«Политическое завещание» Ленина: реальность истории и мифы политики - Проблемы установления ленинского авторства Письма к съезду

 

ГЛАВА 4. ПРОБЛЕМЫ УСТАНОВЛЕНИЯ ЛЕНИНСКОГО АВТОРСТВА «ПИСЬМА К СЪЕЗДУ»

 

§ 1. О ЧЕМ ГОВОРЯТ И УМАЛЧИВАЮТ ПЕРСОНАЛЬНЫЕ «ХАРАКТЕРИСТИКИ»

 

СТАЛИН

В исторической литературе независимо от политической и идеологической позиции авторов оценки Сталина, имеющиеся в «Письме к съезду», воспринимаются как истина в последней инстанции, как нечто само собой разумеющееся и не нуждающееся в доказательстве. Анализ этих оценок фактически подменен поиском в биографии И.В. Сталина поступков, которые бы им соответствовали. В ход идут все известные критические замечания Ленина в адрес Сталина, относящиеся к иному времени, другим обстоятельствам, а также рассказы третьих лиц об отношении Ленина к Сталину. Между тем с «характеристикой» Сталина не все так просто. Рассмотрим ее внимательнее.

Автор «характеристик» утверждает, что «тов. Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»¹. Возникает вопрос, мог ли Ленин, не погрешив против правды, утверждать, что Сталин «сделался» генсеком (т.е. то ли сам обеспечил себе эту должность, то ли как-то «нечаянно» оказался на ней), если сам он приложил немалый усилий, чтобы сделать Сталина генсеком? Но допустим, что Ленин решил использовать этот термин. Этим проблема не снимается, поскольку в литературе тезис о нарастании недовольства Ленина Сталиным как генеральным секретарем остается недоказанным.

Автор «Письма к съезду» утверждает, что Сталин сосредоточил в своих руках «необъятную власть». Этот тезис в традиционной историографии также принимается некритически, на веру и охотно используется в различного рода логических построениях. Его утверждению и обоснованию много внимания уделял Троцкий, без конца твердивший, что вся политическая сила Сталина (или значительная часть ее) была сосредоточена в должности генсека. Власть генерального секретаря не была «необъятной» хотя бы потому, что у нее были свои ограничители — прежде всего воля и авторитет Ленина и других членов Политбюро. По точному смыслу этой фразы в «Письме к съезду», Ленин признавал, что Сталин уже имел необъятную власть в то время, когда он сам еще сохранял способность решающим образом влиять на решение политических и кадровый вопросов. О какой необъятной власти Сталина мог говорить Ленин, если Сталин вынужден был уступить в вопросах образования СССР и режима монополии внешней торговли?

Выше было показано, что должность генсека сама по себе мало что прибавила к власти, которой уже обладал Сталин. Скорее, она оформила и подчеркнула ту реальную власть, которая с помощью Ленина к весне 1922 г. уже сосредоточилась в его руках. Она усилила его политические позиции, увенчала его авторитетом, выделив из других членов Политбюро. Эта должность привлекла к нему внимание партии, страны, Коминтерна, мировой общественности. Но сама по себе она не давала Сталину никакой «необъятной власти», хотя в некоторых вопросах руководства партией она фактически была больше, чем у любого другого члена Политбюро. Правильнее будет сказать, что власть Сталина опиралась не на одну должность, а на то положение, которое он давно и не случайно занял в Центральном Комитете: он единственный из членов Политбюро, кто входил во все три органа ЦК — в Политбюро, Оргбюро и в Секретариат*. Сила Сталина заключалась в умении работать, в организаторском и политическом таланте, в знании людей и проблем, в связях с местами, в авторитете, накопленном в прошлые годы и увеличившемся в последнее время. Рост этого авторитета, знаний, опыта, соединенный с авторитетом новой должности, конечно, давал прирост возможностей влиять на ход дел, а значит, и на расширение реальной власти. Но на это «обречен» любой способный и соответствующий занимаемой должности человек, а не только Сталин.

Надо сказать, что в самой партии заявление о необъятной власти генерального секретаря (а следовательно, об опасностях, с которыми сопряжено пребывание Сталина на этой должности) вызывало удивление и возражения. Его открыто оспаривали. На XII съезде партии, например, никто не сказал, что Сталин плохой генеральный секретарь, напротив, работу Секретариата ЦК под его руководством хвалили². Критика в адрес Сталина была, например, со стороны Мдивани, но совсем по другому поводу: за непоследовательность в проведении принципов национально- государственного строительства и за стремление решать политические вопросы методом кадровых перемещений отдельных работников³. Год спустя, на XIII съезде РКП(б) делегаты, обсуждая «Письмо к съезду», ставили работу в должности генерального секретаря в заслугу Сталину⁴. Критики работы Секретариата были, но все те же, «записные», которые прежде критиковали и Ленина, и Секретариат ЦК, те, с которыми Ленин не соглашался, возражал им, от критики которых брал Сталина под защиту и, несмотря на их противодействие, проводил на должность генерального секретаря. Прошел еще год, и на XIV съезде РКП(б) И.С. Гусев заявил: «Теперь — насчет необъятной власти Секретариата и генерального секретаря, — о чем говорили здесь. Вопрос поставлен так же абстрактно, как он ставился годика два тому назад, когда впервые мы услышали эти слова о "необъятной власти"». Итак, постановку вопроса о власти генсека он считал неоправданно абстрактной. С этим надо согласиться. «Нужно учитывать опыт... — продолжал Гусев. — Были ли злоупотребления этой властью или нет? Покажите хоть один факт злоупотребления этой властью. Кто привел такой факт злоупотребления? Мы, члены ЦКК, присутствуем на заседаниях Политбюро систематически, мы наблюдаем работу Политбюро, работу Секретариата, и в частности работу генерального секретаря ЦК. Видим мы злоупотребления этой «необъятной» властью? Нет, мы таких злоупотреблений не видим»⁵. Политические противники Сталина в ответ не привели никаких примеров, которые могли бы поставить под сомнение это заявление Гусева.

Тезис о грубости Сталина — едва ли не самый «любимый» в традиционной историографии. Он легче всего доказывается, ведь сам Сталин признался в том, что у него есть такой недостаток⁶, и, кроме того, он хорошо увязывается с конфликтом Сталина и Крупской, в котором получает солидную опору. Если верить Автору «Письма к съезду», грубость Сталина проявлялась в таких размерах, что грозила расколом ЦК и партии, следовательно, ее не могли не заметить и информация о ней должна была бы быть прямо зафиксирована в тех или иных документах или отразиться в них косвенным образом. И опять мы должны констатировать, что нам неизвестны другие ленинские тексты, в которых имелись указания на грубость Сталина как на доминирующую черту характера, определяющую его отношения с людьми. Нам неизвестны случаи поступления к Ленину письменных или устных жалоб на грубость Сталина. Даже в материалах так называемой «ленинской комиссии» (Фотиева, Гляссер, Горбунов), собиравших компромат на Сталина и Орджоникидзе, нет материалов, говорящих не то что о грубости как характерной для Сталина черте личности или политика, но и вообще о каких-либо проявлениях ее. Дружное молчание источников — это тоже ценная информация. Исключение составляет, пожалуй, только письмо Крупской Каменеву от 23 декабря 1923 г., в котором она информировала его о своем разговоре со Сталиным 22 декабря и квалифицировала его поведение как проявление грубости⁷. Об источниковедческих проблемах, связанных с этим письмом, говорилось в первой части книги. Имеются терминологическая близость и даже совпадения между письмом Крупской Каменеву и «Письмом к съезду». Есть, конечно, отличия: сообщаемый ею факт не подходит под ограничения, установленные автором «Письма к съезду, — грубость, допускаемая Сталиным, вполне терпима среди коммунистов. Она нетерпима лишь в отношении с беспартийными. Крупская принадлежала к первым.

Любопытно, что в ходе дискуссии накануне XII съезда РКП (б) и на самом съезде была острая критика в адрес ЦК и Политбюро в связи с проводимой сторонниками Ленина групповой политикой. Сталина же как генсека за грубость и другие черты характера, отмеченные Автором «Письма к съезду», никто не критиковал. Зато говорилось о прямо противоположном. Интересные зарисовки работы Секретариата оставил председатель Центральной ревизионной Комиссии РКП(б) В.П. Ногин: «Я нарочно просидел в приемной, когда не все товарищи знали, что я пришел, как член ревизионной комиссии, чтобы посмотреть, как происходит прием. Я был в приемной около тов. Сталина и около тов. Сырцова. Я должен сказать, что там были большой порядок и большая предупредительность как к работающим в ЦК товарищам, чтобы не обременять их лишними делами, так и предупредительность к тем, которые приходят. Я должен засвидетельствовать, что мне неизвестно о том, что в ЦК не по-коммунистически обращались с нашими товарищами»⁸. Не возникал вопрос о грубости или других личных недостатках Сталина и во время общепартийной дискуссии (октябрь 1923 — январь 1924 г.). Никто не поддержал эту характеристику и при обсуждении «Письма к съезду» на XIII съезде партии. Только позднее, после введения в политический обиход «Письма к съезду» упрек в грубости и т.п. превратился в ординарное средство политической борьбы против Сталина.

Поскольку ничего о грубости Сталина в его отношениях как генсека с беспартийными неизвестно, а абсолютное большинство людей, с которыми ему в этом качестве приходилось общаться, были коммунистами, то возведенная на этом упреке логическая конструкция Автора «Письма к съезду» теряет практический смысл.

В этой ситуации возникает ряд вопросов, обращенных уже к Автору «Письма к съезду». Оставим на его совести утверждение, что грубость вполне терпима в отношениях между коммунистами. Откуда такая дискриминация? И что представляет собой грубость, терпимая среди коммунистов, но нетерпимая в отношениях с беспартийными? И почему со всяким беспартийным всегда и при любых условиях нельзя быть грубым, а только ласковым? Реальный Ленин здесь, в этой фразе, никак не узнается. Какой необычайный вред большевистской партии может нанести грубость Сталина в отношении с беспартийными, если основная масса его контактов идет именно с членами партии? И к каким беспартийным нельзя проявлять грубость? Ко всем без различия или только к «избранным»? И в каких случаях? Всегда, без всякого изъятия? И что здесь от партийного, классового подхода ко всем вопросам политики и морали, которую всегда исповедовал коммунист Ленин? И почему грубым с ними нельзя быть только как генеральному секретарю? А как члену ЦК партии и члену Политбюро, наркому по делам национальностей** можно? Получается, что упрек в излишней грубости при всей своей кажущейся ясности в устах Ленина звучит по меньшей мере странно и вызывает вопросы.

Автор «Письма к съезду» считает, что Сталин недостаточно лоялен***, недостаточно вежлив, внимателен, терпим, излишне капризен и т.д.⁹ Говоря об этих недостатках, важно помнить, что речь идет не о простых человеческих недостатках и слабостях, а о качествах, делающих непригодным данного человека для выполнения конкретных функций на определенной должности. И при этом данный набор замечаний отличен от других еще большей неопределенностью и субъективностью. Например, что такое достаточная или недостаточная лояльность или вежливость? И в чем проявляется у Сталина излишняя капризность? и т.д. Такая глухая ссылка на недостаточность вежливости, лояльности, терпимости, как и всех других грехов, может быть понятна только в том случае, если эти недостатки очевидны, хорошо известны, о них не однажды говорили и пр. Это письмо, как считается, адресовалось делегатам съезда, но делегаты съезда, судя по их реакции, не понимали или не разделяли этих упреков. Следовательно, их справедливость не была очевидна. Если Автор «Письма к съезду» желал «открыть глаза» делегатам съезда, требовалось аргументировать свои оценки. В ленинских работах нет и намека на подобные упреки, а в «Письме к съезду» они выглядят голословными.

Мы не будем утверждать, что Сталин со своими политическими противниками всегда был «достаточно» вежлив, лоялен и пр. Но многие из этих упреков в устах Ленина звучат по меньшей мере странно, так как самого его никак нельзя заподозрить в чрезмерной вежливости, лояльности, терпимости и внимательности к своим политическим противникам. Например, к тому же Троцкому. «На войне, как на войне». Уже это обстоятельство заставляет усомниться в том, что этот упрек исходил от Ленина.

Наличие отмеченных в «Письме к съезду» недостатков трудно отвергнуть, но и подтвердить то, что присутствие их у Сталина в таких размерах, что они грозили партии расколом, невозможно. Во всяком случае опыт истории говорит, что высказанные опасения о связи этих качеств Сталина с опасностью раскола партии оказались несостоятельными.

* Что давало больше реальной власти Сталину? Работа в Секретариате или в Оргбюро? Этот вопрос специально не исследовался. Очевидно, на него нет однозначного ответа. На наш взгляд, показательно, что летом 1923 г. Зиновьев, Бухарин и др., желая ограничить власть Сталина, первостепенное внимание уделили реорганизации Оргбюро, а не Секретариату и не должности генерального секретаря. Значит, главную базу власти Сталина они видели в Оргбюро, а не в Секретариате.

** В конце ноября 1922 г. Сталин в очередной раз предлагал Ленину ликвидировать Наркомнац или освободить его от работы в нем. Вот и воспользоваться бы этим предложением. Но нет, Ленина работа Сталина в Наркомнаце совершенно не беспокоит, и он предложение Сталина не поддерживает.

*** «Словарь русского языка» поясняет слово «лояльный» — «держащийся формально в пределах законности, в пределах благожелательно-нейтрального отношения к кому-чему-н.» (Ожегов СИ. Словарь русского языка. М., 1990. С. 333).

 

ТРОЦКИИ

Характеристике Троцкого посвящено значительно меньше места, чем Сталину, но высказанные замечания оказываются не менее интересными и информативными. Особое место в ней занимает упоминание об «истории с НКПО* — не только потому, что именно с нее Автор «характеристик» начинает свой гимн Троцкому, но и потому, что она служит главным аргументом данных ему оценок: «Тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается»: (1) «выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК», (2) чрезмерной «самоуверенностью», (3) «чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела»¹⁰.

Эта борьба уже «доказала»!!! Если так, значит, она была хорошо известна и понятна современникам и нам будет нетрудно выяснить, о чем идет речь. В историографии утвердилось мнение, что речь идет об известной дискуссии о профсоюзах¹¹. Однако такое мнение не выдерживает критики, поскольку в центре той дискуссии, как известно, был не НКПС, а профсоюзы. Да и саму ту борьбу никак нельзя трактовать как борьбу Троцкого против ЦК, поскольку он вел за собой поначалу больше половины ЦК. Это была борьба за партию, а не борьба Троцкого против ЦК. Но даже если допустить, что Автор «Письма к съезду» имел в виду именно дискуссию о профсоюзах, то достаточно вспомнить тот характер, который принимала политическая борьба, чтобы признать, что она ничего не поясняет в оценке Троцкого как самого способного человека в ЦК. Во всяком случае Ленин ни тогда, ни позднее не признавал правильность занимаемой Троцким позиции. Помимо прочего, такая постановка вопроса предполагает, что Ленин признал его политическое превосходство над собой. Ленинские документы не дают никаких оснований приписывать ему такую оценку Троцкого. История их отношений в 1921—1922 гг. также говорит против такого допущения.

Было ли в реальной жизни что-нибудь, с чем можно было бы соотнести это упоминание об истории с НКПС? Да, были две истории. Первая относится к 1920 г., когда Троцкий был наркомом НКПС. К тому времени относится история с приказом наркома путей сообщения Троцкого № 1042. Деятельность Троцкого на этом посту подвергалась жесткой критике со стороны Ленина. Он, как свидетельствуют члены Политбюро, приложил много сил, чтобы убрать Троцкого из НКПС¹². Нет оснований считать, что эта история позволила Ленину дать Троцкому такую оценку. Естественно, что Троцкий иначе оценивал свою деятельность в НКПС. Вторая история относится к середине 1922 г., когда возникла острая дискуссия в руководстве партии, связанная с НКПС. Вопрос обсуждался на заседании Политбюро ЦК в присутствии Сталина, Рыкова, Томского, Каменева и Троцкого. Было принято предложение наркома НКПС Дзержинского о создании комиссии во главе с Ломоносовым для осуществления закупок за границей. Это решение объективно стало своеобразным осуждением той политики, которую Троцкий проводил, будучи наркомом путей сообщения. Л.Д. Троцкий выступил против. Самостоятельного политического значения вопрос о «комиссии Ломоносова» не имел, но ее организация и работа затрагивали важные проблемы внешнеэкономических связей, восстановления крупной промышленности и кадровых назначений, поэтому долго обсуждались в руководящих партийный и хозяйственный кругах. Думается, в «Письме к съезду» имеется в виду именно этот конфликт: Троцкий выступал против ЦК по вопросу, связанному с НКПС.

Ленин внимательно следил за происходившей борьбой, которая его очень волновала, но при этом он не выказывал никакого сочувствия позиции Троцкого¹³ и не требовал пересмотра принятого Политбюро решения. Поэтому мы вправе сделать вывод, что оно его в принципе удовлетворяло. Следовательно, у нас нет никаких оснований ожидать от Ленина в высшей степени хвалебной оценки Троцкого в связи с этим случаем. Естественно, Троцкий считал, что он прав в этой борьбе, а ЦК неправ.

Другим вопросом, существенно важным для выяснения отношения Автора «характеристик» к Троцкому, является тезис о его «небольшевизме». В историографии этой оценке уделено много внимания, причем противостоят две основные точки зрения. Одна, идущая от Троцкого, заключается в сведении этого замечания к дооктябрьскому прошлому Троцкого и объективно направлена на утверждение в общественном мнении именно такой трактовки «Письма к съезду», которая политически была ему выгодна**. Другая, которая берет свое начало в выступлениях против Троцкого в ходе «литературной дискуссии» 1924 г., впоследствии была развита Сталиным и получила закрепление в советской историографии. Она исходит из признания факта, что в «Письме к съезду» речь идет о небольшевизме Троцкого как сущности всей его политической позиции, как до, так и после 1917 г.

Тезис о небольшевизме Троцкого вмонтирован в текст «характеристик» очень «тонко», как политический недостаток, но таким образом, что упоминание о нем служит скорее не упреком, а индульгенцией Троцкому: «мало может быть ставим» ему «в вину лично»¹⁴. А раз так, то, следовательно, в небольшевизме Троцкого винить нельзя. Обращает на себя внимание нарочитая неопределенность, размытость термина — «небольшевизм»***. Автор «Письма к съезду» полуменьшевистское и антибольшевистское прошлое Троцкого превращал в небольшевистское. Это — нехарактерный для Ленина прием, четко характеризовавшего «нефракционного» Троцкого как представителя политического течения, пытающегося занять положение между меньшевиками и большевиками¹⁵****.

Троцкий назван «самым способным» человеком в настоящем ЦК. Такая оценка его может казаться предельно ясной только на первый взгляд. Вопросов она ставит гораздо больше, чем дает ответов. В большей или меньшей мере способным был каждый член ЦК. Кто был способней? Как определить? Где объективный критерий? Да и в чем способней? Подобная оценка очень субъективна. Можно ли ожидать от Ленина такой оценки Троцкого? Есть основания усомниться в этом. Выше было показано, что в течение многих лет он вел с Троцким очень острую борьбу по широкому кругу теоретических и политических вопросов, стремился избавиться от него как от наркома путей сообщения, не допустить его к управлению экономикой, убрать из Москвы. Все это может говорить о многом, но только не о признании его самым способным теоретиком, политиком, организатором. Ленин, считаясь с Троцким как с крупной политической фигурой, не отдавал ему первенства перед другими членами ЦК. Известные отзывы Ленина о Троцком (а их масса) также не дают никакого основания утверждать, что Ленин считал Троцкого самым способным среди других членов ЦК и отдал ему первенство перед ними.

О других характеристиках Троцкого скажем коротко: упрек в увлечении администрированием достаточно неопределен и не имеет существенного значения, особенно на фоне оценки его как «выдающегося вождя» и «самого способного» члена ЦК. Личные недостатки Троцкого сведены к самоуверенности, которая не является смертным грехом. В контексте «характеристик» все эти оценки служат, скорее, поднятию авторитета Троцкого, так как они очерчивают круг его недостатков, которые кажутся несущественными на фоне его позитивных качеств, а также недостатков других руководителей партии, «осчастливленных» «характеристиками».

* Народный комиссариат путей сообщения.

** В.И. Старцев считает, что небольшевизм Троцкого состоит в том, что до августа 1917 г. он не входил в большевистскую партии. И ВСЕ! (Старцев В.И. Политические руководители Советского государства в 1922 — начале 1923 года // История СССР. 1988. № 5. С. 112).

*** С. Кулешов отмечает, что имеющееся в «Письме к съезду» указание на «небольшевизм» Троцкого», который мало может быть поставлен ему в вину лично, «очень туманное». (Кулешов С. Он законов ищет в беззаконьи... // Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М, 1991. С. 582).

