Протоколы допросов Ягоды

Информация о материале: Документ; Категория: Документы; 20 сентября 2006; Создано: 20 сентября 2006; Обновлено: 28 ноября 2012; Просмотров: 91379

Содержание материала

СССР

Народный комиссариат внутренних дел

Главное управление государственной безопасности

Протокол допроса № 1

2 апреля 1937 года. Я, оперуполномоченный 4 отдела ГУГБ лейтенант Лернер допросил в качестве обвиняемого

1. Фамилия Ягода

2. Имя и отчество Генрих Григорьевич

3. Дата рождения 1891 г.

4. Место рождения г. Рыбинск

5. Место жительства Кремль

6. Нац. и граж. (подданство) еврей, гр. СССР

7. Паспорт

8. Род занятий Народный комиссар связи Союза ССР

9. Социальное происхождение отец был золотых дел мастер

10. Социальное положение (род занятий и имущественное положение)

а) до революции служащий

б) после революции служащий

11. Состав семьи 1. Григорий Филиппович Ягода, отец, иждивенец; 2. Мария Гавриловна, мать; 3. Ида Леонидовна Авербах, жена, зам прокурора г. Москвы; 4. Генрих, сын, 8 л.; 5. Эсфирь Знаменская, сестра, Москва; 6. Розалия Шохор, сестра, Москва; 7. Фрида, сестра; Лилия, сестра, Комитет по делам искусств.

12. Образование (общее, специальное) среднее, окончил курс гимназии в 1908 году

13. Партийность (в прошлом и настоящем) член ВКП(б) с 1907 года, п/б № 000075

14. Каким репрессиям подвергался: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что)

а) до революции в 1911 году арестован за революционную деятельность, выслан был на три года в г. Симбирск

б) после революции нет

15. Какие имеет награды (ордена, грамоты, оружие и др.) при сов. власти орден Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Закавказской федерации

16. Категория воинского учета запаса и где состоит на учете нет

17. Служба в Красной Армии (краен, гвардии, в партизан, отрядах), когда и в качестве кого с 1918—1919 зам. председателя Высшей военной инспекции

18. Служба в белых и др. к.-р. армиях (когда, в качестве кого) нет

19. Участие в бандах, к.-р. организациях и восстаниях нет

20. Сведения об общественно-политической деятельности

Примечание. Каждая страница должна быть заверена подписью допрашиваемого, а последняя и допрашивающего.

Протокол допроса № 2

Ягоды Генриха Григорьевича от 2 апреля 1937 года

Ягода Г. Г., 1891 г. р., в ВКП(б) с 1907 г. До сентября 1936 г. -народный комиссар внутренних дел СССР. В момент ареста — Нарком связи.

Вопрос. Вы обвиняетесь в антигосударственных, политических и уголовных преступлениях. Приступая к следствию по вашему делу, нас прежде всего интересует характер ваших взаимоотношений с рядом лиц: Лурье, Волович и др. Сначала о Лурье. Вы его давно знаете?

Ответ. Знаю Лурье с 1918 года. До работы в ОГПУ работал в Высшей военной инспекции. В 1919 году я был направлен на работу в 00 ВЧК и был назначен Управделами. Через некоторое время мною был принят на работу в Особый отдел, помощником управляющего делами Лурье.

Вопрос. Значит, впервые в органы ВЧК—ОГПУ Лурье вы потянули?

Ответ. Да, Лурье был принят в ВЧК—ОГПУ мною.

Вопрос. Известно ли вам было, что Лурье выходец из социально чуждой среды?

Ответ. Да, мне это было известно.

Вопрос. Почему вы не приняли мер к увольнению Лурье из органов ОГПУ, когда в 1921 году он был снят с работы в Особом отделе, с объявлением выговора по партийной линии за мошеннические проделки?

Ответ. Он, насколько я помню, был снят не за мошеннические проделки, иначе он был бы арестован. Поэтому я не принял мер по его увольнению.

Вопрос. За что же он был снят с работы?

Ответ. Не помню.

Вопрос. Документами было установлено, что Лурье был снят с работы в Особом отделе и ему был объявлен выговор по партийной линии за самоснабжение. Почему вы не только не уволили его из органов, но рекомендовали его на закордонную работу?

Ответ. Посоветовавшись с товарищами, мы, должно быть, не сочли его преступление достаточным для его увольнения и поэтому направили его на закордонную работу.

Вопрос. Вам известно, что Лурье в 1922 году за границей был исключен из партии?

Ответ. Да, мне это известно.

Вопрос. Вам были известны и мотивы, по которым он был исключен?

Ответ. Да, были известны и мотивы.

Вопрос. А именно?

Ответ. Лурье был исключен из партии как социально чуждый человек.

Вопрос. Почему же вы после исключения Лурье из партии, после того, как он в связи с этим должен был уйти от закордонной работы, почему вы Лурье оставляете на работе в органах ОГПУ?

Ответ. Он был назначен мною коммерческим директором кооператива ОГПУ. Я считал, что на этой работе он, как беспартийный, может быть использован при партийном правлении.

Вопрос. Не вышло у вас с использованием Лурье на оперативной работе, так вы сунули его (после исключения из партии) на хозяйственную работу?

Ответ. Я считал его способным человеком и поэтому назначил его коммерческим директором.

Вопрос. Вы имели достаточно данных для того, чтобы убедиться не только в том, что Лурье политически неблагонадежен, но и в том, что он вообще авантюрист.

1. Вы знали, что он выходец из социально чуждой семьи.

2. Вы знали, что в 1921 году он был снят с работы в Особом отделе с выговором по партийной линии за мошеннические проделки.

3. Вы знали, что в 1922 году он был исключен из партии как социально чуждый. Все это было вам известно, и все же вы его держали около себя в аппарате ОГПУ. Что же вас связывало с Лурье?

Ответ. Если бы я знал, что он авантюрист, он был бы арестован и судим. Я знал его как способного коммерсанта, которого можно было использовать на этой работе. Меня связывали с ним только деловые отношения.

Вопрос. Откуда вам известны были его коммерческие способности до его назначения в кооператив?

Ответ. Будучи помощником по Управлению делами 00, я убедился в его хозяйственных способностях.

Вопрос. Арестованный Лурье сознался, что он не только авантюрист, совершивший ряд уголовных преступлений, но и является агентом иностранной разведки. Вы это знали и покрывали.

Ответ. Я этого не знал и поэтому и не покрывал. Если бы я знал, что Лурье шпион, он был бы арестован и расстрелян.

Вопрос. Факты и материалы говорят о том, что вам все это было известно.

Ответ. Мне это не было известно.

Вопрос. Перейдем к фактам. Вы направляли Лурье за границу, когда он работал в «Динамо».

Ответ. Лурье за границу я действительно отправлял.

Вопрос. Зачем вы Лурье направляли за границу?

Ответ. Он поехал за границу (через Наркомвнешторг) закупать оружие для «Динамо» у фирмы «Борзиг» и «Лепаж».

Вопрос. Почему именно Лурье был направлен для закупки оружия?

Ответ. Потому что он был тогда коммерческим директором «Динамо».

Вопрос. Направляя Лурье за границу, вы давали задание установить за ним там наблюдение?

Ответ. В эту поездку не помню, в последующие его выезды за границу я такие задания давал.

Вопрос. Вам известно, что свои операции за границей Лурье осуществлял через директора фирмы «Борзиг» Ульриха?

Ответ. Через фирму «Борзиг» — да. Было ли это через Ульриха — не знаю.

Вопрос. Вам отделами ОГПУ—НКВД докладывалось, что как при первой, так и при последующих поездках за границу Лурье связывался с Ульрихом, который являлся не только представителем фирмы «Борзиг», но и шпионом. В Особом отделе имелась даже агентурная разработка, по которой Ульрих разрабатывался как германский шпион.

Ответ. Что Ульрих шпион — это можно было предполагать, тем более, что он был представителем фирмы «Борзиг» в Союзе. Докладывались ли мне материалы об Ульрихе — я сейчас не припомню.

Вопрос. Выше вы показали, что об Ульрихе вам ничего не было известно. А сейчас вы показываете, что Ульрих был представителем фирмы «Борзиг». Откуда вы это знаете?

Ответ. Очевидно, по агентурным материалам.

Вопрос. Значит, агентурные материалы об Ульрихе вам все же докладывались?

Ответ. Мне докладывались агентурные материалы о каждой поездке Лурье за границу.

Вопрос. В материалах иностранного отдела о поездках Лурье за границу, которые вам докладывались, указывалось, что Лурье все свои сделки проводит через Ульриха и что Лурье с Ульрихом подозрительно близок.

Ответ. Сейчас я не помню этих материалов, если они были, я давал, должно быть, указания о необходимости продолжать наблюдение.

Вопрос. Вам было известно, что Лурье в одну из своих поездок в Германию был там арестован берлинской полицией и вскоре был освобожден?

Ответ. Да, это было мне известно.

Вопрос. Как он был освобожден?

Ответ. Я дал указания Артузову вмешаться в это дело, но он был освобожден, как мне докладывали из ИНО, за взятку.

Вопрос. Вы интересовались, за что Лурье был арестован берлинской полицией?

Ответ. По данным ИНО — за торговлю бриллиантами.

Вопрос. Лурье докладывал вам, о чем его допрашивали в полиции?

Ответ. Нет, не говорил, а я сам не спрашивал.

Вопрос. Как же вы не заинтересовались, при каких обстоятельствах был арестован сотрудник ОГПУ и был освобожден. Вы даже не спрашивали, о чем его берлинская полиция допрашивала?

Ответ. Очевидно, потому, что все это я знал через ИНО ОГПУ с исчерпывающей ясностью.

Вопрос. А что вам было известно из материалов ИНО?

Ответ. Что Лурье был арестован, что ценностей при нем не нашли и что он был освобожден за взятку.

Вопрос. Вы показываете, что Лурье удалось выручить из полиции взяткой. Значит, по существу, он в Германии уже был провален. Почему же вы его опять после этого направляете за границу?

Ответ. Лурье считался на германском рынке спекулянтом, и провал его не считался причиной для опасения вторичного ареста.

Вопрос. По какому паспорту Лурье ездил за границу? Под какой фамилией?

Ответ. Он ездил под фамилией Александров, как представитель коммерческой фирмы «Динамо».

Вопрос. А что, берлинской полиции не известно было, что общество «Динамо» является предприятием ОГПУ?

Ответ. Надо полагать, что, несомненно, известно было.

Вопрос. Как же германское правительство давало въездные визы, заранее зная, что он сотрудник ОГПУ?

Ответ. После первого ареста с визами для Лурье в Германию чинились препятствия. Приходилось обращаться за помощью в НКИД.

Вопрос. Вам было известно, что въездные визы для Лурье доставались им при содействии шпиона Ульриха?

Ответ. Нет, это мне не было известно.

Вопрос. Вы это знали из материалов ИНО?

Ответ. Я не помню таких материалов ИНО.

Вопрос. Не вызывало ли у вас подозрения, что однажды проваленный за границей Лурье неоднократно туда ездит под той же фамилией и не арестовывается?

Ответ. Не думал об этом, но указания ИНО о наблюдении за Лурье за границей давал.

Вопрос. Что же вам ИНО докладывало о своих наблюдениях за Лурье?

Ответ. Ничего такого подозрительного мне не докладывалось, или ИНО не давало мне весь материал.

Вопрос. Допустим, что материалы ИНО ничего подозрительного в поведении Лурье за границей не фиксировали, хотя документы говорят, что именно материалы ИНО указывали на подозрительную связь Лурье с Ульрихом. Но вам было известно о том, что Ульрих приезжал в Советский Союз и при чрезвычайно конспиративных обстоятельствах встречался с Лурье?

Ответ. Нет, мне это не было известно.

Вопрос. Вам докладывалась спецсводка Особого отдела от 24 октября 1930 года, в которой сообщалось, что «шпион Ульрих 19 октября 1930 года посетил в Милютинском переулке квартиру Лурье и открывал калитку своим ключом». В этой же сводке говорилось и о том, что Ульрих 22 октября 1930 года вновь посетил квартиру Лурье и находился там пять часов. Какие меры вы приняли?

Ответ. Эту сводку я не знаю. Она мне не докладывалась.

Вопрос. Более того, в той же спецсводке сообщалось, что другой шпион, Шитц в разговоре с Ульрихом жаловался, что ГПУ его часто беспокоит и в конце концов он будет арестован. На это Ульрих заявил, что он имеет настолько влиятельные связи в ОГПУ, что Шитц может не беспокоиться за свою свободу. Что вы сделали в связи с этим сообщением?

Ответ. Я утверждаю, что это сообщение мне не было известно.

Вопрос. Как это могло случиться, что в отделах ОГПУ—НКВД имелись такие материалы, а вам, как вы говорите, о них не докладывалось. Может ли это быть?

Ответ. Я утверждаю, что эти данные все же мне не докладывались, очевидно, это могло быть, раз я это дело не знаю.

Вопрос. Аналогичные агентурные донесения о неоднократных конспиративных встречах Лурье с Ульрихом вам докладывались по линии Оперода в продолжение ряда лет?

Ответ. По линии Оперода мне были однажды даны одна или две агентурки из гостиницы «Националь» о встрече Лурье с иностранцами: Берензон, Оппенгеймер и Френкель.

Вопрос. О чем сообщалось в этих сводках?

Ответ. Об обеде Лурье с иностранцами.

Вопрос. И только?

Ответ. Мне сообщалось также и об омерзительном поведении с проститутками всех указанных иностранцев и Лурье. Мною было указано Буланову, чтобы он вызвал Лурье и предупредил его, что, если это повторится, он будет арестован.

Вопрос. Лурье в это время какую должность занимал?

Ответ. Он был директором «Динамо».

Вопрос. Как же так получается, вам докладывают агентурные донесения о крайне подозрительных встречах Лурье с иностранцами, о его, как вы говорите, омерзительном поведении. А вы, вместо того, чтобы вскрыть характер связей Лурье с иностранцами, ограничиваетесь, с позволения сказать, такой мерой, как предупреждение самого Лурье через Буланова о том, «чтобы это больше не повторялось».

Ответ. На этот обед или ужин Лурье пошел с разрешения Буланова и с моего ведома. Обед этот был дан Лурье купцом — скупщиком бриллиантов.

Вопрос. Что это за купцы? Давайте по порядку. Кто такой Френкель?

Ответ. Со слов Лурье я знаю, что Френкель является маклером фирмы Берензона по бриллиантам, с которым у Лурье были деловые взаимоотношения.

Вопрос. Френкель приезжал в СССР?

Ответ. Раз в год обязательно.

Вопрос. А с какого года он стал приезжать в СССР?

Ответ. Приблизительно с 1930 года, как мне известно.

Вопрос. Документально установлено, что Френкелю с 1925 по 1926 год двадцать восемь раз были даны въездные визы в СССР. Оперативные отделы ОГПУ—НКВД неоднократно закрывали въезд Френкеля в СССР. Однако каждый раз, по настоянию Лурье, вашим личным распоряжением въезд Френкеля в СССР допускался.

Ответ. Въезд Френкеля в СССР был запрещен Наркомвнеш-торгом. Но в связи с продажей бриллиантов мною были разрешены въезды Френкелю в СССР.

Вопрос. Вас спрашивают, почему вы разрешили Френкелю двадцать восемь раз приезжать в СССР, несмотря на категорические возражения оперативных отделов?

Ответ. Мотивы, по которым оперативные отделы (ИНО) запрещали въезд Френкелю в СССР, были связаны с запретом Нар-комвнешторга, но тогда, когда Френкелю требовалось приехать в СССР по делам, связанным с его операциями с Лурье, я ему въезд разрешал.

Вопрос. Вам было известно, что Френкель является польским шпионом и что именно по этим мотивам оперативные отделы настаивали на запрещении ему въезда в Союз?

Ответ. О том, что Френкель польский шпион, твердо мне не докладывалось. Но подозрения о том, что он польский шпион, всегда были.

Вопрос. Допустим, что твердых данных не было, что вы только предполагали, что Френкель является польским шпионом. Почему же разрешали Лурье производить операции с ценностями через человека, который подозревается в шпионаже?

Ответ. Потому что не было точных данных, а были только подозрения Френкеля в шпионаже, насколько я помню.

Вопрос. А разве через лиц, заподозренных в шпионаже, можно было допустить производство таких операций?

Ответ. Операции производились потому, что пребывание иностранца, только подозреваемого в шпионаже, на нашей территории, находящегося под наблюдением, не являлось опасным для государства. А быстрота и выгода реализации бриллиантов это оправдывали.

Вопрос. Операции по бриллиантам были секретными?

Ответ. Для иностранного государства — да, если б они знали, что продает Советское государство. А так как они знали, что Лурье является частным лицом и Френкель тоже частным, то секретность отпадала.

Вопрос. А что, Френкель знал, что Лурье является сотрудником НКВД?

Ответ. Да, конечно, знал. Я это припоминаю.

Вопрос. Почему вы Лурье разрешали производить операции через заведомых шпионов?

Ответ. Потому что Френкель только подозревался в шпионаже.

Вопрос. Вы знали, через кого Лурье реализует бриллианты? Он же вам докладывал предварительно, через кого он намечает производить свои операции.

Ответ. Да, я вам указал, через Френкеля, Оппенгеймера, Гер-штейна и Берензона.

Вопрос. Почему вы санкционировали Лурье продажу именно этим людям?

Ответ. Это крупные бриллиантщики, и они платили лучше.

Вопрос. Это неверно. Вы имели сигналы от ряда организаций, в частности от Кустэкспорта, о том, что Лурье, войдя в личные сделки с этими скупщиками, продает им бриллианты ниже их стоимости?

Ответ. Мне никогда Кустэкспорт подобные заявления не делал. Поправляю, Кустэкспорт мне писал, что Лурье продает бриллианты дешевле, чем Кустэкспорт, но это, по-моему, было неправильно, неверно, так как при сличении качество бриллиантов оказалось разным.

Вопрос. А вы проверяли существование личных сделок между Лурье и Френкелем с другими?

Ответ. Нет, не проверял.

Вопрос. Значит, вы слепо этому доверялись?

Ответ. Нет, давал задания проверять его агентурно, но агентура не сообщала о том, что Лурье получает от скупщиков проценты или берет от них взятки. Расчеты за проданное производились за границей.

Вопрос. Вам было известно о случае с анкетой скупщика Гер-штейна, австрийского скупщика?

Ответ. Нет, об этом я не знаю.

Вопрос. А вам разве не докладывалось, что портье при заполнении анкеты Герштейна в гостинице «Националы» со слов Гер-штейна записал, что он приехал в СССР по делам финансового управления НКВД?

Ответ. Нет, не докладывалось.

Вопрос. Разве не по вашему поручению Буланов потом вызывал этого портье больного из курорта и в присутствии Лурье ругал его за такое «небрежное» заполнение анкеты?

Ответ. Нет, я таких поручений не давал.

Вопрос. Как же вы все же относились к Лурье?

Ответ. Личность Лурье всегда мне была неприятна, всегда относился к нему с подозрением, поэтому всегда давал задания наблюдать за ним за границей. Но исходил я не из личных чувств, а из целесообразности его использования.

Вопрос. И человеку, к которому вы всегда относились с подозрением, вы все же продолжали бесконтрольно доверять серьезные операции, заранее зная, что он входит в этих целях в сделки с подозрительными по шпионажу лицами?

Ответ. Что он входит в личные сделки с подозрительными по шпионажу лицами, я не знал. Подозревая его, я давал указания о наблюдении за ним.

Вопрос. Ваши заявления о том, что вы всегда подозревали Лурье, но ничего конкретного не сделали для его устранения, по крайней мере, несерьезны и наивны. Вам Лурье был известен как грязный, преступный человек. Вы знали не только о его мошеннических сделках с ценностями, но и о его шпионских связях. Однако вы не решились его разоблачить. Значит, что-то вас с ним связывало. Отвечайте прямо на вопрос. Что вас связывало с Лурье? Чем он вас держал в руках?

Ответ. Фактов, говорящих о преступлении Лурье, у меня не было. Лурье в моих глазах был способным коммерсантом, как я говорил выше. О его мошеннических проделках с ценностями я не знал. О его сделках с лицами, подозрительными по шпионажу (как Френкель и др.), я тоже сказал выше. Кроме указанных фактов никакой другой связи с Лурье у меня не было и ничем он меня в руках не держал.

Вопрос. Почему же вы его не уволили? Не выгнали?

Ответ. Не было на то достаточных фактов.

Вопрос. Вас связывали с ним личные отношения?

Ответ. Нет.

Вопрос. А жена Лурье пользовалась вами в служебных целях?

Ответ. Нет, никогда.

Вопрос. Почему же вы жене Лурье устраивали неоднократные выезды за границу?

Ответ. Специальных поездок жене Лурье я не устраивал. Она ехала, как некоторые другие жены сотрудников.

Вопрос. Откуда жена Лурье брала деньги на поездку за границу? Вы лично ей деньги отпускали?

Ответ. Жене Лурье я деньги никогда не выдавал.

Вопрос. Известно, что при поездках за границу жена Лурье пребывала там по 2—3 месяца. Ездила по самым дорогим курортам. Вы не интересовались, на какие средства она там жила?

Ответ. Не интересовался и не спрашивал.

Вопрос. А не казалось вам странным, откуда у сотрудника НКВД такие возможности?

Ответ. К сожалению, этими «мелочами» не занимался.

Записано с моих слов, мною прочитано. Ягода

Допросил: нач. отд. 4 отдела ГУГБ капитан ГБ Коган

Верно: оперуполномоч. 4 отдела ГУГБ лейтенант ГБ Уемов

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 21, 40-56

Протокол допроса № 3

Ягоды Генриха Григорьевича от 26 апреля 1937 года

тов. Сталину тов. Молотову тов. Ворошилову тов. Кагановичу

Направляю протокол допроса Ягоды Г. Г. от 26 апреля сего года.

Настоящие показания получены в результате продолжительных допросов, предъявления целого ряда уликовых данных и очных ставок с другими арестованными.

Ягода до сего времени не дает развернутых показаний о своей антисоветской и предательской деятельности, отрицая свои связи с немцами и скрывая целый ряд участников заговора. Отрицает также свое участие в подготовке террористических актов над членами правительства, о чем показывают все другие участники — Паукер, Волович, Гай и др.

Следует, однако, отметить, что на последних допросах под давлением улик Ягода все же вынужден был признать, что о связи с немцами и подготовке терактов некоторыми участниками заговора он был осведомлен.

Допрос продолжается.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Ежов

26 апреля 1937 года

ЦА ФСБ. Ф. 3. On. 4. Д. 331. Л. 72.

Заявление Ягоды. В продолжение долгих дней допросов я тщетно пытался скрыть преступную, изменническую деятельность против Советской власти и партии. Я надеялся, что мой опыт работы в ЧК даст мне возможность совсем скрыть от следствия всю сумму моей предательской работы, либо, если это мне не удастся, свести дело к чисто уголовным и должностным преступлениям. Я надеялся также, что мои сообщники, в силу тех же причин, не выдадут следствию ни себя, ни тем более меня.

Планы мои рухнули, и поэтому я решил сдаться. Я расскажу о себе, о своих преступлениях все, как бы это тяжело мне ни было.

Вопрос. Почему тяжело?

Ответ. Потому что придется мне впервые в своей жизни сказать правду о себе лично. Всю свою жизнь я ходил в маске, выдавал себя за непримиримого большевика. На самом деле большевиком, в его действительном понимании, я никогда не был. Мелкобуржуазное мое происхождение, отсутствие теоретической подготовки — все это с самого начала организации Советской власти создало у меня неверие в окончательную победу дела партии. Но собственного мировоззрения у меня не было, не было и собственной программы. Преобладали во мне начала карьери-стические, а карьеру свою надо было строить, исходя из реальной обстановки. Какова была эта обстановка? Советская власть существовала, укреплялась, я оказался в аппарате б. ОГПУ и поэтому я вынужден был исходить именно из этих конкретных факторов. Взбирдясь по иерархической лестнице, я в 1926 году дошел до зампреда ОГПУ. С этого момента и начинаются мои первые попытки игры на «большой политике», мои представления о

себе как о человеке, который сумеет влиять на политику партии и видоизменять ее. Это было после смерти Дзержинского, в период открытой борьбы троцкистов с партией. Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе. Отсюда и та особая линия, которую я проводил в то время в борьбе с троцкизмом.

Вопрос. В чем же конкретно выражалась эта ваша особая линия в борьбе с троцкизмом?

Ответ. Когда начались репрессии против троцкистов, вопрос о том, кто победит (троцкисты или ЦК ВКП(б)) окончательно еще не был решен. Во всяком случае, так думал я. Поэтому я, как зампред ОГПУ, в карательной политике исходил из того, чтобы не озлоблять против себя троцкистов. Направляя троцкистов в ссылки, я создавал им там такие условия, при которых они могли бы продолжать там свою деятельность и не чувствовали бы себя осужденными. Само собою разумеется, что, когда полностью определилась победа партии над троцкизмом, когда партия пошла за Центральным Комитетом, за Сталиным, я тоже поспешил показать себя как непоколебимого сторонника ЦК, оставаясь, конечно, на своих прежних позициях неверия в победу линии ЦК, оставаясь для ЦК в непроницаемой своей маске. Если в какой-либо мере применим ко мне термин двурушника, то я являюсь ярким образцом его, пожалуй, даже пионером двурушничества.

Вопрос. Ваша линия по отношению к троцкистам была вам продиктована со стороны троцкистской организации?

Ответ. Нет, в данном случае я действовал самостоятельно, по собственной инициативе. Выше я объяснил, какими мотивами я руководствовался. Иначе обстояло дело, когда на арену борьбы с партией выступили правые. Здесь моя роль была более определенной: с правыми я был организационно связан.

Вопрос. Но нам еще не совсем ясен вопрос о ваших взаимоотношениях с троцкистами. Организационные связи с троцкистами у вас были?

Ответ. В тот период не было. Они возникли значительно позже, когда троцкисты вошли в блок с правыми.

Вопрос. Об этом мы поговорим в дальнейшем. Вы собирались рассказать о ваших связях с правыми.

Ответ. Да. Я говорил, что с правыми у меня были организационные связи. Начало этим связям было положено в моих личных взаимоотношениях с Рыковым, бывшим тогда председателем Совета Народных Комиссаров. Как зампред ОГПУ, я часто встре-

чался с Рыковым, сначала на заседаниях, а затем и дома у него. Относился он ко мне хорошо, и это мне льстило и импонировало. Личные отношения у меня были также с Бухариным, Томским и Углановым. (Я был тогда членом бюро МК, а Угланов секретарем МК.) Когда правые готовились к выступлению против партии, я имел по этому поводу несколько бесед с Рыковым.

Вопрос. Где, когда, какого характера беседы?

