Глава шестнадцатая
5 января 1942 года в Ставке при участии членов Политбюро обсуждался вопрос о развертывании общего стратегического наступления: для этого, как казалось, имелись самые благоприятные условия.
Б. М. Шапошников кратко охарактеризовал положение на фронтах, затем слово взял Верховный Главнокомандующий:
- Немцы в растерянности от поражения под Москвой, они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление...
Замысел Ставки был следующий: нанося главный удар на Западном направлении с намерением окружить и уничтожить основные силы группы армий "Центр", одновременно разгромить противника под Ленинградом, а на юге освободить Донбасс и Крым. Переходить в наступление предстояло без паузы, в максимально сжатые сроки.
Закончив выступление, Сталин предложил высказываться присутствующим. Возражения были у командующего Западным фронтом. Жуков вспоминал об этом совещании:
-"На Западном направлении, - доложил я, - где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями...
Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на Юго-Западном направлении, то там наши войска стоят перед серьезной обороной противника. Без наличия мощных артиллерийских средств они не смогут прорвать оборону, сами измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери. Я за то, чтобы усилить фронты Западного направления и здесь вести более мощное наступление".
Но эти соображения Ставкой не были приняты во внимание. Последующие события показали, однако, что для обеспечения одновременного наступления всех фронтов требовались более значительные резервы и боевые средства. Ими, к сожалению, наша страна в то время не располагала.
23 февраля 1942 года по радио был зачитан приказ народного комиссара обороны по случаю очередной годовщины Красной Армии. В нем прозвучали слова, ставшие поистине историческими:
"Иногда болтают в иностранной печати, - писал Сталин, - что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить Германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей. Красная Армия имеет своей целью изгнать немецких оккупантов из нашей страны и освободить советскую землю от немецко-фаши-стских захватчиков. Очень вероятно, что война за освобождение советской земли приведет к изгнанию или уничтожению клики Гитлера. Мы приветствовали бы подобный исход. Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с Германским государством..."
Далее следовали пророческие слова:
"Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство Германское - остается". (Выделено нами. - Авт.)
Эти слова, произнесенные в самый разгар жестокой битвы, дорого стоили. Ведь не только в Берлине, но и в Лондоне, и в Вашингтоне не верили в грядущую победу России. И вот тогда Сталин произнес слова, и вполне доброжелательные, не только о великом германском народе, но, по сути, и о сохранении германской государственности.
И такое прозвучало в пору, когда правители Великобритании и Соединенных Штатов вынашивали планы раздробления Германского государства и уже прямо приступили к уничтожению немецкого населения посредством террористических бомбардировок, поражавших жилые кварталы городов вместе с бесценными памятниками культуры.
* * *
Сталин внимательно следил за выпуском военной техники: каждое утро ему представляли сводку суточной сдачи самолетов, танков, орудий, боеприпасов. Поэтому, когда 20 февраля 1942 года завод, на котором находился Яковлев, сумел выпустить три "яка" за сутки, Сталин немедленно позвонил и поздравил, поблагодарил и коллектив завода, и его руководителей.
Но в случаях промедления, неисполнения в срок решений Сталин был совсем иным. На одном из заводов в приволжском городе станки в сентябре 1941 года устанавливались и запускались в цехах, над которыми еще не было крыш. В декабре этот завод выпустил первые три штурмовика Ил-2. Но серийное производство машин развертывалось медленно, завод выпускал ранее освоенный истребитель МиГ-3, хотя имелось постановление ГКО о прекращении выпуска этой марки истребителей. И вот директора заводов Шенкман и Третьяков получают телеграмму из ГКО:
"Вы подвели нашу страну и нашу Красную Армию тчк Вы не изволите до сих пор выпускать Ил-2 тчк Самолеты Ил-2 нужны нашей Красной Армии теперь как воздух зпт как хлеб тчк Шенкман дает по одному Ил-2 в день зпт а Третьяков дает МиГ-3 по одной зпт по две штуки тчк Это насмешка над страной зпт над Красной Армией тчк Нам нужны не МиГ зпт а Ил-2 тчк Если 18 завод думает отбрехнуться от страны зпт давая по одному Ил-2 в день зпт то жестоко ошибается и понесет за это кару тчк Прошу вас не выводить правительство из терпения и требую зпт чтобы выпускали побольше "илов" тчк Предупреждаю последний раз тчк Сталин".
Реально оценивая свои силы и средства, Верховный Главнокомандующий полагал, что весной 1942 года Красная Армия не сможет еще развернуть крупные наступательные операции. Поэтому он считал самым выгодным в ближайшие месяцы ограничиваться активной обороной, проводя, однако, частные фронтовые наступательные операции. Начальник Генштаба Шапошников твердо стоял на том, чтобы ограничиваться активной обороной, измотать и обескровить врага и лишь затем, накопив резервы, переходить к широким контрнаступательным действиям.
Но работа над планом кампании продолжалась - выдвигались и другие предложения. В частности, командующий Западным фронтом Жуков настойчиво предлагал нанести противнику мощные удары на западном стратегическом направлении с целью разгрома вяземско-ржевской группировки врага. В свою очередь, командование Юго-Западного направления предлагало провести в мае большую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов.
Окончательный вариант плана действий был выработан в конце марта на совместных совещаниях ГКО и Ставки.
Вечером 27 марта 1942 года Главком Юго-Западного направления С.К. Тимошенко, член Военного совета направления Н.С. Хрущев и начальник оперативной группы направления И.Х. Баграмян были вызваны в Ставку. Докладывать должен был Баграмян. Он, до того не видавший Сталина вблизи, очень волновался, хотя все документы, карты и расчеты помнил наизусть. Дополнительной причиной для волнения было то, что обмундирование генерала оставляло желать лучшего.