**** Пытаясь дать выгодную для себя интерпретацию положения о своем небольшевизме, Л.Д. Троцкий ссылается на письмо В.И. Ленина к иностранным коммунистам (1919), в котором, в частности, говорилось: «В решительный момент, в момент завоевания власти и создания Советской республики, большевизм оказался единственным, он привлек к себе все лучшее из близких ему течений  социалистической мысли». Тезис о привлечении к себе лучшего из близких течений, Троцкий интерпретировал «объединение мое с Лениным». Так он называет вступление немногочисленной питерской группы межрайонцев (около 4 тыс. членов (Советская историческая энциклопедия. Т. 9. М., 1966. С. 290) в партию, насчитывающую более 240 тыс. членов (История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1967, 1970. Т. 3. Кн. 1. С. 180). Но важнее другое: если взять ленинские слова в точном их смысле, то получается, что он как раз не считал Троцкого большевиком, а только привлеченным большевиками, примкнувшим к ним.

 

ЗИНОВЬЕВ И КАМЕНЕВ

Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев, являвшиеся наряду со Сталиным основными сторонниками Ленина в Политбюро, даже не удостоились специальной оценки своей деятельности за годы Советской власти, когда они прошли непростой путь в составе руководящего политического ядра партии и оставили заметный след в его работе. Автор «Письма к съезду» откровенно и демонстративно проигнорировал этот период их деятельности как в личном, так и в политическом отношениях. Лишь мимоходом он «мазнул» их напоминанием старого эпизода и предупреждением о возможности рецидива: «Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но он... мало может быть ставим им в вину лично»¹⁶. Вот и все. Это замечание нельзя расценить даже как предельно лаконичную характеристику, поскольку она предполагает хотя бы самый скромный набор оценок важнейших качеств человека. И, главное, как можно охарактеризовать человека по какому-либо факту его биографии, в котором он не повинен?! Можно сказать, что характеристики Зиновьева и Каменева в «Письме к съезду» нет.

В контексте «характеристик» напоминание об «октябрьском эпизоде» могло преследовать только одну цель — указать на то, что от них исходила угроза раскола, и предупредить, что они снова могут послужить делу раскола, т.е. политически дискредитировать их. Такое акцентирование роли Зиновьева и Каменева, если оно принадлежало Ленину, должно быть объяснено. Зачем это нужно было Ленину? В так называемом «октябрьском эпизоде» они разошлись с Лениным и большинством ЦК, их позиция была осуждена, но они не встали на путь раскола. Они просто отошли от работы в ЦК, но скоро вернулись к ней. Следовательно, в связи с этой историей их можно было упрекать за политические ошибки, за недостаточную решительность, за то, что в трудный момент дрогнули, за кризис, который они вызвали в ЦК партии, но не за раскол ЦК или партии. После этого случая они поддерживали Ленина всегда, когда в ЦК и партии возникала угроза раскола. Так было во время дискуссий по Брестскому миру и о профсоюзах. Следовательно, в это время они играли положительную роль в деле борьбы за единство партии против угрозы раскола.

Политическая неустойчивость, характерная для Зиновьева и Каменева, хорошо известна, они ее проявляли и в последующем. В ходе внутрипартийной борьбы в ненадежности Зиновьева и Каменева как союзников могли убедиться как Сталин, так позднее и Троцкий. Колебания Зиновьева и Каменева — факт, но вряд ли мог Ленин забыть, что «кукушка» Троцкого в тяжелые месяцы 1921 г. тоже говорила о пессимистических взглядах на перспективы революции. Для РКП (б) на рубеже 1922—1923 гг. сомнения Троцкого в возможности советской власти преодолеть политический кризис, разразившийся в 1921 г., имели гораздо большее значение, чем давние колебания Зиновьева и Каменева. Недаром Ленин в это время постоянно оспаривал взгляды Троцкого и не вспоминал о поведении Зиновьева и Каменева в октябрьские дни 1917 г.* Если автором «характеристик» быт Ленин, то что давало ему уверенность, что у Троцкого рецидивов не будет? В рамках традиционной историографии удовлетворительного ответа на этот вопрос нет.

Конечно, можно сказать, Ленину виднее было, о чем и кому напоминать, а о чем умалчивать. Это так. Но ведь и ленинское авторство этих «характеристик» еще не доказано.

Рассматривал ли в это время кто-нибудь политическую позицию и деятельность Зиновьева и Каменева как фактор раскола? Да, рассматривали — оппозиционеры, в частности троцкисты. Они на XII съезде партии говорили о действии руководящей группы в Политбюро как о факторе, порождающем оппозиционные настроения и ведущем партию к расколу. Но подобные упреки они адресовали и самому Ленину.

Итак, напоминание об «октябрьском эпизоде» Зиновьева и Каменева, хотя и имело смысл, не было ни для кого новостью и непонятно, чем могло помочь съезду партии в предотвращении угрозы раскола.

* Политические колебания и нерешительность, теоретические просчеты без труда можно найти и у других видных деятелей партии. Например, у Бухарина (по вопросу о Брестском мире, о сговоре с левыми эсэрами, во время дискуссии о профсоюзах). Или у Рыкова, поддержавшего позицию Зиновьева и Каменева по вопросу о власти и вышедшего из состава СНК в ноябре 1917 г. Можно вспомнить и о колебаниях Томского, проявившихся в тяжелейшей ситуации весны 1921 г., за что Ленин отправил его в «партийную ссылку» — на работу в Туркестан. Интересно, что Рыков и Томский в 1922 г. были членами Политбюро, но по какой-то причине обойдены «характеристиками».

 

БУХАРИН И ПЯТАКОВ

Сложнее с «характеристиками» Бухарина и Пятакова. Прежде всего неясна их роль как носителей угрозы раскола, с преодолением опасности которого Автор «Письма к съезду» связывает свое обращение к оценке их личных свойств¹⁷. То, что Бухарин удостоился характеристики, в рамках традиционной историографической версии объяснить еще как-то можно — как-никак «любимец партии» и кандидат в члены Политбюро. Причина появления среди характеризуемых лидеров партии Пятакова остается без удовлетворительного объяснения — он не входил в состав руководящего ядра ЦК партии. Эту проблему иногда видят, но, как правило, обходят. Например, Д.А. Волкогонов ограничился выражением удивления¹⁸.

Оценивая Бухарина и Пятакова, Автор «Письма к съезду» начинает «за здравие», но сопровождает свои похвалы такими уточнениями, которые сразу же низводят этих деятелей с пьедестала и политически убивают. Бухарин и Пятаков оцениваются как «самые выдающиеся силы (из самых молодых сил)», «выдающиеся и преданные работники»¹⁹. Самые выдающиеся из самых молодых. Уже здесь есть определенная двусмысленность: их нельзя пока что воспринимать всерьез.

Назвав Бухарина не только «ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии», но и «любимцем партии»*, Автор перечеркивает это признание заявлением, что его теоретические взгляды «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»²⁰. Никто не получил такой уничижительной оценки, как Бухарин. Можно ли быть ценнейшим и крупнейшим марксистским теоретиком, не будучи марксистом? Если перед нами ленинское обращение к съезду партии, то смысл его надо объяснить. Ведь единственное, что остается ценного у Бухарина, — это преходящая молодость. «Любимцем партии», оказывается, он считается по недоразумению. Это похоже на откровенную издевку над Бухариным. Как объяснить ее в письме, обращенном к съезду партии? Более того, Автор адресует этот сомнительный комплимент и самой партии, которая немарксиста и недиалектика принимает в качестве любимца и теоретика.

Эту несообразность характеристики Бухарина отмечал Д. Г. Волкогонов, писавший, что «Ленин... дал очень странную характеристику Бухарина». Работая, однако, в рамках традиционной историографической версии ленинского «Завещания», он объяснял ее тем, что любимцем партии Бухарин-де был только в глазах Ленина, давшим ему не только противоречивую, но и ошибочную оценку²¹. Этим предполагается, что все остальные члены партии не были столь наивны, как Ленин. Свой тезис Волкогонов не стал обосновывать. И понятно: доказать его правильность невозможно. Характеристика Бухарина, отдающая откровенной насмешкой, становится понятной в том случае, если «характеристики» предназначались не съезду партии, а узкому кругу своих единомышленников.

Известно, что у Ленина были очень непростые политические отношения с Бухариным. В последние годы Ленин не раз возмущался его политическим поведением (дискуссия о профсоюзах, X съезд партии), высказывал несогласие в ряде важных теоретических и политических вопросов (о госкапитализме, о пролетарской культуре), а также недовольство его работой²². Что же касается интеллектуальных способностей Бухарина, то Ленин, много раз критиковавший его и использовавший при этом предельно острые выражения («верх распада идейного»; «у... Бухарина вышла мешанина из политических ошибок»²³ и т.д.), не отказывал ему ни в уме, ни в образованности, как это делает Автор «Письма к съезду». Так, в статье «О "левом" ребячестве и мелкобуржуазности» (май 1918 г.) он писал: «Бухарин — превосходно образованный марксист-экономист»²⁴. И тут же спорит с ним, указывает на ошибки. В статье «Еще раз о профсоюзах» Ленин писал, что «основная теоретическая ошибка тов. Бухарина» заключается в «подмене диалектики марксизма эклектизмом (особенно распространенным у авторов разных "модных" и реакционных философских систем)»²⁵. Оценка, почти полностью совпадающая с той, что имеется в «Письме к съезду». Ее, конечно, мог продиктовать Ленин, но ее мог заимствовать из этой ленинской брошюры кто угодно. Но вот что интересно: отмечая этот порок Бухарина-теоретика, Ленин рассматривает его вместе с ошибками Троцкого: «А у Троцкого и Бухарина вышла мешанина из политических ошибок...»²⁶ Почему же теперь Ленин «помиловал» Троцкого, избавив его от подобных замечаний? И опять мы видим у Автора «Письма к съезду» проявление пристрастного к Троцкому отношения. Не желает он замечать его недостатки, на которые не раз указывал Ленин.

Отметим уже знакомое стремление к неопределенности и туманности, несвойственное Ленину: если схоластическое, то «нечто»; если принадлежность к марксизму, то «с большим сомнением». В результате остается неясным, считал он его марксистом или нет. Если о диалектике, то не понимал «вполне». Как мы видели, в 1920 г. Ленин ту же мысль выразил совершенно иначе — предельно ясно: «подмена диалектики марксизма эклектизмом». Конечно, эти наблюдения сами по себе не могут служить основанием для утверждения, что автором «характеристик» был не Ленин. Но ведь его авторство — не факт, его еще надо доказать. А указанные противоречия лишь затрудняют такое признание.

Пятаков признавался человеком «выдающейся воли и выдающихся способностей», но только для того, чтобы тут же подчеркнуть такое чрезмерное увлечение его «администраторством и администраторской стороной дела», что на него нельзя «положиться в серьезном политическом вопросе». И это сказано о человеке, которого Ленин двумя днями позднее, в диктовке о Госплане 27 декабря 1922 г., взял под защиту от критики Троцкого как достойного заместителя председателя Госплана Г.М. Кржижановского! Ясно, что Ленин был о Пятакове несколько иного мнения, чем Автор «Письма к съезду». Руководство Госпланом — серьезная административная и политическая работа, недаром ее домогался Троцкий.

«Последний гвоздь» в Бухарина и Пятакова вбивается фразой, на первый взгляд излучающей оптимизм: замечания в их адрес «делаются... в предположении», что они «не найдут случая пополнить свои знания (курсив наш. — B.C.)»²⁷. Может быть, это дефект записи, мы не знаем, но конструкция фразы такова, что фиксирует внимание на том, что Автор не верит, что Бухарин и Пятаков смогут исправить указанные недостатки.

Возникает и остается без ответа вопрос, зачем Ленину нужно было политически убивать Бухарина и Пятакова?

«Проблема Пятакова» влечет за собой и другой вопрос: почему в список этот не попали другие члены Политбюро — Рыков, Томский (за которыми Ленин мог числить и старые, и новые «грехи»), а также кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК партии Молотов, чей политический авторитет и вес были как минимум не ниже, чем у Пятакова, а с точки зрения предотвращения партии от раскола они значили даже больше? Есть основания думать, что отбор персон преследовал не те цели, которые были заявлены автором «Письма к съезду». Конечно, можно сказать, что Ленину виднее, но факт останется фактом: охарактеризованы далеко не все, кто мог оказать реальное влияние на ход борьбы, от которой зависели и устойчивость ЦК, и единство партии.

Можно предположить, что «Письмо к съезду» — документ незавершенный, недоработанный. Конечно, это нельзя исключить, но тогда возникает вопрос, почему Ленин не возвратился к этому главнейшему вопросу и не  доработал его?

Э. Радзинский предлагает свою версию ответа на этот вопрос. Он думает, что была вторая часть «Письма к съезду», которая является ключом к пониманию первой — известной нам. Поэтому первая часть его оставляет странное впечатление какой-то недоговоренности. В ней присутствуют противоречия и несообразности, пропуски, предложения, лишенные логики. Радзинский полагает, что в сохранившейся части «Письма к съезду» Сталин выглядит лучше всех и отсюда делает вывод: «Скорее всего, дошедший до нас текст — лишь часть письма... Это был текст для Сталина (курсив наш. — B.C.)... Существовал, видимо, более полный текст», содержавший предложение заменить Сталина на посту генсека тройкой (Троцкий, Зиновьев, Сталин). Этот фрагмент и украл Сталин, что обнаружил Ленин в октябре 1923 г. во время последнего приезда в Москву²⁸. Никаких серьезных доказательств этой версии, однако, не приводится. История с обнаружением Лениным пропажи каких-то документов, пустившая прочные корни в историографии**, не более чем миф.

Считается, что 18 октября 1923 г. по внезапному и настойчивому требованию Ленина его повезли в Москву, он был в Кремле, в своем кабинете²⁹. Опубликованные свидетельства участников этой истории заставляют усомниться в важнейших пунктах общепринятой версии. М.И. Ульянова, медицинские работники (З.И. Зорько-Римши, В.А Рукавишников) и врач В.П. Осипов представляют поездку так, будто Ленин внезапно, во время послеобеденной прогулки сел в автомобиль и своим упорством сломил сопротивление сопровождавших его, заставил везти себя в Москву. Таким образом, поездка была осуществлена без предварительной подготовки. Время отъезда из Горок — примерно 17 часов. В Кремле переночевали, вернулись в Горки на следующий день — 19 октября. Шофер машины, на которой совершалась поездка (В.И. Рябов) описывает эту поездку иначе: отъезд ожидался, хотя Ленина и пытались отговорить. Уехали из Горок не вечером, а утром — вскоре после 11 часов. Но главное в другом: в Кремле Ленин пробыл примерно два часа и в тот же день, т.е. 18 октября, вернулся в Горки³⁰. Что касается поиска в кабинете (якобы 19 октября утром) каких-то документов, то об этом свидетели последнего посещения Лениным Кремля, квартиры и кабинета ничего не говорят³¹.

Подведем итог: если принять версию о ленинском авторстве характеристик Сталина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и Пятакова, то невозможно понять ряд содержащихся в них положений, а также умолчаний. Если принять на веру заявление Автора «Письма к съезду» о том, что обращение к оценкам личных и политических качеств этих деятелей партии вызвано заботой о повышении устойчивости ЦК и предотвращении раскола партии, то надо признать, что решению этой проблемы они не помогли, так как в них проблема личных и политических отношений в руководстве партии не была поставлена так, чтобы можно было рассчитывать на успех.

* Имеются основания критически отнестись к такой оценке. Например, любопытное признание относительно известности Бухарина в партийном активе оставил А.И. Мильчаков — делегат XIII съезда РКП(б). Рассказывая об обсуждении «ленинского завещания» на XIII съезде, он заявил: «О Бухарине я тогда кое-что знал, а знаний о Пятакове было еще меньше». (Комсомольская правда. 1988. 11 июня). Вот так любимец партии!

** По поводу безуспешных поисков Лениным чего-то в своем кабинете в литературе утвердилось мнение, что Сталиным или кем-то по его распоряжению у Ленина были украдены какие-то документы. Аргументов, разумеется, нет. В литературе предпринимались попытки установить, что именно искал и не обнаружил Ленина. Н. Петренко, пытавшийся выяснить этот вопрос, ничего определенного ответить не смог (Петренко Н. Минувшее. Исторический альманах. 2. М, 1990. С. 217—218, 220—227). ВА Куманев и И.С. Куликова также признают, что неизвестно, что за пропажу Ленин обнаружил 18 октября 1923 г. в своем кабинете (Куманев В.А, Куликова И.С. Противостояние: Крупская — Сталин. М, 1994. С. 45).

 

§ 2. ЧЕЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНТЕРЕС ОБСЛУЖИВАЛО «ПИСЬМО К СЪЕЗДУ»

Чтобы лучше понять «Письмо к съезду», содержащиеся в нем характеристики того или иного политического деятеля, надо изучать не только каждую из них, но и комплекс характеристик как таковой, поскольку сам набор их был, очевидно, не случаен. Это позволит лучше понять позицию и замысел Автора, мы сможем приблизиться к решению вопроса об авторстве «Письма к съезду».

Коль скоро автором «Письма к съезду» считается Ленин, мы примем это как гипотезу и для «чистоты эксперимента» рассмотрим его как ленинский документ.

Даже беглое знакомство с характеристиками показывает, что они даны не просто одна за другой, в них прослеживается определенная система. Очевидно, что Автор рассматривает в одном блоке характеристики Сталина и Троцкого, «объединенную» характеристику Зиновьева/Каменева дает в тесной связи с характеристикой Троцкого. Характеристика Бухарина и Пятакова во многом едина для обоих и опять же, как будет показано ниже, возможно, находится в определенной связи с Троцким. Получается, что Троцкий оказывается центральной фигурой комплекса «характеристик». Случайно ли это?

Характеристики Сталина и Троцкого не просто излагаются рядом, одна за другой, в порядке очередности. Между ними существует более глубокая связь. Показателен в этом отношении тезис о признании Сталина и Троцкого выдающимися вождями ЦК, являющийся исходным для дальнейших оценок. В характеристике Сталина оценка «выдающийся вождь», связанная с признанием неспособности достаточно осторожно пользоваться необъятной властью, равноценна указанию на то, что этот вождь просто-напросто опасен для партии. В случае с Троцким ситуация прямо противоположная. Незначительные и не очень определенные недостатки служат лишь фоном, на котором указание на его сильные стороны превращается в подлинный гимн: «отличающийся... выдающимися способностями», «лично... самый способный человек в... ЦК», он в то же время является «выдающимся вождем современного ЦК», которому даже его «небольшевизм» «мало может быть ставим... в вину лично». Вся эта конструкция фразы подводит читателя к выводу, что после удаления от власти «недостойного» вождя — Сталина, остается один достойный — Троцкий.

Аргументация в пользу этого вывода развивается в «добавлении» к «характеристикам» (диктовка 4 января). В диктовке 24 декабря 1922 г. Сталин на первый взгляд не выделяется как главный носитель угрозы раскола. Здесь говорится лишь, что «эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу». Но в «добавлении» Сталин выступает уже именно в таком качестве: «Тов. Сталин... сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». «Это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» «с точки зрения предохранения от раскола», «взаимоотношений», существующих между Сталиным и Троцким. «Поэтому, — продолжает Автор, — я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места»³². Мы немного поменяли местами отдельные фрагменты текста, не меняя его смысла, с тем чтобы рельефнее выделить значение Троцкого в предложении о снятии Сталина с должности генерального секретаря. У Автора «Письма к съезду» получается, что недостатком Сталина можно было бы пренебречь, пока он не затрагивает Троцкого. Как только этот недостаток Сталина затрагивает интересы Троцкого, «мелочь» сразу же превращается в роковой фактор. Ленин сам никогда не демонстрировал такого к нему отношения.

Суть разницы между диктовками 24—25 декабря 1922 г. («характеристики») и 4 января 1923 г. («добавление» к ним) состоит в том, что первая своим острием направлена не столько ПРОТИВ Сталина, сколько ЗА Троцкого. Лично по Сталину она бьет меньше, чем по Зиновьеву, Каменеву, Бухарину и Пятакову. Вторая же заострена ПРОТИВ Сталина. В результате получается, что «добавление» объективно усиливает обоснование претензий Троцкого на власть. Сам Троцкий, комментируя предложение Автора «добавления» к «характеристикам» (диктовка 4 января) о перемещении Сталина с должности генсека, писал, что «удар был направлен в первую голову против Сталина»³³.