Ответ. Это было в 1928 году, у Рыкова в кабинете. О характере этого разговора у меня в памяти сохранилось, что речь шла о каких-то конкретных расхождениях у Рыкова, Бухарина, Томского с Политбюро ЦК по вопросам вывоза золота и продажи хлеба. Рыков говорил мне, что Сталин ведет неправильную линию не только в этих вопросах. Это был первый разговор, носивший, скорее, характер прощупывания и подготовки меня к более откровенным разговорам. Вскоре после этого у меня был еще один разговор с Рыковым. На сей раз более прямой. Рыков изложил мне программу правых, говорил о том, что они выступают с открытой борьбой против ЦК и прямо поставил мне вопрос, с кем я.

Вопрос. Что вы на это ответили Рыкову?

Ответ. Я сказал Рыкову следующее: «Я с вами, я за вас, но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто выступать на вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с вами, пусть никто не знает, а я, всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ помогу вам в вашей борьбе против ЦК».

Вопрос. Значит, в 1928 году вы примкнули к правым и скрывали это от партии?

Ответ. Да.

Вопрос. В 1928 году правые открыто выступали против партии. Почему вы, являясь правым, открыто не выступали, а конспирировали свое участие в организации правых?

Ответ. Это вытекало из всей моей линии поведения. Дело складывалось таким образом: с одной стороны, беседы Рыкова со мною определяли мои личные симпатии к программе правых, с другой стороны, из того, что Рыков говорил мне о правых, о том, что кроме него, Бухарина, Томского, Угланова, на стороне правых вся московская организация, ленинградская организация, профсоюзы, из всего этого у меня создалось впечатление, что правые могут победить в борьбе с ЦК. А так как тогда уже ставился вопрос о смене руководства партии и Советской власти, об отстранении Сталина, то ясно было, правые идут к власти. Именно потому, что правые рисовались мне как реальная сила, я заявил Рыкову, что я с ними.

Вопрос. Вы не ответили на вопрос, почему вы конспирировали свое участие в организации правых?

Ответ. Я был зампредом ОГПУ. Если бы я открыто заявил о своих связях с правыми, я был бы отстранен от работы. Это я понимал. Про себя я соображал таким образом: «А вдруг правые не победят? Я, сохраняя в тайне свою принадлежность к ним, остаюсь на своем месте». Поэтому я и договорился с Рыковым об особом своем положении среди правых.

Вопрос. Только ли этими соображениями вы руководствовались, оставаясь законспирированным правым?

Ответ. Нет, не только этим. Были у меня и другие соображения. Мне совершенно ясно было, что отношение ко мне лидеров правых определяется не удельным политическим весом моим в партии и стране (веса такого у меня вообще не было), а моим положением как зампреда ОГПУ. Окажись я вне ОГПУ, не зампредом, никакого интереса я для правых не представлял бы и мое положение, в случае их победы, оказалось бы ничтожным. Но, оставаясь зампредом ОГПУ, я нужен был правым, мог быть им полезен. Это хорошо понимал и Рыков. Таким образом, хотя по разным соображениям, но мы оба согласились на том, что я открыто с правыми не выступаю.

Вопрос. Какова же была ваша роль в организации правых? Как складывались ваши взаимоотношения с их лидерами?

Ответ. В 1928—1929 годах я продолжал встречаться с Рыковым. Я снабжал его, по его просьбе, секретными материалами ОГПУ о положении в деревне. В материалах этих я особо выделял настроения кулачества (в связи с чрезвычайными мерами), выдавал их за общие настроения крестьян в целом. Рыков говорил, что материалы эти они, правые, используют как аргументацию в их борьбе с ЦК. В 1928 году я присутствовал на совещании правых в квартире Томского. Там были лидеры правых и, кажется, Угланов и Котов. Были общие разговоры о неправильной политике ЦК. Конкретно, что именно говорилось, я не помню. Помню еще совещание на квартире у Рыкова, на котором присутствовали, кроме меня и Рыкова, еще Вася Михайлов и, кажется, Нестеров. Я сидел с Рыковым на диване и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства. Я говорил тогда Рыкову, что все это верно, и сослался на материалы ОГПУ, подтверждающие его выводы. В 1929 году ко мне в ОГПУ приходил Бухарин и требовал от меня материалов о положении в деревне и о крестьянских восстаниях. Я ему давал. Когда я узнал, что Триллисер также однажды дал Бухарину какие-то материалы, я выразил Триллисеру свое отрицательное отношение к этому факту. В данном случае мне нужно было монополизировать за собой снабжение правых документами, поставить их в некоторую зависимость от себя.

Вопрос. А кроме участия на перечисленных вами совещаниях лидеров правых и снабжения их тенденциозно подобранными материалами ОГПУ, чем конкретно вы помогали правым? Вы же обещали им помощь со стороны аппарата ОГПУ?

Ответ. На том отрезке времени, 1928 — середина 1929 года, когда правые вели открытую борьбу против партии, от меня больше и не требовалось. Иное положение создалось, когда выяснилось, что в открытой борьбе правые потерпели поражение, когда тактика правых приняла характер нелегальной борьбы с партией. Тут и мое положение должно было измениться. Во-первых, я договорился с Рыковым об особой своей законспирированности, о прекращении взаимных посещений и встреч. Во-вторых, коль скоро речь шла о нелегальной работе правых, естественно повлекшей за собой репрессии, моя помощь правым уже не могла ограничиться информацией. На меня центром правых была возложена задача ограждения организации от полного провала. В разговоре с Рыковым на эту тему я так определил свое положение: «Вы действуйте. Я вас трогать не буду. Но если где-нибудь прорвется, если я вынужден буду пойти на репрессии, я буду стараться дела по правым сводить к локальным группам, не буду вскрывать организацию в целом, тем более не буду трогать центр организации».

Вопрос. Когда у вас был этот разговор с Рыковым?

Ответ. Точно не помню. Кажется, в конце 1929 или в начале 1930 года.

Вопрос. Вы показали, что после перехода организации правых к нелегальным методам борьбы против партии ваша роль, как участника организации правых, активизировалась, и, как вы договорились с Рыковым, она сводилась к ограждению организации от провала. Как вы проводили эту свою предательскую линию в ОГПУ-НКВД?

Ответ. Оградить организацию правых от провала, в условиях их возраставшей активности и перехода к нелегальной борьбе с партией, мне самому было трудно. Мне было ясно, что если в аппарате ОГПУ, в особенности в Секретном отделе, не будет своего человека, то, вопреки моему желанию, организация правых может быть провалена. С этой целью мною и был назначен осенью 1931 года начальником Секретного отдела Молчанов.

Вопрос. Почему именно Молчанов?

Ответ: По двум причинам: 1) О Молчанове — нач. Ивановского губотдела ГПУ мне было известно, что он связан с правыми, в частности с Колотиловым, бывшим тогда секретарем Ивановского губкома ВКП(б); 2) Молчанов был лично мне преданным человеком, был в моих руках, и я смело мог располагать им.

Вопрос: Откуда вы знали, что Молчанов правый?

Ответ. Об этом мне сам сказал Молчанов, не помню в каком году, то ли в 1929, или в 1930. Он как-то приехал из Иваново, зашел ко мне в кабинет и рассказал, что в Иваново имеется группа правых, возглавляемая Колотиловым, что Колотилов ведет с ним специфические для правых разговоры о неправильности линии ЦК, о гибельности такой линии для страны. Молчанов просил моего совета, как ему поступить. Из того, как он мне излагал правые взгляды Колотилова, я почувствовал, что он и сам стоит на точке зрения правых, и прямо его спросил, как он лично оценивает позиции правых. Молчанов мне откровенно заявил, что он разделяет их взгляды.

Вопрос. Чем объяснить, что начальник губотдела ГПУ не побоялся доложить вам, зампреду ОГПУ, свои контрреволюционные правые взгляды. Он что, знал о вашей принадлежности к правым?

Ответ. Для того, чтобы ясна была причина его откровенности со мною, я должен рассказать об одном эпизоде, имевшем место до этого разговора с Молчановым. Примерно в 1927 году ко мне поступили материалы, компрометирующие Молчанова. Речь шла о каких-то его уголовных преступлениях где-то на Кавказе. Я вызвал его из Иваново, сказал ему об этих материалах. Молчанов тогда же признал за собою эти грехи в прошлом и, уже в порядке исповеди, рассказал еще об одном своем грехе — о приписке себе партстажа. Я сказал, что нуждаюсь в лично мне преданных людях, что судьба его отныне в моих руках, но если он будет выполнять всякие мои указания, то я материалам о нем ходу не дам, а он может продолжать свою работу в Иваново в той же должности.

Вопрос. То есть, говоря прямо, вы Молчанова завербовали на имевшихся у вас компрометирующих материалах, причем завербовали для своих преступных, контрреволюционных целей?

Ответ. Да, фактически я его завербовал, причем в момент вербовки я еще не знал, как конкретно в дальнейшем его использую.

Вопрос. Чем же закончилась тогда эта вербовка Молчанова?

Ответ. Он мое предложение охотно принял и уехал обратно в Иваново. Теперь вам, несомненно, ясна причина откровенности Молчанова и то, что он не побоялся рассказать мне о своих правых взглядах и о своей связи с Ивановской организацией правых.

Вопрос. Какие указания вы дали Молчанову, когда он вам сообщил о своей связи с правыми?

Ответ. Тогда я Молчанову о том, что я сам являюсь правым, не говорил, но предложил ему во всем поддерживать в Иваново линию Колотилова.

Вопрос. Как же все-таки Молчанов был назначен начальником Секретно-политического отдела?

Ответ. Разрешите мне некоторое отступление. Общеизвестно, что 1931 год был чреват наибольшими трудностями в стране. Общеизвестно также, в 1931 году возросла активность всех контрреволюционных элементов в стране. На фоне этих трудностей активизировалась и нелегальная работа правых. Это было мне известно как по материалам ОГПУ, так и из личных встреч с лидерами правых. В 1931 году впервые встал вопрос о блоке между правыми, троцкистами и зиновьевцами, на основе борьбы за свержение Советской власти методами террора против руководителей партии и массовыми восстаниями. В связи с этим я однажды (это было летом 1931 года) был приглашен в Болшево на дачу к Томскому. Там я застал также Фому (А. П. Смирнова). Томский начал свой разговор с общей оценки положения в стране, говорил о политике ЦК, ведущей страну к гибели, говорил, что мы, правые, не имеем никакого права оставаться в роли простых наблюдателей, что момент требует от нас активных действий. Меня, естественно, интересовали реальные планы и возможности борьбы, и я так и поставил вопрос. Присутствовавший Фома рассказал мне о намечающемся блоке с троцкистами и зиновьевцами, говорили о наличии довольно широко разветвленных группах организации в ряде городов Союза и в целом очень оптимистически охарактеризовали перспективы борьбы с партией. Надо признать, что и мне эти перспективы тогда рисовались также в оптимистических тонах.

Вопрос. Почему вы поехали к Томскому? Вы ведь уславливались с Рыковым об особой вашей законспирированности, исключающей всякие встречи с лидерами правых?

Ответ. Тут свою роль сыграли два фактора. Во-первых, переживаемые страной трудности и возможность, как мне казалось, в связи с этим прихода к власти правых. Поэтому мне нужно было проявить некоторую активность и подчеркнуть свою солидарность с ними. Во-вторых, мое положение в ОГПУ в то время до некоторой степени пошатнулось. Это было в период работы в ОГПУ Акулова. Я был обижен и искал помощи у правых.

Вопрос. Все же ответьте, как произошло назначение Молчанова начальником СПО?

Ответ. Вот на этом-то совещании у Томского и был поднят вопрос о необходимости принять меры к тому, чтобы не провалить работу правых, чтобы обеспечить им со стороны ОГПУ полную возможность разворота их деятельности на новой, значительно расширенной и активизирующейся основе. Стал вопрос о том, смогу ли я это сделать. Я ответил, что мне одному это трудно,

что лучше бы всего посадить на Секретный отдел своего человека. И вот не то Томский, не то Фома, сказал, что начальник Ивановского губотдела ГПУ Молчанов известен им как правый, и его именно не мешало бы посадить начальником Секретного отдела. Это предложение я принял, и Молчанов был назначен начальником СП О ОГПУ.

Вопрос. Значит, назначение Молчанова начальником Секретно-политического отдела состоялось по решению центра организации правых?

Ответ: Да, так именно оно и было. Технически это было оформлено просто: я вызвал из Иваново Молчанова, сообщил ему о принятии организацией решения о назначении его в Москву начальником Секретного отдела, предупредил его, что он будет вызван Булановым для переговоров по этому вопросу, чтобы он свое согласие дал, ни слова не говоря о разговоре со мною. А на практиковавшихся тогда совещаниях зампредов у Менжинского я выдвинул кандидатуру Молчанова на должность начальника Секретного отдела. Кандидатура Молчанова возражений не встретила, и он был назначен.

Вопрос. Следовательно, и Молчанов знал, что он назначен начальником СПО ОГПУ решением центра правых?

Ответ: Да, я ему об этом говорил. В дальнейшем я сговорился с Молчановым о тактике нашей работы в ОГПУ.

Вопрос. О тактике предательства?

Ответ: Да. О тактике, которая заключалась в покрывательстве контрреволюционной деятельности правых, троцкистов и зиновьев-цев. Я думаю, что не стоит здесь перечислять все факты, связанные с моей и Молчанова предательской линией, они теперь известны всей партии, да вряд ли все и вспомнишь. Известно, конечно, что, если бы не наша предательская работа в НКВД, центры зиновьевцев, троцкистов и правых были бы вскрыты в период зарождения — в 1931—32 годах. Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы. Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее покрывательство грозило провалом нас самих. Так было с Рютинской группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что материалы попали в ЦК; так было с бухаринской «школкой», ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть; так было с троцкистской группой И. Н. Смирнова и в конце концов так продолжалось даже и после убийства Кирова. Надо признать, что даже в таких случаях, когда мы шли на вынужденную ликвидацию отдельных провалившихся групп организаций, как правых,

так и троцкистов и зиновьевцев, я и Молчанов, по моему указанию, принимали все меры к тому, чтобы изобразить эти группы организациями локальными, и в особенности старались скрыть действующие центры организаций.

Вопрос. К системе вашей предательской работы и к отдельным фактам мы еще вернемся. Вы выше признали, что если бы не ваша и Молчанова предательская роль в ОГПУ—НКВД, то центры организации правых, троцкистов и зиновьевцев, вернее говоря, центры блока этих организаций можно было своевременно ликвидировать?

Ответ. Да, это несомненно так.

Вопрос. Значит, и убийство тов. Кирова могло быть предотвращено?

Ответ. Безусловно.

Вопрос. И вы это не сделали?

Ответ. Нет.

Вопрос. Значит, вы являетесь соучастником этого злодейского убийства?

Ответ. Нет, я это не могу признать.

Вопрос. У вас материалы о действующих террористических центрах были?

Ответ. Были.

Вопрос. Киров был убит ими?

Ответ. Ими.

Вопрос. Вы покрывали деятельность этих террористических организаций?

Ответ. Покрывал.

Вопрос. Как же вы смеете отрицать свое соучастие в убийстве тов. Кирова?

Ответ. Яне являлся соучастником этого убийства, но, несомненно, должен ответить за то, что не предотвратил убийства тов. Кирова.

Вопрос. Вопреки тому, что имели все возможности для предотвращения этого убийства?

Ответ. Да.

Вопрос. Вы являлись участником организации правых, а к моменту убийства тов. Кирова и участником блока террористических организаций. Вы сознательно покрывали подготовку убийства тов. Кирова?

Ответ. Вы должны понять, что в мои личные планы как народного комиссара внутренних дел, не могли входить такие разрозненные акты, как убийство тов. Кирова. Я же хорошо понимал, что такие акты могут привести если не к полному моему провалу как участника организации правых, то во всяком случае

к моей полной ответственности как наркома, ведающего охраной правительства. Тут ничего, кроме проигрыша, для меня лично не могло выйти, а как раз к этому периоду мои личные планы шли довольно далеко и не совсем совпадали с планами блока.

Вопрос. Каковы были эти ваши личные планы?

Ответ. В 1932 году был окончательно оформлен блок троцкистов, зиновьевцев и правых. Вместе они, на мой взгляд, представляли собой довольно внушительную силу. В среде организации правых зрела мысль о дворцовом перевороте. Я лично в эти планы правыми не был посвящен. И мне было понятно почему: коль скоро речь шла о дворцовом перевороте, то здесь они могли обойтись и без меня. Охрана Кремля тогда была не в моих руках. Мне казалось, что, ежели им удастся прийти к власти, меня могут обойти. Некоторое недоверие ко мне они всегда питали, да и я сам не особенно доверял им. Наряду с этим, мне, зампреду ОГПУ, имевшему всестороннюю информацию, было видно, что соотношение сил в стране еще не таково, что можно рассчитывать на полный успех заговора против Советской власти тогда, в 1932—1933 годах. Но в дальнейшем агрессивность заговорщиков росла прямо пропорционально победам партии. Не исключена была возможность их успеха. И вот, чтобы не оказаться в дураках, я пришел к выводу о необходимости застраховать себя на случай удачи заговора правых и троцкистов и заставить их считаться со мною, как с реальной силой. И тогда я приступил к организации параллельного заговора против Советской власти в аппарате ОГПУ-НКВД.

Вопрос. Порвав с правыми?

Ответ. Как сказать, и да, и нет. Да, потому что от правых я скрывал эти свои планы; нет, потому что продолжал им помогать. Вот тут-то и проявилась двойственность моего положения, красной нитью проходившая во всей моей политической деятельности.

Вопрос. Какая тут двойственность? О какой двойственности вы говорите? Вы являлись врагом Советской власти, предателем внутри партии.

Ответ. Я говорю о двойственности моего собственного положения в организации правых. Я уже говорил выше, что боялся, что они могут, придя к власти, попросту выгнать меня, и именно поэтому я организовал параллельный заговор.

Вопрос. Вы говорите, что создали заговор против Советской власти внутри аппарата ОГПУ—НКВД. Вы, значит, имели сообщников среди чекистов?

Ответ. Конечно, имел.

Вопрос. Кого?

Ответ. О Молчанове я уже вам говорил, он был завербован мною давно. Кроме него, участниками организованного мною заговора против Советской власти являлись:

1. Прокофьев — зам. наркома внутренних дел.

2. Паукер — начальник оперотдела.

3. Волович — зам. нач. оперотдела.

4. Гай — нач. Особого отдела.

5. Буланов — секретарь НКВД.

6. Шанин — нач. транспортного отдела.

7. Островский — нач. админ.-хоз. управления.

Вопрос. Это все?

Ответ. Как непосредственные участники заговора — все. Все они были посвящены в планы и цели заговора и выполняли, по моему поручению, задания, связанные с подготовкой заговора. Кроме перечисленных, были еще некоторые люди, лично мне преданные, выполнявшие отдельные мои преступные поручения, но не посвященные в план заговора.

Вопрос. Кто эти люди, назовите их.

Ответ. К ним относятся:

1. Лурье — нач. инженерно-строительного отдела НКВД.

2. Иванов — пом. секретаря НКВД.

3. Винецкий — сотрудник оперотдела.

4. Пакалн — нач. отделения админ.-хоз. упр. НКВД.

5. Черток — нач. ЭКО.

6. Погребинский — нач. УНКВД в Горьковском крае.

Вопрос. Вы скрываете участников вашего заговора против Советской власти. Вы не всех выдаете.

Ответ. Какой мне смысл теперь скрывать отдельных участников заговора? Они мне больше ни к чему. Может быть, я упустил из памяти некоторых лиц, которые в план заговора посвящены не были, но которые так или иначе входили в мои расчеты, на случай практического выполнения заговора. Сейчас я их вспомнить не могу. Я прошу разрешить вернуться к этому вопросу на следующем допросе, я к тому времени постараюсь вспомнить.

Вопрос. Вы возглавляли контрреволюционный заговор против советского государства, реально предполагая и готовя захват власти в свои руки. Не может быть, чтобы ограничились только тем составом участников заговора, который вами назван. Мы требуем выдачи всех ваших сообщников.

Ответ. Я действительно являлся организатором заговора против Советской власти, и именно потому, что я реально его готовил, я не мог пойти на вовлечение в это преступное дело широкого состава участников заговора. Я ведь все же был чекистом...

Вопрос. Предателем вы были, а не чекистом!

Ответ. ...Предателем, но в чекистских рядах. Я больше других понимал и опасался провала.

Вопрос. Как же вы пошли на вербовку хотя бы того небольшого, сравнительно, количества людей из чекистов, которых вы называли?

Ответ. Вербовка каждого из них имеет свою историю, она тщательно подготавливалась, и на откровенный разговор я шел только тогда, когда мои шансы на успех вербовки были несомненны. Вы это видели на примере вербовки Молчанова.

Вопрос. Как конкретно были завербованы ваши соучастники?

Ответ. Тут надо сказать несколько слов о той системе воспитания непосредственно соприкасающихся со мной работников ОГПУ—НКВД, которую я проводил в течение многих лет. Она сводилась, в первую очередь, к тому, что я подчинял людей своему личному влиянию. В отношении большинства мне, как руководителю аппарата, это удавалось. Добившись этого, я переходил на другую ступень: я внушал людям отчужденность от партии, выращивал в их сознании идею, что государственная разведка должна в политике играть самостоятельную от правительства и от партии роль. Я ссылался при этом на опыт буржуазных государств и доказывал, что правительства этих стран меняются, разведка же остается неизменной всегда. Вполне понятно, что говорил я это не всегда прямо и не всем, но в завуалированной форме высказывал часто. Прикрытием мне служили в этих целях так называемые чекистские традиции, которым я придал антипартийный характер. Ссылка или, вернее, спекуляция, на них служила мне дополнительной гарантией от возможности провала, ибо составной частью этих пресловутых традиций была кастовость. В ходу у меня была поговорка «Не выносить сор из избы». Таковы были общие условия, которые сами по себе были мной установлены и которые способствовали моим заговорщическим целям, в первую очередь, целям вербовки в этих условиях людей внутри аппарата ОГПУ-НКВД.

Вопрос. Но вы, надо полагать, вербовали людей для заговора индивидуально каждого и в определенных целях. Вот об этом вы ничего не сказали.

Ответ. Перехожу к этому. При индивидуальной вербовке я исходил, в первую очередь, из того, чтобы во главе ведущих отделов ОГПУ—НКВД стояли мои люди, мне преданные, нужные мне для практического выполнения и обеспечивающие меня от провала.

1. Молчанов. Он был начальником Секретно-политического отдела. Как он был вовлечен в заговор, я уже говорил. Он стра-

ховал меня от возможного провала тем, что по моим указаниям тормозил вскрытие организации правых, «тушил» отдельные провалы этой организации и докладывал мне о деятельности троцкистов, зиновьевцев и правых. По его докладам я все время внимательно следил за нарастанием или ослаблением их активности и в связи с этим строил и свои планы.

2. Прокофьев. Он был моим заместителем. Был близким мне человеком. Наблюдал я за ним давно. Знал, что он человек глубоко антипартийный. Ходил когда-то в троцкистах. В разговоре с ним на общеполитические темы он всегда поддакивал моим осторожно пущенным критическим замечаниям. Его я завербовал, когда он, после его работы в РКИ, возвращался в органы ОГПУ, кажется, это было в 1932 году. Посвящен он был постепенно во все. Имел он своих людей, которых я сам вербовал.

3. Паукер. Его вербовка имела, конечно, первостепенное значение. Он был начальником Оперода. Непосредственно ведал охраной членов правительства. На него, на случай конкретного выполнения заговора, падала основная работа: обеспечение ареста членов правительства. Это был наиболее близкий мне человек и наиболее преданный.

4. Гай. Он был начальником Особого отдела. Окончательно разложившийся и преступный человек. Сифилитик. Он был близок с Прокофьевым и завербован он был по его совету. Он содействовал мне в сокрытии следов шпионской деятельности некоторых работников ОГПУ—НКВД, о которых я скажу ниже. В плане заговора ему отведена была роль наблюдения и связи с военными из РККА, к отбору из их состава людей, которых можно будет использовать в заговорщических целях. Он легко это мог выполнять потому, что, будучи начальником Особого отдела, он знал настроения разных военных работников. Окончательно он был завербован в 1934 году (или в начале 1935 года). Был введен в курс моих планов и выполнял мои поручения.

5. Волович. Заместитель начальника Оперотдела. Его я завербовал следующим образом. В 1931 году Волович, бывший тогда нач. Отделения ИНО (до этого он был нашим резидентом во Франции), зашел ко мне в кабинет и рассказал, что завербован германской разведкой. Тогда он говорил мне, что ничего еще для них не сделал. Я предупредил его, что покрою этот его предательский акт, если он будет впредь выполнять все мои поручения. Волович согласился. Он был после этого переведен заместителем к Паукеру и ведал там техникой. Его я использовал в плане организации для меня возможности подслушивания правительственных переговоров по телефону. А впоследствии я Воловича использовал значительно шире по выполнению специальных заданий.

6. Буланов. Он был у меня на особо секретных поручениях. У него хранился мой нелегальный валютный фонд, который был мною создан в целях финансирования контрреволюционной моей деятельности, в целях «покупки» нужных мне людей. Буланов был наиболее доверенным у меня человеком, знал о всех моих планах и, кроме того, помогал мне и в чисто уголовных моих делах.

7. Шанин. Был лично мною завербован, когда он еще являлся моим личным секретарем. У него впервые хранился мой валютный фонд. Впоследствии я ввел его в курс моих заговорщических планов.

8. Островский. Его я завербовал примерно в 1934 году. Попался он мне на каких-то уголовных делах, и я вовлек его в свои собственные уголовные дела. Выполнял он отдельные мои поручения, по связи с нужными людьми и по уголовным моим делам.

Вопрос. Целый ряд вопросов, которых вы коснулись выше, потребуют уточнения и детализации. Мы к ним вернемся впоследствии. Сейчас нас интересуют ваши планы заговора. Как конкретно вы мыслили себе его осуществление?

Ответ. Было несколько вариантов. Один из них заключался в том, что когда организация правых, совместно с блоком троцкистов и зиновьевцев, будет готова к захвату власти, они должны были дать мне об этом знать, и я осуществил бы это технически. Для этого имелся в виду арест моими силами членов Советского правительства и руководителей партии и создание нового правительства из состава заговорщиков, преимущественно из правых. В 1935 году это было вполне реально: охрана Кремля, его гарнизон были в моих руках и я мог бы это совершить. В этом направлении мною были приняты и соответствующие меры.

Вопрос. В чем они заключались?

Ответ. Я дал указания Паукеру приближать к себе командный состав Кремлевского гарнизона. Я сам вызывал к себе ряд командиров. Так как комендантом Кремля был Ткалун, не наш человек, назначенный Наркоматом обороны, я пытался и его также приблизить к себе. В отношении его Паукер также имел указания обхаживать его, приручить его к нам. И Паукер, правда не совсем умело, это делал, так как у них часто бывали стычки. Если бы не удалось Ткалуна завербовать, его легко было бы в нужный момент локализовать, убрать.

