неофициальные, давались завтраки и обеды, и на них, как правило, обсуждались серьезные дипломатические дела. Даже тосты, в обилии произносимые на этих обедах, с должной аккуратностью записывались и впоследствии анализировались. Упомянем об одном тосте - Сталин произнес его на обеде, который давала советская делегация. Говоря о знаменательном союзе трех держав, Сталин подчеркнул, что нетрудно было сохранять единство во время войны, поскольку существовала единая, ясная каждому, цель - сокрушить общего врага. Более трудная задача встанет после войны, когда различие интересов будет толкать союзников к разобщению. Сталин выразил уверенность, что при желании нынешний союз сможет выдержать и это испытание и что долг глав трех держав добиться того, чтобы наши контакты в мирное время были столь же тесными, как и в военное.
Надо отдать должное политической проницательности, предвидению главы советской делегации.
* * *
К быстрейшему взятию Берлина Советское Верховное Глав-нокомандование побуждали кроме совершенно естественного желания побыстрее окончить войну и чисто политические мотивы: союзники явно нацелились на захват столицы Германии, хотя согласно ялтинским соглашениям Берлин относился к зоне оккупации советских войск. Особенно хотелось овладеть Берлином Черчиллю. 1 апреля 1945 года он живописал американскому президенту следующую "страшную" картину: "Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем?"
Г.К. Жуков вспоминал, что впервые о Берлинской операции он разговаривал с Верховным Главнокомандующим 7 или 8 марта 1945 года. Сталин был нездоров и принял командующего 1-м Белорусским фронтом на даче. Они гуляли по мартовскому подмосковному лесу, снег блестел на солнце, было тихо, война казалась далекой и нереальной. Сталин выглядел усталым, и, видимо, настроение у него было несколько необычным: он стал рассказывать Жукову о своем, теперь уже далеком, детстве. Жуков спросил, нет ли новых известий о судьбе Якова? Только через сотню шагов приглушенным голосом отец ответил:
- Не выбраться ему из плена...
С середины марта 1945 года 3-й Украинский фронт успешно продвигался к Вене. Однажды во время доклада обстановки Верховный Главнокомандующий, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес, размышляя вслух:
- Интересно, жив ли Карл Реннер, ученик Каутского, социал-демократ и последний председатель австрийского парламента?
Ответить на этот вопрос никто, конечно, не мог, да Сталин, видимо, и не ждал ответа, так как продолжал рассуждать:
- Мы не должны пренебрегать влиятельными антифашистскими силами. Может быть, фашизм научил кое-чему и германских социал-демократов...
Можно себе представить удивление работников Генштаба, когда 4 апреля Военный совет 3-го Украинского фронта сообщил в Москву, что Крал Реннер сам пришел в советскую комендатуру и предложил помощь в установлении демократиче- ского режима в Австрии. Сталину доложили об этом, и на 3-й Украинский фронт полетела телеграмма за подписями Сталина и Антонова: "1) Карлу Реннеру оказать доверие; 2) Сообщить ему, что ради восстановления демократического режима в Австрии командование советских войск окажет ему поддержку; 3) Объяснить Реннеру, что советские войска вступили в пределы Австрии не для захвата ее территории, а для изгнания фашистских оккупантов.
13 апреля после семидневных ожесточенных боев наши войска полностью очистили Вену. 15 апреля Реннер направил Сталину письмо, в котором подчеркивал свою причастность к революционному движению и личные связи "со многими русскими передовыми революционными борцами". Связи были, конечно, специфическими: В.И. Ленина Реннер лишь однажды встречал на конференции, но долго и хорошо знал Троцкого и Рязанова. "Мне не удавалось, однако, - писал Реннер, - до сих пор познакомиться с Вами лично, дорогой товарищ". Слово "товарищ" подразумевало некую близость.
В пространном письме бросалась в глаза фраза: "Австрийские социал-демократы по-братски договорятся с коммунистической партией и будут совместно работать на равных правах при воссоздании Республики".
Сталин ответил Реннеру: "Благодарю Вас, многоуважаемый товарищ, за Ваше послание от 15 апреля. Можете не сомневаться, что Ваша забота о независимости, целостности и благополучии Австрии является также моей заботой". Сталин заверял, что Австрии будет, по мере сил и возможностей, оказана помощь.
В конце апреля было создано Временное правительство Австрии во главе с К. Реннером...
