Глава 22
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СМЕРТИ НЕ ВЫЯСНЕНЫ
(Продолжение)
Из мифологии:
Есть предположение, что Сталина устранили: у него было высокое давление, и вечером ему подмешали в пищу тогда редкое, а ныне распространенное средство для гипотоников, поднимающее давление. Эффект был острым, но картина не такой, как при инсульте, когда смертельный исход если наступает, то через два часа после начала приступа. Между тем даже с момента, когда почувствовали неладное, до приезда дочери и членов Политбюро прошло не менее 6 часов.
Кто мог задумать и осуществить устранение Сталина? Только Берия. Он был уже обречен и понимал это, но еще имел в своих руках большую власть.
В конце 50-х годов весьма осведомленный человек — сын генерала МГБ, писатель Евгений Д. — утверждал, что Берия, чувствуя затягивавшуюся вокруг его горла петлю, отравил Сталина.
Шофер Маленкова якобы со слов своего хозяина рассказывал:
«Когда Сталин заболел, врач приготовил ему воду с лекарством. Стакан с этой водой понес Сталину Берия и по дороге туда что-то насыпал. Берия вернулся из- комнаты Сталина и сказал, что Сталин умер.
Отдыхая в санатории в последний год жизни, Поскребышев шепотом говорил: «Сталина убили. Когда он упал с инсультом, Берия прислал новых охранников, и они мешочками с песком били Сталина по голове, чтобы усилить кровоизлияние в мозг».
Слухи об убийстве Сталина Берией подкрепляются такими соображениями, высказывавшимися разными людьми.
Берия уже находился в опале. Мимо него шли многие важные дела, в том числе дело врачей, хотя в его руках все еще находилась большая власть. Используя ее, он добился того, что Сталин отстранил начальника личной охраны генерала Власика. Это повлекло за собой замену всех старых охранников Сталина новыми.
Берия радостно воспринял смерть Сталина и воскликнул у еще не остывшего тела: «Тиран умер!».
Многие предполагают, что Сталин был отравлен, некоторые же отвергают эту версию и утверждают, что старому и перенесшему инсульт Сталину кто-то из охраны по указанию Берии дал сильный подзатыльник. Этого оказалось достаточно, тем более что толчок был действием не только физическим, но и психологическим: чувство страха постоянно жило в сознании подозрительного Сталина. Утверждают, что высшие круги НКВД уже после ареста Берии давали подписку о неразглашении этого дела, ибо оно могло вызвать лишь смятение в умах и смуту.
В. Молотов. Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено. Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что другие не особенно твердо стоят?
Ф. Чуев. Западные радиостанции подробно рассказывали о «деле врачей», что суд над ними должен был состояться пятого марта, и как раз в этот день умирает Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.
В. Молотов: Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь того мнения, что Сталин умер не своей смертью. Ничем особенно не болел. Работал все время... Живой был, и очень... Что Берия причастен к этому делу, я допускаю... Он сыграл очень коварную роль.
Несколько выше, пытаясь восстановить события ночи с 28 февраля на 1 марта, я высказала предположение, что Сталину могло стать плохо в присутствии кого-либо из задержавшихся соратников — любого, кроме Берии. Почему кроме него? Да потому, что властолюбие, коварство и прочие ужасные свойства натуры — это все романтика, в том смысле, что в духе дешевого романа. Для убийства необходим в первую очередь сильный и реальный мотив, а как раз Берия, единственный из всех, не имел мотива желать Сталину смерти. То, что вождь решил под старость, неясно из каких соображений, перебить всех прежних соратников, — версия, конечно, красивая, да один у нее недостаток — уж очень она, опять же, романтична. Мотивы где? Зачем ему это надо? Чтобы, в свою очередь, объяснить это притянутое за уши объяснение, придумали паранойю, но где хотя бы одно свидетельство, позволяющее заподозрить Сталина не то что в паранойе, а даже в минимальном помрачении разума? Не считать же свидетельством тот факт, что психиатр Бехтерев, посетив Сталина, весь вечер молчал...
Глупо все это придумано, глупо и неумело. Да и как Сталин мог это сделать, даже если бы и пришла ему такая фантазия? Каким способом? Чьими руками? Нет, теоретически он мог это сделать руками Берии, назначив его министром госбезопасности и дав указания раскрутить дела на всю партийную верхушку, — но в этом случае мотив отравить Сталина у Берии приближается к минус бесконечности. А если Сталин, как хотят нас уверить, решил уничтожить и Берию тоже, то повторим вопрос — какими силами и чьими руками? Ибо слухи о сталинском всесилии, скажем так, несколько преувеличены.