Вопрос. Ткалуна удалось завербовать?

Ответ. Нет. Но это имелось в виду в дальнейшем. Кроме указанных мероприятий в отношении Кремлевского гарнизона, я приказал Паукеру отобрать 20—30 человек из особо преданных ему и мне людей из Оперотдела, тренировать их в ловкости и в силе, не вводя их в курс дела, держать про запас.

Вопрос. Для каких целей?

Ответ. Я имел в виду использовать их в момент выполнения нами переворота, для непосредственного ареста членов правительства. Паукер докладывал мне, что людей таких он частично отобрал и с ними работает.

Вопрос. Кто эти люди? Назовите их.

Ответ. Я лично фамилии их не знаю. Это надо будет спросить Паукера. Я хочу только предупредить вас, что люди эти никакого представления не имеют о целях и задачах, которые перед ними могли быть поставлены. Во всяком случае, Паукер мне не говорил, что посвящал их в это.

Вопрос. Вы заявили, что у вас было несколько вариантов осуществления заговора. Вы назвали пока один из них. Каковы остальные варианты?

Ответ. Другой вариант, менее четкий, который явился результатом начавшегося разгрома троцкистско-зиновьевского блока и правых, после убийства Кирова. Убийство Кирова, о конкретной подготовке которого я не знал, вызвало ко мне естественную настороженность в ЦК. Я был поставлен под контроль Ежова, который нажимал на меня и требовал полного разгрома организации троцкистов, зиновьевцев и правых. Я боялся идти на это, во-первых, потому что не хотел лишить себя широкой базы для осуществления заговора, и, во-вторых, потому что я боялся в связи с этим собственного провала. Все, что я и мои сообщники (в первую очередь Молчанов) могли сделать для торможения дела ликвидации этих организаций, мы сделали. Но это не удалось, Ежов нажимал, и мы вынуждены были идти на дальнейший разворот дела, на дальнейшую ликвидацию. Это был период 1935— 1936 годов, когда перспектива военной опасности была очень реальна и близка. Так вот, второй вариант нашего заговора был связан с этими перспективами близости войны.

Вопрос. В чем конкретно заключался ваш второй вариант захвата власти на случай войны?

Ответ. Если в первом варианте речь шла об осуществлении заговора совместно с правыми и по их инициативе, то второй вариант, как я уже показал, был вызван фактически совершившимся под нажатием ЦК разгромом сил блока троцкистов, зиновьевцев и правых, которые таким образом выпадали из моей игры, и тут-то совершилась моя переориентировка на немцев как на реальную силу. Мне казалось, что на случай войны СССР с Германией и Японией Советскому правительству придется столкнуться не только с военной силой своих противников, но и с крестьянскими восстаниями у себя в тылу. На фоне этого будут активизироваться контрреволюционные организации, и в первую

очередь троцкисты, зиновьевцы и правые. Поражение СССР в войне мне казалось возможным. А поражение неизменно влекло бы за собой и перемену правительства, состав которого был бы продиктован победителями, в данном случае Германией. Вот почему, желая себя застраховать и играть определенную роль и в будущем правительстве, я имел в виду наладить контакт с германскими правительственными кругами.

Вопрос. Вы не только думали наладить контакт, но и фактически уже установили его?

Ответ. Нет, личных связей с немцами у меня не было, но возможно, что немцы знали о моих планах.

Вопрос: Каким путем?

Ответ: Через Воловича, связанного с германской разведкой. Кроме того, о необходимости ориентироваться на немцев намекал мне Радек.

Вопрос. Когда и где вы поговорили по этому поводу с Раде-ком?

Ответ. Он приходил ко мне летом 1936 года.

Вопрос. Зачем он к вам приходил?

Ответ. Радек пришел ко мне в момент разворота операции по троцкистам и спросил меня, насколько я далеко пойду в ликвидации организации. Я сообщил Радеку, что положение таково, что придется далеко идти, возможно, и до полной ликвидации, и тут я ничем не смогу помочь, так как я нахожусь под строгим контролем Ежова.

Вопрос. Чем объяснить этот визит Радека к вам? Разве вы были связаны с ним ранее?

Ответ. Нет. Личных связей с Радеком у меня не было, роль его в троцкистской организации мне, конечно, была известна, но меня удивило, откуда Радек знает о моей роли. Мое недоумение рассеял сам Радек, заявив, что он пришел ко мне от Бухарина.

Вопрос. Что же вам сказал Радек о своих связях с немцами?

Ответ. Он сказал мне, что ситуация сейчас такова, что нужно ориентироваться на немцев и что он лично связан с немецкими правительственными кругами. При этом он даже назвал мне фамилии лиц, с которыми он связан.

Вопрос. Каких он вам назвал лиц?

Ответ. Сейчас не помню этих фамилий.

Вопрос: А для чего вам Радек это говорил?

Ответ. Сказать по правде, я сам этого не понял, но у меня создалось впечатление, что Радек этим хотел подчеркнуть, насколько важно сохранение его лично, поскольку в его руках были связи с немецкими правительственными кругами. Это мое впечатление подкрепилось еще и тем, что Радек, уходя от меня, за-

явил, что если мне понадобится его помощь, то он всегда готов к услугам. На этом беседа закончилась.

Вопрос. Только этим и ограничилась ваша беседа с Радеком?

Ответ. Да. Только этим. Это был короткий разговор, потому что в тот момент сама по себе встреча с Радеком была чревата возможностями провала для меня.

Вопрос. Все же не ясно, как конкретно вы мыслили осуществление варианта заговора на случай войны и в связи с немцами?

Ответ. Конкретно разработанного плана у меня не было, но я предполагал при этом варианте войти в сношение с германскими правительственными кругами, которые оказали бы непосредственную помощь в осуществлении заговора. Лично с немцами я связаться не успел, так как в сентябре я был отстранен от работы в Народном комиссариате внутренних дел.

Вопрос. С уходом из НКВД ваша предательская, изменническая деятельность не изменилась. Вы продолжали активно руководить заговором и принимали меры к сокрытию следов ваших преступлений в НКВД.

Ответ. Да, это так. Уход из НКВД явился для меня и моих сообщников неожиданностью. Появилась реальная опасность раскрытия моих преступлений, тем более наркомом был назначен Ежов — человек, которого я все время боялся. Обстановка складывалась для меня крайне неблагоприятно. Поздно было говорить и даже думать об отказе от заговора, слишком далеко я зашел. Я предвидел еще и то, что авторитет, власть и влияние, т. е. все то, чем я сдерживал замкнутый круг преступников от провала, после смещения меня с поста наркома внутренних дел быстро исчезнет. Провал был весьма реален. Ко мне растерянно приходили мои сообщники и спрашивали: «Что делать? Как быть?» Я говорил им: «Оставайтесь на местах, вы мне здесь нужны будете».

Все мои мысли были направлены на то, как бы спасти свою шкуру. Мои люди оставались в НКВД. Спасением бы явился мой возврат в НКВД.Это при Ежове было невозможно. Я просил об оставлении меня в системе НКВД на любой работе, но мне отказано было. Рассчитывать на то, что следы моих преступлений будут скрыты, я не мог. И я решил убрать Ежова, убить его.

Вопрос: И вы стали готовить убийство?

Ответ: Да.

Вопрос. Убийство секретаря ЦК ВКП(б), народного комиссара внутренних дел Союза тов. Ежова Николая Ивановича?!

Ответ. Да, я пошел на это. У меня другого выхода не было. Я рассчитывал, что, убив Ежова, я если не добьюсь возврата меня в НКВД, то обеспечу себя от провала.

Вопрос. Как же вы готовили это чудовищное преступление?

Ответ. Я вел подготовку убийства Ежова по двум линиям. Я дал задание Воловичу подготовить террористический акт, и такое же задание я дал Иванову Л.

Вопрос. Когда вы дали им эти задания?

Ответ. Воловичу я дал задание в последних числах сентября 1936 года перед отъездом моим в отпуск. Разговор у нас произошел в моем служебном кабинете в НКВД в тот день, когда Воло-вич, по моему распоряжению, снимал у меня подслушивающую аппаратуру у телефонов. Я сказал Воловичу: «Подумайте о возможности убрать Ежова, свяжитесь для этого с Прокофьевым, так как я уезжаю в отпуск». Он ответил, что займется этим. Иванову я, после своего возвращения из отпуска, сказал то же самое, что и Воловичу, т. е., что Ежова нужно убрать. Разговор происходил в моем кабинете в Наркомсвязи. Иванов дал свое согласие. Я предложил ему связаться с Булановыми и моим курьером Саволайне-ном, которого я считал возможным использовать для теракта, так как этот человек, около двадцати лет у меня прослуживший, был безгранично мне предан, слепо выполнял любое мое поручение. Иванов тогда же предложил использовать для теракта способ отравления кабинета Ежова сильнодействующим ядом. Он сказал, что у него имеется такой яд, очень удобный для отравления кабинета, так как запаха не имеет, действует медленно, но смертельно, не оставляя следов отравления. Я одобрил этот способ, потому что он был наиболее безопасен с точки зрения возможностей провала.

Вопрос. Вам докладывали о ходе подготовки террористического акта?

Ответ. Да.

Вопрос. Как шла эта подготовка? Кто намечен был в исполнители теракта?

Ответ. После приезда из отпуска я получил от Прокофьева информацию о ходе выполнения моего задания Воловичем. Прокофьев мне рассказал, что Волович обрабатывает какого-то родственника Н. И. Ежова и намерен склонить его к убийству Ежова. Я одобрил эту кандидатуру, так как она бы придала убийству личный, семейный характер.

Вопрос. А Иванов вам докладывал, как у него идет подготовка к террористическому акту?

Ответ. Я как-то спросил его, как идет подготовка. Он ответил, что все в порядке, связь с Булановым и Саволайненом он поддерживает, и они там работают.

Протокол записан с моих слов верно, мною прочитан. Г. Ягода

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 57-88.

Гай М. И. (1898—1937), большевик с 1919 года. В органах госбезопасности с 1922 года. С декабря 1932 года — заместитель начальника Особого отдела ОГПУ, с 1 июня 1933 года — начальник Особого отдела ОГПУ. В ноябре 1936 года назначен начальником УНКВД Восточно-Сибирского края. Комиссар госбезопасности 2 ранга. Арестован 13 апреля 1937 года с обвинением в участии в антисоветском заговоре в НКВД. Расстрелян 19 июня 1937 года. В реабилитации отказано.

Молчанов Г. А. (1897—1937), большевик с 1917 года. В ВЧК с 1919. В ноябре 1931 года — начальник Секретно-оперативного отдела ОГПУ, затем НКВД. В ноябре 1936 года назначен наркомом внутренних дел Белоруссии. Арестован 7 марта 1937 года как «член организации правых», расстрелян 9 октября 1937 года. В 1996 году обвинение Молчанова в «измене Родине», «диверсиях» было Главной военной прокуратурой России отвергнуто за отсутствием состава преступления. Его участие в массовых репрессиях квалифицировано как злоупотребление служебным положением и превышение власти при наличии особо отягчающих обстоятельств.

Паукер К. В. (1893—1937), большевик с 1917 года. В ВЧК с 1920 года. С июля 1934 года начальник Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР, с 1936 года - начальник охраны ГУГБ НКВД СССР. Арестован 15 апреля 1937 года с обвинением в «шпионаже» и участии в антисоветском заговоре в НКВД под руководством Ягоды. Расстрелян 14 августа 1937 года. В реабилитации отказано.

Прокофьев Г. Е. (1895—1937), большевик с 1919 года. В ВЧК с 1920 года. С ноября 1932 года заместитель председателя ОГПУ, с 10 июля 1934 года — заместитель наркома внутренних дел СССР, в 1936 году — заместитель наркома связи СССР. Арестован 12 апреля

1937 года с обвинением в участии в антисоветском заговоре в НКВД. Расстрелян 14 августа 1937 года. В реабилитации отказано.

Трилиссер (Москвин) М. А. (1883—1940), большевик с 1901 года. В органах безопасности с 1924 года. В 1926—1930 годах — заместитель председателя ОГПУ, в 1930—1934 годах — зам. наркома РКИ РСФСР. Член ВЦИК. Арестован 23 ноября 1938 года с обвинением в антисоветском заговоре в НКВД. Расстрелян 1 февраля 1940 года. Реабилитирован в 1956 году.

Чершок И. И. (1902-1937), большевик с 1919 года. В ВЧК с

1921 года. Был начальником отделения Экономического управления ОГПУ. 16 апреля 1937 года покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна.

Шанин А. М. (1894-1937), большевик с 1918 года. В ВЧК с 1920 года. В 1933—1934 годах — зам. начальника экономического управления ОГПУ, с 1935 года — начальник транспортного отдела ГУГБ НКВД СССР. Комиссар госбезопасности 2 ранга. Арестован 22 апреля 1937 года с обвинением в участии в антисоветском заговоре в НКВД. Расстрелян 14 августа 1937 года. В реабилитации отказано.

Протокол допроса № 4

Ягоды Генриха Григорьевича от 4 мая 1937 года

Вопрос. После допроса вас народным комиссаром внутренних дел Союза тов. Ежовым Н. И. и после устроенных вам очных ставок с Паукером и Воловичем вы заявили, что дадите полные и исчерпывающие показания о своей предательской деятельности и, прежде всего, выдадите ваших сообщников. С этого мы сегодня и начнем ваш допрос.

Ответ. Я уже показывал, что первым человеком, вовлеченным в заговор, был Молчанов. Это потому, что в ОГПУ—НКВД он пришел уже участником организации правых, и, как вам уже известно, само назначение его начальником СПО было произведено по постановлению центра организации правых. Я показывал также о роли Молчанова как участника заговора. Она состояла главным образом в том, чтобы, будучи начальником СПО, создавая видимость борьбы с правыми и троцкистами, по существу, отводить от них удары и дать им возможность действовать.

Известно, что все дела как по правым, так и по троцкистам и зиновьевцам сосредоточивались в первом отделении Секретно-политического отдела. Так вот, о кандидатуре начальника первого отделения мы неоднократно говорили с Молчановым. К приходу Молчанова в СПО начальником первого отделения был Рутковс-кий. В заговор наш Рутковский не был вовлечен, но начальником первого отделения он все же оставался несколько лет, кажется, до конца 1934 года. Это потому, что Рутковский сработавшийся чекист, о нем, пожалуй, можно сказать, что он оппортунист в чекистской работе. Он с недоверием подходил к агентурным материалам и сигналам об агрессивных намерениях и действиях троцкистов, зиновьевцев и правых, поэтому он не мешал нам и оставался начальником первого отдела.

Но как-то случилось, что Рутковский должен был уйти из первого отделения, причин сейчас не помню. Стал вопрос о другом начальнике первого отделения. Молчанов тогда предложил мне кандидатуру Петровского, о котором он отозвался как о малоинициативном и им запуганном чекисте. Я просил Молчанова, можно ли в дальнейшем рассчитывать на привлечение Петровского

к заговору. Молчанов ответил отрицательно, заявив, что для участия в заговоре Петровский человек неподходящий, он на это не пойдет, но начальником первого отделения он будет терпим, в силу того, что без критики будет выполнять все то, что ему прикажут. К тому времени, летом или осенью 1934 года, такая кандидатура нас устраивала.

Но иначе стал вопрос к концу 1935 года, когда ЦК требовал от меня разворота событий по троцкистам, зиновьевцам и правым. При этом положение Петровского оставить в первом отделении было опасно. И вот тогда-то, с моего согласия, на первое отделение были посажены лица, привлеченные им в качестве соучастников заговора.

Вопрос. Кто именно?

Ответ. Я говорю о Штейне и Григорьеве. Первый был назначен начальником отделения, а второй его заместителем.

Вопрос. Откуда вы знаете, что они были вовлечены в заговор?

Ответ. Мне говорил Молчанов. Он говорил, что Штейн является прямым участником заговора, которого он ввел в курс всех наших дел, что это наш человек, который несомненно будет выполнять все, что потребуется от него. Менее четко он говорил о Григорьеве. Насколько я помню, о Григорьеве было сказано, что это лично ему, Молчанову, преданный человек, беспрекословно выполняющий все его задания, в том числе и преступные. Был ли он введен Молчановым в курс заговора, точно сказать не могу.

В дальнейшем и Штейн, и Григорьев проводили предательскую работу по смазыванию и свертыванию дела троцкистско-зиновьев-ского блока. По прямому нашему поручению скрывали в следствии по первому центру блока все прорвавшиеся выходы на правых, вели все к тому, чтобы следствие свернуть сначала на небольшой группе Шемелева и Трусова, а затем, когда это удалось, скрыли в следствии программу блока. Была попытка закончить дела по разгрому блока на первом процессе, но это также не удалось, Ежов продолжал жать на меня.

Вопрос. Значит, в СПО Молчановым были завербованы и привлечены к участию два человека, Штейн и Григорьев. Вам это известно от самого Молчанова? Вы лично в СПО никого больше не вербовали?

Ответ. Нет, не вербовал. Но у Молчанова там был еще один завербованный человек, это парторг Тимофеев. Вовлек его в заговор сам Молчанов, в какой мере он его посвятил во все дела заговора, я сказать не могу. Тимофеев был человеком, целиком преданным Молчанову, и, когда я однажды вызвал его и в целях проверки его самого спросил, помогает ли ему Молчанов в партийной работе, Тимофеев, должно быть, поняв, о чем я гово-

рю, заявил мне, что он работает в полном контакте с Молчановым. Надо сказать, что Молчанов в парторги СПО проводил людей по тому же принципу, что и начальника первого отделения: или бездеятельных и послушных, или им завербованных. Такова была его система. Больше в СПО людей, вовлеченных в наши преступные дела, мне неизвестно. Были люди и у Гая в Особом отделе.

Вопрос. Кто? Назовите их?

Ответ. Во-первых, Богуславский. О нем мне Гай говорил, что он вовлечен в заговор и выполняет ряд его поручений, связанных с заговором. Потом Уманский. Гай говорил мне, что Уман-ский германский разведчик, и на этом Гай завербовал его в заговор. Уманского я затем использовал в своих целях. Об этом разрешите мне сказать в дальнейшем. Ильк. Не помню точно, на основании каких данных, но у меня сложилось впечатление, что он тоже германский разведчик. Я говорил об этом Гаю и рекомендовал осторожно его прощупать и, если удастся, завербовать. Сделал ли это Гай, не знаю. Это по Особому отделу все.

Вопрос. А по другим отделам?

Ответ. У Паукера и Воловича своим человеком был Колчин, начальник отделения Оперода. Выполнял он их преступные поручения. Был ли он посвящен в дела нашего заговора, точно не знаю. Надо спросить Паукера и о его секретаре Эйхмане. Что-то он мне о нем говорил в плане наших дел, но что именно, я сейчас не помню. Неправильно я на предыдущем допросе говорил о Погребинском, что он не был вовлечен мною в заговор. По-гребинский был мною посвящен в заговорщические планы, разделял их и являлся прямым участником нашего заговора.

Вопрос. Когда и где был завербован Погребинский?

Ответ. Погребинский был преданным мне человеком в продолжение ряда лет, и говорил я с ним довольно откровенно. Был завербован мною окончательно, когда из Уфы он был переведен нач. управления НКВД в г. Горький. Это было, кажется, в 1932 году. Вербовал я его у себя в кабинете. Сказал ему, что я связан с правыми, что положение таково, что правые могут прийти к власти и что нам придется им в этом деле помочь. Говорил ему, что именно в связи с этим я перевожу его поближе к Москве, в г. Горький, с тем, чтобы он подобрал себе там людей и был бы готов к действиям по моим указаниям.

Вопрос. К какого характера действиям вы готовили Погребин-ского?

Ответ. В мои планы входило создание в ближайшем к Москве полномочном представительстве б. ОГПУ группы своих людей с тем, чтобы иметь возможность в нужный момент перебросить их

в Москву. Именно в этих целях я завербовал Погребинского и перевел в г. Горький.

Вопрос. Вы давали задание Погребинскому подобрать людей? Кого он завербовал?

Ответ. У Погребинского была своя группа. Он говорил мне, что целиком вовлечен в заговор его заместитель Иванов Лев (он, кажется, сын жандармского полковника). Называл он также «своим» его начальника СПО, упоминал еще об одном своем работнике, но не припоминаю, кого именно. Кроме того, был у меня с Погребинским также разговор относительно людей уголовного мира, среди которых у Погребинского были связи. Он еще в первом нашем разговоре предложил мне, что если нужны будут верные и готовые на все люди, то он может сколотить себе группу из уголовников. Я отверг это предложение Погребинского, так как я не представлял себе перспективы их использования.

Вопрос. Это неверно. Вы не только не отвергли предложения Погребинского, но и дали ему прямое указание готовить из этих уголовников группу террористов.

Ответ. Нет. Я отрицаю это. У меня не было надобности в террористах из уголовников. Если бы дело дошло до необходимости свершения террористических актов над членами Политбюро, я имел все возможности это сделать силами Паукера. Я допускаю, что Погребинский создал эту группу, но ее состава я не знаю.

Вопрос. Выше вы говорили, что Погребинского вы завербовали для того, чтобы ближе к Москве иметь группу сообщников вашего заговора. Кого вы еще завербовали из тех же соображений? К Москве примыкало много таких управлений?

Ответ. В других управлениях у меня не было людей. В Дмит-лаге был у меня завербован Пузицкий. Его я вербовал у себя в кабинете в 1935 году по тем же соображениям близости его места работы к Москве. У меня с ним произошел следующий разговор: «Мы с вами, Пузицкий, чекисты, нас осталось мало, за вами столько заслуг, немногие об этом помнят, а дело идет к тому, что в стране возможны всякие перемены, идет борьба. Мы находимся в таком положении, что должны будем выбирать между новым руководством и старым и, в зависимости от обстановки, должны будем решить, и если силы будут на стороне новых руководящих кругов, то мы примкнем к ним». Пузицкий спросил, какие это новые руководящие круги я имел в виду. Я прямо ему сказал, что правые могут прийти к власти, и наша задача помочь им в этом. Пузицкий дал мне свое согласие. Ему я поручил сколотить группу из преданных ему людей.

Вопрос. И он это сделал?

Ответ. Он мне докладывал, что уже создал группу, назвал мне, как им завербованы Кшанович и одного своего зама и пома, фамилий которых я не помню. Говорил он и о других, не называя их.

Генрих Ягода

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 89-96.

Пузицкий С. В. (1895—1937), большевик с 1921 года. В ВЧК с 1921 года. Принимал участие в чекистских операциях 20-х годов: «Трест», «Синдикат-2» и др. Был помощником начальника Иностранного отдела ОГПУ—НКВД СССР. В 1936 году — начальник 3-го управления Дмитровского лагеря НКВД. Арестован 9 мая 1937 года по обвинению в терроризме и шпионаже. Расстрелян 19 июня 1937 года. Реабилитирован в июне 1956 года.

Протокол допроса № 5

Ягоды Генриха Григорьевича от 13 мая 1937 года

Вопрос. На допросе 26 апреля вы показали, что Волович наряду с другими заданиями, которые он выполнял в плане заговора, организовал для вас возможность прослушивания правительственных разговоров по телефонам «ВЧ». Когда, как и в каких целях вы прослушивали правительственные разговоры?

Ответ. Раньше чем ответить на этот конкретный вопрос, разрешите мне остановиться на общем состоянии, в котором я лично находился в продолжение многих лет моей заговорщической и предательской деятельности. Я всегда чувствовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Особенно меня тревожил интерес к работе Наркомата внутренних дел со стороны Николая Ивановича Ежова, который начал проявляться еще во время чистки партии в 1933 году, переросший в конце 1934 года в контроль, настойчивое влезание им в дела НКВД, вопреки препятствиям, которые мы (участники заговора) чинили ему; все это не предвещало ничего хорошего. Это я ясно понимал, отдавая себе во всем отчет, и все это еще больше усиливало тревогу за себя, за свою судьбу. Отсюда целый ряд мероприятий страховочного порядка, в том числе и мысль о необходимости подслушивания правительственных переговоров.

Вопрос. О каком «целом ряде страховочных мероприятий» вы говорите?

Ответ. Это была система окружения, обволакивание людей, близких к правительственным кругам, простая слежка за членами правительства и ПБ и прослушивание их разговоров. Начну хотя бы с того, что Паукеру я дал задание ежедневно мне докладывать не только передвижения членов правительства, но и доносить мне абсолютно все, что станет ему известно из личной жизни членов ПБ: кто к кому ходит, долго ли засиживаются, о чем говорят и т. п. Паукер все это мог выполнить через работников охраны членов правительства.

Вопрос. Значит, вы Паукеру и Воловичу давали прямые задания вести «особое наблюдение и слежку» за членами правительства?

Ответ. Да, это именно так.

Вопрос. Зачем вам это нужно было?

Ответ. Конечно, не из простого любопытства. Мне это нужно было в моих заговорщических целях. Во-первых, человеку (я имею в виду себя), реально готовившему государственный переворот, надо всегда быть в курсе дела личных взаимоотношений членов правительства, которое он намерен свергать, надо знать о них все. Во-вторых, пока дело до свержения правительства еще не дошло, путем повседневной слежки, подслушивания телефонных разговоров, подборов всяческих слухов из личной жизни членов правительства, на основе этого можно неплохо лавировать и вовремя реагировать там, где требуется. Так поступал я, используя в этих целях аппарат НКВД. Не удовлетворившись этим, я окружил людей, близких членам ПБ и правительства, сетью своих информаторов. В первую очередь это относится к дому Горького. Общеизвестна роль М. Горького, его близость к Сталину и другим членам Политбюро, авторитет, которым он пользовался. В доме Горького часто бывали руководители правительства. Поэтому на окружение Горького своими людьми я обратил особое внимание.

Началось с моего сближения с П. Крючковым, секретарем Горького, прямым его подкупом деньгами. Крючков выполнял у меня роль агента при Горьком. От него я узнавал, кто бывает у Горького, что говорят именно обо мне с ним члены правительства, о чем вообще они беседуют с Горьким. Через Крючкова же я добивался отстранения от Горького лиц, которые могут влиять отрицательно на его отношение ко мне. Затем я подвел к Горькому группу писателей: Авербаха, Киршона и Афиногенова. С ними же бывали Фирин и Погребинский.

Это были мои люди, купленные денежными подачками, связанные антипартийными настроениями (Фирин и Погребинский — участники заговора), игравшие роль моих трубадуров не только у Горького, но и вообще в среде интеллигенции. Они культивировали обо мне мнение, как о крупном государственном муже, большом человеке и гуманисте. Их близость и влияние на Горького было организовано мною и служило моим личным целям.

