Сталин и деньги

ПОСЛЕ ПОБЕДЫ. МЫ МОГЛИ РАССЧИТЫВАТЬ ТОЛЬКО НА СВОИ СИЛЫ

Пришла долгожданная Победа. Великая Отечественная война осталась позади. Еще весною 1945 года началась пе­рестройка народного хозяйства на мирный лад. Однако до капитуляции Германии и Японии эта задача решалась, есте­ственно, лишь частично. И только осенью того же года со­ветский народ в полной мере приступил к ликвидации по­следствий войны.

И снова, как в далекие годы после гражданской войны, мы могли рассчитывать только на свои собственные силы. Империалисты потирали руки, предвкушая большие барыши в результате предполагавшихся кредитов. Как-то вскоре по­сле окончания войны мне пришлось быть на одной из встреч с представителями финансового мира буржуазных стран, со­стоявшейся за рубежом. Сидя обособленной группой, мы вели неофициальную беседу в большом варьете, куда я и со­провождавшие меня товарищи были приглашены на вечер. Выступал ансамбль русских певцов. Бывшие белоэмигранты исполняли старинные романсы и песни, в том числе времен войны 1812 года. На сцене стояла шеренга разных по возрас­ту мужчин, одетых в неведомо откуда добытые мундиры об­разца прошлого столетия, и тихо подпевала мандолинам и аккордеону:

Ты помнить ли, товарищ неизменный

(Так прапорщик солдату говорил),

Ты помнить ли, как гром грозы военной

Святую Русь внезапно возмутил?

Но в зале шла речь о гораздо более недавней и более страшной грозе. Наши собеседники, разогретые выпитым, говорили достаточно откровенно: да, все знают о жертвах и усилиях Советского Союза; тем правильнее, с бизнесменской точки зрения, использовать сложившуюся ситуацию, чтобы обеспечить Западу мировое экономическое первенство; это неприлично, но что вы хотите — бизнес есть бизнес...

И вновь не оправдались расчеты господ с Запада. Совет­ский народ напряженно трудился, залечивая раны войны. Новое время — новые заботы. Поднять хозяйство, наладить жизнь и деятельность миллионов людей, потерявших своих близких и кров... Дел было невпроворот. А ведь нам следо­вало думать и о будущем. Повседневные задачи опять пере­плетались с перспективными, и решать их приходилось од­новременно.

Среди ряда мероприятий, проведенных Советским пра­вительством после войны, одним из крупнейших явилась де­мобилизация значительного контингента военнослужащих. В промышленности был восстановлен 8-часовой рабочий день, возобновлены отпуска рабочим и служащим, отменены сверхурочные работы. Шла перестройка руководящих орга­нов страны: 4 сентября 1945 года упразднили Государствен­ный Комитет Обороны, а его дела передали Совнаркому СССР. Появлялись новые наркоматы (транспортного машинострое­ния, строительства предприятий тяжелой индустрии), ликви­дировались некоторые прежние (танковой промышленно­сти). Производство металла находилось на уровне 1934 года, выпуск тракторов — на уровне 1930 года. Сплошь и рядом послевоенной осенью озимые сеяли вручную. Оборудование всех предприятий нуждалось в обновлении, выпуск предме­тов потребления составлял 3/5 довоенного уровня. Общие наши потери от прямого уничтожения врагом социалистиче­ского имущества достигали 679 миллиардов рублей.

Уже в августе 1945 года Госплан начал разрабатывать проект четвертой пятилетки — плана восстановления и даль­нейшего развития хозяйства страны. Основная цель плана — достичь предвоенного уровня производства, а затем сущест­венно превысить его. С финансовой точки зрения это требо­вало огромных капиталовложений для улучшения условий жизни и труда. А капиталовложения возможны лишь при больших накоплениях, создаваемых к тому же высокими тем­пами. Одновременно следовало укрепить денежное обраще­ние, упрочить кредитные отношения и поднять покупатель­ную способность рубля. Вторая группа мероприятий была решена денежной реформой 1947 года, а первая входила со­ставной частью в программу финансового обеспечения пяти­летки. Об этом сейчас и пойдет речь.

Конечно, необходимо было использовать уже оправдав­шие себя методы накопления: хозрасчет, снижение себестои­мости продукции, мобилизация резервов, повышение рента­бельности, увеличение прибыли, строгий режим экономии, устранение производственных потерь, уменьшение непро­изводительных затрат. Однако, если ограничиться лишь этим, средств бы нам не хватило. Объясню почему. В связи с тре­вожной международной обстановкой и началом «холодной войны» расходы на оборону сократились не в той мере, в ка­кой мы рассчитывали. К тому же быстрый прогресс военной техники требовал значительных средств. Требовались гигант­ские ассигнования на восстановление разрушенного. Пере­вод экономики на мирные рельсы обходился недешево. Уве­личивались и затраты на дальнейшее развитие хозяйства, на социально-культурные мероприятия и бытовое обслужива­ние. В целом расходы не только не снижались, а, напротив, от года к году заметно возрастали.

Между тем некоторые источники доходов с окончанием войны сократились. Был отменен военный налог. Прекраще­на практика перечисления в сберкассы денег за неисполь­зованные отпуска. Перестали проводиться денежно-веще- вые лотереи. Снизились платежи населения при подписке на заем. Уменьшилась сумма сельскохозяйственного налога. Ин­тересы советских граждан требовали снижения цен на все товары в государственной и кооперативной торговле.

Чтобы больше продавать, нужно иметь чем торговать. На­селение остро нуждалось в одежде, обуви, предметах быта.