Началось обсуждение доклада, и сразу же обнаружилось, что Ставка не может согласиться с масштабным наступлением, планируемым командованием Юго-Западного направления.
Сталин говорил:
- Если бы мы своевременно и в достаточном количестве могли выделить просимые вами резервы и вооружение, то предлагаемый вами план был бы приемлемым. Но вся наша беда в том, что в настоящий момент мы не располагаем резервами для такого большого усиления Юго-Западного направления.
Весь следующий день Тимошенко, Хрущев и Баграмян посвятили подготовке нового плана по овладению Харьковом и вечером доложили его Верховному Главнокомандующему. На этот раз Баграмян поехал в Кремль в новом генеральском обмундировании: рано утром к нему явился закройщик - об этом позаботился Сталин, - и за день обмундирование сшили. Такая забота кое-что да значила...
Но и новый план не удовлетворил Ставку: требовалось чрезмерное количество сил и средств. Авторам плана было сказано, что примут только тот вариант наступления, в котором задача будет ограничена возвращением Харькова и не потребует крупных резервов.
Два следующих дня Тимошенко, Хрущев и Баграмян перерабатывали план. Вечером 30 марта они доложили его Ставке в присутствии членов Политбюро. Теперь план приняли. Шапошников, Василевский и Тимошенко уехали, а Хрущева и Баграмяна пригласили на квартиру Сталина.
Только сели за стол - сигнал воздушной тревоги; Сталин пренебрежительно махнул рукой:
- Никуда не пойду!
Но Молотов настойчиво, не терпящим возражения тоном, напомнил:
- Товарищ Сталин, есть решение Политбюро - его члены обязаны соблюдать элементарные требования безопасности.
Все спустились в бомбоубежище...
С начала мая 1942 года положение на южном участке советско-германского фронта стало резко ухудшаться. И, как всегда в таких случаях, именно в том месте, где менее всего это можно было ожидать.
Крымский фронт под командованием генерала Д. Т. Козлова в составе 47-й, 51-й и 44-й армий был сформирован в начале года с целью освобождения Крыма. В феврале - апреле его войска трижды пытались прорвать оборону противника, но успеха не добились. Перейдя к обороне, командование фронта сохраняло наступательную группировку войск, а на укрепление своих позиций внимания не обращало. Не приняло мер командование фронта и получив сведения о готовящемся наступлении противника. Такая беспечность, по-видимому, объяснялась тем, что войска Крымского фронта существенно превосходили противника и в живой силе, и в технике. Не исправил ошибок командования фронта и начальник Главного политического управления Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Л. 3. Мехлис, находившийся в Крыму с марта в качестве представителя Ставки.
О Мехлисе стоит сказать несколько слов. Это был весьма своеобразный человек, и хотя оценки его персоны в мемуарах военачальников всегда выразительны, они не производят однозначного впечатления. В действиях этого человека, нередко бесцеремонных и грубых, проглядывала искренняя преданность делу и своеобразная принципиальность, что, вероятно, и учитывал Сталин, назначая Мехлиса на важные посты.
Когда 8 мая 1942 года фашистские войска нанесли удар по левофланговой 44-й армии Крымского фронта, ни командование его, ни представитель Ставки не приняли реальных мер для исправления положения, резко обострившегося уже к середине этого дня. В тот же день Мехлис в телеграмме Верховному Главнокомандующему обвинял командование фронта чуть ли не во всех смертных грехах и пытался уклониться от ответственности за происходящее.
Сталин сразу это понял и телеграфировал в ответ: "Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте Вы - не посторонний наблюдатель...
Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у нас нет в резерве гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и Вы могли бы сами справиться с ними. Если бы Вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте".
Специалисты указывают, что это был первый документ, в котором определялись обязанности представителя Ставки и мера его ответственности. Подчеркнем спокойный тон телеграммы, который, как представляется, мало соответствовал моменту.
Командование фронта потеряло управление, не выполнило своевременно указание Ставки об отводе войск на линию Турецкого вала и не смогло правильно организовать отход.
Ставка строго взыскала с виновных. Мехлис был снят с поста заместителя наркома обороны и начальника Главного политического управления и понижен в звании на две степени - до корпусного комиссара. Больше его уже не посылали представителем Ставки. Д.Т. Козлов и член Военного совета Ф.А. Шама-нин также были сняты с постов и понижены в звании. Подобные наказания получили и несколько других генералов. Повторяем, наказание было суровым, но оно все же не шло в сравне- ние с карой, постигшей Д. Г. Павлова и его штаб в начале войны. Видимо, Сталин теперь учитывал и другие обстоятельства, находившиеся вне пределов воли и воздействия Ставки и подчиненных ей командиров всех степеней.
По крайней мере тот же самый подход обнаружила Ставка и при рассмотрении итогов неудачной для нее Харьковской операции.
12 мая, то есть в разгар уже известных читателю событий в Крыму, войска Юго-Западного фронта начали наступление, и поначалу довольно удачно: за три дня из района Волчанска наши войска продвинулись на 18 - 25 километров, а от Барвен-ковского выступа - на 25 - 50 километров. Однако в ближайшие дни ситуация изменилась, и не в пользу наших войск. Дело в том, что именно на этом участке фронта концентрировались войска ударной группировки врага, и 18 мая они должны были начать наступление. Угроза советских войск побудила фашистское командование начать его 17 мая, и сразу же наши войска оказались в угрожающем положении.
Есть свидетельство Жукова, присутствовавшего при разговоре Сталина с командующим фронтом Тимошенко в этот день. Верховный Главнокомандующий обращал внимание собеседника на угрозу со стороны краматорской группировки. Тимошенко, видимо, не принял это предупреждение к сведению.
