Глава 24
КАК УБИВАЛИ СТАЛИНА
А вот теперь можно поговорить и о великом правдолюбце Никите Сергеевиче Хрущеве и его знаменитом докладе на XX съезде партии, которым закончилась в нашей стране «мрачная эпоха сталинизма». Хрущеву мало было получить власть, мало расправиться с Берией — ему нужна была голова Сталина. Зачем? Тому несколько причин, и политических, и психологических, и личных.
Кто создавал культ Ленина? Кто сделал из этого удачливого политического авантюриста «гения всех времен и народов»? Культ Ленина создал Сталин. Зачем? Ясно зачем — чтобы на него опереться в своей работе, ибо всегда удобнее опираться на кого-то, чем на себя самого.
Кто создавал культ Сталина? Тоже ясно. Культ Сталина создал партаппарат. Зачем? С той же целью — чтобы на него опереться, освятить именем «живого бога» партию и себя, ибо всегда удобнее быть частью великого целого, чем частью просто какого-то целого. Культ Сталина нужен был аппарату для утверждения и упрочения своей власти.
А вот что такое «культ личности»? Кто придумал этот термин и с чем его едят?
Из Абдурахмана Авторханова
«Начало десталинизации и даже возникновение самого выражения "культ личности " ошибочно связывается с Хрущевым и XX съездом: впервые это выражение было yпотреблено через три месяца после смерти Сталина, когда Берия был фактически правителем страны».
Что самое интересное, этот факт как бы подтвержден: на Пленуме, который состоялся сразу после «ареста» Берии, среди прочих страшных грехов, его обвиняли и в этом. Бывший член Политбюро А. А. Андреев с ужасом говорил: «Он... начал дискредитировать имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека после Ленина... Я не сомневаюсь, что под его давлением вскоре после смерти товарища Сталина вдруг исчезает из печати упоминание о товарище Сталине... Появился откуда-то вопрос о культе личности...».
И сразу два вопроса: под чьим давлением что-либо могло попасть в печать или исчезнуть из печати? И кто первый заговорил о «культе»?
....Андреев возмущается, а Маленков на том же самом Пленуме вдруг заявляет: «Надо открыто признать... что в нашей пропаганде за последние годы имело место отступление от марксистско-ленинского понимания вопроса о роли личности в истории. Не секрет, что партийная пропаганда вместо правильного разъяснения роли коммуни-стической партии как руководящей силы в строительстве коммунизма в нашей стране сбивалась на культ личности... Вы должны знать, товарищи, что культ личности Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовали. Мы не имеем права скрывать от вас, что такой уродливый культ личности привел к безапелляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьезный ущерб делу руководства партией и страной».
Ему же, Маленкову, принадлежит и первое зафиксированное упоминание этого термина. Еще 10 марта на заседании Президиума он заявил: «В прошлом у нас были крупные ненормальности, многое шло по линии культа личности... считаем обязательным прекратить политику культа личности!»
Но не стоит думать, что за этими заявлениями стояло какое бы то ни было осуждение Сталина. Маленков всего лишь демонстрировал лояльность соратникам по Политбюро, показывая, что он, хотя и является председателем Совнаркома, ни в коей мере не претендует на роль Вождя. Он и не претендовал, он этой роли пуще огня боялся — но вдруг кто не так подумает?
Однако и Берия тоже говорил о культе личности — несколько позже, в мае, и тоже не как о сталинском преступлении, а как о форме власти. Более того, этим явлением был недоволен и сам Сталин, что не один раз фиксировали зарубежные исследователи, более объективные, чем наши. Культ раздражал Сталина безмерно, но сделать с ним он ничего не мог, все равно в каждом сложном случае головы соратников по Политбюро, все как одна, поворачивались в его сторону. Так что надо очень четко различать нападки на «культ личности» как явление и политическое уничтожение Сталина — это овощи совсем из разных огородов.
Что же касается исчезновения упоминания имени Сталина из печати, то печатью ведал отнюдь не Берия и не Маленков, а совсем другой человек — секретарь ЦК КПСС по идеологическим вопросам. В марте 1953 года их было целых два человека — П. Н. Поспелов и М. А. Суслов. «Указание» печати могли дать только они — значит, они его и дали. М. А. Суслову в то время был 51 год. Он профессиональный партаппаратчик, «родом» из ЦКК — РКИ, в 1939 году переходит в номенклатуру, став первым секретарем Ставропольского крайкома. В 1952 году введен Сталиным в тот самый, сформированный им Президиум ЦК. Второй же «идеологический» секретарь, П. Н. Поспелов -фигура куда более интересная. Несмотря на очень небольшую, всего в четыре года, разницу в возрасте, он относится совсем к другому поколению, нежели Суслов. Если последний принадлежит к числу «послевоенных» большевиков (вступив в партию в 1921 году), то партийный стаж первого исчисляется с 1916 года. А это, согласитесь, существенно. По профессии историк, Поспелов в 1940 -1949 годах был главным редактором «Правды». Опытнейший идеолог, без сомнения, политикой средств массовой информации в то время ведал он, а не малоопытный Суслов. И, строго говоря, то, что Сталина начали мало упоминать в газетах, — это правильный шаг. Писать о нем так, как раньше, было нельзя, а чтобы разработать новую идеологическую политику, требовалось время.