* * *
Продолжались боевые действия и на территории Восточной Пруссии. В первые дни были отдельные факты нарушения норм поведения. Необходимо было пресечь это.
19 января 1945 года народный комиссар обороны отдал приказ, в котором требовал не допускать случаев грубого отношения к немецкому населению. Красная Армия, говорилось в приказе, ведет войну не против немецкого народа, она взялась за оружие, чтобы разгромить агрессора и уничтожить в Германии фашизм и милитаризм, принесшие так много несчастья соседям Германии да и самому немецкому народу. В отличие от гитлеровских захватчиков, сеявших смерть и разрушения на оккупированной земле, воины Красной Армии должны вести себя с достоинством и честью. Приказ требовал от командиров и политработников довести эти положения до сознания каждого бойца, и это было сделано. Приходилось поправлять и отдельных пропагандистов и журналистов, слишком рьяно проповедовавших ненависть к немцам и всему немецкому, а не только к фашизму и его носителям. Так, И. Эренбург на протяжении войны опубликовал немалое число статей о кровавых преступлениях фашизма. Но когда наши войска вступили на территорию Германии, в некоторых его статьях стали проскальзывать ошибочные утверждения, ориентировавшие советских воинов на безоговорочную ненависть ко всем немцам и всему немецкому. Центральный Комитет партии немедленно исправил эту ошибку журналиста: в "Правде" 14 апреля 1945 года была помещена статья "Тов. Эренбург упрощает", где предельно ясно, четко и обстоятельно были еще раз разъяснены основы политики Советского Союза в отношении Германии и немецкого народа. Ведь "гитлеры приходят и уходят, а народ германский остается".
* * *
В пятом часу утра 1 мая 1945 года на даче Сталина зазвонил телефон. Дежурный поднял трубку:
- Движения нет...
- Говорит маршал Жуков. Дело срочное, прошу разбудить товарища Сталина.
Дело и впрямь было срочное: на командный пункт 8-й гвардейской (в прошлом 62-й) армии явился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал Кребс. Он принес письмо Геббельса, в котором сообщалось о самоубийстве Гитлера и предлагалось начать мирные переговоры.
Сталин подошел к телефону быстро. Выслушал доклад.
- Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живьем! Где труп Гитлера?
- Генерал Кребс сообщил, что труп сожжен.
- Передайте Соколовскому: никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с кем из гитлеровцев не вести. Мне до утра не звоните, хочу отдохнуть - у нас сегодня Первомайский парад...
2 мая Берлин капитулировал. Но боевые действия на других участках не прекращались, и Советское Верховное Главнокомандование стремилось уничтожить все сопротивлявшиеся группировки врага.
Беспокоила Ставку и неясность версии о смерти Гитлера - останков его пока не было найдено. В ночь на 4 мая в Ставке обсуждался этот вопрос. Телеграмма Жукова оставляла возможность для сомнений. Сталин сказал тогда работникам Генштаба:
- Жуков тоже сомневается в смерти Гитлера... От фашистов можно ждать всякого. Надо тщательно проверить!
Проверка длилась долго. Найденные обгоревшие трупы Гитлера и Евы Браун опознать было невозможно, пришлось орга- низовать авторитетную экспертизу, которая опознала трупы. И все же у Сталина оставалось сомнение: он был убежден в коварстве Гитлера, к тому же самому ему была чужда мысль о самоубийстве...
Война завершалась. 7 мая в Реймсе союзники заключили одностороннее соглашение с правительством Деница. Это произвело очень неприятное впечатление на членов Советского правительства, и оно договорилось с союзниками считать процедуру в Реймсе предварительной капитуляцией. По свидетельству С.М. Штеменко, при обсуждении этого решения в Ставке Сталин говорил:
- Договор, подписанный союзниками в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия: в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов...
Сталин связался с Жуковым и сообщил ему, что завтра, 8 мая, в Берлин прибудут представители Верховного командования союзных войск и представители немецкого главного командования.
- Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы, - сказал Сталин...
В ноль часов сорок три минуты 9 мая 1945 года в Карлхорсте немецкая делегация покинула зал после подписания акта о безоговорочной капитуляции...
Утром 9 мая И.В. Сталин обратился к советскому народу:
"Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию..."
С тех пор День Победы - один из величайших праздников нашего народа.
