ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ И ДРУГИЕ
Бациллоноситель антисоветизма
Малообразованный Хрущёв, человек невысокой интеллектуальной культуры, обладал поистине бесконтрольной, даже можно сказать самодержавной властью. Его отношение с интеллигенцией были своеобразны: с одной стороны, видя в либеральной интеллигенции своего союзника в проводимой им антисталинской политике, Хрущёв дал им то, чего они добивались – возможность творить в рамках «оттепели» (но не «половодья»), но, с другой стороны, импульсивный Хрущёв не раз топал на них ногами, не раз кричал и оскорблял деятелей литературы и искусства.
В конце жизни, размышляя об этом, он признал, что был неправ, когда пытался их поучать, диктовать им что-то, кричать на них, навязывать свои вкусы и предпочтения: «Нельзя направлять развитие литературы, искусства и культуры с помощью палки и окрика. Нельзя проводить борозду, а затем заставлять всех деятелей искусства следовать по ней без каких-либо отклонений».
Формировавшиеся под воздействием хрущёвского культоборства молодые поэты и писатели, такие как Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Василий Аксёнов, (с 1980 г. живёт за границей), Владимир Войнович (в 1980 – 1992 г – в эмиграции в ФРГ), Георгий Владимов (наст. фам. Волосевич – эмигрировал в 1983 году), в той или иной мере были заражены бациллой антисоветизма, и, конечно же, антисталинизма.
Хрущёв делал вид, что борется с «идеологической разболтанностью», но на самом деле у него просто не хватало общей культуры, чтобы заставить прислушаться к своим словам, как это делал И.В. Сталин, пользовавшийся заслуженным авторитетом среди деятелей литературы и искусства, и ему ничего не оставалось, как топать ногами и размахивать дубинкой.
С образчиком такого «разноса», учинённого Никитой Сергеевичем поэту Андрею Вознесенскому, читатель уже познакомился. К сожалению, это был не единственный случай хулиганского поведения первого секретаря партии.
19 мая 1957 года партийно-государственные руководители встретились с деятелями культуры. Вот как вспоминает об этой встрече писатель Вадим Тендряков: «Крепко захмелевший Хрущёв оседлал тему идейности в литературе – «лакировщики не такие уж плохие ребята... Мы не станем цацкаться с теми, кто нам исподтишка пакостит». Он неожиданно обрушился на хрупкую Маргариту Алигер, активно поддерживавшую альманах «Литературная Москва».
- Вы – идеологический диверсант. Отрыжка капиталистического Запада!
- Никита Сергеевич, что вы говорите? – отбивалась ошеломлённая Алигер. Я же коммунистка, член партии.
- Лжёте! Не верю таким коммунистам! Вот беспартийному Соболеву верю! Вам – нет!
- Верно, Никита Сергеевич! – услужливо поддакивал Соболев. – Верно! Нельзя им верить!».
Кстати, назвать ни с того, ни с сего поэтессу Маргариту Алигер, автора поэмы «Зоя», посвящённой подвигу Зои Космодемьянской «идеологическим диверсантом» и «отрыжкой капиталистического Запада», и в то же время дать добро на публикацию в 11-м номере «Нового мира» за 1962 год самой идеологически вредной и подрывной книжонки Солженицына «Один день Ивана Денисовича» – такое может присниться разве что в дурном сне.
Солженицын об этом моменте вспоминает: «На даче в Пицунде Лебедев (помощник Хрущёва, которого редактор «Нового мира» Твардовский попросил ознакомить «самого» с этой повестью – Л.Б.) стал читать Хрущёву вслух (сам Никита читать не любил, образование старался черпать из фильмов). Никита хорошо слушал эту забавную повесть, где нужно – смеялся, где нужно – охал и крякал, а в середине потребовал Микояна, чтобы слушать вместе. Всё было одобрено до конца, и особенно понравилась, конечно, сцена труда, «как Иван Денисович раствор бережёт» (это потом Хрущёв и на кремлёвской встрече говорил). Микоян Хрущёву не возразил, судьба повести в этом домашнем чтении и была решена».
«Осёл мажет хвостом лучше...»