Дай все это в торговую сеть — выручка сразу подскочит. Но товаров народного потребления было недостаточно. Прики­дываем, с чего начнем... Текстильная промышленность обес­печена сырьем, но не хватает топлива и рабочей силы. Ряды текстильщиков сократились примерно на 500 тысяч. А уголь­ные шахты частично затоплены, частично заброшены из-за отсутствия шахтеров. Министерство финансов направило в Совет Министров свое первое послевоенное предложение: срочно развернуть подготовку кадров для текстильной про­мышленности; демобилизовать всех имеющих к ней отноше­ние; перераспределить рабочую силу, изъяв излишки из дру­гих отраслей и перебросив их на шерстяные, хлопчатобумаж­ные, трикотажные и шелкоткацкие комбинаты.

Второе предложение касалось мобилизации топливных ресурсов для текстильных фабрик и заводов. Совет Минист­ров СССР разрешил установить прямой служебный контакт Министерств торговли, финансов и легкой промышленности, и мы ежедневно получали сводку о реализации тканей, кос­тюмов, белья, пальто, головных уборов, обуви. Был вырабо­тан ряд комплексных мер по развитию рыбной и консервной промышленности. Вследствие нехватки производственных мощностей легкой промышленности передали крупные ре­зервы из тяжелой. Совет Министров и ЦК ВКП(б) оперативно руководили делом, вовремя подсказывали правильные ре­шения, привлекая к их реализации все партийные, админист­ративные и хозяйственные звенья сверху донизу. Страна вхо­дила в мирную жизнь широким фронтом.

Добились увеличения рыночных фондов: нормирован­ное снабжение населения улучшилось, возникла предпосыл­ка для снижения цен в «коммерческой» торговле.

Опять встали на повестку дня вопросы улучшения ме­тодов руководства промышленностью, повышения внима­ния хозяйственников к каждой копейке, укрепления финан­сов предприятий. Вплоть до 1951 года мы не разрешали спи­сывать с баланса даже союзнореспубликанских предприятий и организаций убыли и потери на сумму хотя бы до 5 тысяч рублей (в ценах того времени).

Вот несколько примеров, взятых из разных сфер труда и свидетельствующих об известной жесткости финансовой дисциплины тех лет. Тут имелся несомненный минус, сказы­вавшийся в некоторой скованности действий на местах. Зато имелся и несомненный плюс, приведший к ощутимому фи­нансовому выигрышу. Накопления были переданы в легкую и пищевую промышленность.

Жизнь подсказывала необходимость одновременной разработки народнохозяйственного плана и бюджета. Пред­седатель Госплана Н. А. Вознесенский и я, как министр финан­сов, строго придерживались этого правила. Сопоставим про­екты плана и бюджета, вместе вскроем диспропорции между их материальным и финансовым выражением, наметим пути ликвидации несоответствий. Так что финансовые органы очень активно участвовали не только в разработке стоимост­ных показателей плана, но и в проектировании натуральных показателей. Делу это приносило лишь пользу, а нас с Воз­несенским заставляло поддерживать постоянный контакт. Он был очень сильным руководителем Госплана, мыслил мас­штабно и смело, глядел далеко вперед. Настоящий государ­ственный деятель...

Раз уж зашел разговор о цифровых данных, добавлю, что я всегда знакомился с ними по первоисточникам. Правда, при этом приходилось очень много заниматься черновой ра­ботой. Возможно, я не умел беречь свое время, не берусь су­дить. Но понятия «день» и «ночь» для меня часто сливались. Зато я был уверен в точности имеющихся у меня сведений о деятельности финансовых органов. Это мне помогало, когда нужно было дать быстрый ответ по тому или иному вопросу.

По установленному правилу, Госплан представляет пра­вительству заключение по госбюджету, а Министерство фи­нансов — замечания к народнохозяйственному плану. Так было и с планом четвертой пятилетки. В целях расширения источников доходов министерство предложило увеличить объем производства товаров ширпотреба, без чего не уда­лось бы провести денежную реформу и отменить карточную систему снабжения населения. Текстильного сырья хватало, но следовало закупить за границей шерсть. Валютных ресур­сов у нас было достаточно, ибо в войну мы только накаплива­ли золото, не продав его ни одного грамма.

Добавлю, что и после войны мы по-прежнему очень строго учитывали драгоценные металлы и идентичные ма­териалы. Например, согласно особой инструкции были уста­новлены нормы сдачи отходов технических алмазов для всех предприятий, организаций и учреждений, где они использо­вались. Эта инструкция неукоснительно соблюдалась, шла ли речь о карбонадо (темных пористых алмазах), балласах (раз­ноцветных камнях с неизменной твердостью, пользовавших­ся поэтому наивысшим спросом) или бортах (блестящих, про­зрачных и хрупких камешках). Управление драгоценных ме­таллов во главе с С. Гусевым зорко следило за ходом дела...

Вернемся к крупным проблемам. Было предложено да­лее ускорить перестройку промышленности на мирный лад. Перераспределить трудовые резервы, особенно за счет не­производственной сферы, и направить побольше людей в легкую и пищевую промышленность. Предусмотреть нарас­тающее обеспечение ее топливом и восстановить широкую специализацию. Затем предлагалось установить более точ­ные, повышенные задания по росту производительности тру­да и рентабельности, снижению себестоимости продукции, получению прибыли в этих отраслях промышленности. Поч­ти по всем разделам плана финансисты сделали замечания. Я высказал их при обсуждении проекта плана в ЦК ВКП(б).