Советская страна с ликованием встретила окончание войны, она готова была чествовать и награждать своих героев, в четырехлетней кровавой схватке отстоявших свободу и независимость нашей Родины. В эти послевоенные недели получал заслуженные награды и Верховный Главнокомандующий. 26 июня Президиум Верховного Совета СССР наградил его вторым орденом "Победа" и присвоил ему звание Героя Советского Союза. 27 июня Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами СССР было присвоено высшее воинское звание - Генералиссимус Советского Союза.
Читателям, конечно, известно о Параде Победы 24 июня 1945 года, о торжественном марше фронтовых победителей, о вражеских знаменах, летевших к подножию Мавзолея. Но по- чему-то вышло так, что гораздо менее известен прием в Кремле за месяц до этого, 24 мая, в честь командующих войсками Красной Армии. Завершая наш рассказ о Великой Отечественной войне, хочется вспомнить об этом приеме.
К 8 часам вечера Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца был заполнен. Здесь вместе с военными находились члены правительства и Центрального Комитета партии, деятели народного хозяйства, науки, культуры, литературы и искусства.
Первый тост (его, как и все остальные, произносил Молотов) был поднят за здоровье красноармейцев, моряков, офицеров, генералов и адмиралов. Второй - за партию и ее Центральный Комитет...
Прием длился долго, и тостов произнесено было немало. В перерывах между тостами перед гостями выступали прославленные артисты. Чем дальше, тем шумнее становилось в зале. И вдруг - мертвая тишина: с бокалом в руке поднялся Сталин.
- Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего, русского народа...
На эти слова зал ответил криками "ура!" и бурей оваций.
- Я пью, - продолжал Сталин, - прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение...
И тут Сталин заговорил о том, чего никто от него в тот момент не ожидал:
- У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941 - 1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и oбеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества - над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа!
* * *
Вспоминая войну, нельзя не сказать о событиях, последствия которых и по сию пору остро отзываются в жизни нашей страны. Речь идет о так называемой депортации ряда северокавказских народов.
Долго и неуместно рассказывать здесь о вхождении этих народов в состав России. Ограничимся упоминанием о том, что после длительных и ожесточенных войн с середины 60-х годов прошлого века в этом районе Российской империи наступило умиротворение, в результате чего горские народы на протяжении полувека благоденствовали под скипетром русских царей. Порой на Северном Кавказе случались волнения, но в общем и целом они не носили широкого и длительного характера. Положение резко осложнилось с лета 1917 года, когда государственная власть в стране рухнула и оживились центробежные силы, причем отнюдь не только на Северном Кавказе.
В ходе гражданской войны главными противниками большевиков на Дону и Северном Кавказе были казаки. Не в состоянии преодолеть сопротивление казачества, большевики не нашли ничего лучшего, как натравить на русских, проживавших на Северном Кавказе, горские племена. И племена эти занялись грабежом, поджогами, убийствами. Советская же власть, в том числе столь видные в будущем соратники Сталина, как Орджоникидзе и Киров, не видели ничего опасного в этом, поскольку страдали и гибли от бесчинств горцев "контрреволюционеры" - русские казаки. В результате в годы гражданской войны были убиты и выселены (то есть депортированы, употребим здесь такой термин) сотни тысяч русских; горцы же захватили огромные и богатые районы на Северном Кавказе, которые они тотчас объявили своими: прежде там проживали только русские. Захватили со всем имуществом, ибо сами никогда не имели ничего подобного.
Сталин, в ту пору нарком по делам национальностей, был полностью осведомлен о положении на Северном Кавказе и в том, что тогда там происходило, не видел ничего противоестественного.
Миновала гражданская война. Надо было восстанавливать государственную власть, в том числе и на Северном Кавказе. И Сталин, которому было суждено сыграть в этом столь важную роль, теперь отнюдь не был склонен прощать то, что ранее считал естественным и полезным для "дела пролетариата". Горцы же "разбаловались" (употребим здесь предельно мягкий термин) и крайне неохотно шли навстречу Советской власти, которой были так многим обязаны. В особенности усилилось противостояние с началом коллективизации: поступаться скотом и пастбищами (а это практически было единственное, чем они располагали) горцы явно не желали. И с 1930 года на Северном Кавказе появились "абреки", а проще говоря - бандиты.
Впрочем, и во времена коллективизации, и позднее в гораздо большей степени на Северном Кавказе страдали казаки, то есть русские. К ним Ягода, Ежов и Берия были безжалостны. Торцы же пользовались привилегиями и благосклонностью властей. Их, к примеру, в армию не брали. А когда в 1940 году стали призывать в армию и горцев, они стремились уклониться от службы или дезертировать.
