Глава 5

ПАРТИЙНАЯ КАРЬЕРА КОБЫ (БОРЬБА И ПОЛИТИКА)

Уже как бы стало общепризнанным мнением, что возвышение Сталина в партии связано не с конкретной работой, а с умением вести интриги. Но если проследить источник этого мнения, мы придем все к тому же Троцкому, старому и упорному врагу Сталина. Именно Троцкий назвал его «самой выдающейся посредственностью». Ну а потом это мнение уже пошло «в народ» и, оторвавшись от своего источника, стало той истиной, которую «все знают».

Итак, суммируем первые годы партийной работы Иосифа Джугашвили. Он — один из первых профессиональных революционеров в Закавказье, если вообще не первый. Участвовал в организации демонстраций, стачек и работы нелегальной типографии в Тифлисе, затем, уже самостоятельно, поставил на ноги организацию в Батуме. К моменту своего ареста весной 1903 года он имел уже солидный практический опыт и был известным в Грузии деятелем социал-демократической партии.

Теперь посмотрим, как складывалась партийная жизнь его главного оппонента — Троцкого. Начинали они одинаково. В 1897 году Бронштейн, кстати, ровесник Иосифа, вместе с друзьями организовал «Южнорусский рабочий союз» — социал-демократическую организацию, которая, по замыслу, должна была заниматься революционным просвещением рабочих. Основной их деятельностью было печатание и распространение листовок. Но продолжалось это недолго — 28 января 1898 года неопытных революционеров арестовали. Два года, пока шло следствие, их держали в одесской тюрьме, а затем в административном порядке Бронштейн был выслан на четыре года в Сибирь. В августе 1902 года он бежал из ссылки (бросив жену и двух маленьких дочерей — им впоследствии материально помогали родители Бронштейна, которые не могли смириться с тем, что их внучки живут в нищете). А отец семейства отправился прямым ходом в эмиграцию, где занялся журналистской работой, к которой имел несомненные способности, так что известный революционер Кржижановский дат ему прозвище «Перо». Д. Волкогонов пишет о нем язвительно, но точно: «Я не знаю ни одного русского революционера, который бы так много, подробно, красочно говорил о себе... Троцкий замечает, что «никому еще не удавалось написать автобиографию, не говоря о себе». Это верно. Но Троцкий очень много говорил о себе и тогда, когда писал не автобиографию»27 .

Так складывались партийные карьеры Троцкого и Кобы. Слова «карьера» и имя романтического героя, взятое в качестве псевдонима, плохо сочетаются между собой. Еще меньше сочетаются это слово и членство в радикальной партии, хотя ученые — историки, политологи и прочие без малейшего содрогания применяют его даже к тем, кто стоял у самого начала РСДРП. Люди, думающие о карьере, не становятся членами радикальной партии. В целях карьеры идут в партии умеренно-либеральные, которые в перспективе могут иметь хорошее представительство в парламенте, — ну будет же когда-нибудь парламент в России! А еще лучше куда-нибудь в администрацию, в чиновники — с талантами и работоспособностью Иосифа он мог достичь чинов очень высоких. Да что говорить — перед ним расстилалась ровной дорогой церковная карьера. Правда, тут требовалось монашество, так что Иосифа это вряд ли устроило бы — женщин он любил... Но как бы то ни было, радикальная революционная партия — последнее место, куда идут люди, думающие о карьере. Это прибежище романтиков, мечтателей, а то, что большевики получат возможность реализовать свои мечты, ни одна гадалка не рискнула бы предсказать. Да и сам Сталин до последнего момента не верил в то, что это возможно, — до тех пор, наверное, пока сам не занял место у штурвала новой империи.