1 декабря 1962 года Хрущёв в сопровождении Ильичёва, Суслова, Полянского, Косыгина, Шелепина, Кириленко, а также «придворных художников» С. Герасимова, Б. Иогансона и В. Серова, которые, изменив И.В. Сталину, исправно стали служить новому «хозяину», без зазрения совести вымарывая изображения Великана на своих полотнах в угоду Пигмею. (В частности, на известнейшей картине В. Серова «В.И. Ленин провозглашает Советскую власть», копии которой были чуть ли не в каждом детском саду, место И.В. Сталина занял человек в тюбетейке – хорошо ещё не в ермолке – Л.Б.) – отправился осматривать художественную выставку в Манеже.
«Ну, признавайтесь, где у вас тут праведники, а где грешники, показывайте свои художества!» – такими словами начал свой осмотр экспозиции Хрущёв. На первом этаже, где были представлены работы маститых художников и скульпторов, он не проронил ни слова (нечего было сказать!). Потом Хрущёв и сопровождавшая его свита поднялась на второй этаж, где были размещены работы молодых художников – абстракционистов.
Художник Элий Белютин вспоминал: «Хрущёв в окружении плотной толпы бросился в обход вдоль стен. Раз за разом раздавались его выкрики: «Дерьмо!», «Мазня!». Хрущёв распалялся: «Кто им разрешил так писать?!», «Всех на лесоповал! Пусть отработают деньги, которые на них затратило государство!», «Безобразие! Что это – осёл хвостом писал, или что?».
Другой участник выставки, Борис Жутовский, рассказывал: «Когда Хрущёв подошёл к моей последней работе, к автопортрету, он уже куражился: «Посмотри лучше, какой автопортрет Лактионов нарисовал. Если взять картон, вырезать в нём дырку и приложить к портрету Лактионова, что видно? Видать лицо. А эту же дырку приложить к твоему портрету, что будет? Женщины должны меня простить – жопа». И вся его свита мило заулыбалась».
Во время посещения Манежа Хрущёв обратился к модернистам: «Кто здесь главный?». «Главным» оказался Эрнст Неизвестный.
Борис Жутовский вспоминал: «Эрнст Неизвестный встал перед Хрущёвым и говорит: «Никита Сергеевич, вы глава государства, и я хочу, чтобы вы посмотрели мою работу». Хрущёв от такой формы оторопел и недоумённо пошёл за ним. Как только Хрущёв увидел работы Эрнста, он сорвался и начал повторять свою идею о том, что ему бронзы на ракеты не хватает. И тогда на Эрнста с криком выскочил А. Шелепин: «Ты где бронзу взял? Ты у меня отсюда никуда не уедешь!». Но Эрнст, человек неуправляемый, вытаращил чёрные глаза и, в упор глядя на Шелепина, сказал ему: «А ты на меня не ори! Это дело моей жизни. Давай пистолет, я сейчас здесь, на твоих глазах застрелюсь».
Э. Неизвестный рассказывал: «Хрущёв заявил, что я проедаю народные деньги, а произвожу дерьмо! Я же утверждал, что он ничего не понимает в искусстве. На это Хрущёв возражал: «Был я шахтёром – не понимал, был я политработником – не понимал. Ну вот сейчас я глава партии и премьер и всё не понимаю. Для кого же вы работаете?».
«Интереснее всего то, - писал Неизвестный, - что когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что думаю, - я его загонял в тупик. Но стоило мне начать чуть-чуть лицемерить, он это тотчас чувствовал и брал верх. Вот только один пример. Я сказал: «Никита Сергеевич, вы меня ругаете, как коммунист, вместе с тем, есть коммунисты, которые поддерживают моё творчество, например, Пикассо, Ренато Гуттузо». Он хитро прищурился и сказал: «А вас лично волнует, что они коммунисты?». И я соврал: «Да!». Если бы я был честным, я должен был бы сказать: «Мне плевать, мне важно, что они большие художники!». Словно почувствовав это, он продолжал: «Ах, это вас волнует! Тогда пусть это вас не волнует, мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один».
