Дипломатические поединки Сталина - ФРАНКЛИН ДЕЛАНО РУЗВЕЛЬТ

ГЛАВА 4. ФРАНКЛИН ДЕЛАНО РУЗВЕЛЬТ

Баловень и жертва судьбы

Франклин Делано Рузвельт родился в 1882 году в семье крупного землевладельца и предпринимателя. Из «Большой тройки» он 1 один получил изначально престижное образование, окончив сначала Гарвардский, а затем юридический факультет Колумбийского университета. Человеком он был вполне состоятельным, имел крупное поместье, увеличил семейный капитал, женившись на богатой дальней родственнице Элеоноре. Находясь в отличных отношениях с миллиардерами Дюпоном и Астором, он занимал ответственные посты в крупных фирмах и банковских компаниях. В 1910 году его избрали в сенат, с 1913 по 1920 год он занимал должность помощника морского министра.

Казалось бы, жизнь его складывалась великолепно, лучше не придумаешь, настоящая американская мечта. У него было все, о чем только могут мечтать миллионы обывателей-буржуа, причем полученное без особых трудов, опасностей, переживаний.

Однако в 1921 году произошло страшное несчастье: он заболели полиомиелитом, после чего у него парализовало ноги. «Пройдя через горнило физических и духовных страданий, он бросил вызов судьбе: не имея возможности самостоятельно передвигаться, развернул Я активную политическую деятельность, в чем ему очень помогала жена. В 1928 году он стал губернатором штата Нью-Йорк, действовал успешно, а в конце 1932 года был избран президентом США, представляя демократическую партию.

Удивительно, но факт: этому инвалиду суждено было стать единственным, кто четыре раза занимал высочайший пост в стране.

Казалось бы, даже в столь трудной ситуации судьба ему благоволила, и он вышел победителем в борьбе за кресло президента США. Однако и на этот раз обстоятельства складывались очень непросто. Ему пришлось начинать свою деятельность в чрезвычайно трудное время: после экономического кризиса в капиталистическом мире началась тяжелейшая депрессия в США.

Еще раньше, в бытность Рузвельта помощником морского министра, Соединенные Штаты стали претендовать на роль мирового гегемона. Но эта попытка не увенчалась успехом: первенство осталось за Великобританией. Надо было снова начинать борьбу со странами-конкурентами, чтобы обеспечить свою державу как зарубежными источниками сырья, так и рынками сбыта готовой продукции.

Когда Франклин Делано приступил к обязанностям президента, стали, вдобавок ко всему, появляться первые признаки приближающейся грозы на международном горизонте. В Германии демократическим путем пришел к власти Гитлер, а Японская империя расширила свою агрессию в Китае.

Наряду с Латинской Америкой, Китай в то время был приоритетным направлением внешней политики США; Япония, которую они поддерживали в ее войне с Россией, стала их опаснейшим противником на Дальнем Востоке. Положение для Вашингтона осложнялось тем, что Англия - главный конкурент США на мировой арене - стремилась договориться с Токио о разделе сфер влияния в Дальневосточном регионе, используя последствия мирового экономического кризиса конца 20-х - начала 30-х годов, и весьма преуспела в этом.

Общественно-экономическая ситуация в Соединенных Штатах Америки была на грани социального и политического взрыва. Положение трудящихся было плачевным; коррупция и преступность процветали. Черчилль, например, впоследствии признавался, что ожидал тогда социалистической революции в Соединенных Штатах.

Новый президент США сумел вывести свою страну из кризиса. При этом он умело воспользовался советским социально-экономическим опытом.

Данная тема заслуживает более обстоятельного обсуждения. Ведь одна из причин экономического упадка постсоветской (а то и антисоветской) нынешней РФ заключается в установлении так называемого свободного рынка со стихийным ценообразованием, в передаче национальных богатств кучке частных собственников, причем из числа людей некомпетентных, в большинстве не русских по национальности и ориентированных на Запад. Все это делалось со ссылками на опыт процветающих (якобы) США. Хотя в действительности такое утверждение было лживым.

Уже в конце XIX века американские политические деятели стали понимать, что ни экономическое процветание страны, ни социальная справедливость невозможны без активного государственного регулирования. В заявлении популистов 1892 года говорилось: «Полномочия правительства как органа, представляющего интересы всех граждан, необходимо расширить, чтобы положить конец угнетению, несправедливости и бедности в нашей стране».

Вскоре после этого президент США (с 1901 по 1909 год) Теодор Рузвельт, двоюродный брат Франклина Делано, осмелился даже заявить, что контроль за бизнесом, «этой безответственной и антиобщественной силой может осуществляться в интересах всего народа лишь одним способом - предоставлением надлежащих полномочий единственному институту, способному им воспользоваться, - федеральному правительству». По его справедливому утверждению: «Собственность каждого человека подчинена общему праву коллектива регулировать ее использование в той степени, в какой это может потребовать общественное благо». (Не правда ли, какое разительное противоречие с принципами правления «демократов» в РФ, озабоченных лишь приумножением частной собственности и обеспечением прав олигархов и иностранных компаний на землю и недра России!)

Как видим, вне зависимости от революционных событий в Европе, американские государственные деятели стали осознавать необходимость общественного контроля над частным предпринимательством, ограничения неуемной жажды наживы отдельных личностей, кланов, социальных групп, получивших доступ к национальным богатствам. Правда, после Т. Рузвельта следующие президенты США Кальвин Кулидж и Герберт Гувер активно ратовали за свободу частного предпринимательства, блага свободного рынка. Но эта вера, воплощенная в жизнь, привела к тяжелому экономическому кризису, когда показатель безработицы в стране приблизился к 25%.

Франклин Рузвельт заручился доверием большинства избирателей, когда выступил с продуманным заявлением: «Я считаю, что в настоящий момент наше общество должно вменить в обязанность правительству спасение от голода и нищеты тех сограждан, которые сейчас не в состоянии содержать себя» (Г. Гувер предпочитал заботиться о банковских капиталах богачей, а не о помощи беднякам). Он подчеркнул «необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства».

Очень показательно, что теперь он если не прямо, то косвенно заявил о важности планового начала в государственной экономике, без которого невозможно преодолеть хаос производства и эгоизм частных собственников. По его словам: «Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана».

В результате реформ Ф. Рузвельту удалось прежде всего справиться с хроническим кризисом в сельском хозяйстве США, испытывавшем периодические катастрофы из-за превратностей свободного рынка и погоды, благодаря государственному регулированию и переводу средств в этот сектор экономики. Как пишет крупный современный американский историк Артур М. Шлезингер: «Судя по подъему производительности и эффективности сельского хозяйства, вмешательство государства оказалось в этой отрасли на редкость успешным».

Необычайно длительный срок президентства Ф. Рузвельта объясняется, следовательно, не столько его какими-то сверхобычными дарованиями, сколько здравым смыслом и верным политико-экономическим курсом. Вряд ли выбор такого направления определялся только сочувствием обездоленным согражданам. Следовало позаботиться и о судьбе богатых. Ведь пример успешной социалистической революции в России мог вдохновить если не всех трудящихся, то прежде всего безработных и бедствующих фермеров. Социальные выступления нельзя было постоянно подавлять силами полиции и бесчинствами криминальных групп. Требовался новый экономический курс, обеспечивающий социальную справедливость.

В этом отношении, как ни странно, позиции Франклина Делало Рузвельта и Иосифа Виссарионовича Сталина в некоторой степени совпадали. Ведь Сталину тоже пришлось пресекать притязания частных собственников, предпринимателей и прежде всего спекулянтов на полную экономическую свободу и возможность накапливать как можно больше богатств. Это вовсе не означает подавление частной инициативы.

Тут надо осознать одну простую истину: все дело в том, куда направлена эта самая инициатива: на личное или на общественное благо. Не теоретизируя, вспомним невиданные в истории успехи сталинского социалистического строительства и победу советского народа в Великой Отечественной войне. Ни того, ни другого было бы невозможно достичь только лишь за счет выдающегося руководства Сталина, достоинствами государственной системы или - что и вовсе нелепо - полной запуганностью населения. Никакой гений вождя не заменит главного - энтузиазма, инициативы, беззаветного труда на общее благо подавляющего большинства граждан страны.

Не исключено, что эту нехитрую мысль, которая никак не укладывается в головы нынешних российских деятелей и теоретиков, осознал Франклин Рузвельт, постаравшись реализовать ее в Условиях своего специфического государства. И это ему удалось.

Успехи Рузвельта на государственном и международном поприще резко контрастировали с его физическим недугом. Они показывали, чего способен достичь человек, вставший на путь преодоления жестокостей судьбы. Хотя, конечно же, ему было значительно легче пройти таким путем, чем, скажем, Сталину.

Интересное свидетельство об отношении к Рузвельту Сталина оставил многолетний министр иностранных дел СССР А.А. Громыко. Это было во время Крымской конференции, когда заболевшего Рузвельта (ему оставалось жить всего два месяца) навестили Сталин, нарком иностранных дел Молотов и посол СССР в США Громыко. Последний вспоминал, что когда они покинули комнату президента и спускались по узкой лестнице, Сталин остановился, неторопливо набил табаком трубку и тихо произнес:

- Ну скажите, чем этот человек хуже других, зачем природа его наказала?

«После того, как мы спустились на первый этаж, - писал Громыко, - Сталин задал мне вопрос:

- Правду говорят, что президент по происхождению не из англичан?

Как бы размышляя вслух, он продолжал:

- Однако по своему поведению и манере выражать мысли он больше похож на англичанина, чем Черчилль. Последний как-то меньше контролирует свои эмоции. Рузвельт же, наоборот, сама рассудительность и немногословность.

...Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это нам понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии деятелям другого социального мира и еще реже говорил об этом».

Заметим, что за пять лет до этого Рузвельт после налаживания экономических контактов с СССР (что было выгодно и США) резко осудил Советский Союз за военные действия против Финляндии. Как видим, такой выпад не повлиял на отношение Сталина к Рузвельту. Тем более что оба они стали союзниками.

Если Черчилль в глазах Сталина был достаточно типичным буржуазным политиком и политиканом, то Рузвельт вызывал уважение как незаурядная личность, бросившая вызов судьбе и преодолевающая физическую немощь силой духа.

Депрессия в США, подъем в СССР

Отношения Советского Союза и Соединенных Штатов Америки наладились в 1930-е годы не благодаря взаимной симпатии глав двух этих держав, а по причине сугубо экономической. В то время, как в СССР ускоренно шла индустриализация при жестком государственном регулировании и планировании, в США продолжалась депрессия, одним из способов выхода из которой было расширение рынка сбыта.

Кроме того, для Сталина важно было укрепить позиции СССР в Дальневосточном регионе. Еще в 1931 году он охарактеризовал захват Японией Маньчжурии как появление первого очага новой мировой войны. (Он столь же верно оценил приход фашистов к власти в Германии, как второй очаг напряженности.)

Советскому Союзу требовалось стремительными темпами разворачивать современную военную промышленность, ибо всем было ясно: предстоят сражения, в которых технике отводится главная роль. Как писал Сергей Есенин:

...Или ты не знаешь, что живых коней

заменила стальная конница?

Но для создания ползающих, летающих, плавающих машин одного энтузиазма недостаточно. Надо иметь доступ к новейшим технологиям, которыми обладали развитые западные страны и, в частности, США. Поэтому техническое сотрудничество с заокеанским партнером для СССР было ценно. На это вполне прозрачно намекал Сталин, говоря о необходимости учиться у американцев деловитости и уменью создавать и использовать новейшую технику.

Были у обеих стран общие интересы, хотя и противоречивые, на Дальнем Востоке. Ситуация здесь для СССР была непростой: отношения чанкайшистского правительства гоминьдановского Китая оставляли желать много лучшего после конфликта на КВЖД в 1929 году. Сказывались и происки Англии, стремившейся установить в регионе свое господство.

Сталин прекрасно знал, что кризис в США сменился не подъемом, а мучительнейшей депрессией. В таких условиях американский капитал крайне нуждался в огромном и очень емком советском рынке. Его неофициальные связи с советской экономикой постоянно расширялись. Достаточно вспомнить об активном участии американского «автомобильного короля» Форда в создании Горьковского автогиганта.

Непризнание- с 1917 года- Вашингтоном советской власти становилось невыгодной нелепостью. На повестку дня встал воп-

рос о восстановлении дипломатических отношений. Но Сталин не спешил. Он ждал проявления инициативы со стороны Рузвельта, великолепно понимая, что тот крайне нуждается в сильном союзнике на Дальнем Востоке, в противовес японской агрессии и интригам Англии.

Положение американского президента было трудным. Очень влиятельные силы в США занимали непримиримую антисоветскую позицию. Блок этих оппозиционеров Рузвельту включал разные слои американского общества: от банкиров, пострадавших от невыплаты СССР царских долгов, до русофобской польской диаспоры, влиятельной в важном штате Пенсильвания.

Рузвельт действовал осторожно и осмотрительно. Он тайно провел зондаж общественного мнения. Аналитики Белого дома проделали большую работу, выяснив в результате, что более половины американской элиты - за признание СССР. Оппозиция в основном базировалась на недовольстве антирелигиозной кампанией в Советском государстве. Именно этот вопрос наряду с долгами царской России стал основным в переговорах Рузвельта и наркоминдела Литвинова, приехавшего в ноябре 1933 года в Вашингтон после секретных переговоров с другими советскими представителями.

17 ноября того же года было объявлено о восстановлении дипломатических отношений между двумя странами. Послом в Москву президент назначил Уильяма Буллита, который еще в феврале-марте 1919 года вел переговоры с В.И. Лениным, сумевшим буквально очаровать амбициозного и подозрительного американца. Еще тогда были выработаны основы новых американо-советских взаимоотношений, но они были отвергнуты президентом Вильсоном.

Франклин Рузвельт дал Буллиту второй шанс проявить себя на дипломатическом «русском фронте». Сталин гарантировал американскому послу безусловный доступ к себе: «Дайте мне знать, и мы тотчас же встретимся». Советского вождя Буллит охарактеризовал президенту, как «выносливого цыгана с прошлым и эмоциями, недоступными моему пониманию».

Определенное сближение и взаимопонимание двух сторон пришлось на 1933 и 1934 годы. Однако в середине 30-х годов президент решил, что с Японией можно договориться при двусторонних контактах. Отношения между Вашингтоном и Москвой охладели. Тем более что Буллит в 1935 году высказал недовольство приглашением делегации американской компартии на VII конгресс Коминтерна «без согласования с ним» (!). Но уже вскоре президент осознал, насколько велики аппетиты Японии в Китае, из-за чего договориться с ней на двусторонней основе невозможно.