 

ТЕБЯ ЗДЕСЬ НЕ ЖДУТ

Когда молодой пропагандист Иосиф Джугашвили отбывал в свою первую ссылку, он был уже далеко не «шестеркой» в большевистской колоде. В том же 1903 году состоялось его заочное знакомство с Лениным. До того Иосиф знал Ленина по «Искре» и давно им восхищался, ему нравилось умение этого человека писать о самых сложных вопросах просто и ясно. Не то незадолго до ареста, не то уже из тюрьмы он послал письмо одному из своих друзей за границей, и результат превзошел все его ожидания.

«Будучи уже в ссылке в Сибири... я получил восторженный ответ моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело — когда каждая фраза не говорит, а стреляет...» Это письмо не сохранилось — Иосиф сжег его, о чем потом очень сожалел.

...Ленинское письмо грело душу, тем более что в Грузии у него после побега возникли серьезные проблемы. В Тифлис он приехал в самое неподходящее время — одна за другой шли волны арестов, старые знакомые Иосифа находились кто в ссылке, кто в тюрьме. Появились, правда, некоторые новые знакомства. Один из этих людей впоследствии станет близким другом Иосифа — это тифлисский рабочий-механик С. Я. Аллилуев. С другим отношения будут сложные и кончатся трагически — это Лев Розенфельд, который позднее под псевдонимом Каменев станет одним из руководителей партии большевиков.

Оставаться в Тифлисе, где все еще шли аресты, было слишком опасно, и Иосиф отправился в Батум. Но, как оказалось, в Батуме его не очень-то ждали. Еще в 1903 году в докладе Тифлисского розыскного отделения Департаменту полиции сообщалось, что «деспотизм Джугашвили многих возмутил, и в организации произошел раскол», так что понадобился эмиссар из Тифлиса, чтобы примирить враждующие стороны. Действительно, если было нужно, добиваться своего Сталин умел, и не всем членам социал-демократической вольницы это нравилось.

После ареста Иосифа верх в организации взяли его противники во главе с И. Рамишвили — в будущем он станет меньшевиком. Трудно, правда, понять, чем отличались в то время кавказские большевики от кавказских меньшевиков, учитывая, что большинство этих «теоретиков» едва ли в силах было разобраться в сути политических разногласий между теми и другими. Но это делу не мешало: кавказские социал-демократы тут же с удовольствием разделились на два лагеря и стали оспаривать друг у друга главенство в каждом городке и на каждом заводе.

Итак, пока Иосифа не было, власть в Батумской организации захватили его противники. Узнав о приезде прежнего лидера, комитет постановил: к работе не допускать. Более того, как вспоминает Н. Киртава, у которой остановился Coco: «Рамишвили вызвал меня в комитет и стал кричать: "У тебя остановился Джугашвили?" — "Да", — отвечаю. "Должна прогнать из дома, в противном случае исключим тебя из наших рядов". Надо думать, крепко был обижен Рамишвили, если для того, чтобы выжить противника из города, он применял такие меры.

Иосиф оказался в отчаянном положении. Он перемещался по Батуму с квартиры на квартиру, а председатель комитета преследовал, требовал, чтобы его не укрывали, угрожал ослушникам исключением. Тогда он решил уехать обратно в Тифлис, но для этого нужны были деньги. Несколькими месяцами ранее, когда Иосифа отправляли в ссылку, батумские рабочие устраивали для него складчину, а теперь было не достать каких-то полтора рубля на дорогу — большинство старых товарищей отказывали в помощи. Наконец, знакомый кондуктор довез Иосифа до Тифлиса.

В чем же дело? Большевики, меньшевики... но нельзя же так обращаться со старым товарищем и, в конце концов, с фактическим создателем организации! Да и странно это, не такими уж дисциплинированными партийцами были батумские рабочие. Исключить! Смотри, друг Рамишвили, как бы тебя самого за такие фокусы не исключили!

Ситуация объясняется просто: именно в то время поползли слухи о том, что Джугашвили — провокатор, и, похоже, распространял их Рамишвили. Нужно же ему было как-то оправдать преследование человека, который, по сути, создал организацию — и, ничего не говоря прямо, он пустил слух, что в организации появился провокатор, а ожесточенным преследованием Иосифа как бы указал, кто этот провокатор. Прием не слишком чистоплотный, но эффективный и часто использовавшийся - как тогда, так и значительно позднее, например, в диссидентской среде.