Вопрос. Вы показываете, что подслушивание правительственных разговоров являлось составной частью всей вашей системы мероприятий «страховочного порядка». Как оно было организовано?

Ответ. Аппарат для прослушивания был по моему распоряжению куплен в Германии в 1933 году и тогда же был установлен у меня в кабинете инженером Винецким, работником Оперода. Распоряжение о покупке этого аппарата я дал Паукеру и Воло-вичу. Мысль о необходимости подслушивания правительственных разговоров возникла у меня в связи с разворотом моей заговорщической деятельности внутри НКВД. Меня, естественно, тревожила мысль, не прорвется ли где-нибудь нить заговора, не станет ли это известно в кругах правительства и ЦК. Особенно мне понадобилось подслушивание в дни после убийства С. М. Кирова, когда Ежов находился в Ленинграде. Но так как дежурить у подслушивающего аппарата в ожидании разговоров между Ежовым и Сталиным у меня не было никакой физической возможности, я предложил Воловичу организовать подслушивание переговоров Ленинград — Москва на станции «ВЧ» в помещении Оперода.

Вопрос. Волович подслушивал разговоры между тов. Ежовым и тов. Сталиным?

Ответ. Да, прослушивал и регулярно мне докладывал.

Вопрос. А после событий, связанных с убийством тов. Кирова, продолжалось подслушивание?

Ответ. Только тогда, когда Сталин выезжал в отпуск. Я помню, в частности, что в сентябре 1936 года Волович подслушивал разговор между Сталиным, находившимся в Сочи, и Ежовым. Волович мне доложил об этом разговоре, сообщил, что Сталин вызывает Ежова к себе в Сочи.

Вопрос. Вы поручили Воловичу, немецкому шпиону, подслушивание правительственных разговоров не только потому, что эти разговоры интересовали вас, но и потому, что это требовала немецкая разведка. Вы признаете это?

Ответ. Я давал задание Воловичу подслушивания правительственных разговоров только по мотивам, о которых я говорил выше. Но несомненно, что Волович передал содержание этих переговоров и в германскую разведку.

Вопрос. По вашему поручению?

Ответ. Нет, по собственной инициативе.

Вопрос. Какие еще задания вы давали Воловичу?

Ответ. В конце 1935 или в начале 1936 года. Волович сообщил мне, что познакомился с Примаковым. Насколько я помню, это произошло через Лилю Брик, которая вместе с Примаковым пришла к Воловичу домой. Знакомство Воловича с Примаковым заинтересовало меня в плане возможности установления с ним организационной связи и привлечения его к заговору (я уже показывал, что искал связи среди военных). Поэтому я поручил Воловичу попробовать сблизиться с Примаковым, прощупать возможности его вербовки.

Вопрос. Вы знали, что Примаков является участником троцкистской организации и одним из руководителей военной группы этой организации?

Ответ. Давая задание Воловичу, я знал только, что Примаков — участник троцкистской организации. О его принадлежности к военной группировке я тогда еще не знал. Но об этом мне докладывал вскоре Волович.

Вопрос. Что именно он вам говорил?

Ответ. Волович сообщил мне, что, выполняя мое поручение, он несколько раз встретился с Примаковым. Говорил с ним более или менее откровенно по общеполитическим вопросам, и в результате всего этого Примаков сообщил о своей связи с группой военных-троцкистов.

Вопрос. Примаков назвал Воловичу участников этой группы?

Ответ. Нет, не называл, вернее, мне об этом Волович ничего не говорил. Но к этому времени, или немного позже, в протоколах следствия по делу троцкистской организации уже появились первые данные о наличии троцкистов в составе Шмидта, Зюка, Примакова и других. Вскоре я вынужден был пойти на аресты, сначала, кажется, Шмидта и Зюка, и в дальнейшем и самого Примакова. Таким образом, линия связи Примаков — Волович механически была оборвана. Примаков после его ареста долгое время не давал показания, даже после признания Шмидта и Зюка. Так было, во всяком случае, до момента моего ухода из НКВД. Когда мне об этом докладывали, причины запирательства Примакова были для меня совершенно ясны. Примаков знал, что в НКВД «свои люди», и он предполагал, что его как-нибудь выручат.

Вопрос. Примаков не предполагал, а знал, что его выручат. У вас на этот счет была с ним договоренность?

Ответ. Нет, договоренности со мной не было. Я не допускаю, что она была и с Воловичем. Это было слишком рискованно, потому что это было уже летом 1936 года, следствие контролировалось Ежовым, и мы не могли на это пойти.

Вопрос. А Примаков знал о существе заговора в НКВД, о вашей роли?

Ответ. Кое-что он, несомненно, знал от Воловича, но в какой мере и что именно, я сказать не могу.

Вопрос. Как видно из ваших показаний, Волович выполнял наиболее существенные ваши предательские задания.

Ответ. Это будет не совсем верно.

Вопрос. Как не совсем верно? О том, что Волович германский шпион, вы знали?

Ответ: Знал.

Вопрос. Участником вашего заговора против Советской власти Волович являлся?

Ответ. Да.

Вопрос. Связь с ранее завербованным Гаем германская разведка установила через Воловича?

Ответ. Да, через Воловича.

Вопрос. Волович вам об этом докладывал?

Ответ. Докладывал.

Вопрос. Организацию системы прослушивания правительственных разговоров вы поручили Воловичу?

Ответ. Воловичу и Паукеру.

Вопрос. Но подслушивать переговоры между тов. Сталиным и тов. Ежовым вы поручили Воловичу?

Ответ. Да, Воловичу.

Вопрос. Подготовку покушения на Лаваля вы организовали совместно с Воловичем?

Ответ. Да, с Паукером и Воловичем.

Вопрос. Установление связи с военно-троцкистской организацией, с Примаковым, вы поручили тоже Воловичу?

Ответ. Да, тоже Воловичу.

Вопрос. И наконец, организацию террористического акта над секретарем Центрального Комитета ВКП(б) и народным комиссаром внутренних дел Союза товарищем Ежовым вы поручили тому же Воловичу?

Ответ. Да, Воловичу.

Вопрос. Чем же объяснить, что именно Воловичу вы поручали такие серьезные задания?

Ответ. Потому, что Волович имел группу связанных с ним работников НКВД, и некоторые мои задания мог выполнять через них.

Вопрос. Какую группу работников НКВД имел Волович? Какого характера связи у него были с ними?

Ответ. Волович являлся не просто германским разведчиком, он был резидентом германской разведки.

Вопрос. Откуда вы это знаете?

Ответ. Об этом мне сказал сам Волович.

Вопрос. Когда? Где?

Ответ. В 1934 году, когда Волович сообщил мне, что он должен по поручению германской разведки установить связь с Гаем, я спросил его, почему именно ему поручено это дело. Волович ответил мне, что он выполняет функции резидента германской разведки по НКВД.

Вопрос. А вы знаете, кто входит в резидентуру Воловича?

Ответ. По линии германской разведки с Воловичем были связаны Гай, Лурье и Винецкий.

Вопрос. Еще кто?

Ответ. Больше не знаю. Может, были и другие, но о них мне ничего неизвестно.

Вопрос. А откуда вы знаете об этих, которых вы назвали?

Ответ. О том, что Гай германский разведчик и связан по линии разведки с Воловичем, я уже говорил. О том, что Лурье германский разведчик, я узнал следующим путем. В продолжение ряда лет Лурье по моим заданиям выезжал в Германию продавать бриллианты. Сама по себе операция продажи бриллиантов являлась законной и легальной, но использовал я эту операцию в преступных целях, присваивая часть вырученных сумм в свой нелегальный фонд. Так вот, в целях наибольшей маскировки этих преступных махинаций с продажей бриллиантов Лурье установил связь с группой дельцов, среди которых были и немецкие шпионы (Френкель, Ульрих и др.). О том, что они шпионы, мне было известно из материалов ОГПУ—НКВД. Связь с этими шпионами Лурье шла значительно дальше продажи им бриллиантов, и я лично подозревал, что он завербован немецкой разведкой. Это мнение укрепилось у меня после следующего обстоятельства. В одну из своих поездок в Берлин Лурье был арестован полицией и очень скоро был освобожден, как он говорил, за взятку. Мне это казалось маловероятным, и я укрепился в своем мнении, что Лурье работает на немцев. Но я его не трогал. Он был мне нужен для продажи бриллиантов и для выполнения других преступных моих поручений.

Вопрос. Но откуда вы знаете, что Лурье связался по разведке с Воловичем?

Ответ. Дело было так. В 1932 или 1933 году Лурье попал в разработку Особого отдела, как подозрительный по своим шпионским связям. Мне об этом докладывал, кажется, Прокофьев (а может быть, Гай). Я вызвал к себе Лурье и прямо поставил ему вопрос, в чем дело, каков действительный характер его связей с этими шпионами. Лурье рассказал мне, что во время его ареста в Берлине он был завербован германской разведкой и сейчас работает на них. Я его выругал за то, что до сих пор он мне об этом не говорил. Лурье, он был уверен в моей осведомленности по материалам И НО или Особого отдела. Примерно в 1934 или в 1935 году Лурье сообщил мне, что он, по указаниям германской разведки, связался с Воловичем и работает по его указаниям.

Вопрос. Вы показываете, что Лурье выполнял ваши преступные задания. Какие именно?

Ответ. Основное, что он для меня делал и о чем я уже говорил, это операции с продажей бриллиантов. Кроме того, через Лурье я посылал за границу валюту жене П. П. Крючкова, которую в общежитии зовут Цеце.

Вопрос. Какую валюту? Для чего?

Ответ. В 1932 году жена Крючкова проживала в Берлине. Однажды ко мне обратился Крючков с просьбой послать ей туда валюту, для ее личных надобностей. Воспользовавшись очередной поездкой в Берлин Лурье, я направил через него жене Крючкова 2—3 тысячи долларов. Деньги эти я взял из нелегального фонда, который хранился у Буланова.

Вопрос. Почему вы посылали валюту жене Крючкова?

Ответ. Я уже говорил, что я имел фонд валюты, который я использовал для «покупки» нужных мне людей. Одним из таких людей был Крючков. Он был близок к Горькому и являлся моим личным информатором. Поэтому Крючкову я никогда не отказывал в деньгах. Жене его я посылал деньги еще раз, вскоре после первого случая. Опять по просьбе Крючкова. На этот раз я специально для этого командировал в Берлин того же Лурье с пакетом валюты.

Вопрос. Сколько вы посылали ей во второй раз?

Ответ Сейчас не могу точно сказать, возможно, дополнительно покажу.

Вопрос. А откуда вы знаете, что Винецкий являлся немецким разведчиком?

Ответ. Об этом мне докладывал Паукер и, кажется, Волович.

Вопрос. Когда это было и где это было?

Ответ. Это было в 1932 году, я обратился к Воловичу с предложением подыскать мне человека, который мог бы сопроводить мою жену в Германию, куда она ехала лечиться. Волович мне порекомендовал Винецкого, и на мой вопрос, почему именно Винецкого, он ответил, что Винецкий может гарантировать благополучный проезд и пребывание там моей жены не только потому, что он имеет широкие связи в Германии, но и потому, что он связан с германской разведкой, которая ему многим обязана, и поэтому это наиболее подходящая кандидатура.

Вопрос. Винецкий сопровождал вашу жену в Германию? Ответ. Да, я с кандидатурой Винецкого согласился, и он сопровождал мою жену в Германию.

Вопрос. А какие поручения в плане вашей преступной деятельности выполнял Винецкий?

Ответ. Раньше, чем ответить на этот вопрос, разрешите мне вернуться к истории моих взаимоотношений с Рыковым. Вопрос. Какое это имеет отношение к Винецкому? Ответ. Это будет видно из дальнейшего моего изложения. В 1927 или 1928 году Рыков выезжал лечиться за границу, был он долгое время в Берлине. По приезде из Берлина, в один из разговоров со мною уже в 1928 году Рыков рассказал мне следующее. В Берлине он часто встречался с давнишним его другом (кажется, родственником) членом Заграничной делегации меньшевиков-эмигрантов Николаевским. С этим Николаевским, как Рыков мне говорил, он всегда беседовал по общеполитическим вопросам и по вопросам положения в Советском Союзе. Рыков мне говорил, что меньшевики за границей понимают положение Советского Союза и расценивают дальнейшие перспективы значительно правильнее и объективнее, чем это делает Сталин. Меньшевики целиком поддерживают точку зрения правых, и идея рыковской двухлетки, которую он защищал на одном из пленумов ЦК, продиктована ему меньшевиками, в частности Николаевским, за границей.

Вопрос. Через кого осуществлялись связи Рыкова с ЦК меньшевиков за границей?

Ответ. Пока Рыков являлся председателем Совнаркома, я не знаю, как он осуществлял связь, но с переходом его в Наркомсвязь, связь эта осуществлялась через Винецкого.

Вопрос. Откуда вам это известно?

Ответ. Мне об этом говорил Винецкий.

Вопрос. Что он вам говорил?

Ответ. В одну из своих командировок за границу, по-моему, в 1931 году, Винецкий вошел ко мне в кабинет и сказал, что он по поручению Рыкова должен взять с собою для передачи за границей по адресу, указанному Рыковым, пакет с материалами. Я спросил Винецкого, почему он об этом говорит мне. Винецкий объяснил, что он высказал Рыкову сомнение в возможности нелегального перевоза этого пакета за границу. Рыков ему ответил, что опасаться не следует, так как Ягода в курсе и препятствий к провозу чинить никто не будет. Так как я знал, что Рыков связан с Центральным Комитетом меньшевиков за границей, то я разрешил Винецкому взять с собою этот пакет и впредь выполнять все указания Рыкова, касающиеся его связи с заграницей.

Вопрос. Совершенно непонятно, какое имеет отношение Ви-нецкий, сотрудник Оперода, к Рыкову.

Ответ. Винецкий работал в Опероде по совместительству, основным же местом его работы был Наркомсвязь, где он занимал должность инспектора связи при наркоме, т. е. при Рыкове. Рыков же, в свою очередь, знал, что Винецкий работает в НКВД и часто ездит за границу.

Вопрос. Что вам известно о связи Рыкова с ЦК меньшевиков в Берлине в дальнейшем?

Ответ. Об этом мне известно по материалам НКВД. В 1933 и 1934 годах по агентурным материалам в СПО, сначала в Ленинграде, затем в Москве появились данные о связи Николаевского с Рыковым. Сведения эти были довольно конкретны, указывалось, в частности, что связь осуществляется через какого-то инженера Наркомсвязи. Материалы эти докладывал мне Молчанов, и я тогда опасался возможности провала этой линии. Молчанову я говорил, что об этом знаю, что материалы эти соответствуют действительности, что Рыков действительно поддерживает связь с ЦК меньшевиков и что нужно принять меры к тому, чтобы ходу этим материалам не давать. Молчанов, как он мне потом сказал, передал эти материалы Григорьеву, и ходу они не получили. В 1936 году, после первого процесса, ко мне зашел Прокофьев и показал мне заявление какого-то агента СПО, в котором тот сообщает, что в продолжение нескольких лет он давал материалы о связи Рыкова с меньшевиками, но что по его материалам никаких мер не приняли, и поэтому он счел необходимым написать об этом тогда зам. наркома Прокофьеву в появившихся в газетах сообщениях о причастности Рыкова к деятельности зиновьевско-троцкистского центра. Прокофьеву, как и Молчанову, я говорил, что этому делу ходу давать не надо.

Вопрос. Вы скрываете от следствия не только характер связи центра правых с ЦК меньшевиков, но и личное свое участие в этой связи?

Ответ. Я лично никакого участия в связи центра правых с ЦК меньшевиков не принимал. Был случай, когда Винецкий обратился ко мне от имени Рыкова с просьбой наладить ему дополнительную линию связи с Берлином, так как он, Винецкий, не может обеспечить постоянной регулярной связи Рыкова с Николаевским. Воспользовавшись поездкой в Берлин моего тестя, Леонида Николаевича Авербаха, работавшего тогда в «Интуристе», я рекомендовал Винецкому связать его там с кем-либо из представителей ЦК меньшевиков с тем, чтобы через него осуществлять связь Рыкова с Николаевским.

Вопрос. И это было осуществлено?

Ответ. Да. Авербах, которого я об этом предупредил, сообщил мне, что Винецкий в Германии связал его с каким-то немцем, с которым он условился, что он будет приезжать в Союз под видом туриста и будет получать от него пакеты.

Вопрос. Какого рода пакеты?

Ответ. Содержание этих пакетов не знаю, мне их приносил Винецкий от Рыкова, а я их передавал Авербаху тогда, когда он меня предупреждал о приезде связиста меньшевиков из Берлина. Вопрос. Много пакетов вы передали Авербаху?

Ответ. Это было не более двух-трех раз в 1933 году и, кажется, один раз в 1934 году.

Вопрос. Вашими показаниями устанавливается, что центр организации правых (в лице Рыкова) в продолжение ряда лет поддерживал нелегально связь с заграничным ЦК меньшевиков (в лице Николаевского). Связь эта осуществлялась через НКВД.

Ответ. Да, это правильно.

Вопрос. Значит, между меньшевиками и правыми существовал контакт о совместной борьбе против Советской власти. На какой основе было достигнуто это соглашение?

Ответ. Об этом я ничего не могу показать. Верно, что меньшевики за границей и правые в Союзе установили контакт для борьбы против Советской власти. По материалам НКВД я знал также, что правые в Советском Союзе блокируются с меньшевиками. Именно поэтому я в своей работе в НКВД не принимал никаких мер к разгрому меньшевистских организаций, вопреки тому, что материалы об их активизации поступали из ряда краев и областей.

Вопрос. Вам предъявляется документ из материалов НКВД, в котором сообщается о меньшевистском центре за границей и об активной его работе в СССР. На этом документе в ноябре 1935 года наложена следующая резолюция: «Это давно не партия, и возиться с ними не стоит». Это вы писали?

Ответ. Да, эту резолюцию писал я. Это только одно из проявлений того, как я оберегал от провала и отводил удар от меньшевиков потому, что они находились в контакте с правыми. В повседневной работе по моим указаниям это делал Молчанов. Помню, например, что в 1935 году Молчанов смазал дело группы чекистов-меньшевиков, потому что через них могла быть вскрыта вся меньшевистская организация и вместе с ними и правые. Это было сразу же после убийства Кирова, когда возможность нашего провала являлась очень реальной, потому что с этого времени начинается систематическое и настойчивое вползание в дела НКВД Ежова. А Ежова, я, кажется, об этом уже говорил, мы боялись больше всего.

Вопрос. Почему «больше всего»?

Ответ. Потому что с другими руководителями партии и правительства по делам НКВД говорил лично я сам, никого другого из аппарата НКВД я не подпускал. Поэтому опасность проговориться, показать не то, что надо, более или менее исключалась. Правда, это не спасало меня от подозрений и недоверия, но тут вина не моя. В этом больше всего сказывалась прозорливость и чутье тех, с кем мне приходилось говорить. Но Ежов пришел в аппарат, обходя меня, он спускался непосредственно в оперативные отделы, влезал сам во все дела. Это было в начале 1936 года, когда начались только дела по троцкистской организации. Но постепенно тревога усиливалась: Ежов, должно быть, раскусил нашу тактику. Он не удовлетворялся разговорами и докладами, которые ему делал Молчанов. Он стал ходить сам к следователям на допросы, стал сам вызывать и допрашивать арестованных, беседовать с рядовыми сотрудниками аппарата и т. п. Тут мы были бессильны: ни договориться с сотрудниками, ни инструктировать их, что говорить Ежову, нельзя было. Словом, Ежов подбирался к нам. Это мы все чувствовали. Меры, которые я применял к изоляции Ежова от аппарата НКВД, ничего не давали.

Вопрос. Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД вы принимали?

Ответ. Вкратце я об этом сказал выше. Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию, помимо меня. Я пытался всеми силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД. В этом активно содействовал мне Молчанов. Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинет к следователям, Молчанов принимал все меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям при Ежове ничего не говорить, допрос прекращать.

Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем, чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать. Но это не помогло. Ежов, должно быть, и тут нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых он называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать. Таким образом, все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились.

Под нажимом ЦК, который осуществлялся через Ежова, дело по вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось, и опасность нашего провала все возрастала. И тогда впервые у меня появилась мысль о необходимости локализовать Ежова, убрать его.

Вопрос. Когда это было?

Ответ. Это было в 1936 году, примерно в июне месяце (после пленума ЦК), когда я окончательно убедился в том, что попытка свернуть следствие по троцкистам на группу Шемелева, Оль-берга не удалась и что придется идти на дальнейший разворот следствия.

Вопрос. Что вы предприняли, как вы организовали покушение на тов. Ежова?

Ответ. Тут надо сказать следующее: прямого покушения на убийство Ежова я тогда не организовывал. В мои планы это не входило, и я просто опасался это делать. Во всех случаях, как бы тщательно это покушение не было организовано, отвечал бы я. Хотя бы потому, что плохо охранял. Я понимал, что в той ситуации, которая тогда создалась, мне это грозило во всяком случае отстранением от работы в НКВД. А это означало полное крушение моих заговорщических планов. Кроме того, убийство одного Ежова ничего реального в широком плане заговора не дало бы мне.

Что мне требовалось? Нужно было во что бы то ни стало отстранить Ежова от участия в следствии по троцкистско-зиновь-евскому центру, хотя бы только на время следствия, и тем самым дать нам возможность свернуть дело. Это было главное. Продумывая пути, как лучше всего это осуществить, я пришел к выводу, что наиболее безопасный путь — это отравление Ежова каким-нибудь медленнодействующим ядом.

Вопрос. Почему вы остановились именно на этом средстве?

Ответ. Очень просто: во-первых, это наиболее незаметный способ. Во-вторых, я учитывал при этом, что незначительное вмешательство яда при слабом, как мне казалось, здоровье Ежова может вызвать достаточную реакцию, которая если не приведет к смерти, то во всяком случае, прикует его к постели и тем самым освободит нас от его вмешательства в следствие.

Вопрос. Что вы практически предприняли?

Ответ. По этому вопросу я говорил с Паукером и Воловичем и с Булановым. Объяснив сложившуюся ситуацию, я сказал им о своем плане отравления Ежова. Паукер заявил мне тогда, что он осуществит этот план путем отравления квартиры Ежова через своих людей, обслуживающих квартиру (Ежов жил в доме НКВД и обслуживался также по линии НКВД).

Вопрос. И Паукер отравлял квартиру Ежова?

Ответ. Это мне не известно, Паукер мне об этом не докладывал.

Вопрос. Как так «неизвестно»? Вы даете задание Паукеру отравить квартиру тов. Ежова, вы лично заинтересованы в осуще-

ствлении этого акта и не интересуетесь у Паукера, что и как он делает?

Ответ. Это было на протяжении последних двух-трех месяцев моей работы в НКВД. Я был в паническом состоянии и, дав задание Паукеру, не проследил исполнения этого задания.

Вопрос. Но для отравления требовался яд. Вы показываете, что решили произвести отравление медленнодействующими ядами. Какой это был яд, и где вы его взяли?

Ответ. У Паукера, Воловича и Буланова ядов было достаточно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Серебрянского. Но где они доставали, и какой яд был применен в данном случае, и применялся ли он вообще, я не знаю.

Вопрос. А откуда у Паукера, Воловича, Буланова и Серебрянского имелись яды? Для каких целей они хранились?

Ответ. Ядами для служебных целей занимался Серебрянский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него из заграницы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточном количестве и в различных рецептурах. Я прошу записать, что никакого отношения Серебрянский к моей преступной деятельности не имеет. Если у него и брали яды, то он, конечно, не знал, для чего они предназначены.

Вопрос. Значит, вы утверждаете, что вам неизвестно, произведено ли было отравление тов. Ежова?

Ответ. Да, я это утверждаю.

Вопрос. Но задание Паукеру вы давали?

Ответ. Да, давал задание Паукеру и Воловичу.

Вопрос. И они должны были произвести отравление через своих людей, обслуживающих квартиру тов. Ежова?

Ответ. Да.

Вопрос. Через кого именно?

Ответ. Этого я тоже не знаю.

Вопрос. Но что значит «через своих людей»?

Ответ. Я думаю, что через сотрудников Оперода.

Вопрос. Завербованных Паукером?

Ответ. Для этого вовсе не требовалось их вербовать, Паукер мог использовать кого-либо из прислуги в квартире Ежова, не вербуя, а просто втемную.

Вопрос. Но как же это было сделано?

Ответ. Я не знаю, сделано ли это вообще. Я предполагаю, что ничего не сделали.

Вопрос. Почему вы так предполагаете?

Ответ. По очень простым признакам. Ежов летом 1936 года все время работал, в отпуск не уезжал и, кажется, даже не болел, а

после моего ухода из НКВД сразу же приступил к работе, и отравление было произведено уже в служебном кабинете Ежова в здании НКВД.

Вопрос. Как было произведено отравление служебного кабинета тов. Ежова в здании НКВД?

Ответ. Мое отстранение от работы в НКВД, приход на мое место Ежова означали полный провал нашего заговора, потому что удержать начавшийся и далеко зашедший разгром троцкист-ско-зиновьевской организации нельзя было. Это ясно чувствовалось еще за некоторое время до моего снятия, а приход Ежова в НКВД означал, что разгром пойдет значительно глубже (как это было на самом деле) и что через правых доберутся и до меня, в частности. Тут думать уже не над чем было, нужно было действовать решительно и быстро. Правда, все мои люди оставались в НКВД, но это никак не гарантировало от провала. Ежов раскопает все — надо избавиться от Ежова. Это было единственное решение, к которому я пришел и которое я начал решительно готовить.

Вопрос. Вы все же не ответили на вопрос, как вы отравляли кабинет тов. Ежова?

Ответ. 28 или 29 сентября 1936 года, точно не помню, я вызвал к себе в кабинет Буланова, велел приготовить смесь ртути с какой-нибудь кислотой и опрыскать ею кабинет и прилегающие к нему комнаты. Смесь эту приготовил Буланов вместе с Саволайненом в моем присутствии, перед моим уходом кабинет был опрыскан этим составом. 1 октября 1936 года я уехал в отпуск. Перед самым отъездом я поручил Иванову Лаврентию созвониться с Булановым и предложить ему от моего имени опрыскивание кабинета продолжать. И они, наверное, это делали.

Вопрос. Значит, опрыскивание производилось раствором ртути с какой-то кислотой?

Ответ. Да.

Вопрос. А вы лично давали Буланову какие-либо яды?

Ответ. Нет, не давал.

Вопрос. Это неверно. Буланов показывает, что 28 сентября 1936 года у себя в кабинете вы дали ему две ампулы с каким-то ядом, которым предложили дополнительно опрыскивать кабинет тов. Ежова.