Вначале 1937 года Буллит был заменен Дэвисом (тем временем Япония перешла к широкомасштабной агрессии на китайской территории). Рузвельт требовал от нового американского посла быть прагматиком - «не только передавать правительству аккуратную информацию, а завоевать доверие Сталина». Дэвису в значительной степени удалось это сделать, хотя советский вождь был лишен возможности уделять много внимания отношениям с США из-за обострения внутри- и внешнеполитической ситуации. К тому же Рузвельт, находившийся под сильным давлением изоляционистов, мало оказывал явного (но только явного) влияния на европейские дела. А они становились для Сталина все более важными.

Сближение СССР и США перед началом Второй мировой войны определялось прежде всего прямо противоположным экономическим положением обеих стран. Передовые в научно-техническом и промышленном отношении Соединенные Штаты пребывали в упадке, тогда как индустриально отсталый Советский Союз бурно развивался, активно готовясь к неизбежному - как тогда уже было ясно - столкновению с фашистской Германией. Сотрудничество было обоюдовыгодным. Тем не менее дипломатические контакты Сталина и Рузвельта практически не осуществлялись.

Идеологические противоречия между государствами с различным общественным укладом не играли решающей роли. С тех пор как Сталин продемонстрировал отказ от идеи мировой революции, сосредоточив усилия на строительстве социализма в одной стране, США постарались прежде всего извлечь выгоду из делового партнерства с ним. Но, конечно, неприязнь и подозрения сохранились, причем главным образом со стороны правителей США, которым с немалым трудом удалось справиться с социальными волнениями в своей стране.

Заочные контакты

Реакция Рузвельта на известие о германском нападении на СССР была весьма своеобразной, если не сказать двусмысленной.

«Через два дня, - пишет советский историк А.И. Уткин, - президент подстраховался указанием на то, что официально советское правительство ни о чем еще не просило, и главным получателем американской помощи остается Англия. Когда на этой пресс-конференции 24 июня один из журналистов спросил Рузвельта, будет ли оказана помощь Советскому Союзу... Рузвельт ответил:

- Задайте мне какой-нибудь другой вопрос».

Днем раньше сенатор и будущий президент США Гарри Трумэн откровенно заявил корреспонденту популярной газеты «Нью-Иорк тайме»:

- Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом, пусть они убивают [друг друга] как можно больше!

Признание циничное, но вполне естественное. Во-первых, речь идет о недружественных для США странах. Во-вторых, об опасных конкурентах на мировой арене. В-третьих, когда сталкиваются меж- 1 ду собой два континентальных гиганта, лучше до поры до времени оставаться в сторонке, если ты надежно защищен морями и океанами (для Англии, как известно, и пролива оказалось доста-щ точно для того, чтобы как можно дольше не принимать активного участия в войне).

Ф. Рузвельт находился под давлением влиятельной части правящих кругов США, считавшей наиболее целесообразным оставаться в стороне от советско-германского конфликта и уж во всяком случае не оказывать СССР такую же помощь, как Англии. Вдобавок сказывалось мнение американских генералов о том, что Красная Армия способна продержаться не дольше трех месяцев, щ Да и сам Рузвельт предполагал: «Русские могут не выстоять этим летом».

Однако уже через месяц стало ясно: СССР так быстро не рухнет, а будет сражаться, используя все свои немалые ресурсы. Германский «блицкриг» явно пробуксовывал, хотя наступление продолжалось. Именно в эти дни Дэвис сказал президенту, что Красная Армия еще «изумит весь мир». Согласно опросам, три четверти американцев выступали за оказание помощи СССР.

Осенью 1941 года судьба Советского Союза, казалось, повисла I на волоске. Немцы взяли под Киевом в плен многие десятки тысяч красноармейцев, а также замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда. И все-таки посланный президентом в Москву его ближайший советник Гарри Гопкинс вернулся в США исполненный уверенности: способность русских сопротивляться не иссякла, СССР выстоит; очень эффективной будет американская помощь, направляемая сюда. Он сообщил Рузвельту об откровенности Сталина в оценке сложившейся ситуации. На президента произвела большое впечатление фраза советского руководителя: «Дайте нам зенитные орудия и алюминий, и мы сможем сражаться три или четыре года».

Свою беседу с Гопкинсом Сталин завершил призывом к вступлению США в войну. Он сказал, что приветствовал бы «прибытие американских войск на любой участок русского фронта под полным командованием американского руководства».

Безусловно, Сталин сознавал неизбежность отрицательной реакции президента из-за совершенно очевидной опасности больших потерь американских войск, но надеялся, что в результате - в виде компенсации - будет увеличена материальная помощь СССР. Увы, эти надежды сбылись только отчасти.

Гарри Гопкинс говорил о силе антисоветской оппозиции во влиятельных кругах Соединенных Штатов: «Удивительно велико число людей, не желающих оказывать помощь России, и которые, по-видимому, неспособны осознать своими твердолобыми головами стратегическую важность этого фронта». (Хотя, конечно же, причина была не только в «твердолобости» недругов советской страны.) Вместо намеченных сорока одного корабля с поставками для СССР, за октябрь-ноябрь 1941 года в море вышли только двенадцать.

В 13 часов 10 минут 7 декабря 1941 года японские летчики открыли бомболюки своих самолетов над американскими военными кораблями, стоящими в бухте Пёрл-Харбор, и США вступили во Вторую мировую войну - отчасти вынужденно. Очень выгодную позицию «над схваткой» пришлось сменить, начиная действовать активно (хотя поначалу и не очень).

16 декабря Сталин получил от Рузвельта послание, в котором, помимо всего прочего, говорилось: «Я предлагаю генералиссимусу Чан Кайши созвать немедленно в Чунцине конференцию в составе китайского, советского, британского, голландского и американского представителей. Эта группа должна бы собраться не позже 17 декабря и доложить результаты своим правительствам совершенно конфиденциально к субботе 20 декабря...

...Я хочу еще раз сообщить Вам о всеобщем подлинном энтузиазме в Соединенных Штатах по поводу успехов Ваших армий в защите Вашей великой нации. Позволяю себе надеяться, что предварительные конференции, намеченные мною на ближайшую неделю, приведут к установлению более постоянной организации для планирования наших усилий...»

Сталин ответил на следующий день, по сути дела, вежливым отказом от участия советского представителя в Чунцинском совещании, ссылаясь на отсутствие повестки дня и слишком сжатые сроки до его начата. И добавил: «Желаю Вам успеха в борьбе против агрессии на Тихом океане».

Судя по всему, Рузвельт хотел бы вовлечь СССР в переговоры на Дальнем Востоке с целью показать Японии, какие государства

готовы совместно выступить против нее. Однако Сталин не желал обострять отношения с Японией, имея с ней мирный договор, который соблюдался обеими сторонами. Пожелав успеха США, он давал понять, что в настоящее время не готов к участию в войне на, как он выразился, Тихом океане, то есть в зоне интересов Соединенных Штатов.

На это сталинское послание Рузвельт не ответил. 11 февраля он сообщил Сталину об отгрузке в Россию истребителей и танков, добавив: «Несмотря на трудности, испытываемые нами в настоящее время на Дальнем Востоке (кстати сказать, для США это Крайний Запад. - Авт.), я надеюсь, что мы в ближайшем будущем настолько укрепимся в этом районе, что сумеем остановить японцев. Но мы подготовлены к некоторым дальнейшим неудачам».

А.И. Уткин писал: «В дни битвы за Москву открытие еще одного фронта едва ли могло быть привлекательно для СССР, но Советское правительство не отвергло полностью идею конференции. Нам важно отметить, что американская сторона делала подобные предложения без всякого учета смертельной опасности, нависшей над СССР».

...Большинство американцев поддержало решение президента о вступлении в войну. Но было немало выражавших недовольство тем, что «Англия втянула США в войну». Действительно, теперь основной силой, сражавшейся с Японией, становились американские войска.

Плохо вооруженные и слабо управляемые, хотя и чрезвычайно многочисленные армии Чан Кайши не могли выдержать борьбу против японцев без разносторонней американской помощи. Австралия, главные города которой бомбила японская авиация, устояла только благодаря прибывшим сюда американским соединениям. Тем временем Черчилль уделял основное внимание защите Индии и Ближнего Востока.

В первый день 1942 года, обсуждая с английским премьером проблемы союзных отношений с СССР, американский президент сказал, что Сталин возглавляет «очень отсталый народ» и это, дескать, многое объясняет.

По справедливому мнению А.И. Уткина: «Когда СССР практически в одиночестве противостоял Германии, президент Рузвельт был занят прежде всего утверждением своего лидерства в союзных с Британской империей условиях, созданием механизма совместных американо-английских действий, укреплением личных контактов с Черчиллем».

Второй фронт в Европе США и Англия не спешили открывать. Выступая на торжественном заседании 6 ноября 1942 года, Сталин заявил: «Наши союзники не должны ошибаться в понимании того, что отсутствие второго фронта может иметь плохие последствия для всех миролюбивых стран, включая самих союзников».

Он давал понять Рузвельту и Черчиллю, что высадка их войск в Северной Африке никак не может считаться открытием второго фронта.

Однако Рузвельт продолжал поддерживать линию Черчилля на взаимное изматывание Германии и СССР.

Попытка «обыграть» Сталина

В августе 1942 года Рузвельт уклонился от встречи со Сталиным в Москве, где могло состояться совещание трех великих держав (приехал только Черчилль, который вынужден был оправдывать бездействие союзников в Западной Европе, хотя Сталину было обещано открытие весной или летом второго фронта). Советским войскам чрезвычайно трудно было сдерживать наступление немцев, которые подошли к Сталинграду.

В это время главы союзников помогали советскому руководителю преимущественно посланиями. На них Сталин отвечал порой очень кратко, формально. Было ясно, что Советскому Союзу и Германии придется истощать силы в кровопролитных сражениях, тогда как США и Англия без крупных потерь предпочитают защищать свои интересы в других регионах мира, прежде всего Тихоокеанском и Средиземноморском. Недовольство Сталина такой политикой союзников нетрудно понять.

По мнению Рузвельта и Черчилля, сложились благоприятные условия для совместной конференции глав трех великих держав. Но Сталин думал иначе. Он отклонил эту инициативу союзников, ссылаясь на свою чрезвычайную занятость текущими военными вопросами. Вскоре Рузвельт повторил свое предложение. И снова получил отказ.

Возникает естественное недоумение: на каком основании Сталин упорно не желал встретиться со своими западными союзниками? Не проявилась ли тут его болезненная подозрительность? Или он не понимал выгод, которые сулила встреча? А вдруг на предлагавшейся конференции удалось бы достичь твердой договоренности об увеличении военных поставок для СССР и скорейшем открытии второго фронта? Не упустил ли столь прекрасные возможности непредусмотрительный вождь советского народа?

Обратимся за ответом к его переписке с Рузвельтом в этот период. Странным образом, в то время, когда шли ожесточенные бои в Сталинграде, американский президент в письме от 2 декабря 1942 года предложил встречу трех руководителей. При этом как бы вскользь добавил: «Мы должны достигнуть некоторой предварительной договоренности относительно тех действий, которые должны быть предприняты в случае краха Германии.

Иначе говоря, предстоял торг, касающийся послевоенного устройства Европы, на котором США и Англия, спекулируя на нынешних огромных трудностях для СССР, могли бы навязать ему свои условия, обещая активную военную помощь. Получив отрицательный ответ, Рузвельт счел нужным настаивать (8 декабря):

«Я глубоко разочарован тем, что Вы не считаете возможным отлучиться в январе на совещание. Имеется много вопросов жизненно важного значения, которые должны быть обсуждены между нами. Эти вопросы относятся не только к жизненно важным стратегическим решениям, но также и к вещам, о которых мы должны договориться в предварительном порядке касательно тех действий, которые мы должны заранее разработать на случай чрезвычайных обстоятельств и предпринять, если и когда позволят условия в Германии. Эти вопросы также включали бы другие аспекты, относящиеся к будущей политике в отношении Северной Африки и Дальнего Востока...»

Кроме того, было предложение основать на Кавказе американскую военно-воздушную базу. Сталин сослался на свою занятость; на неясность, какие именно вопросы конкретно предлагается обсудить, когда второй фронт не был открыт в 1942 году и есть договоренность о его открытии весной 1943 года. Относительно кавказской базы напомнил, что главные бои идут на Центральном фронте, и хотелось бы получить от американцев самолеты.

В то же время Рузвельт в дополнительных посланиях намекал на то, что СССР пора переходить к военным действиям против Японии, в чем он будет иметь активную поддержку со стороны США. Сталин ответил, что нуждается в помощи «не на Дальнем Востоке..., а на фронте жесточайшей войны с немцами». Новая попытка Рузвельта добиться согласия Сталина на создание американской авиабазы на Дальнем Востоке (что грозило спровоцировать войну СССР с Японией) также не имела успеха.

С начала 1943 года Рузвельт часто советовался с прежним послом США в СССР Буллитом. Тот предлагал, что если Сталин не пообещает воздержаться от аннексий европейских стран, то США следует окончательно переместить свое внимание с Европы на Тихий океан, оставив Красную Армию один на один с вермахтом. Кроме того, тогда следует уменьшить помощь Советскому Союзу и не упоминать о послевоенных займах на восстановление его народного хозяйства. Буллит рассматривал вариант вторжения на Балканский полуостров, чтобы преградить советским войскам путь в Центральную Европу.

По мнению А. Уткина, «взгляды Буллита, видимо, оказали определенное влияние на Рузвельта». С этим предположением трудно согласиться. Ф.Д. Рузвельт не принадлежал к числу тех деятелей, которые могут оказаться под чьим-то влиянием. Что бы ему ни подсказывали или советовали, решения он принимал самостоятельно, учитывая интересы своей державы.

Конечно, есть немалое искушение обрушиться на американского президента за нежелание сделать все возможное для помощи сражающемуся союзнику - СССР. Однако приходится помнить, что европейский театр военных действий в то время еще мало беспокоил США.

Молодая страна социализма была на данном этапе лишь меньшим злом в сравнении с фашистами. По сути своего общественного уклада, когда власть принадлежит не богатым, а трудящимся (точнее, партии, защищающей- в ту пору- их интересы), она оставалась враждебной для буржуазных демократий.

К середине 1943 года (к началу нового крупного немецкого наступления) советско-американские отношения резко ухудшились (ясно, что не из-за каких-то акций советского правительства). На Севере, в Баренцевом море больше не показывались транспорты США с военными грузами для СССР; второй фронт в Европе не был открыт тогда, когда рейх бросил на Восточный фронт почти все свои вооруженные силы. На юге, в Средиземноморье, американцы предпочли оказывать помощь англичанам в Тунисе, а не Красной Армии.