В самом деле, задуматься было о чем. К побегу Иосифа ни тифлисская, ни батумская организация отношения не имели, а сам он совершенно не горел желанием отчитываться перед комитетом, кто устроил ему этот побег, и понять его можно — стукачи были везде. Он расскажет — кто, что и как, эти еще проверять кинутся, дойдет до охранки, и в итоге пострадают помогавшие ему люди. Да и кроме того, его ведь никто ни о чем не спрашивал и не предъявлял никаких обвинений. Просто пустили слух — и все...

В марте 1904 года в Батуме прошли крупные аресты, комитет был фактически разгромлен. Во главе нового комитета стал близкий друг старого товарища Кобы Ладо Кецховели, к тому времени погибшего в тюрьме. Узнав oб этом, Иосиф вернулся в город, рассчитывая наладить отношения с организацией. К нему отнеслись несколько лучше, хотя и ненамного, но столь откровенно, как раньше, больше не преследовали, даже позволяли участвовать в партийных собраниях. Однако его пребывание в городе было недолгим.

К тому времени отношения между большевиками и меньшевиками достигли если и не предельной, то близкой к тому остроты. 1 мая, во время маевки, проходившей на берегу моря, произошла ссора, которую горячие кавказские парни завершили хорошей дракой. Иосиф, естественно, не остался в стороне и был жестоко избит. В Батуме больше оставаться было нельзя, в Тифлисе его тоже не ждали. Снова оказавшись в отчаянном положении, преследуемый страшным словом «провокатор», он уезжает в Гори.

Казалось бы, все кончено, от партийной работы он отлучен, надо переквалифицироваться в учителя. И тогда он решается на последний шаг — апеллировать к вышестоящему органу, благо к тому времени на Кавказе таковой появился. В 1903 году состоялся I съезд кавказских социал-демократов, где было принято решение об образовании Кавказского союза РСДРП, руководящим органом которого стал Союзный комитет. Самым старшим и уважаемым членом комитета был один из основателей грузинской социал-демократии М. Г. Цхакая, находившийся в то время в глубоком подполье.

Разыскав Цхакаю через знакомых, Иосиф обратился к нему с просьбой о свидании. На этой встрече он рассказал все о своей революционной работе, о ситуации в Батуме и попросил помощи, а также предложил свои услуги для работы на комитет. Цхакая дал ему новую партию нелегальной литературе о II съезде партии и посоветовал «отдохнуть», что было не лишним, поскольку, по свидетельству видевших его в то время знакомых, Иосиф выглядел утомленным.

Отдых длился два месяца, во время которых комитет проверял Джугашвили. Только убедившись, что слухи о его провокационной деятельности не подтверждаются, его снова привлекли к работе. Но в Батум он уже не вернулся. В то время резко усилилась деятельность социал-демократов в деревнях и маленьких городках, и Джугашвили отправили на работу в Имеретино-Мингрельский комитет. Так что теперь он уже был деятелем не городского, а губернского масштаба. Но недолго: летом 1904 года, когда после очередной волны арестов большая часть краевого комитета оказалась за решеткой, Цхакая кооптировал в состав комитета Кобу и Каменева. Так Джугашвили стал одним из лидеров социал-демократического движения на Кавказе.

 

КОБА-БОЕЦ РЕВОЛЮЦИИ...

Теперь жизнь его состояла из постоянных разъездов. Тифлис, Баку, потом Кутаисская губерния, где во второй половине 1904 года появилось множество мелких организаций. В то же время в верхах шла острая борьба между большевиками и меньшевиками, и Коба поставил весь свой талант пропагандиста на службу большевикам.