Ответ. Никогда яда я Буланову не давал. Может быть, он и опрыскивал каким-либо другим ядом, но это уже без меня, и я об этом ничего не знаю.

Вопрос. Буланов приводит детали и обстановку, при которой вы вручили ему эти ампулы с ядом. Он говорит, что вы вынули

их из шкатулки, хранившейся в несгораемом шкафу у вас в кабинете, и что они были «явно заграничного происхождения».

Ответ. Я не помню таких деталей, и я не помню, чтобы я давал Буланову какие-то яды.

Вопрос. Значит, первое отравление кабинета тов. Ежова производили Буланов и Саволайнен в вашем присутствии?

Ответ. Да, в моем присутствии. Должно быть, это было 29 сентября, а первого октября я уехал в отпуск.

Вопрос. И во время вашего пребывания в отпуске опрыскивание продолжалось?

Ответ. Должно быть.

Вопрос. А после вашего приезда?

Ответ. Уже работая в Наркомсвязи, я как-то спросил Иванова Лаврентия, как идут дела у Буланова с отравлением кабинета Ежова. Он ответил мне, что все в порядке, что Буланов совместно с Саволайненом работу продолжают. Лично я Буланова в этот период не видел и его самого не спрашивал. Вообще, после моего приезда из отпуска, я почти никого из моих людей, оставшихся на работе в аппарате НКВД, по соображениям конспирации не встречал и с ними не беседовал.

Вопрос. Вы говорите, что почти никого не видели. Что это значит? Кого же вы видели, с кем и о чем говорили?

Ответ. Видел и имел короткую беседу с Молчановым, после того, как узнал, что он снят с работы в СПО и уезжает в Белоруссию. Это было в последние дни работы Чрезвычайного съезда Советов в начале декабря 1936 года. Я встретил Молчанова в кулуарах съезда и там говорил с ним.

Вопрос. О чем вы беседовали с Молчановым?

Ответ. Снятие Молчанова меня сильно встревожило. Как раз по линии СПО легче всего можно было добраться до нитей моего заговора, и мне было совершенно ясно, что первой жертвой будет Молчанов, что он будет арестован. Поэтому я счел необходимым предупредить его, чтобы он на следствии не сдавался. Я так прямо и сказал ему: «Не говори ничего. Не все еще потеряно, я вас выручу».

Вопрос. На каком основании вы обещали Молчанову выручить его? Как вы предполагали это сделать?

Ответ. Я знал, что идет подготовка покушения на Ежова, как путем отравления его кабинета, так и по линии Воловича (об этом я показывал на предыдущих допросах), и я надеялся, что, покончив с Ежовым, легче будет спрятать концы нашего заговора.

Вопрос. А вы не говорили Молчанову, что собираетесь вернуться в НКВД?

Ответ. Может быть, и говорил, но лично у меня на этот счет иллюзий не было. Если я и говорил об этом Молчанову, или кому-нибудь другому, то больше всего для придачи бодрости.

Записано с моих слов верно, мною прочитано. Г. Ягода

Допросили:

Нач. отд. 4 отдела ГУГБ капитан государств, без. Коган

Опер, уполн. 4 отдела ГУГБ лейтенант государств, без. Лернер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 117-145.

В. М. Примаков и другие военные были полностью реабилитированы в 1957 году. (Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 42— 73.) А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и другие были реабилитированы в 1988 году. (Известия ЦК КПСС. 1989. № 5. С. 69—92.)

Б. И. Николаевский (1887—1966), в 1903—1906 годах - большевик, затем меньшевик, политэмигрант. Николаевский опроверг сообщения о получении каких-либо пакетов от Рыкова. (Социалистический вестник. 1938. № 5. С. 12.)

Протокол допроса № 6

Ягоды Генриха Григорьевича от 19 мая 1937 года

Вопрос. Вы показали, что в 1931 году присутствовали на совещании правых, на даче Томского в Болшево, на котором правые выдвинули кандидатуру Молчанова на должность нач. СПО ОГПУ. Вы не все сказали об этом совещании. Следствию известно, что на этом совещании решались и другие вопросы борьбы против партии и Советской власти.

Ответ. Я действительно был в 1931 году у Томского на даче в Болшево. Кроме меня и Томского там также был и А. Смирнов. Я уже показывал, что на этом совещании Томский и Смирнов информировали меня о намечающемся блоке между троцкистами и зиновьевцами и о необходимости активизации деятельности правых. Но я не все сказал об этом совещании. Я хочу сейчас рассказать все как было и сообщить следствию о характере моей связи с правыми. Я скажу всю правду. Мне тяжело было обо всем этом говорить, но я вижу, что наступила наконец пора выложить все. На совещании в Болшево Томский сообщил мне о готовящемся правительственном перевороте с арестом всех членов правительства и Политбюро в Кремле и об участии в этом Енукидзе.

Вопрос. Что вам говорил Томский? Изложите подробно ваш разговор с ним.

Ответ. Разговор с Томским по этому вопросу был очень короткий. Он сообщил мне, что в связи с агрессивной деятельностью троцкистов и зиновьевцев, которые в порядок дня своей борьбы против партии выставили лозунг террора и решительно стали на путь его осуществления, правые, в свою очередь, активизируют свою деятельность и намечают свержение Советской власти путем переворота в Кремле.

На мой вопрос, какими реальными возможностями правые располагают для осуществления своего плана, Томский сообщил мне, что Енукидзе с нами, что он имеет все возможности для ареста руководства партии и Советской власти, когда это будет признано необходимым. «Вам не мешает установить связь с Енукидзе, — сказал Томский, — и помочь в этом деле людьми и советом». Томский обещал переговорить об этом деле с Енукидзе и поставить его в известность о необходимости связаться со мной. Вот все, что было на этом совещании у Томского.

Вопрос. С Енукидзе вы установили связь?

Ответ. Да, но значительно позже. В конце 1932 года по каким-то служебным делам я был у Енукидзе в ЦИКе. По окончании официальных разговоров Енукидзе, обращаясь ко мне, сказал: «Я давно собираюсь поговорить с вами, Генрих Григорьевич. Вы наверно догадались, о чем?» Я ответил, что догадаться не трудно, так как Томский предупредил меня о предстоящем разговоре.

Енукидзе сказал, что о моем участии в организации правых он знал не только от Томского, но и от Рыкова, что это его страшно радует, так как в моем лице, в моей помощи он видит и реальную большую силу, прекрасное прикрытие и защиту от возможности провала.

Я заявил Енукидзе, что, в силу специфики своего положения, лично я не имею возможности непосредственного общения с кем-либо из участников центра правых, так как это сразу может вызвать подозрение и я могу нарваться на неприятности. В силу этих причин меня больше всего устраивает связь с ним, Енукидзе, человеком, официально ни в чем не запятнанным, и, как я и сам, числившимся «проверенным». Енукидзе согласился с моими доводами, и мы условились о регулярной связи. Наша встреча закончилась обусловленной датой ближайшей встречи для более детального разговора.

Вопрос. Когда состоялась вторая ваша встреча с Енукидзе?

Ответ. Это было зимой 1932—1933 года, также в кабинете у Енукидзе. Разговор наш начался с довольно обширной информации Енукидзе о положении дела в организации. Он сообщил мне о том, что блок между троцкистами и зиновьевцами окончательно оформлен организацией общего центра, что правые также вхо-

дят в этот блок, но сохраняют свою самостоятельную организацию и свою особую линию.

Вопрос. Какую свою особую линию?

Ответ. По этому вопросу мы с Енукидзе беседовали довольно долго. Я не могу, конечно, сейчас передать в деталях весь наш разговор, но общий смысл его сводится к следующему.

Троцкисты и зиновьевцы, говорил Енукидзе, слились теперь в одну организацию с единым центром и единой программой. Сточки зрения конечных целей, мы, правые, ничего своего, что отделяло нас от троцкистов и зиновьевцев, не имеем. Мы так же, как и они, против генеральной линии партии. Против Сталина.

В борьбе за наши конечные цели, за их осуществление, за приход наш к власти мы признаем все средства борьбы, в том числе и террор против руководства партии и Советского правительства. На этой основе и достигнуто было соглашение правых с центром троцкистско-зиновьевского блока.

Но что отделяет нас от этого блока? В чем особенность нашей линии? Дело в том, что троцкисты и зиновьевцы, подстегиваемые находившимся в изгнании Троцким, торопят с совершением террористических актов. Троцкому за границей, наверно, не сладко приходится, и он исходит злобой, брызжет слюной и жаждет крови. Он не дает опомниться своему центру в Союзе, он требует террористических актов против членов ЦК, не считаясь с общей ситуацией в стране и вне ее, не считаясь с тем, что такой оторванный от плана заговора террористический акт ничего конкретного нам не даст, а может стоить нам десятка голов наших людей.

Мы же, правые, говорил Енукидзе, не можем и не хотим пускаться на авантюрные акты, продиктованные больше жаждой мести и злобой, нежели рассудком и расчетом. Это не значит, конечно, что мы против террористических актов, что мы питаем какие-либо симпатии к Сталину и его Политбюро. Нет! Мы, как и троцкисты, полны ненависти и негодования, мы, как и они, готовы к террористическим актам, но на такие акты мы пойдем тогда, когда это совпадет с общим нашим планом. «Над нами не капает, мы не в эмиграции. Все наши люди находятся в Союзе, нас особенно не били. Мы можем хладнокровнее готовиться, готовиться всерьез к захвату власти и имеем свои планы», — закончил Енукидзе.

Вопрос. Енукидзе вас несомненно посвятил в планы организации правых. В чем они заключались?

Ответ. Планы правых в то время сводились к захвату власти путем так называемого дворцового переворота. Енукидзе говорил мне, что он лично по постановлению центра правых готовит этот

переворот. По словам Енукидзе, он активно готовит людей в Кремле и в его гарнизоне (тогда еще охрана Кремля находилась в руках Енукидзе).

Вопрос. И он назвал вам своих людей в гарнизоне Кремля?

Ответ. Да, назвал. Енукидзе заявил мне, что комендант Кремля Петерсон целиком им вербован, что он посвящен в дела заговора. Петерсон занят подготовкой кадров заговорщиков-исполнителей в школе ВЦИК, расположенной в Кремле, и в командном составе Кремлевского гарнизона. «При удачной ситуации внутри страны, как и в международном положении, мы можем в один день без всякого труда поставить страну перед свершившимся фактом государственного переворота. Придется, конечно, поторговаться с троцкистами и зиновьевцами о конструкции правительства, подерутся за портфели, но диктовать условия будем мы, так как власть будет в наших руках. В наших же руках и Московский гарнизон». Я, естественно, заинтересовался у Енукидзе, как понимать его заявление о том, что и «Московский гарнизон в наших руках». Енукидзе сообщил мне, что Корк, командующий в то время Московским военным округом, целиком с нами.

Вопрос. С кем — с нами? С правыми?

Ответ. Корк являлся участником заговора правых, но имел самостоятельную, свою группу среди военных, которая объединяла и троцкистов. Я знаю, что помощник Корка по командованию Московским военным округом Горбачев тоже являлся участником заговора, хотя он и троцкист. Среди военных вообще блок троцкистов, зиновьевцев и правых был заключен на более крепкой организационной основе, и в общем заговоре против Советской власти они выступали как единая группа.

Вопрос. Кого еще из участников группы военных вы знаете?

Ответ. Лично я связи с военными не имел. Моя осведомленность о них идет от Енукидзе. Я говорил уже о Корке и Горбачеве. Я знаю, что были и другие военные, участники заговора (Примаков, Путна, Шмидт и др.), но это стало мне известно значительно позже уже по материалам следствия или от Воловича (о Примакове). Я хочу здесь заявить, что в конце 1933 года Енукидзе в одной из бесед говорил мне о Тухачевском как о человеке, на которого они ориентируются и который будет с нами. Но это был единственный разговор о Тухачевском, очень неопределенный, и я опасаюсь показывать о нем более определенно.

Вопрос. Чего вы опасаетесь? От вас требуется показывать то, что вы знаете. А то, что вы говорите о Тухачевском, нелепо и неопределенно. Что именно вам говорил Енукидзе о нем? Говорите яснее.

Ответ. В одной из бесед о военной группе нашего заговора я обратил внимание Енукидзе на то, что Корк не такая крупная и авторитетная в военном мире фигура, вокруг которой можно собрать все оппозиционные в армии группы, что следовало бы подобрать и вовлечь в это дело более авторитетную фигуру. Никого конкретно я не называл, но имел в виду Тухачевского. И вот тогда Енукидзе мне заявил, что такая фигура имеется, назвав Тухачевского. На мой вопрос, завербован ли Тухачевский, Енукидзе ответил, что это не так просто и что определенного сказать мне ничего не может, но вся военная группа ориентируется на Тухачевского как на своего будущего руководителя. Я допускаю мысль, что Енукидзе мне ничего более определенного не говорил, потому что не во всем мне доверял. Но это только мое предположение.

Вопрос. А к разговору о Тухачевском, о его роли в заговоре вы возвращались когда-либо при своих встречах с Енукидзе?

Ответ. Нет.

Вопрос. Что вам еще известно о группе военных, участниках заговора?

Ответ. Больше ничего. Я по этому вопросу сказал все, что знаю.

Вопрос. Вы, несомненно, тут не все сказали. Но оставим пока это. У нас к вам следующий вопрос. Вы все время говорите, что военная группа является составной частью общего заговора, была связана с Енукидзе. Нам не ясно, о каком общем заговоре вы говорите, и не совсем понятна роль Енукидзе. Почему военная группа, объединяющая и троцкистов и правых, была связана с Енукидзе?

Ответ. Мне понятен ваш вопрос. Я попытаюсь на него ответить подробно, так как считаю это важным не только по моему делу, но и для того, чтобы внести ясность во все дела ликвидированных отдельных центров нашего заговора. Существующее представление о том, что разгромленные центры троцкистско-зиновьевского блока, первый и второй, разгромленные нами центры правых, заговоры в НКВД и группа военных, о которой я здесь говорил, что все это разрозненные, не связанные между собой самостоятельные организации, ведшие борьбу против Советской власти, — такое представление неверное и не соответствует действительному положению вещей.

На самом деле было не так. На протяжении 1931—1933 годов внутри Советского Союза был организован единый контрреволюционный заговор против коммунистической партии и против Советской власти по общей программе борьбы за свержение Советской власти и реставрации капитализма на территории СССР.

Заговор этот объединил все антисоветские партии и группы как внутри Союза, так и вне его.

Вопрос. Какие антисоветские партии и группы вошли в этот заговор?

Ответ. В заговоре принимали участие следующие партии и группы, которые имели свои собственные организации: 1) троцкисты; 2) зиновьевцы; 3) правые; 4) группа военных; 5) организация в НКВД; 6) меньшевики; 7) эсеры.

Вопрос. Откуда это вам известно? Мы предлагаем вам подробно и детально показать по этому вопросу все, что вы знаете.

Ответ. Я понимаю всю ответственность моего заявления, и я расскажу все. Я уже говорил, что зимой 1932—1933 года Енукид-зе сообщил мне об оформлении блока между троцкистами и зи-новьевцами и о том, что в блок в этот вошли также правые. Мы беседовали тогда с Енукидзе о реальных наших силах и о перспективах захвата власти. Коснулись также программных и организационных вопросов будущего правительства. Тогда-то Енукидзе и информировал меня о том, что блок троцкистов и правых, по существу, охватывает собой все антисоветские силы в стране. Я помню, что Енукидзе, взяв карандаш, на листе бумаги составил перечень этих сил и разъяснил мне роль каждой из них в заговоре.

О троцкистах и зиновьевцах он говорил, что их организации почти целиком слились, что внутренние трения существуют, но в общем заговоре они выступают как единая организация, которая руководствуется указаниями Троцкого из эмиграции. Он говорил мне, что центр их блока в общем блоке заговора представлен Пятаковым и Каменевым. «Правые в данное время, — говорил Енукидзе, — наиболее сильны. У центра правых, помимо соглашения с троцкистско-зиновьевским центром, существует контакт с меньшевиками и эсерами».

С меньшевиками контакт установил Рыков (о связи Рыкова с закордонным блоком меньшевиков через Николаевского я знал до разговора с Енукидзе, и об этом я уже говорил). С эсерами контакт установил Бухарин. В центре заговора правые представлены Томским, Рыковым и самим Енукидзе. Наконец, группу военных, очень сильную группу, имеющую свой центр, представляет в центре заговора Корк.

Вопрос. А от заговора в НКВД кто входил в этот центр?

Ответ. Енукидзе предлагал мне войти в состав центра заговора, но я от этого категорически отказался. Я заявил ему, что не могу принимать участие ни в каких совещаниях, не могу встречаться ни с кем из участников центра. Я согласен включить свою организацию в этот общий заговор, но так, чтобы об этом никто

не знал, кроме него (Енукидзе), а связь с центром буду осуществлять только через Енукидзе.

Вопрос. Вашими показаниями, таким образом, устанавливается, что в 1932—1933 годах в стране был организован единый заговор для свержения Советской власти, был создан центр вашего общего заговора, куда вошли: 1) Каменев, Пятаков от блока троцкистско-зиновьевской организации; 2) Рыков, Томский представляли центр организации правых, меньшевиков и эсеров; 3) Енукидзе, который представлял в этом центре правых, а также заговор в НКВД; 4) Корк, представитель заговорщической группы среди военных. Так это?

Ответ: Да, так.

Вопрос. И это вы знаете от Енукидзе?

Ответ. Да, от Енукидзе.

Вопрос. Центр этот собирался?

Ответ. Да, собирался.

Вопрос. Когда, где, сколько раз?

Ответ: Мне известно только о двух совещаниях общего центра заговора. Информировал меня о них Енукидзе.

Вопрос. Что он вам говорил? Когда?

Ответ: За месяц до начала XVII съезда партии мне позвонил Енукидзе и просил срочно к нему заехать в ЦК. Я поехал. Енукидзе сообщил мне, что вчера состоялось совещание центра заговора, на котором Рыков от имени правых внес предложение произвести государственный переворот с арестом всех делегатов XVII съезда партии и с немедленным созданием нового правительства из состава правых и троцкистско-зиновьевского блока.

Енукидзе рассказывал, что вокруг этого вопроса на совещании разгорелись большие прения. От имени троцкистско-зиновьевского блока против такого плана возражали Каменев и Пятаков. Каменев заявлял, что это неосуществимая идея, что придется столкнуться с огромным сопротивлением в стране и что это очень рискованное предложение. Енукидзе охарактеризовал поведение Каменева, как поведение болтливого труса, на словах мечущего гром и молнию, умеющего посылать убийц из-под угла, но не способного на решительные действия.

Пятаков говорил, что он не может принять участие в решении этого вопроса без соответствующих инструкций от Троцкого, а так как получение инструкций займет много времени, он отказывается от участия в осуществлении этого плана. Ввиду того, что по этому вопросу не было достигнуто общего мнения, вопрос этот был снят.

Вопрос. Что вам говорил Енукидзе о плане ареста XVII съезда партии? Как конкретно это предполагалось осуществить?

Ответ. Об этом говорил Рыков, когда вносил свое предложение. Он говорил, что центр правых может осуществить арест всего съезда силами гарнизона Кремля, окружив Кремль военными частями Московского гарнизона.

Вопрос. Какое участие в осуществлении ареста состава XVII съезда партии должны были принять вы?

Ответ. Предварительной договоренности со мной не было. Енукидзе мне говорил, что если б план этот был принят, то большая работа легла бы на меня, и что об этом до совещания он имел разговор с Рыковым и Томским.

Вопрос. Значит, план свержения Советской власти путем ареста состава XVII съезда партии был принят предварительно центром правых?

Ответ. Да, несомненно. От имени центра правых Рыков и вносил это предложение на совещании центра заговора.

Вопрос. И не состоялось это только потому, что Каменев «струсил», а Пятаков не имел инструкций от Троцкого?

Ответ. Не состоялось потому, что не было достигнуто единодушия по этому вопросу. Возражали троцкисты и зиновьевцы.

Вопрос. Тут что-то неясно. Вы показываете, что план ареста XVII съезда партии был принят центром правых, что Рыков, внося это предложение на совещании центра заговора, заявил, что правые могут осуществить этот план собственными силами — гарнизоном Кремля, частями Московского военного округа, при участии заговорщиков из НКВД. Почему же это не было сделано?

Ответ. Я уже говорил, что троцкисты и зиновьевцы возражали против этого плана.

Вопрос. Но правые могли это сделать сами, без троцкистов и зиновьевцев?

Ответ. В среде центра правых по этому вопросу также не было полного единодушия: был против, или, вернее, колебался Бухарин. Енукидзе говорил мне, что на совещании центра правых Бухарин пытался доказать, что политическая ситуация в стране не такова, что переворот может произойти без дополнительных столкновений, и выступал против плана переворота. Возможно, что в связи с этим правые без поддержки зиновьевцев и троцкистов и без внутреннего единства сами не пошли на осуществление своего плана переворота.

Вопрос. А как лично вы относились к этому плану?

Ответ. Предварительного моего мнения никто не спрашивал. Рыков, должно быть, не сомневался, что я окажу полную поддержку этому плану. Меня об этом плане информировал Енукидзе после того, как план ареста XVII съезда партии был отвергнут центром заговора.

Вопрос. Но когда вы беседовали с Енукидзе, вы высказывали ему свое отношение к этому делу?

Ответ. Енукидзе я ничего не говорил. Но разговор этот произвел на меня большое впечатление. К этому времени в самом аппарате б. ОГПУ сколько-нибудь сильной организации у меня еще не было. Я только приступил к ее созданию. Если бы план был принят и потребовалось участие в осуществлении его, то я оказался бы в дураках и реальной силы выставить не сумел бы. Поэтому меня лично удовлетворила та информация, что до дела не дошло.

Наряду с этим меня напугало, что центр заговора реально ставит вопрос о государственном перевороте, и он может быть осуществлен без меня и так, что я останусь на задних ролях. Это обстоятельство и решило вопрос о необходимости форсирования организации собственной своей силы в ОГПУ—НКВД, и с этого момента начинается создание самостоятельной заговорщической организации внутри НКВД. В разговоре с Енукидзе я ему об этом, конечно, ничего не говорил. Я заявил только, что о таких делах впредь прошу договариваться со мной предварительно и не ставить меня в известность постфактум.

Вопрос. Вы показали, что знаете о двух совещаниях центра заговора. Об одном вы уже показали. Что вам известно о другом совещании?

Ответ. Второе совещание центра заговора состоялось летом 1934 года. Незадолго до этого совещания я был у Енукидзе. Он говорил, что в ближайшие дни предстоит совещание центра заговора, на котором троцкисты и зиновьевцы потребуют утвердить их план террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Я самым решительным образом заявил Енукидзе, что не допущу совершения разрозненных террористических актов против членов ЦК, что не позволю играть моей головой для удовлетворения аппетита Троцкого. Я потребовал от Енукидзе, чтобы об этом моем заявлении он довел до сведения Рыкова, Бухарина и Томского. Мой категорический тон, должно быть, подействовал на Енукидзе, и он обещал мне, что правые на совещании выступят против разрозненных террористических актов.

Мы условились с Енукидзе, что немедленно после совещания он поставит меня в известность о решении центра.

Через несколько дней я по звонку Енукидзе опять заехал к нему, и он сообщил мне, что совещание уже состоялось, что Каменев и Пятаков внесли большой план совершения террористических актов, в первую очередь, над Сталиным и Ворошиловым, и затем над Кировым в Ленинграде.

«С большими трудностями, — говорил Енукидзе, — правым удалось отсрочить террористические акты над Сталиным и Ворошиловым и, уступая троцкистско-зиновьевской части центра, санкционировать теракт над Кировым в Ленинграде».

Енукидзе рассказал мне, что Каменев и Пятаков предъявили совещанию требование совершения терактов над Сталиным и Ворошиловым, которое получено от Троцкого. Они заявили, что их террористические организации ведут энергичную подготовку этих актов и что они вряд ли в силах приостановить их свершение. Но, памятуя договоренность со мной, Рыков, Томский и Енукидзе активно возражали, и тогда, в виде компромисса, Каменев внес предложение немедленно санкционировать террористический акт над Кировым в Ленинграде. Он заявил, что необходимо дать выход накопившейся энергии террористических групп, которые могут загнить на корню без дела. Каменев аргументировал также тем, что если центр не утвердит ни одного теракта, то неизбежны партизанские действия отдельных террористических групп организации. И это было санкционировано. Енукидзе от имени центра заговора предложил мне не чинить препятствий этому теракту, и я обещал это сделать.

Вопрос. Вы все время твердите на допросах, что вы, как отвечающий за охрану членов правительства, были против террористических актов над членами ЦК. Как же вы пошли на то, что допустили террористический акт против Кирова?

Ответ. Киров был в Ленинграде, и теракт над ним должен был быть совершен там же. Я предполагал, что, если им даже и удастся убить Кирова, отвечать будет Медведь. А от Медведя я не прочь был избавиться. Он враждовал со мной. Всем известны были мои плохие взаимоотношения с Медведем, известно было также, что я собираюсь его снять, и это, как я думал, будет служить лишним аргументом в пользу моей невиновности и вины Медведя в плохой постановке охраны Кирова.

Вопрос. Поэтому, значит, вы приняли предложение центра заговора, которое передал вам Енукидзе: «Не чинить препятствий теракту над Кировым в Ленинграде»?

Ответ. Да.

Вопрос. И обещали это сделать?

Ответ. Да. Я вынужден был это сделать.

Вопрос. Что вы конкретно сделали?

Ответ. Я вызвал из Ленинграда Запорожца (зам. ПП), сообщил ему о возможности покушения на Кирова и предложил ему не препятствовать этому.

Вопрос. Вы предложили это Запорожцу? Почему ему? Какое он имел отношение к заговору?

Ответ. Я упустил из виду, когда называл своих соучастников, назвать в их числе и Запорожца. Завербовал я его в заговор в конце 1933 года, в один из его приездов из Ленинграда в Москву. До этого мне было известно, что Запорожец, будучи за границей, был завербован немецкой разведкой. Об этом он сам мне сказал перед своим назначением в Ленинград в 1931 году. Он говорил, что несмотря на то, что после его вербовки прошло уже много лет, с ним никто еще не связывался, и он никакой работы для них не ведет.

Вопрос. При каких обстоятельствах Запорожец был завербован немецкой разведкой?

Ответ. Возможно, он мне рассказывал об этом, но я сейчас об этом не помню.

Вопрос. А при каких обстоятельствах вы его вербовали в заговор?

Ответ. Запорожец всегда был правым человеком, много лет был украинским эсером. Я использовал все это плюс его связь с немецкой разведкой и без особых усилий завербовал его. Я должен сказать, что еще в 1931 году, посылая Запорожца в Ленинград, я ему говорил, что он едет туда как мой человек, так как Медведь в Ленинграде таковым не является, и что Запорожец должен подсидеть Медведя и сесть на его место.

