Дипломатические поединки Сталина - ЛИМИТРОФЫ; БЕНИТО МУССОЛИНИ

ГЛАВА 1. ЛИМИТРОФЫ: БЕНИТО МУССОЛИНИ

Кратко о геополитике

Термин «лимитрофы» основательно подзабыт и отчасти потерял значение после расчленения СССР. «Лимес» - по-гречески граница, а «трофос» - питающий. Так в Римской империи называли пограничные области, обязанные содержать стоящие здесь войска.

Иной смысл приобрело это слово после падения царского режима. Оно стало применяться к буржуазным государствам, возникшим на западной окраине бывшей Российской империи (Литве, Латвии, Эстонии, Финляндии, Польши). Они, естественно, уже не имели отношения к войскам Страны Советов, а стали выполнять роль антисоветского «санитарного кордона», призванного защищать западные капиталистические страны от «коммунистической заразы».

Судьба этих лимитрофов в связи с созданием и укреплением СССР была принципиально разной. Трое из них - прибалтийские страны - вошли в состав Союза, а два остальных обрели собственную государственность, причем Финляндия через некоторое время стала буржуазной республикой. Может показаться странным, что даже такой демарш, выход из блока социалистических стран, Сталин воспринял спокойно.

Вообще, он не претендовал на восстановление России в прежних имперских (царских) границах. И это вряд ли объясняется только противодействием крупнейших держав Запада. По крайней мере, Финляндию воевавшую на стороне Германии против нашей страны, были все основания оккупировать, считая завоеванной территорией. Во всяком случае, Сталин вполне мог поставить такой вопрос на совещаниях «Большой тройки» хотя бы из дипломатической хитрости. Он этого не сделал. Соглашаясь с границей по линии Керзона, он также не претендовал на досоветские пределы.

Безусловно, у Сталина могли быть в подобных случаях какие-то свои соображения. Но нам кажется, что помимо всего прочего оказывались определенные объективные геополитические принципы, которые он вынужден был учитывать (и которые, добавим, за последние полвека стали пониматься государственными деятеля-

ми почти всех ведущих мировых держав слишком примитивно).

Правда, во времена Сталина в нашей стране геополитика сурово и беспощадно критиковалась. Ее называли буржуазной лженаукой, призванной оправдывать агрессивные устремления хищников капитализма. На тот период подобное отношение понять было нетрудно: Гитлер оправдывал свою устремленность на восток геополитической необходимостью захвата растущей численно и духовно превосходной «арийской расой» новых территорий, жизненного пространства.

Однако справедливости ради надо отметить, что в Германии почти за столетие до рождения Гитлера жил и трудился предтеча геополитики замечательный мыслитель Иоганн Готфрид Гердер. Он, продолжая одну из активных традиций, связывал нравы народов с местом (или способом) их обитания, с географической средой в обширном труде «Идеи к философии истории человечества». Более глубоко эту тему прорабатывал в XIX веке крупный немецкий географ и этнограф Фридрих Ратцель. Однако ни тот, ни другой исследователь не прославляли экспансию «сильных» держав.

Например, Гердеру были чужды расовые предрассудки. Он утверждал: «Один на земле род человеческий приспособился ко всем существующим климатам». По его мнению, «нам мысли, наши силы и способности, очевидно, коренятся в строении нашей Земли...» Наконец, он исходил из учения Христа: «Гуманность - цель человеческой природы, и ради достижения ее предал Бог судьбу человечества в руки самих людей».

Как видим, Гердер имел в виду нечто прямо противоположное тому, что писалось, к примеру, в БЭС от 1952 года: «Изображая географическую среду решающим фактором жизни общества, геополитика оправдывает захватническую политику путем извращенного истолкования данных физической, экономической и политической географии». В этой же статье соответствующие идеи Фридриха Ратцеля названы «бредовыми». Хотя, например, в своей работе «Человечество как жизненное явление на Земле» он высказывает разумные мысли, не имеющие ничего общего с фашизмом или нацизмом.

Ратцель предпочитает сравнивать различные общественные системы с организмами (в чем, пожалуй, совершенно прав). Ион вовсе не восхищается, когда один такой организм поглощает или подавляет другой: «Даже мирное по внешнему виду развитие мирового хозяйства низводит некоторые организмы на степень органов. Европейская промышленность путем массового ввоза в Полинезию или в Среднюю Азию плохих, но дешевых товаров заглушает самостоятельный расцвет местного искусства и промышленности, лишает народы самобытной жизни; она низводит их на ступень тех народов, которые вынуждены собирать каучук, добывать пальмовое масло или охотиться за слонами для европейского употребления и взамен этого покупать... культурный хлам. Хозяйственный организм отмирает, и во многих случаях это было началом отмирания и вымирания целого народа».

Для современной России, народ которой при нынешнем переходе к капитализму стал вымирать, все это звучит актуально, мы поставляем рагщ.дкудкгурного-хлама*-нефрь^л^аз, лес и алмазы, энергию и валюту, продолжая подрывать собственный производственный и интеллектуальный потенциал. Нынешняя геополитика ориентирована не столько на захват территорий, сколько на овладение природными и трудовыми ресурсами, рынками сбыта.

Итак, следует признать геополитику не измышлением неких лжеученых и человеконенавистников, а объективной стратегией существований общественных организмов на ограниченном пространстве земной биосферы. Вопрос лишь в том, какая геополитика проводится тем или иным государством, правительством.

Проницательный русский мыслитель В.В. Кожинов в книге «Россия. Век XX» выделил крупную главу «Война и геополитика». В ней он показал, что фашистская агрессия имела целью превратить СССР в «рабский придаток Европы» (это удалось сделать лишь в конце XX века из-за предательской политики Горбачева-Ельцина и их сторонников). Кроме того, Кожинов подробно проанализировал отношения России и СССР с «лимитрофами», убедительно доказав, что сталинская геополитика не была агрессивной. Она соответствовала тем историческим и географическим реалиям, которые сложились за многие столетия. В этом отношении он твердо воплощал в жизнь суть политики как «искусства возможного». Ему были чужды агрессивные - до глобальных масштабов - устремления Гитлера или Троцкого. Ставленник и сторонник последнего М.Е. Тухачевский в приказах к наступлению в июле 1920 года призывал: «Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару, на штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад!»

Однако в результате Советская Россия потеряла западные земли. «То, что произошло в 1939 году, - писал В.В. Кожинов, - было в своем историческом смысле не агрессией СССР против Польши, но ликвидацией последствий польской агрессии!» С таким мнением следует согласиться. Хотя, конечно же, памятуя экспансивные призывы Троцкого-Тухачевского, надо признать, что и поляки захватили эти земли в ответ на вторжение Красной Армии.

В отличие от геополитики «хищных» капиталистических держав, сталинская имела в виду обустройство собственной территории, повышение благосостояния народа за счет своего труда, а не ограбления и эксплуатации других. По этой причине он не возражал против самостоятельности Польши и Финляндии.

Но почему тогда он не соглашался с отчленением от СССР трех других лимитрофов? Прежде всего, пожалуй, потому, что они в противном случае закрывали широкий выход России в Балтийское море. Кроме того, по своим небольшим размерам и обособленности от стран Центральной и Северной Европы, они могли сохранять нечто подобное независимости, гранича со сверхдержавой, лишь в противостоянии с ней при поддержке каких-либо других крупных стран, либо присоединившись к ней на федеративной, конфедеративной или иной основе.

Что потеряли жители этих стран, став гражданами СССР? Политические свободы? Но теперь мы знаем на собственном опыте, что они ничего не дают трудящимся, даже свобода выбора партийного руководства, ибо в политической борьбе побеждают демагоги и те, у кого больше денежных и информационных ресурсов. Да и в любом случае, при любой власти приходится считаться с геополитическим положением данного государства. Оно является определяющим.

Что приобрели граждане СССР? Скажем, представители небольшого племени (народа) эстов, сохраняя свою национальную культуру, приобщились к русской - одной из четырех крупнейших по достижениям во всех областях интеллектуальной и технической деятельности. Эстонцы стали полноправными членами огромной державы, простиравшейся от Балтики до Тихого океана, от Черного моря до Северного Ледовитого океана. А если бы их присоединил к себе Третий Рейх, от этого народа вскоре ничего бы не осталось: предполагалась политика онемечивания. В лучшем случае это были бы люди «низкого сорта» или, как выражался Гиммлер, «недочеловеки».

Повторим, что сохранить экономическую независимость она бы не смогла из-за своего геополитического положения. Став частью Советского Союза они вовсе не оказались в зоне оккупации, колонией и т.п., о чем до сих пор твердят некоторые нечистые на слова и мысли политиканы. У них было немало льгот. Материальное их благосостояние было в среднем выше, чем в Российской Федерации, не по причине особых талантов или чрезвычайного трудолюбия местного населения, а потому, что основные тяготы по поддержанию военно-промышленной мощи державы нес русский народ. Такова была его историческая судьба. Подобно всякому не только многочисленному, но и великому по достижениям культуры народу, он сплачивал воедино множество разрозненных этносов. Однако в отличие от имперских наций, он не извлекал из этого материальных выгод для себя (духовные очевидны для всех: взаимное обогащение разных культур).

...Почти вся континентальная Западная и Центральная Европа во главе с фашистской Германией прямо или косвенно участвовала в геополитической экспансии на Восток. Когда в 1942 году были захвачены огромные территории СССР, где проживало 40% (!) всего населения страны, казалось бы, участь ее была решена. Но произошло невероятное: Советский Союз, руководимый Сталиным, одержал победу!

Конечно, нам в некоторой степени помогали западные союзники. Но надо помнить, что в самые трудные периоды войны эта помощь была минимальной. В общем, СССР получил от них около 4% военной техники и материальных средств от тех, которые он использовал в то время. Вряд ли такую долю можно считать значительной (хотя и она, конечно же, принесла немалую пользу).

...Немецкий историк и политфилософ Освальд Шпенглер писал: «Для настоящего государственного деятеля существуют только политические факты, а не политические истины». Действительно, для разумного управления государством надо быть прежде всего реалистом, трезво оценивающим текущую ситуацию и продумывающему политические ходы хотя бы на ближайшее будущее.

Однако для Сталина существовали принципы, которые он считал истинными и которых он придерживался в своей деятельности. В отличие от революционеров-разрушителей, поджигателей мирового пожара, он, став фактически руководителем государства, быстро осознал важность учета преемственности в духовной жизни общества и учета геополитических реалий в международных отношениях. Он понимал, что судьба прибалтийских лимитрофов, вынужденных уже по причине своих небольших размеров и географического положения находиться в значительной экономической зависимости от соседних крупных держав, не очень беспокоит те страны, которые отделены от них. Другое дело - Польша, занимающая центральное, стратегически важное положение в Европе. Отчасти то же относится и к Финляндии, граничащей не только с Россией, но также со Швецией и Норвегией. В этом регионе единственной острой геополитической проблемой была близость к финской границе второго по значению города СССР - Ленинграда, что делало его очень уязвимым в случае войны. Именно этим обстоятельством, а вовсе не желанием захватить Финляндию, объяснялась советско-финская война. Ведь даже победив в ней,

Сталин ограничился лишь установлением «геополитической справедливости». (Конечно, вполне возможно, что если бы сопротивление финнов не было столь яростным, их страна вновь вошла бы в состав восточной сверхдержавы. Но это не более, чем предположение; никаких фактов, подтверждающих такое сталинское намерение, не существует.)

Короче, в своей дипломатии Сталин старался опираться не только на политические факты, но и на соответствующие истины. Насколько ясно и четко он их сознавал, остается только догадываться, но то, что он их учитывал в своей деятельности, пусть даже интуитивно, не подлежит сомнению.

Быть может, ключевым в этом контексте должно являться понятие «справедливость», а не «геополитика». Ведь последняя вдохновляла и Гитлера в его стремлении расширять жизненное пространство немцев за счет других народов. Для фюрера «справедливость» определялась только по отношению к его идеям господства арийской расы и становлению сверхчеловека, а более конкретно - к интересам Германской империи. Более высокие, всеобщие нравственные критерии (типа заповедей Иисуса Христа или категорического императива Канта) он с презрением отбрасывал.

Такая позиция неизбежна для любого стратега, стремящегося к мировому господству: поборника арийского или иного нацизма, глобального революционного пожара, финансового закабаления народов и стран или военно-экономического контроля над ними, которое ныне пытается осуществить США. Будь у Сталина подобные намерения, его участь была бы решена в считанные годы. «В отличие от ряда других народов, русский не подвержен чувству господства и превосходства над другими. Он издавна склонен к сосуществованию с иными племенами и нациями на основе дружбы и братских отношений.

В этом отношении геополитическая стратегия Сталина отвечала традициям и принципам жизни русского народа, а потому и была им поддержана. Она к тому же соответствовала марксистскому положению о войнах справедливых (оборонительных, освободительных) и несправедливых (захватнических, поработительных). Но главное, безусловно, та поддержка, то понимание верности внешней политики страны со стороны подавляющего большинства граждан. Тем самым обеспечивалось их единство с руководителем, которое делает его вождем.

Как писал О. Шпенглер: «Политический талант масс - это всего лишь доверие к руководству. Однако такое доверие надо завоевать, оно созревает в течение длительного времени, его надо подкреплять успехами до тех пор, пока оно не станет традицией».

Можно дополнить: политический талант руководителя - воспринять и выразить осознанную или подсознательную волю масс, их убеждения и надежды. Сталин обладал таким талантом в наивысшей степени, что нашло отражение и в его геополитике.

Впрочем, это относится к более позднему времени правления Сталина. А в 1920-1930-е годы ему еще требовалось «подкреплять успехами» свое право на доверие народа, доказывать на деле верность того курса, которым он вел страну, осуществляя первый в мире опыт социалистического строительства. Помимо множества трудностей, ожидавших его на этом пути, пришлось убедиться в некоторых противоречиях принципов своей национальной политики с геополитическими реалиями.

Еще в работе «Национальный вопрос в России», написанной в январе 1913 года в Вене, он утверждал, что культурно-национальная автономия ведет к обострению национальных конфликтов и подавлению одних наций другими. По его мнению: «Единственно верное решение - областная автономия таких определившихся единиц, как Польша, Литва, Украина, Кавказ и т.п.». Ибо в таком случае «приходится иметь дело не с фикцией без территории, а с определенным населением, живущим на определенной территории... Она не межует людей по нациям, не укрепляет национальных перегородок. Она дает возможность наилучшим образом использовать природные богатства области и развивать производительные силы, не дожидаясь решений общего центра...»

Это уже вполне разумный геополитический подход. Его Сталин старался придерживаться всегда, хотя в полной мере реализовать такую программу было порой затруднительно. Дело в том, что географическое положение и природные ресурсы страны - это еще не все, чем определяется ее возможность оставаться самостоятельной. Как мы уже говорили, многое зависит от мощи и намерении ее ближайших соседей.

Скажем, Гитлер в своей устремленности на Восток оккупировал Польшу для дальнейшего продвижения к Уралу. СССР, признавший независимость Польши, должен был как-то отреагировать на этот шаг. Коли бы Сталин спокойно взирал на происходящее и не предпринимал контрмер, гитлеровцы захватили бы всю Польшу и, безусловно, три государства Прибалтики, не способные оказать им практически никакого сопротивления. Утрата нейтральных лимитрофов Советским Союзом стала бы стратегически важным достижением Германии, выходившей таким образом на ближние рубежи к Ленинграду и Москве.

В такой ситуации любой здравомыслящий политик на месте Сталина постарался бы сделать все возможное, чтобы вернуть этих

лимитрофов, временно обретших независимость, в свою зону влияния. Вот почему Сталин отодвинул финскую границу дальше от Ленинграда и ввел свои войска в Прибалтику, Западную Белоруссию и Украину. Для этого пришлось повоевать с Финляндией и пойти на мирное соглашение и раздел зон влияния с Германией. Зная геополитическую стратегию Гитлера (которой попустительствовали Англия, Франция, США), Сталин просто не имел права поступать иначе.

Неистовый пан Юзеф

До начала Второй мировой войны Сталину довелось двести активные дипломатические переговоры с руководителями не только Германии, но также Польши, Финляндии, Италии. Во всех этих случаях приходилось иметь дело не столько с правительствами, сколько с конкретными руководителями этих стран, - людьми колоритными и незаурядными, проделавшими, в отличие от Джугашвили-Сталина, немало зигзагов на своем жизненном пути.