Конец года был чрезвычайно «горячим», рабочий протест явно перешел в какую-то новую фазу и назревали серьезные события. В Баку шла мощнейшая забастовка на нефтяных промыслах, которая длилась три недели и окончилась подписанием первого в истории России коллективного договора между работниками и хозяевами. В Тифлисе, как и по всей стране, либеральная оппозиция выступала с требованием реформ, причем выступления эти проходили в весьма оригинальной форме: в то время всю Россию охватила эпидемия банкетов, на которых принимались петиции с либеральным содержанием. Что бы ни думали по поводу такой формы «протеста» революционеры, но использовали эти банкеты, как и любые прочие скопления людей, для своей пропаганды. Естественно, Иосиф не мог пропустить такую возможность, тем более что он к тому времени был уже достаточно искусным политиком, отточив язык во внутрикомитетских спорах. Но скоро всем стало не до банкетов.

1905 год начался на Кавказе, как и по всей стране, Митингами и демонстрациями. 23 января в Тифлисе состоялась первая массовая демонстрация, окончившаяся грандиозной дракой ее участников с разгонявшими демонстрацию городовыми и казаками. Попутно произошел окончательный «развод» между большевиками и меньшевиками. А в начале января прошла целая волна арестов, в результате которой в Тифлисском комитете в большинстве оказались меньшевики. Тогда большевики проявили «ленинское» понимание партийной дисциплины (ведь известно, что Ильич подчинялся большинству, только если был с ним согласен) — они спрятали партийную библиотеку и кассу, а также типографию, отказавшись подчиниться неугодному им большинству.

Итак, Тифлис был охвачен рабочими выступлениями, в Баку же события приняли иное направление. В начале февраля в центре города армянин убил мусульманина. Мусульмане, не дав себе труда разобраться и найти преступника, просто-напросто прикончили нескольких подвернувшихся под руку армян. К ночи весь город был охвачен взаимной охотой, получившей позднее название армяно-татарской резни (татарами в то время называли вообще всех мусульман). Для усмирения населения пришлось вызывать войска. Естественно, социал-демократы не остались в стороне от событий, они пытались защищать армян, но, что интереснее, под шумок их боевики захватывали оружие и типографский шрифт.

А к весне произошел окончательный раскол в Кавказском союзе, так что образовались два руководящих центра социал-демократии. Борьба большевиков и меньшевиков приняла особо острые формы. В апреле 1905 года Джугашвили писал за границу: «Положение у нас таково. Тифлис почти целиком в руках меньшевиков. Половина Баку и Батума тоже у меньшевиков. Другая половина Баку, часть Тифлиса, весь Елисаветполь, весь Кутаисский район с Чиатурами (марганцепромышленный район, 9—10 тыс. рабочих) и половина Батума у большевиков. Гурия в руках примиренцев, которые решили перейти к меньшевикам. Курс меньшевиков все еще поднимается». Несколько ранее в том же письме он пишет, что людей мало, в два-три раза меньше, чем у меньшевиков, и приходится работать за троих.

А в июне Цхакая, вернувшийся с III съезда РСДРП, рассказал о его решениях: съезд увидел в событиях в стране перспективу свержения монархии, так что следовало заняться подготовкой вооруженного восстания, и молодые социал-демократы с головой окунулись в эту радостную для них работу. Джугашвили руководит созданием в Чиатурах «красных сотен» и одновременно, разъезжая по Грузии, занимается подготовкой всеобщей политической стачки.

Атмосфера тем временем все более накаляется. В Баку снова убивают друг друга армяне и мусульмане, горят нефтепромыслы. В Тифлисе на собрании общественности (!) в ходе столкновения рабочих с казаками и городовыми погибло около 100 человек. Демонстрации следуют за демонстрациями, иной раз завершаясь кровавыми столкновениями. В середине октября большевики, и в их числе Джугашвили, выдвинули лозунг повсеместного создания отрядов самообороны, или «красных партизан». Политический кризис обостряется, и даже большевики и меньшевики на время помирились.