Так что начало «десталинизации» с Берией никак не связано. А вот что реально связано с ним и очень сильно затруднило существование Политбюро, так это процесс реабилитации невинно осужденных — в том, что касалось юстиции, да и вообще работы, Берия был человек-машина. Уже к концу апреля вышло на свободу более тысячи человек, арестованных, после войны,— в основном это были люди, занимавшие крупные посты. Кстати, в этом отношении бытует еще один устойчивый миф — то, что начало реабилитации связано со смертью Сталина и стало возможным только после его смерти. Но «после этого» не значит «вследствие этого» — на самом деле этот процесс был связан не со смертью Сталина, а с приходом Берии в органы госбезопасности, и доказательством тому— 1938 год, когда было точно то же самое, те же пересмотры дел и освобождения осужденных, а Сталин в то время был вполне жив и здоров.
Весть о том, что «оправдывают», мгновенно разнеслась по стране, и в ЦК, ЦКК, в прокуратуру валом пошли заявления и просьбы. После исчезновения Берии запущенный им процесс продолжался, все более ускоряясь, но пока еще не доходя до абсурда (до абсурда он дошел, когда за дело взялся Хрущев). Трудно сказать, сколько в нем было «доброй воли» новых властей и какими словами они поливали покойного «инквизитора», однако машина работала, так просто ее было уже не остановить. Приговоры отменялись один за другим — по «ленинградскому делу», по другим кампаниям. Начали потихоньку пересматриваться приговоры 1930-х годов. К концу 1954 года были реабилитированы около 10 тысяч человек, тоже в основном достаточно высокопоставленных.
Процесс все набирал и набирал обороты, и Президиум ЦК создал специальную комиссию, которая должна была изучить материалы о репрессиях. Председателем комиссии поставили Поспелова, (он же был и основным автором «доклада Хрущева»). Уже к февралю 1956 года комиссия представила доклад объемом в 70 машинописных страниц. После отставки Хрущева, когда к власти пришло новое поколение аппаратчиков, Поспелов, отставленный от ЦК, работал в Академии наук и, несмотря на политическую конъюнктуру, с огромным уважением отзывался о Сталине. Как же так — сталинист вдруг становится автором доклада, проникнутого такой ненавистью к «вождю народов»?
А так, что одно другому нисколько не противоречит. Анализ процесса, именуемого «массовыми репрессиями», не входит в задачу этой книги — даст бог, будет вторая, там и поговорим. Однако вкратце, в двух словах, можно сказать, что это явление чрезвычайно многослойное. Есть там дела реальные: о заговорах и шпионаже, политические процессы над твердокаменными оппозиционерами, дела о преступлениях зарвавшихся хозяев регионов и «поплывших» от власти совпартчиновников. Есть и дела фальсифицированные: сведение счетов в коридорах власти, подсиживание по службе, коммунальные склоки, писательское соперничество, клиническая психиатрия — подлость следователей и подлость доносчиков. А вот чего так и не удалось обнаружить — так это дел, состряпанных по указанию Кремля. Обратные примеры есть — когда по воле Сталина кого-то выводили из-под расстрела, а то и вовсе освобождали, но прямых —увы... И деятельность Поспелова ни в коей мере не является антисталинской - он всего лишь продолжил тот процесс пересмотра дел, который начали еще Сталин с Берией в 1938 году. Просто результаты его работы достаточно грубо передернули.
Что касается того факта, что Сталин несет личную ответственность за репрессии, — то она, конечно, есть, эта ответственность, в той мере, в какой глава государства отвечает за то, что происходит при нем в стране. В этом смысле и Николай Второй является виновником русской революции, однако Православная церковь его канонизировала, и знала за что. Но не в той мере и не в том смысле эту ответственность представил Никита Сергеевич Хрущев.
Вот конкретный пример жульничества, правда это нынешние историки постарались, но метод тот же. В докладе комиссии Поспелова говорится: «Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допроса арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Проводя массу необоснованных арестов, Ежов на совещаниях открыто заявлял, что он действует по указаниям сверху». Отсюда делается вывод о том, что репрессии направлялись Сталиным. Да, конечно, если представлять его в виде Господа Бога, который знает все, то так оно и есть. Но... как-то раз Феликс Чуев спросил у Молотова: как же так, вы ведь знали этих людей, знали, что они невиновны? И тогда у старика буквально вырвался крик души! Мол, передо мной лежало следственное дело, протоколы подписанные — что я должен был делать? А в самом деле — что он должен был делать? Что они все должны были делать, видя перед собой следственное дело с доказательствами вины? Как сказал тот же Молотов: «Вас бы на наше место!»
Что же касается Ежова, то что вы от него хотите? Чтобы он, отвечая на недоуменные взгляды подчиненных, говорил: «Я действую так, как моя левая нога захочет да как мой зам Фриновский за бутылкой подскажет?»
Если присмотреться, то в докладе можно очень четко разделить поспеловский текст и хрущевское вранье. По стилю, по лексике, по личной, желудочной какой-то ненависти к Сталину. Но не надо, опять же, романтических предположений — отнюдь не личная злоба стала причиной появления этого документа. То есть и личная злоба тоже, конечно, но Никита Сергеевич много лет смирял себя, будучи верным соратником Сталина и, если бы нужно было, он смирял бы себя и дальше. Ничего бы не было, если бы появление этого доклада не было выгодно тем, кто пришел к власти.
Как вспоминает Хрущев, причиной того, что пресловутый доклад был прочитан перед съездом, стала совесть. «На нашей совести, — мучался он, — останутся сотни тысяч расстрелянных людей, две трети состава Центрального Комитета, избранного на VII партийном съезде. Редко, редко кто удержался, а так весь партийный актив был расстрелян или репрессирован. Редко кому повезло, и он остался живым...»