С началом Великой Отечественной войны дезертирство резко возросло. В горах и в плавнях Кубани появились устойчивые бандитские группы. Войск у правительства было мало, и банди-:ты укреплялись, пользуясь, конечно, поддержкой горского на-Еселения, у которого родовые и семейные связи всегда были очень сильны. Когда же в августе 1942 года немецкие войска появились на Северном Кавказе, то получили одобрение и поддержку большинства горских племен. Не имея возможности рассказывать об этом подробно, сообщим только, что карачаевцы еще до прихода немцев вырезали в Кисловодске раненых бойцов и командиров Красной Армии, которые лечились в тамошних санаториях, превращенных в госпитали, и занялись грабежом и убийством русского населения, особенно тех, кто пытался через горные перевалы уйти от наступавших немцев.
Немцы, получив поддержку, стали организовывать различные антисоветские органы, привлекать нерусские народы к вооруженной борьбе с Красной Армией, и во многих случаях преуспевали в этом. К примеру, они создали целую кавалерийскую дивизию из калмыков.
К счастью, немецкие войска пробыли на Северном Кавказе недолго, и к весне 1943 года у них оставался только плацдарм на Таманском полуострове. Но в горных районах после их ухода действовало немало бандитских формирований, а в Чечне, которая и не была оккупирована немцами, таких формирований было особенно много.
Так что же оставалось делать Советскому правительству? Шла жестокая война. Враг оккупировал огромные территории нашего государства. На фронте гибли миллионы наших солдат, а в тылу горские бандиты стреляли в спину защитникам Родины, и местное население всемерно поддерживало и покрывало бандитов.
Сталин, хорошо знавший и условия жизни, и нравы горских племен, принял жестокое, но в условиях войны неизбежное решение: выселить с Кавказа те народы, представители которых наиболее "отличились" в этом отношении.
Решение, повторяем, жестокое, но такие решения в годы войны принимал отнюдь не один Сталин. Возможно, не всем нашим читателям известно, что в сентябре 1939 года, в самом начале второй мировой войны, польские власти пытались де- портировать из западных районов Польши сотни тысяч немцев, проживавших там. Их пешком, с детьми на руках, гнали на восток, подальше от наступающего вермахта.
Но поляки, могут сказать западные читатели, так же, как и русские, - варвары. Но вот Франция, демократическая страна. С осени 1939 года все немцы, проживавшие в ней, были помещены в лагеря и содержались в них весьма строго. Или взять США, и вовсе "оплот демократии". Там после начала войны с Японией все японцы - жители западного побережья - более двухсот тысяч человек - были депортированы в пустыню и содержались там в лагерях, хотя до Японии далеко - она за Тихим океаном.
Так если это мог сделать президент Рузвельт, почему это невозможно и преступно со стороны Сталина? Повторяем, шла война... И такое решение было принято. Калмыки, карачаевцы, балкарцы, ингуши и чеченцы были выселены. Наиболее массовым было выселение ингушей и чеченцев.
По переписи 1939 года в Чечено-Ингушской республике проживало 737,7 тысячи жителей, в том числе 387,8 тысячи (52,8 процента) чеченцев, 75 тысяч (12 процентов) ингушей, 205,8 тысячи (27,8 процента) русских, представителей других народов - 57 тысяч человек. С рассветом 23 февраля 1944 года началась операция по выселению ингушей и чеченцев. И за эти три дня (обратите внимание - за три дня!) большинство их было выселено, за исключением жителей высокогорных населенных пунктов. "Операция прошла организованно и без серьезных сопротивлений и других инцидентов", - доносил 1 марта 1944 года Сталину Берия, выехавший специально в этот район. Он же докладывал в Государственный комитет обороны спустя неделю, что в операции участвовали 19 тысяч оперативных работников НКВД-НКГБ и СМЕРШа и до 100 тысяч офицеров и бойцов войск НКВД, стянутых из различных областей. Всего в результате операции по выселению чеченцев, ингушей, калмыков и карачаевцев в восточные районы СССР были выселены 650 тысяч человек. Банд на Северном Кавказе к осени 1944 года не стало...