Не желая ссориться с несколькими миллионами поляков, проживающими в США и традиционно голосующими за его партию, Рузвельт поддерживал польское эмигрантское правительство в Лондоне в его антисоветской позиции и не признавал западных границ СССР 1939 года. Несмотря на просьбу Сталина, он не порвал отношения с финским правительством Маннергейма, которое вело войну с Советским Союзом. А ведь Сталин, идя на уступку буржуазным демократиям, распустил Коминтерн, демонстрируя отказ от активных политических выступлений против капиталистических государств. Продолжалось единоборство Советской Армии с вермахтом.

Сталин отозвал из Вашингтона советского посла, бывшего наркоминдела Литвинова и отказался встретиться с Рузвельтом. Он периодически сообщал американскому президенту, сколько дивизий Берлин снимает с западных окраин своей империи, посылая их на восток.

Высадка союзников в Сицилии и бомбардировки Германии с воздуха не были эквивалентом второму фронту. Летом 1943 года под Курском и Орлом вновь заколебались весы истории, но Рузвельта, так же, как Черчилля, привлекала по-прежнему идея вторжения в Центральную Европу через Италию с выходом на Берлин, а также захвата Балкан.

После свержения Муссолини в конце июля 1943 года к власти в Риме пришло правительство маршала Бадольо «Кровавого», завоевателя Эфиопии в 1935-1937 годах. Оно сразу же начало тайные переговоры с англо-американцами о капитуляции. Сталин выражал недовольство по поводу сепаратных переговоров своих западных союзников с итальянцами. Советский вождь заявлял, что хватит обращаться с Советским Союзом «как с пассивным третьим наблюдателем». У Сталина возникли вполне оправданные опасения, что если США пошли на перемирие с Бадольо, не считаясь с интересами СССР, то с таким же успехом они на определенном этапе способны пойти на сепаратный сговор с Гитлером (или с кем-нибудь из его преемников) при продолжении немцами войны на Востоке. Такая возможность не представлялась фантастичной.

Сейчас, когда мы знаем, что этого не произошло, нелегко себе представить, каковы были мысли Сталина по поводу поведения союзников, которые вторично обманули его в тяжелейшие для Советского Союза периоды - летом 1942 и 1943 годов. Было совершенно очевидно, что американское и английское правительства уклоняются от столкновений с вермахтом, берегут своих солдат и офицеров, тем самым увеличивая потери Красной Армии. Какая цель такой политики, направленной на максимальное истощение СССР и советского народа? Только ли - забота о своих гражданах?

Напрашивается вывод: после того как немцы и.русские обессилят во взаимной борьбе, западные коварные союзники СССР воспользуются этим для осуществления своей гегемонии над ослабевшими странами. Одним ударом будет покончено как с фашизмом, так и с коммунизмом. Причем для этого будет благовидный предлог, оправдание перед общественным мнением: мы, мол, оказывали посильную помощь советскому народу, и он осознал достоинства буржуазной демократии, свергнув сталинский режим.

Короче говоря, с учетом уроков недавней истории - вторжения Антанты в Россию, мюнхенского сговора англичан с Гитлером, затяжками с открытием второго фронта в Европе- Сталин имел все основания заподозрить союзников в двурушничестве, в тайном сговоре для того, чтобы покончить не только с гитлеровской Германией, но и с Советским Союзом.

Напрашивался вопрос: почему именно в тяжелейший для СССР период войны США и Англия предлагали провести переговоры лидеров трех держав, вместо того, чтобы оказать максимально возможную помощь союзнику? Нет ли в этом какого-то подвоха? Какая при этом роль предназначалась советскому руководителю?

По мнению А.И. Уткина, с которым вполне можно согласиться: «Сточки зрения Рузвельта, встреча на данном этапе, когда СССР был связан борьбой не на жизнь, а на смерть, тогда как США могли выбирать время и место своих ударов, увеличивать или уменьшать помощь, была бы благоприятной для американской стороны». Сталин прекрасно понимал это, не желая оказаться в положении зависимого партнера.

Только осенью Сталин дал согласие на встречу в Тегеране, - после того, как Красная Армия нанесла вермахту сокрушительнейший удар в Курской битве и начала крупное и неудержимое наступление.

К этому времени западные союзники уже дважды доказали свою ненадежность и ложность своих обещаний открыть второй фронт в Западной Европе. И происходило это в самые ответственные периоды немецкого летнего наступления в 1942 и в 1943 годах. Гитлер использовал предоставленную Черчиллем и Рузвельтом возможность переводить свои воинские части с Запада на Восточный фронт.

Было очевидно, что союзники сознательно, по взаимному сговору оставляют Красную Армию один на один с вермахтом. На это достаточно прозрачно намекал Сталин в своих посланиях президенту США и премьеру Англии. По его словам, «дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину».

И когда в наше время антисоветчики упорно кричат о том, что в Отечественную войну Сталин не жалел своих солдат, воевал неумением, а числом, этим говорунам надо ответить: советских людей подставляли под удары фашистов правители США и Англии. Сталин это прекрасно понимал, но ничего поделать не мог: лучше уж иметь таких «соратников», чем никаких. Тем более что от них можно было ожидать и более коварного решения - заключить сепаратный мирный договор с Германией.

Победа на Курской дуге окончательно доказала, что именно Советский Союз играет ведущую роль в борьбе с фашизмом. Теперь Сталин имел преимущество перед своими хитрыми дипломатическими партнерами, ибо его держава доказала свою стойкость

Личное знакомство

Итак, перед тегеранской конференцией, состоявшейся в Иране, который контролировали СССР и Англия, положение Сталина как руководителя сильной и побеждающей в войне державы значительно укрепилось. Теперь ему вовсе не обязательно было идти на уступки союзникам в послевоенном разделе сфер влияния или в вопросе вступления в войну на Дальнем Востоке.

К этому времени он уже стал маршалом - не только по званию, но и по сути, ибо активно участвовал в разработке и обсуждении всех сколько-нибудь крупных военных операций. У него был накоплен опыт ведения дипломатических переговоров. Помимо всего прочего, тот факт, что союзники вопреки заявлениям и уверениям так и не открыли за два года второй фронт в Западной Европе, ставил их в неловкое положение перед обманутой стороной.

Как видим, в отличие от начала и весны 1943 года, в октябре Сталин получил заметные преимущества при переговорах с Рузвельтом и Черчиллем, хотя, конечно же, использовать эти преимущества было очень непросто. До них у президента США и премьера Англии состоялись личные беседы, в которых могли вырабатываться те или иные решения, о которых советскому лидеру оставалось только догадываться.

Еще до Тегерана Рузвельт, узнав об освобождении советскими войсками Левобережной Украины и о прорыве ими «Восточного вала» гитлеровцев, сказал своему сыну Эллиоту, что если у русских и далее пойдут так дела, тогда, возможно, будущей весной и не потребуется второй фронт. Тогда же глава американской военной миссии в Москве генерал Дин сообщил президенту, что интерес Сталина к операции форсирования Ла-Манша уменьшился, а Красная Армия «поверила в свою способность продвинуться к Берлину без помощи союзных армий на Западе».

19 ноября 1943 года, находясь на пути в столицу Ирана, в беседе со своими начальниками штабов Рузвельт подчеркнул: «Мы должны дойти до Берлина. Тогда пусть Советы берут территорию к востоку от него. Но Берлин должны взять Соединенные Штаты».

Однако теперь выполнить эту установку было не так-то просто. Избегая больших потерь, союзники не вели активных наступательных операций в Южной Европе и, сравнительно легко справившись с итальянскими войсками, не могли преодолеть сопротивления немцев. Форсировать Ла-Манш зимой было слишком трудно и опасно из-за ненастной и переменчивой погоды.

Сказывалось то, что союзники с самого начала войны сильно недооценивали возможности социалистической системы, духовной силы, стойкости и веры в свое руководство советских людей, их идейного единства. Оказалось, Сталин был прав, когда высказывал уверенность в достаточно быстром разгроме грозного врага, перед которым западные союзники по-прежнему испытывали немалый страх. Успехи Красной Армии, а также ставшая очевидной мощь Советского Союза сильно осложняли дипломатические маневры Рузвельта и Черчилля.

Готовясь к встрече в Тегеране, Сталин знал, что ему будет противостоять единый фронт Черчилля и Рузвельта. Можно сказать - двое на одного. Чтобы избежать столкновения в крайне неблагоприятных условиях, нужно было что-то предпринять.

Черчилля как личность и его дипломатическую линию он уже достаточно хорошо знал. Но с Рузвельтом у него еще не было личной встречи, а заочное знакомство не внушало большого оптимизма. Водном советский вождь был уверен: солидарность двух лидеров Запада не столь уж прочная; нужно было по возможности углубить уже имеющиеся расхождения между интересами Вашингтона и Лондона. Была возможность играть на имеющихся противоречиях между ними, а также привлечь одного из двух своих оппонентов хотя, бы частично на свою сторону на роль партнера, во всяком случае, при обсуждении некоторых вопросов наиболее подходил Рузвельт.

И без того гигантская экономическая и военная мощь США интенсивно нарастала главным образом за счет постоянного, порой катастрофического ослабления Британской империи. Потеряв большую часть своих азиатских владений, захваченных японцами, она была вынуждена допустить широкое и глубокое проникновение Соединенных Штатов в свои доминионы и свою сферу влияния в Латинской Америке.

Таким образом, из двух западных союзников первенствовал Рузвельт. Его-то и надо было расположить к себе, установить с ним дружеские личные отношения. Сталин решил это сделать уже в самом начале недолгой конференции. Рузвельт прилетел в Тегеран 23 ноября и сначала остановился у посланника США. Но Сталин, ссылаясь на информацию советской разведки о готовящемся покушении гитлеровцев на «Большую тройку», настоял на переезде президента в советское посольство, рядом с которым находилась резиденция Черчилля, чтобы избежать передвижений по улицам города.

Безопасность, как писал Р. Шервуд, «действительно была обеспечена... Слуги, которые стелили им постель и убирали комнаты, все были сотрудниками вездесущего НКВД... и весьма выразительные бугры, скрытые их аккуратными белыми куртками, выпячивались в том месте, где находится задний карман». (Не исключено, что данный автор дал волю своему воображению.)

Всего через четверть часа после переезда Рузвельта его посетил Сталин. Это была их первая встреча. Она продолжалась 45 минут, из которых значительная часть времени ушла на перевод. Американцы не знали, что такова одна из дипломатических хитростей Сталина. Неплохо владея немецким языком (на нем он порой вел переговоры с некоторыми иностранными государственными деятелями, например, с послевоенным премьер-министром Румынии Петру Гроза), Сталин, хотя и хуже, знал английский язык. Поэтому время, затрачиваемое на перевод, он использовал для обдумывания своих ответов Черчиллю и Рузвельту. В отличие от него, они вынуждены были говорить сразу же после перевода или выдерживать паузы, которые подчеркивали их затруднения с поиском подходящего ответа или замешательство. Правда, Сталин и без того обладал редким даром кратко, ясно и убедительно излагать свои мысли.

Описывая его поведение на конференции в Тегеране, Шервуд отметил: «Сталин непрерывно чертил на клочке бумаги и курил на совещаниях. Говорил он тихо, едва слышно, и, обращаясь к переводчику, казалось, не тратил сил на то, чтобы подчеркивать те или иные фразы...»

Стиль поведения Сталина и его манера говорить на дипломатических переговорах всегда были чрезвычайно сдержанны. Казалось, что он «отключал» эмоции, предоставляя полное первенство рассудку. Собеседникам было невозможно распознать его реакцию на те или иные реплики, сообщения. Тем самым он получал определенные преимущества прежде всего над не очень сдержанным Черчиллем (но не над весьма скрытным Рузвельтом).

Спокойное и тактичное, а в то же время уверенное и достойное поведение Сталина, его остроумие, немногословные и веские суждения произвели большое впечатление на Рузвельта. Подобно едва ли не всем западным лидерам, он под влиянием антисоветской пропаганды и сообщений советников явно недооценивал интеллект, знания и живость ума представителя народной демократии, «пролетарской» партии. Тем сильней ошеломила и даже очаровала его личность «советского диктатора», столь разительно и в лучшую сторону отличавшегося от государственных деятелей и дипломатов буржуазных демократий.

Возможно, сказалось и то, что оба они принадлежали, как мы уже говорили, к немногочисленной разновидности людей, стремящихся и способных преодолевать превратности судьбы, какие бы испытания она им не преподносила.

Отношение к Сталину на Западе стало заметно меняться после победы под Сталинградом. В правящих кругах США и Англии до этого времени преобладало мнение, что СССР - колосс на глиняных ногах. Ведь Франция, вооруженные силы которой формально не уступали немецким, да еще поддерживаемая англичанами, не смогла и месяца противостоять вермахту. Падения Чехословакии и Польши доказали не только силу германской армии, но и успешную внешнеполитическую стратегию Гитлера.

Поражение немцев под Москвой на Западе объясняли успехом русских морозов, а не Красной Армии. Казалось, последующее летнее наступление вермахта это подтвердило. Однако Сталинград доказал, что ни советские полководцы, ни советский солдат ничуть не уступают прославленным германским воякам.

Ко времени Тегеранской конференции среди американцев окончательно возобладали просоветские настроения (правда, ненадолго). Средства массовой информации начали с восхищением отзываться о Сталине. Авторитетный журнал «Тайм» 4 января 1943 года вышел с портретом Сталина на обложке, назвав его человеком истекшего года с «лицом из гранита».

Как видим, так называемый «культ Сталина» вовсе не создавался им искусственно, а возникал совершенно естественно и внутри страны, и за ее пределами по мере замечательных успехов страны, которой он руководил. До войны на Западе высказывалось много сомнений по поводу реальности тех сообщений о трудовых победах в социалистическом строительстве, которые публиковались в советской печати. Сомнения были отчасти оправданы тем, что в стране напрочь подавили оппозицию и некому было с при-

страстием анализировать и критиковать официальные сведения. Эту роль взяла на себя буржуазная антисоветская пропаганда.

Однако упорное сопротивление агрессору, а затем и первые крупные победы Красной Армии самым убедительным образом доказали необычайную прочность советской системы, духовную силу и стойкость, идейное единство советских людей на фронте и в тылу. Ничего подобного на Западе не ожидали, а потому впечатление от этого было особенно сильным.

Судя по всему, отношение Рузвельта к Сталину по ходу войны существенно менялось к лучшему. Сказывалось, пожалуй, изменение общественного мнения в США, а также то, что Сталин теперь становился крупнейшим государственным деятелем в международной политике, от которого зависел ход событий как в Западной Европе, так и на Дальнем Востоке.