В этом отношении Юзеф Пилсудский - фигура особенно примечательная. В 1918 году к нему явились делегаты польской социалистической партии, обратившись: «Товарищ Пилсудский». Он ответил:

- Господа, я вам не «товарищ». Мы когда-то вместе сели в красный трамвай. Но я из него вышел на остановке «Независимость Польши». Вы же едете до конца к станции «Социализм». Желаю вам счастливого пути, однако называйте меня, пожалуйста, «паном».

В Первую мировую войну он сражался против России. Австрийский главнокомандующий назначил его командиром полка добровольцев, однако в приказе не смог указать его звания (которого у штатского Пилсудского не было) и назвал просто «господином». А впоследствии этот самый «полковой господин» стал маршалом Польши. (Правда, как известно, Сталин, также не имея военного образования, получил - притом по заслугам! - чин генералиссимуса.)

Юзеф Пилсудский, родившийся в 1867 году в городе Жулеве, был подданным Российской империи, которую возненавидел со времени учебы в виленской гимназии. Это чувство, равно как любовь к Польше, он пронес через всю свою жизнь. Образ ненавистного русского учителя гимназии стал для него воплощением угнетателя родины. «Я ненавидел врага и стыдился своего бессилия, - писал он. - Мне так хотелось вредить России».

Этим он и занялся, поступив на медицинский факультет Харьковского университета и участвуя в студенческих беспорядках. Вскоре его исключили из учебного заведения, после чего он стал убежденным социалистом и националистом. Вернувшись в Вильно (где в отличие от нынешнего Вильнюса тогда преобладали поляки, русские, евреи, а литовцев было мало), он вступил в революционный кружок. Когда обсуждалось предложение организовать покушение на императора Александра III, он высказался против, резонно полагая, что после такой акции положение Польши может лишь ухудшиться. Тем не менее всех членов кружка, и его тоже, арестовали за подготовку покушения и сослали в Сибирь.

Более близкое знакомство с представителями русского народа не вызвало у него добрых и уважительных чувств к ним. По его словам: «Все они более или менее скрытые империалисты. Среди них много анархистов, но, странная вещь, республиканцев между ними я совершенно не встречал».

Судя по такому высказыванию, его социально-политическая ориентация была весьма туманной. Трудно понять, каким образом можно оставаться анархистом, не признающим власти каких-либо личностей, групп или классов над народом, в то же время будучи империалистом. Крутой умственный замес в голове общественного деятеля!

Впрочем, для практических свершений излишние теоретические знания (избытком которых, по-видимому, Пилсудский не страдал) нередко вредят, мешая решительным поступкам и нетривиальным маневрам. А вот недостатка решительности и самобытности у Пилсудского не было.

Сибирские морозы укрепили в нем весьма своеобразные социалистические убеждения, питаемые главным образом русофобией. Вернувшись на родину, он стал подпольно издавать (оставаясь почти единственным автором) революционный журнал «Работник». Однажды, когда он набирал статью «Торжество свободного слова», к нему нагрянула полиция. В Варшаве его посадили в каземат для особо опасных преступников (одним из его «сторожей был капитан А.И. Деникин: будущий маршал Польши находился под «опекой» будущего белого генерала).

Пилсудскому удалось в конце концов осуществить побег из психиатрической лечебницы, куда он попал, симулируя душевную болезнь. Его симуляция не обманула русских врачей, но они проявили сочувствие и милосердие к польскому революционеру. Ненависти к «империалистам-анархистам» у Пилсудского от этого не убавилось. Когда вспыхнула русско-японская война, он отправился в Токио с предложением поднять восстание в Польше. В первую рус-

скую революцию 1905 года он основал боевую группу польской социалистической партии, которая проводила дерзкие налеты на почтовые транспорты, перевозившие деньги (в целях получения средств для подпольного движения), а также убивала полицейских, шпионов, провокаторов. В этом отношении он не сильно отличался от Сталина, тоже в свое время побывавшим террористом. Правда, в отличие от Пилсудского Коба-Джугашвили был не националистом, а убежденным марксистом, и неплохо разбирался в социально-политических идеях.

В Первую мировую Пилсудский обещал австрийцам сотни тысяч польских добровольцев, но не смог набрать и тысячной доли от этого числа. Он создал «Польску Организацию Войскову», по мере своих незначительных сил помогавшую австрийской армии. Весьма странно, что, оставаясь сторонником Франции, он активно воевал против ее союзника на стороне ее врага (тоже, между прочим, империи, а вовсе не республики). Его присяга на верность австрийскому императору Францу-Иосифу лишь подчеркивает, как верно было отмечено Марком Алдановым, «слепую фанатичную ненависть к России» Пилсудского, так же как его полнейшую социально-политическую беспринципность. Тем не менее не без его активного содействия в ноябре 1916 года была провозглашена независимость Польши. На следующий год Временное правительство России признало этот акт. Пилсудскому впору было переметнуться на другую сторону фронта и сражаться со своими австро-германскими друзьями!

Так или иначе, его воинственный дух угас, а германское командование арестовало его как русского шпиона, заточив в Магдебургскую крепость, где он пробыл около года. Это был щедрый подарок судьбы! Сам того не желая, он получил статус политического заключенного, борца против германского империализма и убежденного социалиста-революционера. И если Сталина есть все основания считать, как говорят англичане, «человеком, создавшим самого себя», то Пилсудский был во многом - как политический деятель - творением изменчивой прихотливой эпохи войн и революций.

В ноябре 1918 года Пилсудский был торжественно освобожден по случаю германской революции. Его встретили в Польше как национального героя и провозгласили временным главой государства. Называли его генералом, хотя враждебные ему депутаты сейма напоминали, что таковым он числился в австрийской армии (да и то, пожалуй, не вполне заслуженно). И все-таки он сумел проявить политическую гибкость, ум и дипломатические способности, идя, где надо, на компромиссы. В конце концов, он забо-

тился прежде всего о Польше, а не о своем положении, а уж тем более благополучии. Его патриотизм не вызывал сомнений, и это делало его подлинным лидером страны, народным вождем.

Возможно, он слишком уверовал в свою счастливую звезду, мощь возрожденной независимой Польши и слабость изможденной от Гражданской войны России, а потому двинулся в 1920 году походом на Киев. Его пьянила идея великой Речи Посполитой, Польско-Литовского государства от Балтийского до Черного морей, включающего Литву, Белоруссию и Украину.

В то время и произошло первое наиболее близкое, хотя и заочное знакомство маршала Польши и сорокалетнего члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта Иосифа (по-польски Юзефа) Сталина, одного из создателей знаменитой Первой конной армии, руководимой Буденным и Ворошиловым, которая успешно воевала с белогвардейцами.

Как пишет итальянский историк Джузеппе Боффа: «Интриги Антанты с целью заставить воевать против Советской России государства-лимитрофы весной 1920-го привели к затягиванию гражданской войны еще на год. Главным действующим лицом выступила на этот раз Польша, опиравшаяся на поддержку Франции». К тому времени Красная Армия разгромила украинских националистов Петлюры и оттеснила Белую армию далеко на юг. Казалось бы, Пилсудский слишком запоздал с нанесением удара большевикам: ведь еще недавно Деникин угрожал Москве, а Петлюра хозяйничал в Киеве. В это время польское наступление вполне могло бы окончательно уничтожить диктатуру большевиков.

Однако Пилсудский опасался не столько Советской России, сколько победы адмирала Колчака и генерала Деникина. «Все лучше, чем они,- писал он. - Лучше большевизм!» Это не свидетельствовало о его внезапно вспыхнувшей любви к коммунистическим идеям. Он понимал, что победа «демократического» Белого движения, поддержанного Западом, лишает Польшу возможности захватить обширные земли на востоке и юго-востоке. Он утверждал: «Белоруссия, Литва, Украина - основы нашей экономической независимости».

Нетрудно уловить в этом черты сходства с гитлеровским желанием отхватить побольше «жизненного пространства» для своей страны. В данном случае независимость Польши, как полагал Пилсудский, требовала полной зависимости от нее трех других стран. Логика агрессивного национализма! Военную помощь от Франции Пилсудский получал именно для войны против Советской, а не буржуазной (в случае победы «белых») России. А помощь эта была немалой! Польша получила от Франции весной 1920 года около

1,5 тысячи орудий, 300 тысяч винтовок, 3 тысячи пулеметов, 350 аэропланов. Из США было доставлено 20 тыс. пулеметов, 300 аэропланов, 200 танков (и все это - не считая огромного числа различного снаряжения). Пилсудский заключил соглашение с Петлюрой о совместных действиях.

В таких выгоднейших условиях победа маршала Польши, казалось бы, не вызывала сомнений. И действительно, он успешно вторгся на Украину и вскоре захватил Киев. Тогда же начал свое наступление из Крыма барон П.Н. Врангель.

Но тут произошло нечто такое, что плохо укладывается в примитивные геополитические доктрины: воля народов, населяющих данные территории. Пилсудский показал себя очень слабым политиком в международных делах. Он полагался на вооруженные силы, тогда как в гражданской и отечественной войнах огромную роль играет народ.

Польское вторжение вызвало сильную реакцию в России. Даже несколько царских генералов, настроенных патриотически и антибольшевистски, вызвались помочь Красной Армии. Добровольно на фронт пошли 12 тысяч коммунистов и 3 тысячи комсомольцев и сотни белых офицеров. Но самое главное, народы Украины и Белоруссии не желали установления панской власти.

При поддержке англо-французского флота Врангель двинулся на соединение с польской армией. Но к этому времени она уже была остановлена. На захваченной поляками территории власть им, по существу, не принадлежала. Здесь действовали очаги сопротивления, партизанские отряды. В июле началось наступление войск Западного фронта под командованием Тухачевского. Отступление белополяков стало принимать форму панического бегства.

Как признавался Пилсудский: «Паника вспыхивала в местностях, расположенных даже на расстоянии сотен километров от фронта, а иногда даже в высших штабах, и переходила все глубже и глубже в тыл. Стала давать трещины даже работа государственных органов; в ней можно было заметить какой-то неуверенный, колеблющийся пульс... Таким образом, начинал организовываться наиболее для меня опасный фронт - фронт внутренний». (Тут маршал стыдливо умалчивает о полном поражении на полях боевых сражений.)

По призыву II конгресса Коминтерна рабочие Западной Европы выступили в защиту Советской республики, саботируя экономическую и военную помощь Польше. Сам того не желая, Пилсудский оказался поджигателем... мирового революционного пожара! Он полностью, подобно его союзникам, опростоволосился на международной арене.

Однако ситуация резко изменилась, когда Красная Армия, развивая наступление, вторглась в Польшу и стала угрожать Варшаве. Тут в полную силу проявил себя польский национализм и патриотизм, к которым воззвал Пилсудский. Надежды большевиков на классовое единство рабочих и крестьян всех стран не оправдались. Поляки проявили энтузиазм, защищая независимость родины, и сплотились на этой основе. Кроме того, им по-прежнему оказывала помощь Франция, пославшая сюда еще и своих советников.

И вот, когда апологетам мировой революции казалось, будто после падения Варшавы откроется путь на Берлин и восстанет весь пролетариат Западной Европы, произошло нечто противоположное: поляки, оказав яростное сопротивление, пошли в наступление, сметая полки Тухачевского, не предвидевшего подобного оборота событий.

Позже, разбирая причины своего поражения, этот «красный маршал» полагал, что главная из них «заключается в недостатке подготовки командующих войсками». Этот упрек следовало бы отнести прежде всего к нему самому, в то время достигшему всего 28 лет, не имевшему высшего военного образования и даже практического опыта службы на разных ее ступенях (в Первую мировую он был поручиком, да и то недолго, быстро попав в германский плен).

Тухачевский находился в эйфории, видя, как панически отступают поляки. Он гнал свои передовые части вперед, не считаясь с отсутствием прочного тыла, необходимых боеприпасов и резервов. Ему грезилось, как он «на плечах противника» вступит в Варшаву и покорит Польшу.

В общем советские войска Западного и Юго-Западного фронтов имели 176 тысяч штыков и сабель - примерно на 46 тысяч больше, чем у поляков. Однако непосредственно у Тухачевского было всего 53 тысячи красноармейцев. А на Юго-Западном фронте больше половины военнослужащих сражались с армией Врангеля. Так что в критический момент войны перевес был - и в числе, и в вооружении - на стороне белополяков. Неудивительно, что непродуманное наступление - на ура! - Тухачевского закончилось полным провалом, около 25 тысяч красноармейцев оказались в плену и почти все они были расстреляны или умерли от болезней, голода, лишений.

Другое обвинение в разгроме советского Западного фронта Троцкий возложил на Сталина, якобы специально остановившего наступление с юго-востока на Варшаву, в частности, Первой конной. Однако в действительности и на этом участке фронта польское сопротивление резко возросло при лозунге «Отечество в опасности!» В конце концов, поляки продвинулись на восток от предлагавшейся ранее англичанами «линии Керзона». Ставка на мировую революцию была бита, и Советская Россия вынуждена была отдать панской Польше западные земли Белоруссии и Украины.

Для Сталина этот эпизод заключительной фазы Гражданской войны и иностранной интервенции был очень поучительным. Как специалист по национальному вопросу он осознал, насколько опасно пытаться установить в стране власть насильственно, не считаясь с общественным мнением и национальным самосознанием, полагаясь лишь на классовую солидарность трудящихся. В некоторых случаях национальная консолидация может оказаться наиболее прочной.

Какие выводы для себя сделал Пилсудский, сказать трудно. По каким-то соображениям он не выставил свою кандидатуру на президентских выборах 1922 года. Возможно, ему надоело конфликтовать с сеймом и постоянно менять правительство. Но в Польше было неспокойно. Избранный президентом его сторонник и друг Нарутович был убит. Власть перешла к противникам Пилсудского. И он в 1926 году решился на военный мятеж. В Варшаве вспыхнула скоротечная гражданская война. Победителем стал маршал Пилсудский, который обещал покончить с экономическим упадком Польши, финансовым кризисом, инфляцией и коррупцией. Хотя по сути деда, вне зависимости от его личных желаний, произошел обычный государственный переворот, в результате которого одна правящая группа сменилась другой без каких-либо серьезных социально-экономических преобразований.

Формально Пилсудский не превратился в единовластного правителя страна, но стал им фактически. Так, в июне 1928 года он заявил: «В случае серьезного кризиса я поставлю себя в распоряжение господина президента республики и смело приму решение...» Надо полагать, что до того момента президент оставался «в распоряжении» маршала. Тем более что польский президент был избран по рекомендации Пилсудского.

Как писал в 1929 году Марк Алданов: «Ни в одном другом государственном деятеле душевное расположение не оказывается так сильно, как в нем. Резкая перемена взглядов - самое обычное дело в политике. Но в маршале Пилсудском живут одновременно самые разные, как будто несовместимые настроения. По-видимому, сейчас над всем у него преобладает ненависть к парламентаризму и воля к единоличной власти». Действительно, по собственному признанию маршала Польши, он применял в политике военную тактику, выбирая неожиданные для противников ходы и заставая их

врасплох, не согласуясь ни с какой политической программой («у меня ее нет», - говорил он).

По мнению Алданова, Пилсудский жил «для Польши, для войны, для славы», а его жизнь особенно наглядно показывает, как «мало места занимают в современной политике принципы и как много места занимают в ней страсти». Если первая часть его суждения не вызывает сомнений, то вторая требует существенного уточнения. Для таких деятелей, как Пилсудский, Муссолини, Гитлер если, было так, то для Сталина - как раз наоборот. Он всегда одерживал свои эмоции, основывался в политических решениях на рассудок и на принципы, в которые свято верил. Он был не только политическим деятелем, но и мыслителем. В отличие от Пил-судского, он не предпринимал ложных маневров, не менял своих политических убеждений в угоду текущей ситуации, ради тактического успеха.

Он еще в первые годы после Октябрьской революции сформулировал принципиальную позицию: «Советская Россия никогда не смотрела на западные области, как на свои владения. Она всегда считала, что области эти составляют неотъемлемое владение трудящихся масс населяющих национальностей, что эти трудовые массы имеют полное право свободного определения своей политической судьбы».

По этой причине у него должно было сформироваться разное отношение к двум разновидностям лимитрофов: Польше и Финляндии, с одной стороны, и Литве, Латвии, Эстонии - с другой. Причем это отношение было основано на объективных факторах. Прежде всего следует иметь в виду, что в то время поляки и финны составляли абсолютное большинство в своих государствах. В трех других менее крупных лимитрофах городское население было преимущественно разнородным с преобладанием русских, поляков, евреев, немцев. Со временем такое соотношение менялось, по верному заключению Сталина, в пользу основной нации. Но на тот момент этот процесс шел достаточно медленно.

