Правда о религии в России

1942г.

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

НИКОЛАЙ (ЯРУШЕВИЧ), митрополит Киевский и Галицкий;

профессор книговедения, прихожанин кафедрального Богоявленского собора г. Москвы ГРИГОРИЙ ПЕТРОВИЧ ГЕОРГИЕВСКИЙ;

протоиерей Николо-Кузнецкой церкви г. Москвы АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ СМИРНОВ.

*

ВЕЛИКА ЕСТЬ ИСТИНА И ПРЕМОГАЕТ
(2 кн. Ездры 4.4.)

Патриарший Местоблюститель Блаженнейший СЕРГИЙ, Митрополит Московский и Коломенский

ЭТА книга есть ответ прежде всего на «крестовый поход» фашистов, предпринятый ими якобы ради «освобождения» нашего народа и нашей Православной Церкви от большевиков. Но вместе с тем книга отвечает и на общий вопрос: признает ли наша Церковь себя гонимой большевиками и просит ли кого об освобождении от таких гонений?

Для тех, кто убежден в наличии гонений, линия поведения, принятая нашей Церковью в отношении фашистского нашествия, конечно, должна казаться вынужденной и не соответствующей внутренним чаяниям Церкви, а молитва о победе Красной Армии может казаться лишь отбыванием повинности, проформой, иначе говоря, одним из доказательств несвободы Церкви даже в стенах храма.

Не будем замалчивать, что для известных людей, живущих корыстными, эгоистическими интересами, а не интересами Церкви, смотрящих на вещи пристрастно, более приемлема неискренность, чем искренность в поведении Церкви относительно советского строя, в частности в вопросе о молитвенной и иной помощи красному фронту. Они охотно простят нам лицемерие в этом деле, но приходят в ярость, когда замечают, что мы и думаем в душе то, что говорим.

Даже и теперь, в 25-й год после революции, можно встретить кое-где такие настроения, о прежних же годах и говорить нечего. Известно, что тема о гонениях на религию в России и прежде не сходила со страниц заграничной враждебной прессы, а в прессе церковно-эмигрантской остается лейтмотивом и доселе. При этом имеются в виду не какие-нибудь эксцессы, неизбежные при всяком массовом восстании, а предполагаются официальные систематические меры советской власти к истреблению верующих и в особенности духовенства. Эмигрантская пресса без стеснения проводила параллель между гонениями первых веков христианства и современными «гонениями» в России. Наиболее озлобленные публицисты не уставали выдумывать всяческие небылицы. Например, помнится напечатанный в карловчанской газете рассказ, как большевики настигли где-то около железной дороги странствующего пешком епископа Андрея Ухтомского и расстреляли его на месте: так он и упал на рельсы «с котомочкой за плечами». А «расстрелянный» еще много лет потом благополучно здравствовал и занимал епархию. Или, например, в самое недавнее время один из непримиримейших карловчан, известный епископ Виталий, оповестил в Америке, что большевиками «замучен» архиепископ Острожский Симон во время занятия Красной Армией западных областей Украины, и вдруг в Америке вскоре узнают, что «замученный» архиепископ Симон попрежнему здравствует. Значит, не всегда можно рекомендовать к руководству благочестивую сентенцию «ложь — конь во спасение».

В связи со всем этим позволительно поставить вопрос: что же заставляет эмигрантских агитаторов переходить на зыбкую почву вымыслов, которым они и сами, конечно, не верят и которые всегда могут быть разоблачены? Заставляет их горькая необходимость приноровляться к понятиям о гонении, которыми живет простой православный народ, прежде всего прикарпатский, где поблизости осели наши карловчане.

Церковная буржуазия видит гонение, главным образом, в отказе государства от векового своего союза с Церковью, в итоге чего Церковь, точнее церковные учреждения (например, монастыри), и духовенство, как сословие или профессия, лишились некоторых прав: владения землей и коммерческими предприятиями, разных сословных привилегий, сравнительно с простым народом», и т. п.

Между тем, простой православный народ, слыша в Евангелии наставлении Христовы апостолам, читая послания апостола Павла или житие какого-нибудь героя христианства вроде святого Иоанна Златоуста, склонен видеть в происшедшей перемене не гонение, а скорее возвращение к апостольским временам, когда Церковь и ее служители шли именно своим настоящим путем, к какому они и призваны Христом, когда они смотрели на свое служение не как на профессию среди других житейских профессий, доставлявшую им средства к жизни, а как на следование призванию Христову.

На этот овеянный народным идеалом, освященный наивысшими преданиями Православной Церкви и в то же время наиболее духовно плодотворный путь служения спасению людей наша Патриаршая Церковь и пытается стать и к тому же призывает и своих служителей.

Численно Церковь понесла за время после революции большие потери. С отделением Церкви от государства сняты были всякие преграды, искусственно задерживавшие людей в составе Церкви, и все номинальные церковники от нас ушли.

При этом роковое значение имела вековая у нас привычка видеть православие до неразрывности сплетенным с царской властью. У Максима Горького в описании 9 января в Петербурге («Жизнь Клима Самгина») даны яркие примеры того, как доселе крепкие приверженцы православия, разочаровавшись в царе, прямо переходили к безбожию. Да и теперь подчас можно встретить людей, искренне недоумевающих, какая у нас может быть речь о вере православной, когда от царя мы отказались.

С другой стороны, те, кто не хотел отказаться от царской власти, не могли оставаться в Церкви, которая готова была обойтись без царя и не имела ничего против советской власти. Отсюда явились разные эмигрантские расколы, увлекшие из Церкви едва не всю нашу церковную эмиграцию. Одновременно с ними и, очень может быть, под их активным влиянием отделились от нас и некоторые центробежные группы в пределах России: иоанниты-иосифляне, викторовцы, даниловцы и просто наши оппозиционеры, не мирившиеся с молитвой за советскую власть и вообще с краснотой, как они называли, нашей ориентации.