Реализация всех этих предложений принесла ощутимую выгоду. Страна получила больше доходов, чем намечалось. Быстрее сложилась финансовая база для реформы 1947 года. К середине 1949 года количество денег, находившихся в обо­роте, в 1,35 раза превзошло предвоенное, а розничный то­варооборот превысил довоенный в 1,65 раза. Это соотноше­ние продукции и ее товарного эквивалента было оправда­но. Улучшилась структура товарооборота. Удалось добиться снижения цен на товары. Такое снижение в 1947—1954 го­дах проводилось семь раз, причем уже к концу четвертой пя­тилетки государственные цены уменьшились на 41 процент, а к 1954 году они в среднем оказались ниже в 2,3 раза, чем до реформы. Прочность финансовой базы проявилась и в том, что государство, опираясь на дополнительные резервы, смогло увеличить плановые задания на второй (1947) и чет­вертый (1949) годы пятилетки. А это, в свою очередь, позво­лило уже в ходе четвертой пятилетки по некоторым отраслям работать в счет следующей, повысив национальный доход по сравнению с 1940 годом на 64 процента, а намеченные капи­таловложения — на 22 процента.

ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА 1947 года И СНИЖЕНИЕ ЦЕН

Война наносит ущерб троякого рода. Одни ее послед­ствия можно изжить сравнительно быстро, восстановив, на­пример, разрушенную дорогу или дом. Другие ликвидируют­ся гораздо медленнее, и, чтобы избавиться от них, требуется длительное время. Третьи вообще вечны, как, скажем, чело­веческие жертвы, сгоревшее великое произведение искусст­ва, не имевшее копий и эскизов. Возможная расшатанность товарно-денежных отношений относится к последствиям второго рода. Нельзя сразу поставить под контроль вышед­шую из-под него денежную массу.

Что же нас прежде всего волновало с точки зрения фи­нансов? Во-первых, взносы и платежи населения по налогам и займам, сложившиеся во время войны, были чрезмерно высокими. Во-вторых, выросшее денежное обращение вело к обесценению рубля. Особая ситуация сложилась в западных областях Украины и Белоруссии, в Молдавии и Прибалтике, где имелось еще много мелких частников, а решающие со­циалистические преобразования завершились только к кон­цу четвертой пятилетки.

Уже в ходе войны исподволь мы начали готовиться к послевоенной денежной реформе. Помню, как-то в конце 1943 года часов в пять утра мне на дачу позвонил И. В. Ста­лин. Вечером я вернулся из Казахстана. Глава правительства извинился за поздний (правильнее было бы сказать — ран­ний) звонок и добавил, что речь идет о чрезвычайно важном деле. Вопроса, который последовал, я никак не ожидал. Ста­лин поинтересовался, что думает Наркомат финансов по по­воду послевоенной денежной реформы.

Я ответил, что уже размышлял об этом, но пока своими мыслями ни с кем не делился.

— А со мною можете поделиться?

— Конечно, товарищ Сталин!

— Я вас слушаю.

Последовал 40-минутный телефонный разговор. Я выска­зал две основные идеи: неизбежную частичную тяжесть от реформы, возникающую при обмене денег, переложить пре­имущественно на плечи тех, кто создал запасы денег спекуля­тивным путем; выпуская в обращение новые деньги, не торо­питься и придержать определенную сумму, чтобы первона­чально ощущался некоторый их недостаток, а у государства были созданы эмиссионные резервы. Сталин выслушал меня, а затем высказал свои соображения о социальных и хозяйст­венных основах будущего мероприятия. Мне стало ясно, что он не впервые думает о реформе. В конце разговора он пред­ложил мне приехать на следующий день в ГКО.

На сей раз беседа была долгой. Очень тщательно рас­сматривалось каждое предложение. Так, например, были подробно проанализированы перспективы перехода произ­водства на мирный лад.

В войну значительная масса товаров поступает не к гра­жданскому населению, а в армию, розничный товарооборот не обеспечивает имеющегося спроса и деньги либо остаются на руках, либо перемещаются в карманы обладателей дере­венской продукции или, что еще хуже, к спекулянтам, которые пользуются трудным моментом. Так или иначе, деньги минуют государственную казну. Нормальное денежное обращение на­рушается. Для своевременной выдачи трудящимся зарплаты, обеспечения военных расходов и т. п. государство вынужде­но прибегать всякий раз к эмиссии. Возникает излишек денег. С переходом к миру армия сократится, количество товаров и продовольствия для населения увеличится. Казна пополнится, исчезнет необходимость в дополнительной эмиссии.

Затем мы обсудили вопросы о том, как определить, у ка­ких категорий населения оседает излишек денег? Чему ра­вен размер государственного долга? Кто из граждан являет­ся кредитором по этому долгу? Сколько понадобится време­ни для напечатания новых денег? Год? Больше? Техника этого дела весьма сложна.

Сталин дал мне ряд указаний общего характера, которые следовало понимать как директивы. Можно было отступить от них в деталях, если того требовали особенности финансо­вой системы, но принципы должны были сохраняться неукос­нительно. Вот в чем состояли эти принципы: чтобы финансо­вая база СССР была не менее прочна, чем до войны; неизбеж­ный рост общих расходов и ежегодное увеличение бюджета в целом потребуют от системы организации финансов способ­ности на протяжении ряда лет приспосабливаться к меняю­щимся условиям; трудности восстановления народного хо­зяйства потребуют от граждан СССР дополнительных жертв, но они должны быть уверены, что эти жертвы — последние.

Сталин специально, причем трижды, оговорил требова­ние соблюдать абсолютную секретность при подготовке ре­формы. Он редко повторял сказанное им. Отсюда видно, ка­кое значение придавал он полному сохранению этой тайны. Действительно, малейшая утечка информации привела бы к развязыванию стихии, которая запутала бы и без того слож­ные проблемы. Еще хуже, если о замысле узнает враг и попы­тается использовать будущую ситуацию в своих целях. На том этапе подготовки реформы из всех сотрудников Наркомата финансов знал о ней я один. Сам я вел и всю предваритель­ную работу, включая сложнейшие подсчеты. О ходе работы я регулярно сообщал Сталину. Знал ли об упомянутом замысле в тот момент еще кто-либо, мне не известно.