Тегеранские встречи

Словно предчувствуя будущие маневры союзников по поводу открытия второго фронта, Сталин сделал очень остроумный и нетривиальный дипломатический ход. В 1942 году в Москву прилетел Гарри Гопкинс, полномочный представитель президента США. . После беседы с ним Сталин попросил передать в подарок Франклину Рузвельту копию советской музыкальной кинокомедии «Волга-Волга».

По указанию Гопкинса срочно был сделан перевод реплик героев фильма, и Рузвельт получил возможность ознакомиться с неожиданным сталинским подарком. После просмотра фильма Рузвельт пришел в недоумение: почему руководитель СССР в столь трудный период войны решил послать в США именно такую лен- " ту? Что он этим хотел сказать?

Рузвельт велел уточнить перевод реплик и тщательно перевести текст песен, которые он услышал только в оригинале. Затем последовал новый просмотр. И вот в кадре появился неунывающий капитан (В.С. Володин) и запел:

Америка России подарила пароход -

С носа пар, колеса сзади

И ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход!

Тогда стало ясно, что Сталин намекает на слишком медленный ход поставок из США в СССР, а также затягивание с открытием второго фронта.

Нет сомнения, что Рузвельт оценил дружеский и тонкий намек Сталина, после чего проникся к нему заочной симпатией. Если руководитель страны, ведущей страшную войну с сильнейшим противником, в столь трудный момент способен шутить и не склонен резко возмущаться бездеятельностью союзников (отметим, что такое возмущение было бы вполне оправданным, но гневные упреки не принесли бы никакой пользы), то такой государственный деятель заслуживает глубокого уважения. Более того, он демонстрирует свою полную уверенность в победе над врагом.

Казалось бы, что за мелочь: один руководитель подарил другому немудреный кинофильм. В другое время на это не следовало бы обращать внимания. Однако в 1942 году такой поступок обретал большое значение, и не только на тот момент, но и для будущих дипломатических переговоров.

В какой-то степени данное обстоятельство сказалось на Тегеранской конференции, где одним из главных был вопрос об открытии второго фронта в 1944 году. Сталин настойчиво требовал высадки союзников на севере и юге Франции для быстрейшего достижения границ Германии. Он столкнулся с единым противодействием Черчилля и Рузвельта, предлагавших направление главного удара через Италию и даже через Балканы, явно надеясь не допустить Красную Армию дальше в Западную Европу и истощить ее в противоборстве с главными силами немцев. Много времени уделялось предполагаемому, но не скоро осуществленному, вступлению Турции в войну против Германии.

Советский вождь не терял самообладания, реально оценивал выгоды, которые хотели иметь его союзники, стараясь играть на их противоречиях. Не критикуя «югославскую авантюру» Рузвельта, он резко выступил против Черчилля, утверждая, что в ближайшее время Турция не выступит на стороне союзников. По его словам, слабейшим местом германской зоны влияния была Франция, где и следовало нанести сильный удар.

В конце первой сессии, после очередной словесной дуэли Черчилля и Сталина, Рузвельт высказался против откладывания «Овер-лорда» (высадки во Франции) и развертывания вместо него средиземноморских операций. Черчилль, оставшийся в одиночестве, был окончательно обезоружен вопросом Сталина: «Верит ли премьер в «Оверлорд» или говорит это лишь для успокоения русских?»

Трудно сказать, хитрил Черчилль или нет, но в 1944 году ситуация на Восточном фронте так изменилась, что несмотря на яростное сопротивление немцев, русские неудержимо продвигались к Берлину. Гитлер все еще полагался на свою интуицию и счастливое стечение обстоятельств, приказывая своим войскам сражаться До последнего. Надежды на мирное соглашение с американцами и англичанами становились все призрачней по мере того, как в западной печати появлялись все новые сообщения о злодеяниях нацистов. Очень влиятельная в США еврейская диаспора не позволила бы Рузвельту пойти на сговор с Гитлером или Гиммлером. Однако все могло измениться в том случае, если бы удалось «убрать» эти одиозные фигуры. Новая германская власть имела возможность провозгласить свою приверженность принципам буржуазной демократии.

На фюрера устраивались покушения - но безрезультатно. Совершали их вовсе не антифашисты и сторонники Советского Союза. Напротив, теперь Сталин был заинтересован в том, чтобы Гитлер по-прежнему находился у власти. Это давало гарантию продолжения войны не только на Восточном, но и на Западном фронте. А день победы неумолимо приближался. Судьба берегла Гитлера; это укрепляло его уверенность в ее благосклонности и в будущем.

...Причину резкой перемены в позиции Рузвельта относительно вторжения во Францию раскрывает запись в стенограмме его совещания в Каире с Черчиллем и Чан Кайши 22-26 ноября 1943 года: «Советы сейчас всего в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии». Ему стало окончательно ясно, что дальнейшее продвижение Красной Армии на Запад может привести в конце концов ко взятию Берлина и установлению гегемонии СССР не только в Центральной, но и отчасти в Западной Европе. Наземные операции англо-американских войск не приносили больших побед, несмотря на то, что наиболее боеспособные немецкие дивизии сражались на Восточном фронте.

Отмена вторжения во Францию, если бы об этом стало известно Гитлеру, грозила усилением немецкой группировки на южном направлении. В результате англо-американские войска могли здесь потерпеть поражение. Вряд ли подобные мысли не приходили в голову Рузвельту. Поэтому у него были все основания выступить за проведение «Оверлорда». Так и было решено на конференции.

На обсуждении положения дел на Дальнем Востоке Сталин сказал, что после окончательного разгрома Германии «мы сможем общими силами разбить Японию».

Это было первое его официальное заверение Рузвельта по данному, очень важному для США вопросу. Ведь Япония, владевшая почти половиной Азии, разрабатывавшая бактериологическое оружие, могла затянуть войну еще на два и даже на три года, став источником огромных людских и материальных потерь для США. В одном из документов американского руководства, с которым ознакомился Рузвельт, указывалось, что роль Советского Союза никак нельзя в этом смысле переоценить, поскольку он возьмет на

себя «организацию решительного наступления... с целью сковать японские силы и военные ресурсы.., которые в противном случае могут быть использованы для обороны Японии».

Тогда еще не было известно, удастся ли в ближайшее время создать, испытать и использовать атомную бомбу. Поэтому приходилось думать о том, как вести обычные войсковые операции против хорошо вооруженных и очень боеспособных, порой фанатично отчаянных японских солдат (вспомним хотя бы камикадзе). Опыт наземных столкновений численно превосходящих англо-американских войск с немецкими частями показал, что противник, одухотворенный идеей, очень опасен. Поэтому сломить сопротивление японцев без помощи советской армии было бы непростой задачей. Так что американские генералы делали верное заключение, которое определяло позицию Рузвельта.

Учитывая интересы США, Сталин сразу начал разговор об условиях вступления СССР в войну против Японии. Рузвельт, выражая согласие с возвращением Советскому Союзу Южного Сахалина и Курильских островов, занял уклончивую позицию в отношении обеспечения советских интересов в Китае.

Но Сталин продолжал настаивать на своем. Если его условия не будут приняты, заявил он, советским людям будет трудно понять, зачем СССР вступает в войну против Японии, защищая интересы третьих стран. Как это можно будет объяснить советскому народу?

По двум главным вопросам (Западная Европа и Китай) взгляды Рузвельта и Сталина были ближе между собой, чем к позиции Черчилля, который полагал, что Китай исторически является зоной британских интересов. Так проявилось определенное расхождение американцев и англичан, при сближении позиций СССР и США.

На эту тему состоялся весьма примечательный обмен мнениями между Сталиным и Рузвельтом во время личной беседы. После того как Сталин без прикрас рассказал о непростой обстановке на фронте, где немцы вновь захватили Житомир, американский президент сообщил о тяжелых боях с японцами на Тихом океане и продолжил:

- Я говорю об этом в отсутствие нашего боевого друга Черчилля, поскольку он не любит касаться данной темы. Соединенные Штаты и Советский Союз не являются колониальными державами, нам легче обсуждать такие проблемы. Думаю, что колониальные империи недолго просуществуют после войны...

Он был совершенно прав. Но далее предложил Сталину обсудить послевоенный статус английских колоний. Но Сталин, согласившись с общей постановкой вопроса, уклонился от более подробного разговора на столь щекотливую тему. (Аналогичным образом Молотов в 1940 голу отклонил предложение Гитлера обсудить Я раздел британского колониального наследства.)

Не исключено, что Рузвельт проверял, насколько велики советские притязания на господство в слабых и зависимых странах, чтобы затем поделиться такими сведениями с Черчиллем. Но скорее всего, президент США заботился о будущей гегемонии своей державы в разных регионах мира. Следует отдать должное его проницательности: время социально-политических колоний уходило в прошлое; будущее принадлежало специфическим эколого-экономическим колониям, которые постарались захватить Соединенные Штаты.

Нельзя не отметить честности и даже, пожалуй, благородства позиции Сталина, не желавшего вести переговоры на столь деликатную для Англии тему за спиной премьер-министра этого государства.

Более трудным был вопрос о будущем прибалтийских стран. Сначала их оккупировали гитлеровцы, затем пришла пора освободительной миссии Красной Армии. Англия желала установить здесь свое господство. А для СССР порты этих стран, дающие прямой непосредственный выход в Балтийское море, имели большое стратегическое значение. Тем более что все эти земли входили в состав Российской империи, а затем в них была установлена советская власть. После этого некоторое время республики оставались независимыми, пока в них не произошли государственные перевороты с установлением авторитарных режимов. Незадолго до войны они вошли в состав СССР.

Естественно, Сталин желал, чтобы после освобождения от фашистских захватчиков эти республики вновь стали частью Советского Союза. Западные союзники не хотели этого. На встрече со Сталиным в Тегеране 1 декабря 1943 года Рузвельт сказал:

- В Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении Прибалтийских республик в Советский Союз...

- Литва, Эстония и Латвия,- ответил Сталин,- не имели автономии до революции в России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и с Англией, и никто не ставил вопрос о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос ставится теперь?..

- В Соединенных Штатах имеется некоторое количество литовцев, латышей и эстонцев, - пояснил Рузвельт. По его словам, они будут резко возражать против присоединения прибалтийских стран к СССР. Однако Сталин продолжал настаивать на том, чтобы сохранились довоенные границы Советского Союза. И такая позиция была, пожалуй, справедлива. Ведь было бы странно после победы над врагом не восстановить стране-победительнице довоенные границы.

Наконец, был еще один важный предмет дискуссии: вопрос о требовании безоговорочной капитуляции Германии. Ожесточенная война на Восточном фронте продолжалась, и Сталин, чтобы избежать дальнейших жертв с обеих сторон, а прежде всего потерь советских граждан, был готов заключить мир с любым германским правительством, кроме нацистского. Поэтому он долго не соглашался с англо-американским требованием к Германии о безоговорочной капитуляции.

Во время разговора с Рузвельтом на ужине у президента (Тегеран, 28 ноября) Сталин сказал, что такое требование со стороны союзников подхлестывает людей во вражеских армиях, заставляя их сражаться с ожесточением. Безоговорочная капитуляция им кажется оскорбительной. Поэтому он хотел бы знать, что думает Рузвельт по поводу того, чтобы уточнить смысловое содержание «безоговорочной капитуляции». То есть определить, какое количество оружия, средств транспорта и т.д. должен выдать противник, а затем огласить эти условия, не называя их безоговорочной капитуляцией.

Рузвельт не дал определенного ответа на этот вопрос, перейдя к рассказу о том, как он учился и жил в Германии в юношеские годы. Однако Идеи, министр иностранных дел Англии, сидевший недалеко от Сталина, внимательно выслушал поставленный им вопрос.

Этот эпизод очень показателен. Прежде всего, он доказывает, что Сталин, вопреки клевете антисоветчиков, старался сделать все возможное для того, чтобы уменьшить потери Красной Армии, страдания советского народа. Он не стремился завоевывать чужие страны и лишь желал восстановить прежнюю государственную границу СССР (добавлялась лишь часть Восточной Пруссии и Кенигсберг, ныне Калининград и одноименная область). А вот союзники были не прочь сделать так, чтобы гитлеровцы продолжали из последних сил сражаться на Восточном фронте.

Еще раз подчеркнем: установить мир с нефашистской Германией Сталин желал, прекрасно зная силу своих вооруженных сил. В 1943 году СССР выпускал значительно больше военной техники, чем Германия, и его армия имела вдобавок численное превосходство над немецкой. Поражение вермахта было неизбежным. Тем не менее Сталину хотелось как можно раньше прекратить кровопролитие. В отличие от своих союзников, он не хотел дробить побежденную страну на части. По его мнению, Германия должна быть крупным и единым европейским государством, но мирным и не имеющим возможности к милитаризации.

Даже в разгар войны Сталин не терял надежды перейти к дипломатическим переговорам с противником. Он всегда четко отделял немецкий народ от правящей верхушки, толкнувшей его на безумную кровавую авантюру.

«Сверхоружие» - против союзника

В конце войны отношения между Сталиным и его западными партнерами существенно осложнились не только в связи с идейными или геополитическими противоречиями. Появился новый фактор, изменивший коренным образом внешнеполитическую ситуацию: в США стали завершаться работы над созданием атомной бомбы.

Правда, полной гарантии близкого успеха все-таки не было. В 1944 году еще продолжалась мировая война. Наибольших успехов достигли советские войска, и западным союзникам было выгодно сохранять не только боевое сотрудничество, но и демонстрировать дружеские чувства к победоносному Советскому Союзу.

Казалось, что наступила эпоха политического потепления между страной социализма и двумя ведущими капиталистическими державами. Средства массовой информации и дипломаты СССР, США и Англии изощрялись в комплиментах друг к другу. Талантливый английский писатель и публицист Д. Оруэлл, сочинивший антисоветский сатирический пасквиль «Скотный двор», безуспешно обивал пороги издательств Лондона (лишь спустя два года повесть была напечатана).

Однако безоблачная ясность и сердечная теплота союзнических отношений были в значительной степени показными. В секретных лабораториях обеих сторон и на тайных конспиративных квартирах их разведок шло яростное противостояние.

Запад старательно скрывал от своего советского «друга» работы по созданию атомного оружия. Одна уже эта строжайшая секретность убеждала Сталина: «сверхоружие» готовится для «сдерживания» и запугивания СССР, а вовсе не против гитлеровской Германии.

Еще 6 мая и 23 июня 1942 года, в период апогея успехов вермахта на Восточном фронте, министр вооружений рейха Шпеер имел две встречи с фюрером, во время которых, надеясь на возможности теоретических разработок крупнейшего немецкого физика, лауреата Нобелевской премии Гейзенберга, заявлял, что Германия обладает необходимыми знаниями для получения атомной энергии из урана. Следовательно, есть смысл приступить к созданию германского атомного оружия. Для этого потребуется решить только ряд технических проблем. На это уйдет три-четыре года.