На левом фланге стоят расколы уже революционного происхождения, воспользовавшиеся открывшейся свободой не считаться с правилами и традициями Церкви и устраивать свою личную и профессиональную жизнь по своему усмотрению. Таковы обновленцы, отчасти григорьевцы. Сюда же нужно отнести и авантюрную деятельность Андрея Ухтомского, вообразившего себя чем-то вроде мессии старообрядчества, отчасти как будто из раздражения на центральную церковную власть.

Наконец, явились просто любители самочиния и всяких разделений, побуждаемые к тому иногда личными соображениями; эти пользуются, главным образом, тем, что, при действующей в государстве полной свободе вероисповедания, нарушения церковной дисциплины государством не наказуются. Например, один очень видный архиерей отошел от нас из-за того, что состав тогдашнего Синода казался ему не внушающим доверия.

Одним словом, в нашей Церкви воцарился невообразимый хаос, напоминавший состояние Вселенской Церкви во времена арианских смут, как оно описывается у Василия Великого. Стоя пред таким, казалось неминуемым, крушением всей Русской Церкви, наша Патриархия не могла рассчитывать на защиту или помощь со)вне, да и принципиально не искала такой помощи. Церкви-сестры могли нам только сочувствовать, притом, не имея точных сведений о наших церковных делах, иногда не знали хорошенько, куда именно направить им свое сочувствие. В своей внешней обстановке беспомощности мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились.

Смеем это сказать, несмотря на все несовершенство нашего управления. Наша Русская Церковь не была увлечена и coкрушена вихрем всего происходящего. Она сохранила ясным свое каноническое сознание, а вместе с этим и канонически-законное возглавление, то есть благодатную преемственность от Вселенской Церкви и свое законное место в хоре православных автокефальных Церквей.

Линия поведения нашей Русской Церкви в отношении фашистского «крестового похода» определяется просто.

Фашистский «крестовый поход» уже разразился над нашей страною; уже заливает ее кровью; оскверняет наши святыни; разрушает исторические памятники; изощряется в злодеяниях над безоружным населением, о чем достаточно подробно говорится в настоящей книге. Ясно, что мы, представители Русской Церкви, даже и на мгновение не можем допустить мысли о возможности принять из рук врага какие-либо льготы или выгоды. Совсем не пастырь тот, кто, видя грядущего волка и уже терзающего церковное стадо,' будет в душе лелеять мысль об устройстве личных дел. Ясно, что Церковь раз навсегда должна соединить свою судьбу с судьбою паствы на жизнь и на смерть. И это она делает не из лукавого расчета, что победа обеспечена за нашей страной, а во исполнение лежащего на ней долга, как мать, видящая смысл жизни в спасении ее детей. Ведь и при союзе с государством церковники говорили, что Церковь молится за государственную власть не в надежде на выгоду, а во исполнение своего долга, указанного волею Божиею (известный митрополит Московский Филарет). Такова и есть позиция нашей Патриаршей Русской Церкви в отличие от всяких отщепенцев и отщепенствующих за границей и дома.

Например, в Америке представитель нашей Патриархии преосвященный митрополит Алеутский и Северо-Американский Вениамин Федченков, нимало не колеблясь, отдал свое имя и свои силы движению в пользу американской помощи России. Он обратился к православному населению Америки с посланием, которое приводится в настоящей книге; он участвует в комитетах по сбору пожертвований; разъезжает по городам; выступает с проповедями в церквах, с речами на публичных собраниях и т. п.

Между тем, феофиловцы (американская разновидность карловацких раскольников) сочли момент подходящим, чтобы бросить лишний камень в благоприятное нам американское движение: от имени архиерейского собора они демонстративно обратились к Рузвельту с просьбой потребовать, чтобы в России была восстановлена «свобода религии», что для них означает привилегированное для духовенства положение.

Значит, как будто не прочь они и от помощи, но за приличное вознаграждение.

Европейские карловчане и совсем поступили на службу к Гитлеру; молятся за него по своим церквам; с помощью германских властей подчинили себе своих соперников — сторонников митрополита Евлогия.

Печально, конечно, упоминать о таких уклонениях в среде наших русских людей, хотя бы и раскольников, но утешительно то, что наша Патриаршая Церковь в своей позиции против фашизма отнюдь не одинока. Доходят сведения о низложении фашистами некоторых православных предстоятелей именно за несочувствие фашизму или противление ему.

Удалены, говорят, митрополит Афинский Хрисанф, Патриарх Сербский Гавриил, впал в немилость фашистских властей и митрополит Болгарский Стефан и другие. Приводимые в книге телеграммы Блаженнейших Патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского говорят об их солидарности с нами, об их стремлении ободрить нас в нашей борьбе.

Древний православный Восток, а с ним и весь православный мир вместе с нами содрогается пред ужасами фашистского нашествия, вместе с нами благословляет самоотверженные подвиги нашей русской армии и вместе с нами прилежно молится о нашей конечной победе над полчищами фашизма.

Такая общая единодушная молитва почти всех православных Церквей, способная, кажется, привести все в движение (Деян., 4, 31), непоколебимо утверждает в нас уверенность в неизбежной победе света над тьмою, правого дела над диким произволом и насилием, Христова креста над фашистской свастикой, что и да даст нам Господь Своею Благодатию и по молитвам Пречистыя Своея Матери и всех святых. Аминь.

Патриарший Местоблюститель СЕРГИЙ, Митрополит Московский и Коломенский.

Г. Ульяновск. 28 марта 1942 г.

Суббота св. и прав. Лазаря Четверодневного.