В диктовке 4 января негативная характеристика Сталина не просто развертывается в полном объеме, в нее добавляется то, что отсутствовало в диктовке 24 декабря и без чего сравнение Троцкого и Сталина в пользу первого не может быть полным — оценку личных качеств Сталина. Сталин оказывается обладателем букета недостатков: груб, недостаточно лоялен, недостаточно терпим, вежлив, внимателен и т.д. Будучи сопоставленными с характеристикой Троцкого, они неизбежно оттеняют достоинства последнего, а также несерьезность отмеченного у него недостатка (самоуверенность, увлечение администрированием). Не случайно в характеристиках Сталина и Троцкого все построено на преднамеренно размытых формулировках. Все, кроме организационного вывода в отношении Сталина и провозглашения Троцкого человеком «выдающихся способностей», «самым способным человеком в настоящем ЦК»³⁴.

Более того, у Сталина, по мнению Автора «Письма к съезду», положительных качеств не имеется (во всяком случае, они не указаны), а негативные чреваты для партии бедой. У Троцкого же отмечается наличие крайне ценных для партии качеств. Из такой постановки вопроса сам собой напрашивается вывод — главная опасность идет от Сталина. Получается законченная картина противопоставления Сталина и Троцкого. К невыгоде Сталина. К вящей славе Троцкого. Если решать вопрос о том, как снять угрозу конфликта, то естественным становится один-единственный вывод: из двух выдающихся вождей пожертвовать следует Сталиным.

На пути выбора Троцкого как наиболее достойного вождя РКП(б) стояла память о его политическом прошлом. В партии ленинизм отождествлялся с большевизмом и в то же время противопоставлялся троцкизму. Автор «характеристик» последовательно очищает Троцкого от всего, что могло бы помешать его борьбе против ленинцев. Раз небольшевизм мало может быть поставлен в вину лично, то, следовательно, нечего и упрекать его в небольшевизме. В такой постановке вопроса подразумевается требование — оставьте Троцкого с его взглядами в покое. Все равно он один из двух «выдающихся вождей», к тому же самый достойный, самый способный и ценный для партии и революции. В результате получается, что в целом вся «упаковка» упрека в небольшевизме, связь его с утверждением Троцкого в качестве самого способного члена ЦК делает для него этот упрек политически неопасным.

Получается, что Ленин, якобы стремясь не допустить в будущем таких обвинений в адрес Троцкого, брал его небольшевизм под защиту. Но нужно ли было Ленину выгораживать небольшевистское прошлое и настоящее Троцкого, усиливая таким образом политические позиции своего основного противника? У нас нет никаких оснований думать так. Нет свидетельств тому, что когда-нибудь Ленин проявлял подобную заботу о политическом благополучии Троцкого или тем более о торжестве троцкизма над большевизмом. Это нужно было Троцкому, ему же важно было обезопасить себя от подобных подозрений и упреков, чтобы сохранить политическое влияние в большевистской партии*.

К выбору между Сталиным и Троцким читатели подталкиваются заявлением об угрозе раскола партии, проистекающей от существующих между ними отношений. Удивительно, но при этом Автор ничего определенного об этой угрозе раскола партии не сообщает. Может быть, он говорил о хорошо известных фактах? Если бы это было так, то они нашли бы отражение в документах, устных свидетельствах современников, но ничего подобного в распоряжении историков нет. Не сообщает об этом и Троцкий в своих мемуарах, молчат и другие мемуаристы — Молотов, Каганович, Микоян. Сталин о них тоже ничего не рассказывал. Конфликтов было немало, отношения между Сталиным и Троцким в конце 1922 г. ничем не выделялись среди других, а накалом личной борьбы уступали тому, что имело место в отношениях Ленина и Троцкого.

Очень любопытен другой блок характеристик: Зиновьева с Каменевым, с одной стороны, и Троцкого — с другой: «Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но... он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому»³⁵. Из множества возможных вариантов характеристики Зиновьева и Каменева Автор отобрал тот, который, с одной стороны, мог нанести им максимальный политический ущерб и, с другой — послужить делу политического оправдания Троцкого и троцкизма. Впрочем, как и в признании Сталина и Троцкого двумя выдающимися вождями, «равенство» ответственности за старые «грехи» Зиновьева и Каменева, с одной стороны, и Троцкого — с другой, только кажущееся. Оно оборачивается неравенством и опять же в пользу Троцкого: в отношении Троцкого нет смысла пользоваться аргументами о его небольшевистском политическом прошлом. Он лично в нем не повинен. А в отношении Зиновьева и Каменева, наоборот, партии надо обязательно помнить «октябрьский эпизод». Он, конечно, не может быть им ставим в вину лично, но все-таки он не случаен.

Таким сочетанием характеристик Автор убивал сразу нескольких зайцев. Зиновьев и Каменев получали перенесенное через годы, из другой эпохи свидетельство политической неблагонадежности как недостаточно стойкие большевики, а Троцкий — отпущение грехов за свою борьбу против большевизма. Таким образом, характеристика Зиновьева/Каменева превращалась в важную часть характеристики Троцкого, а ее смысл сводился к политическому оправданию «небольшевизма» (вернее антибольшевизма) Троцкого. Нужно ли это было Ленину? Этого никто не доказал, зато это являлось необходимой предпосылкой для борьбы Троцкого за место лидера партии, освобождавшееся по причине болезни Ленина.

Оказывается, что в таком сочетании характеристик Сталина, Зиновьева/Каменева и в противопоставлении их характеристике Троцкого есть большой политический смысл. Отрицательные характеристики Сталина как главного героя, а также Зиновьева и Каменева служат более рельефному выпячиванию положительный характеристик Троцкого. Сначала — сравнение Сталина с Троцким к выгоде последнего. Затем сравнение Зиновьева и Каменева с Троцким, и опять же к выгоде Троцкого. В результате мы имеем сравнение всех членов ленинской группы в Политбюро с Троцким, демонстрирующее бесспорное превосходство его над всеми остальными членами Политбюро — главными сторонниками Ленина.

Причина появления здесь первый четырех характеристик не вызывает никаких вопросов и не требует пояснений: три наиболее политически значимые фигуры — сторонники Ленина и Троцкий — наиболее серьезный противник его. Это в том случае, если автором является Ленин. Если исходить из того, что Ленин не был автором «Письма к съезду», то расклад будет иной, но тоже понятный: с одной стороны, Троцкий, с другой — его главные политические противники в Политбюро (за исключением Ленина). Характеристики Бухарина и Пятакова не вписываются в эту схему, они стоят как бы особняком. Очевидно, и связь их с Троцким — главной фигурой комплекса «характеристик» — должна быть иная.

Если признать, что ленинское авторство «Письма к съезду» еще не является доказанным, и исходить из того, что его автором был человек, для которого эти двое представляли какую-то помеху в настоящем или опасность в будущем, тогда надо искать такого человека. Ленину они не мешали. Сталин, Зиновьев и Каменев в расчет взяты быть не могут, поскольку сами попали в жернова этих «характеристик». И сразу же возникает фигура Троцкого — «положительного героя» «Письма к съезду». Бухарин мог представлять для Троцкого опасность прежде всего как идеолог. И вот именно в этом качестве он подвергается осмеянию и «уничтожению». То же можно сказать и о Пятакове, который как сильный администратор был назначен заместителем председателя Госплана и в этом качестве мешал Троцкому, стремившемуся к положению единоличного руководителя Госплана и ВСНХ. В конце 1922 — начале 1923 г. Троцкий именно Пятакова атаковал в связи с его работой в Госплане, а Ленин (в диктовке «О придании законодательных функций Госплану») не только защищал его от критики Троцкого, но и превратил положительную характеристику его в один из аргументов против предложений Троцкого относительно реорганизации Госплана³⁶.

Кроме того, интерес Автора прочитывается в стремлении воздействовать на Бухарина и Пятакова как на колеблющихся между Лениным и Троцким. Им «указывалось» их место и подсказывался нужный выбор — поддержка Троцкого. На это, возможно, намекает выраженная надежда на то, что они исправят свои недостатки. Ведь кто-то должен будет решать, исправили или не исправили они свои недостатки. Это будет делать победитель, новый вождь партии. «Письмо к съезду» авторитетом Ленина прокладывало путь к победе Троцкому. И что мы видим? После ознакомления с «характеристиками» и «добавлением» к ним Бухарин летом 1923 г. в период «пещерного совещания» принялся «буферить» между Зиновьевым и Троцким, а в период осенней (1923 г.) дискуссии с Троцким «буферил» между ним и большинством Политбюро. Такая активность его может указывать на то, что эта цель, если она ставилась, была отчасти достигнута. Отметим также, что позицию, близкую бухаринской, занял в той истории и Зиновьев. Что касается Пятакова, то осенью 1923 г., после того как «характеристики» и «добавление» к ним стали известны в руководящих кругах партии, он уже оказывается среди активнейших сторонников Троцкого и подписывает документ оппозиции — письмо 46-ти (октябрь 1923 г.).

Не исключено, что характеристики Зиновьева и Каменева преследовали ту же цель — повлиять на их политическую позицию, побудить политически дистанцироваться от Сталина. Если такая цель действительно ставилась Автором «Письма к съезду», то комплекс характеристик выявляет действительный смысл этого «Письма» — путем психологического давления на колеблющихся (Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятаков) и политической изоляции Сталина осуществить такую перегруппировку сил в Политбюро, которая обеспечит политическое лидерство Троцкого. Близкую точку зрения высказывал В.И. Старцев: «Ленин... надеялся добиться перемещения Сталина... он полагал, что может опереться прежде всего на Троцкого, главного противника Сталина. Затем он надеялся на поддержку своих старых соратников Каменева и Зиновьева, а может быть, Рыкова и Бухарина. Это уже давало большинство в Политбюро... Но, к сожалению, Ленин ошибся в своих расчетах»³⁷. Отличие от нашей точки зрения состоит в том, что Старцев автором этой комбинации признает Ленина, а мы склонны думать, что им был Троцкий. Причастность Ленина к этой затее никак не просматривается, зато интерес Троцкого очевиден.

В отношении Сталина, Зиновьева, Каменева и Бухарина критические замечания сделаны так, чтобы критикуемому трудно было бы отвергнуть их, а другим было бы легче их принять. В отношении Троцкого картина диаметрально противоположная — положительная оценка его дана так, что другим ее трудно оспорить.

К Сталину Автор «Письма к съезду» проявляет особую пристрастность, граничащую с придиркой. С одной стороны, он демонстрирует крайнюю нетерпимость к проявлениям грубости именно с беспартийными, а с другой — избегает пожелания учесть и исправить свои недостатки, масштабы и последствия которых являются нетерпимыми только в должности генсека и только в общении с беспартийными. Выражает же он надежду на исправление Бухариным' и Пятаковым недостатков гораздо более серьезного характера (овладеть теорией, стать диалектиком, стать устойчивым в политике). Почему он не предлагает Сталину изменить свои привычки, не предлагает изжить грубость или по крайней мере свести ее до приемлемых размеров и т.п., т.е. сделать то, что вполне доступно, что достигается посредством определенной работы над собой? Даже в хрущевской историографии признается, что Сталин учел замечания. Но нет, Автор «Письма к съезду» сразу же предлагает крайние организационные меры.

Советская историография допускала ошибку, упрощенно и в заданном политикой духе трактуя политическую направленность «Письма к съезду» как ленинского документа, не признавая протроцкистской, антиленинской направленности его. Пристрастность Автора «Письма к съезду» к Троцкому очевидна. Автором характеристик проведена очень тонкая, но непроходимая грань в характеристиках Троцкого, с одной стороны, Сталина, Каменева/Зиновьева, Бухарина и Пятакова — с другой. Троцкий выводится из-под критики и оказывался обладателем такого набора качеств, которые давали ему преимущества в борьбе за роль лидера партии. Все остальные получают от автора «характеристик» «волчьи билеты». Партия настраивалась против Сталина, Зиновьева и Каменева, Бухарина и Пятакова и успокаивалась на счет не- большевизма Троцкого. Структура и содержание «характеристик» позволяет сделать вывод, что их Автор под каждого из потенциальный соперников Троцкого заложил мину, мощность и направленность действия которой оптимально сочетались с тем, какую угрозу каждый из них мог представлять для Троцкого.

Под Сталина — главного противника Троцкого, естественно, была подведена самая мощная политическая мина. Под Зиновьева и Каменева, которые никогда не демонстрировали своей способности успешно бороться с Троцким и повести за собой партию, — маленькая мина парализующего действия. Под Бухарина, чья большая потенциальная способность к борьбе и влиянию на партию была хорошо известна, мина была заложена тоже мощная. Под Пятаковым оказался небольшой, но убийственный для него заряд. Большего не требовалось.

«Выпадение» Л.Д. Троцкого из этой обоймы указывает на него как на человека, который мог быть заинтересован в таких «характеристиках» и в их маскировке под ленинский документ, последнюю волю, которую надо непременно выполнить. Признание этого факта позволяет объяснить причины отсутствия среди характеризуемый других членов Политбюро и ЦК (Молотова, Рыкова, Томского, Калинина и др.) — никто из них реально не мог претендовать на роль общепартийного лидера, не мешал Троцкому в реализации его планов, не был опасен для него и поэтому их миновала секира убийственной характеристики. Либо они не поддавались воздействию Троцкого. Это предположение получает опору и в следующем наблюдении: исключая Сталина, под пресс «характеристик» попали те, кто в прошлом проявлял политическую близость к Троцкому в его борьбе с Лениным или колебания между Лениным и Троцким, т.е. неустойчивые, не «твердокаменные» большевики.

Есть достаточно оснований считать, что подлинная цель «характеристик», содержащихся в «Письме к съезду», состояла не в предотвращении раскола ЦК или партии, а в обеспечении борьбы Троцкого за лидерство в ЦК и в партии. Не случайно Троцкий постоянно пытался интерпретировать «Письмо к съезду» Ленина именно как попытку обеспечить ему лидирующее положение в партии: «Завещание меньше всего ставило себе задачей затруднить мне руководящую работу в партии. Оно... преследовало прямо противоположную цель»³⁸**. Это верно. Верно в том смысле, что «Письмо к съезду» действительно обслуживало политический интерес Троцкого. И вместе с тем неверно, поскольку Ленин не был автором этого документа.

Нет никаких оснований считать, что Ленин был заинтересован в политическом разгроме тех сил, которые в Политбюро и ЦК партии служили ему главной опорой в проведении политики, автором и основным разработчиком которой был он сам. Нет никаких оснований говорить о заинтересованности Ленина в обеспечении Троцкому руководящего положения в партии и вручении ему в руки судьбы социалистической революции. Без серьезных доказательств нельзя принять тезис, что Ленин планировал убийство своего детища — большевистской партии, что он решил собственными руками перечеркнуть дело всей жизни своей и миллионов людей, поверивших в пролетарскую революцию. Эта позиция не находит никакой опоры в других частях ленинского «Завещания». Диссонансом с этим выражением политического недоверия звучит, например, следующее место из статьи о РКИ: «Наш ЦК сложился в группу централизованную и высокоавторитетную». Ленин не призывал к перетряхиванию руководящего органа партии, он искал способ поставить его работу «в условия, соответствующие его авторитету»³⁹. Вот позиция Ленина. Между позицией Ленина и Автора «Письма к съезду» надо выбирать. Отсюда вывод: Ленин не мог быть автором «Письма к съезду».

* Вопрос о меньшевизме в рядах РКП(б) в это время был политически актуален. Об этом говорилось, в частности, на XII съезде РКП(б) (Ю. Ларин, Г.Я. Беленький, Л.Б. Каменев). Ларин говорил, что его предложение увеличить обложение верхушечных слоев деревни на 20% «было объявлено» «проявлением меньшевизма, грозящим разрывом союза между рабочими и крестьянами» (Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. 17-25 апреля 1923 г. М., 1923. С. 101, 108, 140).

** В историографии этот тезис Троцкого получил широкое хождение. Так, например, Р. Такер упрек в «небольшевизме» не считает серьезным (Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879—1929. История и личность. М, 1991. С. 308) и утверждает, что в «характеристиках» Ленин указал на Троцкого (хотя «прямо не называя») как на своего преемника. В.И. Старцев считает, что «В.И. Ленин, диктуя свои последние статьи и письма, призвал себе в союзники Л.Д. Троцкого, стараясь привлечь к этому союзу и Л.Б. Каменева и Г.Е. Зиновьева. Целью данного политического союза было смещение И.В. Сталина с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б)... Колебания Каменева и Зиновьева, их страх перед Троцким, недооценка отрицательных свойств характера Сталина, а главное — третий инсульт, лишивший В.И. Ленина дара речи... все это привело к тому, что план Ленина, разделявшийся Троцким, не смог быть приведен в исполнение...» (Вопросы истории. 1989. № 7. С. 135). Авторы предисловия к публикации статьи Троцкого «Завещание Ленина» утверждают, что «в последние месяцы своей жизни Ленин действительно "простил" Троцкому его отклонения от ленинизма и откровенно предложил заключить блок против Сталина, с которым у Ленина во время его болезни отношения резко испортились» (Горизонт. 1990. № 6. С. 35). Подобной точки зрения придерживался Д.А. Волкогонов, считавший, что небольшевизм Троцкого упомянут Лениным «в контексте необвинительном» (Волкогонов ДА. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 23). Это голословно. Прав С. Кулешов, считающий, что с точки зрения Ленина и большевизма характеристика Сталина предпочтительнее, чем Троцкого: «Очевидно, что предпочтен будет тот, кому не была дана политическая рекламация» (Кулешов С. Он законов ищет в беззаконьи... // Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М, 1991. С. 582). Согласившись с этим, надо сказать, что автор «Письма к съезду» сделал все, чтобы этот упрек не был для Троцкого опасен

 

§ 3. ЗАГАДКИ «ПИСЬМА-УЛЬТИМАТУМА» ЛЕНИНА СТАЛИНУ

В традиционной историографии ленинского «Завещания» важное место занимает письмо В.И. Ленина И.В. Сталину от 5 марта 1923 г., известное как «письмо-ультиматум». Его значение определяется тем, что оно фиксирует финальный эпизод их личных и политических отношений, подводящий итог их развития — от сомнений и разочарований Ленина в Сталине как в политике до разрыва. Оно является своего рода дополнением и иллюстрацией к «Письму к съезду». Оба эти письма вполне созвучны и как бы взаимно дополняют и свидетельствуют ленинское авторство. Троцкий, например, писал, что «письмо Ленина о полном разрыве со Сталиным... не упало с безоблачного неба... Не только хронологически, но и политически и морально оно подвело заключительную черту под отношениями Ленина к Сталину»⁴⁰. Эта трактовка прошла через десятилетия практически не претерпев изменений.

Традиционная историография причину конфликта Сталина и Крупской усматривает в стремлении Сталина скрыть от Ленина принятые декабрьским (1922) Пленумом ЦК РКП(б) решения относительно сохранения монополии внешней торговли. Принятая схема гласит: Ленин, получив информацию о решениях Пленума ЦК, 21 декабря 1922 г. продиктовал Крупской письмо для Троцкого. Сталин, узнав, что Крупская нарушила запрет Пленума ЦК РКП (б) на информирование Ленина, вечером 22 декабря 1922 г. грубо отчитал ее в разговоре по телефону и пригрозил передать вопрос о нарушении ею постановления Пленума ЦК партии в ЦКК. Возмущенная Крупская 23 декабря 1922 г. в письме Каменеву заявила формальный протест против такого обращения с ней и просила его и Зиновьева оградить ее от грубостей Сталина. Так конфликт Крупской и Сталина получил огласку и стал известен в руководстве партии. Сталин извинился перед Крупской. Однако после того, как 5 марта 1923 г. Ленин узнал о грубости Сталина и о том, что в конфликт . посвящены посторонние, он продиктовал Сталину письмо, требуя извиниться перед Крупской, в противном случае грозя разрывом с ним личных отношений.

На первый взгляд, в этой истории все ясно и она хорошо документирована. Во всяком случае в традиционной историографии

события излагаются таким образом, будто бы никаких трудностей для их реконструкции не существует. Однако это не так. Много неясного во всех стадиях этого конфликта, начиная с самой завязки его. Те документы (письма), на которые опирается эта история, заслуживают того, чтобы на них обратить пристальное внимание. Прежде всего о письме, которое, как считается, Ленин 21 декабря 1922 г. продиктовал Крупской для Троцкого, в котором выражалась радость по поводу принятого решения и ставились новые задачи: «не останавливаться и продолжать наступление», «поставить на партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения». Предлагалось также Троцкому «сделать доклад на фракции» съезда Советов⁴¹.

Обычно это письмо воспринимается без какой-либо критики. И напрасно. Обращают на себя внимание необычные подписи, стоящие под письмом: «Н. Ленин» — под ленинским текстом и «Н.К. Ульянова» — под припиской Крупской⁴². Ленин такой подписью давно не пользовался. Крупская всегда подписывалась иначе — «Н. Крупская», «Н.К.». Так, например, она подписала записанное ею 16 декабря 1922 г. письмо Ленина своим заместителям по СНК и СТО, свое письмо, направленное 23 декабря 1922 г. Каменеву, другие письма 1923—1924 гг., а также воспоминания о последних месяцах жизни Ленина, датированные 2 февралем 1923 г.⁴³ Кроме того, «Дневник дежурный врачей» 19—22 декабря не фиксирует никакой работы Ленина⁴⁴. Не прибавляет доверия к письму и то, что в руках историков нет подлинника, нет и «отпуска» письма в архиве Ленина, в архиве Троцкого тоже нет подлинника, в нем имеется только копия с копии, на которой рукой Троцкого написано, что копия им проверена⁴⁵. В архиве Ленина хранится копия с этой «копии с копии»*.