А вот что настораживает — так это ритуальные пинки в сторону Берии, причем пинают его абсолютно все. Само по себе это не удивительно — к тому времени, как писались все эти мемуары, он был давно мертв и физически, и политически, за него некому было вступиться, так что на этот дважды труп можно валить все что угодно — и валят, до сих пор валят. Но азарт до добра не доводит — в итоге получилась настолько мрачная фигура, прямо монстр какой-то из американского мультфильма, что это поневоле заставляет насторожиться. Трудно назвать в нашей истории другой подобный персонаж, о котором никто не сказал ни одного доброго слова — разве что Малюта Скуратов, может быть... Но если бы мы читали детектив, в котором группа людей, у каждого из которых была причина желать кому-либо смерти, так упорно и исступленно указывала как на убийцу на того единственного, у кого такой причины не было и кто давно опозорен, мертв и безгласен, то какая мысль невольно появилась бы? Правильно, мысль об их вероятной вине и о том, что его используют в качестве прикрытия.
Но почему у Берии не было мотивов желать Сталину смерти? Да по очень простой причине — он ничего от нее не выигрывал. Если выкинуть фрейдистскую чепуху о патологическом властолюбии Берии в то же помойное ведро, где покоится чепуха о сталинской паранойе, и посмотреть реальные, шкурные мотивы, то мы тут же видим, что ему, единственному из всех, в случае передачи власти от партии к правительству ничего не грозило. Берия был «промышленник», а не аппаратчик, как остальные, и в этом случае только выигрывал, он был заинтересован в сталинских преобразованиях, в результате которых мог получить гораздо большие власть и влияние, чем имел. Какие? Если говорить о преемнике Сталина на должности предсовмина, то в его окружении другой фигуры, кроме Берии, просто не просматривалось. Не было другого человека, сочетавшего в себе относительную молодость (Берии в то время было всего 54 года, столько же, сколько Сталину в 1933 году), опыт работы (огромный), практическую хватку и незаурядный ум. Единственным его недостатком была национальность — но, в конце концов, это вопрос решаемый, если на посту формального главы государства будет стоять русский, как часто делалось в национальных республиках: первый секретарь — представитель коренной национальности, а второй — тот, кто хорошо работает. Нет, он ничего не выигрывал от смерти Сталина — зато проигрывал все, вплоть до самой жизни.
Если немножко подумать, то отчетливо видно: как слухи о том, что Сталин хотел устранить Берию, так и то, что Берия причастен к смерти Сталина, исходят из одного источника — из Политбюро. Сказал Хрущев, повторил Микоян, поддакнул Молотов — это что, три свидетельства? Да нет, одно — свидетельство Политбюро, в котором тогда верховодил Хрущев и его команда. Но люди-то они были средние, не слишком умные — вспомним, откуда брался партаппарат. И так они увлеклись, демонстрируя такую ненависть, сгребая на одного человека такие горы мусора, что это поневоле вызвало подозрения. Нет, что-то в этой истории очень и очень не так...
Биография Николая Сидоровича Власика, начальника охраны Сталина, вся умещается в несколько строк. Родился в 1896 году, в деревне Бобыничи Барановичской области, в Белоруссии. В 1918 году вступил в РКП(б), работал в ВЧК-ОГПУ, с 1931 года служил в охране Сталина по рекомендации самого начальника ОГПУ Менжинского. После смерти Надежды Аллилуевой много занимался бытом, детьми - всем. Упрямый, ограниченный служака, не обременявший себя образованием свыше своих трех классов, службу он зная «от» и «до» и понимал свои обязанности гораздо шире, чем проверка и расстановка охранников по местам.
И вот с этим самым генералом Власиком случился странный казус: незадолго до описываемых событий его от Сталина убрали. В апреле 1952 года он был отстранен, а 15 декабря 1952 года арестован. Считается, что он халатно относился к службе, воровал, а деньги тратил на то, чтобы соблазнять женщин. Ну да, женщин Власик любил, он и сам от этого не отказывался, однако у нас за прелюбодеяние не карают. Что же касается халатности и воровства, то тут все несколько интересней.
Три года Власика держали в тюрьме. И вот наконец суд — он состоялся 17 января 1955 года. Выдержка из судебного дела, может быть, и произведет впечатление на человека, который всю свою жизнь провел в изолированном от жизни подвале, где только и делал, что читал, читал, читал инструкции и уставы, но нормальному человеку с этим текстом просто неловко знакомиться. Половина его посвящена нудным выяснениям того, что говорил и чего не говорил Власик в присутствии какого-то Стенберга. Вел ли он в его присутствии служебные разговоры по телефону односложно, или из них можно было понять, о чем идет речь. Выяснили, что за эти годы был один разговор, по поводу посылки Сталину с Кавказа, в котором посторонний теоретически мог что-то понять. Предоставлял место в служебном самолете — два раза. Выдавал пропуска друзьям на парады на Красную площадь. Выдавал пропуска в ложу охраны: стадион «Динамо» — один раз, Большой театр — два раза. Разгласил «секретные сведения» — что у Ворошилова на даче от елочной шутихи произошел пожар, погибли фотографии, жалко... По поручению Игнатьева рассказал Стенбергу, что в МТБ на того заведено дело. Хранил дома в ящике стола старые карты Потсдама с системой охраны давно прошедшей конференции. Как-то раз в пьяном виде пальнул по бокалам на столе. И дальше, все в том же духе. Это что касается «служебных злоупотреблений» за 20 лет работы.