И вот, во время одного из перерывов, он начал уговаривать членов Президиума ЦК предать гласности записку Поспелова. «Как быть с расстрелами, арестами? Кончится съезд, и мы разъедемся, не сказав своего слова. Ведь мы уже знаем, что люди, подвергшиеся репрессиям, были невиновны... Это честные люди, преданные партии, преданные революции..» Ну и так далее. На него набросились с возражениями, говорили об авторитете партии, страны — но Хрущев был непоколебим: «Скрыть ничего невозможно. Люди будут выходить из тюрем, приезжать в города к родным. Они расскажут своим родственникам, знакомым, друзьям, товарищам все, как было. Достоянием всей страны, всей партии станет то, что те, кто остался в живых, были невинно репрессированы. Люди отсидели 10—15 лет, а кто и больше, совершенно ни за что...» Ну и в итоге он переломил всех, уговорил всех и выступил с докладом.
Впрочем, не надо обольщаться на предмет совести — перед нами явно одна из очередных «сказок дедушки Никиты». «Мы уже знаем, что они были невиновны» — можно подумать, Хрущев не знал этого тогда, когда раскручивал репрессии в Москве, а потом на Украине. А если Хрущев не знал, что второй секретарь Московского обкома (к примеру) на самом деле невиновен, то откуда мог знать это Сталин?
Как на самом деле проходили репрессии, члены тогдашнего Политбюро знали превосходно. У них были совсем другие мотивы. При внимательном прочтении даже и хрущевского текста великолепно видно, что отнюдь не муки совести послужили причиной доклада, а тот факт, что пошел процесс реабилитации и теперь ничего нельзя скрыть. Именно реабилитация невинно осужденных заставила предать гласности эту сторону жизни Советского Союза. Потому что если бы не она, то кто бы поверил свидетельству репрессированных, что те сидели ни за что? (Да поговорить с нынешними отсидевшими по уголовным делам — из них девять человек из десяти осуждены «ни за что», по ошибке.) И только факт официальной реабилитации позволял освобожденным зэкам говорить о своей невиновности. Спасибо Лаврентию Павловичу Берии, запустившему этот процесс. Неужели кто-то думает, что Хрущев, у которого руки были по локоть в крови этих самых «соратников», допустил бы реабилитацию, если бы ко времени его воцарения процесс не стал необратимым, так что надо было срочно отмазываться?
И второе — ведь в этих дебатах нет ни слова лично о Сталине. Предлагается предать гласности факт необоснованных репрессий — только и всего. Но тут неизбежно встает один из «вечных» русских вопросов — «кто виноват?» Что могли ответить на это недавние правители той самой страны, где все это совершалось? Да свалить все на мертвого, только-то и делов! Как говорил писатель Владимир Крупин по этому поводу: «Доклад Хрущева на XX партийном съезде был вовсе не для того, чтобы разоблачить культ личности Сталина, а для того, чтобы свалить всю вину только на Сталина. Ворье закричало: «Держи вора».
И вот тут-то и понадобился «культ личности» — сказка об абсолютной диктатуре в кремлевских «верхах», о том, что противление Сталину могло стоить жизни. Иначе как объяснить, что Политбюро, коллегиальный орган, позволило развернуть такую кампанию? Вы-то, родимые, куда смотрели?
Забавная мелочь о нашем радетеле «за правду». Ведь Даже в «муках совести» — вы заметили, о ком говорил Хрущев? Крестьянин по происхождению — вспомнил ли он о крестьянах? Рабочий по профессии — вспомнил ли о Рабочих? Нет, Никита Сергеевич говорил о вполне определенной категории репрессированных — о партийном активе. Именно они терзали его совесть, именно их он не мог простить Сталину. О крестьянах вообще ни слова, да и остальные его не слишком-то волновали. В этом основная суть «десталинизации» и борьбы с культом личности — извиниться перед репрессированными партаппаратчиками, их женами и детьми, извиниться и... заполучить их в свой лагерь. Они были очень и очень нужны Хрущеву и компании.
После того как в сентябре 1953 года Хрущев стал Первым секретарем ЦК, его команда могла устраивать первый банкет — наконец-то они пришли к власти. Но эта власть пока что была чрезвычайно шаткой, по нескольким причинам. Первая заключалась в масштабе личностей партийной верхушки. Практически все отмечают, что ближайшие соратники Сталина были людьми мелкими для занимаемых ими постов — мелкими именно как личности. Вот только выводы из этого делают, как всегда, фрейдистские — что снедаемый жаждой величия Сталин специально окружал себя пигмеями. Но так ли это? Увы, он терпеть не мог послушных и безынициативных людей, сам страдал от таких соратников и всячески третировал покорных ему «слабаков» — но ничего не мог сделать. Сталинское окружение было отборным, это были сливки, лучшие из тех, кого мог предоставить ему партийный аппарат, самые надежные и работоспособные. Уж какие были, такие были... Так что первая и основная проблема новой власти была — самоутверждение, доказательство своего права занимать место во главе государства. И тут ничего лучше «культа личности» было просто не придумать. Мол, да, Сталин был великим — но он был и великим злодеем. Да, мы — маленькие, может быть, не очень умные, но мы принесли вам освобождение... Как любимый герой нашей детворы старик Хоттабыч на арене цирка создавал и разрушал воздушные замки, так и «старик Сергеич» на глазах изумленного народа торжественно разрушил тюрьму, о существовании которой оный народ не ведал и ведать не мог, поскольку волшебник от политики ее непосредственно перед тем усилием мысли создал. Реальные тюрьмы остались в неприкосновенности, продолжались и необоснованные репрессии, по сфальсифицированным делам — три примера таких осуждений приведены в этой книге: генерал Власик, Василий Сталин, Берия, но есть и другие, и много...