Только во второй половине дня 19 мая Тимошенко отдал приказ перейти к обороне и отразить удар врага. Но было уже поздно. 23 мая в районе Балаклеи кольцо окружения вокруг войск, действовавших на Барвенковском выступе, сомкнулось. До 29 мая войска вели бои в окружении, попытки деблокировать их большого успеха не имели. Советские войска потерпели поражение, сравнимое и по размерам, и по последствиям с неудачами в сентябре 1941 года под Киевом и в октябре того же года под Вязьмой. Так крайне неудачно началась для наших войск летняя кампания 1942 года. Стратегическая инициатива вновь перешла на сторону фашистского командования.
Неудача под Харьковом оказалась весьма чувствительной для всего южного крыла нашего фронта. В конце мая с просьбой подкрепить силы фронта резервами в Москву прибыли Н.С. Хрущев и И. X. Баграмян. Генерал Баграмян вспоминал, что на этот раз он не ждал ничего хорошего от встречи с Верховным. Но ошибся.
"И.В. Сталин в присутствии других членов ГКО принял нас незамедлительно, внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.
В отличие от других участников этого обсуждения, И.В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием - предотвратить даль- нейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи...
Мне представляется, что самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одной из самых примечательных черт Сталина и благотворно отражалось на его деятельности.
Тем временем фашистское командование заканчивало подготовку наступления на южном участке фронта. В ночь на 20 июня с Юго-Западного фронта в Генштаб сообщили, что захвачены важные оперативные документы гитлеровцев: самолет с фашистскими офицерами потерял из-за плохой погоды ориентировку и был сбит над нашим расположением. Тимошенко утверждал, что документы позволяли вскрыть замыслы крупной наступательной операции против Юго-Западного фронта. Василевский немедленно доложил Верховному Главнокомандующему. Сталин засомневался: а вдруг документы сфабрикованы фашистами специально, чтобы ввести в заблуждение советское командование. Но Тимошенко твердо заявил: документы не вызывают сомнений.
Ставка принимает меры, обеспечивающие стык Юго-Западного и Брянского фронтов, - и требует, чтобы авиация действовала активнее. Тимошенко не удержался от искушения попросить: "Было бы хорошо, если бы в районе Короча можно было бы от Вас получить одну стрелковую дивизию. Остальное все, изложенное Вами, устраивает нас, будем выполнять". Сталин отвечал: "Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для Вас 5-6 дивизий, а их, к сожалению, не продают".
Противник начал наступление 28 июня. Прорвав оборону Брянского и Юго-Западного фронтов в полосе шириною около 300 километров, противник продвинулся в глубину на 150 - 170 километров, форсировал Дон и ворвался в Воронеж. События, приобретавшие грозный характер, развивались стремительно.
5 июля Василевский возвратился в Москву и доложил Верховному Главнокомандующему об обстановке. 7 июля было решено разделить Брянский фронт на два: Брянский и Воронежский. Поначалу ими командовали соответственно генералы Н.Е. Чибисов и Ф.И. Голиков. Но вскоре произошла смена командования. А.М. Василевский вспоминал, как он и Н.Ф. Ватутин называли кандидатов, а Верховный Главнокомандующий вслух обсуждал их. Командующего Брянским фронтом подобрали быстро - К.К. Рокоссовского. Сталин знал его уже хорошо как командующего 16-й армией. Кандидата на Воронежский фронт найти было сложнее: кандидатуры нескольких генералов Сталин отвел. И вдруг Н.Ф. Ватутин сказал:
- Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.
- Вас? - Сталин не ожидал такого предложения, но Василевский поддержал своего подчиненного.
- Ладно, - подумав, согласился Сталин. - Если товарищ Василевский не возражает, то я согласен.
Обе кандидатуры были удачными, и на постах командующих фронтами Ватутин и Рокоссовский оказали немалые услуги нашему Отечеству.
Ставка не только вдумчиво выбирала кандидатов на столь важные посты, но и внимательно следила за их работой, не стесняясь наставлять, когда это требовалось. Рокоссовский вспоминал, как спустя несколько недель докладывал Верховному Главнокомандующему о положении дел на фронте:
"Кончив дела, я хотел подняться, но Сталин сказал:
- Подождите, посидите.
Он позвонил Поскребышеву и попросил пригласить к нему генерала, только что отстраненного от командования фронтом. Далее произошел такой диалог:
- Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?
- Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.
- Чем же он вам мешал?
- Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания... Вообще подменял командующего.
- Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?
- Да, я...
- Это вам партия и правительство доверили фронт... ВЧ у вас было?
- Было.
- Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?
- Не осмелился жаловаться на вашего представителя.
- Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате провалили операцию, мы вас и наказали..."
В полдень 9 июля Сталин лично разговаривал с Тимошенко по телефону. Из доклада маршала стало очевидным, что над советскими войсками на юге нависла огромная опасность. В полной мере теперь была ясна и направленность действий фашистского командования: враг стремился выйти к Сталинграду и на Северный Кавказ, отсечь все наши войска на юге.
Ставка решила образовать новый фронт - Сталинградский. Начиналась великая битва на Волге.
* * *
На рассвете 20 июля первого секретаря Сталинградского обкома ВКП(б) А. С. Чуянова вызвала к телефону Москва: - С вами будет говорить товарищ Сталин. Начался разговор крайне неприятно для Чуянова:
- Вы что, решили сдавать город врагу? - без предисловий начал Сталин. - Почему переводите военный округ в Астрахань?
Чуянов отвечал, что такое разрешение было получено от Е. А. Щаденко - заместителя наркома обороны.
- Мы тут разберемся и виновных строго накажем. Вы, товарищ Чуянов, сию же минуту разыщите командующего округом и передайте ему, что если завтра штаб не возвратится в город, то и генерал Герасименко будет строго наказан. Вы меня поняли?