Вопрос о ленинском авторстве этого письма 21 декабря решался бы просто, если бы оно было зарегистрировано как исходящий документ в ленинском секретариате. Но оно регистрации не проходило. Содержание письма находится в противоречии с другими документами, подлинность которых сомнения не вызывает. Свое решение информировать Ленина о решениях пленума Крупская аргументировала разрешением Ферстера. Ферстер был у Ленина 20 декабря, но в следующие два дня «Дневник дежурный врачей» не фиксирует ни посещений им Ленина, ни исходящего от него распоряжения об изменении режима лечения и работы⁴⁶. Сталин же в записке Каменеву от 23 декабря утверждал, что Ферстер «абсолютно запрещал» вести переписку⁴⁷. Обратим внимание и на то, что вопрос о монополии внешней торговли, якобы столь сильно волновавший Ленина, не получил в его последних письмах, записках и статьях никакого развития. Молчит о том, что было им сделано во исполнение пожелания Ленина и Троцкий.

Кажется, что факт принадлежности этого письма Ленину и его запись Крупской подтверждается рядом других документов, освещающих следующую фазу развития конфликта: записками, которыми обменялись Каменев и Сталин 22 декабря 1922 г., а также письмом Крупской Каменеву с жалобой на грубость Сталина, датированным следующим днем — 23 декабря. Но и с ними, оказывается, не все так просто. Записка Каменева Сталину, в которой он сообщал со слов Троцкого о получении тем письма Ленина по поводу вопроса о монополии внешней торговли, не датирована (публикаторы датируют ее «не позднее 22 декабря 1922 г.») и не зарегистрирована ни в секретариате Каменева, ни в секретариате Сталина, что не позволяет установить время ее написания. Неясно, о какой комиссии по подготовке съезда говорит Каменев. Можно предположить, что речь идет о предстоящем XII съезде партии. Следов работы такой комиссии нет. Подготовка съезда велась в Политбюро, Секретариате, Оргбюро, на февральском и мартовском Пленумах ЦК РКП (б). Первоначальный проект повестки дня съезда готовился в Секретариате ЦК и затем рассматривался в Политбюро**. Отметим также странную ошибку в тексте. Первоначально в записке Каменева было написано: «Ст[арик] выражая удовольствие принятой съездом резолюцией...» Слово «съездом» было тут же зачеркнуто и заменено словом «пленумом»⁴⁸. Такую описку надо объяснить. Понять причины ее не просто, если эта записка действительно писалась 22 декабря. Другое дело, если текст его создавался позднее — в этом случае такая описка может быть легко понята.

Считается, что Сталин ответил Каменеву запиской, датированной 22 декабря. В ней Сталин удивляется, «как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении Ферстера», и предлагал не делать «демонстрации на фракции», а «ограничиться» заявлением в докладе Каменева⁴⁹. Как видно, речь идет об организации переписки Ленина с Троцким, но в записке  Каменева ничего о переписке не говорится. Одно письмо — это еще не переписка***. Поэтому вопрос, является ли эта записка ответом на записку Каменева, пока что не имеет аргументированного положительного ответа и нельзя считать доказанным, что она имеет отношение к этой истории. Записка Сталина представляет собой автограф на бланке, делопроизводственные пометы о регистрации ее отсутствуют⁵⁰. В записках Каменева и Сталина причастность Крупской к обсуждаемому вопросу не просматривается. Следовательно, надо признать, что письмо Крупской и записки Каменева и Сталина не могут служить подтверждением факта диктовки Лениным Крупской письма для Троцкого, которое, как считается, стало причиной конфликта Сталина и Крупской.

* Впервые текст этого письма был опубликован в 1923 г. за границей в меньшевистском журнале «Социалистический вестник».

** Подробнее об этом речь пойдет в следующем разделе книги.

*** Не о переписке ли Ленина с Троцким по поводу подготовки к обсуждению на декабрьском (1922) Пленуме ЦК РКП(б) вопроса о монополии внешней торговли идет речь?

 

ЛИЧНЫЙ КОНФЛИКТ СТАЛИНА И КРУПСКОЙ

Утвердилось мнение, что после получения записки Каменева Сталин позвонил на квартиру Ленина, позвал Крупскую к телефону и грубо отчитал ее, о чем она 23 декабря 1922 г. сообщила письмом Каменеву, в котором жаловалась: «Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку», пригрозил обратиться с жалобой на ее поведение в ЦКК РКП(б), что прежде она «не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова», что «интересы партии и Ильича» ей «не менее дороги, чем Сталину», что она «лучше всякого врача» и Сталина знает, «о чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем», так как знает, «что его волнует, что нет». Она просила Каменева и Зиновьева «оградить» ее «от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз»⁵¹.

Как видно, содержание письма состоит, во-первых, в жалобе на «грубую выходку» Сталина, которая сводится к угрозе обратиться с жалобой в Центральную Контрольную Комиссию, и, во-вторых, в обосновании своих прав говорить Ленину о политических событиях то, что она посчитает нужным, без каких-либо ограничений. Все остальное, что встречается в литературе о словах, сказанных Сталиным, не более чем домысел. Ничего конкретного по самой проблеме, из-за которой произошел конфликт, Крупская не сообщает. Время разговора — 22 декабря 1922 г. Если Крупская верно передала общий смысл сказанного, то надо признать, что решение ЦК РКП(б) об условиях и содержании передаваемой Ленину политической информации она расценивает как вторжение в личную жизнь, своей вины в нарушении его соответственно не признает и заявляет о нежелании считаться с этим режимом.

Никаких сомнений у историков это письмо не вызывало. Между тем оно порождает ряд вопросов. Почему Крупская обратилась не в Политбюро, а к Каменеву? На первый взгляд этот вопрос надуман и не имеет значения: ее дело, кому писать. Это, конечно, так. Но возникает еще вопрос, почему позднее, когда история о разрыве Лениным личных отношений со Сталиным активно использовалась ими во внутриполитической борьбе против Сталина, ни Каменев, ни Зиновьев публично не вспоминали ничего ни о просьбе Крупской защитить ее от Сталина, ни о своих попытках как-то воздействовать на него. Если допустить мысль, что это письмо создавалось позднее, «вдогонку» за давно прошедшими событиями (например, в 1925—1926 гг.), то обращение с письмом к Каменеву имеет то преимущество перед обращением с жалобой в ЦК, что позволяет миновать делопроизводство ЦК партии и выдать «новодел» за старый документ. Основания для подобного предположения есть. Они в тех вопросах, остающихся без ответа, о который говорилось выше. Кроме того, сомнения порождаются попыткой увязать конфликт с якобы продиктованным 21 декабря 1922 г. Лениным Крупской для Троцкого письмом, посвященным проблеме монополии внешней торговли. На эту связь и на время конфликта (конец декабря) указывает только Крупская. Все другие свидетели этой истории говорят о другой политической подоплеке конфликта и относят его к более позднему времени.

М.И. Ульянова, свидетельница конфликта, рисует картину, весьма отличную от той, что дает Крупская. «Произошел этот инцидент благодаря тому, что Сталин, которому по требованию врачей было поручено Пленумом ЦК следить за тем, чтобы Ильичу в этот тяжелый период его болезни не сообщали политических новостей, чтобы не взволновать его и не ухудшить его положения, отчитал его семейных за передачу такого рода новостей». «Досталось», таким образом, не только Крупской, но и ей, М.И. Ульяновой. Она говорит о режиме запрета на информацию о политических новостях, но такой запрет был установлен лишь 24 декабря, т.е. после того времени, которым датированы все документы, на которые опирается версия конфликта, предложенная Крупской. Следовательно, он произошел после 24 декабря. О времени конфликта М.И. Ульянова говорит неопределенно и связывает его с «кавказскими делами»⁵². Но в любом случае она относит его ко времени более позднему, чем датировано письмо-жалоба на Сталина. Получается интересная картина: конфликта еще не было, а жалоба уже на бумаге. Есть над чем задуматься, есть основания для проявления осторожности и даже скепсиса по отношению к этому письму Крупской.

Позднее, детализируя картину и меняя некоторые оценки, Мария Ильинична сохранила общую канву рассказа, противостоящего версии Крупской: «Врачи настаивали, чтобы В.И. не говорили ничего о делах. Опасаться надо было больше всего того, чтобы В.И. не рассказала чего-либо Н.К., которая настолько привыкла делиться всем с ним, что иногда совершенно непроизвольно, не желая того, могла проговориться. Следить за тем, чтобы указанное запрещение врачей не нарушалось, ПБ поручило Сталину. И вот однажды, узнав, очевидно, о каком-то разговоре Н.К. с В.И., Сталин вызвал ее к телефону и в довольно резкой форме... стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет (курсив наш. — B.C.). Н.К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр.»⁵³ Ульянова обходит вопрос о том, насколько эта истерическая реакция была обоснованна.

О реакции Сталина на этот разговор сообщает Молотов: «Сталин был раздражен: "Что я должен перед ней на задних лапках ходить?"»⁵⁴. Эти слова были сказаны Молотову, а не Крупской. В пользу того, что Сталин не сказал ей ничего, что выходило бы за рамки дозволенного, а ее реакция была неадекватной, говорит то, что несколько дней спустя они объяснились, конфликт был исчерпан, они помирились. Об этом пишет Сталин в письме Ленину 7 марта 1923 г.: «Мои объяснения с Н. Константиновной] подтвердили, что ничего кроме пустых недоразумений, не было тут да и не могло быть»⁵⁵. Таким образом, Сталин отрицал не только оскорбление Крупской, но и проявления «грубости» в разговоре с ней.

О том же говорит и достаточно спокойная реакция Ленина на этот инцидент, которую фиксирует Ульянова, писавшая в заявлении июльскому (1926) Объединенному Пленуму ЦК и ЦКК ВКП(б): «Ильич, который случайно узнал об этом, — а такого рода режим оберегания его вообще всегда волновал, — в свою очередь отчитал Сталина. Т. Сталин извинился, и этим инцидент был исчерпан». Слово «отчитал» достаточно неопределенно, но в нем нет ничего, что указывало бы на угрозу разрыва личных отношений со стороны Ленина. Интересно, что М.И. Ульянова даже эту реакцию Ленина считает чрезмерной: «Нечего и говорить, — продолжает она, — что если бы Ильич не был в то время... в очень тяжелом состоянии, он иначе реагировал бы на этот инцидент»⁵⁶. Крупская, знавшая об этом заявлении Ульяновой, не возражала ей. Позднее М.И. Ульянова уточняла, что сама Крупская «через несколько дней» информировала Ленина о конфликте, сказав при этом, «что они со Сталиным уже помирились». Примирение произошло при следующих обстоятельствах: «Ст[алин] действительно, звонил ей перед этим, очевидно (т.е. она точно не знает. — B.C.), стараясь сгладить неприятное впечатление, произведенное на Н.К. выговором и угрозой»⁵⁷. И опять ни о факте грубости, ни о ее проявлениях ни слова.

Если сопоставить факты острой реакции Крупской и разговор со Сталиным и быстрого примирения ее с ним, то можно предположить, что она сознательно «разыграла сцену» перед Лениным, который лежал в комнате, дверь которой выходила в небольшой коридор, в котором находился телефонный аппарат*. Поэтому если Ленин бодрствовал (крики Крупской вполне могли разбудить его), он не мог не слышать разговор, вернее, слов жены.

Каменев в письме Зиновьеву от 7 марта 1923 г., так же как и Ульянова, увязывает этот конфликт с «кавказскими делами»⁵⁸. Если конфликт произошел 21 декабря, то непонятной становится связь его с грузинским конфликтом, так как за прошедшие несколько дней после разговора Ленина с Дзержинским, Рыковым и другими в «кавказских делах» ничего нового не произошло, и во время, последовавшее за этими встречами, Ленин не проявил никакого беспокойства по этому поводу. Вопрос приобрел остроту не ранее конца января 1923 г, когда начал обсуждаться в Политбюро. В это время Ленин формально был ограничен в получении политической информации, но установленные запреты нарушались домашним окружением и секретарями. Об этом публично говорили Ем. Ярославский, А. Енукидзе. Крупская им не возражала. Подтверждал участие Крупской в этом и Троцкий⁵⁹.

Из рассказа технического секретаря Политбюро Б. Бажанова (со ссылкой на секретарей Ленина и Молотова) также можно понять, что конфликт Сталина и Крупской был связан с грузинским конфликтом: «В январе 1923 г. года секретарша Ленина Фотиева запросила у него (т.е. у Сталина. — B.C.) интересовавшие Ленина материалы по грузинскому вопросу. Сталин их дать отказался ("не могу без Политбюро"). В начале марта он так обругал Крупскую, что она прибежала к Ленину в слезах, и возмущенный Ленин продиктовал письмо Сталину». Речь идет о «письме-ультиматуме»⁶⁰. Бажанов говорит о начале марта как времени инцидента, но в его рассказе присутствует указание на факт (запрос Лениным материалов по грузинскому вопросу и ответ Сталина), который относится к 24—29 января 1923 г.⁶¹ Любопытную деталь, также говорящую против отнесения конфликта к 21 декабря, 1923 сообщает Молотов: «Сталин провел решение секретариата, чтобы не пускать к Ленину Зиновьева и Каменева, раз врачи запретили. Они пожаловались Крупской. Та возмутилась, сказала Сталину, а Сталин ей ответил: "ЦК решил и врачи считают, что нельзя посещать Ленина". — "Но Ленин сам хочет этого!" — "Если ЦК решит, то мы и вас можем не допустить"»⁶². Этот рассказ перекликается с информацией Ем. Ярославского и А. Енукидзе о том, что кто-то ходил к Ленину жаловаться на Сталина.

Подобная ситуация немыслима для периода 18—23 декабря 1923 г., так как решение не сообщать Ленину «ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений» было принято в ходе совещания Сталина, Каменева и Бухарина с врачами только 24 декабря 1922 г.⁶³ Запрет, установленный Пленумом ЦК РКП(б), не распространялся на контакты с политическим руководством.

Сталин в письме Ленину (7 марта 1923 г.), признавая самый факт конфликта с Крупской, определенно относил его к концу января — началу февраля 1923 г. (конфликт произошел «недель пять назад»), следовательно, на 4—5 недель позднее той даты, которую указывает Крупская. Сталин тоже относит его ко времени, когда вопрос о монополии внешней торговли утратил былую политическую актуальность, а проблема национально-государственного строительства и, в частности, конфликта в КП Грузии оказалась в центре внимания Политбюро. Если конфликт произошел не 22 декабря, а в конце января — феврале, то становится понятней обращение Крупской с жалобой на Сталина именно к Зиновьеву и Каменеву — они сочувствовали Мдивани и его сторонникам и, в принципе, могли выступать в качестве ходатаев перед Лениным. В этом случае становится понятней обращение Сталина в Политбюро 1 февраля 1923 г. с просьбой «об освобождении его от обязанностей наблюдать за исполнением режима, установленного врачами для тов. Ленина». Зачем ему отвечать за чужое своеволие, за нарушение режима, если он не в состоянии предотвратить эти нарушения, а выполнение возложенных на него обязательств грозило самому Сталину серьезным осложнением его отношений с Лениным. Политбюро** отклонило просьбу Сталина⁶⁴. Отказ в этом случае мог означать, что претензии Крупской были отклонены. Возможно, именно поэтому позднее она никогда не использовала этот эпизод в открытой борьбе, которую вела против Сталина. Если конфликт Сталина и Крупской был связан с ситуацией в КП Грузии, за которой стояли принципиальные вопросы национально-государственного строительства, то становятся понятными слова Сталина, сказанные им Молотову: быть женой Ленина «еще не значит разбираться в ленинизме»⁶⁵. Вопрос о монополии внешней торговли не затрагивал существа ленинизма, это был вопрос политической целесообразности. Другое дело — национальный вопрос. Он затрагивал принципиальные вопросы теории и политики большевистской партии, имел прямое отношение к пониманию и толкованию ленинизма. В этом случае становятся понятней слова Ульяновой о том, что Сталин «отчитал семейных» за сообщение Ленину «политических новостей» (очевидно, неоднократное). Наконец, версия Крупской представляет в качестве нарушителя запрета на передачу Ленину политической информации только саму Крупскую. Понятно, если Сталин отчитывает ее, но он почему-то отчитывает «семейных». М.И. Ульянова этим не возмущена, возможно, потому, что поступок Сталина считала оправданным если не по форме, то по сути. А этим она фактически признает, что он не был связан с тем письмом, которое Ленин, якобы, продиктовал 21 декабря Крупской для Троцкого.

Итак, за исключением письма Крупской Каменеву от 22 декабря во всех свидетельствах в том или ином виде присутствует «кавказский вопрос» и игнорируется проблема монополии внешней торговли, а время конфликта относится к концу января — началу февраля 1923 г. Но это значит, что версия Крупской в искаженном виде представляет суть этого конфликта, его причины и время. И сделано это было преднамеренно***.

Так или иначе, но инцидент между Крупской и Сталиным, действительно имевший место, был исчерпан при непосредственном участии Ленина. Досадный сам по себе, он не мог иметь политических последствий. Тем не менее считается, что он перерос в конфликт Ленина — Сталина и завершился предъявлением Лениным ультимативного требования извиниться перед Крупской.

* Месторасположение телефона устанавливается по макету квартиры Ленина, хранившемуся в Центральном Государственном музее В.И. Ленина, а также по его расположению в Музее-квартире В.И. Ленина в Кремле. О том же свидетельствует и секретарь Крупской Дридзо, которая именно в своем рассказе о том конфликте сочла нужным уточнить: «Телефон в квартире Ленина всегда стоял в коридоре» Щит. по: Куманев В.А, Куликова И.С. Противостояние: Крупская - Сталин. М„ 1994. С. 33).

** В заседании участие принимали, кроме Сталина, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Томский, Бухарин, Молотов и Калинин.

*** Зачем нужно было отодвигать конфликт на 22 декабря 1922 г.? Возможный ответ — чтобы привязать к началу работы Ленина над «Письмом к съезду», в котором грубость поставлена в качестве черты характера Сталина, представляющей политическую опасность на посту генерального секретаря ЦК РКП(б). Понятной в этом случае становится и попытка связать его с вопросом о монополии внешней торговли — кроме разногласий по этому вопросу не за что было «ухватиться», чтобы обеспечить конфликт Сталина и Крупской «солидной» политической базой

 

ПИСЬМО-УЛЬТИМАТУМ

Считается, что Ленин, возмущенный оскорблением Крупской, направил Сталину следующее письмо: «Вы имели грубость вызвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но, тем не менее, этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». Письмо датировано 5 марта 1923 г. и имеет помету: «Строго секретно. Лично». Ленин обращается — «Уважаемый товарищ Сталин!» Подпись: «С уважением Ленин»⁶⁶.

Прежде ничего подобного не выходило из-под пера Ленина. Считается, что полученная информация сильно его взволновала, приблизив третий инсульт, который положил конец политической деятельности Ленина⁶⁷. Поскольку причиной появления письма-ультиматума принято считать конфликт Сталина и Крупской, то Сталин оказывается виновником очередного и рокового для Ленина инсульта. Уже поэтому данному письму в историографии отводится особая роль. Сталин благодаря ему оказывается «кругом виноват». А само письмо представляется как окончательный приговор Ленина Сталину и как человеку, и как политику. Мы тоже должны отнестись к нему со вниманием — и как к факту биографии Ленина и Сталина, и как к историческому источнику.

Архивный вариант этого письма⁶⁸ представляет собой машинописный текст на чистом листе. Подпись «Ленин» и заверяющая надпись «Записано М.В.» машинописные. Следов работы над текстом нет. Между архивными вариантами и опубликованным есть незначительные различия, выдающие вольное отношение публикаторов к тексту письма*. Отправление письма в ленинском секретариате не зарегистрировано. В деле вместе с этим письмом хранится незарегистрированный конверт Управления делами СНК РСФСР, на котором написано: «Письмо В.И. от 5/III—23 г. (2 экз.) и ответ т. Сталина, непрочитанный В.И-чем. Единственный экземпляр»⁶⁹. Из нее следует, что ленинское письмо существовало всего в двух экземплярах. М. И. Ульянова же утверждала, что их было три, из которых один был направлен Сталину, а второй, в запечатанном конверте, отдан на хранение ей. Володичева, противореча ей, заявляет, что Каменеву и Зиновьеву также были направлены письма, значит, были еще экземпляры.