Вторая проблема была — на кого опереться. Опора сталинского режима — народ — мало подходила для Хрущева и компании. К этой публике, оседлавшей тогдашний СССР, больше всего подходила фраза, оброненная Сталиным по поводу Булганина: «Он сидит на коне, как начальник Военторга». А народ, он ведь не слепой... Хрущевскому режиму нужна была своя база, пусть не такая большая, но надежная и преданная. Как и где ее взять? А тут он просто, практически даром, получал себе социальную базу, маленькую, но чрезвычайно активную. Во-первых, на сторону Хрущева автоматически становились репрессированные аппаратчики, выпущенные из лагерей и реабилитированные, а также члены их семей. Это была хорошая команда, опытная, образованная и накопившая много ненависти к режиму, который их посадил, а если немножко помочь детям репрессированных получить высшее образование и занять хорошие посты, то будет и энергичная образованная смена. Чувство семьи, личная преданность — очень полезные в политике вещи. Это сказалось в 1990-х годах, когда и сам Хрущев давно умер, — ибо вторую реабилитационную волну проводили как раз дети «детей Арбата», занявшие к тому времени хорошие посты.
Во-вторых, на стороне Хрущева оказывались диссидентствующие интеллигенты — они всегда на стороне критики и разрушения, иначе не умеют. Публика это немногочисленная, но владеющая словом и местом в СМИ, а поэтому крайне полезная. И наконец, на все это покупалась молодежь, всегда ждущая перемен. А молодежи было много. В 1953 году около 60% населения страны составляли люди до 30 лет — война постаралась. Так что выгодно, крайне выгодно было Хрущеву все это проводить. Но и причина для личной ненависти у него тоже была.
ЗАГАДОЧНАЯ СУДЬБА ВАСИЛИЯ СТАЛИНА
Это очень хорошо, когда тебя кто-то любит. Юрий Мухин неравнодушен к Берии, оттого-то, не поверив в образ монстра, начал копать и накопал столько всего, что совершенно изменил представление о нем. К Иосифу Сталину сейчас хорошо относятся многие, поскольку ветер истории постепенно сдувает мусор с его могилы. А вот Николай Зенькович любит Василия Сталина, чем-то очаровал его лихой и отважный летчик, и он не поверил в официальную версию его жизни и смерти, начал копать и тоже много всякого накопал.
Зенькович, настоящий исследователь, начал с проверки аксиоматики, усомнившись в вещах, которые считались общеизвестными, — в том, что Василий Сталин незаслуженно стал генералом, что он был законченный алкоголик, что после освобождения из тюрьмы спился и умер от водки. Об этом, в частности, пишет и Светлана — вот только откуда это известно ей, практически не общавшейся с братом и вообще не видевшаяся с ним после тюрьмы?
Как сложилась судьба Василия после смерти отца? Вариант Светланы Аллилуевой: «Он сидел на даче и пил. Ему не надо было много пить. Выпив глоток водки, он валился на диван и засыпал... В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно — на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, — что не так лечили, не так хоронили...
Его вызвали к министру обороны, предложили утихомириться. Предложили работу — ехать командовать в один из округов. Он наотрез отказался, — только Москва, только авиация Московского округа — не меньше! Тогда ему просто предъявили приказ: куда-то ехать и работать там. Он отказался. Как, - сказали ему, - вы не подчиняетесь приказу министра? Вы что же, не считаете себя в армии? -Да, не считаю, - ответил он. Тогда снимайте погоны -сказал министр в сердцах. И он ушел из армии. И теперь уже сидел дома и пил - генерал в отставке...».
Если верить Светлане, тут начальство Василия проявляет верх милосердия: за неподчинение приказу могли ведь и под трибунал отдать. Конечно, это было бы нелепо и вызывающе — сына Сталина под трибунал! Но, с другой стороны, судить сына Сталина по статье 58-10-это что, не нелепо? Ему вменили «антисоветскую агитацию и пропаганду» за то, что он-де «высказывал клеветнические измышления в отношении высшего руководства страны по поводу организации похорон его отца».
Но на самом деле не он ушел из армии, а его 26 марта уволили в запас, без права ношения военной формы, за «морально-бытовое разложение» (если за то, что вытворял Василий, увольнять, то СССР остался бы без армии! Помните фильм: «Анкор! Еще анкор!»?). А 28 апреля его арестовали, по версии той же Светланы, за то, что он совсем «потерял голову» — пил, поносил всех, общался с какими-то иностранцами. И тут же автоматически запускается версия, что арестовал его Берия. За что? А не любил! Ненавидел Сталина и ненавидел его сына. Как же так — целовал руку отца перед смертью, а после смерти уничтожал сына? А вот такой он, гад, двуличный...