Шпеер настаивал на концентрации усилий для воплощения атомного проекта. Но Гитлер, ссылаясь на свою уверенность в скором победоносном окончании войны и на свои сомнения в достижимости цели проекта, согласился направить исследования только на создание уранового мотора для танков или подводных лодок.

О работах по созданию атомной бомбы на Западе Сталин узнал не позже весны 1942 года. Об этом ему доложил на основе агентурных данных Берия и прислал письмо из армии физик Г.Н. Флёров (будущий академик). Флёров указывал на то, что в иностранных научных журналах прекратились публикации по проблемам ислользования атомной энергии, что свидетельствует о кипучих секретных исследованиях. По его словам, в военной технике может произойти настоящая революция.

Тогда же в ГКО министр С.В. Кафтанов выступил с предложением создать научный центр по проблеме атомного оружия (Комиссии по урану и радию были созданы значительно раньше по инициативе В.И. Вернадского). Сталин выслушал доклад, походил по кабинету и сказал: - Надо делать.

Куратором проекта был сначала Молотов, а с августа 1945 года- Берия. Он значительно ускорил работы и как хороший организатор, и как руководитель секретной службы, сообщавшей важные сведения о ходе работ над атомной бомбой в США. Рискуя жизнью, некоторые американские и английские ученые, работавшие в атомном центре Лос-Аламоса, сообщали советским агентам совершенно секретные сведения, - не за деньги, конечно, а из убеждения, что нельзя допустить монополии Соединенных Штатов во владении «сверхоружием», ибо именно Советский Союз показал себя миролюбивой державой, побеждающей фашизм и утверждающей народовластие.

Сталин знал о том, что великий датский физик, лауреат Нобелевской премии Нильс Бор настоятельно предлагал американскому президенту поделиться атомным секретом с СССР. Бора очень осторожно поддерживал, хотя и в незначительной степени, даже военный министр СШАСтимсон. Однако Рузвельт оставался непреклонным. Но уже тогда Сталин распорядился пустить в дело советскую разведку, которая в те времена была самой мощной в мире благодаря прежде всего высочайшему авторитету страны социализма не только среди рабочего класса, но и честных, неподкупных интеллигентов.

В США под подозрение ФБР попал советский разведчик по кличке «Томас». Вот что пишут историки А. Колпакиди и Е. Прохоров: «...на стол президента СШАФ. Рузвельта легло досье, обвиняющее Адамса в шпионаже в пользу СССР. ФБР потребовало ордер на арест Адамса. Однако разрешение на возбуждение уголовного дела агенты ФБР не получили, так как никто не хотел обострять отношений с Советским Союзом».

Еще бы! Спасая американцев от разгрома немцами в Арденнах, Красная Армия предприняла наступление и прорвалась на дальние подступы к Берлину.

...Рассказывая об «атомном шпионаже», непосредственно руководивший им Павел Судоплатов подчеркнул, что ученые из Лос-Аламоса не были завербованы нашими агентами. Они предоставляли совершенно секретные сведения из идейных соображений, понимая, что США способны использовать «сверхоружие» для установления своего мирового господства.

Об этом приходится упоминать потому, что за последние два десятилетия в связи с деградацией руководящих деятелей СССР и расчленения этой великой державы США в полной мере проявили себя как подлинная «империя зла», которая прикрывает свои хищные интересы дымовой завесой пропаганды о демократических свободах и защите прав человека. Вне зависимости от того, насколько важны были данные разведки для создания советской атомной бомбы, показателен сам факт добровольного сотрудничества ученых, работавших в США, с нашими тайными агентами.

Следует отдать должное и проницательности Сталина, который в труднейший период войны сумел оценить перспективы исследований и разработок по созданию «сверхоружия». Тем самым удалось выиграть время и не допустить возможности атомного шантажа со стороны США или даже соответствующих ударов по СССР.

Последнее утверждение может вызвать недоуменный вопрос: какие имеются основания подозревать руководство Соединенных Штатов в столь гнусных преступных намерениях?! Это же голословное утверждение, не подтвержденное очевиднейшим и неопровержимым фактом: детальными событиями. Ведь после того, как в 1945 году американцы сожгли в атомном пекле два японских города с их жителями, до испытания первой советской атомной бомбы прошло целых 4 года. Разве за этот срок даже реакционное правительство Трумэна решилось на нанесение атомных ударов по

СССР? Нет, ничего подобного не произошло. Какие же имеются основания подозревать, что если бы у нас не было «сверхоружия», американцы посмели бросить вызов мировой общественности и решиться на атомную бомбардировку крупнейших городов Советского Союза?

Конечно, ничего бесспорного утверждать нельзя, однако следует учесть одно важное обстоятельство: для создания десятков, а тем более сотен атомных зарядов требуется значительное количество радиоактивного сырья. У американцев его было недостаточно для массового изготовления атомных бомб. И об этом Сталин знал по сообщениям разведки...

Впрочем, все это не относится ко времени президентства Рузвельта, который был мудрым и осторожным государственным деятелем, не склонным к военным авантюрам. Он предусмотрительно не предоставил возможности Черчиллю получить в свое распоряжение атомное оружие. В руках английского премьер-министра оно могло бы оказаться весьма опасным средством для осуществления его заветной цели: правления СССР и установления гегемонии Англии в Европе.

Это Сталин понимал, а потому не особенно церемонился с Черчиллем, уделяя главное внимание установлению дружественных отношений с Рузвельтом. У Сталина не было сомнений, что в капиталистическом лагере абсолютным лидером после окончания войны станут Соединенные Штаты, а Британии уже не суждено быть «владычицей морей» и центром глобальной империи.

Подчеркнем, что заинтересованность Сталина в атомном оружии определялась не столько военными, сколько дипломатическими соображениями.

Судя по всему, он не верил в возможность термоядерной войны, но прекрасно сознавал огромную роль атомного оружия для ведения дипломатии с позиции силы.

О том, какое давление оказывали на правительства западных стран антисоветские круги, можно судить на примере одного из зарубежных русских публицистов и философов (не отличавшегося ни глубиной, ни оригинальностью мысли) И.А. Ильина. Его поистине обуревала неутолимая ненависть к советскому обществу, к социалистической государственной системе...

Впрочем, об этом мы поговорим позже, в связи с президентством Трумэна.

Пути взаимопонимания

Принято считать, что Тегеранская конференция стала крупным дипломатическим успехом Иосифа Виссарионовича. Французский историк Николай Верт, не замеченный в симпатии к СССР и его вождю, сделал вывод:

«Ловко играя на чувстве вины западных союзников по поводу давно обещанного и постоянно откладываемого открытия настоящего второго фронта и на разногласия между США и Великобританией, Сталин добился нужных ему решений по ключевым вопросам:

- обещания англо-американской высадки во Франции не позднее мая 1944 г.;

- переноса границ Польши на запад до Одера и признания, пусть для начала неофициального, западными союзниками «линии Керзона» в качестве будущей восточной границы Польши;

- признание советских притязаний на Кенигсберг, никогда в истории не принадлежавший России;

- признание аннексии прибалтийских государств как акта, произведенного «согласно воле их населения».

В обмен на эти уступки СССР согласился объявить войну Японии не позднее чем через три месяца после окончания войны в Европе».

Хотелось бы обратить внимание на «выверт» Верта. Он пишет об «уступках СССР», словно речь идет о каких-то подарках, хотя все упомянутые территории (кроме Кенигсберга) до войны входили в состав Советского Союза. А уж если говорить о Кенигсберге (затем Калининграде), то следовало бы вспомнить, что в состав России входили и Польша, и Финляндия, которая к тому же стала сателлитом фашистской Германии, сражалась против СССР, а потому могла бы в принципе после своего поражения вновь стать частью России, чего Сталин не требовал.

Советский исследователь А.Ю. Борисов писал: «Рузвельт был воодушевлен результатами Тегеранской конференции и состоявшимися переговорами с главой Советского правительства. На него произвели неизгладимое впечатление личность советского руководителя, проявленные им качества крупного государственного деятеля с широким политическим кругозором.

В рождественской беседе «у камелька», транслировавшейся по радио, он сообщил американцам, что не предвидит неразрешимых проблем в отношениях с Советским Союзом. «Я хорошо поладил с маршалом Сталиным... Я думаю, что он является подлинным выразителем дум и чаяний России, и я убежден, что мы сумеем очень хорошо поладить с ним и с русским народом и впредь», - сказал президент.

Разумеется, в тесном кругу имели место и другие оценки состоявшихся переговоров. Так, Рузвельт в Тегеране нашел главу Советского правительства более жестким партнером, чем он предполагал. Встреча излечила его от некоторой самоуверенности в отношении собственных дипломатических способностей и заставила по достоинству оценить искусство советской дипломатии».

Точнее было бы сказать, что речь шла о сталинском умении вести переговоры: с предельной прямотой и откровенностью, со знанием дела, четко формируя свои доводы и добиваясь от собеседника столь же недвусмысленных высказываний.

Один из соратников Рузвельта адмирал Леги писал о Сталине, как о дипломате: «Мы сразу почувствовали, что имеем дело с исключительно умным человеком, который убедительно говорил и был преисполнен решимости добиться того, что он хотел для России. Подход маршала к нашим общим проблемам был прямым, доброжелательным и учитывающим точки зрения его двух коллег до тех пор, пока один из них не выдвигал какую-либо идею, которую Сталин считал неприемлемой с точки зрения советских интересов. В таких случаях он мог говорить правду в глаза вплоть до колкостей».

Американскому адмиралу удалось подметить то, что недоучитывали крупнейшие политики Запада: высочайший интеллектуальный уровень (в сравнении с ними) Сталина. Ведь недооценка способностей противника и переоценка собственных- верный путь к проигрышу. Кроме того, позиция Сталина практически всегда отвечала нравственным нормам. А правое дело, как известно, защищают особенно упорно и успешно.

Личные впечатления от общения со Сталиным подкреплялись У Рузвельта трезвой оценкой соотношения сил, растущего влияния Советского Союза. В мае 1944 года в американской столице «для глаз руководства» был подготовлен очередной документ, в котором шла речь о «феноменальном росте скрытой до сих пор русской военной и экономической мощи».

Этот фактор расценивался как «эпохальный» с точки зрения его дальнейшего воздействия на международные отношения. Его предлагалось учитывать при планировании внешнеполитических мероприятий США. В 1944 году, когда Красная Армия приступила к освобождению европейских народов от фашистской оккупации и профашистских режимов, в Вашингтоне усилилась тревога за бу-Дущее буржуазных порядков в этих странах. В одном из документов госдепартамента той поры признавалось: «Судя по имеющимся признакам, общее настроение народов Европы склоняется влево в пользу далеко идущих экономических и социальных реформ».

Восточную Европу освобождала Красная Армия. Поэтому у американского президента вырывались в это время горестные признания, что он бессилен что-либо сделать в этом регионе. Рузвельт считал чистейшим безумием для США оказаться вовлеченными после войны в конфликт с СССР.

Узнав о тревоге в польских эмигрантских кругах в связи с приближением советских войск к границам их страны, американский президент сказал: «Польский посол был у меня недавно по этому вопросу... Не хочет ли он, чтобы мы и Великобритания объявили войну Иосифу Сталину? Даже если бы мы захотели сделать это, Россия сможет выставить армию в два раза больше нашей общей численности, и мы тогда совсем не имели бы голоса в этом деле.

Более того... я не уверен, что справедливый плебисцит, если таковой вообще существует в природе, не покажет, что эти восточные провинции (Западная Украина и Западная Белоруссия. - Авт.) не предпочтут вернуться к России».

Трудно с этими доводами не согласиться. Рузвельт прекрасно знал, что заставить Сталина изменить свою позицию в этом вопросе невозможно. Польское эмигрантское правительство, находясь в Лондоне, не способно силой взять власть в Польше, которую освобождает Красная Армия. Тем более что оно не желает сотрудничать с советским руководством, и даже идет уже сейчас на конфронтацию с ним. Что же тогда можно ожидать от таких деятелей, если они станут во главе Польского государства! Тревога Сталина по этому поводу была вполне оправдана, и Рузвельт должен был это понимать.

А.Ю. Борисов писал: «Нельзя было развивать сотрудничество с СССР, отказывая ему в праве на безопасность при существовании дружественных соседних государств. Из переписки и бесед с И.В. Сталиным Рузвельт знал, что позиция Советского правительства в этом вопросе непоколебима. Поэтому он был не прочь предоставить англичанам взять на себя роль главной антисоветской силы, тем более что Черчилль и сам рвался в бой за спасение капиталистических порядков в странах Восточной Европы».

Но, как известно, этот «бой» был им начисто проигран. Одна из причин - высокий авторитет Советского Союза. Сталин, конечно, активно содействовал установлению в восточноевропейских государствах социалистических порядков. И никакого сколько-нибудь серьезного сопротивления этому со стороны данных народов не было.

За последние два десятилетия очень много было сказано о свержении «советского ига» в бывших странах народной демократии, о восстановлении свободы и прав человека. И что произошло в результате? Народы этих стран - включая Россию - стали жить хуже, а то и значительно хуже, чем при правлении коммунистов. Учтем, что прошло много лет, вместо хоть какого-нибудь прогресса (скажем, интеллектуального или нравственного) - очевидная деградация во всех областях общественной жизни или безнадежный застой.

Время доказало верность той внешней политики, которую проводил Сталин. Она защищала интересы большинства (хотя и подавляла хищные интересы меньшинства, стремящихся к приобретению максимума материальных благ, капиталов). Конечно, это вовсе не было идеальной организацией общества. Но такой - удовлетворяющей всех граждан - не бывает...

Сталину удалось без особых трудов добиться своих целей в Восточной Европе во многом благодаря «попустительству» Рузвельта. Как мы уже говорили, геополитические интересы США не распространялись на этот регион. Его интересовало «британское наследство» уже потому, что теперь господство в Мировом океане перешло к Соединенным Штатам. Вторая мировая война, подобно Первой, стала хорошим экономическим катализатором для этой сверхдержавы. Пора было подумать о будущих сферах экономического влияния, дальнейшем росте могущества США. В то время Китай представлялся страной безнадежно отсталой, а его переход на социалистический путь весьма проблематичным.

Америке требовалось как можно быстрее расправиться с Японией. Следовательно, важно было сохранять тесные дружеские отношения со Сталиным, отодвигая Черчилля на второй план. Возможно, именно поэтому Рузвельт охотно согласился в Тегеране стать гостем советского руководителя. Каждый из них справедливо считал такое близкое соседство выгодным для себя, удачным дипломатическим ходом. Хотя по сути дела на такой шаг их подталкивали объективные обстоятельства.