Все экземпляры тождественны по содержанию, но различаются расположением текста, следовательно, печатались они не одновременно. На одном экземпляре отсутствует указание на отправление копий Л. Б. Каменеву и Г.Е. Зиновьеву. На двух других экземплярах (л. 1, 2) такое указание имеется — в верхнем правом углу под словами «Тов. Сталину» в строчку напечатано «Копия тт. Каменеву и Зиновьеву». Кроме того, если на одном из них (л. 2) эта надпись напечатана не одновременно с текстом (текст жирный, видимо, напечатан с использованием другой ленты), то на другом одновременно с ним. По-разному оформлены помета о личном характере письма («лично», «лично.-»), а также заверительная надпись: «Записано В.М.», «Верно М.В.». Запись «Верно» говорит, что перед нами копия, а не оригинал, к тому же копия незаверенная. Ничего удивительного в самом этом факте нет. Но в связи с ним встают вопросы: когда и кто снимал копию и для чего, если есть столько других экземпляров, представленный отпусками; почему на подлинниках адресаты напечатаны не одновременно с текстом? Если отправлялись письма трем адресатам, одно (так всегда было) оставлялось для архива, то почему и зачем такое обилие текстов осталось в секретариате? Какая нужда в них? Ничего подобного с другими письмами Ленина не встречается. Все это выдает какую-то работу секретарей Ленина по тиражированию текстов этого секретного и личного письма. Володичева утверждает, что Каменеву и Зиновьеву были направлены два разных экземпляра, а на «отпуске» письма ясно сказано: им направляется «копия», т.е. один экземпляр.

Информация об истории появления письма покоится на противоречивый рассказах М.В. Володичевой и М.И. Ульяновой. Обстоятельства распоряжения Ленина об отправлении письма-ультиматума Сталину также не ясны. Володичева пишет, что Ленин продиктовал 5 марта письмо и тут же сам сказал, чтобы его не отправляли, так как был недоволен им. Лишь на следующий день распорядился отправить**. Но тут вмешалась Крупская и велела письмо не отправлять, лишь 7 марта, после того как Крупская переговорила с Каменевым, «письмо было передано Сталину и Каменеву, а затем и Зиновьеву»⁷⁰.

В этой истории Зиновьев и Каменев в определенном смысле оказываются центральными фигурами. В самом деле, по свидетельству Молотова, конфликт Сталина с Крупской произошел из-за них. Крупская прибегает к их защите после разговора со Сталиным. Ленин диктует письмо-ультиматум, оказывается, только потому, что Зиновьев и Каменев были информированы о грубости Сталина в отношении Крупской. Именно из-за этого Ленин требует от Сталина повторного извинения. Наконец, отправление письма Сталину ставится в прямую зависимость от информирования их о его содержании.

Володичева включает в число свидетелей работы Ленина над письмом М.И. Ульянову⁷¹, но последняя отказывается от этой «чести», указывая на то, что знает об этой истории со слов Крупской и, более того, высказывает сомнение в том, что Крупская видела это письмо, и думает, что оно было послано Сталину в соответствии с распоряжением Ленина⁷². Рассказы Володичевой и М.И. Ульяновой находятся в известном противоречии с той информацией, которую сообщают врачи о состоянии Ленина 5 и 6 марта. С одной стороны, он читал, разговаривал с секретарями и что-то диктовал им (содержание диктовок неизвестно), а с другой, как было показано выше, — болезнь поставила Ленина на грань полной утраты способности к интеллектуальной деятельности⁷³. Четкие формулировки и серьезные сбои в работе головного мозга — более чем странное сочетание. Предположение о последующей редакции текста приходится отклонить, так как Володичева о ней ничего не сообщает. Значит, все продиктовано сразу, быстро, «на одном дыхании». Естественно возникает вопрос: действительно ли это письмо-ультиматум было продиктовано Лениным? Опять возникает ситуация, когда необходимо доказывать, что автором письма-ультиматума был Ленин.

Могут сказать, что есть ответное письмо Сталина от 7 марта 1923 г., которое уже фактом своего существования снимает все эти сомнения. Введенное в научный оборот в 1989 г., это письмо Сталина активно используется в литературе последнего десятилетия, но и с ним на поверку оказывается все не так просто.

* После обращения к И.В. Сталину вместо запятой в публикации стоит восклицательный знак, что несколько меняет тональность обращения и, следовательно, всего текста.

** Из текста записи «Дневника дежурных секретарей» неясно, чем именно быт недоволен Ленин. А без знания ответа на этот вопрос невозможно правильно оценить текст и намерения Ленина. Непонятно также и то, почему на следующий день он без доработки решил отправить его. Что изменилось?

 

ПИСЬМО-ОТВЕТ СТАЛИНА

Считается, что И.В. Сталин на письмо-ультиматум Ленина ответил следующим письмом: «Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: "Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича" и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что- либо грубое или непозволительное, предпринятое "против" Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя "вина" и чего, собственно, от меня хотят». Письмо адресовано: «Т. Ленину от Сталина» и имеет помету — «Только лично»⁷⁴.

Архивный вариант текста письма содержанием не отличается от опубликованного в «Известиях ЦК КПСС». Но без корректировки публикаторов не обошлось. В архивном деле вместе с письмом Сталина хранится сопроводительная записка, выполненная на бланке секретаря ЦК РКП(б) рукой Сталина:

«т. Ленину от Сталина

Только лично»⁷⁵. Является ли эта записка сопроводительной к этому письму, или не имеет к нему никакого отношения, неясно. Однако эта надпись при публикации была включена в текст самого письма как составная часть его. Само по себе это искажение существенным образом не влияет на характер и тональность письма, но оно не безобидно, поскольку придает больше достоверности тому документу, принадлежность которого Сталину вызывает сомнение.

Первая проблема, связанная с этим письмом Сталина, возникает в связи с утверждением Володичевой, что она записала ответ под диктовку. Текст, записанный ее рукой (или почерком, похожим на нее) хранится в архиве Президента РФ (ее фотографию опубликовал Волкогонов⁷⁶). Эта запись представляет собой текст на трех листах блокнота генерального секретаря ЦК РКП(б) И.В. Сталина неровным (небрежным) почерком, сильно, до неузнаваемости меняющимся от начала к концу письма. Подписи Сталина под ним нет. Вместо подписи стоит «нечто», в просторечии именуемое закорючкой, которая ничего общего с подписью Сталина не имеет⁷⁷. Почему Сталин не подписал его? Вопрос остается без ответа. Но в итоге получается, что за исключением листов из именного сталинского блокнота ничто не указывает на принадлежность этого письма И.В. Сталину. Все это как-то можно объяснить. Но, оказывается, что существует второй текста письма.

Он написан Сталиным или почерком, очень похожим на него (будем называть его «сталинский вариант письма»)*.

Сталинский вариант письма — тоже на трех листах, ровным, спокойным почерком. Он подписан характерной для Сталина подписью⁷⁸. Именно этот текст хранится в материалах ленинского секретариата вместе с письмом-ультиматумом Ленина⁷⁹. Но и этот текст ставит ряд трудный вопросов, остающихся пока что без ответа. Первый из них связан с хорошо заметными различиями в том, как исполнены текст письма и подпись Сталина. Они видны даже на фотокопии, которая выдается исследователям. Толщина линий и интенсивность цвета (от очень темной и жирной до тонкой и светлой) заметно меняется не только в предложении, от слова к слову, но и в самих словах и даже в отдельный буквах. Возможно, причиной тому было плохие перо, чернила или опустевшая чернильница. Подпись Сталина выглядит иначе — толщина линий и интенсивность цвета одинаковы во всех частях подписи, а ее цвет линий (серый) заметно отличается от того, который имеется в тексте письма. Появляется подозрение (его можно снять только посмотрев подлинник), что подпись факсимильная. Если так, то почему Сталин на собственноручной записке поставил факсимиле?

Возникает другой вопрос — почему это письмо не было зарегистрировано в ленинском секретариате, хотя он функционировал в это время? На конверте, хранящемся в ленинском секретариате вместе с письмом (сталинский вариант письма), вместо регистрационного номера стоит прочерк. Если это тот конверт, в который было запечатано сталинское письмо, то мы с уверенностью можем сказать, что в сталинском секретариате оно тоже не зарегистрировано**. Почему? Причины могут быть, конечно, разные. Возможно, оно поступило в ленинский архив много позже марта 1923 г., когда регистрационные книги были уже выведены из делопроизводства и внести в них соответствующие записи задним числом было уже невозможно. Но можно было присовокупить конверт с письмами к материалам формирующегося фонда.

Дополнительные вопросы порождают бланки, на которых исполнены письма почерком Сталина и почерком Володичевой. Они имеют ряд существенных различий в своем типографском оформлении. Бланки, подобные тому, на котором текст выполнен рукой Сталина (или почерком, похожим на него), встречаются, но бланки, подобные тому, которые использовала Володичева, нам не встречались. В совокупности с другими фактами, вызывающими сомнение, это обстоятельство еще более усиливает подозрения относительно всей этой истории. В итоге под сомнением оказывается не только рассказ Володичевой о записи ответа Сталина, но и вся рассказанная ею история о создании письма-ультиматума.

Не все просто и с содержательной стороной письма Сталина. Его нельзя считать прямым ответом на письмо-ультиматум, содержащим требование принести извинения. Сталин соглашается взять назад сказанные им слова. Это совсем не то что извинение. К этому склоняется даже Д.А. Волкогонов, расценивший ответ Сталина как «неуважительный» и признавший, что Сталин «фактически дезавуирует сказанное Крупской»⁸⁰. Получается, Сталин отказывается извиниться? Но Ульянова в заявлении Объединенному (1926) Пленуму ЦК и ЦКК ВКП(б) определенно заявляет, что Сталин извинился. Крупская не возражала против этого заявления, следовательно, согласилась с ней. Итак, вопрос о принадлежности Сталину этого письма остается открытым. В доступной исследователям части архивов нет прямых признаний Сталина ни в получении им ленинского письма-ультиматума, ни в своем письменном ответе ему.

Совсем не исключается, однако, что Сталин действительно писал его. Другое дело причины его появления. Выше было показано, что попытка объяснить его письмом-ультиматумом сопряжена с известными трудностями. Но мыслимы и другие причины. Нельзя, например, исключить, что его появление было инспирировано слухами или рассказами о том, что Ленин продолжает проявлять недовольство в связи с конфликтом Сталина с Крупской, что он забыл о том, что примирение уже состоялось, что неплохо бы черкнуть ему несколько слов по поводу конфликта и успокоить человека... В этом случае получает естественное объяснение тот факт, что письмо Сталина написано так, будто бы он ничего не знал о тексте письма-ультиматума и отвечал не на него. А то, что в это время ближайшее домашнее окружение Ленина раскручивало политическую интригу, в центре которой оказался Ленин и которая своим острием была направлена против Сталина, — достаточно хорошо устанавливаемый факт.

* Относительно почерков Сталина и Володичевой точный ответ может дать только графологическая экспертиза.

** К сожалению, сейчас проверить прохождение этих документов по делопроизводственным документам сталинского секретариата не представляется возможным. Но все известное сегодня об этом письме позволяет высказать предположение, что в секретариате Сталина письмо-ультиматум в режиме реального времени не регистрировалось, а в архиве Сталина нет подлинного текста его, принесенного Володичевой. Если бы он там быт, то можно было бы ожидать, во-первых, передачи его оттуда в фонд Ленина и, во-вторых, публикации текста письма именно с этого экземпляра, а не с «отпуска», хранящегося в архиве Ленина.

 

ПИСЬМО КАМЕНЕВА

Имеется еще один документ, который, на ЗИНОВЬЕВУ первый взгляд, надежно подтверждает и факт направления Лениным письма-ультиматума Сталину, и факт ответа Сталина. Речь идет о письме Каменева Зиновьеву, датированном 7 марта 1923 г., в котором Каменев рассказывает о своей встрече с Троцким в ночь с 6 на 7 марта 1923 г. Об источниковедческих проблемах, связанных с этим письмом, говорилось в обзоре источников, поэтому мы лишь напомним, что отсутствие на нем следов регистрации в секретариатах Каменева и Зиновьева не позволяет проверить дату его создания, а текст его дает основания для сомнений в том, что оно было написано именно в указанное в нем время. Здесь мы проанализируем содержащуюся в нем информацию по существу. «Узнав, что Грузинский] съезд назначен на 12 [марта], Старик весьма взволновался, нервничал и 1) послал Троцкому письменную просьбу "взять на себя защиту грузинского] дела в партии: тогда я буду спокоен". Троцкий решительного] ответа не дал. Вызывал вчера ночью меня для совещания, 2) написал и дал мне для передачи Мдивани, Мах[арадзе] и др. (копия Троцкому и Каменеву) письмо в 2 строки [о] фактической солидаризации с Мдивани и К0 и дезавуировании Серго, Ст[алина] и Дз[ержинского], 3) послал Сталину (копия мне и тебе) персональное письмо, которое ты, наверно, уже имеешь. Сталин ответил весьма сдержанным и кислым извинением, которое вряд ли удовлетворит Старика». Далее, Каменев, оценивая намерения Ленина в отношении Сталина, пишет, что урегулирование конфликта на Кавказе, в успехе которого он, Каменев, уверен, «уже не удовлетворит Старика, который, видимо, хочет не только мира на Кавказе, но и определенных организационных выводов наверху»⁸¹. Прежде всего, определение ответа Сталина как «кислого» не соответствует ни характеру, ни содержанию его письма от 7 марта.

Если Каменев прав, то кавказский конфликт для Ленина не причина, а лишь повод для разрыва личных и политических отношений со Сталиным. А разрыв нужен, чтобы получить свободу действий и не стеснять себя никакими, прежде соединявшими их узами политического сотрудничества и личной дружбы, вести борьбу с ним на поражение. Ради чего или кого? Ради Мдивани, выступавшего против образования СССР на принципах, предложенных В.И. Лениным? Но свое отношение к политической позиции Мдивани и его сторонников Ленин определил еще в конце октября 1922 г., осудив их поведение и политику в весьма резких выражениях. Ради Кабахидзе, который сам спровоцировал Г. К. Орджоникидзе ответить на его слова пощечиной? Но за этим

инцидентом не стоял конфликт по поводу образования СССР. Думается, это письмо свидетельствуют не об этих ничем не подтверждаемых намерениях Ленина, а о том, что само письмо Каменева есть проявление политической интриги, бывшей органической составной частью борьбы, которая велась против Сталина. На это указывает одно слово, имеющееся в этом письме. Всего одно слово, но, как говорится, «мал золотник, да дорог!» Каменев сообщает, что Ленин передал ему письмо для Мдивани, Махарадзе и др., которое он сам «написал». Опять Ленин «написал»!!! Удивительно, как упорно «заставляют» парализованного Ленина «писать». Каменев 7 марта 1923 г. не мог не знать, что Ленин давно уже писать не может. Или он забыл об этом? Если он это забыл, то как можно верить ему в остальном?! Если предположить, что это письмо писалось годы спустя, то данную ошибку можно понять. Таким образом, вопрос о времени создания этого письма нельзя считать решенным.

Более того, даже если это письмо было действительно написано Каменевым 7 марта 1923 г., то этот факт еще не гарантирует, что автором письма-ультиматума был Ленин. Да и сама встреча с Троцким 7 марта 1923 г., как было показано выше, не может считаться надежно установленным фактом, поскольку сам Каменев ставит время этой встречи под сомнение. В письме в ЦК РКП (б) от 16 апреля 1923 г. он относит эту встречу (о другой, второй, подобной встрече ни Троцкий, ни Каменев ничего не говорят) к более позднему времени и связывает с ней только информирование о записках «К вопросу о национальностях или об "автономизации"». Поскольку нельзя считать доказанным, что Ленин 5—6 марта написал письма Сталину, Троцкому, а также Мдивани, Махарадзе и др., то придется признать, что нет серьезных оснований принимать на веру свидетельство этого письма Каменева о направлении Лениным письма-ультиматума Сталину и «кислого» ответа Сталина. Этот документ не может оказать помощи в решении вопроса о ленинском авторстве письма-ультиматума и об ответе Сталина. Поэтому мы не можем исключить того, что Ленин и Сталин не были авторами этих писем.

Против разрыва Лениным личных отношений со Сталиным (и, значит, против письма-ультиматума) может свидетельствовать последний контакт Ленина со Сталиным, произошедший 17 марта 1923 г. Речь идет об обращении Ленина к Сталину за ядом. После стойкой утраты Лениным речи (не удавалось ничего понять из того, что он говорил) возникла та ситуация, с которой он прежде связывал добровольный уход из жизни. 10 марта вошедшей к нему медсестре Ленин смог сказать: «Смертельный ток».

Смысл сказанного врач расценил так: «По-видимому, он считает сегодняшний спазм смертельным». Может быть и так, но не менее вероятно, что под «смертельным током» Ленин имел в виду не спазм, а смертельный яд, принять который настало время. В пользу этого предположения говорит и другая его фраза: «Один раз сказал: "Надо дать...", но что, сказать не мог». Считается, что он просил валерьянку⁸². Может быть, но ввиду его состояния это нельзя считать установленным надежно. В следующие дни положение ухудшалось. 17 марта Ленин делает попытки что-то сказать, но никто «совершенно» не мог его понять. Наконец выяснили, что он хочет — чтобы ему дали яд⁸³. Дальнейшее известно из двух документов Сталина. 17 марта он письмом сообщил Каменеву и Зиновьеву: «Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в "ужасном" состоянии, с ним припадки, "не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно". Сообщила, что пробовала дать калий, но "не хватило выдержки", ввиду чего требует "поддержки Сталина"». Зиновьев и Каменев на письме зафиксировали свое мнение, видимо, вернув его Сталину: «Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!»⁸⁴. 21 марта Сталин направил членам Политбюро письмо, в котором более подробно сообщил об этой просьбе Ленина, о сопутствующих ей обстоятельствах и о своих действиях: «В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном "просьбу Вл. Ильича Сталину” о том, чтобы я, Сталин, взял на себя ответственность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что "Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что "дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала "не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал "согласия Сталина ") (выделено нами. — B.C.), я не счел возможным ответить отказом, заявив: "Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование". В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватает сил выполнить просьбу В. Ильича, и [я] вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК». Члены Политбюро ознакомились с этим письмом Сталина. Томский на нем написал: «Читал. Полагаю, что "нерешительность" Сталина — правильна. Следовало бы  в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.)». Зиновьев, Молотов, Бухарин, Троцкий и Каменев написали — «Читал»⁸⁵.

Если бы Ленин ультимативно потребовал от Сталина извинения перед Крупской и не получил удовлетворения (а он не получил его), то у него не было бы никаких оснований обращаться к нему с подобной просьбой. То же можно сказать и о Крупской, переадресовывавшей ему эту просьбу Ленина. Необходимо объяснять и поведение Сталина. Он поступил так, как если бы письма- ультиматума не было, словно не знает о нем.

Следовательно, не письмо-ультиматум Ленина и не ответное письмо Сталина ставили точку в их отношениях. Действительно, последним актом их отношений оказалось обращение Ленина к Сталину за ядом 17 марта 1923 г. — акт, говорящий не об угрозе разрыва отношений со стороны лично оскорбленного человека, а о призыве товарища о помощи, о просьбе пойти на страшную моральную жертву — помочь умереть. Этот факт является косвенным свидетельством против желания Ленина разорвать со Сталиным отношения по причине переоценки его качеств как личности, так и политика.

Этот вывод вполне согласуется с заявлением Сталина на июльском (1926) Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) о том, что Ленин не разрывал с ним отношений, что подобные заявления — клевета⁸⁶. Крупская Сталину не возразила.

Коль скоро никаких следов ленинского авторства самый текст письма-ультиматума не несет, в секретариате Ленина оно не зарегистрировано, все свидетели путаются в собственных показаниях и противоречат один другому, состояние здоровья Ленина вызывает сомнения в способности продиктовать такой текст, то ленинское авторство письма-ультиматума надо доказать. Доказать на имеющемся материале не удается, зато сомнения множатся. В этом случае мы не имеем формального права считать этот документ ленинским.

 

§ 4. ЛЕНИНСКОЕ «ПИСЬМО К СЪЕЗДУ» - ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАНТОМ

Анализ практических предложений, как и анализ «характеристик», мы продолжим, исходя из допущения (ради «чистоты эксперимента»), что автором «Письма к съезду» был Ленин.

Прежде всего рассмотрим принятую версию об обращении Ленина к съезду с характеристиками группы руководящих деятелей партии в связи с той опасностью, которую они несли для устойчивости ЦК и единства партии. Из «Письма» следует, что Ленин, оценив Сталина как человека и политика, недостойного занимать высшую должность в партии и политической системе диктатуры пролетариата, предложил съезду решить вопрос о новом генеральном секретаре. При этом он уклонился от указания достойной, по его мнению, кандидатуры.