Теперь о воровстве.
«Член суда Рыбкин. Подсудимый Власик, как вы могли допустить огромный перерасход государственных средств по вашему управлению?
Власик. Должен сказать, что грамотность у меня сильно страдает. Все мое образование заключается в 3 классах сельско-приходской школы. В финансовых вопросах я ничего He понимал и поэтому этим ведал мой заместитель. Он меня нeoднократно заверял в том, что «все в порядке». Должен также сказать, что каждое намечаемое нами мероприяmue утверждалось в Совете Министров СССР и только после этого проводилось в жизнь»96.
После такого ответа Рыбкин замолк и больше вопросов не задавал.
Какие еще экономические злоупотребления допустил Власик? Из трофейного имущества попользовался — заполучил пианино, рояль, два ковра (в то время как, другие генералы набивали дачи под завязку трофейным барахлом, везли его вагонами — что, они за все это платили ? Или их за это сажали ?). Пользовался излишками- продуктов с дачи Сталина. И это все, что могли накопать на него за три года следствия. Да если за это сажать, то в СССР ни одного должностного лица на свободе бы не осталось. Кто мне не верит, тот может проверить, ссылка на источник в тексте есть, ничего более серьезного в этих протоколах не имеется.
При этом он все время повторяет, что по службе у него все было в порядке. «Я ничего, кроме охраны Главы правительства, не видел и для выполнения этой обязанности ни с чем не считался. Прошу это учесть». Суд учел, и за «преступления», за которые любой другой человек, при самом большом нерасположении начальства, получил бы от силы выговор, впаял Власику 10 лет высылки. Жаль, что нельзя напечатать стенограмму этого процесса полностью — из нее прекрасно видно, как хрущевская юстиция изо всех сил тужится, чтобы хоть что-то вменить подсудимому в вину, и сколь жалкое получается впечатление. Власика очень надо посадить — не хватало еще, чтобы пошли слухи о том, что начальника сталинской охраны арестовали за два месяца до смерти Сталина, а потом, не найдя состава преступления, выпустили.
Да, но почему же Сталин позволил арестовать столь верного ему человека по таким обвинениям? Точно мы не знаем, но есть два предположения. Во-первых, вспомним об одном свойстве его характера. Как он ответил в 1923 году Володичевой: «Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело». Порядок есть порядок, закон есть закон. Если бы он точно знал, что Власик невиновен... И тут вступает в силу еще одно обстоятельство.
Артем Сергеев вспоминал: «В конце жизни Сталин решил проверить, во что обходится государству его содержание. Посмотрел счета и ужаснулся:
— Это что? Я столько съел и выпил? Столько износил обуви и костюмов?
— Итогом этой проверки стало снятие верного помощника — Поскребышева, а начальник охраны генерал Власик угодил за решетку...».
Кажется, по поводу перерасхода средств Власик дал исчерпывающие объяснения, потому что, раз спросив, суд к этому вопросу уже не возвращался. Если бы могли доказать хищения, он получил бы не высылку, а тюрьму, это как пить дать. Однако приговором уже никто не интересовался, равно как и судом, тогда как факт ареста вошел во все рассказы о смерти Сталина, так что Власику все равно было не отмыться. Кроме того, у него появился и сильный противник, постаравшийся заклеймить его перед лицом истории, — Светлана Аллилуева.
«Иногда он (Сталин. — Е.П.) набрасывался на своих комендантов и генералов из охраны, на Власика с бранью - "Дармоеды! Наживаетесь здесь, знаю я, сколько денег у ваc сквозь сито протекает!". Но он ничего не знал, он только интуитивно чувствовал, что улетают огромные средства. Он пытался как-то провести ревизию своему хозяйству, но из этого ничего не вышло — ему подсунули какие-то выдуманные цифры. Он пришел в ярость, но так ничего и не мог узнать. При всей свое всевластности он был бессилен, беспомощен против ужасающей системы, выросшей вокруг него как гигантские соты, — он не мог ни ломать ее, ни хотя бы проконтролировать...»