Судя по всему, у Рузвельта и Сталина возникла обоюдная симпатия (насколько это возможно в условиях противостояния не только двух держав, но и двух очень разных идеологий). Как бы Черчилль ни извинялся перед Сталиным за свою прежнею ненависть к Советской России и активную борьбу с ней, он не перестал видеть в «диктатуре пролетариата» (партии трудящихся) угрозу буржуазной системе - диктатуре «избранных» (богатых и знатных). Президента США, после преодоления кризиса и депрессии в стране

и быстрого увеличения ее экономической и научно-технической мощи, такие опасения не беспокоили.

Супруга Рузвельта писала о его настроениях перед Ялтинской конференцией: «У Франклина были большие надежды на то, что... он сможет добиться настоящего прогресса в укреплении личных отношений с маршалом Сталиным. Он знал, что переговоры неизбежно предполагали определенные уступки, но он умел хорошо торговаться, был превосходным игроком в покер, и ему нравилась игра переговоров».

Президент был не прочь оставить за собой роль третьей решающей стороны, своеобразного арбитра в спорах между Черчиллем и Сталиным. И это была не столько его инициатива, сколько результат стечения объективных обстоятельств. Американский автор Б. Рабин отмечал: «По-прежнему существовало мнение, что любые разногласия между США, Великобританией и Советским Союзом могли быть разрешены Америкой, действующей в качестве рефери».

Рузвельт прекрасно понимал: в отличие от Тегерана, в Ялте важное место займет обсуждение проблем послевоенного устройства мира. В меморандуме госдепартамента указывалось, что США «нуждаются в помощи СССР, чтобы разгромить Германию. Советский Союз необходим нам и в войне против Японии. От этого зависят жизни американских солдат. Мы нуждаемся в сотрудничестве с СССР и в организации послевоенного мира».

Конечно, при этом имеет смысл хорошенько поторговаться, попытаться ослабить влияние СССР на Восточную и Центральную Европу. Но все это были второстепенные задачи, тогда как следовало добиваться успеха на главных направлениях внешней политики. И тут, как мы знаем, Сталин не собирался ему мешать. Советского руководителя к тому же вполне устраивало то, что Рузвельт выступает в роли арбитра: ведь в конечном итоге ради своих стратегических интересов президент вынужден был «подсуживать» тому, в ком он наиболее заинтересован - Сталину (Черчиллю и без того приходилось идти за своим более сильным партнером).

По-видимому, Рузвельт, помимо всего прочего, был искренне убежден в преимуществах американской общественной системы прежде всего перед изживающей себя Британской империей, сохраняющей декоративную королевскую власть. Верил он и в силу американской идеологии, американских ценностей и достижений в экономике, государственном строительстве, общественном укладе. Его страна вышла в бесспорные лидеры среди всех государств мира, и в обозримом будущем никто не мог даже приблизиться к ней.

Рузвельт, по словам его биографа Хатча, считал, что одной из важнейших задач его деятельности как президента в Ялте было «завоевание доверия русских», с тем чтобы «вести их за собой с помощью моральной силы».

Президент возлагал особую надежду на собственную «личную» дипломатию. Еще в 1943 году он писал Черчиллю: «Я смогу лучше ладить со Сталиным, чем ваш Форин офис (английский МИД. - Авт.) или мой госдепартамент». Пожалуй, он был прав. Только в одном он ошибался: моральная сила вряд ли была на его стороне. Сталин был не просто высокоидейным государственным деятелем. Он безоговорочно верил в верность того курса, по которому он вел великую Россию. В этом его убеждали три необычайных исторических свершения: победа коммунистов (большевиков) в Гражданской войне, грандиозные успехи социалистического строительства и создание индустриального государства, победа в Отечественной войне.

Все это доказывало, что на его стороне была правда. В отличие от всех других государственных деятелей, он был не только руководителем, но и фактически творцом своей общественной системы. Это было делом всей его жизни; целью жизни, без которой она для него теряла всякий смысл. У него никогда не было карьерных амбиций, как у лидеров буржуазных демократий, где без этого просто невозможно быть избранным. Он был лишен того порока, который приписывают ему люди, далекие от понимания сути подлинной, страшно трудной, а то и опасной его работы: он не стремился захватить и удерживать власть. Для человека идеи она не более, чем инструмент достижения высшей цели. И тем, кому неведомы сверхличные идеалы, абсолютно невозможно понять таких людей, как Сталин. По нашему мнению, и Рузвельт, и даже Черчилль сознавали или ощущали это, а потому совершенно искренне уважали советского вождя, даже не разделяя или резко отрицая его убеждения.

Ялта

Рузвельт поставил вопрос о новой встрече «Большой тройки» 19 июля 1944 года, предлагая провести ее с 10 по 15 сентября, Сталин ответил согласием, но сообщил, что по причинам, связанным с военными делами, он не сможет выехать за пределы страны. Последовала длительная переписка.

А.Н. Борисов писал: «Опытные царедворцы умело разжигали самолюбие президента, отговаривая его ехать «за тридевять земель», в Россию, а по существу, стараясь сорвать конференцию. Глава. Советского правительства проявил завидное терпение в этой «войне нервов», чтобы отстоять ранее согласованное решение». Дело в том, что позиции Сталина постоянно укреплялись в связи с успехом наступления Красной Армии.

23 ноября 1944 года Сталин направил Рузвельту послание, в котором намекал на возможность перенесения конференции на более позднее время. Тогда президент отбросил все сомнения и сообщил Черчиллю: «Я чувствую, что мы не сможем убедить дядю Джо выехать за пределы Черного моря, если только немцы не капитулируют к тому времени». Спустя месяц Рузвельт известил Сталина о своем согласии прибыть в Крым к началу февраля.

У Рузвельта были две важнейшие цели на предстоящей конференции: во-первых, добиться советских обязательств о вступлении в войну на Дальнем Востоке; во-вторых, получить от СССР окончательное согласие на создание Организации Объединенных Наций.

До официального открытия Ялтинской конференции состоялась предварительная встреча Сталина и Рузвельта. Она продолжалась менее часа, однако Сталин успел получить важный для себя результат, добившись согласия американского президента на предоставление французам зоны оккупации в Германии. Этим он еще более укрепил свои хорошие отношения с французским правительством. Советский руководитель был очень заинтересован в том, чтобы иметь в лице Шарля де Голля хотя бы слабый, но противовес гегемонии Англии и США в Европе (с той же целью он возражал против проекта расчленения Германии, предпочитая, чтобы она была единым мирным государством).

Первое заседание конференции 4 февраля по предложению Сталина открыл Рузвельт. На нем были урегулированы все военные проблемы. Но Рузвельт не информировал Сталина о готовой на 99% атомной бомбе.

Второе заседание началось с обсуждения германской проблемы. Сталин убедился, что Рузвельт и Черчилль потеряли интерес к идее «расчленения» Германии, формально не снимая ее с повестки дня. Отныне они предназначали западной части Германии важную роль «противовеса» СССР в послевоенной Европе.

Конечно, это не заявлялось явно.

Сравнительно легко был решен вопрос о советско-польской границе. Рузвельт понимал, что дальнейшее сопротивление сталинским предложениям грозит серьезно осложнить советско-американские отношения.

Было подписано соглашение о вступлении СССР в войну с Японией с перечнем ряда условий. Оно предусматривало восстановление принадлежавших СССР прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, в частности, передачу ему Курильских островов, которые в руках японцев запирали выход Тихоокеанскому флоту в открытый океан. Рузвельт считал это соглашение малой ценой за предстоящее вступление СССР в войну с Японией (с нарушением мирного договора!). По вопросам, связанным с созданием ООН, Сталин пошел на важные уступки. Он согласился с предложением исходить из безусловного единогласия постоянных членов Совета Безопасности по всем важнейшим решениям, относящимся к сохранению мира и с некоторым отступлением от принципа единогласия при мирном урегулировании споров. Сталин снял свое предложение об участии в ООН всех союзных республик и ограничился двумя из них - Украиной и Белоруссией. Однако он по-прежнему сохранил твердую позицию по польскому вопросу. Ему пришлось вступить в полемику со своими партнерами по переговорам, повторяя свои доводы о жизненной необходимости для СССР иметь соседом дружественную Польшу.

А.Н. Борисов писал: «Вопреки сложившейся позднее легенде об «уступчивости» президента он был настроен по-боевому... Вместе с Черчиллем он попытался убедить советскую делегацию согласиться с такой «реорганизацией» Временного польского правительства, которая вернула бы к власти прозападных, антисоветски настроенных деятелей...»

Сталин настойчиво подчеркивал, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства, интересы его безопасности. «Вопрос о Польше - это вопрос жизни и смерти для Советского государства», - заявил он. Его доводы произвели впечатление на Рузвельта, но не на Черчилля. Обстановка начала накаляться. Перспектива оказаться в тупике не прельщала президента. Он понимал необходимость компромисса. И он был достигнут.

...Заседания Крымской конференции, по воспоминаниям кинооператора А. Кричевского, начинались следующим образом: «...Когда в холле появлялся Сталин, его мундир с золотыми погонами едва был виден за мундирами окружавших его генералов. В свете прожекторов Сталин медленно проходил по холлу, изредка взмахивая рукой в ответ на приветствия. Последними раскрывались двери из апартаментов президента США и выезжало кресло-каталка, подталкиваемое лакеем-негром. Улыбающийся Рузвельт пожимал руки Сталину и Черчиллю, и они скрывались в заде заседаний». Американцы и англичане в ходе Ялтинской конференции не всегда были единодушны. Порой могло создаться впечатление, что в «Большой тройке» Черчиллю отведена роль «младшего брата». Вот случай, описанный Кричевским:

«Однажды произошел непредвиденный протоколом эпизод. Как и всегда, ровно в четыре в холл вошли Сталин и Черчилль. Сталин, изменив обычный маршрут, направился не в зал заседаний, а к кабинету Рузвельта. Американский охранник, до того словно дремавший в глубоком кресле, поднялся, открыл дверь Сталину и снова закрыл ее за ним. Черчилль шел следом за Сталиным и, видимо, тоже намеревался пройти к Рузвельту. Но дверь у него перед носом захлопнулась, и охранник, преградив дорогу, всем своим видом показывал, что больше никого к президенту не пустит.

Десятки глаз наблюдали эту сцену. Бирнс, будущий государственный секретарь США в правительстве Трумэна, что-то лихорадочно записывал на листке бумаги. Дочери Гарримана и Черчилля, оборвав на полуслове разговор, замерли. Английский маршал авиации Портал, человек с тремя лысинами, вытащил гребенку и занялся прической. Все видели, что Черчиллю нелегко сохранить самообладание. Но он не по возрасту живо описал дугу перед закрытой дверью, подхватил кого-то под руку и, сделав вид, что ничего особенного, собственно, не случилось, увлек своего собеседника к окну, уселся там на подоконнике и стал что-то оживленно рассказывать.

Вокруг воцаряется молчание. Сталин все еще находится у Рузвельта. Видимо, они заранее договорились об этой встрече за минуту до заседания. Шум и движение в холле совсем прекратились. А двери в кабинет по-прежнему закрыты.

И только через двадцать три минуты они раскрываются. Выезжает коляска Рузвельта. Рядом идет Сталин. Оба здороваются с Черчиллем, а он, словно и не было этих неприятных минут, радостно жмет им руки. Лица у всех оживают. Вокруг опять становится шумно, и процессия направляется в зал заседаний».

Положение Черчилля на конференции было незавидным. Рузвельт имел преимущества как председатель и руководитель наиболее индустриально развитой державы мира (Сталин особо подчеркивал данное обстоятельство). Советский лидер был в роли гостеприимного хозяина. Он использовал ее в своих интересах, организовав тайное прослушивание в апартаментах своих гостей, тем самым получив возможность быть в курсе их переговоров, проходивших за его спиной. Отчасти поэтому он был прекрасно подготовлен к обсуждению каждого вопроса и добивался полезного для своей страны решения. Впрочем, вряд ли Рузвельт и Черчилль не догадывались о «прослушке». В их свите было достаточно много людей соответствующих специальностей. Зная об этом, Сталин порой уточнял у переводчиков, с какой интонацией произносилась та или иная фраза. По всей вероятности, его больше всего интересовали вопросы единства двух западных союзников и их противоречий, а также степень искренности их дружеского расположения к СССР.

В.Н. Высоцкий писал: «Сталин впервые принимал глав двух крупнейших держав мира в качестве своих гостей и не без основания фактически чувствовал себя в Ялте хозяином положения. Во время заседаний И.В. Сталин часто чертил красным и синим карандашом какие-то фигурки на бумаге и, казалось, был занят своими мыслями. Однако в действительности он внимательно следил за происходящим и, как отмечают непосредственные наблюдатели, в том числе даже сами представители западных держав, был гораздо лучше подготовлен к заседаниям, чем его партнеры, зная почти все детали обсуждаемых вопросов.

Несмотря на напряженную ночную работу, И.В. Сталин был бодр. Он умел сохранять выдержку, однако если требовали интересы дела, то энергично вмешивался в обсуждение... В высказываниях И.В. Сталина часто проскальзывали тонкая ирония и юмор, а во всем поведении чувствовалась внутренняя удовлетворенность. Подводя итог конференции, И.В. Сталин не без основания считал ее большим успехом.

С такими же чувствами возвращается с конференции и Ф. Рузвельт. Он проявил свойственные ему выдержку и находчивость и успешно справился с обязанностью председателя... Но к концу конференции внимательные наблюдатели заметили недомогание президента. Ежедневный массаж и чтение перед сном детективных романов мало помогали ему. Однако успех конференции окрылил и воодушевил его».

Действительно, казалось бы, достигнуто взаимопонимание глав трех великих держав. Особенно доверительные отношения сложились между Рузвельтом и Сталиным. У них сохранялся и вполне деловой интерес к послевоенному сотрудничеству. Советский Союз был привлекателен для Соединенных Штатов прежде всего как рынок сбыта и поставщик сырья, а для нашей страны хорошие перспективы сулили закупки новейшего оборудования и совместные научно-технические проекты.

Помимо всего прочего, Сталин понимал, что его державе, измученной войной, требуется надежное мирное сосуществование со всеми странами с переходом от гонки вооружений к выпуску товаров широкого потребления. Предстояло восстановление раз-

рушенного оккупантами народного государства, возрождение городов и сел. Огненный вал жесточайших боевых действий дважды прокатывался по западным, наиболее плотно населенным республикам и областям СССР. Теперь предстояли колоссальные мирные работы в тяжелейших условиях послевоенной разрухи.