Вопрос, кого Ленин хотел видеть генеральным секретарем вместо Сталина, не дает историкам покоя. Предпринималось много попыток объяснить эту позицию Ленина, считавшегося автором «Письма». Пытаясь «додумать за Ленина» и предложить имя кандидата, иногда указывали на Рудзутака или Дзержинского, не приводя серьезных аргументов в пользу этих предположений. С принятой многими версией, что Ленин не хотел навязывать свое мнение партии, трудно согласиться. Имея свой взгляд на те задачи, которые стояли перед партией, а также на способы и методы их решения, он всегда открыто и настойчиво боролся за принятие своих предложений. Несмотря на болезнь, он до конца 1922 г. сохранял способность настоять на своей воле, заставить считаться с собой. Об этом говорит история обсуждения Гражданского кодекса РСФСР (февраль 1922 г.)⁸⁷, образования СССР (октябрь 1922 г.), вопроса о монополии внешней торговли (октябрь—декабрь 1922 г.) и ряда других, менее важных. Нет никаких оснований думать, что Ленин в вопросе формирования высшей власти, от которой во многом зависела судьба революции, решил уклониться не только от своего права, но и обязанности как вождя партии и революции принять участие в решении труднейшей задачи подбора достойной кандидатуры на важнейшую в политической системе диктатуры пролетариата должность генерального секретаря ЦК РКП(б).

Сомнение усиливается от того, что Ленин, взяв на себя самую легкую задачу — высказать сомнения в целесообразности оставления Сталина на этой должности, поставил перед съездом трудноразрешимую задачу поиска человека, который бы отличался от Сталина только отсутствием перечисленных негативных черт характера и, следовательно, обладал всеми его достоинствами. Сразу возникает вопрос: где его найти? Выступая на XI съезде РКП(б), Ленин прямо говорил, что лучшей кандидатуры, чем Сталин, для работы в наркомнаце и наркомате РКИ нет. Нет именно потому, что в нем счастливым образом сочетались необходимые человеческие и политические качества⁸⁸.

Далее, это должен быть такой политик, который бы разделял взгляды Ленина и мог вести эффективную борьбу за них. Но людей в ближайшем политическом окружении Ленина, обладавших совокупностью этих качеств, было совсем немного. Сталин среди них был одним из наиболее опытных, авторитетный и проверенный в деле. Далее, это должен быть незаурядный организатор, хорошо знающий кадры партии, имеющий опыт решения всех основных вопросов внутренней и внешней политики, а также партстроительства. Вот, пожалуй, круг основных черт, которые Ленин ценил в Сталине в связи с его работой в Секретариате ЦК РКП(б). Конечно, многие видные деятели партии обладали богатыми знаниями и опытом. Но кроме Сталина, пожалуй, никто не удовлетворял всем этим требованиям.

Если подходить к вопросу о кандидатуре на должность генерального секретаря в точном соответствии с установкой, данной в «Письме к съезду», предъявить новому генсеку эти требования, то станет очевидным, что очень трудно назвать какого-либо другого члена Политбюро или ЦК. Все члены и кандидаты в члены Политбюро, а также наиболее видные члены ЦК по разным причинам отпадают. Некоторые уже побывали на должности секретаря ЦК, но никто не удовлетворил Ленина в этом качестве. Никто, кроме Молотова и Сталина, не закрепился на этой работе. Поэтому даже гипотетический поиск равноценной, с точки зрения требований и политических интересов Ленина, замены Сталину в качестве генсека оказывается задачей много более сложной, чем обычно считается.

«Письмо к съезду» без положительного ответа на вопрос, кто вместо Сталина, теряет львиную долю своей политической ценности. Реальный политический смысл его состоит в другом — в изменении политического баланса в пользу политических противников Ленина, в создании предпосылок для укрепления политических позиций Троцкого и его сторонников.

Ситуация усугубляется еще и тем, что в «Письме к съезду» вопрос о самой должности генерального секретаря сформулирован так, что невозможно понять, нужна она или нет. С одной стороны, ставится задача найти нового человека на эту должность. А с другой — фактически утверждается, что ничего, кроме вреда, от нее ждать не приходится. Ее сохранение и важность вроде бы предполагаются тем, что указаны качества, которыми должен отличаться от Сталина тот, кто займет ее. Но опасность для партии, исходящая от генерального секретаря Сталина, жестко связывается с должностью, на которой обычные недостатки личности превращаются в политические, крайне опасные. Указана причина этой трансформации — огромная власть, сосредоточенная в руках генерального секретаря. Предложения сократить эту власть в «Письме» нет, следовательно, предполагается сохранение задач, функций и власти генерального секретаря. В этом случае возникает вопрос: кто может гарантировать, что эта должность в полгода не испортит любого другого человека, что любой другой сумеет пользоваться «необъятной властью» «достаточно осторожно»? Никто никаких гарантий Автору «Письма» в этом дать не мог, и сам он никому таких гарантий дать не мог. Власть сильно меняет человека, это тривиальная истина. Получается, что Ленин уклоняется от решения труднейшей задачи и перекладывает ее на плечи других. Это настолько не соответствует политическому почерку Ленина, что надо доказывать наличие таких намерений у Ленина, а вместе с тем и принадлежность ему «Письма к съезду».

Кроме того, если дело в должности и в той системе власти, в которую она включена, а не в человеке, то тогда теряет смысл указание на личные качества Сталина как одну из главных причин возможных неустойчивости ЦК и раскола партии. Тогда надо менять систему власти. Но Ленин систему предлагает сохранить и развить. Именно развитию и совершенствованию ее посвящена значительная часть его последних писем, записок и статей. Даже когда Ленин в письме от 23 декабря 1922 г. говорит о необходимости принять «ряд перемен в нашем политическом строе», он имеет в виду не должность генсека, а увеличение численности ЦК и реорганизацию РКИ. Перемещение людей по должности может быть эффективным средством, но не имеет никакого отношения к переменам в политическом строе, в котором Ленин искал решение проблем повышения устойчивости ЦК и партии.

В этом случае требование убрать Сталина с должности генерального секретаря не кажется логичным. Получается, что Ленин поставил перед съездом партии задачу не только исключительно трудную, но и политически сформулированную совершенно неправильно. Связывать ее с Лениным нет достаточных оснований.

Та оценка качественного состава партии*, которую давал в это время Ленин («недостаточно пролетарский» состав партии и низкий уровень подготовки ее членов, что создавало угрозу для победы мелкобуржуазных настроений в ней⁸⁹), не дает оснований думать, что он мог, самоустраняясь и выключая ЦК партии из процесса обсуждения судьбы ее вождей, отдать его решение партийному съезду. Конечно, качественный состав съездов был иным, но и здесь были свои проблемы, делавшие невозможным предоставление решения такого вопроса исключительно в руки делегатов съезда. Им предстояло сравнивать и оценивать разных политиков, разные политические почерки, разные способности, разные теоретические и политические взгляды, носителями которых были те лидеры партии, между которыми им нужно было делать выбор, разные политические программы и т.д. Между тем, многие, если не большинство делегатов не знали их достаточно близко, чтобы грамотно сделать такой выбор. Образовательный уровень массы делегатов съездов был низкий. Так, на XII съезде партии 49,7% делегатов съезда были с низшим образованием, 29,4% — со средним⁹⁰. Не все просто было с политическим опытом делегатов. На XI съезде из 520 делегатов с решающим голосом партийный стаж до 1916 г. имели 251 делегат, а с 1917 г. — 269 человек. 87 делегатов (16,7% от всех делегатов съезда) были выходцами из других партий. Профессиональных революционеров — всего 37 (7,1% от всех делегатов съезда)⁹¹. 37 человек — вот та группа делегатов съезда, из которой, в принципе, можно было избирать генерального секретаря. Не густо! При подготовке XII съезда партии ЦК предпринял меры, позволившие значительно увеличить представительство на съезде большевиков с дореволюционным партийным стажем. На съезде присутствовали 408 делегатов с решающим голосом, из них 80,1% имели дооктябрьский партийный стаж, но профессиональных революционеров, т.е. людей, обладавших серьезной политической и теоретической подготовкой, было всего 7,2%. Высоким оставался процент выходцев из других партий — 14,7%⁹². Кроме того, на съезде были представлены различные политические течения, которые вели политическую борьбу за влияние и власть в партии. И им, людям, которые в массе своей Ленину не были известны, он думал передоверить решение судьбы политически наиболее близких ему людей, которым он доверял, которые были не раз проверены, сильные и слабые стороны которых ему были хорошо известны? Ленин всегда был врагом демократического кретинизма. И никогда не уклонялся от участия в решении задач, от которых зависела судьба его детища — большевистской партии и социалистической революции.

Признавая ленинское авторство «Письма к съезду», придется также признать, что он фактически предлагает противопоставить политически верхушку — тончайший слой партийной гвардии — широким слоям партии. Результат этого мог быть только один — дискредитация тех, кто годами считался его ближайшими политическими союзниками и товарищами. Но это Ленин считал недопустимым: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него», — так писал В.И. Ленин 26 марта 1922 г.⁹³ Эта же мысль звучит в его письме, направленном 23 декабря 1922 г. Сталину: реформа ЦК нужна «для поднятия авторитета ЦК»⁹⁴. «Письмо к съезду» толкало РКП (б) как раз на тот путь, которого старался избежать Ленин.

Борьбу между Сталиным и Троцким, так же как между Лениным и Троцким, нельзя свести к борьбе «за кресло», это была борьба противостоящих политических сил за возможность проведения различных политических линий. Снятие Сталина с поста генерального секретаря не прекратило бы ее. Делая этот шаг, Ленин не мог рассчитывать на предотвращение раскола. Достигался совершенно иной результат — изменение баланса сил во внутрипартийной борьбе. Произошло бы относительное уравновешивание двух противостоящих политических течений, поскольку силы сторонников Троцкого возрастали, а силы сторонников Ленина, соответственно, уменьшались бы, так как «Письмо к съезду» подрывало позиции не только Сталина, но и других сторонников Ленина в руководстве партии в самый неподходящий момент — когда сам Ленин уже не мог организовывать борьбу за проведение своего политического курса.

В результате «Письмо к съезду», обеспечивавшее продвижение Троцкого к рычагам власти в партии, было равноценно ослаблению политических позиций большевизма и смену ленинского политического курса на курс, предлагавшийся Троцким, против которого Ленин все время вел борьбу. Таким образом, преодоление угрозы раскола достигалось бы ценой поражения того политического курса, который Ленин считал единственно возможным для партии в создавшихся условиях. Эти последствия были много опаснее для дела революции, чем те негативные черты Сталина, которые беспокоили автора «Письма к съезду». Проблема угрозы раскола важна не сама по себе, а в связи с угрозой тому курсу, который Ленин считал верным. Единство партии нужно как условие проведение этого курса, если же курс неверен и ведет к гибели партию, то проблема сохранения единства теряет свой смысл.

Известно, что сам Ленин не останавливался перед тем, чтобы поставить своих оппонентов перед угрозой раскола, если он считал, что это будет полезно для утверждения верного по его мнению курса. Поэтому самая постановка вопроса — единство ради единства, в отрыве от вопроса о политическом курсе — несвойственна для Ленина. Понять это, значит понять, что не могло в этой ситуации исходить от Ленина предложение снять Сталина с должности генерального секретаря при одновременном расчищении дороги к власти Троцкому и его сторонникам, не устававшим твердить о том, что «кукушка уже прокуковала» гибель революции и пр. Это утверждение находит опору в текстах «Политического завещания», принадлежность которых Ленину надежно устанавливается, — серии диктовок и статей о реорганизации ЦК и ЦКК РКП(б), а также НК РКИ.

Против трактовки «Письма к съезду» именно как обращения Ленина к съезду говорит также и то, что содержащиеся в нем предложения, требовавшие быстрого решения, откладывались на неопределенно долгий срок — до съезда партии, который должен будет собраться после смерти Ленина.

Цель «Письма к съезду», заявленная его Автором, — повышение устойчивости ЦК и предотвращение угрозы раскола партии. Поэтому необходимо проанализировать как само предупреждение об опасностях, ожидаемых партию, так и меры, призванные предупредить их. Оказывается, что это позволяет серьезно продвинуться в деле уяснения не только существа этого документа, но и времени его создания и даже прояснения вопроса о его авторстве.

«Под устойчивостью Центрального Комитета... — пишет Автор «Письма», — я разумею меры против раскола**, поскольку такие меры вообще могут быть приняты». Причиной раскола партии могут быть «серьезнейшие разногласия в партии». Автор считает, что «основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут...»⁹⁵

Не просто понять Автора «характеристик», когда он говорит о причинах возможного раскола. Предложения Автора «Письма» уводят внимание съезда из сферы принципиальных политических вопросов. Они отмечены, но не конкретизированы. Съезд партии о них должен догадываться. При таком путаном указании на главный источник опасности раскола помощь от этого «Письма к съезду» в ее устранении в значительной мере обесценивается. Не спасает положение и указание Автора «Письма» на то, что он намерен остановиться только на вопросах личных качеств ряда руководителей ЦК партии. Ясности здесь оказывается гораздо меньше, чем принято считать. И, самое главное, даже в этой части Автор не дает решения проблемы, которую он подрядился решить.

Говоря об опасности раскола, он сопоставляет, с одной стороны, «серьезнейшие разногласия в партии», а с другой — отношения между Сталиным и Троцким. Если бы эти причины были просто поставлены рядом, то вопроса не возникало бы. Но отношения между Сталиным и Троцким, оказывается, составляют более половины опасности раскола. Проще говоря, отношения Сталина и Троцкого как фактор раскола перевешивают все «серьезнейшие разногласия в партии» вкупе со всеми другими мыслимыми причинами («меньшая» половина), способными породить раскол. В свете всего, что мы знаем о взглядах Ленина на проблему обеспечения единства партии, принять логику Автора как ленинскую невозможно.

Если серьезно ставить вопрос о предотвращении угрозы раскола, то нельзя обойти молчанием проблему «меньшей» половины. Что мы знаем от Автора об этой «меньшей половине» грозной опасности, о ее носителях? Практически ничего. А ведь половина, даже «меньшая», — это немало и очень серьезно. Без ее устранения проблема преодоления угрозы раскола полностью не решается, поскольку серьезное понижение опасности, исходящей от «большей половины» сразу превращает «меньшую» ее часть в новую «большую». Отсюда следует, что Автор «Письма к съезду» либо плохо продумал проблему и предложил съезду партии меры, не дающие ее решения, либо угроза раскола партии его не волновала. Судя по всему, верно последнее. Единственное, что достигалось предложенными им мерами, — устранение Сталина с высшей в политической системе должности. Но само по себе это устранение не могло гарантировать прекращения ни личной, ни принципиальной борьбы между Сталиным и Троцким. Правда, борьба эта стала бы протекать в условиях нового политического баланса сил, когда угрозу раскола определяла «меньшая половина».

Если проблема «меньшей половины» совсем не поставлена, то проблема «большей половины» — отношений Сталина и Троцкого — поставлена так, что многое оказалось непонятным для современников и остается непонятным и спорным для историков. В ее постановке много эмоциональных преувеличений, нарочитая неопределенность, размытость формулировок, что позволяет раздуть личный фактор, не просто привлечь к нему внимание, но замкнуть на нем всю проблему.

Из «Письма к съезду» совершенно неясно, что это за конфликт между Сталиным и Троцким, который ставит ЦК и партию на грань раскола. Судя по тексту «Письма к съезду», сам автор его о противоречиях Сталина и Троцкого не мог сказать ничего определенного. Раскол может произойти «внезапно», «по неосторожности», по «какой-нибудь неосторожности». Личные качества «способны ненароком (т.е. случайно, ненамеренно) привести к расколу», который «может наступить неожиданно»⁹⁶. Вот как! И это сказано после того, как отмечена угроза раскола от серьезнейших разногласий в партии?! Предложение снять угрозу раскола перемещением Сталина предполагает, что противостояние между ним и Троцким исчерпывалось личными отношениями и не было связано с «рядом острый противоречий», о который автор «характеристик» упомянул выше, никак не связав их с противостоянием Сталина и Троцкого. Что же это были за серьезные противоречия, разделявшие партию, в который Сталин и Троцкий не противостояли, или их противостояние в этих вопросах по своей способности дестабилизировать обстановку в ЦК уступало силе каких-то неопределенных конфликтов, вырастающих на почве личных отношений и не относящихся к политике? О чем же и как надо спорить за закрытыми дверями ЦК и Политбюро, чтобы «ненароком» создать угрозу раскола более серьезную, чем создают «серьезнейшие разногласия в партии»?! Об этом Автор «Письма к съезду» умалчивает.

Обоснование «непригодности» Сталина у него сводится исключительно к эмоциям и выражению сомнений: «я не уверен», что он «всегда достаточно осторожно...» и т.п.⁹⁷. Этот прием тоже необычен для Ленина, который всегда обстоятельно аргументировал свои предложения, касавшиеся крупнейших политических вопросов. И, кроме того, он никогда не «рубил сплеча», если не владел нужной информацией. Показательно письмо Ленина (22 марта 1922 г.) Молотову для Пленума ЦК, в котором он очень осторожно подходит к вопросу о своей способности сделать доклад на съезде: «Прошу Пленум ЦК назначить дополнительного докладчика от ЦК, ибо мой доклад слишком общ, затем я не абсолютно уверен, что смогу его сделать, а главное — от текущей работы Политбюро уже месяцами отстал»⁹⁸. А ведь доклад — не предложение съезду самому разбираться со сложнейшим организационно-политическим вопросом. Ясно, что Ленин в марте 1922 г. и Автор «Письма к съезду» демонстрируют совершенно разные подходы к оценке своих способностей и правомочности делать выводы и давать советы, для которых требовались знания «текущей работы». А у Ленина, как было показано выше, на руках не было материала, позволявшего негативно оценивать работу Сталина на должности генсека.

В традиционной историографии предпринимались попытки прояснить, что именно заставило Ленина изменить свое мнение о Сталине как генсеке, однако они неизбежно приводили к признанию того, что дать убедительный ответ на этот вопрос невозможно. В этом отношении интересна и показательна попытка, - предпринятая В.И. Старцевым. Не имея возможности документально обосновать знакомство Ленина с теми фактами, которые позволили бы отношения Сталина и Троцкого оценить как главную причину возможного раскола, он вынужден был признать, что в «характеристиках» Ленин исходил «из предположения (курсив наш. — B.C.) о существовании конфликта между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким». Впрочем, Старцев пытается найти способ уйти от этого, отнюдь не усиливающего традиционную историографию вывода, и заявляет: «Ленин не знал в то время главного: раскол в Политбюро между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким уже произошел». Для подтверждения факта раскола Старцев не нашел ничего лучшего, чем письмо членов Политбюро от 29 марта 1923 г. членам ЦК РКП(б), комментируя его таким образом: «Это письмо было уже первым (курсив наш. — B.C.) обвинительным актом против него» (т.е. Троцкого. — B.C.)⁹⁹. Но этот документ составлен тремя месяцами позднее времени создания «Письма к съезду» и через три недели после того, как Ленин утратил возможность вести какую бы то ни было работу! Поэтому он не может свидетельствовать о том, что в декабре 1922 г. в Политбюро уже произошел раскол, и даже о том, что Ленин предполагал, что он произойдет в ближайшее время. Да и не указывает это письмо на то, что раскол произошел по линии Троцкий — Сталин и что в нем виноват Сталин. И что это за «раскол» в Политбюро, если один Троцкий противостоит всем остальным членам Политбюро? Такой «раскол» в 1921—1922 гг., при Ленине, был постоянным явлением. Неудачная попытка Старцева фактически означает, что никакими более серьезными свидетельствами о расколе в Политбюро он не располагает. И неудивительно, даже Троцкий никогда не утверждал, что к концу 1922 г. их отношения со Сталиным ставили ЦК на грань раскола. Следовательно, и Троцкий фактически отвергает данное положение «характеристик».

Сталин участвовал в той борьбе с Троцким, которую вел Ленин. Вряд ли Ленин мог поставить это в вину Сталину. Не помогает и груз старых разногласий между Сталиным и Троцким. Они не создавали какой-либо проблемы, способной породить ситуацию, близкой к тем, которые прежде грозили расколами. В ходе политически наиболее тревожных дискуссий по вопросам образования СССР и монополии внешней торговли в октябре—декабре 1922 г. никакого противостояния или противоборства Сталина с Троцким не было. Некоторое обострение отношений между Сталиным и Троцким произошло только в середине — второй половине января 1923 г. в ходе их переписки по вопросу о реорганизации хозяйственного механизма и Госплана, в которой Сталин защищал от очередных нападок Троцкого ленинские принципы его организации. Затем, в феврале, отношения стали обостряться в ходе обсуждения вопросов национально-государственного строительства и тезисов доклада Троцкого о работе промышленности. Но Ленин об этом, судя по всему, уже не знал. Кроме того, эти противоречия никоим образом нельзя представить как «личные отношения» между Сталиным и Троцким и даже как их политические разногласия, так как против Троцкого выступило большинство членов Политбюро, и ЦК выступало если и не единым фронтом, то сплоченно.