Примерно через год я доложил подробный план меро­приятия на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). По окончании заседания решение письменно не оформлялось, чтобы даже в архиве Генерального секретаря партии до поры до време­ни не оставалось лишних бумаг об этом важном деле. Начал­ся второй этап подготовки реформы. Мне разрешили исполь­зовать помощь трех специалистов.

Еще через год, когда Сталин уехал в отпуск, он сообщил мне оттуда, что просит представить ему мой доклад о буду­щей реформе. Я отправил ему доклад на 12 машинописных страницах. Это был уже третий этап подготовки мероприятия.

Ознакомившись с материалом, глава правительства предло­жил мне расширить его, дав некоторые объяснения, до 90—100 страниц и через две недели снова представить ему. Отло­жив все другие дела в сторону, я взялся за выполнение этого сложного задания.

Еще ранее передо мной возник вопрос, нельзя ли рефор­му использовать попутно для упорядочения системы цен. И я вставил в новый текст особый раздел об упорядочении фи­нансов тяжелой промышленности. Наряду с другими мерами для этой цели предлагалось включить в условия денежной реформы дополнительные элементы деноминации: снизить доходы граждан и соответственно, чтобы они не пострада­ли,— цены на товары народного потребления и тарифы за транспортные и иные услуги в 5 раз.

Сделал я это по собственной инициативе, за что и полу­чил соответствующий нагоняй. Когда Сталин позвонил мне с юга, меня в Министерстве финансов не было, весь день я просидел в различных служебных комиссиях, переезжая из одного здания в другое. Наконец меня разыскали на заседа­нии в Комитете государственного контроля. Слышу по теле­фону возмущенный голос Сталина: почему я вставил в текст вопрос, который ранее не был оговорен и который к денеж­ной реформе не имеет прямого отношения?

Положение у меня, как говорится, «хуже губернаторско­го». Рядом сидят люди, которые пока не имеют права знать об этом деле. А я по причине секретности материала не могу ни­чего сказать по существу. Сталин спрашивает, а я вынужден от­делываться в ответ общими словами и односложными репли­ками. Возмущенный моим косноязычием, Сталин делает мне серьезный упрек, заметив невзначай, что печатать такой рефе­рат вряд ли целесообразно (раньше было такое намерение).

Еще через некоторое время Сталин снова вызвал меня. Состоялось длительное обсуждение того же текста, причем никаких отрицательных замечаний по поводу дополнитель­ного раздела уже не было сделано. Мы обсуждали детали ре­формы вплоть до организационно-подготовительных мер: темы агитационных плакатов и пропагандистских лекций, не­обходимость тотчас начинать с художником из Гознака под­бор рисунков на денежных купюрах и т. д.

Наконец Сталин заговорил о вписанном мною разделе и предложил решить эту проблему несколько позднее. Я по­лучил разрешение привлечь к делу еще 15 человек (14— из Министерства финансов, 1 — из Госбанка СССР), но с услови­ем, что никто из них не будет знать о плане в целом, а по­лучит представление только о своем узком задании. На этом этапе окончательно договорились, что отмена карточной системы снабжения совпадет с обменом старых денег на но­вые и переходом к единым государственным розничным це­нам на товары. Мне было поручено подготовить первый про­ект соответствующего постановления и проект обращения к советским гражданам. В них следовало сообщить о порядке обмена денег; о порядке переоценки вкладов в Госбанке и сберкассах; о конверсии предыдущих займов; о соблюдении интересов трудящихся; о стремлении ударить рублем по не­честным элементам; об основах отмены карточной системы.

Постановление ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР было опубликовано через год после этого. С 16 декабре 1947 года выпустили в обращение новые деньги и стали обменивать на них денежную наличность, за исключением разменной мо­неты, в течение недели (в отдаленных районах— в течение двух недель) по соотношению 1 за 10. Вклады и текущие сче­та в сберкассах переоценивались по соотношениям 1 за 1 (до 3000 рублей), 2 за 3 (от 3 тысяч до 10 тысяч рублей), 1 за 2 (свыше 10 тысяч рублей), 4 за 5 (для кооперативов и колхо­зов). Все обычные старые облигации, кроме займа 1947 года, обменивались на облигации нового займа по 1 за 3 прежних, а 3-процентные выигрышные облигации — из расчета 1 за 5. Налоги, долги, финансовые обязательства оставались неиз­менными. Снижались государственные цены на хлеб, муку, крупу, макароны, пиво; не менялись государственные цены на мясо, рыбу, жиры, сахар, кондитерские изделия, соль, кар­тофель, овощи, водку, вино, табак и спички; устанавливались новые цены на молоко, яйца, чай, фрукты, ткани, обувь, одеж­ду и трикотажные изделия (ниже коммерческих в 3,2 раза).

Документы о реформе, разработанные заранее, своевре­менно разослали на места, до районных центров включитель­но, в адреса учреждений органов государственной безопас­ности специальными пакетами с надписью: «Вскрыть только по получении особого указания». В одном из документов, ле­жавших в пакете, говорилось: «Немедленно доставить перво­му секретарю областного комитета партии». У отдельных ме­стных сотрудников любопытство перетянуло служебный долг. Пакеты были вскрыты раньше времени. Кое-где пошли слухи о предстоящей реформе. За это нарушение государственной дисциплины виновные понесли серьезное наказание. Их не­правильное поведение не помешало мероприятию в целом. Как мы и рассчитывали, возникла дефляция, то есть времен­ная нехватка денег в обращении. Теперь государство более легко руководило механизмом «спрос—предложение».