Есть и еще одно важное обстоятельство. Так называемое национальное самосознание резко растет и укореняется (опять же, в согласии с точкой зрения Сталина) в период господства буржуазии. Только тогда национализм обретает форму государственной политики, как это было в ряде западноевропейских стран. Там, где такой социальный слой был еще слаб, например, в тогдашней Белоруссии, националистические идеи не имели широкого распространения (в отличие от Польши). Зато существовала неприязнь к «шляхте», панам - эксплуататорам, что внешне соответствовало пролетарской идеологии.

В 1920 году нападение Польши на Советскую Россию потерпело крах, так же как вторжение Красной Армии на польскую территорию в большой мере из-за недостаточного внимания к социально-политической ситуации или даже непонимания ее особенностей. В частности, срочно организованный большевиками Польский ревком вместо раздачи помещичьих земель крестьянам начал создавать совхозы. Такая политика была непонятна и чужда польским крестьянам, и они стали выступать против советской власти.

Можно в этой связи вспомнить труднейшую для Сталина и трагическую для значительного числа русских крестьян коллективизацию, начатую гораздо позже. Неужели он не учел печального опыта насаждения совхозов в Польше?

По-видимому, учел, а потому и не форсировал поначалу переход к коллективной собственности на селе. Но долго так продолжаться не могло. Ускоренная индустриализация в промышленности потребовала притока населения в города и промрайоны. Требовалось скорейшее оснащение крестьян техникой, внедрение новых технологии, агрикультура, повышение урожайности, резкое увеличение размеров хозяйств (лишь крупные приносили доход и еще до революции могли кормить города). Только ускоренная коллективизация могла спасти горожан и рабочих от голода и, как возможного его следствия, новой гражданской войны - конфликта города и деревни.

В принципе так называемые кулацкие хозяйства могли бы решить проблему снабжения. Однако это означало бы полную зависимость советской власти от данного социального слоя, который находился к ней в оппозиции. Сталину не оставалось выбора. Его решение всеми средствами осуществлять коллективизацию в кратчайшие сроки было вынужденным.

А в Польше война с Россией окончательно укрепила диктатуру Пилсудского. Он пользовался экономической и моральной поддержкой крупнейших западных держав, ибо его стране было определено место «буфера», лимитрофа, но уже со стороны буржуазных демократий, напуганных размахом и успехами коммунистического движения и победами Советской России.

Польский диктатор

Период между 1920 и 1940 годами в Европе можно назвать торжеством диктаторских режимов. Это было нечто похожее на цепную ядерную реакцию. Осенью 1922 года к власти в Италии при-

шел фашист Бенито Муссолини. На следующий год произошли военный путч в Болгарии и фашистский (во главе с Гитлером) в Германии. Первый был успешным, а второй провалился, хотя это не помешало Гитлеру прийти через 10 лет к власти демократическим путем и установить диктаторский режим. Генерал Примо ди Ривера взял власть в Испании, а после победы в стране демократических сил в 1930 году через девять лет стал диктатором генерал Франко. В 1925 году был наделен чрезвычайными полномочиями президент Албании Ахмед Зогу.

В мае 1926 года совершили военный переворот: в Польше Юзеф Пилсудский и в Португалии генерал Антониу Оскар ди Фрагозу Кармона. В конце того же года в Литве была установлена диктатура националистов во главе с Антанасом Сметоной. В марте 1933 года в Австрии победили фашисты во главе с Энгельбертом Дольфусом. Через год в Эстонии фактическим диктатором стал Константин Пяст, а в Латвии - Карлис Ульманис. Затем настал черед генерала Иоаниса Метаксаса в Греции, а также короля Кароля II в Румынии. В СССР во второй половине 1930-х годов установилось по существу единоличное правление Сталина.

Нет оснований считать такое явление случайным. Мы не станем его анализировать подробно. Отметим только, что оно началось после Первой мировой войны и череды революций в Европе, а самое главное - после установления Советского Союза и развернувшегося коммунистического движения во многих странах. Этот процесс одинаково сильно пугал как монархии, так и буржуазные демократии. Противостоять солидарности рабочих и популярности коммунистических идей в то время трудно было методами информационного давления, манипуляцией массовым сознанием. Тогда еще не было столь мощных и разнообразных электронных средств коммуникаций, как во вторую половину XX века.

Можно сказать: но ведь и в СССР сформировалась диктатура, да, так и называли: диктатура пролетариата, то есть значительной части населения, в отличие от диктатуры буржуазии. Реально это выражалось в господстве одной партии, а также возглавляющего ее вождя, партийного лидера, ставшего наиболее авторитетным государственным деятелем.

Надо учесть еще одно важное обстоятельство. Единовластие совершенно необходимо, а значит оправдано в трудных ситуациях, на войне или при подготовке к ней в условиях дефицита времени. Только так можно организовать, сплотить разрозненные группы и классы, оперативно согласовать их действия. Поэтому «популярность» диктатур может свидетельствовать о приближении критического периода военных конфликтов.

Вот и в Польше диктатура Пилсудского сложилась в смутное время крушения Российской империи, Гражданской войны и обретения Польшей независимости... Скажем так, весьма специфичной, под призором и в интересах Франции и Англии, во многом для противодействия Советской России. Все эти факторы содействовали установлению «пилсудчины».

Как мы помним, никакими твердыми политическими принципами диктатор Польши себя не ограничивал, вполне удовлетворяясь ненавистью к России, любовью к Родине и личными амбициями. Подняв знамя национализма, он выгадал: в стране преобладали поляки, сложился солидный буржуазный слой, а служащие и интеллектуалы по большей части были убежденными сторонниками западной ориентации, связывая ее с независимой и сильной Польшей. Правда, она не обрела этих качеств уже потому, что оставалась во многом форпостом западной буржуазной Европы.

Особого благородства как политик он не выказал. Иначе не стал бы, пользуясь благоприятным, как ему казалось, моментом, пытаться отхватить огромную часть российской территории. Кстати, у Советской России было тогда достаточно сил, чтобы продолжив, завершить победоносно войну с Польшей. Однако правительство во главе с В.И. Лениным на это не пошло: страна и так слишком устала от войн, страдала от разрухи и голода. Пришлось даже ради скорейшего заключения мира согласиться с аннексией западных земель Белоруссии и Украины.

Несмотря на такие уступки и стремление к мирному сотрудничеству двух стран со стороны советского руководства, Пилсудский сохранял глубокую неприязнь к России, даже уже освободившейся от монархии и предоставившей независимость Польше. Поистине, слишком часто он находился под властью эмоций, не считаясь с принципами. Укрепление Советского Союза он воспринимал как угрозу для власти, установившейся в Польше: а вдруг и здесь произойдет социалистическая революция? Надо было противодействовать этому диктаторскими методами.

В советскую эпоху к довоенной политике «панской Польши» отношение было сугубо отрицательным. «Стремясь предотвратить назревавший в стране революционный взрыв, - сообщала БЭС 1955 года, - сохранить буржуазно-помещичий строй и господство иностранного капитала, польские фашисты во главе с Пилсудс-ким выдвинули демагогическое требование «санации» (от лат. запало - оздоровление) политической жизни страны, отстранили совершенно скомпрометировавшую себя правящую клику национал-демократов (эндеков) и кулацкой партии «плот» и в результате государственного переворота 12-13 мая 1926 года захватили власть. Установившийся фашистский режим... представлял интересы земельных магнатов, крупных капиталистов и иностранных империалистов. Правительство «санации» вело политику, направленную против жизненных интересов польского народа...»

Здесь нетрудно заметить политические перехлесты, хотя общая обстановка показана более или менее верно. Конечно, жизненные интересы значительной части польского народа были ущемлены в угоду правящим социальным группам. Но нельзя недооценивать силу национализма, который вдохновляет население страны, идейно его оплачивая. Ее умело использовал Пилсудский, одновременно поддерживая напряженность в отношениях с СССР, в котором он видел опасного соседа для Польши... Впрочем, возможно, что он вполне сознательно насаждал образ национального врага в лице Советского Союза (как прежде - в Российской империи). Ведь это надежный прием, способствующий укреплению собственной власти и отвлечения народных масс от тех проблем, которые существуют в стране.

Однако нельзя не признать, что в 20-е годы положение в Польше было очень тяжелым. Ее раздирали политические распри - да еще на фоне значительного снижения жизненного уровня населения, кризисных явлений в промышленности и сельском хозяйстве. Недавняя Гражданская война в России была серьезным предупреждением для правящих кругов Польши, а также, конечно, для Пилсудского. Он решил, что лишь твердая власть позволит избежать этого и, быть может, спасти независимую Польшу. Возможно, он был, объективно говоря, прав, по крайней мере, на тот отрезок времени.

(В более далекой перспективе, уже после смерти Пилсудского, его внешняя политика содействовала агрессивным устремлениям Гитлера и отчасти определила начальный ход Второй мировой войны. В политике, да и в личной жизни тоже, очень нелегко соблюдать баланс ближних и дальних интересов. Искусством этим Пилсудский не владел, в отличие от Сталина.)

В начале 30-х годов, когда Сталин стал более непосредственно заниматься вопросами внешней политики, отношения СССР с Польшей были сложными и трудными. Пилсудский спокойно и даже благоприятно относился к нараставшим успехам нацистов в Германии, которые в большей мере вели антикоммунистическую, нежели реваншистскую, пропаганду, не затрагивая поначалу жизненных интересов Польши.

Это вполне устраивало и успокаивало стареющего варшавского диктатора. Он понимал, что усиление влияния гитлеровцев являлось своеобразной гарантией против расширения существовавшего до этого советско-германского сотрудничества в самых различных областях. Оно всегда воспринималось им очень болезненно. Больше всего он боялся этого сотрудничества в военном аспекте, поскольку образовался «спевшийся дуэт»: фон Секта и Тухачевского. Первый рассчитывал при нейтралитете Советского Союза или даже совместно с ним оккупировать Польшу и создать почву для ревизии Версальского договора. Для второго было очень желательно смыть с себя позорное пятно катастрофического поражения под Варшавой, когда он бросил на произвол судьбы свою армию.

Теперь перед паном Юзефом стояла задача не допустить подобного сотрудничества, вбить клин между Берлином и Москвой. Но до исполнения этой мечты было далеко и условия складывались неблагоприятно для ее осуществления.

Англия и Франция сами активно нарушали Версальский договор, перестав осуществлять военный контроль над Германией и постепенно сводя на нет получение денежных репараций с нее. Это делалось с очевидной целью направить возрожденный германский военный промышленный потенциал против Советского Союза. Судьба Польши, лежащей между Германией и СССР, Лондону и Вашингтону представлялась проблемой второстепенной.

Для современных правителей Польши, безоглядно ориентированных на Запад, было бы, пожалуй, полезно учесть этот исторический опыт. Удастся ли им сохранить реальную независимость своей страны, или их устроит незавидная роль экономической колонии, прежде всего США, орудием в их геополитической глобальной стратегии. Ведь дружественной Польше ГДР теперь нет, а объединенная «лучшим немцем» из Ставрополья Германия есть. И реваншистские союзы выселенных из Польши после войны немцев никуда не делись.

Подобные обстоятельства нынешних польских руководителей не беспокоят. А вот еще до войны стареющий маршал думал иначе.

Пилсудский предпринял некоторые шаги навстречу Москве. Они были ограниченными и непоследовательными, но все-таки дружественные, предполагающие некоторое сближение позиций двух стран.

Запад не выработал единого мнения в отношении возрождения германской военной машины. Франция была обеспокоена последовательной ревизией Германией Версальского договора и соответственным ослаблением своего влияния в Европе. Она проявляла заинтересованность в сильном СССР, препятствующем германской агрессии. В свою очередь и Москва пошла навстречу Парижу. В отличие от Пилсудского, Сталин с особым беспокойством наблюдал за чрезвычайно быстрым ростом популярности и влияния национал-социалистов в охваченной социально-экономическим кризисом Германии. Советскому Союзу уже нельзя было строить свою европейскую политику, как прежде, без альтернативы отношениям с Германией, которая становилась опасным соседом. Москве было бы очень трудно наладить франко-советское сотрудничество без участия Польши - традиционной союзницы Франции. Помимо всего прочего, многое определяло уже само географическое положение Польши, граничащей с СССР. Поэтому Сталин рассматривал эту страну как мост, соединяющий Москву с Парижем.

В свою очередь и польское руководство под влиянием Франции летом 1931 года возобновило контакты с советским правительством. Обсуждалась возможность переговоров о заключении двустороннего пакта о ненападении. Однако он мог затрагивать интересы Германии, где правящие круги опасались возможности включения в польско-советский договор статьи о взаимной гарантии неприкосновенности границ. В этом они получили поддержку со стороны наркома иностранных дел СССР Литвинова (действовавшего, конечно же, не самовольно, хотя, судя по всему, без консультации со Сталиным, которого в то время не было в Москве). Он 28 августа 1931 года официально заявил в Берлине, что никаких переговоров между советским и польским правительствами о заключении пакта о ненападении «не велось и не ведется».

Современный исследователь М.М. Наринский отмечает: «Однако И. Сталин подошел к делу прагматически и широко. 30 августа 1931 года, Сталин, отдыхающий на юге, направил письмо Л. Кагановичу в Москву».

Содержание этого документа красноречиво свидетельствует о дипломатической предусмотрительности, мудрости Сталина. Он писал: «Почему не сообщаете ничего о польском проекте пакта (о ненападении), переданном Патеком (польским послом в Москве. - Авт.) Литвинову? Дело это очень важное, почти решающее (на ближайшие 2-3 года) вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению так называемого общественного мнения, сведет его к пустышке. Обратите на это дело серьезное внимание, пусть ПБ (Политическое Бюро. - Авт.) возьмет его под специальное наблюдение и постарается довести его до конца всеми допустимыми мерами. Было бы смешно, если бы мы поддались в этом деле общемещанскому поветрию «антиполонизма», забыв хотя бы на минуту о коренных интересах революции и социалистического строительства».

В соответствии с этим указанием Политбюро выразило недовольство руководству Народного комиссариата иностранных дел по поводу самовольного опровержения сообщений о переговорах с поляками.

По справедливому мнению М.М. Наринского: «Сточки зрения Сталина позиция Польши была ключевой для внешнеполитического положения Страны Советов - без участия Польши антисоветская военная акция со стороны Запада не могла быть организована.

Получив проект Патека, Сталин дал категорическое указание начать переговоры с Польшей. В письме Кагановичу от 7 сентября он обвинил Карахана (впоследствии участника антисталинского заговора Тухачевского-Енукиндзе-Ягоды. - Авт.) и Литвинова в том, что они «допустили грубую ошибку, для ликвидации которой необходимо более или менее продолжительное время». 20 сентября, отвергнув точку зрения Литвинова, Политбюро приняло окончательное решение: добиваться заключения пакта о ненападении с Польшей».

Этот пакт был подписан в 1932 году.

Как видим, Сталин, невзирая на принципиальные идеологические расхождения с паном Юзефом Пилсудским, постарался сделать все возможное для укрепления дружеских отношений с западным соседом. Между прочим, эта тема была затронута в его беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, состоявшейся в конце 1931 года. Людвиг высказал опасение некоторых немецких политиков о том, что мирный договор с Польшей будет означать разрыв со стороны СССР дружеских отношений с Германией, т.к. подтвердит концепцию Версальского договора, ущемляющего ее интересы.

«По моему мнению, эти опасения ошибочны, - ответил Сталин. - Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении... Если мы заявляем о своей готовности подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы... Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать. То, что делается вовне, неизбежно становится известным и внутри страны, становится известным всем рабочим и крестьянам. Если бы мы говорили одно, а делали другое, то мы потеряли бы наш авторитет в народных массах. В момент, когда поляки заявили о своей готовности вести с нами переговоры о пакте

ненападения, мы, естественно, согласились и приступили к переговорам».

В то же время Сталин постарался успокоить немецких политиков: «Является ли это признанием версальской системы? Нет. Или, может быть, это является гарантированием границ? Нет. Мы никогда не были гарантами Польши и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково мое твердое убеждение».

Сталинская внешняя политика означала не уклончивость или хитрости, а четкое обозначение позиции при уверенности в ее верности и справедливости по отношению ко всем государствам. Однако пан Пилсудский имел свое собственное представление о дипломатии по отношению к СССР. Он смотрел на улучшение отношение с Москвой только как на стимулятор сближения Варшавы и Берлина. Советский Союз оставался для него враждебным государством. Сталин же был заинтересован в том, чтобы противодействовать агрессивным устремлениям Германии, вынудить ее искать мирные пути разрешения тех проблем, которые остались со времени окончания Первой мировой войны.