Как известно, в октябре состоялась Всероссийская политическая стачка, завершившаяся подписанием Манифеста 17 октября. Либеральной интеллигенции были дарованы свободы и участие в управлении государством, и она успокоилась, занявшись освоением новых возможностей. Рабочие не получили ничего для себя ощутимого — им-то что с тех свобод? По стране ходила злая эпиграмма:

«Царь испугался, издал манифест:

Мертвым свобода, живых под арест.

Кому бублик, кому дырка от бублика —

Вот вам и республика!»

И хотя стачка вроде бы закончилась, но демонстрации и столкновения с полицией шли по нарастающей — события стремительно выходили из-под контроля, пугая обывателей-либералов. Зато большевики с радостью мчались на гребне революционной волны. Рабочие отряды «красных партизан» создавались повсеместно и открыто, и в их организации не обошлось без Кобы и его верного поклонника Камо.

 

КОБА-ПОЛИТИК...

В декабре в жизни Иосифа произошло важное событие: его избрали делегатом на IV съезд партии, который, по предварительному замыслу, должен был стать объединительным (попытки объединить большевиков и меньшевиков продолжались, с постоянным неуспехом, почти до самого 1917 года). Правда, съезда не получилось, так как многие организации попросту не прислали делегатов — в такое время им было не до заграничных тусовок. Вместо съезда в финском городе Таммерфорсе состоялась партийная конференция, на которой Коба сразу обратил на себя внимание, когда рассказывал о положении дел на Кавказе. По тому, как он владел информацией, как излагал ее, видно было, что это человек серьезный, — и если не формально, то фактически он заявил о себе как о крупном политике. Там же, в Таммерфорсе, он познакомился с Лениным, с которым они, как оказачось. одинаково мыслили и по политическим вопросам, в том числе, например, об отношении к выборам в Государственную думу. Так что там состоялось не просто знакомство: эти двое опознали друг друга в качестве единомышленников и завязали личные связи, которые до конца так и не выявлены. Однако ясно одно: то доверие, которое Ленин оказал Сталину в конце 1917 года, имело под собой серьезное основание.

Вернулся Иосиф как раз к самой кульминации событий: в конце декабря на улицах Тифлиса развернулись настоящие бои рабочих с полицией и войсками. Восстание было подавлено, и тогда тифлисские социал-демократы вступили в новый этап своей деятельности — террористический: они приговорили к смерти начальника штаба Кавказского военного округа генерал-майора Грязнова. В подготовке этого теракта объединились и большевики, и меньшевики, а одним из его организаторов стал Коба. 16 января 1906 года генерал Грязнов был убит.

И в это, самое горячее время Иосиф оказался прикован к конспиративной квартире. С ним произошла какая-то нелепая случайность: не то он упал с конки, не то попал в аварию, а может быть, опять разборки с кем-то, но только он получил раны лица и головы. Жизнь и здоровье его были вне опасности, но в такое время нечего было и думать выходить на улицу с перевязанной головой — первый же жандарм заберет в участок. Во время вынужденного затворничества неугомонный Коба, раздобыв карту Тифлиса, разрабатывай планы вооруженного восстания. Для большей наглядности он использовал... оловянных солдатиков, позаимствовав их у маленького сына хозяина квартиры, к полному восторгу малыша: надо же, дядя играет в солдатики!

А «дядя» играл совсем в другие игры. К огорчению Иосифа, штурм Тифлиса не состоялся, однако боевые дружины все равно создавались, в хозяйстве пригодятся. Трудно сказать, как в такое горячее время он отнесся к заданию комитета поехать на IV съезд партии, но дисциплина дисциплиной, и в начале апреля он выехал в Стокгольм в составе делегации из одиннадцати человек, среди которых был единственным большевиком. Уехал он туда под фамилией «Иванович» — вообще набор партийных псевдонимов Иосифа был достаточно разнообразен. После съезда заехал в Берлин, повидался со старым знакомым Александром Сванидзе и только через два месяца снова появился в Грузии. В Швеции товарищи заставили его купить новый костюм, и в Грузию он вернулся — впервые в жизни! — прилично одетым.