Что касается оптовых цен на средства производства и та­рифов грузоперевозок, то их повысили уже в 1949 году, после чего удалось ликвидировать систему государственных дота­ций промышленности, получившую распространение после войны. Реформа 1947 года усугубила рост дотаций, ибо годо­вая сумма зарплаты выросла на 58 миллиардов рублей. При сохранении прежних оптовых цен себестоимость продукции тоже поднялась. Убытки были плановыми, но они наносили ущерб государственному бюджету.

В 1944 году дотации равнялись 0,81 миллиарда рублей, в 1945 году— 13,9 миллиарда, в 1946 году— 25,8 миллиарда, в 1947 году— 34,1 миллиарда, в 1948 году— 45,2 миллиарда рублей (в ценах того времени). Дальнейшее применение та­ких субсидий становилось серьезным тормозом для хозрас­чета, прямо мешало использовать в экономике стоимостные категории. Мы предлагали избавиться от бюджетных «доба­вок» страдавшим отраслям дифференцированно: на метал­лы, уголь и лес целесообразно повысить оптовые цены, а в производстве средств потребления можно обойтись умень­шением ставок налога с оборота. Совместные предложения Министерства финансов и Госплана СССР предварительно обсуждала большая комиссия в составе А. Н. Косыгина, В. А. Малышева, А. И. Микояна, М. Г. Первухина, И. Ф. Тевосяна и других лиц. С 1 января 1949 года, после принятия соответст­вующих постановлений, оптовые цены возросли в среднем на продукцию машиностроения в 1,3 раза, электроэнергию — в 1,5 раза, цемент — в 2 раза, чугун — в 3 раза, уголь — в 3,4 раза и т. д. Правительство пошло на это крайне неохотно и при условии, что в ближайшее же время, как только будет обеспечена рентабельность, эти цены снизятся.

Нужно отметить, что не сразу удалось добиться повы­шения рентабельности во всех отраслях промышленности: в угольной и лесной плановые затраты по-прежнему превосхо­дили оптовые цены. Потребовалось еще несколько лет, что­бы и в этих отраслях был получен рост доходов. Что же каса­ется четвертой пятилетки, то в те годы гораздо больше хло­пот правительству доставил железнодорожный транспорт. Он восстанавливался неоправданно медленно. Назревала диспропорция между его пропускной способностью и коли­чеством грузов. Были приняты срочные меры.

Параллельно правительство готовило еще одно важ­ное мероприятие: Министерство финансов намечало через два года установить золотой паритет советского рубля. Дело упиралось, в частности, в довольно сложное соотношение цен на мировом рынке. Насколько это тонкое и обусловли­ваемое множеством факторов явление, можно судить хотя бы по следующему обстоятельству: когда постановлением Совета Министров СССР от 28 февраля 1950 года рубль пере­водился на золотую базу и его курс в отношении иностран­ных валют повышался, отменялось положение, существовав­шее до этого целых 13 лет. Теперь курс рубля исчислялся уже не на базе доллара, как было определено июльским поста­новлением 1937 года, а на более устойчивой, золотой осно­ве. Его золотое содержание установили в размере 0,222168 грамма чистого золота, а покупную цену — в 4 рубля 45 копе­ек за 1 грамм. Теперь за 1 доллар давали уже не 5 рублей 30 копеек, а 4 рубля; за один фунт стерлингов — не 14 рублей 84 копейки, а 11 рублей 20 копеек.

МОЩНЫЙ РЫВОК ВПЕРЁД

Ни оккупация фашистами территории, на которой произ­водилось 46 процентов промышленной продукции, ни разру­шение в ходе военных действий или в результате вандализ­ма захватчиков около 32 тысяч предприятий, более 1700 го­родов и поселков, более 70 тысяч сел и деревень не смогли приостановить наше поступательное движение вперед. В го­ды четвертой пятилетки было восстановлено, построено и введено в действие более 6 тысяч крупных промышленных предприятий.

Причиненный войною материальный урон, исчисляемый в целом гигантской суммой около 2600 миллиардов рублей, а также широкий размах послевоенного строительства, тех­ническое перевооружение, изменения в номенклатуре про­дукции, формах экономической кооперации труда, отрасле­вой структуре, тоже потребовавшие миллиардных расходов, лишь ограничили, но опять-таки не прервали нашего даль­нейшего индустриального развития. Уже в 1946 году произ­водственные основные фонды промышленности сравнялись с довоенными, а к 1955 году превзошли их на 150 процентов. Совершенствовалась технология производства, повышалась механизация труда, создавались и осваивались прогрессив­ные типы современных механизмов и машин.

Качественно новые явления в промышленности вырази­лись в возникновении новых отраслей — газовой, атомной, электронной и других. СССР стал активным участником раз­вернувшейся во всем мире научно-технической революции. Резко возросли масштабы строительства, ускорились без того быстрые темпы научно-технического прогресса.

Вот несколько цифр, иллюстрирующих это положение. В последнем году четвертой пятилетки было создано 650 но­вых видов оборудования и машин, а во втором году шестой пятилетки количество таких образцов выросло в 4 с лиш­ним раза, не считая примерно 1 тысячи образцов новых при­боров. Страна вложила в реконструкцию и техническое пе­ревооружение работавших предприятий свыше половины средств, выделенных для промышленности вообще. Одно­временно реконструировались средства связи и транспорт.

Вот это и была кардинальная линия нашего роста, при­ковывавшая к себе на протяжении десятков лет главное вни­мание финансовых органов. Она потребовала от работников финансовой системы четкости и дисциплинированности, гиб­кости и оперативности, находчивости и дальнозоркости. Про­водились организационные перестройки, искались пути ре­шения сложных проблем. Одним из нововведений, которому первоначально не придали особого значения, явилось созда­ние директорских фондов. Позднее, в условиях проводимой у нас экономической реформы, без таких фондов трудно было представить себе деятельность многих предприятий. Поста­новление Совета Министров СССР от 5 декабря 1946 года «О фонде директора промышленных предприятий» вызвало ряд неотложных финансовых мер. Министерство финансов СССР издало специальную инструкцию о практическом примене­нии этого постановления. Скромный, сравнительно неболь­шой документ. Однако он означал качественно иной подход к оценке экономических возможностей каждой промышлен­ной ячейки социалистического общества!