Сталин думал не о своем правлении, а о будущем своей державы на долгие годы. Он не боялся смерти, а на одном из заседаний спокойно сказал:

- Да, конечно, пока все мы живы, бояться нечего. Мы не допустим опасных расхождений между нами. Мы не позволим, чтобы имела место новая агрессия против какой-либо из наших стран. Но пройдет 10 лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем...

Это уже был не дипломатический язык переговоров, а выражение своего взгляда на жизнь и смерть, своего мировоззрения, в котором личные выгоды и амбиции почти напрочь отсутствуют, а все подчинено интересам народа, общественного развития и блага, как продвижения человечества к достойному справедливому коммунистическому будущему. Он верил в то, что такое свершится, и для этого необходимо только мирное строительство, ибо законы развития общественных формаций неизбежно (согласно учению Маркса, - добавим мы), рано или поздно, выводят на такой путь. Одно из доказательств - победа над фашизмом, торжество социалистической системы и советского народа.

Сталин думал о будущем СССР-России за пределами своего личного бытия. Он стремился в меру своих сил и средств обеспечить это будущее хотя бы на полвека вперед. Пожалуй, он был уверен, что дальше все будет хорошо...

С ориентиром на будущее

8 февраля состоялась встреча Сталина и Рузвельта в узком кругу: с советской стороны только Молотов, с американской - посол Гарриман и больше никого (кроме переводчиков). Эта встреча была очень важна для президента.

Начальники штабов вооруженных сил США пессимистически рассматривали перспективы для своих войск. По их мнению, вторгнуться на Японские острова возможно было только зимой 1945/ 46 года, а в случае затяжки европейской войны и еще позднее. В своем меморандуме Рузвельту они подчеркивали: «Вступление России... совершенно необходимо для обеспечения максимальной помощи нашим действиям на Тихом океане...»

Сталин поставил вопрос об обеспечении советских интересов в Северном Китае. Рузвельт, не имея других аргументов, стал говорить о том, что не успел обсудить эту тему с Чан Кайши; а с китайцами, мол, вообще трудно говорить откровенно: все беседы с ними могут стать известны всему свету, включая и Токио, через 24 часа.

Тогда Сталин заметил, что нет необходимости спешить с информированием китайцев. Он лишь только хотел бы, чтобы его предложения были изложены в письменном виде и получили одобрение Черчилля и Рузвельта до окончания конференции. Рузвельт не возражал.

10 февраля Сталин, оставшись наедине с Рузвельтом, пошел на некоторое смягчение своей позиции взамен уступкам Рузвельта. В совместном документе, подписанном И февраля, упоминалось о преимущественных интересах Советского Союза. Американский посол в СССР Аверелл Гарриман возражал против такой формулировки и даже пытался убедить Рузвельта выступить против нее. Но президент ответил отказом.

Учитывая ситуацию на фронтах мировой войны, сложившуюся в тот период особенно благоприятно для Советского Союза, Сталин имел возможность, пожалуй, более твердо диктовать свои условия союзникам. Если он этого не делал, то, по-видимому, из соображений перспективы долговременного сотрудничества с Соединенными Штатами. Он всегда имел в виду не столько ближайшие политические выгоды, сколько дальнейший ход событий. Унего преобладало государственное мышление, которое не ограничено текущими преходящими проблемами, в потоке которых вынуждены барахтаться политиканы и дипломаты.

Из записи беседы Сталина с Рузвельтом, Крым, 8 февраля 1945 года: «Рузвельт, переходя к вопросу о Корее, заявляет, что в Тегеране он говорил об учреждении опеки над Кореей. Встает вопрос, кто должен быть попечителем. Он, Рузвельт, думает пригласить в качестве попечителей Китай, Советский Союз и Америку. Сталин спрашивает, не будет ли это протекторатом?

Рузвельт отвечает, что ни в коем случае...

Сталин говорит, что следовало бы установить срок опеки. Чем короче будет срок опеки, тем лучше.

Рузвельт спрашивает, как быть с англичанами.

Сталин отвечает, что они будут обижены, если их не пригласить.

Рузвельт говорит, что у них, однако, нет оснований претендовать на участие в опеке.

Молотов замечает, что англичане находятся далеко от Кореи. Сталин говорит, что если Черчилль узнает, что мы его не собираемся приглашать, то он нас обоих убьет. По его мнению, можно было бы пригласить англичан.

Рузвельт говорит, что вначале будут три попечителя, а потом можно будет пригласить англичан, если они поднимут большой шум. Сталин говорит, что он согласен».

Возможно, Рузвельт проверял позицию советского руководителя по этому вопросу или демонстрировал претензии США на господство в этом регионе. Во всяком случае, Сталин (в отличие от Молотова) проявил осторожность и уважение к третьему союзнику. Вряд ли он опасался гневной реакции Черчилля. Скорее всего, не желал портить отношения с английским правительством, а то и нарочито это подчеркивал, подозревая, что об их разговоре вскоре будет известно Черчиллю.

Говоря о работе Ялтинской конференции, соратники Рузвельта высоко оценивали роль Сталина на ней. Госсекретарь США Э. Стеттиниус отметил: «Советский Союз пошел на большее число уступок, нежели Соединенные Штаты и Великобритания».

Советник президента Г. Гопкинс пришел к выводу: «Русские доказали, что могут быть мудрыми и дальновидными».

Относительно уступок, пожалуй, сказано слишком сильно. Одним из важнейших для Сталина был вопрос о новом правительстве Польши, и здесь его позиция была непоколебима. Не пойдя в этом случае на компромисс, он получал возможность по тому же принципу создавать не просто дружественные страны на западных границах СССР, но и «родственные» по общественному устройству (народная демократия). Ими стали Болгария, Румыния, Венгрия, Чехословакия, а также Югославия. И хотя так произошло позднее Крымской конференции, предпосылки для этого были заложены на ней.

...Военные неудачи Запада и все возраставшие военные успехи СССР вызывали тревогу в правящих кругах США. Один из американских специалистов по истории Второй мировой войны писал о Ялтинской конференции: «Достаточно одного взгляда на карту, и позиции, которые занимала Красная Армия в феврале 1945 года, показали бы любому здравомыслящему человеку на Западе, что у Сталина не было необходимости соблюдать обязательства или поддерживать связи с антигитлеровской коалицией. Но маршал брал на себя обязательства: он хотел, чтобы коалиция существовала и впредь».

Да, такой был его стратегический план, ориентированный на десятилетия вперед. И он смог его осуществить. В то время сделать это удалось еще и потому, что продолжалась война, а западные союзники на этом ее этапе были заинтересованы в нем больше, чем он в них. Особенно это касалось Рузвельта, стремящегося к скорейшему разгрому Японии.

А.А. Громыко вспоминал о поведении Рузвельта на международных переговорах: «Конечно, с начала и до конца беседы из-за своего недуга он сидел. Но в то же время умел вести себя так, что окружающие даже забывали о его физической скованности... По манере ведения дискуссии Рузвельт скорее приближался к Сталину. У последнего слова никогда не обгоняли мысль... Наблюдал я, с каким уважением он отзывался о Сталине».

Но весной 1945 года их отношения начали омрачаться. Сталину стало известно о сепаратных переговорах американцев с немцами в Берне. О них мы уже упоминали раньше. Нет сомнений, что раз в них участвовал верный соратник Гиммлера, то речь должна была идти о возможности заключения мирного договора, направленного против Советского Союза с целью если не войны с ним, то ограничения дальнейшего продвижения Красной Армии на запад.

Конечно, такой альянс был весьма проблематичным в данный момент, когда народы США и Англии, а в особенности влиятельные еврейские круги этих стран, решительно выступали против фашизма, за войну до его полного разгрома. Но принципиально важен был сам факт подобных переговоров, которые поначалу проводились втайне от руководства СССР. Как это можно было расценить? Только как проявление дипломатических хитростей и коварства.

Вполне вероятно, однако, что на такой шаг решились противники Рузвельта, обеспокоенные укреплением американо-советских связей. Вряд ли об этом не догадывался Сталин, который делал все возможное для создания надежного фундамента для послевоенного экономического и научно-технического сотрудничества с Соединенными Штатами.

Переводчик Сталина В.М. Бережков впоследствии высказал правдоподобное мнение: «Нельзя конечно исключить, что президент Рузвельт и в самом деле не знал всей правды о бернских переговорах... Можно допустить, что Управление стратегической службы проводило некоторые свои тайные операции за спиной президента».

13 апреля 1945 года Сталин получил примирительную телеграмму Рузвельта, где, в частности, указывалось: «Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем».

Это была последняя телеграмма президента Рузвельта. Он отправил ее за несколько часов до своей кончины. Завершалась целая эпоха в американо-советских отношениях.

Подробно изучавший дипломатию Рузвельта В.Л. Мальков писал: «5 апреля 1945 г. Советское правительство денонсировало советско-японский пакт о нейтралитете от 13 апреля 1941 г.

...В разговоре с личным секретарем Хассетом и д-ром Брюн-ном президент признал, что это «был мужественный шаг со стороны Сталина»: в момент, когда главные силы Советской Армии вели тяжелейшие бои в Германии, осложнения с Японией могли создать для Советского Союза рискованную ситуацию».

7 апреля 1945 года от Сталина к Рузвельту поступило послание, которое свидетельствовало о том, что советский руководитель не видит проку в раздувании конфликта, связанного с переговорами англичан и американцев с немцами в Швейцарии. В письме наряду с протестом против такого поведения западных союзников были такие примирительные строки: «1. В моем послании от 3 апреля речь идет не о честности и надежности. Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и в надежности г-на Черчилля. У меня речь идет о том, что в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе».

В своем ответе Рузвельт счел данный инцидент «незначительным недоразумением». Однако последующие события показали, что для ведущей сверхдержавы буржуазно-капиталистического лагеря антисоветизм так и остался одним из приоритетов внешней политики. Было ли так для самого Рузвельта? Трудно сказать. Во всяком случае, многое указывает на то, что он не собирался разрывать дружеские связи ни со Сталиным, ни в целом между двумя странами. Конечно, он имел прежде всего в виду экономические выгоды от такого партнерства.

Правда, за последнюю четверть века американское руководство твердо вело курс на уничтожение великой державы - СССР. Оно этого добилось, получив весьма ощутимые выгоды от выкачивания капиталов, награбленных в России кучкой предателей и прохвостов, а также бросив на российский рынок свои товары.

Так хищник жадно набрасывается на свою жертву. Но это дает лишь временное насыщение. Затем приходится искать новую добычу.

Конечно, страны - не животные, и ситуация для них иная, потому что «жертва» полностью не уничтожается. Но она теряет самое ценное, что у нее было, и уже не может служить источником легких доходов.

В долговременной перспективе значительно разумней сотрудничать с сильной, надежной, развивающейся страной, чем с деградирующей и пронизанной метастазами коррупции. Не потому ли теперь США активнейшим образом ведет торговый обмен с коммунистическим Китаем и весьма пассивный - с капиталистической Россией.

«Государственные интересы»

История дипломатических переговоров Рузвельта и Сталина производит двойственное впечатление. С одной стороны, она демонстрирует уважительные, приязненные отношения двух незаурядных личностей. С другой - постоянные столкновения государственных интересов двух великих держав.

Наконец, приходится учитывать очень важное обстоятельство: Сталин был единственным и бессменным лидером своей партии, своего государства, своих сограждан (недаром его называли вождем). Он имел почти полную возможность проводить ту политику, которую считал верной и отвечающей народному благу. Кстати, в первоначальном тексте гимна Советского Союза (авторы С. Михалков и Г. Эль-Регистан) было: «Нас вырастил Сталин, избранник народа». Вождь собственноручно уточнил: «...на верность народу».

А Рузвельт был избранным - на определенный срок - президентом страны от одной из двух правящих буржуазных партий. Ему приходилось учитывать не только общественное мнение (во многом формируемое средствами массовой агитации и пропаганды), но и настроения отдельных влиятельных групп избирателей. Он, как всякий руководитель США, вынужден был выполнять требования крупных монополий, правящих социальных слоев, обеспечивая стабильность и, по возможности, процветание своего государства. Столь сложное положение заставляло его лавировать, хитрить, а то и лукавить. Он был значительно менее свободен в своих действиях, чем Сталин.

В начале февраля 1945 года, в дни работы Крымской конференции, Гитлер составлял свое политическое завещание. 7 февраля 1945 года он решил «поговорить о том чудовище, которое именует себя Соединенными Штатами. Нет для них иного названия, кроме как чудовище! В то время как вся Европа, их мать, отчаянно сражается, чтобы остановить большевистскую угрозу, Соединенные Штаты под руководством Рузвельта не нашли ничего лучшего, как поставить свои сказочные ресурсы на службу

этим азиатским варварам, которые только и думают, как бы придушить их».

Но Гитлер преувеличивал степень солидарности Сталина и Рузвельта. И с той, и с другой стороны превалировали государственные интересы, которые были весьма противоречивыми, а порой противоположными.

Время от времени Франклин Делано бросал замечания типа: «Во всех наших делах со Сталиным мы должны быть себе на уме». Или: «Сталин? Я справлюсь с этой старой птицей».

Своим советникам, выражавшим традиционно лицемерный американский взгляд на то, что президенту США «трудно» с искушенными европейцами, Рузвельт насмешливо возразил: «Все жалеют меня за то, что мне приходится иметь дело с Черчиллем и Сталиным, но пожалейте хоть на мгновение Черчилля и Сталина, им приходится иметь дело со мной».

Действительно, его внешняя политика отличалась гибкостью, а в принципиальных вопросах он проявлял неуступчивость. Его положение в «Большой тройке» было наиболее выигрышным уже потому, что он возглавлял наиболее крупную по индустриальной мощи и научно-техническому потенциалу сверхдержаву. Кроме того, его страна в наименьшей степени пострадала от двух мировых войн и даже, напротив, нажилась на них. У него были большие возможности для политических маневров, ибо США вели боевые действия вдали от своей территории, не испытывая практически никаких угроз со стороны агрессора. По существу, для них это была война захватническая, ориентированная на овладение ресурсами, рынками, торговыми путями во многих регионах мира.

Как вспоминал сын Франклина Рузвельта Эллиот, отец ему так объяснял расстановку сил на мировой арене:

- Ты представь себе, что это футбольный матч. А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки - это русские, китайцы и в меньшей степени англичане. Нам предназначена роль игроков, которые вступят в игру в решающий момент... Я думаю, что момент будет выбран правильно.

Есть все основания полагать, что как крупный буржуазный политический деятель он не питал никаких дружеских чувств к СССР. И это вполне отвечало общей идеологической политике его государства. Так, его жена Элеонора как-то рассказала, что в одной из американских школ ее поразила карта мира, где на месте Советского Союза находилось сплошное белое пятно. Ей пояснили: там находится страна, о которой запрещается даже упоминать.