- Да, товарищ Сталин, немедленно передам все Герасименко.
Сталин успокоился и стал расспрашивать о положении в городе, о работе заводов, об организации противовоздушной обороны. Завершая разговор, сказал:
- Государственный комитет обороны обязывает вас беспощадно бороться с трусами, паникерами, которые подрывают дело обороны. Поднимите дух населения.
И закончил:
- Передайте всем, Сталинград мы врагу не сдадим...
В те дни Сталин лично занимался подготовкой знаменитого приказа № 227. Это была чрезвычайная мера, Верховное Главнокомандование пошло на нее только в силу исключительных обстоятельств. Приказ этот имел огромное значение, и все участники Великой Отечественной войны едины в его оценке.
"После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.
Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.
Из этого следует, что пора кончить отступление.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв".
Повторяем - все источники свидетельствуют: моральное воздействие приказа № 227 на войска было огромным. Командиры и политработники сделали все, чтобы приказ был осознан каждым бойцом, каждым подразделением. Воздействие приказа № 227 - один из наиболее убедительных примеров роли морального фактора в современной войне.
Гитлеровцы намеревались захватить Сталинград к 25 июля. Генерал Паулюс к 30 июля ввел в дело почти все силы 6-й армии, но достичь прорыва к Сталинграду не удавалось. Фашисты временно перешли к обороне, перегруппировали войска. Но и после этого легкого броска к Волге не получалось. Правда, в период с 5 по 10 августа фашистам удалось выйти к внешнему оборонительному обводу Сталинградской обороны, но план гитлеровского командования - прорваться к Сталинграду одним стремительным броском - был сорван благодаря упорному сопротивлению советских войск. Фашистские генералы должны были считаться с тем, что и за сам город борьба предстоит не менее упорная.
Сталинградский фронт растянулся в ширину до 800 километров, и 5 августа Ставка решила разделить его на два: Сталинградский и Юго-Восточный. Последним стал командовать А. И. Еременко, а Сталинградским - В. Н. Гордов.
В начале 1942 года генерал-полковник Еременко был тяжело ранен второй раз за войну и находился на излечении. После рапорта Верховному Главнокомандующему в начале августа Еременко вызвали в Ставку. В рабочем кабинете Сталина присутствовали несколько членов ГКО. Сталин внимательно разглядывал докладывающего генерала:
- Так, значит, вы считаете, что поправились?
- Так точно, подлечился.
- Да, но товарищ Еременко хромает, видно, рана дает себя знать, - заметил кто-то из присутствующих.
- Прошу не беспокоиться, - заверил генерал, - я здоров.
- Ну что же, будем считать товарища Еременко возвратившимся в строй, - решил вопрос Сталин. - Перейдем к делу.
Началось совещание. Еременко запомнилось, что Сталин, оказавшийся рядом с ним, когда они рассматривали карту, вдруг потрогал две золотые полоски на кителе генерала:
- А правильно, что мы ввели знаки ранения. Наш народ должен знать тех, кто пролил кровь на защите Отечества...
В этот и последующий день Еременко в Генштабе ввели в курс событий, а затем он вылетел на юг.
У Верховного Главнокомандующего в тот период было и еще одно важное дело: встреча высокого гостя из Великобритании.
В мае - июне 1942 года нарком иностранных дел В. М. Молотов вел переговоры в Лондоне и Вашингтоне и подписал соответствующие договоры. В обеих столицах советского дипломата заверили, и в весьма определенной форме, что второй фронт в Европе будет открыт уже в 1942 году. В опубликованных коммюнике о переговорах на этот счет имелись совершенно недвусмысленные фразы. Но союзники, и в особенности правительство Великобритании, не вели подготовки к этому достаточно сложному военному делу и не намеревались предпринимать высадку войск на Европейском континенте.
12 августа 1942 года сэр Уинстон Черчилль прибыл в Москву.
Лететь ему пришлось кружным путем: через Атлантику, Африку, Каир, Тегеран, над Каспием, вдоль Волги - забирая все время восточное, подальше от фашистской авиации. Настроение у британского премьера в полете было скверным, в своих мемуарах он писал:
"Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать теперь им? Генерал Уэй-велл, у которого были литературные наклонности, суммировал все это в стихотворении. В нем было несколько четверостиший, и последняя строчка каждого из них звучала: "Не будет второго фронта в 1942 году". Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс".
С такими намерениями трудно, конечно, рассчитывать на теплый прием. На Центральном аэродроме гостей ждали Молотов и Шапошников. Церемония встречи была выдержана по всем правилам - исполнение национальных гимнов, обход почетного караула, - но атмосфера царила сугубо официальная.
Сохранившаяся кинохроника запечатлела, как пристально всматривался Черчилль в лица советских солдат, обходя почетный караул. Что хотел он увидеть в этих лицах?.. Загородная дача в Кунцеве гостю очень понравилась, но отдыхать он отказался: в свои шестьдесят восемь лет британский премьер был на удивление активен и неутомим.
Вечером Черчилль и прилетевший с ним представитель президента США Гарриман встретились со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. Черчилль, несомненно, волновался: его выдавали как излишняя суетливость, так и уверения в необычайной радости по случаю прибытия в Москву. Сталин же был само спокойствие.
Хозяин сел в торце длинного стола, Черчилль - справа от него, Гарриман - слева. На столе - коробки с папиросами и сигаретами, бутылки с "боржоми" и стаканы. В руке у Сталина - разноцветные карандаши, он собирает их раз за разом в пучок: это своеобразное упражнение для левой, больной руки.