Прошло еще несколько месяцев. Появились новые соот­ветствующие постановления: «О фонде директора совхоза» и «О фонде начальника строительно-монтажных организаций» (10 мая 1947 года), «О фонде директора на железнодорожном транспорте» (29 сентября 1947 года). Прежде чем сопровож­давшие эти постановления инструкции покидали стены Ми­нистерства финансов, их тщательно обсуждали. «Сколько бу­дет стоить?» — вот вопрос, который чаще всего задавали при этом. «К чему может привести?» — был второй вопрос.

Постановлением Совета Министров СССР от 17 сентября 1947 года на союзное министерство финансов было возложено методологическое руководство бухгалтерским учетом и отчетностью всех учреждений, предприятий и организаций страны. Учитывать и контролировать приходилось, конечно, не только доходно-расходные статьи в их «чистом» виде, а и перестройку государственного аппарата. Это далеко не эле­ментарный вопрос. В эпоху научно-технической революции в формах и методах деятельности органов управления, понят­но, неизбежны изменения. В государственных аппаратах раз­витых капиталистических стран происходят неоднократные изменения, идут нескончаемые дискуссии о том, каким долж­но быть число занятых в них людей, прозванных «белыми во­ротничками». В Советской державе эта проблема рассматри­вается на принципиально иной основе. Социализм исключает любую стихийность в разрешении этого вопроса; учитывают­ся прежде всего общенародные интересы...

Осуществление огромных по масштабу технико-экономических мероприятий в период послевоенных пятилеток требовало не только модификации рычагов управления, но и своевременной перестройки кредитно-денежной системы. Между тем, как выявилось, наши банки порою отставали от запросов жизни. Партия и правительство резко критикова­ли эти недостатки, нацеливая банковские органы на умелый и оперативный подход к делу. В августе 1947 года Совет Ми­нистров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О грубых извращениях в работе Сельскохозяйственного банка». Мне справедливо указали на то, что Сельскохозяйственный банк никак не может взять в толк, что война давно кончилась, и работает старыми методами, а министерство не направляет его деятельность.

В постановлении отмечалось нарушение Сельхозбанком порядка, принятого в 1935 году. Колхозам необоснованно отказывали в выдаче средств со счетов неделимых фондов. Деньги выдавали в зависимости от представления колхозами отчетов об их работе. Не раз колхозные средства, вложенные в неделимый фонд, незаконно списывали в виде уплаты взно­сов по личной подписке колхозников на заем.

Постановление сыграло большую роль в улучшении дея­тельности банковских органов.

Из числа наиболее фундаментальных мероприятий, на­мечавшихся в годы послевоенных пятилеток и потребовав­ших от финансовой системы составления крупных перспек­тивных планов, самым значительным я считаю принятое в 1949 году решение о 10-летнем (на 1951—1960 годы) плане электрификации СССР. Ход событий заставил существенно пересмотреть темпы, методы и формы претворения в жизнь этого решения. Однако проделанная тогда Министерством финансов, равно как и другими государственными органами, подготовительная работа навсегда останется в моей памяти как одна из самых масштабных...

Перестройка хозяйства на мирный лад в основном за­вершилась в 1946 году. В 1948 году объем промышленного производства в стране превзошел довоенный уровень. Та­ким образом, на восстановление промышленности потребо­валось около двух с половиной лет. Героический труд рабо­чих, неутомимая деятельность партии обеспечили выполне­ние первой послевоенной пятилетки в промышленности за четыре года и три месяца.

Однако успехи вовсе не означали, что путь, по которому шла страна, был легким. На фоне впечатляющих успехов про­мышленности было особенно заметно отставание сельского хозяйства. Восстановить его было сложнее, чем промышлен­ность. Трудности в сельском хозяйстве в значительной степе­ни объяснялись серьезными упущениями в руководстве им, нарушением принципа материальной заинтересованности колхозов и колхозников в результате своего труда.

Из встреч со Сталиным, из бесед с ним, из его высказыва­ний я составил вполне определенное представление, что он не был уверен в правильности всех применявшихся нами ме­тодов руководства сельским хозяйством; в последней круп­ной работе Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 год) содержался вывод о необходимости в бли­жайшее время перейти от использования на селе преимуще­ственно колхозно-кооперативной формы собственности к опоре на государственную, то есть всенародную форму соб­ственности.

Впрочем, я не собираюсь говорить о проблемах колхозно-совхозного строительства, ибо моя область — финансы. Этого аспекта проблемы я и коснусь, причем в его самой зло­бодневной для тех лет части: вопроса о сельских налогах.

Вопрос этот не нов. Уже в начале своих записок я гово­рил, как мы использовали налоги на раннем этапе социали­стического строительства. Они служили своеобразным ору­дием наступления на буржуазную собственность. Налоги применяют и для поощрения коллективных форм развития. Им присущ возвратный характер: полученные средства опять используются в интересах трудящихся. Система косвенного обложения постепенно заменяется прямыми налогами. Нако­нец, налогам принадлежит относительно малое место в об­щем объеме государственных доходов, причем налоги сис­тематически снижаются. Одним словом, налоговая политика служит действенным финансовым средством создания но­вого общества. На протяжении всех лет существования Со­ветской власти эти условия применения финансового обло­жения неизменно соблюдались. Но с отдельными налогами была связана большая работа финансового аппарата.