Едва ли Сталин делился с детьми этими проблемами, oн и видел-то их не каждый месяц, скорее всего, и Артему, и Светлане эту информацию подсунули. Однако ее вполне могли подсунуть и Сталину, тем более что перерасход-то был, и формально за него отвечал все-таки Власик. Ну и дальше смотри пункт первый: порядок есть порядок, закон есть закон. Так Сталин остался без человека, на преданность которого можно было рассчитывать абсолютно.
Вернемся теперь в конец февраля 1953 года. Итак, в апреле 1952 года был отстранен, а затем арестован — не Берией, заметьте, а Игнатьевым! — многолетний начальник охраны Сталина генерал Власик. И позволить это было со стороны Сталина ошибкой. Если бы вместо Игнатьева охраной руководил Власик, при всех своих недостатках, то события 1 марта просто не могли бы произойти97. Но к началу 1953 года Власик уже сидел, и охрана главы государства была подчинена Игнатьеву, министру госбезопасности.
Надолго ли? В интересах заговорщиков из партаппарата было, чтоб надолго, а желательно постоянно иметь возле Сталина на столь ответственном посту своего человека. Но Игнатьев, серенький аппаратчик, министром был феноменально никудышным, над ним смеялись собственные подчиненные — он был даже не Ежов, а бледная пародия на Ежова. И о законности он имел примерно такие же представления, как и Ежов. Не зря же чекисты рассказывают: став министром, Берия открыто говорил, что в 1938 году он пришел в органы, чтобы искоренить ежовщину, а в 1953-м — игнатьевщину. И коль скоро 5 марта, на которое частично переместилась повестка дня заседания 2 марта — жизнь-то идет! — министром вновь объединенных МГБ и МВД был назначен Берия, значит, вопрос этот был решен еще при жизни Сталина и Игнатьеву на его посту оставались часы. А значит, часы оставались и заговорщикам-аппаратчикам, чтобы попытаться спасти свое положение в стране.
Может быть, им повезло и инсульт со Сталиным случился сам собой, а они лишь сделали все возможное, чтобы он как можно дольше оставался без помощи. Но ничего невозможного нет и в том, что Сталина отравили. Кто угодно мог это сделать — Хрущев, Булганин, Маленков или же охранник — кто угодно, и был лишь один человек, который сделать этого не мог. Этот человек — Берия. У него, подчеркну еще раз, не было мотива, более того, сама его жизнь зависела от жизни Сталина.
Так кто и когда приезжал на дачу в воскресенье 1 марта?
Хрущев и Булганин, по собственным воспоминаниям Хрущева, приехали, потолкались в помещении охраны и уехали восвояси. Вспоминает Лозгачев:
«Я остался один у постели больного. Обида от беспомощности перехватила горло и душили слезы. А врачей все нет и нет. В 3 часа ночи зашуршала машина у дачи. Я полагал, что это врачи приехали, но с появлением Берии и Маленкова надежда на медицинскую помощь лопнула. Берия, задрав голову, поблескивая пенсне, прогромыхал в зал к Сталину, который по-прежнему лежал под пледом вблизи камина. У Маленкова скрипели новые ботинки. Он их снял в коридоре, взял под мышку и зашел к Сталину. Встали поодаль от больного Сталина, который по роду заболеваемости захрипел.
Берия: "Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой". Постояли соратники и удалились из зала, хотя я им доказывал, что товарищ Сталин тяжело болен».
И опять странное поведение охранников, отмеченное на этот раз и Светланой Аллилуевой, которая, как ни редко виделась с отцом, была хорошо знакома с организацией охраны. «Безусловно, старые служаки, такие, как Власик и Поскребышев, немедленно распорядились бы без уведомления правительства, и врач прибыл бы тут же. Но вместо этого, в то время как весь взволнованный происходившим персонал требовал вызвать врача... высшие чины охраны решили соблюдать "субординацию": известить сначала своих начальников и спросить, что делать...»
Учитывая вышесказанное, а также и последующее поведение Берии, можно с очень большой долей уверенности утверждать, что он не приезжал ночью 1 марта на дачу, не кричал на охранника, не распекал его, зачем тот наводит панику и пр. Все это легенда — Берия узнал о происходящем не раньше утра 2 марта, это можно совершенно точно установить по появлению на даче медиков.
А теперь вспомним о странной версии чекиста Рясно-го, которая не лезет при сопоставлении показаний ни в какие ворота. Но тут есть один нюанс: показания и Лоз-гачева, и Старостина, и других были даны много позже, иные в 1960-е, иные в 70-е, а иные и в 90-е годы. Сначала я думала вообще отбросить этот рассказ как чистую выдумку, а потом вдруг пришло на ум: а может быть, в нем сохранился след изначальной версии, той, что была озвучена утром 2 марта 1953 года? Иначе почему не было служебного расследования, иначе говоря, почему охрана осталась живой и на свободе?