С самого начала беседа приобрела напряженный, а по временам даже и слишком острый характер. Черчиллю приходилось нелегко, так как, во-первых, он был вынужден под любыми предлогами, частично и надуманными, объяснить, почему же союзники считают невозможной высадку в Северной Франции и тем самым отказываются помочь Красной Армии, несущей основную тяжесть схватки с вермахтом. Разговор на эту тему был Черчиллю "крайне неприятен", по его собственному признанию в мемуарах. Во-вторых, основной его собеседник -Сталин - явно превосходил английского премьера по многим измерениям. После этого дискуссия еще более обострилась. Сталин несколько раз повторил, что Советское правительство не может принять заявление Черчилля. С большим достоинством глава Советского правительства заявил: он не может согласиться с аргументами Черчилля, хотя и понимает, что не в состоянии заставить британское правительство поступить иначе.
Чтобы изменить неприятную тему разговора, Черчилль попытался убедить своих партнеров по переговорам, что планируемая союзным командованием высадка войск в Северной Африке (операция "Факел") может решающим образом сказаться на положении в Европе, а потому нет необходимости высаживаться во Франции. Взяв со стола лист бумаги, Черчилль нарисовал на нем контур Европы в виде крокодила, который грозил проглотить Британские острова. Показав рисунок Сталину, он объяснил:
- Я хотел бы нанести удар по мягкому подбрюшию, - и указал на район Средиземного моря...
Тут же Черчилль просил, чтобы план операции "Факел" сохранялся в тайне, на что Сталин, усмехнувшись, заметил:
- Будем надеяться, что об этом плане ничего не будет в английской прессе.
Тем не менее глава Советского правительства терпеливо и заинтересованно выслушал сообщение об операции в Северной Африке и задал ряд вопросов. Доброжелательность его шла настолько далеко, что, по воспоминаниям и Черчилля, и Гарри-мана, он промолвил:
- Ну что же, Бог в помощь!
Упоминание Бога весьма поразило англо-американских гостей, не знавших или забывших, что перед ними как-никак бывший семинарист.
Еще больше Черчилль поразился тому, с какой глубиной и точностью Сталин тут же охарактеризовал преимущества, достигаемые союзниками по завершении операции "Факел": "На меня эта замечательная формулировка произвела глубокое впечатление. Она показывала, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, до тех пор ему незнакомой. Очень немногие люди могли бы постичь в несколько минут аргументы, над которыми мы все ломали головы в течение месяцев. Он понял все в мгновенье ока".
На следующий день, в восемь вечера, в Екатерининском зале Кремлевского дворца был дан обед. Сталин принимал гостей, к их удивлению, в великолепном настроении, был любезен и даже дружелюбен. Черчилль поначалу не мог отделаться от вчерашних впечатлений, но гостеприимство хозяина и, не в последнюю очередь, хорошие напитки (в них английский премьер знал толк) привели и его в чудесное настроение. Сталин же, как отметил Черчилль, пил очень мало.
Беседа в этот раз была просто дружеской и касалась самых разных сюжетов. Среди прочего Сталин вспомнил о визите в Москву в 30-х годах леди Астор. Сталин сказал, что леди Астор уверяла его, будто Черчилль никогда не сможет больше играть какую-либо роль в политике Англии.
- Я был иного мнения, - рассказывал Сталин, - и сказал леди Астор, что в случае военного кризиса Черчилль станет премьер-министром...
Черчилль поблагодарил и тут же добавил:
- Я должен признать, что далеко не всегда относился дружелюбно к Советскому Союзу и был очень активен во время интервенции.
Черчилль вспоминал, что Сталин "улыбнулся дружелюбно" и ответил:
- Я это знаю. Уж в чем вам нельзя отказать, так это в последовательности вашей оппозиции к советскому строю.
- Можете ли вы простить мне это? - Черчилль играл в открытую.
Сталин помолчал и, посмотрев пристально в глаза собеседника, сказал:
- Все это уже в прошлом. Да и не мое дело прощать - пусть вас Бог простит. А в конце концов нас должна рассудить история.
Зашла речь и о предупреждении, которое Черчилль сделал в апреле 1941 года. Когда Сталину тут же перевели телеграмму, он пожал плечами:
- Я помню ее. Меня не нужно было предупреждать. Я знал, что война будет, но думал, что сумею выиграть полгода или больше...
Перегруппировав и пополнив свои соединения и части, фашистские 6-я и 4-я танковая армии возобновили наступление на Сталинград. 23 августа фашистским танкам удалось прорваться севернее Сталинграда к Волге.
ГКО и Ставка все время направляли под Сталинград новые дивизии, технику, боеприпасы, горючее. 26 августа ГКО решил командировать в район Сталинграда Г. К. Жукова, только что назначенного на специально учрежденный пост заместителя Верховного Главнокомандующего.
27 августа Сталин вызвал Жукова в Москву, не сообщая ему о новом назначении: по телефону Верховный Главнокомандующий предпочитал говорить только о том, что абсолютно необходимо. От подчиненных он также требовал предельной осторожности в телефонных разговорах.
- Обстановка там крайне тяжелая, - говорил Сталин, - и Ставка приказала срочно перебросить в район Лозное 1-ю гвардейскую армию под командованием Москаленко, с тем чтобы с утра 2 сентября она нанесла удар по прорвавшейся к Волге группировке немцев и соединилась с 62-й армией. В состав Сталинградского фронта мы передаем также 66-ю армию Малиновского и 24-ю Козлова. Вы должны организовать контрудар. Прибывающие войска вводите в бой немедленно, иначе есть угроза потери Сталинграда.
29 августа Жуков был уже в штабе Сталинградского фронта...