Известно, что 25 января 1923 г. члены Политбюро при обсуждении статьи Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин» были крайне удивлены указанием в ней на опасность раскола, которая здесь была сформулирована иначе и много спокойней, чем в «Письме к съезду». Политбюро единодушно отреагировало на эту статью специальным письмом региональным партийным органам, в котором дезавуировали именно это положение статьи — об опасности раскола¹⁰⁰. Проект письма был написан Троцким и его подпись стоит под ним. Значит, он тоже был удивлен.

На XII съезде разные политические силы также говорили об угрозе раскола. Сторонники Ленина видели опасность раскола во влиянии враждебной стихии на некоторых членов партии, зарекомендовавших себя патентованными «судьями» и критиками партии. Развернутую критику им дал на съезде Каменев. Одновременно Сталин, Зиновьев, Бухарин акцентировали внимание съезда не на угрозе раскола, а на возросшем единстве партии¹⁰¹. С другой стороны, оппозиционеры, говоря об усилении угрозы раскола, связывали ее с существующим в партии режимом, ограничивающим демократические начала, который создавался по настоянию и при активном участии Ленина¹⁰². Но никто из них не указывал на опасность, исходящую от личных качеств Сталина или Троцкого, или от их противостояния. Естественно поэтому, что ни личные качества Сталина, ни устранение его с должности генсека никто не рассматривал как средство предотвращения раскола. Если Ленина считать Автором «Письма к съезду», то придется признать, что оппозиционеры проявили к Сталину большую лояльность, чем Ленин, что они не усматривали для себя со стороны Сталина той опасности, которой был обеспокоен Ленин, вдруг оказавшийся более рьяным защитником оппозиционеров, чем они сами. Ничто не дает оснований думать так. Все это говорит против ленинского авторства «Письма к съезду».

Так или иначе, но ни 24 декабря 1922 г., ни 4 января 1923 г., ни в конце января, ни в феврале, ни в марте, ни в апреле 1923 г. ни в личных, ни в политических отношениях Сталина и Троцкого не было ничего, что могло бы повлиять на устойчивость ЦК и поставить партию на грань внезапного раскола. Поскольку до XII съезда РКП(б) не существовало той проблемы, на которую Автор «Письма к съезду» указывает как на наиболее острую и тревожную, то это может означать, что оно было создано не ранее второй половины апреля 1923 г., то есть тогда, когда Ленин уже утратил всякую работоспособность. Отсюда вывод: во-первых, «Письмо к съезду» не могло возникнуть ранее XII съезда партии, и, во-вторых, Ленин не мог быть его автором.

Но и это еще не все. Предложенный Автором «Письма» способ преодоления угрозы раскола позволяет лучше понять причину столь своеобразной постановки вопроса о расколе и увидеть, что данный документ не только не являлся письмом к съезду, но и не мог им быть.

Автор «Письма к съезду» предлагает «обдумать способ перемещения» Сталина, однако обращение к съезду партии с данным предложением несообразно ни с Уставом РКП(б), ни с практикой партийного строительства. Зачем съезду обдумывать способ перемещения И.В. Сталина с должности генсека? Съезду не только не нужно этого делать, но этот вопрос он даже не может так ставить. Это невозможно уже потому, что прежний ЦК слагает перед съездом свои полномочия! Съезд избирал новый ЦК партии, который в соответствии с Уставом РКП (б) на своем пленарном заседании избирал Секретариат ЦК, в том числе генерального секретаря. Съезду достаточно не выбрать Сталина в состав ЦК или избрать такой состав ЦК, который ни за что не выберет Сталина генеральным секретарем. Или подвергнуть его такой критике, которая закроет ему перспективу снова занять эту должность. Или избрать в состав ЦК ряд кандидатур с более предпочтительными, чем у Сталина, качествами. Наконец, просто заявить, что он не желает его видеть на этой должности. Все это способы предотвращения избрания генсеком, но не способ перемещения его. Съезд может иметь много способов не допустить Сталина на эту должность, но никак не может обсуждать способ перемещения его с этой должности.

Предложение обсудить способ перемещения Сталина с должности генсека в обращении к съезду — бессмыслица. Не мог Ленин не знать этого. Допустить, что из-за болезни Ленин забыл такие элементарные положения Устава партии и политической практики, значит политически обесценить «Письмо к съезду».

Кто бы ни был автором «Письма к съезду», у нас нет оснований считать, что он был настолько не осведомлен в элементарных вопросах партийного строительства, чтобы ставить такую задачу перед съездом партии. Из сказанного следует вывод, что этот документ не мог быть письмом, адресованным съезду партии. В пользу этого вывода говорит и то, что в самом тексте «Письма к съезду» Автор не обращается ни к съезду, ни к его делегатам. Он обращается к «товарищам». И не факт, что под «товарищами» он разумеет именно делегатов съезда. Назван этот документ «Письмом к съезду» был позднее. По свидетельству Троцкого, когда этот текст был прислан в ЦК РКП(б) и передан Зиновьеву, т.е. в конце мая 1923 г., он не имел названия¹⁰³. Следовательно, нет решительно никаких оснований считать, что этот документ является обращением к съезду. Более того, можно с уверенностью говорить, что он не предназначался для съезда партии.

Может быть, этот документ был адресован Пленуму ЦК? Это предположение тоже придется отклонить. Пленум не обдумывает вопрос о способе перемещения. Способ известен, он один: снять с должности. Вопросы снятия и нового трудоустройства — разные вопросы. Не мог Ленин не понимать этого. То же надо сказать и о варианте обращения к Политбюро. Оно могло в предварительном порядке рассматривать вопрос об освобождении Сталина от должности генерального секретаря ЦК РКП(б), о его новой работе и предложить какой-то вариант Пленуму ЦК. Но и от этого предположения придется отказаться, так как способ перемещения все равно остается один — снятие с должности и назначение на другую работу. Вопрос нового назначения — это уж не способ перемещения. В рамках действовавшего механизма формирования ЦК и его органов требование обдумывать способ перемещения не имеет смысла.

Утверждать, что Ленин обращался с таким предложением к Пленуму ЦК  партии или Политбюро, значит навязывать ему мысль, что ЦК РКП (б) уже не мог справиться со Сталиным, что Пленуму надо было как-то исхитряться, чтобы избавиться от Сталина как генсека. Думать так нет никаких оснований.

Сказанное не означает, что в этом предложении вообще нет смысла. Смысл в такой постановке вопроса есть. Этот смысл обнаруживается только в том случае, если допустить, что Автор «Письма к съезду» пытался использовать неуставной путь. Нельзя не заметить, что сама формулировка этого предложения — «обсудить товарищам способ перемещения» Сталина — несет в себе некоторый элемент «конспиративности»: выдает стремление Автора к предварительному обсуждению каких-то шагов, не предусмотренных Уставом партии. Зачем? Видимо, для того, чтобы заранее рассчитать все ходы, продумать основные аргументы и таким образом подготовить вопрос для его обсуждения. Такая конспиративность исключает официальное обращение в ЦК и Политбюро. Она возможна только в обращении к какому-то кругу своих единомышленников вне рамок ЦК и Политбюро. Таким образом, эта формулировка говорит, что так называемое «Письмо к съезду» имеет смысл только как фракционный документ, как обращение к своим единомышленникам с предложением обсудить конкретные меры, направленные наустранение Сталина от главной должности в партии — с должности генерального секретаря ЦК.

Характер предложения позволяет предположить, что речь шла о подготовке борьбы не на съезде, а на Пленуме ЦК РКП(б), так как именно Пленум должен был и мог решать вопрос о Сталине как Генеральном секретаре. В этом случае «способ перемещения» — это вопрос тактики борьбы за голоса в ЦК, обсуждение мер, направленных на завоевание большинства за счет привлечения колеблющихся в поддержку своего предложения, на внесение раскола в ряды противника и т.д. Данная трактовка предложения обсудить способ перемещения Сталина вполне корреспондируется с теми выводами относительно предназначения «характеристик», к которым мы пришли выше.

В пользу этого вывода говорит и то, что Автор «Письма к съезду» совершенно не обеспокоен будущим Сталина как одного из двух выдающихся вождей, он не высказывает никаких советов относительно использования его качеств во благо партии и революции. Это непонятно, если предложение Автора действительно обусловлено интересами дела, а не фракционной борьбы. Напрашивается вывод, что главное для него не использование способностей Сталина, а устранение его как главного политического противника Троцкого, поэтому он безразличен к судьбе Сталина.

Подведем итог. Во-первых, «Письмо к съезду» не могло быть создано до XII съезда партии и, следовательно, не могло принадлежать Ленину. Во-вторых, «Письмо к съезду» не является обращением к съезду партии, ЦК или Политбюро ЦК РКП(б), оно является документом фракционной борьбы, происходящим из политических кругов, которые противостояли «старой большевистской гвардии» — сторонникам Ленина в ЦК и Политбюро. В этом смысле «ленинское» «Письмо к съезду» (оно же «Завещание» в узком смысле этого слова) — не более чем исторический фантом. Оно есть, но его нет. Этот текст скорее напоминает записи, наброски, проработки отдельных вопросов, частично для себя, частично для прочтения другими. Автора (или Авторов) их сейчас указать можно ориентировочно, через установление политических интересов, которые соответствуют оценкам и предложениям, содержащимся в «Письме к съезду». За этими интересами все отчетливее прорисовывается фигура Троцкого. Если наши выводы верны, то можно надеяться, что в указанный период в выступлениях оппозиционной части партии можно обнаружить такие оценки и предложения, которые отразились затем в «Письме к съезду».

* К XI съезду членов партии со стажем до 1917 г. было 2%, а 98% имели небольшой партийный стаж (Одиннадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень № 6. С. 26). В 1922 г. среди членов партии было с высшим образованием — 0,68%; со средним — 6,99%; с низшим — 80,11%; с домашним — 10,46%; неграмотных — 1,37% (Литвак К.Б. Партийные переписи и культурный уровень коммунистов в 20-е годы // Вопросы истории КПСС. 1991. № 2. С. 86). На XIII съезде Сталин констатировал низкий культурный уровень целых партийных организаций, ячеек, особенно на окраинах. До 60% членов партии политически неграмотны (Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 11).

** Под устойчивостью ЦК нельзя «разуметь» меры по предотвращению раскола. Явный логический сбой. Конечно, неудачную формулировку может допустить каждый, но не меньше оснований имеется и для иных версий. Например, что это след работы действительного автора текста (не Ленина), пытавшегося связать «характеристики» с проблемой раскола, затронутой (в совершенно ином плане) в письме Ленина к Сталину от 23 декабря. Таких сбоев в тексте «характеристик» много. Например: «Ставил ставку по отношению к их игре».

 

§ 5. ИСТОКИ ОСНОВНЫХ ОЦЕНОК И ПРЕДЛОЖЕНИЙ «ПИСЬМА К СЪЕЗДУ»

В историографии не предпринималось серьезных попыток установить документальные истоки тех или иных положений «Письма к съезду». Вера в ленинское авторство делала эту задачу неактуальной. Пожалуй, лишь В.И. Старцев обратил внимание на ленинскую записку Каменеву, Рыкову и Цурюпе (от 13 декабря 1922 г.), в которой он усмотрел прообраз будущего «Письма к съезду» на том основании, что в ней Ленин характеризует Каменева как более склонного к председательствованию и к формулированию каких-либо положений¹⁰⁴. Любопытно, но не доказательно. Подобный характеристик у Ленина много. Но, самое главное, сравнительный ряд, да и ракурс, под которым производится оценка, здесь совсем не те, что в «Письме к съезду».

Истоки идей, оценок и практических предложений, которые нашли в «Письме к съезду» свое выражение, впервые обнаруживаются в ряде выступлений накануне и в ходе XII съезда партии.

Перед съездом появилась анонимная брошюра, в которой утверждалось, что в ЦК господствуют групповые интересы, и содержалось требование убрать из ЦК Сталина, Зиновьева и Каменева¹⁰⁵. Объективно это означало предложение осуществить с помощью кадровый перемещений сторонников Ленина в руководстве партии такое радикальное изменение баланса политических сил, которое бы обеспечило антиленинским силам, в первую очередь Троцкому, руководящее положение. Подозрение падало на Н. Осинского, который в выступлении на XII съезде предлагал убрать Зиновьева из Политбюро¹⁰⁶. Так ли это, неизвестно, но на съезде Осинский занимал позицию, несколько отличную от автора брошюры — критику по адресу Зиновьева, выступавшего с политическим докладом ЦК, он сочетал с похвалами Сталину, который делал организационный отчет ЦК РКП(б). Он также отмежевался от предложения анонимного автора брошюры вывести из ЦК Сталина и Каменева, но предложил применить эту меру в отношении Зиновьева¹⁰⁷. Возможно, это был тактический прием, который был понят делегатами съезда. На это может указывать резкая реакция Сталина, заявившего в заключительном слове по орготчету на XII съезде РКП(б): «Я не могу, товарищи, пройти мимо той выходки Осинского, которую он допустил в отношении Зиновьева. Он похвалил тов. Сталина, похвалил Каменева и лягнул Зиновьева, решив, что пока достаточно отстранить одного, а потом дойдет очередь и до других. Он взял курс на разложение того ядра, которое создалось внутри ЦК за годы работы, с тем, чтобы постепенно, шаг за шагом, разложить все»¹⁰⁸. Любопытно, что в «Письме к съезду» мы видим тот же прием: автор критикует всех трех, но упор делает на одном — на Сталине. Разница — в направлении удара.

Примечательно, что, критикуя руководящую группу ЦК, никто не ссылался на авторитет Ленина, на какие-либо его высказывания и т.п. Интересно выступление В. Косиора — постоянного оппонента Ленина и сторонника Троцкого, вдруг начавшего расхваливать Ленина («признанный и уважаемый вождь», «гениальный ум и гениальный опыт»¹⁰⁹), всячески демонстрируя лояльность и политическую близость к нему. Но самое главное в его выступлении то, что в нем встречается та же постановка вопроса о единстве (расколе) партии, что и в «Письме к съезду», которая, как было показано выше, не имеет ничего общего с ленинской постановкой вопроса о расколе. Упрекнув Сталина за то, что он мало внимания уделил в своем докладе вопросу о единстве партии, а Зиновьева за то, что он вообще обошел эту тему, В. Косиор заявил: «Я считаю, что партийный съезд вправе заинтересоваться вопросом о том, есть ли у нас внутри партии и в наших руководящих партийных органах все необходимые условия для того, чтобы единство партии было на деле проведено. Мне кажется, товарищи, что таких условий внутри партии в  данный момент нет, или они имеются не в той степени, в которой это необходимо, чтобы партия действительно на деле сохраняла свое единство. Основной вопрос, по моему мнению, заключается в том, что руководящая группа Центрального Комитета (т.е. Сталин, Зиновьев и Каменев прежде всего. — B.C.) в своей организационной политике в значительной степени проводит групповую политику, — политику, которая, по моему мнению, сплошь да рядом не совпадает с интересами партии. Эта, товарищи, политика в первую голову проявляется в той организационной форме, в которой у нас происходит подбор и использование ответственных работников для советской и партийной работы... Эта организационная линия, на мой взгляд, порождает внутри партии совершенно ненужное недовольство, она создает атмосферу и почву для известных группировок, для мелочной групповой борьбы, которая не в интересах партии»¹¹⁰.

Итак, Сталин, Зиновьев и Каменев несут ответственность за угрозу раскола. Этот тезис находится в полном соответствии с «Письмом к съезду» и не находит аналогов в ленинских документах.

«Мне кажется, — продолжал В. Косиор, — что настоящее единство и предохранение партии от личных трений и влияний, о которых пишет тов. Ленин в своей первой статье*, возможны будут только тогда, когда мы изменим систему и способ подбора руководящих кадров нашей партии... Я не предлагаю партийному съезду пуститься в поиски нового состава ЦК. Для этого нет ни сил, ни возможности. Но если партсъезд не создаст настоящий барьер, который был бы достаточно самостоятельным, чтобы противостоять всякого рода личным влияниям, я уверен, это не будет в интересах единства партии. Только при этих условиях мы сумеем сохранить действительное единство партии»¹¹¹. Здесь проблема личных трений и влияний в ЦК представлена как причина возможности раскола и как проблема, которой должен заняться съезд партии. В «Письме к съезду» эта увязка проблемы замыкается на предложении съезду обдумать «способ» перемещения Сталина с должности генсека. В. Косиор пугает съезд и фактически ставит ультиматум — или делайте, как я сказал, или будет внутрипартийная борьба. В «Письме к съезду» данная позиция нашла более краткое и четкое выражение и к тому же выводится на более высокий уровень обобщения.

Нельзя не отметить и той характерной для Автора «Письма к съезду» неопределенности в указаниях на опасности: «Мне кажется», что нет условий для сохранения единства партии или они имеются «не в той степени, в какой необходимо». Руководящая группа, «по моему мнению, в значительной степени проводит групповую политику». Практика подбора кадров, «на мой взгляд», порождает «ненужное недовольство». «Мне кажется», что настоящее единство зависит от изменения «системы» и «способа» «подбора руководящих кадров» партии.

У В. Косиора, как и у Автора «Письма к съезду», все заслуживающие внимания причины возможного раскола находятся в руководстве партии. Как и Автор этого «Письма», он стремится к изменению баланса политических сил за счет изменения состава руководящих органов ЦК РКП (б). Точно так же он прикрывает это желание невнятными рассуждениями об опасности единства партии, исходящей от Сталина, Зиновьева и Каменева. В. Косиор утверждает, что та политическая линия, которую проводит «руководящая группа ЦК», создает условия для группировок** и чтобы изменить этот сложившийся по инициативе Ленина режим в партии, В. Косиор внес предложение отменить резолюцию X съезда партии о единстве¹¹². Его позиция имеет логическую перекличку с «Письмом к съезду» в том отношении, что В. Косиор, как и Автор «Письма к съезду», опасность для РКП(б) усматривает в деятельности сторонников Ленина и не связывает ее с политической позицией и деятельностью оппозиционеров. Наоборот, прекращение борьбы с ними В. Косиор и Автор расценивают как устранение главного фактора, грозящего расколом. Оба наиболее эффективное средство борьбы с этой угрозой усматривают в изменении состава руководства партии за счет устранения наиболее активныіх и авторитетный сторонников Ленина.

Совпадения позиций В. Косиора и Автора «Письма к съезду» очевидны. Столь же очевидно то, что взгляды В. Косиора противоречат тому подходу, тем оценкам и предложениям, которые имеются в последних письмах и статьях Ленина. У Ленина ослабление угрозы раскола связано с сохранением и развитием прежнего курса партийного строительства, сохранением ядра существующего партийного руководства. У В. Косиора — с их изменением***.

Но, может быть, В. Косиор был информирован о ленинском «Письме к съезду» и излагал ленинские мысли, не называя их автора? Предположим. Но это допущение надо еще доказать. А доказательств нет. Иногда утверждается, что «Письмо к съезду» стало известно руководителям партии сразу же (или вскоре) после того, как Ленин продиктовал его. При этом ссылаются на письмо Фотиевой Каменеву от 29 декабря 1922 г.¹¹³ Однако, во-первых, из этого письма явствует, что речь идет о диктовке 23 декабря, а во-вторых, как было показано выше, есть основания сомневаться в подлинности этого письма. Переписка членов и кандидатов в члены Политбюро, зафиксировавшая их реакцию на первое ознакомление с текстом «характеристик», говорит о том, что записи диктовок 24—25 декабря 1922 г. («характеристики») в конце мая 1923 г. для них были новы и неожиданны¹¹⁴. Поэтому более обоснованным представляется вывод, что в своем выступлении на XII съезде партии В. Косиор не обнародовал ленинские мысли, а высказывал свои. В. Косиор был не одинок в таких рассуждениях, просто в его выступлении эта проблема была поставлена более полно и ясно, чем у других.

Условия, потребовавшие от оппозиции развертывания открытой борьбы за устранение Сталина с должности генерального секретаря, сформировались только после XII съезда, который, несмотря на его критику в «статье» «К вопросу о национальностях или об "автономизации"», поддержал Сталина. Через съезд состав руководящей группы в ЦК изменить не удалось. Можно было попробовать решить тот вопрос через Пленум ЦК. Но для этого вопрос должен был быть соответствующим образом подготовлен. Вот здесь задача обсуждения «способа перемещения Сталина», которую Автор «Письма к съезду» поставил перед «товарищами», оказывалась и к месту, и ко времени. На это же, возможно, указывает и то, что именно на XII съезде партии впервые во всеуслышание в выступлениях Зиновьева и Мдивани прозвучали те упреки, которые вошли в число важнейших положений «Письма к съезду».