Расскажу, в частности, о сельскохозяйственном нало­ге. История эта уходит еще в довоенные годы. Когда разра­батывался закон об этом налоге, Сталин чрезвычайно насто­роженно отнесся к предложению Наркомата финансов уве­личить его (мы мотивировали это грозной международной обстановкой и потребностью дать срочно крупные суммы в оборонную промышленность), но в конце концов согласился на увеличение обложения колхозников в 1,8 раза. Это значит, что вместо 30 рублей с колхозного двора стали бы взимать округленно около 50 рублей (в деньгах того времени).

При обсуждении вопроса в ЦК ВКП(б) я попросил раз­решить некоторую амплитуду налоговых колебаний. Отме­чая, что со статистикой у нас не все в порядке, я говорил о желательности установить верхний предел с превышением прежнего в 1,9 раза. Получив согласие, занялся уточнением данных. Только после основательной подготовки финансо­вые органы приступили к делу и неплохо с ним справились. Особенно отличился заведующий Калининским областным финотделом А. А. Посконов, позднее выросший в работника крупного масштаба.

Дальнейшей разработке этой проблемы помешала Вели­кая Отечественная война. С переходом к миру нужно было решать вопрос о снижении налогов военного времени.

Снова остро встал вопрос и о сельхозналоге. Опять по­требовалось провести большое исследование, чтобы дока­зать необходимость его пересмотра. В центральном аппара­те находились люди, которые были убеждены, что Министер­ство финансов заблуждается.

Сталин даже обвинил меня в недостаточной информиро­ванности относительно материального положения колхозни­ков. Как-то он полушутя-полусерьезно сказал мне:

— Достаточно колхознику курицу продать, чтобы уте­шить Министерство финансов.

— К сожалению, товарищ Сталин, это далеко не так — не­которым колхозникам, чтобы уплатить налог, не хватило бы и коровы.

После этого я послал в ЦК партии сводку с фактическими данными. Цифры говорили сами за себя. Правительство при­няло решение о снижении сельхозналога на одну треть.

Назрел вопрос о пересмотре налогов и в промышлен­ности. Не раз случалось, что заводы, входившие в одну сис­тему и даже расположенные рядом, платили разные налоги. После обстоятельного доклада в Совмине правительство на­вело порядок.

Не могу не упомянуть в связи с этим о заслуге тогдашне­го заместителя министра финансов СССР, известного специа­листа по теории финансов К. Н. Плотникова. Будучи одним из крупнейших советских экономистов, он внес большой вклад как в изучение общих финансовых проблем, так и в исследо­вание ряда важных частных вопросов в сфере бюджета и кре­дитно-денежного дела. Профессор и доктор экономических наук, член-корреспондент Академии наук СССР, он возглав­лял Институт экономики, был постоянным советским пред­ставителем в Экономической комиссии ООН для стран Азии и Дальнего Востока и успешно защищал интересы Родины на международной арене. Мы с ним сотрудничали очень плодо­творно в течение почти двух десятков лет, ибо я ценил его со­веты и практическую помощь при разработке различных фи­нансовых вопросов.

Вернусь к сельскохозяйственному налогу. В начале мар­та 1953 года специально созданная комиссия рассматривала справку о размерах подоходного налога с колхозов, налога на граждан, занимающихся сельским хозяйством, и отдельных местных налогов. Некоторые члены комиссии внесли тогда предложение отдельно ввести налог с оборота и налог на трудодни. Я возражал, поскольку налог с оборота и так суще­ствовал: он образовывался в основном из разницы в загото­вительных и розничных ценах на сельскохозяйственную про­дукцию, с учетом стоимости ее переработки, а также с учетом прибыли, получаемой перерабатывающими предприятиями. Таким путем государству передавалась часть национального дохода, созданная колхозами и колхозниками. Тогда мне по­ручили составить справку о размерах налога с оборота по от­дельным видам сельхозпродукции. Там значилось, что налог с оборота по зерну был равен 85 процентам, по мясу — 75 процентам и т. д.

Эти цифры вызвали сомнение. Справку показали Стали­ну. В разговоре со мной по телефону Сталин, не касаясь про­исхождения цифр, спросил, как я истолковываю природу на­лога с оборота. Я ответил, что налог родствен прибыли, одна из форм проявления прибавочного продукта. Слышу: «Вер­но». Новый вопрос: «А помните, до войны один член ЦК на за­седании ЦК назвал налог с оборота акцизом?» Я помнил этот случай; Сталин тогда ответил, что у акциза иная экономиче­ская природа. (Между прочим, Сталин, опираясь на свою ис­ключительную память, часто проверял осведомленность дру­гих. Так однажды он по телефону спросил у меня, чему равна унция. Я пояснил, имея в виду унцию, которой в СССР поль­зовались в ювелирном деле. «А еще какие бывают унции?» Унций вообще-то четыре вида, они разнятся по весу, но на­сколько именно, я с ходу не смог сказать. Сталин прочитал мне тогда нотацию...).

Далее Сталин спросил: чем объясняется столь высокий процент налога с оборота по основным видам сельскохозяй­ственной продукции? Я отвечал, что здесь выявляется раз­ница между заготовительными и розничными ценами, уста­новленными правительством на сельхозпродукты. Следую­щий вопрос: для чего мы раздельно берем прибыль и налог с оборота и не лучше ли объединить эти платежи? Говорю, что если объединим, хотя бы в виде отчислений от прибы­ли, то в легкой и особенно в пищевой промышленности воз­никнет прибыль процентов в 150—200; исчезнет заинтере­сованность в снижении себестоимости, которое планируется в размере 1—3 процента в год, ибо прибыль будет и без того велика, но не в результате работы.

Опять слышу реплику: «Верно!» Так были затронуты мно­гие коренные проблемы деятельности финансов, причем ни разу не упоминался вопрос о сельскохозяйственном налоге. По окончании беседы Сталин сказал: «До свидания» (редчай­ший случай: обычно он просто клал трубку).