Это соображение невольно подтверждает профессор Мясников: «Министр здравоохранения рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину. Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате. В кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном».
Теперь понятно, почему Берия, став министром внутренних дел, не начал расследование обстоятельств смерти главы государства и даже не привлек охрану к ответственности. Если бы ему рассказали то, что «вспоминали» охранники двадцать и сорок лет спустя, он просто обязан был бы это сделать.
Но кто-то из вышестоящих должен был приехать ночью на дачу, хотя бы для того, чтобы морально поддержать охрану — а то еще, того и гляди, с перепугу местную «Скорую помощь» вызовут. Но кто же мог быть этот другой? Ответ напрашивается сам собой: тот единственный человек, который мог приказать охраннику поднимать или не поднимать шум, его прямой начальник, министр госбезопасности Игнатьев, заговорщик. Его выслушал и выполнил приказ полковник Лозгачев, заговорщик. Потому что если бы он не был таковым, то не сидел бы он в 1977 году и не рассказывал Рыбину свои воспоминания, а тихо лежал бы себе на кладбище рядом с полковником Хрусталевым. Он или был заговорщиком изначально (а что тут, собственно, невозможного? Его могли запугать, подкупить, наконец, завербовать), либо стал им тогда, когда понял, во что втравил его начальник охраны и что с ним будет, если он не войдет в число заговорщиков. Игнатьев должен был приехать на дачу и еще с одной целью: согласовать все версии «очевидцев», чтобы не было разнобоя в показаниях. Был ли он один? Или же с ним приехал и тот «некто» из партийной верхушки, который стоял во главе заговора — не Игнатьев же, в самом деле, заваривал всю эту кашу. Естественно, приехал и «сам», которому тоже нужно было единство показаний, чтобы, упаси бог, ничего не заподозрил Берия, противостоять назначению которого на пост министра внутренних дел они уже, по-видимому, не могли.
Кто же этот «сам»?
В этом деле есть одна чисто психологическая несообразность. Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и говорят, что с ним происходит что-то непонятное — обмо-Рок, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками - и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно или в дверную щелку, неужели не посмотрите — как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 2 марта на дачу, Устояли против естественного любопытства, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно: они уже видели Сталина в таком состоянии, поэтому им было неинтересно. Когда они могли его видеть? Для этого есть только один отрезок времени: ночь на 1 марта, и видели они его, приехав вместе с Игнатьевым по вызову охраны, а может быть, никуда с дачи не уезжая. Зачем же они приезжали в воскресенье? О, это очень просто — прозондировать обстановку и посмотреть, надо ли уже вызывать врачей или можно еще потянуть время? Потянули еще, потянули сколько могли...
Резюмируя все эти рассуждения: как развивались события? Вероятней всего, Сталину стало плохо в ночь на 1 марта. У нас нет оснований утверждать, что ему «помогли» умереть, поэтому будем считать, что это было кровоизлияние в мозг. Охрана, как и было положено, доложила по инстанции, на дачу приехали Игнатьев, врач и либо Хрущев, либо он же с Булганиным. И тут в мозгу Хрущева родился гениальный экспромт: если время так дорого, то пусть оно работает на сталинскую смерть. Велели охране не поднимать шума, либо обманув ее, либо открытым текстом приказав тянуть время, а может быть, обманув Хрусталева и сговорившись с Лозгачевым... Утром Хрусталева сменил Старостин — для него тоже что-нибудь придумали. (Кстати, а Лозгачев что — не сменялся?) Потом приезжали проконтролировать ситуацию, днем — Хрущев и Булганин, ночью, вероятно, Игнатьев и Хрущев -его сын вспоминает, что отец в тот день дважды уезжал из дому, один раз ближе к вечеру, а второй раз ночью и вернулся где-то под утро. И лишь утром, когда тянуть уже больше было нельзя, сообщили остальным и вызвали врачей.
К утру на даче собрались если не все, то многие из соратников. Там были Хрущев, Маленков, Молотов, Ворошилов, Каганович. Почему-то стали вызывать министра здравоохранения, который еще какое-то время ДУ" мал: кого бы пригласить из специалистов. Тот же Лозгачев вспоминает: «В 9 часов 2 марта прибыли врачи, среди которых были Лукомский, Мясников, Тареев и др.». Светлана называет 10 часов утра. А вот профессор Мясников говорит совсем иное: «Поздно вечером 2 марта 1953 года к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела кремлевской больницы: "Я за вами — к больному хозяину". Я быстро простился с женой, мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас проф. Н. В. Коновалов (невропатолог) и Е. М. Гареев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево».
Так когда же все-таки были вызваны врачи? И если даже первая бригада, во главе с Лукомским, появилась утром, то почему так тянули со второй? Впрочем, это уже несущественно — никакие врачи помочь Сталину не могли...
«Наконец мы в доме, — продолжает Мясников, — в одной из комнат уже был министр здравоохранения, проф. П. Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава). Известные невропатологи Роман Ткачев, Н. Филимонов, Иванов-Незнамов — терапевт Лечсанупра Кремля... Диагноз нам представлялся, слава богу, ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза».
В тот же день вызвали Светлану и Василия. Это было уже не утром, потому что Светлану разыскали на уроке в Академии общественных наук. Она вела себя тихо, а Василий с порога закричал: «Сволочи, загубили отца!» Его куда-то вывели, чтобы не шумел и не говорил неположенное. Но Светлана обмолвилась, что Василий довольно много беседовал с охраной и обслугой дачи и, вероятно, знал больше нее...
«Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный. Речь была потеряна. Правая половина тела парализована. Несколько раз он открывал глаза —взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли он кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, стараясь Уловить слово или хотя бы желание в глазах. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня - вряд ли oн видел. Я поцеловала его и поцеловала руку - больше нe уже ничего не оставалось».
А теперь вернемся к Берии. Как он вел себя в эти дни?
Об этом существует две группы прямо противоположных свидетельств.
Из сказок дедушки Никиты:
«Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол».
Ему вторит Светлана Аллилуева:
«Только один человек вел себя неприлично — это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были — честолюбие, жестокость, хитрость,"власть, власть... Он так старался в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, — отец иногда открывал глаза... Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза, он желал и тут быть "самым верным, самым преданным "— каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал...»
«...Когда все было кончено, он первым выскочил в корибор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышан его громкий голос, не скрывавший торжества: "Хрусталев! Машину!"»
Ну, что касается Хрущева, тут все ясно. Светлана — человек непростой, очень сложно иметь дело с ее мемуарами. С одной стороны, дочь Сталина, а значит, ее свидетельство весомо, а с другой - после смерти отца, после XX съезда репрессии ее, в отличие от брата, не коснулись — чем-то ведь это было оплачено. Но вот свидетельства врачей, людей незаинтересованных - они совсем иного рода.
А. Мясников: «Консилиум был прерван появлением Берии и Маленкова... Берия обратился к нам со словами о постигшем партию и наш народ несчастье и выразил уверенность, что мы сделаем все, что в силах медицины и т.д. "Имейте в виду,-сказал он.— что партия и правительство вам абсолютно доверяют, и все, что найдете нужным предпринимать, с нашей стороны не встретит ничего, кроме полного согласия и помощи"».
Другой врач, В. Неговский: «У меня не сложилось впечатления, что Берия был очень возбужден, как вспоминает Светлана Аллилуева. Да, начальствующий тон, но ничего другого сказать не могу. В отношении меня был корректен, вежлив, ничего мне не приказывал. Даже поддерживал: "Находите нужным, делайте!"».
Кстати, Берия, единственный из всех, уже в самые последние минуты, вспомнил и позаботился о Светлане, приказав увести ее из комнаты. На него все посмотрели, но никто не шевельнулся, и ужас этой минуты, которую она наблюдала, так и остался с ней на всю жизнь.
И еще один пронзительный и трагический момент вспомнил в своих мемуарах Шепилов. Помните, как Сталин прощался с мертвым Лениным? Нечто подобное произошло и у его постели. Утром четвертого марта Сталину вроде бы стало легче и он даже начал приходить в себя. И тогда, заметив проблески сознания, Берия опустился на колени и поцеловал руку Сталина. Работал на публику вероятно... На какую публику?
Приговор врачей сразу был однозначным. Как вспоминает врач Чеснокова: «Была уверенность, что тут ничего нельзя поделать. Он стопроцентно должен был умереть! Тринадцать часов пролежал без сознания, никто ему тогда не помогал. Кровоизлияние в мозг было. (Это она думала, что тринадцать! — Е.П.) Мы приехали, когда он уже умирал. У него были полуоткрытые глаза, они едва двигались. Дыхание поверхностное, еле заметное».
Впрочем, приговор никого не удивил. Маленков попросил врачей насколько возможно продлить жизнь вождю. Вероятно, с точки зрения чисто человеческой это было неоправданной жестокостью, но с точки зрения государственной было очень нужно, чтобы оставшиеся могли подготовиться сами и подготовить страну к этой потере. Мало того, что Сталин отдал стране, которой руководил, всю свою жизнь — он должен был принести ей в жертву и свое право после такой жизни хотя бы быстро умереть.