...Сперва насторожил маленький фактик, приведенный Зеньковичем. Ссылаясь на «заслуживающие доверия источники» — а у этого въедливого исследователя они действительно заслуживают доверия! — он говорит, что друзья-летчики предупредили Василия о грядущем аресте. («Никто не знает, естественно, что думал в те мгновения Василий Сталин, но одна мысль пронеслась в его голове наверняка: «Дядя Лаврик, дядя Жора! Предали, мерзавцы!»103 - такова реакция автора.) Василий привел в порядок свои бумаги, застрелил любимую овчарку и стал ждать. А наутро пришли «бугаи-чекисты»...
Но что-то зацепило меня в этом эпизоде, что-то здесь было не так... Откуда «друзья-летчики» могли знать о грядущем аресте Василия? Они что, имели друзей-собутыльников на Лубянке? Ой ли, ведь военные и чекисты сильно друг друга не любили, если не сказать ненавидели... А вот в военной прокуратуре у них собутыльники наверняка были. И, если арест планировало военное ведомство, которое имеет свою юстицию, тогда другое дело, тогда все сходится.
Кроме того, Зенькович пишет, что Василия Сталина реабилитировала Военная коллегия Верховного суда России по протесту Главной военной прокуратуры.104 И вспомнился мне случай из детства, когда мы с подружкой тщетно пытались упросить военный патруль забрать вконец распоясавшегося соседа-алкоголика. «Военный? — спросили двух перепуганных девчонок патрульные. — Нет? Тогда мы не имеем права!» В этот момент я на всю жизнь поняла, что у армии своя юстиция. Конечно, если Василий был уже в отставке, то его вполне могло арестовать и МВД. Но простая логика говорит, что, коль скоро протест приносит военная прокуратура, значит, и арестован он был по представлению военной прокуратуры. Ведь его судили не только за «антисоветскую агитацию» — в то время, когда уже запущен «реабилитанс», это ненадежное обвинение, особенно когда судят убитого горем сына за высказывания по поводу похорон отца. Ему тут же пришили и злоупотребление служебным положением, и преступную халатность, и эти материалы, даже если арест проводило ведомство Берии, могли быть получены только с подачи военной прокуратуры. Что должно было делать МВД, получив их? А в самом деле, что должно делать МВД, получив такую информацию?
Но тогда при чем тут «дядя Лаврик» (Берия) и «дядя Жора» (Маленков)? Совсем другой человек вырисовывается за этим делом. Николай Александрович Булганин, нарком обороны. А за ним — друг и соратник Никита Сергеевич!
Василия Сталина судили, дали срок восемь лет. Почему не десять? Где-то в истории СССР уже встречался этот срок — восемь лет...
ЗАГАДОЧНАЯ СУДЬБА ЛЕОНИДА ХРУЩЕВА
Про сына Хрущева Сергея известно всем. Про его старшего сына Леонида до последнего времени мало кто знал, и только когда началось время раскапывания секретов, о нем заговорили. Вроде бы Леонид погиб на фронте. Но, что странно, в своих мемуарах отец героя не отразил не только героической гибели, но и вообще факта существования старшего сына. Младший сын Хрущева Сергей позже рассказал, что Леонид начал войну в бомбардировочной авиации, воевал, был ранен в ногу, после ранения добился перевода в истребительную авиацию и в 1943 году погиб. Точнее, пропал без вести, поскольку из боевого выпета не вернулся. Командующий фронтом вроде бы предложил послать в район падения самолета поисковую группу, но Хрущев отказался — не надо, мол, рисковать другими жизнями.
Но, что странно, вскоре в Куйбышеве арестовали жену Леонида Любу —на свободу она вышла только в 1950-е годы. По утверждению Сергея Никитича, арестовали ее за сотрудничество с иностранной разведкой, «не то английской, не то шведской» — абсурд, мол, обычное беззаконие того времени. Их годовалую девочку Юлю старшие Хрущевы взяли к себе, и она стала считаться их дочкой, поскольку девочке будто бы не нравился статус внучки. После освобождения (и реабилитации!) матери Юли Хрущев совершенно не интересовался ее судьбой. Они случайно встретились где-то в конце 1960-х, на каком-то семейном вечере, Хрущев сухо сказал ей: «Здравствуй, Люба!» — и на этом все их общение закончилось. Ой, что-то тут нечисто!
Есть в этом деле еще один свидетель — Молотов. В беседах с Феликсом Чуевым он говорил, и не один раз говорил, беседы Чуева составлены из многих встреч:
«Сталин сына его не хотел помиловать, Хрущев лично ненавидел Сталина...».
«У него сын был вроде изменника. Это тоже о нем говорит..».
«Озлобление на Сталина за то, что его сын попал в такое положение, что его расстреляли фактически. После такого озлобления он на все идет, только бы запачкать имя Сталина.
— Никита от сына отказался, да?
- Да».
Молотов врет? Ой, едва ли, на протяжении сотен страниц он производит впечатление честного человека, даже порой во вред собственной репутации. ... Так что же получается — у Хрущева были личные счеты со Сталиным, который не хотел помиловать его сына-изменника, так что сына расстреляли? Увязывается с этим и странная «посадка» хрущевской невестки — не за шпионаж, а как «ЧСИР» (член семьи изменника Родины)105, понятно и то, что внучку Хрущевы не просто взяли на воспитание, но и удочерили. Все связывается. Но что такое вышло с Леонидом?