Тремя месяцами позднее то же самое произошло и в Крыму. За пятьсот лет проживания в Крыму татарское население привыкло существовать за счет набегов на юг России и Украины, во время которых жгло, грабило, а потом угоняло и продавало на невольничьих рынках Турции сотни тысяч (а скорее, миллионы) русских и украинцев. Со времени вхождения Крыма в состав России татары были особой заботой русского правительства. Так было во времена Суворова и Кутузова, во время русско-турецкой войны 1828 - 1829 годов, Крымской войны, последней русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов и в период первой мировой войны. Во время гражданской войны события там очень напоминали происходившее тогда на Северном Кав- казе - большевики натравливали татар на русских. Когда же в ноябре 1941 года немецкие войска появились в Крыму, татарское население в своем большинстве перешло на службу к оккупантам: оно рассчитывало на то, что Крым отойдет к Турции. И татарские националисты не бездействовали.
Считается, что в армию можно призывать не более 10 процентов всего населения. В Крыму в 1940 году проживало 218 тысяч татар при общей численности населения 1126800 человек (в подавляющем большинстве это были русские). Так вот, на военную службу к немцам перешло гораздо больше 10 процентов татар: гитлеровцы организовали несколько татарских вооруженных отрядов численностью не менее 20-25 тысяч. Только из 51-й армии в мае 1942 года при отступлении ее из Крыма дезертировало до 20 тысяч татар.
В период оккупации Крыма (ноябрь 194Г - апрель 1944 года) на полуострове действовали советские партизаны, и бороться им приходилось почти исключительно с татарскими охранными отрядами. Немцы во время карательных операций против партизан только командовали. Партизанская война в Крыму по своей ожесточенности и тяготам вряд ли имеет аналоги в истории партизанского движения, и обеспечивали оккупантам поддержку татарские националистические отряды.
Более того. В Крыму были уничтожены сотни тысяч советских граждан, прежде всего русских, украинцев, евреев, и этим отвратительным делом опять же занимались татарские охранные отряды. Правда они не знали, что их ожидает: у Гитлера был план устройства в этом райском уголке русской земли немецких курортов. Ведомство Гиммлера разрабатывало обширные и деятельные планы: выселить и уничтожить местное население, в том числе и татар, построить новые "немецкие" города и поместья для эсэсовских колонистов, проложить современные автомагистрали и т. д.. Планы тогда же начали осуществляться, завершению их мешала только продолжавшаяся война. Но, повторяем, татары этого не знали и старались вовсю.
Когда же в апреле 1944 года в Крым снова вошли войска Красной Армии, оккупанты вовсе не подумали эвакуировать своих помощников (им было не до того), а оставили их в Крыму, с тем чтобы они вели партизанскую войну в тылу Красной Армии. И националисты попытались развернуть такую войну, пользуясь немалой поддержкой татарского населения. На этот счет есть немало совершенно недвусмысленных немецких и советских документов. Повторим: что же оставалось делать Сталину в такой обстановке? И в мае 1944 года Государственный комитет обороны принимает решение о выселении крымских татар.
18 мая 1944 года операция эта началась, и к 20 мая (опять же за три дня) она была завершена: при проведении ее опять же "никаких эксцессов не имело места". Всего было выселено 183 155 татар.
Рассказ о судьбе выселенных народов выходит за рамки настоящей книги.
Добавим только, что со второй половины 50-х годов Советское правительство немало сделало для того, чтобы загладить вину за допущенное в 1944 году. Русский народ вынужден был поступиться многим для себя необходимым. Высланные народы в целом жили последние сорок лет несравненно зажиточнее "оккупантов" - русских. Как же отплатили эти народы русским - мы имеем возможность наблюдать воочию.
* * *
На годы войны падают события, имевшие важнейшее значение не только в военном отношении: именно в те годы резко изменилось положение Русской Православной Церкви. С начала войны проявилась патриотическая настроенность Русской Православной Церкви, материальная и прежде всего моральная помощь фронту. Об огромном уважении к патриотическим веяниям Церкви писали в адрес правительства СССР бойцы и командиры действующей армии, работники тыла, общественные, религиозные деятели.
4 сентября 1943 года патриаршему местоблюстителю митрополиту Сергию позвонил полковник госбезопасности Г. Г, Карпов - начальник отдела НКГБ, осуществлявшего негласный надзор за Русской Церковью.
- Правительство, - сказал он, - имеет желание принять вас, а также митрополитов Алексия и Николая, выслушать ваши нужды и разрешить имеющиеся у вас вопросы.