По всей вероятности, Пилсудский всерьез уповал на гарантии неприкосновенности Польши, обеспеченные ее поддержкой со стороны Франции, а отчасти Англии. Его хроническая неприязнь к России резко ограничивала политический кругозор, мешая трезво оценить перемены, происшедшие в Европе и мире, а тем более предугадать дальнейший ход событий. В отличие от Сталина, он был только деятелем, но не мыслителем. У него не было иллюзий относительно того, куда может завести Германию реваншистское общественное мнение, требующее отказа от Версальского соглашения. Ведь в наибольшей степени отвечала таким устремлениям Национал-социалистическая рабочая партия Адольфа Гитлера.

Борьба за независимость Польши

Так уж получилось, что искренний польский патриот и диктатор Юзеф Пилсудский проводил политику, угрожающую независимости своей страны. А идейный противник панской Польши Иосиф Сталин старался всячески укреплять ее независимость.

Такое парадоксальное положение - не редкость в истории государств. Скажем, в СССР влиятельная группа патриотов России объективно выступила пособником расчленения великой держа-

вы, подрыва ее экономики, низведения до уровня слаборазвитой страны. Эти люди не понимали, что возврата к царской монархии нет и не может быть, что «Россия, которую мы потеряли» в 1917 году, вовсе не обладала благостным для большинства народа социальным устройством. Им не приходило в голову, что свержение советской власти означает господство алчной до материальных благ и личных капиталов буржуазии, а значит, быстрое превращение России в сырьевой придаток Запада...

Короче говоря, в политике следует прежде всего умело оценивать текущую ситуацию и предвидеть ее развитие (нечто подобное игровой стратегии, но значительно более сложной, чем, например, в шахматной партии, ибо приходится иметь дело со многими партнерами и противниками, интересы которых изменчивы).

Верность дипломатической стратегии Сталина подтвердилась в январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером Германии.

Приход к власти фашистов означал автоматически прекращение германо-советского сотрудничества. Этим решил воспользоваться Пилсудский. Он выдвинул свою концепцию «равновесия». Суть ее заключалась в использовании ненависти к коммунистам со стороны нового руководителя Германии и обусловленного этим резким противостоянием Третьего Рейха и Советского Союза. В результате, казалось, может чрезвычайно усиливаться, стать ключевой роль Польши в Европе.

Заигрывать следовало, согласно этой концепции, то с Берлином, то с Москвой, стараясь диктовать обеим странам - западной и восточной - польские условия. Таким путём предполагалось заставить Париж, зависимостью от которого Пилсудский уже давно тяготился, отказаться от назойливой опеки над Польшей.

Начать он решил с Москвы, пригласив на частную беседу посла СССР В.А. Антонова-Овсеенко - руководителя штурма Зимнего дворца в 1917 году. Маршал расспрашивал, в частности, гостя о строительстве Днепрогэса. Так как оба собеседника были активными участниками революции 1905 года, они предались воспоминаниям о ней. Разговор был малосодержательным, поверхностным и рассчитанным на внешний эффект. Аналогичным был и визит видного сторонника Пилсудского Б. Медзиньского в Москву. Однако Сталин сделал жест, который в ряде европейских столиц был воспринят как сенсация: пригласил представителя одного из антикоммунистических режимов и антисоветских государств на первомайский парад. При этом польскому гостю было определено очень заметное место на праздничной трибуне. Советский вождь понимал, что оказавшийся между «двух огней» (фашистской Германией и Советским Союзом) в дипломатической «ловушке» Пилсудский хотел бы из нее выйти через польско-советское сближение. Но его долголетняя русофобия, перешедшая в антикоммунизм и антисоветизм, мешали ему. Приходилось делать дружеские шаги осторожно, наблюдая за реакцией восточного партнера.

Сталин не форсировал события и постепенно наращивал число малозначительных соглашений с Польшей, чтобы те в свою очередь постепенно перерастали в крупные межгосударственные договоры. Его тактика оказалась правильной. Например, сначала были заключены соглашения о сплаве леса по Неману и передаче Варшаве польских архивов, находящихся в СССР (согласно Рижскому договору 1921 года). А затем был осуществлен переход к очень важным и взаимовыгодным договорам экономического характера.

Стремясь подчеркнуть ключевую роль Польши в центральной Европе и продолжая политику «равновесия», Пилсудский предпринял хитрый маневр. В середине сентября 1933 года он направился в свою резиденцию в Залещиках. Польские газеты сообщили, что вскоре туда последуют и другие руководители страны, а также премьер-министр Румынии и советский полпред.

Западная печать дополнила эти сведения домыслами. Так, «Дейли геральд» сообщила, будто в Залещиках состоялась секретная встреча И.В. Сталина с Ю. Пилсудским. На ней якобы говорилось о польско-советском военном союзе. Примечательно, что в эту дезинформационную кампанию включились даже японские газеты.

Преувеличивая масштабы и глубину польско-советского сближения, Варшава хотела устранить угрозу потери своего влияния в данном регионе. Одна польская газета писала: «Как бы Франция, а возможно и Англия, сблизившись с Россией, не заменили бы Польшу Россией согласно довоенному образцу».

А на германском участке польской внешней политики также использовалась тактика сближения и налаживания дружественных контактов. Сталин в ответ инспирировал в советской печати кампанию, акцентируя внимание на германской угрозе не только национальным интересам Польши, но и самому существованию польского государства.

Однако Пилсудский не внял этим предостережениям. В январе 1934 года он заключил польско-германское соглашение, имеющее антисоветскую направленность. Польша сблизилась с Гитлером настолько, что взяла на себя защиту германских интересов в Лиге Наций (после демонстративного выхода из нее Германии в 1933 году).

В аспекте геополитики это была далеко идущая стратегия. Заместитель Литвинова Б.С. Стомоняков писал: «Весь курс польской политики на сотрудничество с Германией диктуется спекуляцией

пилсудчиков на японо-советской войне, перспектива которой лежит в основе всех их политических расчетов».

В письме советника полпредства СССР в Польше Б.Г. Подольского Стомонякову перечислялись факты японо-польского военного сотрудничества: стажировка японских офицеров в польской армии, японский шпионаж из Польши против СССР, японские военные заказы польской промышленности и многое другое. Обратило на себя внимание в Москве и посещение Пилсудским японской миссии в Варшаве, поскольку в прошлом он бывал только в посольстве союзной Франции.

Связи с Японией у польского диктатора были давние. Ведь с японской разведкой он тесно сотрудничал, находясь в Токио, еще во время русско-японской войны. Польская разведка- дефензива- установила тесные связи со своими японскими коллегами, которых особенно интересовала многочисленная и разветвленная сеть ее агентов в СССР. Здесь тогда было очень много поляков не только среди рядовых тружеников (например, среди телеграфистов на железных дорогах), но и в руководящих кругах.

В этой связи можно вспомнить одно из событий горбачевских времен. Тогда были объявлены нелепыми и сфальсифицированными обвинения в сотрудничестве одновременно с японской и польской разведкой, предъявленные «невинным жертвам» сталинских репрессий. Конечно, среди них могли быть и оклеветанные, несправедливо осужденные. Но сами по себе подобные обвинения нельзя называть нелепыми.

Приведем один характерный пример. Начальник Восточного отдела польского Министерства иностранных дел Т. Шетцель в беседе с болгарским поверенным в делах в июне 1934 года заявил, что его страна «рассчитывает на то, что если на Дальнем Востоке разразится война, то Россия будет разбита, и тогда Польша включит в свои границы Киев и часть Украины».

Тем временем Литвинов, до прихода Гитлера к власти, неосмотрительно настаивавший на продолжении германо-советского сотрудничества, перешел в другую крайность, предлагая установить тесное сотрудничество с Западом против Третьего Рейха. Он предложил создать Восточный пакт, который объединил бы СССР, Чехословакию, Польшу, прибалтийские государства и Финляндию. То есть почти весь регион Восточной Европы, который поддерживали бы Франция и Англия.

Однако Польша воспротивилась этому, требуя обязательного присоединения дружественной ей Германии к этому пакту.

Пилсудский предпринял хитрую попытку торпедировать Восточный пакт, предложив привлечь в него и Румынию. Тем самым нарушалась бы геополитическая антигерманская направленность пакта, призванного воспрепятствовать гитлеровской агрессии на Восток. Румыния принадлежала к Юго-Восточной Европе, а ее дипломатия четко выражала антивенгерскую и антиболгарскую линию. В то же время за Будапештом и Софией стоял Рим. Включение Румынии в пакт привело бы к его размыванию и резко обострило бы отношения Франции и СССР с Италией, его обе страны желали бы избежать.

Сталин разгадал замысел Пилсудского и успешно нейтрализовал его действия. Министру иностранных дел Румынии Титулеску советский вождь предложил подписать румынско-польско-советский протокол без вхождения Румынии в Восточный пакт. Тем самым Сталин добился и того, что давно существовавший румынско-польский военный союз утратил в значительной мере антисоветскую направленность, а Румыния прекратила попытки вступить в пакт.

Пилсудский попытался в противовес Восточному пакту создать союз Польши с Латвией и Эстонией. Но даже эстонская пресса отмечала, что в отличие от Восточного пакта, союз этих трех государств крайне маломощен и не способен обеспечить неприкосновенность их границ.

Сталин, опираясь на поддержку Каунаса (тогдашней столицы Литвы), настроенного антипольски, опередил Пилсудского, пригласив в Москву министров иностранных дед Латвии и Эстонии. Он уговорил их не принимать польские предложения. Тем временем Пилсудский, проводя курс на хотя бы относительную изоляцию СССР, старался затруднить его вступление в Лигу Наций. И все-таки Сталин, действуя через Францию, добился поддержки большинства государств, входящих в эту главную тогда международную организацию.

Вскоре он решил использовать Париж и для нажима на Польшу с целью вступления ее в пакт. На этот раз французские дипломаты потерпели в Варшаве неудачу. Летом 1934 года Пилсудский демонстративно отказался от приема советских моряков, корабли которых нанесли дружеский визит в Польшу. Виленская газета «Слово» выступила с грубыми оскорблениями советских летчиков, входивших в военно-воздушную делегацию. Учитывая то, что все печатные материалы о визитах представителей Красной Армии в Польшу подвергались предварительной цензуре, было ясно, что эта «ложка дегтя» была пролита с ведома польского военного министра.

Антисоветские демонстрации пан Юзеф предпринял, ориентируясь на Берлин. Но ими он не ограничился, налаживая дружеские связи со своими опасными, но близкими ему по духу, западными соседями. В конце января 1935 года польский диктатор пригласил на охоту Германа Геринга, тогдашнего нациста № 2. Но когда Геринг предложил Пилсудскому организовать вместе поход на Украину, то неожиданно получил ответ от старого маршала: Польша заинтересована в мирных отношениях с СССР, с которым у нее общая граница протяженностью в тысячу километров.

Чем был продиктован этот ответ? Возможно, опасением осложнений с Францией - союзницей Москвы или стремлением обеспечить наиболее выгодные условия договоренности с Германией. Не исключено, что предполагалось таким образом усыпить бдительность Сталина. А он решил использовать слова Пилсудского для укрепления западной границы своей страны. В марте на переговорах с министром иностранных дел Англии Иденом он заявил о незыблемости внешнеполитической линии советского правительства соблюдать неприкосновенность польской территории. В ответ на информацию, переданную ему Иденом, Пилсудский тем не менее не пожелал смягчить свою антисоветскую позицию.

Политика «равновесия» продолжалась. Каковыми были бы дальнейшие ее перипетии, неизвестно, ибо в мае 1935 года Пилсудский скончался. Он так и не осознал, с какой стороны грозит Польше смертельная опасность. Его попытки заигрывать с западным соседом лишь усиливали его аппетиты по мере того, как росла военная мощь вермахта. Устойчивая неприязнь и недоверие Пилсудского к России - как царской, так и советской - делали его слишком близоруким политиком. Противопоставляя европейскую «западную цивилизацию» восточной, которую буржуазная пропаганда называла варварской, он совершал грубейшую ошибку. Ведь свирепые варвары напали на Польшу именно с Запада, подмяли ее под себя и двинулись дальше на Восток. А освободила ее именно советская страна, руководимая Сталиным. Но всего этого Пилсудскому так и не довелось узнать.

«Незнаменитая» война

Маленькая страна на севере Европы - Финляндия оказала значительное влияние на нашу отечественную историю. Именно из-за той парадоксальной ситуации, которая создалась после поражения финляндской революции 1918 года. Второй крупнейший город СССР - Ленинград - оказался почти вплотную примыкающим к Финской границе. Так безопасность великого города на Неве, недавно еще бывшего столицей России, фактически зависела от того, как сложится международная обстановка и какую позицию при этом займут Хельсинки. А в том, что она вряд ли будет враждебной Советскому Союзу, сомневаться не приходилось. Ведь по признанию английской печати, «некоронованным королем Финляндии» являлся Карл Густав Маннергейм (1867-1951).

Он был незаурядной личностью, подданным Российской империи, гвардейцем-кавалергардом, офицером царской свиты. В молодые годы, задолго до революции, его знал А.А. Игнатьев - граф, царский дипломат и генерал, перешедший на сторону советской власти. В книге «Пятьдесят лет в строю» Игнатьев вспоминал:

«Непосредственным моим начальником оказался поручик барон Маннергейм, будущий душитель революции в Финляндии. Швед по происхождению, финляндец по образованию, этот образцовый наемник понимал службу как ремесло, а не как пустое времяпрепровождение.

Он все умел делать образцово и даже пить так, чтобы остаться трезвым.

Он, конечно, в глубине души презирал наших штатских, одетых в военную форму, но умел выражать это в такой полушутливой форме, что большинство так и принимало это за шутки хорошего, но недалекого барона».

Конечно же, барон Маннергейм был не прост и не глуп. Он дослужился до чина генерал-лейтенанта. Финляндия в конце 1917 года получила независимость, а уже в начале следующего в стране вспыхнула гражданская война, и вскоре было провозглашено установление Финляндской социалистической рабочей республики. На стороне контрреволюции выступил главнокомандующий финляндской армией Маннергейм. С помощью германских экспедиционных войск уже в 1918 году весной рабочие были свергнуты. Страна сохраняла зависимость от Германии, а монархисты ненадолго даже возвели на престол представителя немецкой королевской фамилии. Однако после революции в Германии Финляндия летом 1919 года стала буржуазной республикой.

Во время Гражданской войны в России Маннергейм попытался «навести порядок» в Карелии, Эстонии. Окрепшая Красная Армия дала отпор белофиннам. Маннергейм и после того, как был заключен мирный договор Финляндии с Советским Союзом, продолжал поддерживать тесные отношения с военными кругами Германии, Англии, США. Он организовал мощную оборонительную линию (называемую его именем) в непосредственной близости от Ленинграда на Карельском перешейке, понимая, что этот район чрезвычайно важен в стратегическом отношении для СССР.

Именно Маннергейм был главным проводником идеи усиления ориентации Финляндии на Германию, после установления там

нацистского режима. Ориентации, базировавшейся на антисоветской основе. Именно это вызывало растущее беспокойство Сталина.

Дело заключалось в том, что в 30-х годах у Москвы не было сил и средств укрепить советскую северо-западную границу и надежно прикрыть Ленинград. И Сталин решил использовать для этого дипломатию. С 12 октября по 9 ноября 1939 года состоялись советско-финские переговоры. Советскую делегацию возглавил Сталин. Он предложил финнам отодвинуть свою границу от Ленинграда, взамен предлагая им большую территорию на Севере. Эти предложения были отвергнуты. Маннергейм начал военные приготовления.

Крупный политический и государственный деятель Финляндии Н.К. Паасикиви писал: «Сталин так же, как и Молотов, хотел избежать войны. Мы совершили большую политическую ошибку, сделали глупость, не согласившись на предложение Сталина». В свою очередь советская сторона не исчерпала всех возможностей для мирных переговоров.

Маннергейм в сложившейся ситуации занимал спокойную выжидательную позицию, будучи уверен, что Красная Армия не сможет захватить отлично укрепленный Карельский перешеек, а начав войну, СССР предстанет в мировом общественном мнении как агрессор. Не исключено, что шведский барон, царский офицер и финский маршал действовал с молчаливого согласия Германии, которой было выгодно, чтобы Советский Союз ввязался с Финляндией в вооруженный конфликт, не суливший быстрой победы (немецкие специалисты участвовали в создании фортификационных сооружений на Карельском перешейке и считали их непреодолимыми).