В апреле 1907 года Иосиф снова отправляется за границу, на сей раз в Лондон, где проходил V съезд РСДРП (кстати, тогда он познакомился с Ворошиловым, который впоследствии станет одним из его верных соратников). Съезд был для Иосифа тяжелым. Там, в числе прочих, подавляющим большинством голосов было принято решение о том, что революция пошла на спад и необходимо распустить боевые дружины. Это никоим образом не входило в планы Кобы и, как оказалось, также и в планы Ленина, который тоже голосовав против, оставшись на сей раз в безнадежном меньшинстве (170 голосов за, 35 - против, 52 — воздержались).

Да, первая попытка революции оказалась неудачной.

Для эмигрантов продолжалась прежняя жизнь, что же касается тех, кто работал в России, то у них впереди была полная неизвестность...

 

...И КОБА - ТЕРРОРИСТ

 Из мифологии:

В 1906 году Сталин привлекался к партийной ответственности за то, что не сдал партии деньги, конфискованные во время одной из экспроприации.

У нас изображают сейчас кавказских большевиков прямо в виде какой-то банды «Черная кошка» — как будто они бегали по Тифлису и направо и налево грабили банки. На самом деле не так уж много у них было вообще «эксов», а с именем Кобы связывается только один.

Незадолго до съезда Иосиф встречался с Лениным наедине. Что они обсуждали, неизвестно, но едва ли без санкции «сверху», хотя бы и неофициальной, он решился на ту операцию, которую предпринял по возвращении. В Тифлис Коба вернулся в самом начале июля и в полном соответствии с решением съезда занялся подготовкой знаменитого «экса» большевиков — нападения на почту, в ходе которого было похищено 250 тысяч рублей.

«Свидетели» будто бы рассказывают, что Коба самолично сидел на крыше и стрелял в охрану фаэтона с почтой. Все это, конечно, полная ерунда — он занимал слишком высокое положение в организации, чтобы самому участвовать в экспроприации. Руководил налетом Камо -Тер-Петросян, тот самый, которому он в свое время давал уроки и вместо офицерского училища привел в партию. Известно, что именно Джугашвили познакомил Камо с чиновником почтово-телеграфного ведомства Григорием Касрадзе, который известил боевиков о точном времени транспортировки денег.

О том, как это было, не рассказывал только ленивый. Наиболее известны свидетельства знаменитого перебежчика Григория Беседовского и писателя Марка Алданова. Беседовский, обладавший неуемной фантазией пишет, что в отряд входили «исключительной красоты» грузинки, чтобы заводить знакомства и выведывать дату перевозки денег, что Коба сам, сидя на крыше дома князя Сумбатова, бросил первый снаряд, что в ходе «экса» было убито и ранено сто человек. Алданов спокойнее и скромнее, и, по-видимому, его версия ближе всего к то.му, что там на самом деле происходило.

13 июня 1907 года в 10.30 утра кассир и счетовод тифлисского отделения Государственного банка получили присланную из Петербурга крупную сумму денег и повезли ее в банк на фаэтоне. За ними следовал еще один фаэтон с двумя охранниками и по бокам — казачий конвой. Денег было около 350 тысяч рублей пятисотрублевыми кредитками. Дальше слово Марку Алданову.

«В центре города, вблизи дворца наместника, когда передние казаки конвоя свернули с Эриванской площади на Сололакскую улицу, с крыши дома князя Сумбатова в поезд был брошен снаряд страшной силы, от разрыва которого разлетелись вдребезги стекла окон на версту в округе. Почти одновременно в конвой с тротуаров полетело еще несколько бомб и какие-то прохожие открыли по нему пальбу из револьверов.