В своих отчётах о посещении Первым секретарём ЦК КПСС художественной выставки, газеты писали: «Во время её осмотра Никита Сергеевич Хрущёв, руководители партии и правительства высказали ряд принципиальных положений о высоком призвании советского изобразительного искусства, которое многообразными средствами должно правдиво отображать жизнь народа, вдохновлять людей на строительство коммунизма».
После посещения Манежа Хрущёв провёл две встречи с деятелями литературы и искусства. Их называли «историческими встречами с интеллигенцией». Первая состоялась 17 декабря в Доме приёмов на Ленинских горах, на которой Хрущёв поручил выступить с докладом секретарю ЦК КПСС Ильичёву. В своей речи идеолог Ильичёв сказал: «Мы должны внести полную ясность: мирного сосуществования социалистической идеологии и идеологии буржуазии не было и быть не может... В идеологии идёт и ни на минуту не прекращается схватка с буржуазным миром, идёт борьба за души и сердца людей, особенно молодёжи, борьба за то, какими будут они, молодые люди, что возьмут с собой из прошлого, что принесут в будущее. Мы не имеем права недооценивать опасность диверсий буржуазной идеологии в сфере литературы и искусства».
Слова-то верные. Да делами они не подкреплялись. (Сколько горечи, например, в письме студентки МГУ Щегольковой Хрущёву в связи как раз со «второй встречей с интеллигенцией», состоявшейся 8 марта 1963 года: «Я нахожусь сейчас в полной растерянности. Всё, во что я верила, во имя чего жила, – рушится... Атмосфера, создающаяся сейчас, есть атмосфера администрирования, насилия, необоснованных обвинений, оплёвывания, демагогии и декламации самых высоких слов, которые честный человек произносит в самый трудный момент» - Л.Б.)
Вот как раз на этой встрече Хрущёв описал свои впечатления от прогулки в зимнем лесу: «Только посмотрите на эти ели, на снежинки, блестящие в лучах солнца! Как прекрасно всё это!». После чего возмущённо добавил: «И теперь модернисты, абстракционисты хотят нарисовать эти ели вверх ногами!».
Режиссёр Михаил Ромм вспоминал: «Хрущёв постепенно как-то взвинчивался и обрушился раньше всего на Эрнста Неизвестного. Долго он искал, как бы это пообиднее, пояснее объяснить, что такое Эрнст Неизвестный. И, наконец, нашёл. Нашёл и очень обрадовался этому, говорит:
«Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите».
Потрясает реакция Эрнста Неизвестного в ответ на этот оскорбительный хамский выпад: нет, он не вызвал обидчика на дуэль, не совершил против него террористический акт. Придя домой после публичного позора, учинённого ему Хрущёвым, он, как и положено интеллигентику, сел и написал письмо такого вот мазохистского содержания: «Я боюсь показаться нескромным, но я преклоняюсь перед Вашей человечностью, и мне много хочется писать Вам самых нежных и тёплых слов. Никита Сергеевич, клянусь Вам и в Вашем лице партии, что буду трудиться, не покладая рук, чтобы внести свой посильный вклад в общее дело на благо народа».
Интересно, что когда будет опубликовано сообщение о кончине Хрущёва, именно Эрнст Неизвестный соорудит ему памятник на Новодевичьем кладбище в Москве. Памятник этот выдержан в «чёрно-белом» варианте, что по замыслу автора должно было выразить уравновешенность добра и зла в Хрущёве. Впрочем, не знаю, как насчёт добра, но зла в нём, судя хотя бы по его мемуарам, хватало на десятерых... Взять, к примеру, такое циничное его заявление: «Ну вот, мы вас тут, конечно, послушали, поговорили, но решать-то будет кто? Решать в нашей стране должен народ. А народ – это кто? Это партия. А партия кто? Это – мы. Мы – партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать. Понятно?». шев.295.
Неудивительно, что в молодёжной среде вызревал протест, выражавшийся порой даже в экстремистской форме. Так, участник подпольной политической группы Александр Иванов (будущий ведущий телепрограммы «Вокруг смеха» и будущий автор премерзкой книжонки «Дело Ленина – смертно»), сторонник террора, предложил организовать покушение на Хрущёва, ведущего, по его мнению, мир к войне. Проект Иванова получил кодовое название «Космонавт» и был своевременно раскрыт органами КГБ.