Вопрос. Так что же вы говорили Запорожцу в связи с решением центра заговора о террористическом акте над тов. Кировым?

Ответ. Я уже говорил, что вызвал его из Ленинграда, сообщил ему о предстоящем покушении на Кирова и предложил ему, в случае, если прорвутся где-нибудь в агентурных материалах данные о подготовке теракта, не давать ходу этим материалам и сообщать мне. В подробности я его не посвящал. Запорожец мои указания принял к исполнению.

Вопрос. Но известно, что убийца Кирова Николаев за некоторое время до совершения им террористического акта над тов. Кировым был задержан Оперодом в Ленинграде. При нем были оружие и документы, изобличающие его как террориста и, несмотря на это, он был выпущен.

Ответ. Об этом мне сообщил Запорожец спустя некоторое время после освобождения Николаева.

Вопрос. Что он вам сообщил?

Ответ. Запорожец был в Москве, зашел ко мне и рассказал, что сотрудниками Оперода в Ленинграде был задержан некий Николаев, который вел наблюдение за машиной Кирова. Он был доставлен в ПП, и у него после обыска у Губина были обнаружены материалы, свидетельствующие о его террористических намерениях. Об этом доложил ему Губин, и Запорожец освободил Николаева.

Вопрос. Ваша роль в убийстве тов. Кирова не ограничивается только тем, что вы не чинили препятствий к совершению террористических актов над ним, и тем, что вы освободили задержанного сотрудниками Оперода Ленинграда убийцу. Вы приняли меры к тому, чтобы максимально ослабить физическую охрану тов. Кирова, и тем самым облегчить доступ убийце.

Ответ. Я это не признаю. Никаких указаний об ослаблении физической охраны тов. Кирова я не давал. Может быть, это делал Запорожец по собственной инициативе, но мне об этом не говорил.

Вопрос. Вы не только дали распоряжение об ослаблении охраны Кирова, но и после совершения террористического акта приняли меры к устранению свидетеля. Мы говорим об убийстве сотрудника Оперода Борисова, охранявшего Кирова.

Ответ. Этого я тоже признать не могу. Я лично никаких указаний об устранении Борисова не давал. Запорожца в это время вообще в Ленинграде не было. Если здесь имело место убийство, а не несчастный случай, то это дело рук Губина, но я этого не знаю.

Вопрос. Вы говорите неправду. Вы будете уличены во лжи показаниями Запорожца и Губина. Мы предлагаем вам сейчас сказать правду о том, при каких обстоятельствах был убит Киров?

Ответ. Я ничего не скрываю. Я говорю искренно и правдиво. Добавить к своим показаниям по этому поводу ничего не могу. Я могу признать, что лично у меня после убийства Кирова была попытка, вернее, намерение, дело это «потушить» и ограничиться арестами только в Ленинграде. Но неослабный контроль со стороны ЦК и участие в следствии Ежова этому помешало. Как известно, были арестованы Зиновьев, Каменев, Бакаев и др. в Москве. Неудачной также оказалась попытка выгородить Запорожца от привлечения к ответственности по делу ленинградских чекистов, вмешался Ежов — и Запорожец был арестован.

Вопрос. К вопросу о следствии по делу быв. ленинградских чекистов мы вернемся на следующем допросе.

Записано с моих слов верно, мною прочитано. Г. Ягода

Допросили:

Зам. народного комиссара внутренних дел СССР,

комиссар государств, безопасности 3 ранга Курский

Нач. отделения 4 отдела ГУГБ,

капитан государств, безопасности Коган

Верно: оперуполн. 4 отдела ГУГБ НКВД Лернер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 146-167.

Все сведения о заговорах и терактах, упоминающихся в допросах Г. Г. Ягоды, считаются сфальсифицированными. Дело об убийстве С. М. Кирова не завершено до сих пор. А. Е. Енукидзе и другие упоминаемые в протоколе лица реабилитированы в 60— 80-е годы.

Протокол допроса № 7

Ягоды Генриха Григорьевича от 26 мая 1937 года

Вопрос. Продолжаем прерванный допрос. Вы показали, что после убийства тов. Кирова у вас были намерения следствие по этому делу «потушить». Этому помешали обстоятельства, от вас не зависящие. Но нас интересует, как вы намерены были это свернуть или, как вы говорите, «потушить»?

Ответ. Никакого готового плана действий у меня не было. Уже по ходу следствия, когда определилось и стало ясным, что убийство Кирова дело рук троцкистско-зиновьевской организации, я очень жалел, что сам не остался в Ленинграде руководить следствием по делу. Совершенно ясно, что если бы я остался в Ленинграде, то убийство Кирова было бы изображено как угодно, но до действительных виновников, троцкистов и зиновьевцев, не добрались бы.

Конечно, все это очень условно и предположительно, руководил следствием не я, в Ленинграде, как вы знаете, сидел Ежов, и в большей или меньшей мере действительное положение вещей вырвалось наружу. Зато я компенсировал себя в Москве тем, что свернул и направил по ложному следу следствие по делу бывших ленинградских чекистов.

Вопрос. Как вы это сделали? Что именно было скрыто по делу б. ленинградских чекистов?

Ответ. Во-первых, к ответственности мною вначале не был привлечен участник заговора Запорожец. В списке отстраненных от работы в НКВД и отданных под суд ленинградских чекистов (список был опубликован в газете) фамилии Запорожца не было. Он был привлечен значительно позже по распоряжению из ЦК.

Во-вторых, до начала следствия по делу я вызвал к себе Прокофьева и Молчанова и предложил им лично руководить следствием. Я поставил перед ними две задачи:

1. Чтобы в материалах не было ничего компрометирующего центральный аппарат НКВД и его работников (в первую очередь меня самого).

2. Свести дело к простой халатности и выгородить тем самым Запорожца и Губина, знавших о готовящемся убийстве Кирова.

Мои указания были целиком выполнены.

Я должен здесь заявить, что в этом деле принимал участие и Миронов. Действовал он не по прямым моим указаниям, а по своей доброй воле, он активно выгораживал меня во всех допросах, в которых он принимал участие.

Если вы посмотрите материалы следствия по делу Медведя, то вам, несомненно, бросится в глаза, что почти все протоколы его допросов составлены таким образом, что я, Ягода, якобы неоднократно предупреждал о необходимости усилить физическую охрану Кирова, а Медведь это не выполнял. В итоге получилось, что я ни в чем не виноват, а виноват Медведь и его аппарат.

Допрашивали Медведя, насколько я помню, Миронов с Прокофьевым или Миронов с Молчановым.

Было в этом следствии еще одно обстоятельство, которое могло, если бы оно всплыло, вызвать неприятности.

Вопрос. Какое это обстоятельство?

Ответ. В 1933-34 годах СПО УНКВД Ленинградской области вскрыл и ликвидировал довольно серьезную троцкистско-зиновьевскую организацию. В материалах следствия, которые были присланы из Ленинграда Молчанову и мне, были данные о наличии этого центра в Москве. Ни я, ни Молчанов никаких мероприятий по этим материалам не приняли — положили их под сукно. Так вот, опасность состояла в том, что обвиняемые по делу ленинградских чекистов могли на допросах, в порядке оправдания своего, поднять этот вопрос. Говорили мы об этом с Молчановым и условились, чтобы данные эти вообще в следствии не фигурировали. Так и было сделано.

Была и другая опасность. Она состояла в том, что кто-нибудь из арестованных ленинградских оперодовцев (Губин или другие) могли на допросах выболтать, что Николаев, убийца Кирова, при первом своем задержании (до убийства) был обыскан и у него были обнаружены материалы, свидетельствовавшие об его террористических намерениях, и оружие. Но Молчанов был прав, когда утверждал, что этого никто из них не скажет, хотя бы из чувства самосохранения.

Вопрос. Значит, Молчанов знал, что убийца тов. Кирова Николаев был освобожден в ленинградском Опероде после того, как было установлено, что он является террористом?

Ответ. Да, знал. Молчанову и Прокофьеву я сообщил обо всех обстоятельствах, связанных с убийством Кирова, после своего приезда из Ленинграда в первых числах декабря 1934 года.

Вопрос. Что вы им сообщили?

Ответ. Я сказал им, что Киров убит по решению центра троц-кистско-зиновьевского блока, что я был об этом предупрежден

заранее, что я предложил Запорожцу не чинить этому препятствий и рассказал им о случае освобождения Запорожцем задержанного в Ленинграде Николаева.

Обо все этом я вынужден был предупредить Молчанова и Прокофьева потому, что они руководили следствием по делу б. ленинградских чекистов и должны были знать все обстоятельства дела, чтобы не допускать прорыва этих данных в допросах. Я могу сообщить еще об одном материале профилактического порядка, которое я намерен был осуществить, но которое сорвалось, когда дело дошло до ЦК.

Вопрос. Какого порядка мероприятие? Почему и как оно сорвалось?

Ответ. После суда над ленинградским террористическим центром, после осуждения Зиновьева, Каменева и других, в Ленинграде были проведены массовые операции по высылке зиновьев-цев. Высылали их почти без всякого предварительного следствия. И это меня устраивало, потому что была исключена возможность провала.

Вопрос. Непонятно, почему это вас устраивало? Почему исключена была возможность провала?

Ответ. Очень просто. Если бы всех, кто из Ленинграда был выслан, пропустили через основательное следствие, могло случиться, что в каких-либо звеньях следствия данные о заговоре, о центре троцкистско-зиновьевского блока прорвались бы. По этим же соображениям я намерен был аналогичную операцию провести в Москве. Мне было ясно, что удар по троцкистско-зиновь-евским кадрам в Москве неизбежен. Из двух зол я выбирал наименьшее; можно было бы пойти на серьезную ликвидацию организации или отдельных групп организации в порядке следствия и можно было просто выслать из Москвы какую-нибудь часть рядового учета троцкистов и зиновьевцев.

Я пошел на второе. Предложил Молчанову приготовить соответствующие списки и поднял этот вопрос перед ЦК. Но в этом мне было отказано. Мне заявили, что удар надо нанести не по одиночкам из бывших троцкистов и зиновьевцев, а необходимо вскрыть нелегальные действующие и организующие центры троцкистско-зиновьевского центра. А этого я делать не хотел и не мог.

Вопрос. Как же вы вышли из этого положения?

Ответ. Никак не вышел. Не удалось, как вы видите, выйти из этого двойственного положения. Весь 1935 год я тормозил, саботировал, оттягивал требование ЦК громить центры троцкистско-зиновьевских организаций и правых. Когда по прямому предложению Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго его тянул, переключил следствие от действительных

виновников, организаторов заговора в Кремле — Енукидзе и др., на «мелких сошек» — уборщиц и служащих, и тем самым опять спас свое положение.

Вопрос. Кстати, о деле «Клубок» и о Енукидзе. На допросе 4 мая вы показали, что во время следствия по этому делу к вам явился Карахан с предложением «выручить» Енукидзе и не проваливать его в этом деле. Как теперь устанавливается, вы были лично связаны с Енукидзе и вовсе непонятно, зачем вам нужен посредник, Карахан, в ваших делах с Енукидзе? Вы, значит, где-то напутали, неправду сказали?

Ответ. Нет, я говорил правду и в одном, и в другом случае. Верно, что я был лично связан с Енукидзе как с членом общего центра заговора, и верно также, что Карахан приходил ко мне, когда началось дело «Клубок», по поручению Енукидзе.

Дело обстояло таким образом. Я уже говорил, что инициатива дела «Клубок» принадлежит Сталину. По его прямому предложению я вынужден был пойти на частичную ликвидацию дела. С самого начала мне было понятно, что тут где-то прорвалась нить заговора Енукидзе в Кремле, что, если основательно потянуть за оборванный конец, вытянешь Енукидзе, а за ним и всех нас — участников заговора.

Так или иначе, но Енукидзе я считал в связи с этим проваленным, если не совсем, то частично. Поэтому было бы неосторожным с моей стороны продолжать свои встречи с Енукидзе именно в этот период, когда шло следствие по делу «Клубок». Поэтому я прекратил бывать у Енукидзе, как и он (по тем же соображениям) перестал звонить и приглашать меня. Но Енукидзе, должно быть, не очень в меня верил и опасался, что я могу его окончательно провалить. Поэтому он прислал Карахана для разговора со мной. А до этого по его поручению со мной говорил Петерсон.

Вопрос. О чем вы беседовали с Петерсоном?

Ответ. С Петерсоном я до этого несколько раз встречался у Енукидзе. Он знал о том, что моя связь с Енукидзе носит заговорщический характер. На сей раз, это было весной 1935 года, Петерсон сам начал разговор. Он заявил, что Енукидзе и он сам очень обеспокоены материалами о заговоре, который попал в НКВД. Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщической деятельности, которые прорывались в стенах Кремля, он задержал у себя и никому их, конечно, не показывал. Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. Наряду с этим я попросил, чтобы он прислал мне все имеющиеся у него материалы. Петерсон прислал. Это были отдельные рапорта

и сводки о контрреволюционных высказываниях сотрудников Кремля и т. п. О материалах этих я докладывал в ЦК, заявив, что они были мною изъяты при нелегальном обыске в столе у Пе-терсона.

Вопрос. Зачем вы это сделали? Вы же обещали Петерсону выгородить его из дела?

Ответ. В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось. Кроме того, я сообщил тогда же в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией Кремля). Узнал я об этом из агентурных материалов, и мне вовсе не хотелось, чтобы и мои разговоры по телефонам контролировались Петерсоном. Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена школа ЦИК. В Кремль были введены войска НКВД.

Вопрос. Известно, что по делу «Клубок» в качестве обвиняемых были привлечены Каменев и Зиновьев. Что вы сделали для того, чтобы скрыть их участие в заговоре?

Ответ. По отношению к Зиновьеву и Каменеву у меня была двойственная политика. Я не мог допустить, чтобы следствие по их делу далеко зашло. Я боялся их откровенных показаний. Они могли бы выдать весь заговор. Поэтому Молчанов рассказ об их участии в деле «Клубок» свел к антисоветским разговорам, которые имели место между Каменевым и его братом Розенфельдом.

Наряду с этим положение Зиновьева и Каменева, осужденных и находящихся в изоляторе, все время меня беспокоило. А вдруг они там что-либо надумают, надоест им сидеть и они разразятся полными и откровенными показаниями о заговоре, о центре, о моей роли (Каменев, как участник общего центра заговора, несомненно, знал обо мне и о том, что я являюсь участником заговора). Я говорю, что это обстоятельство все время меня тревожило. Правда, я принял все меры к тому, чтобы создать Зиновьеву и Каменеву наиболее благоприятные условия в тюрьме: книги, бумагу, питание, прогулки — все это они получали без ограничения. Но чем черт не шутит? Они были опасными свидетелями. Поэтому, докладывая дело в ЦК, я, чтобы покончить с ними, предлагал Зиновьева и Каменева расстрелять. Это не прошло потому, что данных для расстрела действительно не было. Так обстояло с делом «Клубок».

Вопрос: Выше вы показали, что во время следствия по делу «Клубок» вы из конспиративных соображений не встречались с Енукидзе. Следствие по «Клубку», как известно, началось с 1935 года. До этого вы виделись с Енукидзе?

Ответ. С Енукидзе я виделся после убийства Кирова, вскоре после ареста Зиновьева, Каменева и др. в Москве. Разговор происходил, как обычно, в кабинете у Енукидзе. Он спрашивал меня, как обстоят дела в Ленинграде, нет ли опасности полного провала, и выражал свое негодование по поводу партизанских действий троцкистов и зиновьевцев, выразившихся в убийстве Кирова.

Вопрос. О каких партизанских действиях вы говорите? Ведь убийство тов. Кирова было санкционировано общим центром заговора?

Ответ. Это верно. Но я уже говорил на предыдущем допросе, что правые были вынуждены пойти на санкцию теракта над Кировым только в порядке компромисса. Вообще мы были против отдельных терактов, не согласованных с общим планом заговора и захвата власти. Вот это именно и имел в виду Енукидзе, когда говорил о партизанских действиях. Тогда же Енукидзе сообщил мне, что вместо арестованного Каменева троцкистско-зиновьев-ский блок выдвинул в общий центр заговора Сокольникова. Енукидзе говорил мне, что в новой ориентации заговора роль Сокольникова имеет первостепенное значение.

Вопрос. Что это за новая ориентация, и почему именно роль Сокольникова связана с этой ориентацией?

Ответ. На одном из допросов я уже показывал, что в 1935 году к планам нашего заговора на государственный переворот только внутренними силами прибавилась ориентировка на немцев, вернее, на фашистскую Германию, как на союзника в деле свержения Советской власти. Вызвано это было следующими соображениями.

Во-первых, в 1935 году перспектива войны со стороны окрепшей Германии против Советского Союза нарастала с каждым днем. В связи с этим надо было забежать вперед и договориться с ними. Енукидзе мне говорил, что Троцкий за границей установил полный контакт с германскими правительственными кругами, что сам Енукидзе тоже имеет линию связи с немцами.

Во-вторых, убийство Кирова вызвало огромную настороженность со стороны партии и всей страны к троцкистским и зиновьевским кадрам и расчеты на какую-либо поддержку внутри страны исключались. «Бдительность, о которой они кричат на каждом углу, будет стоить голов нашим людям», — говорил мне Енукидзе.

Именно эти соображения и легли в основу ориентировки заговора, начиная с 1935 года, на Германию. И именно в связи с этим роль Сокольникова в общем центре заговора, являющегося одновременно заместителем Наркоминдела, имела особое значение потому, что через него могла быть налажена связь с официальными кругами Германии.

Вопрос. Вы говорите, что через Сокольникова «могла быть» налажена связь с немцами. А разве эта возможность не была реализована?

Ответ. Этого я сказать не могу. Тогда при моем разговоре с Енукидзе речь шла только о возможностях. Было ли это в дальнейшем осуществлено, я не знаю. Но мне известно, что в ориентировке и заговорах с германскими правительственными кругами у троцкистов и зиновьевцев, с одной стороны, и у правых, с другой стороны, были свои особые, различные линии.

Вопрос. Чем они отличаются, и откуда вы это знаете?

Ответ. Об этом мне говорил Карахан в одну из наших бесед с ним в 1935 году. Сущность этих двух линий в ориентировке и контакте с немцами состоит в следующем: троцкистско-зиновь-евская часть нашего центра вела переговоры с германскими правительственными кругами через находящегося в эмиграции Троцкого, оторванного от Советского Союза, не знавшего внутренние процессы страны и готового все отдать, лишь бы скорее свергнуть Советскую власть и вернуться в Россию.

Иначе к делу относились мы, правые. Мы не являлись сторонниками полного раздела России, как это делал Троцкий. Мы считали, что силы наши в стране довольно значительны и можем в переговорах с немцами выступать как равная сторона. Если дозволено на фоне наших преступных и изменнических дел употребить слово «патриотизм», то некоторая доля этого патриотизма в нас, правых, все же сохранилась. Этим отличалась точка зрения правых в их ориентировке на немцев от линии троцкистско-зи-новьевского блока. Именно поэтому центр правых предложил Карахану установить связь с германскими правительственными кругами и вести с ними переговоры. Но об этом я уже рассказывал.

Вопрос. Вы показывали совершенно не то, что говорите теперь. На допросе 4 мая вы показали, что Карахан установил связь с немцами по собственной инициативе. Сейчас же вы говорите, что вязь с германскими првительственными кругами Карахан установил по постановлению центра правых.

Ответ. Никаких расхождений между тем, что я показал на допросе 4 мая, и между тем, что я говорю теперь, — я не лгу. Я только дополняю свои предыдущие показания. Связь с немцами у Карахана существовала давно. И эту, уже установленную линию связи центр правых использовал как реальную линию, предложив Карахану вступить с германскими правительственными кругами в официальные переговоры. Я уже показывал, что Ка-рахан после этого был в Берлине, виделся там с Надольным и Гессом (или Геббельсом) и, как он мне говорил, уже в 1936 году добился значительных уступок от немцев.

Вопрос. Каких уступок?

Ответ. Уступок от кабальных условий, на основе которых было достигнуто соглашение с Троцким.

Вопрос. На каких условиях Карахан достиг соглашения с немцами?

Ответ. Я боюсь напутать в передаче того, что говорил мне Карахан. Политик я плохой, в международных вопросах слабо разбираюсь, еще меньше в экономических. Помню, что Карахан говорил о двух вариантах соглашения: один, если центр заговора приходит к власти самостоятельно без помощи немцев; второй, если заговорщикам в их приходе к власти помогут немецкие штыки во время войны.

При первом варианте речь шла о следующих условиях: 1) Разрыв СССР договоров о союзе с Францией и Чехословакией;

2) заключение военного и экономического союзов с Германией;

3) ликвидация Коминтерна;

4) предоставление Германии [права] на долголетние концессии источников химического сырья СССР (Кольского полуострова, нефтяных источников и прочее);

5) установление в СССР такого политического и экономического строя, который гарантирует германским фирмам полную возможность развития своей частной инициативы на территории СССР.

При втором варианте, т. е. при приходе к власти в военное время при помощи немцев, оставались в силе те же условия, плюс какие-то территориальные уступки, но какие именно, я не помню. Об этом должен подробнее и точнее показать сам Карахан.

Вопрос. Вы показываете, что одним из вариантов соглашения с немцами являлся приход заговорщиков к власти самостоятельно, без помощи со стороны немцев. Каковы реальные силы, которые центр заговора мог использовать для свержения Советской власти?

Ответ. Об этом я уже говорил на предыдущем допросе. Это были все те организации, которые входили в общий заговор против Советской власти.

Вопрос. Вы дали только перечень организаций, входивших в заговор,.но ничего не показали об их реальных силах.

Ответ. Это верно, но я считаю, что все организации, входившие в общий центр заговора, теперь уже ликвидированы и поэтому не стоит их перечислять.

Вопрос. Но вы знали о наличии этих организаций до того, как они были ликвидированы?

Ответ. Об основных знал.

Вопрос. От кого?

Ответ. О некоторых я знал из материалов ОГПУ—НКВД, о других мне говорил Енукидзе.

Вопрос. О каких организациях вам говорил Енукидзе? И когда он вам о них говорил?

Ответ. Когда точно это было сказано, я сказать не могу. Мы неоднократно вместе с Енукидзе прикидывали силы организации заговора. О троцкистских, зиновьевских и правых организациях Енукидзе говорил, что они сильны, кроме Москвы, еще в Ленинграде, на Украине, на Урале, в Азово-Черноморском крае, в Западно-Сибирском крае и на Кавказе. Енукидзе говорил также, что военная организация наиболее сильна в Москве, но имеет свои группы на Украине и в Ленинграде. О меньшевиках и эсерах Енукидзе высказывал предположение, что у них имеются законспирированные организации в Сибири, в Средней Азии и на Кавказе. А силы мои в НКВД вам известны, я о них уже показывал.

Вопрос. Но вы опять даете только голый перечень местных организаций.

Ответ. Но Енукидзе мне ничего не говорил ни о количественном составе этих организаций, ни об их руководителях. Это стало мне известным уже по данным следствия в НКВД значительно позднее, в 1936 году.

Вопрос. А как мыслился приход к власти на случай войны?

Ответ. Речь шла о восстании наших партий в тылу, аресте членов правительства при одновременном открытии фронта неприятелю заговорщиками из военного блока. Но это были только планы, которым не дано было осуществиться, потому что в конце 1935 года, весь 1936 и 1937 годы прошли под знаком ликвидации всех наших организаций; сначала, пока я был в НКВД, при значительном торможении, а затем уже, при Ежове, начался полный разгром всех звеньев нашего заговора. О том, как мы, участники заговора в НКВД, прикрывали организации заговора, тормозили их ликвидацию, я уже говорил. Но одну деталь я еще не сообщил. А сейчас, когда я говорю всю правду, я не хочу больше ее скрывать.

Вопрос. Что вы хотите показать?

Ответ. Летом 1936 года из политизоляторов в Москву для привлечения к следствию по делу центра троцкистско-зиновьевско-го блока были доставлены Зиновьев и Каменев. Мне, как я уже говорил, нужно было с ними покончить: они все равно были уже провалены, третий раз привлекались; и я очень беспокоился, чтобы они где-нибудь на следствии не болтнули лишнего. Поэтому

я стал практиковать обход некоторых камер арестованных во внутренней тюрьме. Почти во все камеры я заходил вместе с начальником тюрьмы Поповым. К Зиновьеву и Каменеву (в отдельности к каждому) я тоже зашел, предупредив Попова, чтобы он остался за дверью.

За время 5—10 минут я успел предупредить Зиновьева и Каменева о том, кто арестован, какие имеются показания. Заявил им, что никаких данных о других центрах, принимавших участие в заговоре, тем более об общем центре, следствие не знает. «Не все еще потеряно, ничего не выдавайте сами. Центр заговора действует. Вне зависимости от приговора суда вы вернетесь ко мне», — говорил я им. И Зиновьев и Каменев на следствии и на суде, как вы знаете, выполнили мои указания. А после приговора они были расстреляны. Это было в августе 1936 года. В сентябре я был снят с работы в НКВД. Генрих Ягода

Допросили:

Нач. отд. 4 отдела ГУГБ капитан гос. без. Коган Оперуполном. 4 отдела ГУГБ лейтенант гос. без. Лернер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 168-185.

Все сведения о заговоре и обвинении в «шпионаже», упоминаемые в допросах Г. Г. Ягоды, считаются сфальсифицированными.

Л. М. Карахан и другие упомянутые в протоколе лица реабилитированы.

Декабрьские допросы

Протокол допроса

Ягоды Генриха Григорьевича от 28 декабря 1937 года

Вопрос. Мы получили дополнительные данные о вашей антисоветской деятельности. Установлено, что много вы еще скрываете. В частности, вы ничего не показали о своей преступной связи с врачом Левиным Л. Г. Что вы можете показать по этому вопросу?

Ответ: Я виновен в очень тяжелых преступлениях, о которых до сих пор ничего не показывал. Слишком велики эти преступления, и не хватило сил о них говорить. С именем Левина меня

связывает, пожалуй, самые тяжелые мои преступления перед народом.

Вопрос. Когда и как возникла между вами и Левиным преступная связь?

Ответ. Левин был постоянно лечащим врачом Максима Горького. Бывая часто в доме у Горького, я, естественно, много раз сталкивался с Левиным. Первое время я интересовался им, хотя он, как врач, и бывал у меня дома — лечил членов моей семьи. Но вскоре Левин мне понадобился для осуществления моих личных преступных замыслов, поэтому я стал ближе к нему присматриваться, проявлять к нему некоторое внимание.

Вопрос. Для осуществления каких преступных ваших замыслов вам понадобился Левин?

Ответ. Я вынашивал в себе преступную мысль физического уничтожения сына Горького — Максима Алексеевича Пешкова. Тот человек мне мешал. Причины здесь глубоко личные и низменные, никаких политических целей не было, но факт остается фактом: я решил его убрать.