В общем, какими бы ни были соображения финляндских руководителей, на уступки Советскому Союзу они не шли. По-видимому, какие-то дипломатические просчеты допустил и Сталин. Не случайно в 1950 году Молотов признался (наверняка после обсуждения этого момента со Сталиным), что в том случае, перед войной «мы тоже были виноваты».

Терпение Сталина было исчерпано. К тому же он понимал, что близится нападение Германии на СССР, а потому следует как можно скорее обезопасить Ленинград, отодвинув границу страны от него на запад.

Описывая финско-советские переговоры осенью 1939 года, Вехвиляйнен и Барышников отмечали: «Финская делегация считала, что Сталин стремился найти путь к компромиссу с Финляндией... В течение осени 1939 г. решения Сталина, естественно, зависели от развития обстановки в мире... Многие его компромиссные предложения показывают, что он длительное время стремился избежать войны. К решению применить оружие его привела не только неуступчивость Финляндии. Повлияло также изменение международного положения».

Итак, советско-финская война, которой вполне могло не быть, началась 30 ноября 1939 года. Отчасти сказалось то, что Сталин был дезинформирован работниками советской разведки в Финляндии, где резидентом был бывший вожак Кронштадтского мятежа С. М. Петриченко (арестован после Великой Отечественной войны и умер в лагере).

Из Хельсинки в Москву поступали донесения, что якобы в Финляндии созрела революционная ситуация, а финские трудящиеся готовы с оружием в руках выступить против буржуазного правительства и радостно встретят Красную Армию.

Значительные потери советских войск, международные осложнения, затянувшиеся военные действия были горькой и неожиданной действительностью. Этим, кстати сказать, в немалой степени объясняется то недоверие, которое Сталин испытывал по отношению к донесениям разведки перед 22 июня 1941 года.

В начале советско-финской войны советский вождь был уверен в быстрой и легкой победе. Из финских эмигрантов в СССР было создано Народное правительство Финляндской Демократической республики и даже началось формирование финской «Народной армии».

Авторы книги «Финляндия во Второй мировой войне» пишут, что на создание Народного правительства Финляндии «несомненно повлияла вера Сталина в справедливость неоднократно высказывавшегося им тезиса о том, что в случае войны «друзья рабочего класса СССР» нанесут удар в спину тому буржуазному правительству, которое будет вести войну против социалистического государства».

На примере советско-финской войны 1939-1940 годов такой взгляд оказался несостоятельным. Судя по всему, это было сравнительно быстро осознано... советским руководством».

Нам представляется, причины тут сложней. Дело в том, что Сталин как руководитель Коминтерна оказался в плену устоявшихся там традиций. Они действительно соответствовали реалиям, но только 1917-1919 годов, и были основаны на переоценке интернациональной солидарности трудящихся и недооценке патриотизма и национализма. Действительно, в 1917-1919 годах Советская Россия была спасена во многом благодаря поддержке рабочих и значительной части интеллигенции Запада под лозунгом «Руки прочь от Советской России!»

Революции в Германии, Австрии, Венгрии, Финляндии, советские республики в Баварии и Словакии, восстание французских моряков на Черном море, революционное брожение в армиях Антанты, срыв докерами Англии и США, Франции и Германии западных поставок вооружения российским белогвардейцам, волна забастовок во Франции и Англии, захват итальянскими рабочими фабрик и заводов, революционные волнения в Югославии и Румынии... Все это способствовало победе Красной Армии на фронтах Гражданской войны.

Однако десятилетие спустя обстановка стала меняться. Очень важным последствием великого кризиса конца 20-х годов был рост значения национального или даже патриотического фактора. На нем паразитировали Гитлер и Муссолини, Хорти в Венгрии и Франко в Испании, Пилсудский в Польше и другие диктаторы крайне правого толка.

Маннергейм был из их числа. Ему удалось сплотить финскую нацию. И она дала отпор военной машине Красной Армии. Крошечная Финляндия заставила напрячься гигантский СССР. Такова сила патриотизма! И Сталин вскоре понял это, получив жестокий урок. Вдобавок ко всему, руководство Красной Армии не смогло должным образом организовать наступление, переоценив свои силы. Танки, затонувшие в финских болотах и в противотанковых рвах, множество трупов красноармейцев перед дотами «линии Маннергейма»... Госпитали Ленинграда были заполнены обмороженными и ранеными. (Когда два года спустя немцы встали у ворот Москвы, их остановила, а затем и сокрушила победная мощь русского патриотизма. Сталин умел извлекать уроки из своих ошибок, И в этом сила гениев, к которым он по праву принадлежит.)

Безусловно, в советско-финском вооруженном конфликте силы были слишком неравными. Подтянув дополнительные войска, используя артиллерию и авиацию, Красная Армия прорвала глубоко эшелонированную оборону противника, захватив почти весь Карельский перешеек. Гитлер не счел нужным как-то противодействовать этому. Для него те огромные трудности, с которыми столкнулись, воюя, советские вооруженные силы, были наглядным подтверждением того, что СССР - колосс на глиняных ногах, который рухнет после нескольких сильных ударов.

Людские и территориальные потери Финляндии были небольшими. Никаких дополнительных условий, кроме прежних, советская сторона не выдвинула, несмотря на свою победу. Мирные переговоры состоялись в марте 1940 года. О них авторы совместного тРУда историков России и Финляндии «Зимняя война 1939-1940» Вехвиляйнен и Барышников писали:

«Финны с начала переговоров испытывали разочарование. Сталин не появлялся... На переговорах осенью Сталин произвел хорошее впечатление на финнов своей деловитостью... Посол США в Москве заявил в доверительной беседе финской делегации, что Сталин никогда не хотел войны с Финляндией. Его подтолкнули на это военные круги Ленинграда, прежде всего А.А. Жданов и К.А. Мерецков».

Маннергейм во время «Зимней войны» высоко оценивал боевые качества Красной Армии. Он писал: «Русский командный состав представлял собой людей смелых, с самообладанием», а «русский пехотинец был храбрым, стойким и малоприхотливым». Один из его соратников отмечал: «Вскоре мы поняли, что советские солдаты имели иммунитет к нашей пропаганде. Они сражались до последнего. И даже, оказавшись в безнадежном положении, они отказывались сдаться».

...Мы сейчас не станем разбирать ход этой войны «незнаменитой» (по определению А. Твардовского). Отметим только, что было бы слишком наивно сопоставлять размеры двух воюющих государств и численность их населения. Война была локальной, и в ней, конечно же, не задействовалась вся мощь СССР. Этого и не требовалось. Если бы речь шла о захвате Финляндии, тогда военные действия развернулись бы по всей ее границе с Советским Союзом, и небольшая страна не смогла бы выдержать такой напор. Более того, в этом случае было бы глупо наносить главный удар по самому укрепленному району.

«Линия Маннергейма» сооружалась без малого десять лет по всем правилам фортификации. Учтем, что она пересекает Карельский перешеек, ширина которого всего 60-120 км, а лесистая местность изобилует болотами, озерами, речками и ручьями. Удобных для наступления путей здесь немного, они сравнительно узки.

Подобные участки были заминированы, там установили противотанковые заграждения под «контролем» долговременных огневых сооружений или точек (ДОС или ДОТ). Она состояла из трех оборонительных полос и Выборгского укрепленного района. Каждый населенный пункт был превращен, по существу, в крепость.

Таким образом, задача финнов предельно упрощалась: требовалось одерживать натиск врага на очень ограниченном участке, хорошо им знакомом и подготовленном к обороне. А значит, атакующим ни в коем случае не следует идти «в лоб», пытаться штурмовать позиции неприятеля без очень основательной и всесторонней подготовки. Главный удар при этом должны нанести авиация и артиллерия

Нарком обороны К.Е. Ворошилов заверил, что стоящую перед ним задачу - прорвать финскую оборону и пройти не более ста километров - можно будет решить просто, одним массированным ударом преимущественно войск Ленинградского округа. Правда, начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предлагал сначала сконцентрировать для наступления большие силы и тщательно подготовить удар. Однако Сталин поддержал Ворошилова, полагаясь на сообщение из Финляндии о готовности местного рабочего класса поддержать акцию страны социализма. Он оценивал ситуацию с точки зрения политика, а не военного. Вдобавок проявил поспешность в решении важного и сложного вопроса, поддавшись чувству раздражения (его вывела из себя несговорчивость Маннергейма).

Через три года маршал Финляндии попытается вновь испытать терпение советского вождя, вызывая его на опрометчивый поступок. Однако первый трудный урок навсегда запомнился Сталину. Тем более что он, маршал СССР и Верховный Главнокомандующий - не только по должности, но и по сути, - хорошо знал, как надо взламывать оборону противника и лишать его стратегического маневра.

Не сумев «обыграть» Маннергейма в дипломатическом поединке, Сталин прибег к крайнему средству- военным действиям. В конце концов он добился своей цели. Но с тех пор стал более осторожным и терпеливым, полагаясь прежде всего на ум, а не на силовые методы.

...Хотелось бы сделать одно замечание. Принято считать, что зимой 1939-1940 годов проходила советско-финская война. Это, на наш взгляд, неточная формулировка. Две страны не воевали, в противном случае СССР мог бы осуществить полномасштабную агрессию, и уж конечно, не стараясь во что бы то ни стало форсировать «линию Маннергейма». Не надо быть большим стратегом, чтобы это сообразить. Произошел тяжелый, трехмесячный, но все-таки локальный вооруженный конфликт. На него-то и рассчитывал Маннергейм, усиленно укрепляя Карельский перешеек. Потерпев поражение, Финляндия не была принуждена к капитуляции, а лишь признала правомерность советских предложений по территориальной проблеме. Упорное сопротивление финских войск и значительные потери Красной Армии (которая, помимо всего прочего, была плохо подготовлена к зимней кампании, что было Учтено сразу же) подняли авторитет Маннергейма - главнокомандующего войсками и фактически диктатора Финляндии.

Дипломатические маневры финского маршала

Итак, несмотря на отчаянное сопротивление финнов, Красная Армия прорвала «линию Маннергейма», использовав для этого артиллерию и авиацию. Война была выиграна, хотя и дорогой ценой. Финляндское правительство запросило мира, и 12 марта 1940 года был подписан советско-финский договор, удовлетворявший территориальные пожелания СССР.

Через три месяца ситуация в Европе и мире коренным образом изменилась. Франция позорно, крайне быстро капитулировала, отдав всю континентальную Западную Европу под власть гитлеровцев. Судьба Англии повисла на волоске. Позиция Маннергейма, сторонника германо-финского сближения, крайне усилилась. И хотя в стране были президент Рюти и сменяющиеся премьер-министры, главнокомандующий Маннергейм получил неограниченную власть. Его распоряжения выполнялись фактически беспрекословно.

Крупный финский политик К. Фагерхольм писал тогда, что в Финляндии власть правительства, находящегося в Хельсинки, кончается на восточной окраине столицы, а после этого есть только Маннергейм.

Гитлер счел совершенно естественным включение финских вооруженных сил в систему плана «Барбаросса» - нападения на СССР. В речи фюрера, произнесенной 22 июня 1941 года, подчеркивалось, что рядом с вермахтом находятся «финские братья по оружию», которых «возглавляет маршал». Заявление было слишком поспешным. Маннергейм предпочел занять выжидательную позицию, срочно отдав приказ о конфискации всех газет с этой речью.

Сталин старался не допустить никаких осложнений с Финляндией, о че;м свидетельствовало советское заявление от 23 июня. Более того, командование Ленинградского военного округа получило приказ наркома обороны Тимошенко, строжайше запрещавший все, что могло бы обострить отношения с Финляндией. Штаб округа внимательно следил за его неукоснительным выполнением.

Сталинские дипломаты проводили зондаж позиции Хельсинки по отношению к Германии. Но барон и тут тянул с ответом. А тем временем финские войска и расположенная в Финляндии немецкая армия «Норвегия» перебрасывались к советской границе. Уже 22 июня финские подводные лодки занимались минированием советских вод.

В нарушение мирного договора, финны высадились на Аландских островах и 23 июня потребовали эвакуировать оттуда советс-

кое консульство. Немцы получили шесть финских аэродромов для своих самолетов. С одного из них в район Беломорско-Балтийско-го канала было переброшено подразделение финских диверсантов для взрыва его шлюзов. Это произошло уже в первые часы войны. Над финляндским посольством в Москве стоял дым: сжигался секретный архив.

И тогда произошло нечто неожиданное. Советская авиация 25 июня ударила по базировавшимся на финских аэродромах немецким самолетам, бомбившим Ленинград. Телеграфно-телефонная связь с Хельсинки отсутствовала, и советская сторона по радио разъяснила Финляндии, что предпринятый налет был направлен лишь против немцев.

Как писал один из финских политиков, «во имя исторической правды необходимо признать, что правительство Финляндии хотело зажечь огонь войны». Более благоприятного повода для этого, понимали правящие круги в Хельсинки, может не быть. Им легко было представить свою страну «жертвой советской агрессии» и тем самым подавить оппозицию вступлению в войну внутри Финляндии и оправдаться перед Лондоном и Вашингтоном.

26 июня было заявлено, что Финляндией будет вестись «своя особенная оборонительная война». На самом же деле Маннергейм хотел захватить советскую территорию до Невы, а Архангельскую область превратить в финский протекторат.

10 июля он отдал приказ о наступлении. Используя посредничество США, Москва хотела добиться приостановки Финляндией военных действий. Сталин продолжал принимать меры к примирению с Финляндией. 4 августа 1941 года он писал Рузвельту: «СССР придает большое значение вопросу о нейтрализации Финляндии и отходу ее от Германии. Советское правительство могло бы пойти на некоторые территориальные уступки Финляндии с тем, чтобы замирить последнюю и заключить с нею новый мирный договор».

Однако Маннергейм продолжал грезить о великой Финляндии, хотя успешные контратаки советских войск вынудили его вернуться к реальности. Тем более что ожидаемой быстрой победы, блицкрига, Гитлер не добился. Финская сторона заверила американского посланника в Хельсинки Шоенфельда, что «Финляндия решила не участвовать в наступлении на Ленинград».

Некоторые финские историки пытались представить Маннергейма «спасителем Ленинграда». Но факты свидетельствуют о другом: немцы хотели взять Ленинград без финнов.

Генерал-квартирмейстер Гитлера Йодль, прибывший в ставку Финского маршала, был «исключительно доволен» его действиями и вручил ему высокую награду Германии - Железный крест.

А 1 октября 1941 года финны завладели столицей Советской Карелии Петрозаводском.

Ленинград спас не финский главнокомандующий - шведский барон Маннергейм, а извечный спаситель России - героический русский солдат. Впрочем, был один фактор: общественное мнение в Финляндии, которая оставалась парламентарной республикой. В ней большую роль продолжал играть Сейм, на который оказывала давление демократическая общественность, хорошо информированная о мирных предложениях Сталина. Особенно активными парламентариями были левые социал-демократы, близкие к коммунистам, доводившие сталинские предложения до финских войск на фронте.

Результат не замедлил сказаться. Как отмечено в книге «Финляндия во Второй мировой войне»: «В войсках стало резко нарастать дезертирство, а также уход в «лесную гвардию» - антивоенно настроенные отряды и группы бывших солдат».

Эта война для финнов была «чужой», не затрагивавшей их национальных интересов. Да и немецкое наступление к концу 1941 года захлебнулось.

Советское руководство постаралось сделать так, чтобы Вашингтон и Лондон оказали соответствующее давление на Хельсинки. В начале декабря 1941 года Англия и британские доминионы объявили Финляндии войну».

Маннергейм отказался от активных действий: перешел к обороне на фронте и к позиции выжидания в дипломатии, продолжая, однако, сотрудничать с Гитлером.

Тем временем советским дипломатам удалось настроить против Хельсинки США и даже нейтральную Швецию. И все-таки маршал продолжал думать о создании «великой Финляндии». Казалось, эти надежды близки к осуществлению: успешное летнее немецкое наступление летом 42-го привело их к Кавказским горам и на берег Волги.

Маннергейм дал директиву своим войскам о подготовке к решительным боевым действиям. И вновь пришлось выжидать: на пути немцев встал великий Сталинград...

После сталинградской победы Красной Армии начальник военной разведки Германии адмирал Канарис доверительно сказал своему финскому коллеге, полковнику А. Паасонену: «Мы уже проиграли войну».