Митрополит Сергий был заблаговременно предупрежден о возможной встрече и постарался не задержаться - в тот же вечер в Кунцеве состоялась встреча. На ней, помимо Сталина, присутствовали Молотов, Берия и Карпов. Протокол беседы, длившейся один час пятьдесят пять минут, раскрывает подробности ее содержания.
Сталин, как и подобает хозяину, был непринужденно любезен и доброжелателен. Он выразил благодарность Русской Православной Церкви за помощь фронту, после чего Сергий осмелился высказать заветную просьбу о созыве архиерейского собора для избрания Священного Синода и патриарха. Глава правительства одобрительно кивнул, но, услышав от митрополитов, что созвать собор можно не ранее чем через месяц, недовольно заметил:
- А нельзя ли проявить большевистские темпы? - И тут же распорядился через Карпова организовать доставку архиереев в Москву самолетами, отведя на это три-четыре дня. Тут же было принято решение о немедленном созыве епископов - 8 сентября 1943 года.
Митрополиты разговорились, просьбы следовали одна за другой. Сергий захлопотал об открытии богословских курсов, но Сталин предложил сразу же открыть духовные академии и семинарии. Сергий возразил:
- У молодежи не сформировано нужное мировоззрение для такого образования.
- Ну, как хотите, это дело ваше, - последовал ответ, - если хотите богословские курсы, начинайте с них, но правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий.
После того как Сергий спросил, можно ли возобновить издание журнала Московской патриархии, Сталин согласился:
- Журнал можно и нужно выпускать.
- А как быть с церквами? Их мало - много лет не открывались. Нельзя ли дать право епархиальным архиереям входить в переговоры об этом с гражданскими властями?
- По этому вопросу со стороны правительства никаких препятствий не будет.
Митрополит Алексий рискнул высказать просьбу, которая волновала всех церковнослужителей: возможно ли освобождение из ссылок, лагерей и тюрем архиереев.
- Представьте такой список, его рассмотрим.
В развитие этой просьбы Сергий попросил предоставить священнослужителям право свободы проживать и передвигаться по стране. Сталин обернулся к Карпову:
- Изучите возможность решения и этого вопроса.
Затем Сталин приказал Карпову обеспечить право архиереям распоряжаться церковными денежными средствами. Не надо, подчеркнул он, препятствовать организации свечных заводов. И совершенно неожиданно для митрополитов добавил:
- Если нужно сейчас или если нужно будет в дальнейшем, государство может отпустить соответствующие субсидии цер-ковному центру.
Здесь Сталин шел на компромисс с принципами предыдущей государственной политики: оказание финансовой помощи Церкви в корне противоречило известному ленинскому декрету от 26 января 1918 года. Тут же глава правительства заговорил на тему, которой митрополиты никак не ожидали: он стал интересоваться их бытом.
- На рынке продукты покупать вам неудобно и дорого, и сейчас на рынок продуктов колхозники выбрасывают мало. Поэтому государство может обеспечить вас продуктами по государственным ценам. Кроме того, мы завтра-послезавтра предоставим в ваше распоряжение две-три легковые автомашины с горючим.
Так как у патриархии не было своего служебного помещения, Сергий попросил разрешения занять бывший Игуменский корпус Новодевичьего монастыря, на что Сталин ответил:
- Там сыро и холодно, здание шестнадцатого века постройки. Вам завтра правительство предоставит благоустроенное и подготовленное помещение - трехэтажный особняк в Чистом переулке, который раньше занимал бывший немецкий посол Шуленбург. Имущество, мебель, здание - советские, сейчас покажем план здания.
Растроганные вниманием, митрополиты просить еще о чем-то постеснялись, и Сталин подвел итог встречи:
- Если нет вопросов, то, может быть, будут - потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат - Совет по делам Русской Православной Церкви. Карпов во главе. Как смотрите на это?
- Весьма благодарны, - ответили митрополиты. Завершая беседу, глава правительства сказал Карпову:
- Подберите себе двух-трех помощников, которые будут членами вашего Совета, образуйте аппарат, но только помните: во-первых, что вы не обер-прокурор, во-вторых, своей деятель-ностью больше подчеркивайте самостоятельность Церкви.
Многое предстояло еще пережить Русской Православной Церкви, но за порогом сталинского кабинета для Сергия, Алексия и Николая уже брезжил новый рассвет духовной жизни Матери-Церкви.