Зенькович честно собрал все свидетельства — от тех, кому можно доверять, до сказок «возлевождиста» Красикова. Действительно, сын Хрущева Леонид, гражданский летчик, с началом войны пошел на фронт, в бомбардировочную авиацию. Хорошо воевал, получил серьезное ранение в ногу, лечился в Куйбышеве. Степан Микоян, сын Анастаса, который был там его приятелем, рассказывал своему сыну (с ним и беседовал Зенькович), что Леонид Хрущев имел знакомого на ликеро-водочном заводе — со всеми вытекающими оттуда последствиями. Ребята очень хорошо в Куйбышеве веселились. Микоян вскоре уехал, а потом от общего знакомого узнал, что Хрущев по пьянке убил человека. Какой-то морской офицер подначил его на спор стрелять по бутылке, которую поставил на собственную голову. Со второго выстрела «Вильгельм Телль» попал ниже цели. Его судили и дали восемь лет с отбытием на фронте, и дальше судьба Леонида неясна. Вроде бы его направили в истребительную авиацию, и он вскоре пропал без вести, о чем даже есть свидетельства воевавших с ним товарищей.
Мог ли Молотов иметь в виду этот инцидент со стрельбой? С одной стороны, вроде бы есть подтверждение — Евгений Яковлевич Джугашвили, внук Сталина, в свое время интересовался этим случаем и установил, что Хрущев приезжал в Москву просить Сталина спасти сына от наказания. Тогда Сталин спросил:
— Вы ходатайствуете о своем сыне как член Политбюро или как отец?
— Как отец.
— А вы думали о том отце, сына которого убил ваш сын? Что он скажет?
Но ведь тогда Леонида не расстреляли. Тот же Евгений Яковлевич выяснил, что сын Хрущева отправился в штрафбат, потом попал в плен, стал сотрудничать с немцами. Это выяснилось, партизаны, по указанию Сталина, выкрали Леонида и переправили на нашу сторону. Когда начальник Центрального штаба партизанского движения Пономаренко доложил Сталину, что задание выполнено, и попросил самолет, чтобы доставить пленного в Москву, тот будто бы ответил: «Не надо рисковать еще одним офицером, судите Леонида Хрущева на месте». И того расстреляли.106
Естественно, такую судьбу сына Хрущев не афишировал, а придя к власти, сделал все возможное, чтобы замести следы. Нельзя сказать, что эта версия на сто процентов достоверна, но с глухими упоминаниями Молотова она вполне вяжется.
И есть тут некое зловещее совпадение — восьмилетний срок Василия Сталина и восьмилетний срок Леонида Хрущева. Хрущев ненавидел Сталина, ненавидел его лично, какой-то желудочной, неукротимой ненавистью, сквозящей между строк всего, что Никита Сергеевич говорил и писал о нем. И как хотите, но такая посмертная месть именно в его духе — дождаться смерти льва и расправиться с беззащитным львенком, при этом получая особое Удовольствие от совпадения сроков заключения. Ну и конечно, до старости дожить Василию не светило. И дело тут не только в судьбе Леонида. Характер сын Сталина имел неукротимый и был опасен, поскольку напрочь отказывался отречься от отца. Отказывался сменить фамилию, отказывался молчать, как молчала Светлана. Может быть, он и немного знал про судьбу Сталина, зато много знал про собственную судьбу. А за делами Советского Союза следило много глаз, и если даже Василий не стремился к общению с иностранцами, то иностранные журналисты и прочие «агенты империализма» не могли им не интересоваться. Он должен был замолчать навсегда — и замолчал, а Хрущев полностью сквитался за сына. Если эта версия и не достоверна, то не менее вероятна, чем самая правдоподобная из прочих. По крайней мере, месть женам и детям, когда глава семьи уже не может за них вступиться, — это самое обычное дело, сплошь и рядом такое случается в быту, в семьях и коммуналках — а политики что, не люди?
Так что, как видим, причин у «десталинизации» было достаточно: и политических, и психологических, и личных. Страна должна была «узнать правду». Как отнесется страна к этой «правде» — партийную верхушку не интересовало. Как надо, так и отнесется. Не сможет — научим, не хочет — заставим.
Если делать все по правде, то логично было бы провести после съезда массовую амнистию политзаключенных — в конце концов, эти люди давно свое отсидели. Но ничего подобного не произошло. Вместо амнистии начался процесс массовой реабилитации. Какая разница? Разница в скорости. Амнистированный возвращался к нормальной жизни и, если считал себя невиновным, мог добиваться реабилитации. А хрущевский «реабилитанс» проводился следующим образом: было создано без малого сто специальных комиссий-«троек», в состав которых входили работник прокуратуры, представитель ЦК КПСС и один из реабилитированных членов партии. «Тройки» имели право проводить реабилитацию, помилование и снижение сроков заключения. Они выезжали в лагеря и там начинали работу. Дела разбирались поточным методом: беседа с заключенным и беглое знакомство с его делом.
Любопытен сам порядок реабилитации. Вы думаете — по алфавиту? Как бы не так! Сначала рассматривали дела бывших членов КПСС, покончив с ними, принялись за беспартийных. Получили свободу бывшие члены других партий. Затем взялись за реабилитацию — правда, уже не «тройками», а более серьезными органами — тех, кто сидел за сотрудничество с немцами. А «церковникам», к примеру, рассчитывать было не на что, новая власть была еще большим врагом церкви, чем старая.