Антивоенные настроения в Финляндии усилились. Как справедливо сказал один современник, Финляндия «легко вступала в войну, но тяжело шла к миру».

Маннергейм предложил мир только западным союзникам СССР. Это была довольно неуклюжая попытка использовать мирный договор для давления на Советский Союз, чтобы он признал правомерность территориальных захватов, совершенных финскими войсками. Но ссориться со Сталиным из-за притязаний Маннергейма Рузвельт и Черчилль не желали.

В своем послании британскому премьеру 15 марта 1943 года Сталин писал: «У меня нет оснований считать, что она (Финляндия. - Авт.) уже решила порвать с Германией и готова предложить приемлемые условия». Маннергейм мог питать надежды на перелом в ходе войны в пользу немцев, когда началось их новое летнее наступление, поддержанное «тиграми» и «пантерами». Но Курская дуга превратилась в гигантское кладбище для гитлеровского «бронированного зверинца».

Финский маршал вынужден был обратиться со своими предложениями к Советскому правительству, по-прежнему надеясь сохранить за собой оккупированные территории. Но Сталин оставался непреклонным, соглашаясь заключить мир лишь на условиях 1940 года. На Тегеранской конференции он бросил реплику: в Финляндии не хотят «серьезных переговоров с Советским правительством».

В январе 1944 года советские войска освободили Ленинград от вражеской блокады. Стали быстро таять мечты Маннергейма о великой Финляндии. Но он еще надеялся восстановить границы своей страны в рамках 1939 года. У него были для этого основания.

После того как войска Н.Ф. Ватутина прорвали «Восточный вал» немцев и, переправившись через Днепр, в ноябре 1943 года освободили Киев, события на советско-германском фронте вновь приняли неблагоприятный для Красной Армии оборот. Ватутин встретил нараставший вал немецких контратак. Пришлось отдать Житомир - важный железнодорожный узел. Нависла угроза потери Киева.

Сталин, находившийся в Тегеране, воспринял это с крайней озабоченностью. И хотя контрудар немцев на Украине был отражен, в Белоруссии войска В.Д. Соколовского с большими потерями безуспешно пытались прорвать германскую оборону.

С наступлением 1944 года начались победоносные «Сталинские Удары» по гитлеровцам на разных участках огромного фронта. Теперь, когда поражение Германии стало очевидным, внимание Маннергейма переключилось на Швецию, где послом СССР была А.М. Коллонтай. «Валькирия революции», как называли ее в 1917 году, вместе со Сталиным участвовала в историческом заседании ЦК большевиков, которое приняло решение об Октябрьском восстании.

Финны вышли на Коллонтай при посредничестве шведов. Финский представитель Паасикиви получил от нее сталинские условия заключения перемирия: восстановление границ 1940 года и интернирование немецких войск, для выполнения которого предлагалась помощь Советского Союза войсками и авиацией.

Под нажимом немцев эти предложения были отклонены. Ман-нергейм все еще надеялся на более выгодные для себя условия. Тем временем в иностранной печати начали распространяться ложные слухи о том, что Советский Союз хочет безоговорочной капитуляции Финляндии и оккупировать ее. Это было способом давления на Кремль.

Тогда Сталин приказал опубликовать условия перемирия, предлагаемые финской стороне. Согласно оценкам данных им печатью наших союзников- «Они великодушны» («Дейли мейл»), «Они являются лучшими, чем финны заслуживают» («Нью-Йорк тайме»).

Маннергейм предпочел лавировать, не говоря ни да, ни нет. Ситуация обострялась. Возможно, Маннергейм провоцировал агрессию со стороны СССР, чтобы сыграть роль ее жертвы. Однако Сталин сохранял молчание и спокойствие. На Хельсинки стали нажимать и Вашингтон и Стокгольм. Для этого был «мобилизован» даже шведский король. Европейцы явно не хотели нового советско-финского конфликта. Сталин умело разыгрывал западную карту.

Наконец, был получен расплывчатый финский ответ. Замысел Маннергейма сводился к тому, чтобы уменьшить раздражение на Западе, переложив вину за срыв переговоров на Советский Союз.

В ответ Сталин пошел на неожиданный шаг: пригласил в Москву финскую делегацию для переговоров. Маннергейм вынужден был согласиться на это, но дал делегации ограниченные полномочия. И все-таки он оказался в безвыходном положении. США потеряла терпение и могли отозвать своего посла из финской столицы. С другой стороны Гитлер был в ярости и прерывал поставки немецкого зерна и военных материалов в Финляндию.

Успешное наступление советских войск обеспечивало успех сталинской дипломатической линии. Теперь можно было ставить вопрос о капитуляции Финляндии как союзника Германии, но отнюдь не безоговорочной. Советский руководитель не требовал ни разоружения финской армии, ни оккупации территории северного соседа, входившего сравнительно недавно в состав Российской империи.

Во второй половине июля 1944 года Красная Армия вышла к советско-финской границе. Коллонтай, выполняя указания Сталина, дала понять, что условия, выдвинутые СССР весной, остаются в силе. Последнее слово оставалось за Маннергеймом. А он по-прежнему выжидал.

Сталин получил предложение шведов, сделанное ими по поручению финской «мирной оппозиции». Оно заключалось в том, чтобы создать в Стокгольме эмигрантское правительство Финляндии, составленное из ее членов и выступающее за переговоры с СССР и заключения с ним мирного соглашения.

Это предложение Сталин отклонил. Ему нужен был диалог со старым маршалом, потому что только он обладал достаточным весом для принятия ответственных решений, имея в то же время поддержку своего народа. Однако барон Маннергейм все еще пытался сохранить баланс в отношениях с Берлином и Москвой. А может быть, он старался вынудить Сталина сделать резкие выпады в сторону Финляндии. Но ничего подобного не происходило.

Через Коллонтай Сталин продолжал использовать в своих целях нейтральную Швецию. Стокгольм даже предложил Хельсинки необходимую помощь продовольствием и сырьем, требуя взамен разрыва с Германией.

В августе 1944 года советские войска вступили на территорию Румынии. В результате восстания в Бухаресте был свергнут союзник Гитлера Антонеску. И Маннергейм решил сменить свою тактику, дабы не разделить его участь. Он обратился к советскому правительству с просьбой принять финскую делегацию.

12 сентября А.А. Жданов и финский представитель К. Энкель подписали соглашение о перемирии на советских условиях. «Выторговать» у Сталина чего-то большего было невозможно. Финляндия не утратила своей независимости, не была оккупирована, хотя и воевала на стороне поверженного врага.

...За последние 15 лет в России множество борзописцев разного ранга, порой даже из историков или философов, твердят о коварстве и злопамятстве Сталина, его «кавказской» мстительности и прочих жутких качествах. Факты свидетельствуют о другом.

Анализируя сталинскую политику, нетрудно убедиться, что он честно выполнял свои обязательства, не унижал достоинства противника и никогда не давал волю чувству мести, тем более в деловых вопросах. Он ненавидел предателей - это факт. Тут был беспощаден и неумолим. И лишь в тот позорный период нашей истории, когда подлинных врагов народа стали оправдывать и восхвалять (предавших Родину и свой народ, как Власова или Тухачевского), когда предательство стало выгодным ремеслом, Сталина стали обвинять самым бессовестным образом и из побуждений низменных.

На примере его отношения к Польше или Финляндии видно, насколько чужды ему были жажда реванша и мести. Ведь и Пилсудский, и Маннергейм оставались принципиальными врагами Советской России, а значит и Сталина. Однако он не терял к ним уважения, понимая, что они являются не просто государственными деятелями, но и, по крайней мере отчасти, народными вождями. В подобных случаях приходилось отказываться от марксистской догмы о безусловном преобладании в обществе межклассовых противоречий. Опыт показывал, что подчас национальное единство превалирует, и с ним необходимо считаться.

Сталин в дипломатии не был ни практиком, действующим достаточно бестолковым методом проб и ошибок (скажем, как Хрущев), ни теоретиком, уверовавшим в некие догмы или собственные концепции. В своей деятельности он органично сочетал практический опыт и знания, обдумывая, признавая и не повторяя своих ошибок (которых у него было очень немного).

Настоящий фашист

Понятие «фашизм» за последние полтора десятилетия под влиянием антисоветской пропаганды расплылось и утратило сколько-нибудь четкий смысл. Так, в «БЭС» 1998 года утверждается: «При видимой противоположности идеологических установок (например, «класс» или «нация») по способам политической мобилизации общества, приемам террористического господства и пропаганды к фашизму близки тоталитарные движения и режимы большевизма, сталинизма, маоизма...»

Остается удивляться идеологической зашоренности (или ангажированности? стремлению угодить хозяевам?) авторов подобных формулировок. Почему бы тогда не отнести в число наиболее фашистских имперскую идеологию США? Ведь эта держава развязывает войны, осуществляет агрессию в разных регионах земного шара, выступает как глобальный террорист; при этом, конечно же, осуществляет тотальную психологическую обработку своего и других народов, небывалую по масштабам пропаганду и «промывание мозгов», манипуляцию общественным сознанием. И все это - ради господства наиболее богатых и обретения максимально возможных материальных ценностей. Выходит, США представляют собой пример современного фашизма, вдобавок лишенного духовности, наиболее убогого по идеалам, хотя и вполне отвечавшего принципам технической цивилизации.

Приведенное выше определение фашизма резко расходится с действительностью. Ведь хорошо известно, что фашистские диктатуры превосходно сотрудничали с буржуазными демократиями, исповедуя крайний антикоммунизм. У фашизма с большевизмом общая черта - идея сильного государства. Но в первом случае оно призвано служить элите, подавляя и эксплуатируя другие страны и народы; во втором, наоборот, государство гарантирует свободу от насилия со стороны «хищников капитала», провозглашает братство и взаимопомощь народов.

Короче говоря, фашистское государство - хищная социальная система, где идеалом является «сильная» личность, которая не гнушается попирать права и свободы других людей. В этом отношении ближе к истине оказывается определение фашизма, данное в «философском энциклопедическом словаре» (1989) историком А.А. Галкиным. «Политическое течение, возникшее вскоре после окончания Первой Мировой войны и выражающее интересы наиболее реакционных и агрессивных сил империалистич. буржуазии... Важнейшие отличительные черты ф. - применение крайних мер насилия для подавления рабочего класса и всех трудящихся, воинствующий антикоммунизм, шовинизм, расизм, широкое использование гос.-монополистич. методов регулирования экономики, макс, контроль над всеми проявлениями обществ, и личной жизни людей, способность путем националистич. и социальной демагогии мобилизовать и политически активизировать часть населения в интересах эксплуататорского строя (массовая база их - по преимуществу средние слои капиталистич. общества). Внешняя политика ф. - политика империалистич. захватов... Весьма существ, черта фаш. идеологии - крикливая демагогия с целью маскировки ее истинного содержания...»

К сожалению, в грязной идеологической борьбе за последние десятилетия удается приклеивать этот ярлык- коричневый (Германия) или черный (Италия) - даже к антифашистским силам и деятелям. В их число отнесли Сталина, у которого именно с фашистами было непримиримое противостояние, перешедшее в смертельную схватку с Гитлером. Но самое удивительное другое. Те, кто провозглашают «свободу личности» и борьбу за ее права, до сих пор продолжают связывать эти принципы с ослаблением государства и частной собственностью на средства производства. Однако факты опровергают эту ложь.

В нашей стране, к примеру, при сильном государстве и однопартийной системе бывали великие достижения и победы, население увеличивалось в числе и получало все больше жизненных благ. С разрушением этой системы в 1991 году, при власти олигархов, осуществляемой через крупных госчиновников и президентское окружение, народ обнищал и стал вымирать (невероятно возросла смертность, а не только упала рождаемость), культура деградировала. Ни при какой фашистской диктатуре ничего подобного не происходило. Поэтому олигархический коррупционный капитализм, установившийся в России, оказался гибельнее для общества, чем фашизм. Кстати, он вовсе не отвергает власть олигархов и частную собственность на средства производства, чем, в частности, резко отличается от народного социализма.

Все сказанное выше помогает понять, почему фашистские идеи были очень популярны между окончанием Первой и завершением Второй мировых войн, а также модернизацию этой идеологии за последние десятилетия, когда она прикрывается маской «демократии» и дымовой завесой массированной пропаганды, на которую США и Западная Европа тратят сотни миллиардов долларов в год. Ясно, что такие суммы не бросают на ветер.

Наконец, надо все-таки учитывать, что фашизм, скажем, итальянский, пытался возродить некоторые черты великой Римской империи (отсюда и сам термин «фашизм» - от латинского «фашина», прочная связка прутьев). В отличие от него в гитлеровской Германии установилась национал-социалистическая разновидность фашизма - нацизм. Здесь ядром идеологии были представления о расовом превосходстве арийской расы, германцев, которым суждено основать цивилизацию «свсрхчеловеков».

Правда, Муссолини имел на этот счет свое мнение: «Немцы - всего лишь солдаты, а не настоящие бойцы. Дайте им вдоволь сосисок, пива, масла, да еще небольшую автомашину, и они будут готовы без зазрения совести воткнуть свои штыки в любой народ». Однако сторонников Муссолини вряд ли можно было назвать настоящими бойцами, да и сам он особой доблестью не отличался, хотя других охотно призывал сражаться...

Впрочем, сначала - о нем и событиях, которые привели его к власти.

Бенито Муссолини родился в семье деревенского кузнеца в итальянской провинции Романья, которую издавна называли «красной» из-за левых симпатий ее жителей. В детстве научился играть на скрипке, но артистом не стал; в юные годы работал в Швейцарии - каменщиком, грузчиком, помощником кузнеца; вступил в социалистическую партию. Вернувшись на родину, стал заниматься преимущественно журналистикой.

Его биограф Смит писал: «Муссолини часто называли анархистом... Он обычно говорил, что в каждом анархисте сидит неудавшийся диктатор - заявление,, которое в его случае правильнее было бы понимать наоборот... В 1902 году Бенито начал проявлять склонность к международному социалистическому движению... стал секретарем местной группы социалистов... это был человек, соединивший в себе темперамент анархиста и убеждения социалиста».

Пожалуй, его следовало бы отнести не к убежденным сторонникам каких-то идей, а к популистам. Он старался улавливать настроение масс и заботился о росте своей популярности, а потому нередко резко менял свою политическую позицию. Из ярого противника войны, которую вела Италия против Ливии в 1911 - 1912 годах, он превратился в оголтелого поборника отказа от позиции нейтралитета, занятой его страной в начале Первой мировой войны. Он в это время был редактором газеты «Аванти!» («Вперед!») - центрального органа Итальянской социалистической партии, позиция которой была антивоенной. Осенью того же года его исключили из партии. На войну он не пошел, а предпочел основать собственную газету.

Усилия его и других сторонников «дипломатии пушек» увенчались успехом: Италия вступила в мировую войну; но для нее это не принесло ничего хорошего, а только гибель молодых людей, экономический кризис и обманутые надежды на территориальные захваты после одержанной в 1918 году победы.

Ничтоже сумняшеся Муссолини выступил против подобных последствий войны, в которую его родина ввязалась отчасти и благодаря его усилиям. Теперь он возглавил новое массовое политическое движение, основав весной 1919 года партию «Фашино ди компаттименто» («Союз борьбы»). С этого- формально- и начался фашизм.

Недовольных войной, послевоенной разрухой и безысходностью существования было много. В отличие от других критиков буржуазной демократии, Муссолини писал и говорил ярко и категорично, порой даже свирепо. «Я всегда был уверен в том, - утверждал он, - что для спасения Италии надо расстрелять несколько десятков депутатов. Я уверен, что парламент - бубонная чума, отравляющая кровь нации. Ее нужно истребить».

Он избрал для себя образ сильной личности, повелевающей массами, народного вождя. Не случайно одну из своих ранних работ он посвятил учению Ф. Ницше и назвал «Философия силы». В то же время он сам был человеком из народа и хорошо знал нравы и чаяния простых людей. Это помогало ему находить нужные интонации и слова, воздействующие на толпу, возбуждающие массы на решительные действия. Тем более что в стране назрела революционная ситуация.

Характеризуя капитализм различных стран, В.И. Ленин назвал итальянский -- «бедным империализмом». И для этого были основания. Экономическая отсталость Италии во многом была обусловлена феодальными пережитками, опутавшими в наибольшей степени аграрный юг страны, что сказывалось и на состоянии промышленно развитого севера.

Итальянская деревня задыхалась и от развивающихся там капиталистических отношений и от засилья все еще очень живучих феодальных нравов. Она не могла быть достаточно выгодным рынком сбыта для итальянской промышленности, страдала от нищеты и крестьянского безземелья, что вызвало массовую эмиграцию местного населения в Северную и даже в Южную Америку.