Вопрос. Вы все же скажите нам об этих «глубоко личных и низменных» причинах.

Ответ. Я прошу в протоколе не фиксировать моих объяснений по этому вопросу. Покажу о них отдельно.

Вопрос. Хорошо. Продолжайте свои показания.

Ответ. Решив уничтожить М. Пешкова, я все же понимал, что сделать это нужно с величайшей осторожностью. Я долго над этим вопросом думал, советовался даже с Погребинским. Он, как известно, был мною приближен к семье Горького и, как наиболее близкий человек, знал обо всех моих преступных планах.

Погребинский предложил мне свою помощь в этом деле. Его предложение заключалось в том, что, пригласив М. Пешкова к себе, в Уфу (он был нач. УНКВД Башкирской АССР), он организует нападение на него уголовников, которые убьют его.

Я согласился было с вариантом Погребинского, но впоследствии раздумал: это чревато было неприятностями для меня, даже в случае удачи предприятия. Это было опасно потому также, что слишком большое количество людей надо было бы ввести в это дело. Поэтому я решил, что лучшим способом уничтожения Максима Пешкова явится «смерть от болезни».

Вопрос. Как это понимать?

Ответ. Очень просто: человек естественно заболевает. Некоторое время болеет. Окружающие привыкают к тому, что больной (что тоже естественно) или умирает, или выздоравливает. Врач, лечащий больного, может способствовать выздоровлению, но он может способствовать смерти больного. Таково главное содержание идеи «смерть от болезни». Ну, а все остальное — дело техническое. Пришел я к этому выводу в конце 1932 года и сразу же начал действовать.

Вопрос. Что и как вы делали?

Ответ. Определив, что Макс (так звали сына Горького) много пьет и часто болеет, я продвинул ему врача санотдела НКВД Виноградова. Это давало мне постоянную информацию о состоянии здоровья Макса. Затем, убедившись, что Левин является постоянным врачом семьи Горького, я начал приближать его к себе.

Затем, когда Левин был до некоторой степени приручен, я предложил изыскать ему наиболее удобный способ и вызвать преждевременную смерть М. Пешкова. Левин согласился, и в 1934 году, когда Макс заболел, он выполнил мое задание: М. Пешков умер потому, что Левин по моему поручению «залечил» его.

Вопрос. Непонятно, почему Левин пошел на это страшное преступление. У вас были низменные побуждения, а у него что?

Ответ. Разговор с Левиным я начал с абстрактного вопроса о том, может ли врач способствовать смерти его пациента. Получив утвердительный ответ, я спросил, понимает ли он, что бывают условия, когда больной является помехой для его окружающих, и что смерть такого больного была бы встречена с радостью. Левин говорил мне, что вопрос этот дискуссионный, что он лично придерживается той точки зрения, что врач не имеет права сократить жизнь человеку, даже больному. Я спорил с ним, доказывал ему, что он отсталый человек, что «мы» (надо было понимать под этим — современные люди) придерживаемся другой точки зрения. На эту тему было у меня с Левиным несколько разговоров.

Однажды я пригласил его к себе в кабинет и в самой категорической форме предложил ему принять меры к тому, чтобы М. А. Пешков умер. Я заявил ему, что это является политической директивой, и он не имеет права отказаться от выполнения ее. Старик, конечно, был огорошен. Я пытался доказать ему, что Макс никчемный, плохо влияющий на М. Горького человек, что он алкоголик и все равно скоро умрет. Левин согласился и сделал свое дело.

Вопрос. Вы выше показали, что к этому делу был привлечен и врач санчасти НКВД Виноградов. Как это было организовано?

Ответ. Виноградов также был привлечен к соучастию в убийстве М. Пешкова, как врач НКВД Виноградов часто сталкивался с Булановым и им был привлечен к выполнению различных преступных поручений. О них, вероятно, расскажет Буланов. После того, как я Левину дал поручение убить М. Пешкова, я решил, что дело будет надежнее, если привлечь еще и Виноградова. Зная от Буланова, что Виноградов грязная личность (антисоветчик, связан с заграницей), я сказал Буланову, чтобы он предложил ему принять участие в убийстве М. Пешкова, для чего действовал заодно с Левиным. Не помню точно, но, кажется, при одной из встреч с Виноградовым в доме у Горького я лично подтвердил ему задание, переданное ему Булановым.

Вопрос. Значит, и Буланов был в курсе этого чудовищного, преступного замысла?

Ответ. Да, Буланов вообще знал обо всем, что я делаю. Если я ему прямо и не говорил, он обо всем догадывался. Я должен сказать, что в этом преступном деле принимали участие еще два человека: профессор Плетнев и секретарь М. Горького Крючков Петр Петрович.

Вопрос. Они были вами привлечены?

Ответ. Да.

Вопрос. При каких обстоятельствах?

Ответ. С Крючковым дело обстояло очень просто. Я уже показывал, что в доме Горького Крючков являлся моим человеком с давних пор. Он служил мне простым информатором. Он сообщал мне абсолютно все, что происходило в доме. Человек он авантюристический, нечистоплотный, присосавшийся случайно к Горькому, и поэтому мне нетрудно было прибрать его к рукам. Когда у меня возникла мысль избавиться от Макса, я начал осторожную подготовку к этому делу Крючкова. А он, как я полагал, не должен был возражать против этого. Вопрос. Почему?

Ответ. Крючков неоднократно высказывал мне свои опасения о смерти Горького. «Что будет со мною?» — говорил он. Его тревожила мысль, что Горький оставит литературным наследником не его, а сына Макса. Я, в свою очередь, подогревал в нем эти настроения. Я убеждал его в том, что Макс может отстранить Крючкова от участия в издании литературного наследства Горького.

Постепенно я привил Крючкову мысль, что для него было бы лучше, если Макса вообще не будет. А затем уже прямо с ним договорился. Я сообщил Крючкову, что подготовил убийство Макса, рассказал ему о том, кто и как это будет делать. На него, поскольку он ближе всех к Максу, я возложил задачу принять меры к тому, чтобы спаивать Макса и довести его до болезненного состояния. Мне важно было, чтобы Макс заболел, а все остальное доделают врачи. Крючков согласился. Вопрос. И что он делал?

Ответ Он делал все, что мог: спаивал Макса, возил его пьяного за город, приучал его к быстрой езде на открытом автомобиле (сама эта езда грозила катастрофой), словом, он делал все, чтобы Макс заболел. Кажется, в 1932 году Макс заболел. Я направил к нему Виноградова, но он так и не сумел ничего сделать. Но то, что не удалось в 1932 году, было совершено в мае 1934 года при содействии Крючкова: Макс заболел воспалением легких, а врачи Левин, Виноградов и Плетнев залечили его до смерти.

Вопрос. О Плетневе. Как и где он был привлечен к этому убийству?

Ответ. Плетнева пришлось привлечь к этому делу потому, что по установившейся традиции он являлся постоянным и наиболее авторитетным членом всех консилиумов при заболевании кого-либо из членов семьи Горького. Не помню точно когда, но спустя некоторое время после привлечения мною Левина, он явился ко мне с заявлением, что ему самому вряд ли что удастся сделать и что необходимо привлечь для этого дела еще кого-либо из врачей. Он прямо назвал Плетнева и заявил, что, если я не буду возражать, он сам попытается переговорить с ним. Я не возражал, но наряду с этим я дал задание аппарату ОГПУ подобрать мне компрометирующие Плетнева материалы. Оказалось, что их довольно много. Оказалось, что Плетнев был участником какой-то антисоветской группы врачей и вообще являлся человеком антисоветским. Я вызвал Плетнева к себе, спросил его, говорил ли с ним Левин. Плетнев начал было «рассуждать». Я положил на стол папку с материалами, погрозил ему, и он согласился слушаться меня.

Вопрос. Как же все-таки был убит сын Горького — М. А. Пешков?

Ответ. Детали я сейчас описать не могу. Я знаю, что он заболел (Крючков этому содействовал), для его лечения были направлены Виноградов и Левин. Был там и Плетнев. Они не допускали к Максу других врачей, неправильным применением лечения организм его был ослаблен, и он умер. Я полагаю, что врачи (Левин, Виноградов и Плетнев) расскажут об этом подробнее.

Вопрос. Только ли в результате неправильного лечения умер М. А. Пешков?

Ответ. Да, только в этом.

Вопрос. А не было ли здесь отравления?

Ответ. Нет, не было.

Вопрос. Вы это категорически утверждаете?

Ответ. Совершенно категорически.

Вопрос. Хорошо, оставим этот вопрос открытым с тем, чтобы к нему еще вернуться. Но ваши преступления в этой области не ограничиваются умерщвлением только М. А. Пешкова. Мы предупреждаем вас, что располагаем уже показаниями Виноградова,

Плетнева, Левина, Крючкова и других. Вы сами понимаете, что в таком положении вам ничего уже скрыть не удастся.

Ответ. Я и не собираюсь этого делать.

Вопрос. Не знаем, собираетесь ли вы или нет, но то, что вы скрывали это в процессе всего следствия по вашему делу, это же факт.

Ответ. Да, скрывал. Но теперь мне скрывать нечего. Я заявляю, что, кроме Макса, тем же путем по моему заданию были умерщвлены В. Р. Менжинский, В. В. Куйбышев и А. М. Горький. Я хочу записать, что если в смерти Менжинского виноват только я, то смерть В. В. Куйбышева и А. М. Горького была организована по прямому постановлению объединенного центра пра-вотроцкистской организации, которое (постановление) было мне лично передано членом этого центра А. С. Енукидзе.

Вопрос. Давайте запишем ваши показания об обстоятельствах умертвления каждого из названных вами лиц. Рассказывайте.

Ответ. Начну с Менжинского. Известно, что последние годы Менжинский больше болел, чем работал. Руководил работой я. Было ясно, что с его смертью председателем ОГПУ буду я. С этой мыслью я свыкся и ждал смерти Менжинского. А он не умирал. Когда я дал задание Левину, я подумал: «Почему то же самое не сделать с Менжинским?» В одном из разговоров с Левиным я ему об этом прямо сказал. Он уже был связан со мной подготовкой к преступлению и не мог мне отказать. Но он заявил, что не имеет доступа к Менжинскому, что постоянным лечащим врачом является доктор Казаков и что без него здесь не обойдется. Я поручил Левину привлечь к этому делу Казакова. Он это сделал. Не обошлось и без моего личного вмешательства в это дело. Левин сообщил мне, что Казаков в хороших отношениях с Менжинским, и у него (Левина) имеются сомнения, не обманет ли он. Я вызвал Казакова к себе, подтвердил ему мое распоряжение, наговорил ему кучу угроз, и он сделал свое дело — Менжинский умер.

Вопрос. А что конкретно сделал Казаков? Как он добился смерти В. Р. Менжинского?

Ответ. Этого я не знаю. Казаков «лечил» Менжинского по ему одному известному методу. Как и что он делает, в это он меня не посвящал. Мне важны были результаты, они были положительными, и меня это устраивало. Правда, помню, что в день предсмертной болезни Менжинского я говорил с Казаковым. Он заверил меня, что «все в порядке».

Вопрос. А Левин, Плетнев, Виноградов — они принимали участие в убийстве В. Р. Менжинского?

Ответ. Мне трудно на этот вопрос ответить. Не знаю, вернее, не помню. Левин-то был в курсе дела, но принимал ли он непосредственное участие в этом деле, не знаю.

Вопрос. Значит, можно констатировать, что В. Р. Менжинский и М. А. Пешков умерщвлены по вашему прямому заданию, притом руководствовались вы в обоих случаях личными низменными соображениями?

Ответ. Да, это так. Я признаю себя виновным в этом. Я хочу рассказать об обстоятельствах, при которых я был поставлен перед необходимостью пойти на более чудовищное преступление, на организацию умерщвления таких людей, как В. В. Куйбышев и А. М. Горький.

Вопрос. Рассказывайте.

Ответ. На одном из допросов я рассказал о том, как объединенный центр правотроцкистской организации вынес свое решение об убийстве С. М. Кирова. Я рассказывал также и о том, что в принятии этого решения я участия не принимал. Больше того, когда Енукидзе сообщил мне об этом, я возражал. И вам, конечно, ясно почему. Я боялся прямых террористических актов, потому что я отвечал за охрану членов правительства.

В протоколах предыдущих моих допросов записано, что я вынужден был предупредить Запорожца (в Ленинграде), чтобы он не препятствовал террористическому акту над С. М. Кировым. Это вы уже знаете из моих показаний, но я тогда не договорил. О чем я умолчал? Я не рассказал о том, что, когда Енукидзе поставил меня в известность летом 1934 года о решении организовать террористический акт над С. М. Кировым, я предложил ему свой вариант убийства Кирова путем «смерти от болезни».

Я тогда же сообщил ему, что этот способ уже проверен мною на практике (М. А. Пешков и В. Р. Менжинский), и что он безопасен и для меня, как зампреда ОГПУ, отвечающего за охрану. Енукидзе отверг мое предложение в отношении С. М. Кирова. Он мотивировал это тем, что террористический акт над Кировым организовывали непосредственно зиновьевцы и троцкисты и что наше дело не мешать им и только. «Смерть от болезни» не даст должного резонанса в стране. «Надо проверить, как страна откликнется на выстрел в Кирова», — заявил мне Енукидзе.

Но вместе с тем Енукидзе ухватился и за предложенный мною метод. Он заставил меня подробно проинформировать его о том, как технически и кто конкретно осуществляет. Я ему рассказал. Через некоторое время Енукидзе меня вновь просил заехать к нему. Он заявил мне, что довел до сведения центра о моем методе и что решено немедленно приступить к его применению. Вопрос. На ком применить?

Ответ. Было ясно, что речь идет об организации таким методом убийства руководителей Советской власти, членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Вопрос. А конкретные фамилии были названы?

Ответ. Нет, в этом разговоре конкретные фамилии названы не были. Но Енукидзе предложил мне направить к нему Левина, предварительно подготовив его к предстоящему разговору.

Вопрос. И вы это сделали?

Ответ. Да, сделал. Я вызвал к себе Левина, заявил ему, что на очереди новые задачи, и предложил ему зайти к Енукидзе для подробного разговора. Помню, что и на сей раз пришлось пустить в ход угрозы, так как Левин пытался возражать. Во всяком случае, у Енукидзе Левин был и с ним беседовал уже о конкретных делах.

Вопрос. Откуда вам это известно?

Ответ. Мне об этом говорили и Левин, и Енукидзе. Левин явился ко мне на следующий день после своего разговора с Енукидзе с заявлением, что теперь ему все ясно, что он просит меня еще раз вызвать Плетнева, чтобы избавить его от лишних разговоров с ним. Енукидзе сообщил мне об этом разговоре следующее: он спросил Левина, кого он лечит и кто из членов Политбюро болен. Выяснилось, что Левин наблюдает за здоровьем Куйбышева. Енукидзе предложил Левину приступить к подготовке смерти Куйбышева.

Кроме того, тогда же Енукидзе сообщил мне, что центр организации считает необходимым подготовить таким же образом смерть А. М. Горького и что задание в отношении его Левину также дано. Я должен в интересах правдивости сказать, что это заявление Енукидзе меня огорошило. «При чем тут Горький?» — спросил я.

Из ответа Енукидзе я понял следующее: объединенный центр правотроцкистской организации в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены и Каменев, и Томский, и ряд других. Но реальных результатов это не дало. Горький по-прежнему близок к Сталину и является горячим сторонником и защитником его линии. При серьезной постановке [вопроса] о свержении сталинского руководства и захвате власти правотроц-кистами, центр не может не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей. Если Горький будет жить, то он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого допустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможности отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о ликвидации Горького. Выполнение этого решения поручено было мне через врачей, лечащих Горького. Мои попытки возразить не возымели своих результатов: Енукидзе предложил принять к исполнению решение центра. Через несколько дней я вызвал к себе Левина и вновь подтвердил ему то, что до меня было сказано ему Енукидзе.

Вопрос. Речь, таким образом, шла о двух жертвах, которые были намечены объединенным центром правотроцкистской организации, — о товарищах В. В. Куйбышеве и А. М. Горьком?

Ответ. Да, только о них.

Вопрос. Почему только о них?

Ответ. Я уже рассказал, как и почему возник вопрос об умерщвлении А. М. Горького. А о Куйбышеве встал вопрос потому, что это технически наиболее легко было осуществить: он болел часто и лечили его Левин с Плетневым.

Вопрос. Нам известно, что в деле организации убийства тов. В. В. Куйбышева принимало участие еще одно лицо. Почему вы об этом не говорите?

Ответ. Я этого не знаю.

Вопрос. А помощника тов. Куйбышева Максимова вы разве не знаете?

Ответ. Я лично его мало знаю. Но Енукидзе говорил мне, что он правый и что с ним есть договоренность о том, что он будет помогать Левину.

Вопрос. Это не точно. Мы располагаем данными, что вы присутствовали при разговоре об этом Енукидзе с Максимовым.

Ответ. Я этого не помню.

Вопрос. А вот Максимов утверждает, что так именно это было.

Ответ. Может быть, но я этого не помню. Я не могу ни отрицать, ни подтверждать этого.

Вопрос. Переходите к изложению того, как были выполнены эти чудовищные, преступные дела ваши.

Ответ. С Куйбышевым дело обстояло проще: осенью 1934 года он уехал в Среднюю Азию в длительную командировку. Уезжал он, как мне говорил Левин, совершенно больной. Но Левин и Плетнев заявили ему (оба смотрели его перед самым отъездом), что он в хорошем состоянии, и разрешили ему ехать. С собой в дорогу ему дали лекарство, прием которого пагубно действовал на его здоровье. Енукидзе говорил мне, что он уверен в том, что Куйбышев не вернется живым из этой командировки. Но он вернулся и вскоре умер от сердечного припадка, вызванного вмешательством «лечения» Левина и Плетнева.

Енукидзе был очень доволен обстоятельствами смерти Куйбышева, но помню, что однажды он с тревогой заявил мне, что в кругах членов Политбюро обстоятельства смерти Куйбышева вызывают сомнения. Откуда он это знал, мне не известно, но мы договорились о необходимости еще большей конспирации и временного прекращения вмешательства в здоровье Горького.

Вопрос. Вы договорились отсрочить смерть тов. А. М. Горького, потому что испугались подозрений?

Ответ. Пожалуй, так. Но это не надо понимать в таком смысле, что мы принимали какие-либо специальные меры к отмене нашего решения. Нет, мы просто не торопили врачей, и этим объясняется, что Горький прожил до лета 1936 года.

Вопрос. А как было организовано убийство тов. А. М. Горького?

Ответ. Я уже говорил об этом. За здоровьем Горького наблюдали Левин и Плетнев. Оба они были мною привлечены к делу умерщвления Горького и получили соответствующие задания.

Вопрос. Выше вы говорили, что Левин, получив задание умертвить Горького, просил вас еще раз переговорить с Плетневым. Этот разговор ваш с Плетневым состоялся?

Ответ. Да, состоялся.

Вопрос. Перед Плетневым мне пришлось до некоторой степени раскрыть завесы политического смысла этих актов. Дело в том, что Плетнев в давние годы принимал участие в политической работе, он, кажется, примыкал к какой-то партии. Из материалов ОГПУ—НКВД мне было известно, что он не прекратил политической борьбы и вел активную антисоветскую деятельность. Кроме того, он имел довольно широкие связи в мире интеллигенции и пользовался популярностью и за границей. Поэтому я счел возможным заявить ему, что мы тоже ведем борьбу с Советской властью, и буржуазно-демократическая республика, которая придет на смену Советской власти, несомненно, во всех смыслах будет приемлема для него, Плетнева, больше, нежели ныне существующий строй. Я заявил ему, что акты в отношении Куйбышева и Горького — это звенья цепи нашей борьбы против сталинского руководства, поэтому он не смеет отказаться от участия в этом деле. Он не возражал.

Вопрос. Значит, Плетнев пошел на убийство лучших людей Страны Советов по политическим соображениям?

Ответ. На этот вопрос вернее было бы ответить: «И по политическим соображениям». Потому что, как я думаю, тут действовали, несомненно, и угрозы разоблачения, аресты и т. п., которыми (угрозами) я, признаю, пользовался.

Вопрос. А Крючков был вами привлечен к делу убийства тов. А. М. Горького?

Ответ. Как же, был привлечен и сыграл в этом деле серьезную роль. После дела с Максом Крючков был уже связан со мной узами совместного участия в преступлении. Я с ним не церемонился. Я ему рассказал обо всем. Я сообщил ему, что имею поручение умертвить Горького, и предложил повторить над Горьким все, что он раньше совершил над Максом.

Вопрос. Вы сообщили ему, от кого исходит это поручение?

Ответ. Да, я сказал ему, что речь идет об организации, которая ведет борьбу против сталинского руководства и которая идет к власти. Кажется, больше я ему ничего не говорил, но он, надо думать, многое знал от Буланова. Во всяком случае, Крючков получил от меня задание устроить так, чтобы Горький заболел, и он это сделал.

Вопрос. Остановитесь на этом вопросе подробнее.

Ответ. Не знаю, сумею ли я вспомнить все детали, но дело было так. Осенние и зимние месяцы Горький обычно проводил на своей даче в Крыму. Там с ним бывал и Крючков. Так было и в 1935 году. Перед отъездом мы условились с Крючковым, что там в Крыму Горький «заболеет», и он его, больного, привезет в Москву «лечиться» у Плетнева.

Так и было. Весной 1936 года Крючков мне неоднократно звонил из Крыма, что состояние здоровья Горького плохое и что, если его в таком состоянии вести в Москву, он, несомненно, приедет больным. Я не возражал, и Горький, приехав в Москву, сразу заболел. Тут же в ход были пущены Левин и Плетнев, и Горький был умерщвлен.

Вопрос. Они применяли какие-нибудь особые средства к умер-твлению Горького?

Ответ. Нет, во всяком случае, мне об этом не известно. Ко мне они не обращались, может быть, они сами что-нибудь делали и мне не говорили.

Вопрос. Вы говорите явную чепуху, без вашей санкции Левин и Плетнев не пошли бы на такое дело.

Ответ. Это верно. Я утверждаю, что мне не известно, применяли ли Левин и Плетнев какие-либо особые средства к умерщвлению Горького. Я полагаю, что Горький умер от того, что при содействии Крючкова он заболел, а врачи Левин и Плетнев «залечили» его так, как они это до этого сделали с Максом и Куйбышевым.

Вопрос. Резюмируем эту часть ваших показаний: 1) Убийство тт. Куйбышева и Горького произведено по решению объединенного центра правотроцкистской организации?

Ответ. Да.

Вопрос. 2) Об этом решении вам стало известно от члена этого центра Енукидзе А. С?

Ответ. Да.

Вопрос. 3) Организация и подготовка этих чудовищных убийств была проведена вами и Енукидзе?

Ответ. Да.

Вопрос 4) К убийству т.т. Куйбышева и А. М. Горького были вами и Енукидзе привлечены Левин Л. Г., Плетнев Д. Д., Крючков П. П. и Максимов В. А.?

Ответ. Да.

Вопрос. 5) По прямым вашим и Енукидзе заданиям намеченные центром правотроцкистской организации убийства были осуществлены?

Ответ. Да.

Допрос прерывается

Записано с моих слов верно, мною прочитано Генрих Ягода .

Допросили:

Майор государств, безопасности Коган

Старший лейтенант государств, безопасности Лернер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 186-207.

Сведения считаются недостоверными. Профессор Л. Г. Левин и другие врачи были позже реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.

Протокол очной ставки между Ягодой Генрихом Григорьевичем и Левиным Львом Григорьевичем от 4 января 1938 года

После подтверждения взаимного знакомства и отсутствия личных счетов, были заданы следующие вопросы:

Вопрос Левину. Вы дали показания о своей преступной связи с Ягодой Г. Г. Вы подтверждаете эти показания?

Ответ Левина Да, подтверждаю.

Вопрос Левину. Вы показали, что по прямому указанию Ягоды вы приняли участие в умерщвлении Максима Алексеевича Пешкова. Когда и при каких обстоятельствах вы получили это указание Ягоды и осуществили умерщвление М. А. Пешкова?

Ответ Левина. Указание умертвить М. А. Пешкова я получил от Ягоды в 1932 году. Это был год, когда я часто встречался с ним в доме у М. Горького. Первый разговор Ягоды со мною был относительно невинным, он очень отрицательно отзывался о М. Пешкове, назвав его никуда не годным человеком, пьяницей. Через несколько дней Ягода возобновил со мною разговор о нем. На этот раз он сказал, что М. Пешков не только никому не нужный, но и вредный человек для своего отца, и поэтому лучше было бы ему прекратить свое существование.

Вопрос Ягоде. Вы подтверждаете эти показания Левина?

Ответ Ягоды. Да, подтверждаю.

Вопрос Левину. Как конкретно вы договорились с Ягодой об умерщвлении М. Пешкова?

Ответ Левина. Дав мне указание умертвить М. Пешкова, Ягода в этом же разговоре напомнил мне, что говорит со мною как лицо, возглавляющее ОГПУ, и что ослушаться его я не имею права. Я опускаю описание охватившего меня сомнения и того, насколько ошеломило меня предложение Ягоды. Это лишнее. Факт, что я принял его преступное задание к исполнению. Этот разговор со мною Ягода закончил тем, что предложил мне подыскать помощников в этом деле, а само дело хранить в строжайшей тайне.

Через несколько дней я опять встретился с Ягодой и сказал ему, что наиболее подходящим человеком в помощи для выполнения его преступного задания я считаю профессора Плетнева, потому что он, во-первых, по своим взглядам подходит для этого дела, во-вторых, он обычно, когда кто-либо заболевал в доме М. Горького, привлекался в качестве консультанта. Указал я еще на врача НКВД Виноградова, которого Ягода сам привлек к преступлению.

Вопрос Ягоде. Правильно рассказывает Левин о вашем разговоре с ним по поводу умерщвления М. А. Пешкова?

Ответ Ягоды. Да, правильно.

Вопрос Ягоде. Врача Виноградова вы сами привлекли, без участия Левина?

Ответ Ягоды. Да, но непосредственно мое задание Виноградову передал Буланов по моему поручению. Буланов знал от меня о готовящемся преступлении.

Вопрос Левину. Вы назвали Ягоде профессора Плетнева и врача Виноградова как лиц, каких нужно привлечь к соучастию в умерщвлении М. Пешкова? Ягода показывает, что Виноградова он привлек через Буланова. А кто привлек Плетнева?

Ответ Левина. Я лично в начале 1933 года привлек Плетнева к сочувствию в умерщвлении М. Пешкова. Зная, что проф. Плетнев антисоветски настроен, и что, если я сошлюсь на директиву Ягоды, он пойдет на преступление, я решился при первом удобном случае пойти на открытый с ним разговор. Случай представился лишь в начале 1933 года, и я убедился в правильности моих предложений: Плетнев дал согласие на соучастие в преступлении.