Выступая на XII съезде с политическом отчетом ЦК партии, Зиновьев заявил: «Вы должны знать, что самым опасным является не тот меньшевик, который с физической смертью Мартова и с политической смертью Дана пошел к Ивановичу, а опасен тот, кто хочет прикрыться нашей партией, который ходит вокруг да около партии и говорит, что и с уставом, и с программой он совсем согласен, но хочет "только" немножечко пересмотреть крестьянский вопрос, чуть-чуть изменить положение в национальном вопросе, пытаясь в той же форме протащить великодержавный шовинизм и хоть немножко насчет диктатуры пролетариата пересмотреть»¹¹⁵. Многие могли принять этот упрек на свой счет, и Троцкий был в их числе не последним.

Это было сказано Зиновьевым в конце апреля, а через месяц, в конце мая 1923 г., Крупская принесла в ЦК «характеристики», в которых Троцкий берется под защиту как раз в связи с подобным (или, возможно, именно этим) обвинением. Именем Ленина его небольшевизм ему прощается, а недостаточно твердый большевизм Зиновьева выставляется в качестве недостатка, о котором нельзя забывать. Возможно, именно из-за этого высказывания на XII съезде партии Зиновьев и удостоился «чести» подвергнуться «характеристике» в «Письме к съезду». В этом случае становится понятной и тесная увязка его характеристики с характеристикой Троцкого.

Возможно, в этой истории кроется ответ на загадку, которая имеется в тексте «характеристик», о которой говорилось выше: «октябрьский эпизод» ставится в упрек кому-то одному, а далее называются две фамилии — Зиновьев и Каменев. Открытый вызов, брошенный Зиновьевым Троцкому, позволяет предположить, что «октябрьский эпизод» был напомнен именно Зиновьеву. И лишь позднее, в ходе торопливого редактирования текста, появилась фамилия Каменева — компаньона Зиновьева по той истории, а с ней — видимое ныне противоречие текста.

Еще одно важное положение «Письма к съезду» на XII съезде прозвучало в выступлении Мдивани. Он поднял вопрос о необходимости учитывать различие того впечатления, которое производят меры, предпринимаемые ЦК партии, на членов партии и беспартийных. Причем он связал эту проблему с деятельностью Сталина, точно так же как и Автор «Письма к съезду». Критикуя Сталина за проведение политики с помощью кадровых перестановок и, в частности, отзыва из Грузии некоторых противников образования СССР, он сказал: «Одно дело наши личные ощущения, одно дело отношение к этим переброскам партии и нашей организации, а другое дело отношение к этим переброскам той самой беспартийной массы»¹¹⁶. Смысл сказанного: меры Сталина, мы, коммунисты, как-нибудь перенесем, но на отношение беспартийной массы к партии они сказываются самым отрицательным образом. Эта мысль в «Письме к съезду» отличается только более общей постановкой вопроса и сопровождается требованием «переместить» Сталина с должности генсека.

Создается впечатление, что Автор «Письма к съезду» внимательно изучил стенограмму XII съезда партии на предмет того, что можно из нее почерпнуть для критики членов ленинского большинства в Политбюро, и изложил содержание этих выступлений, соответствующим образом интерпретировав их и придав им форму размышлений Ленина.

Аналогичные «переклички» встречаются и в других документах того же времени.

Упрек в недостаточной вежливости и в грубости, содержащийся в «характеристиках», почти дословно перекликается с текстом письма Крупской Каменеву, датированным 23 декабря 1922 г., в котором излагалась версия конфликта Сталина и Крупской и Сталин обвинялся в грубости. Выше говорилось об источниковедческих проблемах, связанный с этим письмом, в частности, отмечалось, что подлинность его подвергается сомнению. Важно то, что самый факт конфликта вне зависимости от времени создания письма и точности изложения в нем событий мог породить у Крупской определенные оценки Сталина (в частности, обвинение в грубости), которые могли послужить основой соответствующих оценок в «Письме к съезду». Перекличка очевидна. Достаточно сравнить, что писали Крупская и Автор «Письма к съезду». Крупская: Сталин допустил «по отношению ко мне грубейшую выходку», «я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова», «прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз», Сталин «позволяет себе грозить», он виновен в «глупой склоке»¹¹⁷. Автор «Письма к съезду» откликается эхом: «Сталин слишком груб», генеральный секретарь должен быть более терпим, более лоялен, вежлив, более внимателен к товарищам и т.д.¹¹⁸ Очевидное созвучие двух документов позволяет сделать предположение о наличии внутренней связи между ними, а также о том, что Автор «Письма к съезду» заимствовал оценки Крупской из ее письма или рассказа. Впрочем, есть и различия: у Крупской речь идет о недопустимости грубости к товарищам-партийцам, а у Автора «Письма к съезду» — к беспартийным, точно так, как у Мдивани.

О некоторой причастности Троцкого к тем оценкам, которые встречаются в «Письме к съезду», имеется его собственное признание. Существует несколько версий рассказа Троцкого о своей беседе с Лениным в последние месяцы 1922 г. по поводу борьбы против бюрократизма, которые были проанализированы выше. В январе 1923 г. он описал ее так, что очевидна противоположность их позиции в этом вопросе, и слова, сказанные Лениным, никоим образом не соотносятся с «Письмом к съезду»¹¹⁹. Иное дело версия рассказа, относящаяся к октябрю 1923 г. Здесь Ленин уже говорит в полном согласии с Автором «Письма к съезду». Если принимать версию ленинского авторства «Письма к съезду», то эту метаморфозу следует объяснить. Так, Ленин у Троцкого говорит уже следующее: «Да, бюрократизм у нас чудовищный... я ужаснулся после возвращения к работе». Все надежды, естественно, возлагает на Троцкого: «Вы... сможете перетряхнуть аппарат». «Я ответил, что имею в виду не только государственный бюрократизм, но и партийный; что суть всех трудностей состоит в сочетании двух аппаратов (партийного и государственного. — B.C.) и во взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг иерархии партийных секретарей. Ленин слушал напряженно и подтверждал мои мысли... Чуть подумав, Ленин поставил вопрос ребром: "Вы, значит, предлагаете открытую борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК?" Я рассмеялся от неожиданности. Оргбюро ЦК означало самое сосредоточение сталинского аппарата. — Пожалуй, выходит так. — Ну, что ж, — продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, — я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности. — С хорошим человеком лестно заключить хороший блок, ответил я. — Мы условились встретиться снова через некоторое время. Ленин предлагал обдумать организационную сторону дела. Он намечал создание при ЦК комиссии по борьбе с бюрократизмом. Мы оба должны были войти в нее. По существу эта комиссия должна была стать рычагом для разрушения сталинской фракции, как позвоночника бюрократизма, и для создания таких условий в партии, которые дали бы мне возможность стать заместителем Ленина, по его мысли: преемником на посту председателя совнаркома»¹²⁰.

Выше было показано, что рассказанная Троцким история — миф. Следовательно, Ленин не мог выступать в качестве соавтора тех идей, о которых рассказывает Троцкий.

Итак Л.Д. Троцкий заявляет, что он как минимум является идейным соавтором «характеристик» И.В. Сталина и предложения о его «перемещении» с поста генерального секретаря! Получается, что причастность Ленина к этим предложениям не доказана, а причастность Троцкого признается им самим.

Чтобы исключить неправильное толкование слов о заговоре с участием Ленина, он подкрепляет их заверением, что «факт» и «содержание» «составляют неоспоримый и никем не оспоренный эпизод истории партии»¹²¹. Что говорить, трудно оспаривать то, чего не было. Но попробуем. Во-первых, нам неизвестны документы, подтверждающие и «факт», и «содержание». Единственное, что может претендовать на эту роль, — это «Письмо к съезду», ленинское авторство которого нельзя считать доказанным. Рассказ записан в октябре 1923 г., но когда возникла основа изложенной в нем версии, неизвестно. Ясно, что не раньше января. Не исключено, что в середине апреля — июле 1923 г., когда активно обсуждались проблемы, составившие главное содержание «Письма к съезду», до того момента, когда в конце мая 1923 г.

Крупская принесла «характеристики» и в политический обиход было введено «добавление» к ним (которое тогда называлось «Письмом Ильича о секретаре»). На позднее (летнее) происхождение этой версии, возможно, указывает то, что в ней упор сделан не на должности генерального секретаря, а на Оргбюро, вокруг которого развернулась борьба именно летом 1923 г. («пещерное совещание» — о нем речь пойдет ниже).

Оборот «ценнейший и крупнейший», использованный в характеристике Бухарина, встречается в письме Ленина членам Политбюро от 17 марта 1922 г., где это выражение использовано применительно к Радеку и Сосновскому¹²². Этот факт, между прочим, говорит о том, что никакой небывало сверхвысокой оценки положения Бухарина в партии в этой фразе нет. Конечно, если Ленин был автором, то он мог использовать это выражение для характеристики Бухарина, но поскольку его авторство не доказано, мы вправе предположить, что Автор «Письма к съезду» мог использовать эту ленинскую оценку.

Итак, в период подготовки XII съезда РКП (б) и на самом съезде в выступлениях оппозиционеров был сформулирован ряд политически важных положений, которые одновременно являются центральными и в «Письме к съезду». От авторов анонимной брошюры и выступления Осинского идут предложения удалить из ЦК Сталина, Зиновьева и Каменева, т.е. «руководящую группу ЦК». От В. Косиора идет, во-первых, стремление представить деятельность «руководящих партийных органов», «тройки» и «секретариата» (значит, и Сталина) как фактора, грозящего расколом партии; во-вторых, акцентирование внимания съезда на отношениях внутри ЦК между этой «руководящей группой» и другими его членами как фактора раскола; в-третьих, указание на необходимость найти «способ» предотвращения этой угрозы за счет кадровых перемещений в ЦК; в-четвертых, на противопоставлении интересов «руководящей группы ЦК» и интересов партии; в-пятых, на необходимость съезду партии взять на себя задачу предотвращения угрозы раскола из-за «руководящей группы ЦК». От Зиновьева идет тема обвинения Троцкого в небольшевизме (фактически в меньшевизме). От Мдивани — указание на то, что некоторые меры в области партийного строительства, терпимые членами партии, оказывают недопустимое негативное влияние на беспартийных. От Крупской — обвинения Сталина в грубости. От Троцкого — упрек в злоупотреблении властью и неумении осторожно пользоваться ею.

Таким образом, вся совокупность идей, оценок, предложений, которые составляют содержание «Письма к съезду», существовала накануне того времени, когда «характеристики», а вскоре и «добавление» к ним впервые поступили в ЦК. Обращает на себя внимание также то обстоятельство, что если в диктовке 24 декабря выписаны «волчьи билеты» Сталину, Зиновьеву и Каменеву, а из всех недостатков Сталина, то указан только один — недостаточно осторожное пользование «необъятной властью», то диктовка 4 января 1923 г. посвящена только Сталину и именно в ней, кроме этого недостатка, указаны и другие. Получается, что «характеристики» (диктовки 24—25 декабря) больше перекликаются с анонимной брошюрой, с выступлениями оппозиционеров на XII съезде партии (угроза раскола, критика «руководящей группы ЦК»), а также с заявлением Зиновьева относительно опасности, исходящей от меньшевиков, обретающихся в руководстве партии. А «добавление» к ним больше перекликается с обстоятельствами конфликта Сталина и Крупской, выступлением Мдивани на XII съезде.

В пользу того, что во время работы XII съезда Крупская еще не располагала «Письмом к съезду», говорит то обстоятельство, что она, будучи якобы распорядительницей этого письма, не использовала его на съезде. Даже не намекнула на него, не ознакомила делегатов с его содержанием как с собственными мыслями, если не хотела или не могла открывать тайну Ленина. В любом случае ее партийный долг состоял в активном участии в обсуждении этой проблемы, если она знала мнение Ленина и разделяла его. Но она промолчала. Думать, что Крупская пренебрегла такой возможностью, а ожидала смерти Ленина, нет никаких оснований, поскольку вскоре после XII съезда она передала «характеристики» в ЦК партии, никак не оговаривая ни запрета, ни какой бы то ни было воли Ленина относительно них. Причина ее молчания кроется, очевидно, в другом — в дни работы XII съезда РКП(б) «Письма к съезду» в ее распоряжении еще не было. Не было потому, что его еще не существовало в природе. Оно появилось позднее.

* Речь может идти только о статье «Как нам реорганизовать Рабкрин», но там этого тезиса нет!

** По собственному признанию он уже давно состоял в одной из них.

*** Противников у В. Косиора на съезде оказалось достаточно. Ему аргументировано возражали М.Е. Урываев и Г.Я. Беленький, а также бывший троцкист Е.О. Бумажный (Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. 17—25 апреля 1923 г. С. 98, 100, 107, 109—110).

Примечания:

¹ Ленин В.И Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.

² Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 62—63, 180.

³ Там же. С. 150-152.

⁴ РГАСПИ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 57. Л. 183-183 об., 186.

 ⁵ XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 18—31 декабря 1925 г. Стенограф, отчет. М.; Л., 1926. С. 601.

⁶ См.: Сталин ИВ. Соч. Т. 10. С. 165.

⁷ Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 192.

⁸ Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 180.

⁹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 346.

¹⁰ Там же. С. 345.

¹¹ Плимак Е.Г. Политическое завещание В.И. Ленина. Истоки, сущность, выполнение. Изд. 2-е. М., 1989. С. 26.

¹² Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 179; 1991. № 3. С. 213; Васецкий НА Троцкий. Опыт политической биографии. М., 1992. С. 142—150.

¹³ РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 298. Л. 1, 6; Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 189-190.

¹⁴ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.

¹⁵ Иванов В.М., Шмелев А.Н. Ленинизм и идейно-политический разгром троцкизма. Л., 1970. С. 130.

¹⁶ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.

¹⁷ Там же. С. 344.

¹⁸ Волкогонов Д.А. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 10.

¹⁹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345—346.

²⁰ Там же. С. 245.

²¹ См.: Волкогонов ДА. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 68—69, 70.

²² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 55; Т. 45. С. 84, 142, 143, 333-337; Т. 52. С. 122.

²³ Там же. Т. 42. С. 296.

²⁴ Там же. Т. 36. С. 305.

²⁵ Там же. Т. 42. С. 288.

²⁶ Там же. С. 296.

²⁷ Там же. Т. 45. С. 246.

²⁸ Радзинский Э.С. Сталин. М., 1997. С. 222, 224.

²⁹ Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 174; 1991. № 8. С. 166-168.

³⁰ Там же. 1991. №8. С. 177.

³¹ Там же. С. 172, 176.

³² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 245—246.

³³ Троцкий Л. Завещание Ленина //Троцкий Л. Портреты революционеров. С. 279.

³⁴ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 245.

³⁵ Там же.

³⁶ Там же. С. 350.

³⁷ Старцев В.И. Политические руководители Советского государства в 1922 — начале 1923 года // История СССР. 1988. № 5. С. 114.

³⁸ Троцкий Л. Завещание Ленина. С. 270.

³⁹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 387.

⁴⁰ Троцкий Л.Д. Завещание Ленина. С. 283.

⁴¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 327-328, 672.

⁴² Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 191.

⁴³ См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 327, 594; Известия ЦК КПСС. 1989. № 2 С. 202, 204, 205, 208; № 3. С. 178-180; № 4. С. 175, 179, 185; № 12. С. 192; № 3. С. 204, 205.

⁴⁴ Вопросы истории КПСС. 1991. № 9. С. 44-45.

⁴⁵ Архив Троцкого. Т. 1. С. 89.

⁴⁶ Вопросы истории КПСС. 1991. № 9. С.* 44-45.

⁴⁷ Известия ЦККПСС. 1989. № 12. С. 192.

⁴⁸ Там же. С. 190, 191.

⁴⁹ Там же. С. 192.

⁵⁰ РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 17. Л. 1; Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 190, 191.

⁵¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 674—675.

⁵² Известия ЦККПСС. 1989. № 12. С. 196, 198.

⁵³ Там же. С. 198.

⁵⁴ Сто сорок бесед с Молотовым. С. 212—213.

⁵⁵ Известия ЦККПСС. 1989. № 12. С. 193; Волкогонов Д.А. Ленин... Т. 2. С. 373-375.

⁵⁶ Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 196.

⁵⁷ Там же. С. 198.

⁵⁸ Там же. 1990. №9. С. 151.

⁵⁹ РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 246. IV вып. С. 45—46; Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 541; Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 2. С. 220; Он же. Сталинская школа фальсификаций. Поправки и дополнения к литературе эпигонов. С. 83; Известия ЦК КПСС. 199а № 9. С. 162-163.

⁶⁰ Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1990. С. 42—43.

⁶¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 476-477.

⁶² Сто сорок бесед с Молотовым. С. 212.

⁶³ Известия ЦК КПСС. 1991. № 6. С. 193.

⁶⁴ РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 332. Л. 5.

⁶⁵ Сто сорок бесед с Молотовым. С. 212.

⁶⁶ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329—330.

⁶⁷ См.: Волкогонов ДА. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 342; Он же. Политический портрет. М., 1991. Кн. 1. С. 144; Куманев В.А., Куликова И.С. Противостояние: Крупская — Сталин. С. 28; Такер Р. Сталин. Путь к власти. С. 250—251, 252.

⁶⁸ РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26004. Л. 1-3.

⁶⁹ Там же. Л. 4.

⁷⁰ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 486.

⁷¹ См.: Куманев ВА, Куликова И.С. Противостояние: Крупская — Сталин. С. 27; Стенографистка Ильича // Сов. культура. 1989. 21 января.

⁷² Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199.

⁷³ Кентавр. 1991. Октябрь—декабрь. С. 108—109.

⁷⁴ Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 193; подлинник - РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26004. Л. 3-5.

⁷⁵ РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26004. Л. 6.

⁷⁶ Волкогонов ДА. Ленин... Кн. 2. С. 384—385.

⁷⁷ Там же. С. 374-375.

⁷⁸ РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26004. Л. 3-5.

⁷⁹ Известия ЦК КПСС. 1989. Ne 12. С. 193.

⁸⁰ Волкогонов ДА Ленин... Кн. 2. С. 343.

⁸¹ Известия ЦК КПСС. 199а № 9. С. 151.

⁸² Кентавр. 1991. Октябрь-декабрь. С. 112.

⁸³ ВалкогоновДА Ленин... Кн. 2. С. 349—35а

⁸⁴ Цит. по: Там же. С. 347.

⁸⁵ Цит. по: Там же. С. 346—347. Копия документа см. на вклейке между с. 384—385:

⁸⁶ РГАСПИ. Ф: 17. Оп. 2. Д. 246. IV вып. С. 105:

⁸⁷ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С: 401.

⁸⁸ Там же. Т. 45. С. 122.

⁸⁹ Там же. С. 18, 19, 95-96.

⁹⁰ Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 385—387:

⁹¹ Одиннадцатый съезд РКП(б). Стенограф, отчет. С. 366—367.

⁹² Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 385—387:

⁹³ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 20.

⁹⁴ Там же. С. 343.

⁹⁵ Там же. С. 344-345.

⁹⁶ Там же. С. 344, 345, 347.

⁹⁷ Там же. С. 345.

⁹⁸ Там же. С. 62.

⁹⁹ Старцев В.И. Политические руководители Советского государства в 1922 — начале 1923 года //  История СССР. 1988. № 5. С. 119, 121.

¹⁰⁰ Известия ЦК КПСС. 1989. № 11. С. 179-180.

¹⁰¹ Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 235; Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 172.

¹⁰² Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 105—106.

¹⁰³ Архив Троцкого. Т: 1: С. 73.

¹⁰⁴ Старцев В.И. Политические руководители Советского государства в 1922 — начале 1923 года. С. 110

¹⁰⁵ Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 122, 136, 139.

¹⁰⁶ Там же. С. 122, 137.

¹⁰⁷ Там же. С. 121-122.

¹⁰⁸ Сталин ИВ. Соч. Т. 5. С. 227.

¹⁰⁹ Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 94.

¹¹⁰ Там же. С. 92-93.

¹¹¹ Там же. С. 95.

¹¹² Там же. С. 94.

¹¹³ Известия ЦК КПСС. 1990: № 1. С. 157.

¹¹⁴ Архив Троцкого. Т: 1: С: 56:

¹¹⁵ Двенадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенограф, отчет. С. 47.

¹¹⁶ Там же. С. 151.

¹¹⁷ Известия ЦК КПСС. 1989. N? 12. С. 192.

¹¹⁸ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 346.

¹¹⁹ Архив Троцкого: Т: 1: С: 10-11:

¹²⁰ Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 2. С. 215—217.

¹²¹ Троцкий Л. Завещание Ленина. С. 277.

¹²² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 50: