Артем Федорович Сергеев — кадровый военный, генерал-лейтенант артиллерии в отставке, фронтовик, война для которого началась на четвертый день после объявления о нападении Германии на СССР и закончилась на четвертый день после объявления Победы. Сын рано погибшего революционера товарища Артема, соратника Ленина и Сталина, Артем в детстве воспитывался в семье Иосифа Виссарионовича, ставшего после гибели товарища Артема приемным отцом мальчику.
Сборник статей газеты "ЗАВТРА"
— Артем Федорович, каковы первые воспоминания, связанные с И. В. Сталиным? Помните ли вы первую встречу с ним? Как он относился к вам, детям?
— Говорить ни о первой, ни о второй встрече со Сталиным невозможно. С самого начала, как я себя помню осознанно, помню и его, и самое высокое уважение к нему. Казалось, что это самый умный, самый добрый, хотя в каких-то вопросах строгий, но добрый и ласковый, справедливый человек.
С детьми он занимался, когда у него было время. Если он приходил с работы, а дети еще не спали, или он приходил среди дня, то обязательно хотя бы несколько минут занимался с детьми. И это общение всегда чему-то учило, давало что-то новое, что-то разъясняло. Было это не назойливо, не так, что ты обязан это знать, нет. Он умел вовлечь в разговор и не допускал, чтобы в этом разговоре ребенок чувствовал себя несмышленышем. Он задавал взрослые вопросы и интересовался: "Что ты думаешь по этому поводу?" Если ты не мог ответить на какие-то вопросы, то он очень просто, доступно, ненавязчиво вел разговор и давал понять суть.
Например, после того, как мы с Василием посмотрели пьесу "Дни Турбиных" (это было в 1935 году), Сталин нас спрашивает: "Что там видели?" (Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр.) Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но почему-то они воюют, но с кем — не знаю. Сталин говорит: "А знаешь почему? Ведь красные и белые — это самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Таковыми являются только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти". Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи.
— Как вы думаете, Артем Федорович, чувствовали ли Светлана и Василий свою избранность, значимость?
— Нет. Светлана была очень скромной девочкой и старалась оградиться от своей элитарности, она этого не любила. Если говорить о Василии, то, надо прямо сказать, что его жизнь — это трагедия от начала до конца. И именно потому что его отец был первым лицом государства. Сам по себе Василий был одаренным во многих отношениях мальчиком. Был он властолюбив, но материально абсолютно бескорыстен. Мог все отдать, что у него было, и "за други своя" готов был "живот положить". Будучи школьником, он много дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее или меньше его, часто дрался со старшими после какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был "слабозащитником". Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться, что ему досталось. Прекрасно играл в футбол, и когда играли старшие, то брали его в команду. И не за фамилию, а за ноги. Еще мальчишкой великолепно играл в бильярд.
Был очень хорошим рукоделом, любил труд. У меня до сих пор сохранились его рисунки на плоских морских камушках. Сохранился мастерски изготовленный блокнот в переплете: и с рисунком, и с портретиком вставленным. А ведь Василию было всего 10 лет, когда он его делал. Любил животных. У него то кролик был, то уж, хомяк, рыбки, белые мышки.
Но о нем писали массу гадостей, не соответствующих действительности. Гадость эта заказная. В свое время в "Огоньке" некая Уварова написала статью о Василии. Это была отвратительная ложь. Эта Уварова представляется учителем немецкого языка Василия (хотя вообще не работала в этой школе) и пишет, как Василий на уроках издевался над ней и над другим учениками. Сводит его в один класс с Тимуром Фрунзе (а учились они в разных классах: в 8-м и 9-м), противопоставляя хорошего Тимура плохому Василию. Пишет, как Василий весь в импортном ходил. Да если бы у него пуговица была иностранная, его бы отец в окно выкинул. В доме не терпелось ничего иностранного. Я насчитал в той статье 27 абзацев лжи и гадостей.
Ребята, учившиеся с Василием в классе, были страшно возмущены этим, советовались со мной: мы напишет Коротичу, что там все неправда. Но я им сказал, что Коротич, будучи редактором, сознательно допустил эту ложь, а, возможно, и заказал статью. Поскольку опровержение одноклассников нигде не брали, они решили подать в суд. Заводилой был Вася Алешин. Но в суде сказали: "А у вас заверенная доверенность от пострадавшего есть? Ах, он умер 30 лет назад?! Тем более, заявление мы у вас не возьмем". Решили ребята сами пойти к этой Уваровой, но побоялись, что не сдержатся и попросту ее обматерят. Поэтому послали к этой даме военрука школы, который и до войны, и после войны работал там. Прийдя к Уваровой, он сказал:
— Что же вы пишете, что были учительницей?! Вы же не работали у нас!
— А я туда заходила, может быть!
— Но ведь в статье нет ни слова правды!
— Ничего, я еще книгу выпущу.
— Как книгу?! Снова будет клевета!
— Ну и что? Теперь на это клюнут.
И действительно. Она выпустила не менее гнусную книжонку.
Василия любили товарищи и дружили с ним по-настоящему: ходили в кино, в Парк культуры, играли в футбол.
— Как относились к Василию учителя? Не боялись ли ставить плохие оценки?
— Может быть, округляли оценки в большую сторону. Но когда учитель истории Мартышев поставил Василию "2", а директор потребовал исправить оценку, учитель отказался это сделать. Был конфликт. И Мартышев написал Сталину. Получил от Иосифа Виссарионовича ответ с осуждением Василия, извинениями и благодарностью за объективность и принципиальность, и уже у директора школы были проблемы. А Василию все зимние каникулы (это были 1937-1938 гг.) пришлось учить историю и пересдавать. Сам Василий не обижался на учителя, часто говорил: "Честный человек, не побоялся". Сам был смелым и ценил это качество в других.
Говорят, что он пил. Да, пил. Но не каждый человек делает это из-за своих дурных качеств. Как-то сидели с ним, выпили. Он еще наливает. Я его останавливаю, а он говорит мне: "А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока отец мой жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой же день на части порвет, и Хрущев с Маленковым ему помогут. Такого свидетеля они терпеть не будут. Знаешь ли ты, каково жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей". И верно. Отец умер в марте, а в апреле Василий был арестован. Поначалу его поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его судили по двум статьям: "Измена Родине" (отзывался плохо о Берия и Хрущеве — вот и вся измена) и "Злоупотребление служебным положением". Злоупотребление состояло в том, что из ангаров на центральном московском аэродроме сделал манеж и конюшню, создал спортивную команду конников, которая затем, уже после его смерти, стала союзной командой, выступавшей на Олимпиаде. Строил летний каток и бассейн. У нас в стране не было 50-метрового олимпийского бассейна. Василий начал его строить. Вот вам и злоупотребления.
— Артем Федорович, когда вы виделись со Сталиным в последний раз?
— Последний раз я виделся со Сталиным перед войной, после войны встреч не было. Думаю, это делалось Сталиным в мою пользу. Дело в том, что многие, кто у него бывал, исчезали. Но мною, моими делами он интересовался. Знаю это и от Василия, и от Светланы, и других людей.
— Поздравлял ли Сталин вас с праздниками, дарил ли подарки?
— Нет, подарки как таковые не дарил. Он говорил обычно: "Вот это тебе будет нужно, возьми". Дарил книги. На 7 лет подарил "Робинзона Крузо" Д. Дефо, на 8 лет — "Маугли" Киплинга, на 9 лет — чернильный прибор, на 12 — патефон с пластинками.
— А сам Сталин какую музыку любил?
— "На сопках Маньчжурии", "Варяг", "Прощание славянки", Лещенко у него лежал, но я не видел, чтобы он его слушал. А вот Вертинского слушал под настроение, были у него пластинки "Немецкие марши", Вагнера слушал, вальс "Благодарность цветов", оперетту "Граф Люксембург" слушал.
— Много ли читал Сталин? Какие книги составляли его библиотеку?
— Читал Сталин очень много. И всегда, когда мы виделись с ним, спрашивал, что я сейчас читаю и что думаю о прочитанном. В день он просматривал до 500 страниц. У входа в его кабинет прямо на полу лежала гора книг. Он смотрел книги, складывал некоторые в сторону — они шли в его библиотеку. В книгах делал пометки. Библиотека его хранилась в Кремле. Что с ней сейчас — не знаю.
— Много говорят о двойниках Сталина. Видели ли вы их?
— Не только не видел, но и не слышал никогда. Это сейчас разговоры пошли. А тогда ни разу ни от кого не слышал. Может быть, и использовались в оперативных целях при проезде каком-нибудь, но я не слышал. Разговоры все равно бы просочились. Василий бы рассказал. С Николаем Сергеевичем Власиком мы часто виделись и много говорили на самые разные темы. Но ничего, повторяю, ничего ни от кого не слышал.
— Какие были у Василия награды?
— Надо сказать, что работали люди не лучше его, а наград имели больше. Сам он говорил: "Знаешь, если меня наградят, то это будет награда не только мне, но и отцу. А на подарок, и отец это понимает, должен быть отдарок. И в отцовском положении отдарок должен быть куда выше. Так что пока все мои ребята не будут награждены, мне ждать наград нечего".
Было у него два ордена Красного Знамени. Причем один из этих орденов был бесфамильным. Увидел его в воздухе командующий армией. Это было в 1941 г. в Мценске. На аэродром Мценска налетели бомбардировщики. Василий туда полетел, но не был заряжен. И на незаряженном самолете он вытолкнул этих бомбардировщиков лбом и отогнал. Командующий армией сказал: "Вот этого летчика я награждаю орденом Красного Знамени". Когда приземлился, выяснилось, как фамилия летчика. Был у него орден Александра Невского, два польских ордена.
Человеком он был честным, храбрым, преданным, абсолютно бескорыстным. Прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти неизвестна. Ведь вскрытия не было. А когда не делают вскрытия? Когда хотят концы в воду. Посмотреть на него ни жене, ни дочери не дали. Дочь говорила, что на теле заметила какие-то следы. А жена хотела китель поправить, так ее отогнали. И быстренько похоронили в Казани. Честно было бы его перезахоронить к матери, бабушке и дедушке, дядьям на Новодевичьем. Будем надеяться, что когда-нибудь так и будет.