Вопрос Левину. А Ягода лично говорил с Плетневым по вопросу об его соучастии?

Ответ Левина. Да, Плетнев мне позже рассказал, что его вызывал по этому же вопросу Ягода.

Вопрос Ягоде. Вы это подтверждаете?

Ответ Ягоды. Да, подтверждаю.

Вопрос Ягоде. Еще в каких преступных действиях принимал участие Левин по вашим заданиям?

Ответ Ягоды. В умерщвлении Куйбышева и Максима Горького.

Вопрос Ягоде. Как эти убийства были организованы, по чьему поручению?

Ответ Ягоды. Это было задание объединенного правотроцкист-ского центра об уничтожении Куйбышева и М. Горького. В мае 1934 года у меня состоялась встреча с Енукидзе, который сообщил мне, что имеется решение объединенного правотроцкист-ского центра об уничтожении Куйбышева и М. Горького. Не стоит здесь говорить о моих возражениях Енукидзе, так как в результате моего разговора с Енукидзе я вызвал Левина и дал ему поручение ускорить смерть Куйбышева и М. Горького и предложил зайти по этому вопросу к Енукидзе.

Вопрос Левину. Вы получили такое поручение от Ягоды?

Ответ Левина. Получил. После смерти М. Пешкова — весною 1934 года. Ягода вызвал меня к себе и, отметив, что одно его преступное задание мною уже выполнено, заявил, что этим далеко не исчерпаны его задания, что я должен принять участие в убийстве членов Политбюро и М. Горького. Объяснив необходимость политических убийств, Ягода спросил меня, в отношении кого я мог бы выполнить его задания.

Я ответил, что могу это сделать в отношении Куйбышева, который часто хворал и у которого я поэтому часто бывал, и если необходимо, то как ни тяжело мне это, то то же самое и в отношении М. Горького. Ягода предупредил меня опять о сохранении разговора в строжайшей тайне, в противном случае, грозил он, я буду немедленно уничтожен. В качестве помощника в деле умер-твления М. Горького он предложил мне секретаря Горького Крючкова, который, по словам Ягоды, если понадобится, окажет нам любую помощь.

Я подтверждаю показание Ягоды о том, что он меня направил к Енукидзе, который, кстати, был моим постоянным больным, и встреча поэтому не представляла никакого труда. Енукидзе первый спросил меня, говорил ли со мной Ягода, и, получив утвердительный ответ, стал распространяться о необходимости этих убийств, спросил меня, кого я могу на себя взять еще, кроме Куйбышева и М. Горького. Я ответил, что больше никого. Сказал я ему также, что помогать мне будут Плетнев и секретарь Горького Крючков, и на этом мы расстались.

Из моих показаний на следствии вы уже знаете, что и Куйбышев и М. Горький были умерщвлены.

Вопрос Левину. Вы, таким образом, подтверждая свои предыдущие показания, еще раз заявляете, что умерщвление Куйбыше-

ва и М. Горького было совершено при вашем участии, по прямому заданию Ягоды?

Ответ Левина. Да. К умерщвлению Куйбышева и М. Горького меня привлек Ягода. Я не в силах был бороться с ним, и его преступные задания я выполнил.

Вопрос Ягоде. Вы подтверждаете, что давали Левину преступные задания и он, выполняя их, принял участие в трех преступных актах — умерщвлении М. А. Пешкова, Максима Горького и тов. Куйбышева?

Ответ Ягоды. Да, я это подтверждаю.

Протокол записан с наших слов правильно, нами прочитан.

Ягода

Левин

Очную ставку проводили:

Майор государств, безопасности Коган

Нач. 5 отделения 4 отдела ГУГБ, капитан государств, безопасности Герзон

Оперуполномоч. 4 отдела ГУГБ, ст. лейтенант государств, безопасности Лернер

в присутствии зам. наркомвнудела СССР, комкора Фриновского

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 43. Л. 19-24.

Протокол очной ставки между Ягодой Генрихом Григорьевичем и Крючковым Петром Петровичем
от 5 января 1938 года

После взаимного знакомства и отсутствия личных счетов были заданы следующие вопросы:

Вопрос Крючкову. Вы давали показания о своем участии в преступном умерщвлении сына М. Горького и самого Горького. Подтверждаете вы свои показания?

Ответ Крючкова. Да, подтверждаю.

Вопрос Крючкову. Вы эти преступления совершали по собственной инициативе или выполнили чьи-либо указания?

Ответ Крючкова. Я совершил преступления по прямому указанию Ягоды.

Вопрос Ягоде. Вы подтверждаете только что показанное Крючковым?

Ответ Ягоды. Да, я привлек его к соучастию в умерщвлении М. А. Пешкова и М. Горького.

Вопрос Крючкову. Расскажите, при каких обстоятельствах Ягода вас привлек к преступной деятельности?

Ответ Крючкова. С Ягодой я познакомился в 1928 году. Ближе мы познакомились в 1932 году, когда я стал бывать у него на квартире и на даче. С М. Горьким я познакомился в 1928 году, начал у него работать в комиссии по улучшению быта ученых, а затем личным секретарем. В 1928 году продолжал работать секретарем у Горького, у меня впервые возникла мысль, что Алексей Максимович старится, может скоро умереть, и смерть его очень плачевно отразится на моем материальном положении. Живя у Горького, я привык к определенным условиям жизни, прямо говоря, хорошо жил.

В 1932 году Ягода, встречаясь со мною в доме у Горького, стал проявлять ко мне интерес и в беседах со мною затрагивать больной для меня вопрос, а именно: о моих перспективах после смерти М. Горького, указывая, что мне туго тогда придется. В 1932 году он начал мне намекать: «Петр Петрович, вам нужно думать о себе, что будет с вами после смерти М. Горького».

В 1933 году Ягода стал мне говорить, что два человека близко стоят около Горького — это я и сын его Макс, но после смерти Горького все останется Максу, а я окажусь приживальщиком Макса. Должен признаться, что он говорил в унисон моим собственным настроениям.

В том же 1933 году Ягода прямо мне заявил: «Вы заинтересованы в смерти Макса, вам трудно будет жить после смерти Горького, но дело не только в Максе, но и в самом Горьком, который мешает большим людям в той политике, которую они ведут, и смерть М. Горького развязала бы нам руки». Ягода сообщил мне, что в СССР предполагается переворот, будет новая государственная власть, которая будет содействовать и моим личным устремлениям (я тогда был связан с группой Авербаха). Я спросил Ягоду: «А что мне нужно делать?» Он ответил: «Нужно сначала устранить Макса — сына Горького. Вы с Максом пьете, продолжайте пить, а так как здоровье у него плохое, вино очень отрицательно действует на его организм, а остальное я доделаю».

Вопрос Ягоде. Правильно излагает Крючков свои показания?

Ответ Ягоды. Да, правильно.

Вопрос Ягоде. Крючков показал, что он по вашему поручению участвовал в умерщвлении сына Горького — М. А. Пешкова. А в деле умерщвления самого Горького он принимал личное участие?

Ответ Ягоды. Самое активное.

Вопрос Крючкову. Ягода показывает, что вы принимали активное участие не только в умерщвлении М. А. Пешкова, но и М. Горького. Вы это подтверждаете?

Ответ Крючкова. Да, подтверждаю.

Вопрос Крючкову. Одни вы выполняли преступное задание Ягоды?

Ответ Крючкова. Нет, в этом деле принимали участие доктор Левин и проф. Плетнев.

Вопрос Крючкова. От кого вы узнали об их участии?

Ответ Крючкова. От Ягоды.

Вопрос Крючкову. Сталкивались вы непосредственно с Левиным и Плетневым?

Ответ Крючкова. Да, уже во время болезни М. Пешкова и Горького.

Вопрос Крючкову. Вы преступные указания Ягоды выполнили и признаете себя в этом виновным?

Ответ Крючкова. Признаю.

Вопрос Ягоде. Вы говорили Крючкову, по чьему поручению вы дали ему задание умертвить Горького?

Ответ Ягоды. Говорил и даже называл фамилии.

Вопрос Крючкову. Вам Ягода говорил, от кого исходит задание умертвить Горького?

Ответ Крючкова. Он говорил мне, что задание умертвить Горького продиктовано правотроцкистским лагерем, но не помню, чтобы он называл фамилии.

Заявление Ягоды. Я прошу потребовать у Крючкова ответа, куда он дел некоторые документы Горького. Дело в том, что Горький мне неоднократно говорил, что он написал целый ряд заметок для составления биографий Сталина, Ворошилова и др. руководителей партии и обещал мне их прочесть. Однако прочесть их мне он не успел, как-то не пришлось.

Когда М. Горький умер, в архиве этих документов не оказалось. Эти документы чрезвычайно ценны. Ввиду того, что Крючков знал о предстоящей смерти Горького, я не сомневаюсь в том, что он эти документы забрал. Не передал ли он эти ценные документы за границу?

Вопрос Ягоде. Мы по этому вопросу Крючкова допросили, а сейчас ответьте, признаете ли вы себя виновным в том, что дали задание Крючкову умертвить М. А. Пешкова и М. Горького, что Крючковым и было выполнено?

Ответ Ягоды. Да, признаю.

Протокол записан с наших слов правильно, нами прочитан.

Ягода

Крючков

Очную ставку проводили:

Майор государств, безопасности Коган

Майор государств, безопасности Лулов

Оперуполномоченный 4 отдела ГУГБ, ст. лейтенант госбезопасности Лернер

Оперуполномоченный 4 отдела ГУГБ, лейтенант госбезопасности Церпенто

ЦА ФСБ. Д. Н-13614. Т. 43. Л. 25-29.

Ответы считаются недостоверными. П. П. Крючков (1889— 1938) позже был реабилитирован за отсутствием состава преступления.

Протокол очной ставки

между Ягодой Генрихом Григорьевичем и Плетневым Дмитрием Дмитриевичем от 5 января 1938 года

После подтверждения взаимного знакомства и отсутствия личных счетов были заданы следующие вопросы:

Вопрос Ягоде. Вы давали показания, что Д. Д. Плетнев был привлечен к участию в умертвлении Куйбышева и М. Горького. Подтверждаете вы свои показания?

Ответ Ягоды. Подтверждаю.

Вопрос Плетневу. Вы давали показания, что принимали участие в этом преступлении. Подтверждаете вы свои показания?

Ответ Плетнева. Да, подтверждаю.

Вопрос Ягоде. Расскажите, при каких обстоятельствах вы привлекали Плетнева и в чем конкретно выразилась его роль?

Ответ Ягоды. Когда я договорился с Левиным относительно его участия в умерщвлении Куйбышева и М. Горького, он заявил, что ему одному трудно будет выполнить мое задание, т. к. обычно на консультации, в случае болезни Куйбышева и Горького, обязательно присутствует Плетнев. Левин предложил привлечь и Плетнева и взял на себя миссию переговорить с ним. Я согласился, и через некоторое время Левин сообщил мне, что Плетнев согласен принять участие в умерщвлении Куйбышева и Горького, но необходимо, чтобы я лично с ним переговорил. Через некоторое время у меня был Плетнев. Я спросил его, говорил ли с ним Левин и, получив утвердительный ответ, я подтвердил ему необходимость его участия в этих преступлениях.

Вопрос Плетневу. С вами Левин действительно говорил о вашем участии в умерщвлении Куйбышева и М. Горького?

Ответ Плетнева. Да, говорил.

Вопрос Плетневу. Что именно он вам говорил?

Ответ Плетнева. Левин говорил мне о существовании больших разногласий внутри Советского правительства, и что Ягода относится к группе антагонистов, считающих, что сейчас нужно направить атаку на своих противников и что Ягода будет со мной на эту тему говорить.

Вопрос Плетневу. Левин с вами говорил от своего имени?

Ответ Плетнева. Нет, он говорил со мною по поручению Ягоды.

Вопрос Плетневу. Кого вы еще знаете из так называемых вами антагонистов? Вам назывались еще какие-либо фамилии?

Ответ Плетнева. Нет. В предварительной со мной беседе Левин называл только Ягоду.

Вопрос Плетневу. Изложите содержание беседы с вами Ягоды.

Ответ Плетнева. Я был вызван в здание НКВД в кабинет Ягоды. Разговаривал со мной Ягода резким тоном, заявив, что имеет достаточные материалы для того, чтобы заставить меня подчиниться. Спросил, имел ли со мной разговор Левин. Когда я выразил колебание, т. к. подозревал, что это какая-то зондировка, тогда Ягода взял агрессивный тон, стал угрожать лично мне, моей семье и заявил, что если я попытаюсь куда-либо обратиться, то от него мне не уйти. Видя, что я испуган и сдаюсь, Ягода предложил мне держать связь с Левиным и всячески ему содействовать.

Вопрос Плетневу. Ягода вам прямо поставил вопрос об участии в преступлении?

Ответ Плетнева. Да, он сам мне назвал фамилии Куйбышева и Горького. Я дал согласие. Между прочим я ему сказал, что М. Горький в конце концов больной человек и не так активен и опасен, но Ягода заметил, что ввиду исключительно важной роли, какую играет Горький в стране, всякий срок укорочения его жизни имеет громадное значение.

Вопрос Плетневу. Ягода вам не говорил, кто конкретно заинтересован в смерти Куйбышева и Горького?

Ответ Плетнева. От Левина я услышал фамилию Енукидзе, как лица, представляющего организацию, заинтересованную в смерти Куйбышева и Горького.

Вопрос Ягоде. Вы Плетневу говорили о решении антисоветского центра умертвить Куйбышева и М. Горького?

Ответ Ягоды. Нет, я не считал возможным ему это сказать. Плетнев говорит правду.

Вопрос Плетневу. После разговора с Ягодой вы вновь встречались с Левиным по вопросам, связанным с преступными заданиями?

Ответ Плетнева. Да. Ягода ведь дал общее задание, а технически я и Левин выработали план вредительства в смысле лечения.

Вопрос Плетневу. И в итоге преступный план был осуществлен?

Ответ Плетнева. Да, я принимал участие в осуществлении плана.

Вопрос Плетневу. Значит, можно констатировать, что вы, вместе с Левиным, по прямому заданию Ягоды принимали участие в умерщвлении, во-первых, товарища Куйбышева, во-вторых, Максима Горького?

Ответ Плетнева. Да.

Вопрос Ягоде. Вы это подтверждаете?

Ответ Ягоды. Да, задание мое было выполнено: люди умерли.

Протокол записан с наших слов правильно, нами прочитан.

Ягода

Плетнев

Очную ставку производили:

Сотрудник для особых поручений при нач. 4 отдела ГУГБ,

майор государств, безопасности Коган

Начальник отделения 4 отдела ГУГБ,

капитан государств, безопасности Герзон

Оперуполном. 4 отдела ГУГБ,

ст. лейтенант государств, безопасности Лернер

в присутствии зам. народного комиссара внутренних дел Союза ССР комкора Фриновского

Нач. 4 отдела ГУГБ НКВД, ст. майора государств, безопасности Литвина

ЦА ФСБ. Д. Н-13614. Т. 43. Л. 30-34.

Ответы считаются недостоверными. Профессор Д. Д. Плетнев позже был реабилитирован за отсутствием в его действиях состава преступления.

Протокол очной ставки

между Левиным Львом Григорьевичем и Крючковым Петром Петровичем от 5 января 1938 года

После подтверждения взаимного знакомства и отсутствия личных счетов были заданы следующие вопросы:

Вопрос Крючкову. Вы давали показания о своем участии в умертвлении сына Горького М. А. Пешкова и самого М. Горького. Подтверждаете вы это?

Ответ Крючкова. Подтверждаю.

Вопрос Крючкову. Левин известен вам как соучастник этих преступлений?

Ответ Крючкова. Да, он принимал участие в умертвлении М. А. Пешкова и М. Горького.

Вопрос Левину. Вам известно было об участии Крючкова в преступлениях?

Ответ Левина. Да, он принимал участие в умертвлении М. А. Пешкова и М. Горького. Узнал я это от Ягоды тогда, когда он дал мне задание уничтожить М. Пешкова. Я уже ранее показывал, что предложил Ягоде привлечь Плетнева, что он одобрил. В свою очередь Ягода мне сказал: «Вы хорошо знаете обстановку в доме у Горького, что ничего нельзя предпринять без секретаря Горького — Крючкова. Имейте в виду, что Петр Петрович (Крючков) будет в курсе дела, не будет мешать и, если понадобится помощь, обратитесь к нему». Вот таким образом я узнал об участии Крючкова.

Вопрос Крючкову. Вы от кого узнали об участии Левина?

Ответ Крючкова. От Ягоды. Это было в 1933 году, когда я разговаривал с Ягодой относительно устранения М. А. Пешкова. Он мне сказал, что нужно обратиться к доктору Виноградову и доктору Левину.

Вопрос Левину. Когда вы впервые столкнулись с Крючковым как с соучастником по преступлению?

Ответ Левина. Когда встал вопрос о необходимости ослабить организм Пешкова настолько, чтобы он захворал, я предложил обратиться к Крючкову, чтобы он воздействовал на слабую сторону Максима Пешкова, использовал его пристрастие к спиртным напиткам. С этим я обратился к Крючкову, предварительно спросив, говорил ли с ним Ягода. Он ответил утвердительно, и я договорился с ним, что он будет максимально спаивать М. Пешкова и добьется того, чтобы тот заболел. Крючков это выполнил и, когда Максим Пешков заболел, мы, т. е. я и Плетнев, уже действовали сами.

Вопрос Крючкову. Вы подтверждаете только что показанное Левиным?

Ответ Крючкова. Да, он говорит правду.

Вопрос Левину и Крючкову. Таким образом, вы, получив задание от Ягоды умертвить М. А. Пешкова и М. Горького, выполнили эти преступления. Признаете себя в этом виновными?

Ответ Левина. Признаю.

Ответ Крючкова. Признаю.

Протокол записан с наших слов правильно, нами прочитан.

Левин

Крючков

Очную ставку производили:

Сотрудник для особ, поручений при нач. 4 отд. ГУГБ,

майор государств, безопасности Коган

Сотрудник для особ, поручений при нач. 4 отд. ГУГБ,

майор государств, безопасности Лулов

Нач. отделения 4 отдела ГУГБ,

капитан государств, безопасности Герзон

Оперуполном. 4 отдела ГУГБ НКВД,

старш. лейтенант государств, безопасности Лернер

Оперуполном. 4 отдела ГУГБ,

лейтенант государств, безопасности Церпенто

ЦА ФСБ. Д. Н-13614. Т. 43. Л. 35-37.

Признания Л. Г. Левина и П. П. Крючкова позже были отвергнуты как недостоверные.

Сообщение

В. М. Киршона о поведении Ягоды в тюрьме

«Майору государственной безопасности тов. Журбенко

Ягода встретил меня фразой: «О деле говорить с вами не будем, я дал слово комкору на эти темы с вами не говорить».

Он начал меня подробно расспрашивать о своей жене, о Надежде Алексеевне Пешковой, о том, что о нем писали и говорят в городе.

Затем Ягода заявил мне: «Я знаю, что вас ко мне подсадили, а иначе бы не посадили, не сомневаюсь, что все, что я вам скажу или сказал бы, будет передано. А то, что вы мне будете говорить, будет вам подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто вас подослал».

Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном.

Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, чтоб меня посадили.

«Я знаю, — говорит он, — что вы отказываетесь. Я хотел просто расспросить вас об Иде, Тимоше, ребенке, родных и посмотреть на знакомое лицо перед смертью».

О смерти Ягода говорит постоянно. Все время тоскует, что ему один путь в подвал, что 25 января его расстреляют, и говорит, что никому не верит, что останется жив.

«Если б я был уверен, что останусь жив, я бы еще взял на себя бремя всенародно заявить, что я убийца Макса и Горького».

«Мне невыносимо тяжело заявить это перед всеми исторически и не менее тяжело перед Тимошей».

«На процессе, — говорит Ягода, — я, наверно, буду рыдать, что еще хуже, чем если б я от всего отказался».

Однажды, в полубредовом состоянии, он заявил: «Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что не убивал, нет сил признаться в этом открыто».

Потом добавил: «Но это значит объединить вокруг себя контрреволюцию — это невозможно».

Говоря о Тимоше, Ягода упомянул однажды о том, что ей были переданы 15 тысяч долларов. Причем он до того изолгался, что стал уверять меня, что деньги эти без его ведома отправил на квартиру Пешковой Буланов, что, конечно, абсолютно абсурдно.

Ягода все время говорит, что его обманывают, обещав свидание с женой. Значит, обманывают и насчет расстрела. «А если б я увиделся с Идой, сказал бы несколько слов насчет сынка, я бы на процессе чувствовал себя иначе, все перенес бы легче».

Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать, вообще раскис и опустился позорно.

1938 г. В. Киршон».

ЦА ФСБ. Ф. 3. On. 5. Д. 318. Л. 113-114.

В. М. Киршон (1902—1938), большевик с 1920 года, советский писатель и драматург.

Протокол допроса обвиняемого

10 января 1938 года следователь по важнейшим делам при прокуроре СССР Л. Р. Шейнин и прокурор СССР А. Я. Вышинский допрашивали нижепоименованного в качестве обвиняемого с соблюдением ст. ст. 135—138 Уг. процесс, кодекса.

1. Фамилия, имя, отчество или прозвище

Ягода Генрих Григорьевич

Все свои показания, данные ранее, в которых я признал свое участие в правотроцкистском контрреволюционном заговоре и сообщил о своей преступной, изменнической и террористической деятельности, подтверждаю полностью.

По существу данных мне вопросов отвечаю:

Начало моего участия в контрреволюционном заговоре правых относится к 1928 году, когда я говорил с Рыковым, что, используя свое положение в ОГПУ, я буду делать все возможное для прикрытия контрреволюционной деятельности правых.

В 1930 году я присутствовал на заседании у Томского, где обсуждался вопрос о блоке правых с троцкистами, о захвате власти, об организации государственного переворота.

В 1931 году наша контрреволюционная организация стала на путь террора и организации кулацких восстаний. Разумеется, я, как член этой же организации, полностью разделял эти позиции и должен отвечать за это.

Я признаю, что еще в 1929 году я передавал Бухарину нарочно подобранные секретные тенденциозные материалы о положении в деревне.

Признаю также, что по указанию контрреволюционной организации правых я назначил начальником СПО Молчанова, который является членом к.-р. организации правых.

В НКВД мною была создана контрреволюционная группа из числа отдельных сотрудников НКВД, привлеченных мною к контрреволюционной деятельности. О деятельности этой контрреволюционной группы и ее составе я подробно показывал ранее. Подтверждаю также данные мною ранее показания о своем участии в убийстве С. М. Кирова.

О том, что убийство С. М. Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью мною был вызван из Ленинграда Запорожец, которому я дал указания не чинить препятствий готовившемуся террористическому акту над С. М. Кировым.

Запорожец после освобождения убийцы С. М. Кирова Николаева, когда Николаев был задержан в первый раз, мне об этом сообщил.

После совершения убийства С. М. Кирова с моей стороны была попытка «потушить» расследование по этому делу. Однако в этом мне помешал Н. И. Ежов, который осуществлял по поручению ЦК неослабный контроль за ходом расследования по делу об убийстве С. М. Кирова.

Я подтверждаю, что был осведомлен Караханом о переговорах, которые он вел по поручению блока с германскими фашистскими кругами. Я был также осведомлен и о том, что правотроцкистский блок дал свое согласие и обещание на территориальные уступки Германии после прихода блока к власти.

Признаю также, что я был в курсе пораженческой позиции, занимаемой правотроцкистским блоком.

Во время приезда в СССР Лаваля я организовывал покушение на его жизнь. Это делалось по прямой директиве германских

фашистских кругов, полученной правотроцкистским заговорщическим блоком. Естественно, что, выполняя эту директиву, я фактически выполнял указание германских фашистов. Мои конкретные действия, направленные к организации убийства Лаваля, подробно изложены в моих предыдущих показаниях, которые я полностью подтверждаю.

Переходя к вопросу о своей террористической деятельности, я должен сказать, что я вообще не был сторонником идеи дворцового переворота. Однако я не отрицаю своей лично террористической деятельности и хочу лишь сказать, что я был вынужден это делать в силу положения, как участник заговора.

Вопрос. А кто вас вынуждал ускорять смерть тов. Менжинского?

Ответ. Это преступление я совершил из личных целей, т. к. был заинтересован в устранении Менжинского.

Вопрос. А кто вас вынуждал добиваться смерти Максима Пешкова?

Ответ. И это преступление я совершил из личных целей.

Вопрос. Вы подготовляли убийство товарища Н. И. Ежова?

Ответ. Да, вынужден признать, что я подготовлял это преступление. Организовывая подготовку убийства, я исходил из стремления устранить Ежова как человека, опасного для контрреволюционного заговора и могущего разоблачить нашу контрреволюционную деятельность. Мною ранее подробно изложены конкретные обстоятельства подготовки мною этого террористического акта.

Я признаю также, что организовал ускорение смерти А. М. Горького. Я действительно предложил доктору Левину, секретарю Горького Крючкову принять все необходимые меры к тому, чтобы ускорить смерть А. М. Горького. Подробности этого преступления мною показаны в предыдущих показаниях.

Должен добавить, что ускорение смерти Горького, т. е. фактически его убийство путем заведомо неправильного лечения, было организовано мною по решению центра блока, переданному мне Енукидзе. Это решение было вызвано тем, что Горький был известен как активный сторонник политики ЦК и близкий друг Сталина. Вследствие этого блок считал необходимым физически устранить А. М. Горького, т. к. он несомненно явился бы в случае переворота нашим активным и опасным противником.

Подтверждаю также, что мною по решению правотроцкист-ского блока было организовано ускорение смерти В. В. Куйбышева. К этому делу я привлек профессора Плетнева, который и ускорил смерть В. В. Куйбышева путем заведомо неправильного его лечения, то есть фактически совершил его убийство.

Подробности этих преступлений изложены мною ранее. Никаких жалоб и претензий я не имею. Протокол мне прочитан, записан верно. Г. Ягода

Допросили:

Прокурор Союза ССР А. Вышинский

Следователь по важнейшим делам Л. Шейнин

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 208-210.

Вышинский А. Я. (1883-1954), в 1933—1939 годах зам. прокурора и прокурор СССР.

Шейнин Л. Р. (1906—1967), в 1923—1950 годах работал в суде и Прокуратуре СССР.

Сталин: революционер, вождь, человек

сайт о жизни и деятельности И. В. Сталина

Главное меню

Документы

Протоколы допросов Ягоды

Содержание материала

Протокол допроса № 1

Протокол допроса № 3

Протокол допроса № 4

Протокол допроса № 6

Протокол допроса № 7

Декабрьские допросы

Протокол допроса