Конечно, президент Рузвельт не доходил до такой поистине слепой ненависти к социалистическому государству, однако вполне сознательно сдерживал, насколько это было возможно, установление добросердечных отношений между американским и русским народами, опасаясь, что его граждане могут подхватить «коммунистическую заразу». И это несмотря на совершенно недвусмысленный отказ Сталина от идеи мировой революции, установку на строительство социализма в одной стране и мирное соревнование государств с разным общественным устройством.

Очень показательно, что когда победа Советского Союза над фашистской Германией перестала вызывать сомнение, Рузвельт постарался сделать так, чтобы авторитет Сталина и его державы как можно меньше влиял на внешнюю и внутреннюю политику США. Осенью 1944 года он произвел изменения в руководящем составе госдепартамента, увеличив в нем роль деятелей, известных своими антисоветскими взглядами.

В запальчивости его жена написала в письме к нему, что в случае прихода к власти его соперника на выборах - республиканца Дьюи, - тот провел бы точно такие же перемещения в руководстве госдепа.

В.Л. Мальков писал в 1988 году: «Как президент мог полагаться на вновь назначенных чиновников, встреченных возгласами одобрения со стороны враждебно настроенной к нему прессы, и в самом деле оставалось загадкой». Однако после ознакомления с секретной перепиской Рузвельта и Черчилля в период войны, опубликованной у нас в 1995 году, можно прийти к выводу, что никакой загадки не было.

Рузвельт- Черчиллю 6 апреля 1945 года: «Я в целом согласен с Вашим мнением, выраженным в телеграмме № 934». То есть в телеграмме, отправленной Черчиллем Рузвельту 5 апреля 1945 года, в которой британский премьер-министр, в частности, писал: «Мне представляется исключительно важным, чтобы наши страны в данной ситуации заняли твердую и жесткую позицию, с тем... чтобы русские поняли, что нашему терпению есть предел. Если они когда-нибудь придут к заключению, что мы их боимся и что нас можно подчинить запугиванием, то я потеряю всякую надежду на наши будущие отношения с ними и на многое другое».

Солидаризировавшись с этим заявлением Черчилля, Рузвельт далее написал: «И мне понравилось Ваше ясное и весьма сильное послание Сталину». (То есть послание, где Черчилль резко и нагло отмежевывался от участия английского и американского правительств в сепаратных переговорах в Берне.) И, наконец, со всей откровенностью Рузвельт написал дальше: «Буквально через несколько дней наши армии займут позиции, которые позволят нам стать «более жесткими», чем до сих пор казалось выгодным для успеха в войне».

Безусловно, президент Рузвельт вряд ли собирался переходить от сотрудничества к конфронтации с Советским Союзом. Однако в США всегда были влиятельные силы, выступающие именно за такую смену курса. Тем более что советский народ явил всему миру свои необычайные успехи в труде и доблесть в сражениях. А это, естественно, было очевидным свидетельством достоинств социалистической системы и коммунистической идеологии.

В завершающей фазе войны западные союзники не смогли занять те стратегически важные позиции, о которых упомянул Рузвельт. Более того, если бы советская армия приостановила на некоторое время активные боевые действия, дав немцам возможность перебросить часть войск на Западный фронт, положение англоамериканской армии могло стать катастрофическим. А ведь они собирались взять Берлин!

В этой связи вновь можно вспомнить показательный эпизод, относящийся к концу февраля 1945 года, когда начальник штаба американской армии генерал Маршалл сообщил начальнику Генштаба Красной Армии А.И. Антонову, что немцы готовят контрудары в направлении Польши. На самом деле основная группировка немецких войск была сосредоточена в районе озера Балатон у Будапешта, о чем предупреждали советские разведчики. Их донесения оказались верными, а сообщение Маршалла было дезинформацией. Нельзя категорично утверждать, что Маршалл сознательно вводил в заблуждение своих советских коллег. По-видимому, он получил соответствующие сведения из источников, которые считал надежными. И Рузвельт тоже мог не догадываться о дезинформации, хотя это более сомнительно. Как государственный деятель он, блюдя интересы своей страны, мог пойти на обман восточного союзника. Ведь на общий исход войны успешная операция вермахта против Красной Армии не могла повлиять, зато резко ослабила бы престиж СССР. Для США и Англии предоставлялась возможность захватить не только Берлин, но и всю Германию, пока советские войска проводили бы передислокацию, стягивая силы на южный участок фронта.

План этот, как известно, не оправдался: советское командование получило достоверные сведения от своих разведчиков и отразило мощный удар врага, затем разгромив его. Если Рузвельт знал о том, что Маршалл дезинформировал союзника, то последовавшие события должны были доказать президенту проницательность Сталина, не склонного слепо доверять своим ненадежным партнерам.

Тем не менее Рузвельт, конечно же, не забывал о вполне реальной возможности установить после войны мировую гегемонию США. Ни Германия и Япония, ни даже Англия не могли этому помешать. Оставался только СССР. Но и тут у Соединенных Штатов имелась в запасе козырная карта: монополия на «сверхоружие».

Американский исследователь Даллек писал: «Рузвельт по-прежнему ничего не сообщал русским об атомной бомбе. В середине марта 1945 года он и Стимсон согласились, что до применения бомбы в августе ему придется решить, нужно ли сохранить англо-американскую монополию или ввести систему международного контроля. Поскольку ко второй неделе апреля он не принял никаких мер в пользу системы контроля, представляется разумным заключить, что он хотел воздержаться от разделения контроля с русскими, пока он не уверится в их готовности сотрудничать в других международных вопросах. Атомная бомба теперь, по всей вероятности, представлялась самым лучшим средством обеспечения этого».

Обратим внимание на некоторые выражения этого автора. Он говорит об «англо-американской монополии», тогда как Черчилль безуспешно пытался получить доступ к атомному оружию. И дело, конечно, вовсе не в желании правительства США «сотрудничать» со Сталиным в каких-то «международных вопросах», а в стремлении вести с ним диалог с позиции силы. Хотел ли этого лично Рузвельт - не суть важно. Он не был свободен в своих решениях. Такова была внешнеполитическая стратегия правящих кругов США, вполне определенно нацеленных на завоевание мировой гегемонии.

Никаких серьезных препятствий к этому не было прежде всего в связи со значительным, прямо-таки катастрофическим падением влияния в мире Британской империи. У СССР, как тогда предполагали американские аналитики, еще долго не должно было появиться «сверхоружие». К тому же ему придется залечивать раны, нанесенные войной. Поэтому в Восточной Азии, в Китае и Японии установится гегемония Соединенных Штатов.

«Наша политика, - заявил Рузвельт в марте 1945 года, - основывается на убеждении, что, несмотря на временную слабость, возможность революции и гражданской войны, 450 млн китайцев со временем объединятся, модернизируют страну и станут самым важным фактором на всем Дальнем Востоке».

Американское посольство в Китае в конце февраля 1945 года настаивало на оказании помощи не только Чан Кайши, но и Мао Цзэдуну, «дабы удержать коммунистов (китайских. - Авт.) на нашей стороне, а не бросать их в объятия России». В марте 1945 года

Рузвельт тщательно и с пристрастием расспрашивал специалиста по Китаю журналиста Т. Уайта, допытываясь, что китайские коммунисты - «маргариновые» или «настоящие», правят ли ими русские.

Судя по всему, Рузвельт исходил из твердого убеждения, что огромный Китай будет находиться в сфере влияния США. Ведь у России просто не должно было остаться сил и средств для установления в Китае коммунистической власти.

Для такого мнения были веские основания. К концу войны положение СССР как державы-победительницы было, как теперь выражаются, «престижным», выгодным в идеологическом плане. Однако за великую победу пришлось заплатить непомерную цену. Помимо огромных людских потерь - не столько даже в армии, сколько среди мирного населения, - страна понесла страшный экономический урон. Вдобавок ко всему, создался колоссальный перевес военной промышленности над мирной, обеспечивающей благосостояние народа и удовлетворяющей его материальные нужды.

Сейчас находятся «умники», объясняющие такое положение полным пренебрежением Сталина к судьбе русского народа. Эти люди, по-видимому, не способны понять тех чудовищных трудностей, с которыми столкнулась наша страна после войны, переходя к мирному строительству и восстановлению разрушенных городов, поселков, предприятий, дорог, мостов и т.д.

Беда еще была в том, что коварные западные союзники вовсе не собирались смягчать международную напряженность. Они поддерживали обстановку «предвоенного времени», вынуждая СССР сохранять большую армию и тратить крупные средства на создание атомного оружия и баллистических ракет. Послевоенный голод и бедность населения вынуждали советское правительство ориентироваться прежде всего на внутренние проблемы, не помышляя о расширении своих сфер влияния за пределы Восточной Европы. Америка получила прекрасную возможность устанавливать свою гегемонию, в частности в Восточной Азии. Кроме того, «истощенная» Россия представляла собой крупный рынок сбыта товаров широкого потребления, мирной техники.

Короче говоря, если победа в войне морально возвысила СССР, укрепила его авторитет во всем мире, то огромную экономическую и геополитическую выгоду из нее извлекли США. Это понимал Рузвельт, проводя соответствующую внешнюю политику. Он был хозяином положения.

...Глубокой ночью 13 апреля 1945 года наркоминдел В.М. Молотов продолжал работать в своем служебном кабинете. Вдруг секретарь сообщил о срочном звонке из американского посольства.

В трубке Молотов услышал взволнованный голос американского посла Гарримана, просившего его срочно приехать в посольство. Нарком выразил свою готовность. Так в Москве впервые узнали о смерти Рузвельта.

Из информации Гарримана в Вашингтон о реакции Молотова: «Он был глубоко взволнован и встревожен. Некоторое время он говорил о том уважении, которое к нему (Рузвельту. - Авт.) питал маршал Сталин и весь русский народ, и о том, как высоко оценил маршал Сталин его визит в Ялту... Я попросил его устроить для меня встречу с маршалом Сталиным сегодня».

В СССР был объявлен траур. 15 апреля 1945 года в день похорон Рузвельта в американском посольстве в Москве состоялась панихида, на которую собралось более 400 человек. Среди них были руководители многих советских учреждений и ведомств. Службой руководил сержант Томас из американской военной миссии, имевший сан священника. Хор исполнял любимые псалмы президента. Посол завершил церемонию, зачитав написанную собственноручно Рузвельтом молитву, которую президент вознес за успех высадки союзников в Нормандии 6 июня 1944 года.

Тем временем, как мы знаем, Геббельс радостно докладывал Гитлеру, что свершилось чудо и что смерть Рузвельта знаменует решительные перемены во второй половине апреля.

Действительно, для каких-то призрачных надежд имелись основания. Как бы то ни было, а Франклин Делано старался сдерживать антисоветские порывы целого ряда влиятельных деятелей Соединенных Штатов, а также Черчилля. Возможно, сказывались его личные симпатии к Сталину, но скорее всего - его государственная мудрость и понимание тех экономических выгод, которые сулило мирное сотрудничество богатой Америки с очень обедненной в материальном отношении Россией-СССР.

Кстати сказать, до сих пор не совсем ясно, была ли случайной, естественной смерть Рузвельта. Медицинское заключение называло ее причиной инсульт, хотя обычным предметом озабоченности врачей, лечивших президента, было его сердце. Пошли слухи о его отравлении.

В 1948 году в США вышла книга, где утверждалось, что президент получил пулю в затылок. Как доказывает историк-публицист Г.В. Смирнов, эту версию нельзя отвергать как несостоятельную. Очень подозрительно выглядит то, что вскрытия произведено не было, а тело Рузвельта лежало в закрытом гробу, который так и не был открыт во время всей церемонии прощания с покойным.

Вдова, Элеонора Рузвельт, имевшая веские основания для ревности и неприязненно относившаяся к мужу перед его смертью,

оправдывала ситуацию тем, что такова была традиция в семье покойного. Но какое значение могла иметь семейная традиция во время похорон президента США?! К тому же версия миссис Рузвельт очень уязвима. Например, мать Франклина Делано хоронили в открытом гробу. И вообще, существовала ли в действительности столь странная семейная традиция? А может быть, дело в том, что президент США в своих отношениях со Сталиным перешагнул через допустимую, по мнению неких могущественных лиц, грань, а потому слишком далеко зашел в своих компромиссах с советским руководителем? Подобные вопросы вполне правомерны.

...Американский посол посетил Сталина вскоре после получения печального известия. Гарриман вспоминал, что Сталин держал его руку в своей почти полминуты и выглядел очень расстроенным.

Действительно, с уходом Рузвельта для Советского Союза наступали тяжелые времена. Не потому, что президент питал к стране социализма теплые чувства. Вовсе нет. Он был, конечно же, противником народной демократии. Однако он прекрасно понимал, что у социалистической плановой системы имеются важные преимущества, которые следовало бы перенять.

«Рузвельт не считал государственное вмешательство в экономику, - пишет А.М. Шлезингер, - лишь временным средством, пригодным при чрезвычайных обстоятельствах. В 1944 г. в так называемом «Экономическом билле о правах» он изложил свою программу на будущее, в которой целью провозглашалось гарантированное право на работу, на заработную плату, достаточную для поддержания достойного человека уровня жизни (питание, одежда, досуг и т.д.), право на жилье, медицинское обслуживание, право на образование, на жизненное обеспечение в случае безработицы, болезни, старости. Эти права должны были гарантироваться государством».

Возможно, отдельным наиболее богатым группам в США подобная программа показалась покушением на их капиталы и положение в обществе. Но Сталин должен был с пониманием и удовлетворением воспринимать такую «социализацию» американской внутренней политики, вполне отвечающую его представлениям о единственно верном направлении развития цивилизации. С уходом Рузвельта были все основания предполагать, что подобные мероприятия затормозятся, а для СССР будет уготована - хотя и не провозглашена явно - роль враждебного государства, которое необходимо низвергнуть.

Для Сталина неожиданная смерть Рузвельта была тяжелым испытанием отчасти и потому, что он испытывал к покойному чувство симпатии. Это нашло свое отражение в положительной оценке деятельности Рузвельта в советской прессе, а также в исторической литературе. Самым серьезным ударом для Сталина было то, что пропали значительные усилия, затраченные им для установления партнерских американо-советских отношений. Многое надо было начинать заново (без надежны на успех).

Самое главное: стали рушиться его надежды на американскую экономическую помощь в послевоенном восстановлении СССР, которые при Рузвельте имели основания и перспективы.

На горизонте замаячил зловещий призрак «холодной войны». Она, по мнению одного из американских исследователей, началась через три дня после конца Второй мировой - «горячей». Вновь советскому лидеру предстояла напряженнейшая работа, требовавшая от него огромного напряжения сил, и без того подорванных колоссальными физическими, психическими, интеллектуальными нагрузками военных лет.