Социальное положение большинства горожан тоже оставляло желать много лучшего. Для рабочего класса Италии было характерно значительное количество люмпменских, деклассированных элементов, чаще всего пришедших из деревни в город на заработки. Это явилось благоприятной почвой для широкого распространения экстремистских настроений.

Анархизм бил силен в Италии еще с середины XIX века, со времен Бакунина, считавшего ее одной из основных баз международного анархизма. Было здесь сильно и влияние анархо-синдикализма, а то и просто, без всяких «измов», бунтарства, нередко переплетавшегося с мафиозностью, имевшей в Сицилии и Неаполе многовековые традиции.

Итальянская буржуазия, тесно связанная с помещиками и Ватиканом, находилась в зависимости от своих английских и французских партнеров и оставалась недостаточно активна, не уверена в себе, не имея прочных корней и традиций. Все это находило свое отражение в политической надстройке итальянского общества. В отличие от Англии, Франции, Германии, система буржуазной демократии в Италии была очень слаба и никогда не имела того общественного авторитета, которым пользовалась она в большинстве стран Западной Европы. К этому добавлялась гораздо большая, чем у соседей, ее коррумпированность.

Хотя Италия со второй половины XIX века была шестой, а позже - восьмой среди крупнейших держав, место это было чисто формальным. Например, в военном отношении отставала она от Австро-Венгрии. Итальянская армия, отличавшаяся крайне слабой боеспособностью, смогла завоевать, да и то с большим трудом, бедные и малозаселенные территории в Африке - Ливию и Сомали, что не принесло ей сколько-нибудь значительных выгод. Первая мировая война лишь формально принесла победу Италии. Фактически страна стала переживать внутренний хаос и внешнеполитическое национальное унижение, оставаясь самым слабым звеном империализма после России.

Влияние Октябрьской революции отозвалось в Италии особенно сильно, по сравнению с остальными странами Западной Европы. Бунты охватили деревни, а забастовки - города. Итальянские рабочие создавали Советы. Захват заводов принял массовый характер. Пользовались авторитетом коммунистическая и социалистическая партии, входившие в левое крыло международного рабочего движения. В солнечной Италии, так же как и в Германии, в 1919 и 1920 годах многое напоминало петроградский октябрь 1917-го.

Американский окрепший в период мировой войны капитал поспешил на помощь своим итальянским собратьям. Так же, как и в Германии, доллары остановили революционный вал, хотя и в иной форме. В Германии средства были затрачены на укрепление буржуазной демократии (продержавшейся недолго, до прихода Гитлера к власти). А в Италии было создано массовое антикоммунистическое движение, возглавляемое Муссолини, который более тонко и верно понимал национальные особенности Италии, чем руководство Коминтерна.

К Октябрьской революции Муссолини относился с ненавистью. Он утверждал: «Ленин был всего лишь новым изданием всероссийского самодержца, если не хуже».

При создании идеологической базы фашизма Муссолини проявил отменную всеядность, не слишком большую оригинальность и неплохое умение приспосабливаться к настроениям и чаяниям масс. У анархо-синдикалистов он перенял их враждебность буржуазной демократии. От анархистов - широкое применение террора. От традиционного итальянского бунтарства - ориентацию на деклассированные элементы. От ирредентистов (сторонников присоединения к Италии всех европейских территорий со значительным итальянским населением) свою внешнеполитическую программу. От прудонизма- защиту мелкобуржуазной собственности.

В отличие от Гитлера, который впоследствии создал себе массовую базу из мелкой буржуазии, Муссолини опирался на недовольных существующим строем, оттесненных на «обочину жизни», из всех слоев трудящихся и мелкой буржуазии, нередко уголовного характера.

Муссолини ратовал за надклассовое «государство всего народа», основанное на корпоративности - сотрудничестве всех классов. Идея национального единства и величия помогла ему сплотить значительное количество своих сторонников, для которых он стал настоящим вождем. Он умел вдохновлять их пламенными призывами и обещаниями возродить величие страны. «Политика, - признавался он, - это страсть. Как любовь и ненависть. Но политика сильнее любви». Он отдавался этой страсти темпераментно... и расчетливо.

В 1922 году Муссолини совершил свой «октябрьский переворот», возглавив поход фашистов на Рим. За ним шли тысячи сторонников, многие из которых были прежде военнослужащими. Эта очевидная демонстрация силы произвела свое действие. Под угрозой военного переворота парламент передал ему власть, а король Виктор Эммануил III назначил его премьер-министром.

Действительно, человек, за которым пошли многие тысячи граждан, кто сумел объединить их и возглавить, вполне мог претендовать на роль спасителя Отечества. Тем более что страна и народ были дезорганизованы и растеряны. Муссолини умел играть роль сильной личности, а отчасти и был таким.

10 июня 1924 года штурмовики Муссолини убили депутата парламента социалиста Джакомо Маттеотти, выступавшего против установления фашистской диктатуры. Бенито взял на себя ответственность за это убийство. В знак протеста депутаты оппозиционных фракций, в том числе коммунисты, вышли из парламента. Однако из них только коммунисты предлагали обратиться за поддержкой к народу и свергнуть Муссолини. Буржуазные партии испугались, что тогда к власти могут прийти коммунисты. Воспользовавшись таким разбродом в стане оппозиции, Муссолини ужесточил фашистский режим в Италии, став диктатором. Он ввел целый ряд антидемократических законов и стал широко использовать методы террора. С главными своими врагами - коммунистами - он расправлялся беспощадно. Италия стала первым фашистским государством.

«Итальянская карта» в политической игре

Муссолини не принадлежал к числу главных противников Сталина в дипломатической борьбе. Но в 30-х годах отношения с ним имели для Иосифа Виссарионовича немалое, а изредка и ключевое значение.

Бывший социалист, ставший основателем фашистского движения в Италии и за ее пределами, после прихода к власти в 1922 году превратился в заметную фигуру на международной арене, для Кремля в тот период налаживание связей с Италией было очень важной задачей, напряженность в отношениях со странами

Запада и тесное разностороннее сотрудничество с послевоенной Германией, которое грозило привести к зависимости от нее, вынуждали советское руководство искать контактов с какой-то третьей силой в Европе. Рим мог стать для Москвы полезным противовесом как Парижу и Лондону, так и Берлину.

Еще Ленин отмечал крайнюю зависимость бедной природными ресурсами Италии от российской нефти. Разросшаяся после Первой мировой войны итальянская промышленность очень нуждалась в советских продуктах сельского хозяйства и минеральном сырье. В свою очередь СССР, чтобы не быть полностью зависимым от германской промышленности, охотно размещал свои заказы на соответствующую продукцию и оборудование в Италии. Ее это вполне устраивало.

Итальянская внешняя политика была направлена как против Франции, из-за соперничества в Средиземноморье, так и против Германии, из-за борьбы за влияние на Австрию. На обоих направлениях ей нужна была поддержка СССР, то есть, прежде всего, советского руководителя.

Во второй половине 20-х и начале 30-х годов Сталин был лишен возможности основательно заниматься внешнеполитическими проблемами. Ему надо было прежде всего укрепить советское государство и предотвратить раскол общества. Внутрипартийная борьба, затем напряженность с коллективизацией, опасность со стороны оппозиции Сырцова-Ломинадзе отнимали у него слишком много времени. Только в 1932 году Он смог заняться дипломатией вплотную и непосредственно.

Вообще, внешняя политика страны определяется во многом ее внутренними потребностями, надежностью экономики и политической власти, а также ориентации либо на собственные силы и ресурсы, либо на захват и использование чужих. В этом отношении укрепление позиции Сталина внутри страны явилось фактором, определяющим его возросший интерес к международным отношениям. В этом у него с Муссолини было определенное сходство.

1932 год был и для Муссолини годом возрастания его внешнеполитической активности. В частности, он вновь возглавил министерство иностранных дел. Именно тогда стало усиливаться советско-итальянское сотрудничество.

Для сближения Москвы и Рима появился новый мощный стимул. Сталина крайне беспокоил рост нацизма и антикоммунизма в Германии, возрождающих многовековую немецкую традицию «Дранг нах Остен» - натиска на Восток. Муссолини был очень озабочен ростом влияния Германии в Венгрии и особенно в Ав-

держав. Рим оставался выгодным и надежным экономическим партнером. Вдобавок он, сам того не желая, сдерживал агрессивные устремления гитлеровской Германии.

Как писала И.А. Хормач: «Сталин открыто заявлял, что по сравнению с двумя основными очагами военной опасности - в зоне Японии и в зоне Германии, - итало-абиссинская война являлась лишь эпизодом». К тому же марксистско-ленинская концепция утверждала, что неизбежно усиление внутренних противоречий империализма, общий кризис этой системы. Идея, казалось бы, полностью подтверждалась на практике. Создание фашистских режимом, отличавшихся крайней агрессивностью, стремлением захватить как можно больше «места под солнцем», значительно обострила международные отношения. Фашистские лидеры были циничны, исповедуя принцип «цель оправдывает средства». Муссолини, например, признавался: «Военные пакты особенно хороши до того момента, когда их приходится выполнять». Стало быть, международные соглашения, по такой логике, хороши на тот срок, пока они выгодны тебе, а затем с ними можно и не считаться.

Фашизм предполагает достижение максимального величия данной страны и данного народа любыми путями, а главным образом, покорением других стран и народов или их экономической эксплуатацией. Фашистская идея отдает приоритет индивидуализму и национальному единству (что наиболее привлекательно для мелкой буржуазии, служащих), а не солидарности трудящихся на классовой основе. Это предопределяет решительные противоречия фашистской и коммунистической идеологии. Слабость буржуазных демократий с их демагогией и ориентацией на материальные ценности приводит их к политическим кризисам и необходимости укреплять государственную власть либо созданием полицейского режима (типа США), либо - фашистской или коммунистической диктатуры.

Контрреволюционный мятеж против законного республиканского правительства Испании, вызвавший кровопролитную гражданскую войну в стране, стал рубежом в советско-итальянских отношениях, обозначившим их резкое ухудшение. В случае свержения республики франкистская Испания и салазаровская Португалия стали бы союзниками муссолиниевской Италии. Тем самым приближалась к реализации мечта дуче о превращении Средиземного моря в «итальянское озеро». И Пиренейский (кроме Гибралтара), и Апеннинский полуострова стали бы фашистскими. А для советского руководства победа Франко означала бы усиление позиций Германии.

Надо иметь в виду, что Сталин никогда не скрывал непримиримых идейных противоречий между фашизмом и коммунизмом. И богатые капиталистические страны поддерживали, подкармливали фашистские режимы, как альтернативу международному коммунистическому движению. Конечно, при этом Англии и Франции приходилось опасаться фашистских агрессивных выступлений против них или их сателлитов. Это заставляло искать путей сближения со сталинским СССР, что и произошло. Летом 1934 года в Москве прошел VII конгресс Коминтерна. На нем выступил Георгий Димитров с важным докладом: «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма», определив его как «террористическую диктатуру наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала». Предлагалось организовать не только пролетарский, но и предельно широкий единый «антифашистский фронт». При этом на второй план отходили выступления против буржуазных демократий, уступая место борьбе за мир и против фашизма.

Безусловно, столь радикальная смена курса была согласована со Сталиным или даже им разработана и диктовалась необходимостью готовиться к отражению неизбежной германской агрессии, нацеленной на Восток. Хотя сам Сталин предпочел не принимать активного участия в конгрессе Коминтерна, дистанцируясь от его решений, дабы не вызывать сильного раздражения Гитлера и Муссолини. Предвестие новой мировой войны он чутко улавливал, сказав при встрече с Иденом в марте 1935 года, что сложившаяся международная ситуация хуже, чем она была в 1918 году. Через несколько месяцев итальянские войска вторглись в Абиссинию (Эфиопию), а чуть позже Германия оккупировала Рейнскую область. Англия и Франция не выступили вместе с СССР и по его инициативе против фашизма.

...В страшный и отвратительный период правления Горбачева и Ельцина в массовое общественное сознание стали внедряться подлейшие утверждения об идентичности фашистского и сталинского режимов, в частности, об их общей вине в развязывании Второй мировой войны (об этом нередко твердят и в наши дни антисоветские деятели). А вот что заявлял соратник и родственник Муссолини, его министр иностранных дел граф Чиано: «Объявлена война фашизму, и Европа делится на антифашистский и профашистский лагери. Во главе первого объективно стоит СССР».

Можно привести и обоснованное мнение современного итальянского буржуазного историка Джузеппе Боффа: «Великие державы Запада демонстрировали, таким образом, явное нежелание связать себя обязательствами совместных действий с СССР против государств, начавших новый ряд агрессивных акций. Но наиболее серьезные примеры этого нежелания были еще впереди». Да, было именно так. Хотя несмотря на это Рим не был заинтересован в полном свертывании советско-итальянских отношений.

Итальянское министерство печати издало циркуляр, запрещавший в прессе какие-либо выпады лично против Сталина. Правда, запрет просуществовал только несколько месяцев, но он показывал, каким весом обладал советский вождь на международной арене. К тому же Италия была экономически заинтересована в продолжении делового сотрудничества с СССР. Однако Муссолини продолжал вместе с Гитлером поддерживать контрреволюционный профашистский военный путч генерала Франко, Сталин, напротив, развернул широкую кампанию помощи - военной, гражданской, идеологической - республиканским силам, включавшим испанских коммунистов. Франция и Англия сохраняли видимость нейтралитета, хотя имели дипломатические отношения с законным республиканским правительством Испании. Ему Франция даже отказалась поставлять оружие, тогда как Италия и Германия оказывали всестороннюю военную помощь франкистам.

В 1937 году произошло событие, которое свело советско-итальянские отношения почти к нулю. В Испании под Гвадалахарой республиканцы под руководством военных советников из СССР разгромили итальянский экспедиционный корпус - элитное соединение армии Муссолини. Прежде дуче сохранял терпение несмотря на то, что наши летчики сбивали итальянские самолеты. На этот раз он не выдержал. Его подводные лодки начали топить советские пароходы, идущие в республиканские порты. Теперь Муссолини, ранее балансировавший между Берлином и Москвой, решил бесповоротно встать на германскую сторону.

Заключив с Гитлером соглашение о разделе сфер интересов, Италия согласилась признать подготавливаемый немцами аншлюс - присоединение Австрии к Германии. Взамен фюрер обещал помощь в достижении давней цели Муссолини - установлении итальянского господства в Средиземноморье.

Грезы дуче о возрождении Римской империи могли стать реальностью. В союзе с Гитлером и при попустительстве «демократического» Запада он шел от успеха к успеху. Завершилось завоевание Эфиопии, его войска вместе с франкистами, сломив героическое сопротивление испанских республиканцев, в марте 1939 года вошли в Мадрид. А в следующем месяце Италия оккупировала Албанию.

Международный вес дуче резко возрос. Его поддерживал, в частности, диктатор Антониу ди Оливейра Салазар, основатель партии фашистского типа Национальный Союз, ставший с 1932 года главой португальского правительства, а затем установивший в стране фашистскую диктатуру на манер итальянской. Возможно, он изначально ориентировался на успешный политический опыт Муссолини. Еще в 1928 году Салазар, профессор экономики в Коимбре, вошел в правительство Португалии министром финансов при президенте генерале Антониу Оскаре ди Фрагозу Кармоне и провел успешные экономические реформы. Через два года он уже стал премьер-министром, а затем издал новую конституцию, обеспечив себе диктаторские полномочия.

Респектабельному португальскому профессору претил, возможно, чисто внешне, бывший ефрейтор и оратор из мюнхенских пивных. Это обеспечивало дополнительную популярность Муссолини. Тем более что он был основателем первого в мире фашистского государства.

Как отмечал маститый советский историк и дипломат В.Л. Исраэлян, Румыния, Венгрия и Болгария, примкнувшие к оси Берлин-Рим-Токио, предпочитали ориентироваться на сравнительно более слабую Италию, чем на агрессивную нацистскую и набиравшую гигантскую силу Германию. Для Сталина это было наименьшее зло из двух возможных; в сопредельных Советскому Союзу государствах утверждался его менее опасный враг.

Путь ко Второй мировой

Испанский плацдарм явился решающей «разведкой боем», показавшей расстановку сил на европейском континенте. Итальянские, испанские, германские фашисты сплотились в схватке с республиканцами и коммунистами, стремясь захватить власть в стране путем военного переворота.