Кассир и счетовод были выброшены из фаэтона первым же снарядом. Лошади бешено понесли уцелевший чудом фаэтон. На другом конце площади высокий «прохожий» ринулся наперерез к мчавшимся лошадям и швырнул им под ноги бомбу. Раздался новый оглушительный взрыв — и все исчезло в облаке дыма. Один из свидетелей видел, однако, что человек в офицерском мундире, проезжавший на рысаке по площади, соскочил с пролетки, бросился к разбитому дымящемуся фаэтону, схватил в нем что-то и умчался, паля наудачу из револьвера по сторонам»28 .

Конечно, и эта версия носит изрядный налет романтичности. Если с крыши в фаэтон бросили бомбу такой силы, что взрывом вышибло все стекла в округе, то неизбежно должно было как минимум контузить и «прохожих», которые, судя по рассказу, были совсем рядом с экипажем. А раз они удержались на ногах и даже открыли стрельбу, значит, взрыв был не так уж и силен. А уж если кони уцелели, то это, наверное, вообще была «шумовая» бомба, не для трупов, а для паники. Что же касается кассира и счетовода, выброшенных из экипажа, который «чудом уцелел», то думается, что они все-таки сообразили, что происходит, и выскочили сами. И зачем нужны в этом деле мощные бомбы, ведь цель была не разнести полгорода и угробить сто человек, а создать суматоху, что совершенно блестяще получилось.

В общем, сам «экс» прошел на пять с плюсом. А вот дальше уже было сложнее. Деньги оказались крупными купюрами, номера которых были тут же переданы во все банки России, а вскоре и за границу. При попытке разменять деньги за границей было задержано несколько большевиков, в том числе и Камо - арестованный в Германии, он притворился сумасшедшим, да так искусно, что ввел в заблуждение всех экспертов. Как вспоминает Крупская, спустя несколько лет оставшиеся деньги были сожжены. Присваивать их — хоть для себя, хоть для партийной кассы — совершенно бессмысленно.

К партийной ответственности Кобу привлекли совсем за другое. Чтобы в случае неудачи не подставлять партию, незадолго до «экса» все его участники вышли из состава местной партийной организации. Но ЦК так просто не обманешь, там прекрасно поняли, что именно произошло и в каких целях. Возмущенный столь наглым попранием решений только что проведенного съезда, ЦК постановил провести партийное расследование этого дела и поручил его Кавказскому областному комитету, где преобладали меньшевики. У тех были свои счеты с большевиками в целом и с Кобой персонально — тем более что и денег им ни копейки не досталось. И областной комитет с удовольствием исключил всех участников «экса» из партии — тем более что они уже сами из нее вышли и оставалось только проштамповать решение.

 

Из мифологии:

Раз в три месяца по маршруту Новороссийск — Гудауты - Сочи на военной яхте везли деньги для военных и государственных чиновников Закавказья. В Сочи деньги перегружали в карету и в сопровождении сотни казаков переправляли в Тбилиси. Этот путь был хорошо изучен экспроприаторами. В команду яхты ввели своего моториста и штурмана. Кроме команды, на яхте было еще пятнадцать солдат. Во время стоянки в Гудауте к яхте подплыли восемь абреков. Моторист и штурман закрыли тринадцать солдат в кубрике, а двоих часовых выбросили за борт. После этого абреки перебили команду и застрелили моториста и штурмана. Около полутонны золота и серебра перегрузили на баркас, а затем на ожидавшую в Гудауте арбу и повезли в горы. По дороге четыре абрека по приказу старшего застрелили четырех остальных. Поехали дальше, и два абрека убили двух спящих других. Наконец, когда два последних абрека-конвоира утром стали умываться, один из них выстрелил другому в затылок. Осмотревшись по сторонам, он увидел, что все это происходило на глазах пастушонка, забредшего с козой в это глухое место. Стрелявший досадливо прицелился, но потом махнул рукой, сунул наган в карман и погнал лошадей с арбой в горы. Партия никогда не увидела этих денег. Они остались единственному из оставшихся в живых исполнителю экса - Сталину.