Соратники дежурили у постели по очереди, попарно: Маленков и Берия, Хрущев и Булганин, Каганович и Ворошилов. Молотов был болен пневмонией, но, несмотря на это, несколько раз приезжал. Мясников вспоминает, что даже у постели вождя, когда он умирал, соратники стояли сообразно иерархии: впереди Маленков и Берия, затем Ворошилов, Каганович, Микоян, Хрущев у самых дверей (потом, однако, он вспомнит все это иначе). Впрочем, может быть, не сообразно иерархии, а сообразно мужеству, кто знает...
Так все это продолжалось до вечера 5 марта. Днем в Кремле состоялось заседание, на котором были распределены роли в правительстве СССР без Сталина. Затем все снова отправились на дачу.
Если о дне 1 марта свидетельств мало, то о последних часах Сталина кто только не рассказывал! «Кровоизлияние в мозг распространяется постепенно на все центры, - писала потом Светлана, — и при здоровом и сильном сердце оно медленно захватывает центры дыхания и человек умирает от удушья. Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившимися над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ и неизвестно, к кому и к чему он относился... В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела...
Душа отлетела. Тело успокоилось, лицо побледнело и приняло свой знакомый облик. Через несколько мгновений оно стало невозмутимым, спокойным и красивым. Все стояли вокруг, окаменев, в молчании, несколько минут, — не знаю сколько, — кажется, что долго».
Вспоминает Хрущев: «Все видели, что Сталин умирает. Медики сказали нам, что началась агония. Он перестал дышать. Стали делать ему искусственное дыхание. Появился какой-то огромный мужчина. Начал его тискать. Совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так тот его терзал. И я сказал: "Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть". Он был мертв, но ведь больно смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили».
Он везде и всегда хочет быть самым значительным, самым первым. Что это — отсутствие образования и куль-туры, свойство характера? Даже здесь — первый! Но ведь были и другие свидетели. Врач Г. Чеснокова вспоминала: «Мы делали массаж больше часа, когда стало ясно, что сердце завести уже не удастся. Искусственное дыхание Делать было нельзя, при кровоизлиянии в мозг это строжайше запрещено. Наконец ко мне подошел Берия, сказал: "Хватит!" Глаза у Сталина были широко раскрыты. Мы видели, что он умер, что уже не дышит. И прекратили делать массаж». Это произошло в 21 час 50 минут 5 марта 1953 года.
Удивительно, что Берии никто это «Хватит!» в строку не поставил — что он-де приказал перестать оживлять Сталина, когда того еще можно было спасти.
Светлана попросила женщину-доктора причесать отца. Та причесала, стала закрывать глаза, но ни у кого не было пятаков, чтобы положить, тогда она долго держала пальцами веки покойника, и они почти закрылись. Пришла экономка, упала на колени возле дивана и зарыдала в голос, по-деревенски. Запершись в ванной, долго плакала медсестра. Страна еще ничего не знала — страна зарыдала на следующий день.
Вскрытие подтвердило, что Сталин умер от кровоизлияния в мозг и вдобавок с ним, вероятно уже когда он лежал без сознания, случился еще и инфаркт миокарда. Охранник Туков присутствовал при вскрытии. Начальник Санитарного управления Куприянов показал ему лопнувший сосуд, сгусток крови примерно с пятак, сказал:
— Вот эту кровь сразу бы ликвидировать... Человек бы еще жил...
Впрочем, и сегодня о такой возможности врачам остается только мечтать.
Оказалось, что и похоронить первого человека страны Советов толком не в чем. Почистили старый мундир, подшили обтрепанные рукава. Туфли были такие, что их попросили заменить, но оказалось, что других-то и нет. «Нет у него других», — сказал генерал из охраны и заплакал. После Сталина не осталось не только ценностей, но даже и личных вещей. Ворошилов прикрепил на китель Сталина Золотую Звезду, от которой тот отказывался при жизни.
Со всей страны правдами и неправдами люди ехали в Москву проститься со Сталиным. Константин Симонов, который должен бьш прийти в Колонный зал к трем часам дня, подошел только к пяти - два часа пробирался сквозь толпу. В первый день плохо организованное Министерство внутренних дел (вотчина уже снятого Круглова) не справилось с охраной порядке, произошла давка с жертвами. В последующие дни порядок был установлен железный. Люди по трое суток стояли в очереди, чтобы попасть в Колонный зал Дома Союзов, где был установлен гроб.
ПОХОРОНЫ СТАЛИНА98
«...Мы снимаем головные уборы и заходим вовнутрь Дома Союзов и медленно поднимаемся по ступенькам. Звучит траурная музыка, слева и справа все заставлено венками из живых цветов. Входим в Колонный зал — это величественное творение гениального М. Ф. Казакова с 28 беломраморными колоннами. Мраморные колонны задрапированы красными полотнищами, хрустальные люстры затянуты черным крепом.