В августе 1942 года крайне напряженным было положение и на Северном Кавказе. Гитлеровцы рвались в Закавказье и, что скрывать, были очень недалеки от него. За три недели боев (с 25 июня по 17 августа) противник вынудил войска Северо-Кавказского фронта отойти от Дона к предгорьям северозападной части Главного Кавказского хребта. Отступление не всегда проходило организованно и с разрешения командования.
13 сентября гитлеровцы начали наступление на центральную часть Сталинграда. Они предвкушали близкую победу...
В этот же день в Кремле состоялся примечательный разговор, непосредственно отразившийся на итоге сражения под Сталинградом. Накануне, 12 сентября, генерал Жуков возвратился в Москву и был вместе с Василевским вызван в Кремль. Начальник Генштаба доложил о сражении в районе Новороссийска, о боях на Грозненском направлении. Сталин подвел итог:
- К нефти рвутся. А что скажет Жуков о Сталинграде? Жуков рассказал о боях к северу от города. Сталин спросил:
- Что нужно, чтобы Сталинградский фронт ликвидировал наконец коридор немцев и соединился с Юго-Восточным фронтом?
- Не менее одной полнокровной общевойсковой армии, танковый корпус, три танковые бригады и как минимум четыреста стволов гаубичной артиллерии. Представляется необходимым также дополнительно привлечь авиационную армию...
Начальник Генштаба поддержал Жукова. Сталин вытащил имевшуюся у него специальную карту, где было обозначено расположение резервов Ставки, и занялся ее изучением. Жуков и Василевский отошли к окну и очень тихо продолжали обсуждать положение. Они сошлись на мнении, что под Сталинградом надо искать какое-то иное решение. Слух у Сталина оказался очень острым, внезапно он поднял голову от карты:
- Какое же "иное" решение? - И когда генералы подошли к столу, продолжал: - Подумайте хорошенько, прикиньте наши возможности и решите, что делать. Завтра в девять часов вечера приезжайте ко мне.
Весь день 13 сентября Жуков и Василевский работали в Генштабе. Перебрав возможные варианты, они решили предложить Верховному Главнокомандующему, во-первых, активной обороной продолжать изматывать противника и, во-вторых, приступить немедленно к подготовке мощного контрнаступления, с тем чтобы нанести противнику под Сталинградом сокрушительный удар, резко меняющий обстановку на юге страны в пользу Красной Армии.
Как показали последующие события, это решение оказалось удачным, поскольку оно было глубоко продумано и основано на всесторонней оценке сложившейся обстановки, наличия сил и средств сражающихся сторон. Советское Верховное Главнокомандование понимало, что планы противника в летней кампании 1942 года, несмотря на достижение фашистскими войсками Сталинграда и прорыв на Северный Кавказ, остались невыполненными. Более того, в середине сентября становилось очевидным, что все свои основные ресурсы фашистское командование уже использовало и крупными резервами на юге не располагает.
В девять вечера 13 сентября Сталин был занят и принял генералов в двадцать два ноль-ноль.
Георгий Жуков рассказывал:
"Поздоровавшись, он возмущенно сказал:
- Десятки, сотни тысяч советских людей отдают свою жизнь в борьбе с фашизмом, а Черчилль торгуется из-за двух десятков "харикейнов". А их "харикейны" - дрянь, наши летчики не любят эту машину... - И затем совершенно спокойным тоном без всякого перехода продолжал: - Ну, что надумали? Кто будет докладывать?
- Кому прикажете, - ответил Александр Михайлович, - мнение у нас одно.
Верховный подошел к нашей карте.
- Это что у вас?..
Я доложил, что, по нашим подсчетам, через 45 дней операцию можно обеспечить необходимыми силами и средствами и хорошо ее подготовить.
- А не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? - спросил И.В. Сталин.
Я сказал, что в этом случае немцы могут быстро повернуть из-под Сталинграда свои бронетанковые дивизии и парировать наши удары. Удар же наших войск западнее Дона не даст возможности противнику из-за речной преграды быстро сманеврировать и своими резервами выйти навстречу нашим группировкам.
- А не далеко ли замахнулись ударными группировками?
Мы с Александром Михайловичем объяснили, что операция делится на два основных этапа: 1) прорыв обороны, окружение Сталинградской группировки немецких войск и создание прочного внешнего фронта, чтобы изолировать эту группировку от внешних сил; 2) уничтожение окруженного противника и пресечение попыток противника деблокироваться.
- Над планом надо еще подумать и подсчитать наши ресурсы, - сказал Верховный. - А сейчас главная задача - удержать Сталинград и не допустить продвижения противника в сторону Камышина..."
Две недели, с 13 по 26 сентября, беспрерывно, атаковали немецко-фашистские войска в Сталинграде, но цели своей не достигли. Все, чего они сумели добиться ценой тяжелых потерь - потеснить войска 62-й армии и ворваться в центр города, а на стыке 62-й и 64-й армий - выйти к Волге. Наши войска несли немалые потери, но стояли твердо.
В двадцатых числах сентября 1942 года Жуков и Василевский возвратились в Москву и вновь обсуждали со Сталиным положение под Сталинградом и первоначальный план контрнаступления. Верховный приказал:
- Вам, товарищи, следует возвратиться на фронт. Необходимо еще более измотать, обессилить противника. Еще раз, и очень внимательно, изучите районы сосредоточения резервов и исходные районы наступления фронтов...
Вновь генералы уехали на фронт, вновь, не открывая своих намерений, изучали обстановку. Возвратившись после этого в Москву, они составили карту-план контрнаступления, подписали ее: "Г. Жуков, А. Василевский". Верховный Главнокомандующий, тщательно рассмотрев ее, надписал: "Утверждаю. И. Сталин".