По словам Д. Боффа, Испания стала «для советской дипломатии той почвой, на которой Москва могла надеяться связать Францию и Великобританию твердыми обязательствами по борьбе против двух фашистских держав и, следовательно, заручиться реальными гарантиями взаимной безопасности. Советское правительство с готовностью присоединилось в сентябре 1937-го к Лионскому соглашению, предусматривавшему совместные действия с целью положить конец пиратским акциям итальянских подводных лодок в Средиземном море...

Результаты, однако, нельзя было назвать обнадеживающими. Великобритания и Франция так и не решились реально воспрепятствовать итало-германской интервенции... Консервативное правительство Англии, как и лагерь французских правых и центристских сил, не без симпатии взирали на Франко и испанских фашистов из страха наступления левых партий, особенно коммунистов, в Европе... К тому же эти политические круги во Франции и Англии совсем не исключали возможности установления более широкой договоренности с Гитлером и Муссолини или по крайней мере с одним из них».

У Сталина не должно было остаться никаких сомнений: западные буржуазные демократии духовно, идейно ближе к фашистским режимам, чем к социалистическому государству и, тем более, к международному коммунистическому движению. Он также убедился в том, что для фашистов достаточно быстро главной целью агрессии станет СССР. Разобщить режимы Гитлера и Муссолини ему не удалось. Теперь надо было сделать так, чтобы симпатии Запада к фашистам не перешли в тесное сотрудничество. Для этого Сталин взял курс на смягчение идеологической конфронтации коммунистических партий с буржуазно-демократическими режимами.

«Коммунистам тех стран, которым с наибольшей вероятностью предстояло скрестить оружие с фашизмом, в первую очередь Франции и Чехословакии, из Москвы было дано указание не препятствовать усилиям по укреплению национальной обороноспособности, даже если это и противоречило антивоенным традициям их партий и рабочего движения в целом. Это указание содержалось, в частности, в знаменитом заявлении Сталина, которое было сделано по поводу подписания советско-французского договора и в котором он одобрял политику, проводимую Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности, а также в последующих открытых и закрытых дискуссиях в Коминтерне.

Эта дальновидная дипломатия принесла свои плоды лишь много лет спустя. В тот момент она, похоже, оставалась бесплодной...

...В глазах антифашистов всех стран СССР выступал как государство, наиболее последовательно ведущее борьбу с Гитлером и Муссолини. Сама фигура Сталина, каковы бы ни были его высказывания и его действия в Москве, приобрела международный масштаб, что способствовало и распространению его культа в коммунистическом движении».

Авторитет Сталина определялся не какими-то его хитростями и талантами демагога, а его последовательной, логичной и честной политикой, отвечающей интересам народных масс. Он едва ли не первым распознал хищные замыслы фашистов и стремился создать мощный оборонительный кордон, препятствующий Гитлеру и Муссолини осуществлять свои агрессивные намерения. Но чем влиятельней становился Сталин как политик мирового масштаба, тем больше он вызывал опасений у ведущих капиталистических стран: Великобритании, Франции, США.

Дело, конечно же, не в культе личности Сталина, а в необычайно возросшем авторитете державы, которую он возглавлял. Ограничение в СССР политической свободы, проявления которой слишком часто фальшивы и отвратительны (парламентская демагогия, коррупция, оболванивание масс, межпартийные грязные дрязги, власть богатых), с лихвой компенсировались свободой выбора своего жизненного пути, профессии, образования.

В книге Лиона Фейхтвангера «Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей», изданной сначала в Амстердаме, было отмечено важное проявление народовластия: «Основным принципом бесклассового общества является, пожалуй, то, что каждый с момента своего рождения имеет одинаковую возможность подучить образование и выбрать профессию, а следовательно, у каждого есть уверенность в том, что он найдет себе применение в соответствии со своими способностями. А этот основной принцип - чего не оспаривают даже самые ярые противники Советского Союза - проведен в СССР в жизнь. Потому-то я и не наблюдал нигде в Москве раболепства. Слово «товарищ» - это не пустое слово. Товарищ строительный рабочий, поднявшийся из шахты метро, действительно чувствует себя равным товарищу комиссару. На Западе, по моим наблюдениям, сыновья крестьян и пролетариев, которым удалось получить образование, подчеркивают свой переход в высший класс... В Советском Союзе интеллигенты из крестьян и рабочих поддерживают тесный контакт с той средой, из которой они вышли».

Таким образом, сложилось общество, где нет господ и слуг, хозяев и зависящих от них работников; где отсутствует фальшивая демократия, призванная замаскировать реальную власть богатых; где нет колоссальных преимуществ по рождению, зависящих от принадлежности к определенным социальным слоям, кастам, семьям. Это и была народная демократия, принципиально отличающаяся от буржуазной, так же как и от фашистской антидемократии.

Правда, в СССР были серьезные ограничения свободы печати. Но и об этом Фейхтвангер (вовсе не коммунист) высказался четко и справедливо: «Никогда Советскому Союзу не удалось бы достичь того, чего он достиг, если бы он допустил у себя парламент-

скую демократию западноевропейского толка, никогда при неограниченной свободе ругани не было бы возможно построить социализм. Никогда правительство, постоянно подвергающееся нападкам со стороны парламента и печати и зависящее от исхода выборов, не смогло бы заставить население взять на себя тяготы, благодаря которым только и было возможно проведение этого строительства. Руководители Советского Союза, оказавшиеся перед альтернативой, предлагавшей им либо тратить весьма значительную часть своих сил на отражение бессмысленных и злобных нападок, либо бросить все свои силы на завершение строительства, высказались за ограничение свободы ругани.

Однако насмешки, ворчание и злопыхательства являются для многих столь излюбленным занятием, что они считают жизнь без них невозможной... Поэтому-то многие и называют Советский Союз противоположностью демократии и даже доходят до того, что утверждают, будто между Союзом и фашистской диктатурой не существует разницы. Жалкие слепцы!..»

Удивительна деградация нынешних антисоветских поборников «демократии» западного образца. Они по-прежнему не перестают клеветать на преданный и расчлененный ими и их хозяевами СССР, отождествляя его с фашистской диктатурой! Конечно, эти деятели не слепцы, а не желающие видеть правду, ибо за это «невидение» им платят неплохие деньги. Для них демократия - это синоним свободы продаваться на основе конкуренции тем, кто больше платит, предоставляет больше благ и возможностей красоваться перед публикой.

«В основном, - пояснял Фейхтвангер, - диктатура Советов ограничивается запрещением распространять... два взгляда: во-первых, что построение социализма в Союзе невозможно без мировой революции и, во-вторых, что Советский Союз должен проиграть грядущую войну. Тот же, кто исходя из этих двух запретов, выводит заключение о полной однородности Советского Союза с фашистскими диктатурами, упускает, как мне кажется, из виду одно существенное различие, а именно: что Советский Союз запрещает агитировать за утверждение, что дважды два - пять, в то время как фашистские диктатуры запрещают доказывать, что дважды два - четыре».

И еще. Укрепление советской власти и авторитета «демократического диктатора» (так Фейхтвангер назвал Сталина) имело целью консолидировать общество, обеспечить жизненные права трудящихся (а не паразитических слоев), противостоять готовящейся агрессии. А фашистская власть с бездумным поклонением фюреру и дуче тоже имела в виду, как провозглашал Гитлер, «возрожде-

ние единства, воли и духа нашего народа», что означало, по существу, подчинение трудящихся интересам высшей власти и избранной касте для осуществления агрессии и эксплуатации других народов (не говоря уже о подавлении и уничтожении «низших рас»).

Обо всем этом приходится говорить вновь и вновь, чтобы современный читатель, на которого обрушилась с экранов, страниц газет, книг и журналов, из радиоприемников массированная антисоветская и антикоммунистическая пропаганда, чтобы этот наш читатель смог прочесть слова правды, а там уж решить, как к ней относиться. Надо ясно узнавать, что буржуазные демократии не случайно, а вполне продуманно поддерживали фашистские режимы, рассчитывая их натравить на Советский Союз.

Сталин делал все возможное, чтобы предотвратить войну, приближение которой он предвидел. Однако его попытки создать прочный военный союз с западными буржуазными демократиями оставались безуспешными. Только после того, как подкормленный ими германский фашизм набросился на них самих, они вынуждены были изменить направление своей внешней политики. Ведь фашистские диктатуры подчинили себе практически все страны континентальной Западной и Центральной Европы, прежде чем двинуться огненным потоком на Восток.

Дипломатические усилия Сталина переключились на то, чтобы как можно дальше отодвинуть начало войны и обеспечить наиболее выгодное геополитическое положение СССР к ее началу, этим объясняются те шаги, которые предпринимал Сталин для сохранения мирных отношений с фашистскими режимами Италии и Германии.

В обстановке нарастающей угрозы войны Муссолини предстояло сыграть значительную роль. Для него, как и для фюрера, было крайне важно не допустить заключение военного договора СССР с Англией и Францией. В этом интересы Берлина и Рима совпадали полностью. Муссолини понимал, что Сталин крайне не желает того, чтобы советские люди стали пушечным мясом для защиты интересов буржуазных демократий в случае нападения на них фашистов. Но нежелательна для Сталина была и международная изоляция Советского государства. Все это должен был понимать Гитлер, планировавший нападение на Западную Европу. Ему надо было обезопасить себя от угрозы войны на два фронта сближением с СССР.

Однако германо-советские отношения были напряжены и испорчены до такой степени, что прямая информация из Берлина о желании улучшить отношения с Москвой была невозможна. Нужен был посредник. Им в какой-то мере стал Муссолини.

27 мая 1939 года германский министр иностранных дел Риббентроп в беседе с итальянским послом в Германии «предложил», чтобы посол Италии в Советском Союзе посетил первого заместителя наркома иностранных дел В.П. Потемкина и проинформировал его, что в Берлине происходит переоценка курса Германии в отношении СССР.

Отметим, что годом раньше Муссолини способствовал осуществлению прямо противоположного по целям Мюнхенского сговора, который с ведома Англии и Франции предоставил возможность Гитлеру захватить Чехословакию, а затем и Польшу. В Мюнхене две фашистские державы представляли Гитлер и Муссолини, а западные «демократии» - главы правительств: Великобритании Н. Чемберлен и Франции Э. Даладье.

В канун Второй мировой войны, ставшей роковой для этих двух фашистских диктаторов, Муссолини приветствовал заключение германо-советского пакта (Молотова Риббентропа, как часто говорят). Теперь он мог более активно проводить свою политику в Средиземноморье. Англия и Франция по их же вине лишились советской поддержки.

Осенью 1940 года дуче двинул свои войска на Грецию. В его армию входили и албанские воинские части.

Диктатура в Греции была очень близка к итальянской, поэтому дуче не ожидал сильного сопротивления. Произошло нечто непредвиденное, не только сломавшее все его планы, но и сделавшее Италию зависимым от Германии государством. Греческие народ и армия вдруг оказали итальянцам не только сильное, но и очень успешное противодействие.

Разгромив войска дуче на своей родине, греки вошли при поддержке албанских партизан в Албанию и освободили значительную часть ее территории. К этому добавились поражения, нанесенные итальянцам англичанами в Африке и приведшие к потери большей части итальянской колониальной империи. В самой Италии возросла оппозиция диктатору.

Муссолини вынужден был обратиться к Гитлеру за помощью. А тот не спешил на выручку. Его вполне устраивало, чтобы Италия ослабила себя как можно больше, ибо имел в виду собственное мировое господство.

Лишь в начале 1941 года гитлеровцы ворвались в Грецию и захватили ее при помощи Болгарии. И если до итало-греческой войны Муссолини порой занимал независимую от фюрера позицию (отказался вступить во Вторую мировую войну в 1939 году, затем медлил с объявлением войны Англии и Франции), то после фиаско в Греции и Северной Африке он попал в полную зависимость от Гитлера. Последний отвел ему роль сателлита, оккупировавшего большую часть Греции и захваченной германскими войсками Югославии. Гитлер не хотел распылять свои силы на их оккупацию. Он готовился к броску на Восток.

Гитлер скрывал от Муссолини точную дату нападения на СССР, но дуче о ней догадывался. Начальник итальянской военной разведки в мае 1941 года доложил ему, что война начнется 15 июня 1941 года. Муссолини отдал приказ приготовить три дивизии для отправки на Восточный фронт, не сомневаясь в победе фашистов.

Однако очень быстро ему пришлось разочароваться. Росли потери итальянского экспедиционного корпуса убитыми, ранеными и обмороженными зимой 1941 -1942 годов. Ботинки южан не выдерживали конкуренции с немецкими сапогами и тем более с русскими валенками. Дуче значительно увеличил корпус, но его 8-я итальянская армия перестала существовать под Сталинградом.

И тогда Муссолини сделал последнюю в своей жизни попытку договориться со Сталиным, предложив Гитлеру заключить сепаратный мир с Советским Союзом и перебросить войска в Средиземноморье против англичан и американцев, высадившихся в Северной Африке. Без согласия фюрера он этого сделать не мог.

Трудно понять, на что надеялся дуче. Подобное мирное соглашение в разгар войны нельзя было представить даже чисто гипотетически. Скорее всего, это была ситуация, когда утопающий хватается за соломинку. Правда, у Муссолини была хорошая надежда: Япония поддержала его инициативу. Однако Гитлер слишком ненавидел СССР, а Сталин, убедившись в вероломстве Гитлера, зная, какие жертвы и страдания выпали на долю советского народа из-за фашистской агрессии, не мог пойти ни на какое соглашение с Гитлером.

(Некоторые антисоветчики двух последних десятилетий договорились до того, что Сталин совершил агрессию после освобождения от гитлеровцев территории Советского Союза. Эти поистине бредовые домыслы можно объяснить только затмением умов. Никогда так не завершались войны. Разве могли советские люди забыть о зверствах фашистских захватчиков?! Отказаться от победы над этими злодеями в тот момент, когда она была уже близка? Кто бы в СССР допустил это? Только предатели!)

Вспомним об Отечественной войне 1812 года. Разве Кутузов или Александр I остановили войска на русской границе? Нет, тогда наша армия дошла до Парижа, хотя не оккупировала Западную и Центральную Европу. Вот и Вторая Отечественная война могла бы не перейти за пределы СССР лишь при каких-либо чрезвычайных обстоятельствах и обязательно при свержении Гитлера и его фашистской клики.

Однако фюрер был врагом не только Советского Союза, коммунистов и «низших рас», но и немецкого народа, Германии. Заключение сепаратного мира было в ее национальных интересах. Но фюрер был слишком озабочен собственной судьбой и вряд ли мог рассчитывать на снисхождение со стороны своих врагов. К тому же он был фанатиком нацистской идеи, считал себя вождем немецкого народа, ведущим его к мировому господству, к торжеству «сверхчеловека». А если гибнут Третий Рейх, нацизм и он сам, то пусть пропадет пропадом и немецкий народ...

Сталин по мере ослабления Муссолини все больше терял к нему интерес, а после свержения дуче летом 1943 года и вовсе «забыл» о нем.

Под напором англо-американских войск Италия капитулировала 3 сентября того же года. Вскоре Муссолини арестовали и заточили в крепость, откуда его по распоряжению Гитлера освободили немецкие парашютисты под начальством Отто Скорцени. На севере Италии при помощи немцев Муссолини организовал в Ломбардии республику Сало, провозгласив новое возрождение Италии, восстановление ее поруганных чести, достоинства и величия, чтобы смыть позор капитуляции, подписанной королем Виктором-Эммануилом. Республику Сало признали Германия, Япония, Румыния, Болгария, Хорватия и Словения. Муссолини попытался с помощью террора и жарких речей пробудить боевой дух своих подчиненных (он даже казнил графа Чиано, мужа своей дочери). Но все это было тщетно. Итальянцы не стремились отдавать свои жизни за дуче и фашистское государство.

Муссолини, отступая вместе с разрозненными немецкими частями от наседающих англо-американских войск, оказался в плену у итальянских партизан и был расстрелян вместе с любовницей Кларой Петаччи, после чего их тела были повешены вниз головами. Судьба дуче, равно как итальянского фашизма, была бесславной.

В заключение можно вспомнить несколько афоризмов Муссолини: «Время жизни для каждого человека ограничено. Человек в постоянной погоне за своим временем». «Чем больше врагов, тем больше чести». «Лучше прожить один день львом, чем сто лет овцой». На словах - герой и сильная личность; в действительности автор высказываний за свою жизнь героизма не проявил, хотя и выказал жажду власти, а то и манию величия. Во всем этом они со Сталиным были антиподами. Да и судьбы их оказались столь же противоположными.