У левой стены на высоком постаменте среди пальм и живых цветов установлен гроб с телом Сталина. Изголовье гроба слегка приподнято, чтобы проходящие люди могли получше рассмотреть своего покойного вождя. Сталин лежит в форме Маршала Советского Союза. Предложенную в свое время форму Генералиссимуса он, как известно, не принял. Его руки, вытянутые вдоль туловища, слегка сведены внутрь. Над гробом приспущено огромное красное знамя с черной каймой. У подножия на атласных подушечках — ордена и медали.
Трудовая Москва прощается со своим вождем. Напряжение столь велико, что я даже не успеваю как следует Рассмотреть лицо Сталина. Не могу с уверенностью сказать, были ли на его груди орденские планки, о чем позднее писали газеты, или их не было. Не могу сказать, кто в тот момент стоял в почетном карауле...
...Траурный кортеж останавливается у Мавзолея. Гроб c телом Сталина снимают с орудийного лафета и устанавливают на высоком постаменте, задрапированном красными и черными полотнищами. Руководители партии и Советского правительства, главы иностранных государств и правительств, возглавляющие правительственные делегации, а также руководители братских коммунистических партий поднимаются на трибуну Мавзолея.
Время— 10.52. Н. С. Хрущев объявляет траурный митинг открытым. Первым выступал Маленков. Из репродуктора несутся слова: "Дорогие соотечественники, товарищи, друзья! Дорогие зарубежные братья! Наша партия, советский народ, все человечество понесли тягчайшую, невозвратимую утрату. Окончил свой славный жизненный путь наш учитель и вождь, величайший гений человечества Иосиф Виссарионович Сталин...".
Вторым выступал Берия. Его речь была наиболее яркой, эмоциональной и запоминающейся: "...кто не глух, тот слышит, кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для нее дни еще теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима...".
Третьим выступал Молотов. Его выступление было самым блеклым и незапоминающимся. Он закончил его здравицей в адрес всепобеждающего учения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина..
Время- 11.54. Н. С. Хрущев объявляет траурный митинг закрытым. Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович и Микоян осторожно поднимают фоб с телом Сталина и медленно несут его в Мавзолей. Гремят 30 залпов артиллерийского салюта. Часы на Спасской башне бьют 12 раз. Над Москвой несутся протяжные губки фабрик, заводов, паровозов и пароходов.
Руководители партии и правительства вновь поднимаются на трибуну Мавзолея. Траурная мелодия сменяется торжественными звуками Государственного гимна. Начинается военный парад. Колонна за колонной проходят войска Московского гарнизона, в небе проносятся боевые самолеты. Они идут тройками под самыми облаками-Каждая тройка, чтобы не попасть в воздушную струю впереди летящих, идет с принижением. Последняя тройка истребителей пронеслась, едва не задев шпиля Исторического музея...
...Я встаю замыкающим в очередь и буквально через минуту, едва сдерживая нахлынувшее волнение, захожу в Мавзолей. Сделав два поворота вправо под 90 градусов, я вижу два параллельно стоящих гроба: первый — с телом Ленина, второй — с телом Сталина. Ленин, как обычно, лежал в гробу с прозрачной крышкой, а Сталин лежал в саркофаге с остеклением только над верхней частью тела. Спускаюсь вниз вдоль гроба Ленина, прохожу у его подножия и, развернувшись влево, начинаю медленно подниматься вверх вдоль саркофага Сталина от ног к голове. Двигаюсь очень медленно, никто не торопит. Чувствую, как сзади меня кто-то тяжело дышит. Но я не оборачиваюсь. Все внимание — саркофагу.
Первое, что мне бросилось в глаза и запомнилось на всю жизнь — это старенькая маршальская фуражка с потертым козырьком, закрепленная на крышке саркофага. "Неужели не могли найти новую?" — подумал я.
Второе — это лицо Сталина, добротное, слегка одутловатое, с крупными рябинами. Я даже сейчас помню его в мельчайших подробностях, ведь мне представилась возможность рассмотреть его с расстояния не более полуметра. Третье — это Звезда Героя Социалистического Труда на груди Сталина, которая была развернута почти на 180 градусов, очевидно, при одной из перестановок саркофага с место на место было допущено резкое движение и звезда перевернулась, а поправить ее было уже нельзя, так как саркофаг был герметично закрыт (а возможно, и запаян)».
Судьба была милостива к Сталину: девять лет спустя его перезахоронили у Кремлевской стены, лишив страшной посмертной участи живого мертвеца, средоточия культа КПСС. Не заслужил... Страшен сон, да милостив Бог!