Много лет спустя Сталин отдыхал на даче у своего любимца — грузинского актера Хоравы. Проходя по саду, он резко остановился и спросил у садовника:

—  Где я тебя видел ?

—  Нигде, батоно... — растерялся садовник. Сталин пошел дальше, потом вернулся:

—  Где я тебя видел ?

—  Нигде, батоно, — повторил садовник.

Сталин расспросил Хораву, откуда у него этот садовник. Хорава рассказал, что он из дальних, глухих мест Грузии. Сталин не вспомнил давнюю историю и не узнал бывшего пастушонка. Садовник же узнал в Сталине абрека.

 

Ну у людей фантазия работает! Это же надо — сочинить на революционной почве такой гибрид грузинской разбойничьей легенды и пиратского романа! Остается только тщательно изучить архив Сталина в поисках нарисованной симпатическими чернилами карты с указанием места, где «абрек» зарыл полтонны золота и серебра, которыми царское правительство с какого-то перепугу вздумало вместо нормальных денег платить жалованье. Не иначе, он где-то зарыл добычу, поскольку благосостояние его после этого суперэкса нисколько не улучшилось — как имел один костюм, так в нем и ходил.

Что же там на самом деле вышло с катером? После исключения из партии рассчитывать Коба мог разве что на поддержку ЦК, но такие вещи в одну неделю не делаются. А ведь он, кроме прочего, был профессиональным партийным работником, то есть получал от партии деньги на жизнь. В довершение всего он совсем недавно женился и теперь должен был кормить семью — жену и крошечного сына. Оказавшись снова в совершенно отчаянном положении, Иосиф решает перебраться в Баку, где влияние большевиков было более прочным и ему, пусть даже исключенному из партии, но пользующемуся большим авторитетом, можно на что-то рассчитывать. В середине июля он отправляется в Баку, собираясь остаться там надолго — такой вывод можно сделать из того, что Иосиф берет с собой жену и сына. Но «исправляться» он и не думает — вопреки все тому же решению съезда о прекращении вооруженной борьбы, в Баку Коба снова занимается организацией боевой дружины.

Осенью 1907 года жена Иосифа Екатерина умерла. Оставив сына у родственников, он с удвоенной энергией занялся партийными делами — ничего иного в жизни он теперь не имел. В январе 1908 года он снова отправляется за границу — вероятней всего, к Ленину в Швейцарию. Партия по-прежнему находилась в очень тяжелом материальном положении, и боевики эсдеков задумали еще один «экс» — в Баку морем должны были привезти четыре миллиона рублей для Туркестана. Кусочек чрезвычайно лакомый, однако после скандала с налетом на почту едва ли даже такой отчаянный человек, как Коба, решился бы без санкции центра устроить что-то подобное.

Должно быть, эти два сторонника решительных действий сговорились между собой, потому что боевики стали готовиться к налету на катер. Подготовкой и укреплением боевой дружины руководил Коба. Теперь уже прямо наперекор съезду в феврале 1908 года для руководства дружиной был создан штаб самообороны, и Бакинский комитет открыто заявил о его существовании. Боевики остро нуждались в оружии, но Коба и тут нашел выход: связал боевую группу с моряками, и она совершила налет на флотский арсенал. В ходе расследования этого дела бакинская охранка живо интересовалась, кто такой Джугашвили, какую роль он играл в подготовке налета. По-видимому, им было что-то известно о деятельности Кобы, но далеко не все. Тем не менее последовало распоряжение о его аресте. И в конце марта 1908 года он был арестован — попался глупо, во время полицейской облавы. Началась новая полоса в жизни Иосифа — время почти непрерывных тюрем и ссылок. Революция была побеждена, и полиция всерьез принимала меры, чтобы ничто подобное в пределах Российской империи больше не повторилось.

 

Joomla templates by a4joomla