Лишь после этого детальная разработка плана была передана генштабистам. К делу были привлечены командующие родами войск, начальник Тыла Красной Армии, начальник Главного артиллерийского управления. Круг посвященных в тайну расширялся - в начале октября в работу включились командующие войсками и штабы фронтов. Но секретность строго соблюдалась: от командующих фронтами, к примеру, потребовали подготовить предложения по использованию сил фронта в совместной наступательной операции "Уран", не раскрывая всего замысла в целом.
Бои в Сталинграде не прекращались. В первые дни октября 62-я армия оборонялась на фронте протяженностью двадцать пять километров и глубиною от двух с половиной километров до двухсот метров. На этой узкой прибрежной полосе, насквозь просматриваемой и простреливаемой, держаться было невероятно, неописуемо трудно -o и все же советские солдаты держались. И не только оборонялись - постоянно контратаковали врага!
Утром 13 ноября Жуков и Василевский на совместном заседании Политбюро, ГКО и Ставки докладывали о состоянии подготовки фронтов к предстоящему наступлению. Выводы их вкратце были таковы: группировка противника остается прежней, главные силы врага находятся под Сталинградом, а фланги защищают малоустойчивые и ненадежные румынские войска. Силы сторон под Сталинградом примерно равны, но на направлениях главных ударов нам удалось сконцентрировать мощные группировки, что позволяет рассчитывать на крупный успех.
Жуков вспоминал, что Верховный слушал доклад в этот раз особо внимательно, не перебивал, расхаживал по кабинету очень спокойно, поглаживал усы и раскуривал трубку с довольным видом. Присутствовавшие задали несколько вопросов, и план наступления был утвержден. Юго-Западный и Донской фронты должны были начать его 19 ноября, а Сталинградский - 20 ноября.
В семь часов тридцать минут 19 ноября 1942 года на Юго-Западном и Донском фронтах началась мощная артиллерийская подготовка. В этот же день наши войска прорвали оборону противника и танковые соединения вышли на оперативный простор. Столь же успешно начали наступление 20 ноября войска Сталинградского фронта. Действуя решительно и искусно, советские войска 23 ноября сомкнули кольцо вокруг группировки гитлеровцев. Это было первое крупное окружение, в которое попали немецко-фашистские войска во второй мировой войне.
В начале декабря войска Донского и Сталинградского фронтов попытались еще раз уничтожить группировку Паулюса. Но противник оказал упорное, организованное и умелое сопротивление. Василевский позднее признавал, что при организации наступления им были допущены ошибки и Верховный Главнокомандующий не замедлил указать на них.
К 12 декабря гитлеровскому командованию наконец удалось создать ударную группировку для деблокады 6-й армии Паулюса. Рано утром из района Котельникова в общем направлении на северо-восток начали наступление танковые дивизии фельдмаршала фон Манштейна, и сразу же возникла реальная опасность прорыва внешнего фронта окружения.
Вечером в штабе Донского фронта Василевский, встревоженный событиями в районе Котельникова, долго не мог добиться связи со Ставкой. Рокоссовскому и Малиновскому он сообщил, что будет просить Верховного Главнокомандующего направить соединения 2-й гвардейской армии к югу от Сталинграда, чтобы встретить Манштейна достойно. Это предложение вызвало возражения командующего Донским фронтом. Наконец дали связь со Ставкой.
Василевский доложил о начавшемся наступлении врага и необходимости срочных мер по ликвидации опасности прорыва внешнего кольца.
- Прошу вашего разрешения немедленно начать переброску прибывающих частей 2-й гвардейской армии, с тем чтобы, развернув ее на реке Мышкова, остановить противника. Когда же мы его разгромим, можно подумать и о Паулюсе. Он от нас не уйдет. Операцию по разгрому его группировки считаю необходимым отложить.
Это предложение поначалу вызвало возражение Верховного Главнокомандующего.
- Вы и так уж слишком возитесь с Паулюсом. Пора с ним кончать. И вообще вы постоянно просите резервы у Ставки, причем для тех направлений, за которые отвечаете. - Сталин явно сердился. - Рокоссовский рядом с вами? Передайте ему трубку.
Рокоссовский взял трубку.
- Как вы относитесь к предложению Василевского? - услышал он характерный голос Верховного Главнокомандующего.
- Отрицательно, товарищ Сталин.
- Что же вы предлагаете?
- Я думаю, следует сначала разделаться с окруженной группировкой и использовать для этого армию Малиновского.
- А если немцы прорвутся?
- В этом случае можно будет повернуть против них 21-ю армию.
Сталин немного помолчал.
- Да, ваш вариант смел... - возобновил он разговор, - но он рискован. Передайте трубку Василевскому.
Несколько минут Василевский слушал то, что ему говорил Сталин, а затем вновь стал доказывать необходимость передачи армии Малиновского в состав Сталинградского фронта.
- Еременко сомневается в возможности отразить наступление врага теми силами, которые есть у него. - Мгновение Василевский молчал, затем промолвил: - Да, товарищ Сталин. - И вновь протянул трубку Рокоссовскому.
- Товарищ Рокоссовский, ваше предложение действительно очень смело. Но риск чересчур велик. Мы здесь, в Государственном комитете обороны, сейчас все рассмотрим, все "за" и "против". Но, видимо, с армией Малиновского вам придется расстаться.
- В таком случае, товарищ Сталин, войска Донского фронта не смогут наступать успешно против Паулюса. Я прошу вас тогда отложить операцию.
Сталин чуть подумал и произнес решительно:
- Хорошо. Временно приостановите операцию. Мы вас подкрепим людьми и техникой.