Говорить о беспристрастности таких комиссий смешно и несерьезно. Но если бы дело только в этом. В конце концов, освобождение — не посадка, помилование виновного — не осуждение невинного, пусть люди порадуются свободе. Но комиссии не просто реабилитировали осужденных, они реабилитировали их навсегда. После рассмотрения «тройкой» дела уничтожались, и в папке с надписью «хранить вечно» оставался только приговор первого суда и справка о реабилитации, так что проверить правильность работы комиссии уже не было возможности. Стоит ли говорить, что при таком социальном заказе и таком порядке работы комиссий репрессии 1930-х годов стали выглядеть полностью необоснованными, что и требовалось доказать. Стеснялись оправдывать лишь тех, чьи дела могли привлечь особое внимание или быть проверены в Москве — в этом случае им предлагалось добиваться реабилитации самостоятельно. Но и тогда она почти неизменно следовала за обращением.
Проводя массовую реабилитацию, власти тем не менее не были заинтересованы в правде. Поэтому, в отличие от процесса реабилитации конца 30-х годов, не привлекались к ответственности следователи, фальсифицировавшие процессы. По возможности оставались в тайне имена доносчиков — а ведь без доносов не было бы и репрессий. Это надо понимать: без доносов массовых репрессий вообще бы не было. Но если глубоко копать, то слишком многое можно выкопать. И глубоко не копали - ровно настолько, чтобы можно было впихнуть в образовавшуюся яму прежний культ и гордо воцариться на его обломках в позе освободителя.
Однако и с этим не очень-то получалось. Понадобились усилия двух реабилитационных волн, чтобы в народе прочно утвердился образ злодея Сталина, идущего по колено в невинно пролитой крови.
Доклад Хрущева съезду, прочитанный 25 февраля 1956 года, считался закрытым и не стенографировался. Но практически сразу же - 5 марта - он был обработан, напечатан тиражом в несколько тысяч экземпляров и разослан на места по партийным каналам, точно по тому же рецепту, что и «дело Берии». Разница была только в том, что теперь его не давали в руки по списку, а зачитывали на партийных собраниях. «Я хорошо помню эти дни, — пишет историк Рой Медведев. — В небольшой сельской школе Ленинградской области, где я работал директором, было получено предписание собраться всем учителям на следующий день в 4 часа дня в "красном уголке" соседнего кирпичного завода. Сюда пришли также многие работники завода, руководители соседнего совхоза и колхоза. Только меньшая часть собравшихся состояла в КПСС. Собрание открыл работник райкома партии. Он сказал нам, что прочтет полный текст секретного доклада Н. С. Хрущева на XX съезде партии, но не будет отвечать на вопросы или открывать прения. Никто из нас не должен делать никаких записей. После этого началось чтение небольшой брошюры, которое продолжалось несколько часов. Все мы слушали доклад внимательно, безмолвно, почти с ужасом...»107
Все тот же рецепт — отсутствие печатного текста, чтобы нельзя было подумать и сопоставить, запрет на вопросы и обсуждение, чтение вслух без права записывать, так что в памяти оставалось немногое, а в таких случаях запоминаются чисто эмоциональные моменты. Как это видно профессионалу СМИ, как видно! Но народ не относился к числу профессионалов СМИ и принял эту амальгаму, в котором правда тщательнейшим образом перемешана с ложью, за чистую монету. Результаты этой операции были ужасны, причем лишь малая часть их проявилась сразу — как при радиационном поражении, когда изменения происходят годы и годы, и не в одном поколении.
Желаемой реакции удалось отчасти добиться лишь в больших городах, в интеллигентской среде. В глубинке народ безмолвствовал, хотя известны случаи самоубийств после таких собраний. Интересно вспоминал то время М. С. Горбачев. Когда пришел доклад, секретарь райкома партии по идеологии разволновался. «Народ осуждения культа личности не принимает», — сказал он Горбачеву.
Тот и сам много ездил по организациям, встречался с людьми. Лишь у небольшой части — в основном это была самая зеленая молодежь или люди, пострадавшие от репрессий, -доклад нашел отклик. Другие просто ничему не верили. Кое-кто верил, но спрашивал: зачем это было сделано, зачем говорить вслух на всю страну? А больше всего поразило молодого комсомольского секретаря мнение самого простого народа, низов. Там говорилось: наказаны Сталиным были те, кто притеснял народ. Ведь на самом-то деле не так много времени прошло с тех пор — всего каких-то двадцать лет, и люди помнили, кого арестовывали, хоть и не всегда знали, почему и за что. Запомним это — пригодится...
Но все это еще были цветочки. В Грузии произошли массовые волнения, людей разгоняли с применением оружия, танков, были человеческие жертвы. В отделении Грузии от России в 1990-е годы не последнюю роль сыграли откровения Хрущева - грузины так и не простили покушения на Сталина.
Естественно, пресловутая «секретность» была фиговым листочком: практически сразу же доклад Хрущева попал за границу, где был широко растиражирован средствами массовой информации. «Рассказывают, что шеф ЦРУ Аллен Даллес тогда воскликнул: «Даю за текст доклада миллион долларов! Это будет первый гвоздь в могилу коммунизма!» Но никаких миллионов не понадобилось. Все произошло гораздо проще и дешевле: после опубликования доклада заполучить его текст было делом техники. Что и проделал репортер польского информационного агентства «ПАП» Виктор Граевский. 4 июня текст доклада появился на страницах «Нью-Йорк тайме», а два дня спустя — в парижской «Монд». Хрущев в воспоминаниях писал: «Помню, как меня спросили тогда журналисты, что, мол, вы можете сказать по этому поводу? Я ответил им, что такого документа не знаю и пусть на этот вопрос отвечает разведка США. А как я должен был ответить, если речь шла о секрете?» Тоже мне, хранители тайн!