В то время как войска Юго-Западного фронта громили итальянские и румынские дивизии на Среднем Дону, на реке Мышкова была остановлена группировка Манштейна. Соединения 2-й гвардейской армии спешили на выручку войскам 51-й армии, изнемогавшим под натиском вражеских танков. В сильный мороз и метель, двигаясь по ночам, гвардейцы в короткий срок прошли по степи сто семьдесят - двести километров, на рубеже реки Мышкова остановили врага, а с 24 декабря развернули наступление на Котельниковский. Судьба армии Паулюса была решена.
При подготовке операции "Кольцо" Воронов и Рокоссовский пришли к выводу о возможности предъявления окруженной группировке врага ультиматума. В Ставке предложение понравилось, и 5 января текст ультиматума был отправлен для утверждения в Москву. Получив документ, Сталин сразу же позвонил Воронову, сообщил, что документ будет рассмотрен ГКО, и тут же задал вопрос:
- Почему не сказано, кому адресуется ультиматум?
Текст ультиматума в ГКО был существенно отредактирован. Не может быть сомнений, что рука Сталина поработала и здесь. 8 января парламентеры - майор А. М. Смыслов и капитан Н. Д. Дятленко сделали попытку вручить ультиматум, но командование окруженной вражеской группировки его отвергло. Когда Воронов доложил об этом в Ставку, его спросили:
- Что вы собираетесь делать?
- Сейчас все проверим, а завтра начнем работу.
- Желаю успеха, - сказал Сталин.
Утром 10 января 1943 года войска Донского фронта начали мощную артиллерийскую подготовку - вражеская группировка была обречена.
Военные ордена, Названные именами великих русских полководцев - Суворова, Кутузова и Александра Невского, - были учреждены Президиумом Верховного Совета СССР 29 июля 1942 года для награждения командного состава Красной Армии за выдающиеся успехи в управлении войсками. Они наглядно показывали взаимосвязь и преемственность лучших традиций русской армии и Советских Вооруженных Сил. Ордена Суворова и Кутузова имеют три степени.
Верховный Главнокомандующий чрезвычайно серьезно, даже придирчиво, отнесся к разработке статутов да и самого внешнего вида полководческих орденов. Он помногу раз смотрел эскизы, представленные различными художниками, и отверг не один из них. Точно так же разборчив был он и при награждении этими орденами. Первое награждение полководческим орденом состоялось 5 ноября 1942 года - орденом Александра Невского был награжден командир батальона морских пехотинцев, сражавшихся под Сталинградом, старший лейтенант И. Н. Рубан.
17 января 1943 года был опубликован приказ о введении новой формы и, что самое главное, - погон. Эта мера являлась продолжением действий Советского правительства по укреплению авторитета командного состава армии. Верховный Главнокомандующий уже с осени 1942 года неоднократно советовался с командующими фронтами и другими военачальниками Красной Армии о введении погон. Мнения были различные. Буденный, к примеру, возражал:
- Погоны? Как это понять? Мы в свое время кричали "Долой золотопогонников", а теперь сами будем носить такие погоны?..
Но большинство военачальников высказывалось в пользу введения новых знаков различия, которые сразу же выделяли командиров, делали их заметными в общей массе.
В начале октября 1942 года Сталин советовался по этому поводу с Жуковым и Василевским, только что возвратившимися из-под Сталинграда. В соседней комнате члены Политбюро и военачальники смотрели образцы погон. Н. Н. Воронов вспоминал, что на итоговом заседании по этому вопросу "за" проголосовали все. Даже Е.А. Щаденко (начальник Главного управления по формированиям), до этого упорно сомневавшийся в целесообразности введения погон, вдруг громко объявил:
- Я за! - и под смех присутствующих поднял обе руки. Но Верховный Главнокомандующий не торопился, он несколько раз придирчиво рассматривал образцы погон и вносил поправки. Видимо, он не мог прийти к твердому решению.
Тем временем была проделана немалая и кропотливая подготовка ко введению новых знаков различия, ив первых числах января 1943 года генерал Хрулев, приехав по текущим делам в Кремль, стал просить наркома обороны разрешить вопрос о погонах. Сталин с оттенком упрека спросил:
- Почему вы на этом настаиваете?
- Мы начали это делать по вашему указанию, товарищ Сталин, - отвечал Хрулев, - и сейчас нам необходимо определенное решение, каким бы оно ни было. Важно, чтобы оно было окончательным.
Сталин решил еще раз посмотреть образцы. Через пятнадцать минут главный интендант генерал-полковник П.И. Дра-чев привез их и разложил в приемной. Сталин походил вокруг и, позвонив Калинину, попросил его к себе.
Калинин пришел минут через десять. Разговор начался своеобразной шуткой:
- Вот товарищ Хрулев предлагает нам восстановить старый режим, - сказал Сталин, - и просит осмотреть образцы погон и формы.
Калинин очень внимательно, не торопясь, осмотрел образцы и так же не торопился с ответом.
- Видите ли, товарищ Сталин, - наконец начал он, - мы с вами помним старый режим, а молодежь его не знает, и золотые погоны, сами по себе, для нее ничего плохого не означают. Нам с вами эта форма напоминает о старом режиме, но она, думаю, понравится молодежи и потому может принести пользу в борьбе с фашистами. Думаю, что новую форму следует принять...
Председатель Президиума Верховного Совета был простым, но умным, самостоятельным в суждениях человеком - недаром он возглавлял наше государство более четверти века. И в этот раз он говорил дельные веши: не все старое стоит забывать и забрасывать, бывает - и нередко, - что это старое помогает строить новое. Видимо, Сталин думал так же.
6 января Президиум Верховного Совета принял указ о введении погон...
Внешний вид погон остался во многом таким же, как и двадцать пять лет назад: то же золотое шитье, просветы, звездочки... Боевые традиции - и Великая Отечественная война неопровержимо доказала это - надо сохранять даже и во внешних проявлениях.