За границей доклад отозвался волнениями 1956 года в Польше и в Венгрии. Тогдашний глава венгерского государства Матиас Ракоши сказал послу СССР Андропову: «То, что вы натворили на своем съезде, — беда. И я еще не знаю, во что она выльется и у вас, и у нас». Во что она вылилась в Венгрии, известно, однако менее известно, что к событиям в этой стране американская разведка готовилась с 1954 года (интересно, откуда они знали?!). Начался массовый выход из коммунистических партий на Западе, резко осложнились отношения с Китаем на Востоке. СССР и социалистическая система потеряли опору среди населения западных стран и международный авторитет.
Внутри страны тоже существовали проблемы. Как говорили в народе: «Был культ, но была и личность!» Разрушив «культ», поставив ногу на голову поверженного памятника, преемники Сталина теперь должны были показать, на что они способны. А вот это оказалось куда труднее, чем критиковать предшественника. Сами они ничего путного так и не сумели. Не смогли сохранить то «стальное единство руководства», о котором говорилось на похоронах Сталина, — соратники, на глазах у всей страны, по очереди вышибали друг друга из Кремля. Сначала Маленкова, Молотова, Кагановича и иже с ними, затем выкинули Жукова, потом пришел черед и самого Хрущева. Не смогли создать новую систему управления страной — послесталинская система упорно воспроизводила все тот же «культ личности», но теперь это были личности сереньких генсеков, волей случая попавших на Олимп, на потеху всей стране и всему миру.
Хрущев до сих пор так и остался в памяти потомков «творцом XX съезда» — ничего другого за десять лет своего правления он так и не сумел добиться. За что ни брался этот человек — все проваливалось. Безумное и бессмысленное освоение целины, вместо того, чтобы вкладывать деньги в существующее сельское хозяйство, отозвалось разорением деревни, а из целинной авантюры так ничего и не вышло. Через несколько лет освоители загубленных земель разъехались на все четыре стороны, и Россия, впервые за всю историю своего существования, начала ввозить хлеб.
Космическая программа? Неужели кто-то думает, что ее начал Хрущев? Как будто можно сделать такое дело за четыре года! Уничтожение приусадебных участков в деревне, окончательно довершившее ее разорение, гонения на церковь — единственное возможное спасение для сломленного народного духа. Усилия Никиты Сергеевича на международном поприще сделали из нашей страны общемировое посмешище — отныне и до самого конца существования СССР международный престиж державы держался исключительно стараниями давно покойного Лаврентия Павловича, основываясь на страхе перед советской атомной бомбой.
Партийная верхушка почти сразу же поняла, что натворила. Уже в апреле критика Сталина стала резко пресекаться. «Правда» перепечатала без комментариев статью из китайской «Женьминь жибао», где говорилось, что заслуг у Сталина гораздо больше, чем ошибок (собственной статьи растерявшиеся идеологи написать не сумели, спрятались за спину китайцев). Однако было уже поздно, слово — не воробей. Процесс «десталинизации» шел с переменным успехом всю хрущевскую оттепель, то затухая, то разгораясь, пока новое поколение партаппаратчиков, придя к власти, не свернуло его. Никакой другой идеологии они придумать так и не смогли, эта задача оказалась им не по уму, «реабилитировать» Сталина тоже не посмели. А между тем замшелый, еще сталинских времен культ Ленина все меньше выполнял свою задачу, страна, лишенная идеологической опоры, гнила со страшной скоростью, пока в начале 1990-х годов вслед за Сталиным не отправилась в небытие и сама КПСС. И едва ли ветер истории станет сдувать мусор с ее могилы, ибо КПСС — это был культ, но далеко не личность.
ПОСТСКРИПТУМ
И все это было, и быльем поросло, и зачем ворошить? У нас теперь совсем другая жизнь, что может быть общего? Ан может, как оказалось. Каждая следующая эпоха стоит на плечах предыдущей, и если хотя бы один этаж выбит, то начинает шататься все здание. Сколько бы лет ни прошло, пока мы не поймем, какими мы были, мы не поймем и какие мы есть. Это доказывает огромный интерес к сталинской теме. Когда я писала эту книгу, мне помогали все, кто узнавал об этой работе, даже если узнавал случайно, и никто не отказал в помощи — люди тянутся к информации об этой эпохе, инстинктивно угадывая, что здесь что-то не так...
Это первое. А второе — эту историю надо ворошить ради справедливости. Великий человек должен считаться великим, честный — честным, хороший — хорошим. Эта книга начиналась просто как биография Сталина, не более того. Но чем больше я узнавала об этом человеке, тем лучше и лучше он становился в моих глазах, и тем отвратительней выглядела вся эта вакханалия, которая вот уже пятьдесят лет никак не может утихнуть. И ведь люди до сих пор питаются этой давно протухшей дезой, она стала уже не информацией, а культом, у многих и отношение-то к ней религиозное, до смешного. Иной раз не знают, как настоящая фамилия Сталина, кем он был в государстве, умер до полета Гагарина или после, даже о репрессиях не знают, есть и такие среди молодежи, одно лишь твердо знают - что он мерзавец и антисемит.
На небе, конечно, всем воздастся, но, как говорит поговорка, «На Бога надейся, а сам не плошай», и неплохо бы, чтобы воздавалось не только на небе, но и на земле. А для кого история - предмет веры, тот может не читать. Как наказано было в 1610 году отправлявшемуся в Польшу российскому посольству: «С поляками о вере не спорить!».