Однако свидание уже не состоялось — через несколько дней И. В. Сталин скончался...

Заключая повествование о сельхозналоге, добавлю, что в запланированном тогда решении увеличение его не преду­сматривалось. Доходы по трудодням облагались в размере 1,5 миллиарда рублей (то есть по курсу 1961 года — 150 мил­лионов). Подоходный же налог взимался согласно имеющим­ся ставкам. Снимался и вопрос о пересмотре государствен­ного страхования. Эти решения, как видим, соответствовали духу всей политики Советской власти по отношению к труже­никам социалистической деревни. Вместо исчисления сель­хозналога по прогрессивным ставкам на основе совокупно­го дохода (включая получаемое с садов, виноградников и от скота) были установлены твердые ставки налога с 0,01 гекта­ра используемой в хозяйстве земли; более льготным стало и взимание подоходного налога.

Что отсюда вытекает? Советская власть упорно стреми­лась не допустить роста значения налогов для народного хо­зяйства и ориентировалась в основном на другие источники доходов. Особенно бросается это в глаза при сравнении с гра­бительской налоговой политикой буржуазных государств...

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОХОД И ФИНАНСЫ

С чего начинаются размышления министра финансов, ко­гда он задумывается над очередным народнохозяйственным планом и бюджетом? Предположим, запланировано поднять уровень народного потребления на 10 процентов, капитало­вложений — на 12, расходы на содержание армии и на управ­ление— на 12 процентов. Возможно ли? Предварительно требуется подсчитать, насколько увеличится национальный доход, нет ли опасности диспропорций в хозяйстве.

Национальный доход СССР — сложное экономическое понятие, обнимающее собой ряд составных элементов. Эти элементы связаны не только с экономическими, но и с по­литическими факторами. Например, изменение государст­венных границ приводит к расширению либо сужению про­изводственной базы страны. Это неизбежно отражается на национальном доходе. Финансовые органы немедленно ре­гистрируют эти изменения, чтобы их можно было планомер­но учесть в системе народного хозяйства. Ряд таких сдвигов наметился после Великой Отечественной войны.

Как раз внутрихозяйственные элементы национального дохода, естественно, находятся в центре внимания Министер­ства финансов. Особенно это ощущается при рассмотрении народнохозяйственного плана или бюджета. Вот, например, наступил рубеж четвертой и пятой пятилеток. Госплан пред­ставляет проект очередного годового плана развития народ­ного хозяйства. Задания выработаны неплохие. Но... разрыв по финансам составляет 50 миллиардов рублей. В бюджете такую сумму найти невозможно. При обсуждении проекта в Президиуме Совета Министров СССР принимается решение создать комиссию для детального изучения вопроса. Мне поручено сбалансировать бюджет и дать предложения. Как быть? Придется сократить часть капиталовложений и других затрат, связанных с расширенным воспроизводством. И все- таки проблема полностью не решена. Не затронуть ли от­дельные ассигнования по сметам военных ведомств? Вношу на рассмотрение совокупность этих предложений. Снова об­суждаем проект с работниками Госплана, передаем его в пра­вительство. Этот вариант утверждается.

Умение компоновать элементы огромного плана разви­тия такой державы, как СССР, не постигается сразу в полном объеме. Это ведь большое искусство, помноженное на зна­ния и опыт.

Пятая пятилетка была в целом закончена успешно. Объ­ем промышленного производства возрос на 85 процентов. Хуже обстояло дело в сельском хозяйстве: при увеличении валовой продукции на 22 процента заданий пятилетки все же не удалось выполнить. Продуктивность колхозного ско­та не достигла намеченного уровня. Разноречивыми выгля­дели показатели работы транспорта: железные дороги и ав­тотранспорт выполнили план за год до срока; по речному су­доходству, грузопассажирской авиации и трубопроводам к запланированному рубежу не подошли. Наибольшего успе­ха сумели достичь в сфере количественного и качественного роста производства и повышения производительности тру­да. Это позволило повысить национальный доход на 68 про­центов (по уточненным данным — на 71 процент).

XIX съезд КПСС в своих директивах по пятой пятилет­ке потребовал упрочить финансовую базу социалистиче­ской экономики, усилить контроль рублем в народном хо­зяйстве. Одним из путей осуществления партийных указаний было снижение себестоимости продукции. Министерство фи­нансов, разрабатывая «свою» пятилетку, наметило именно на этом участке экономического фронта приложить макси­мальные усилия. И действительно, на грани четвертой и пя­той пятилеток себестоимость резко сократилась. Если выде­лить промышленную продукцию, то с 1946 по 1950 год ее се­бестоимость упала на 17 процентов, а к 1955 году еще более значительно. Выигрыш для национального дохода оказался колоссальным.

С развитием народного хозяйства меняются методы борьбы за увеличение национального дохода, и все более высокая квалификация требуется от сотрудников финансо­вого аппарата. В годы пятой пятилетки произошло некоторое обновление финансовых кадров за счет очередной партии выпускников вузов. Но основной костяк специалистов оста­вался прежним. В экономике, как нигде, важен опыт. Поэто­му главное внимание было обращено на повышение дело­вой квалификации кадров (с краткосрочным отрывом либо без отрыва от производства). Широко действовали курсы пе­реподготовки. Массовое распространение получили кружки по изучению политэкономии со специальными программа­ми обучения, в зависимости от профиля каждого управления или отдела.

Из числа пришедших в министерство новых работни­ков назову в первую очередь двух моих первых замести­телей Д. С. Бузина и В. Ф. Гарбузова. Дмитрий Семенович Бузин после работы в Министерстве финансов был переведен в Госплан. Большой путь прошел Василий Федорович Гарбузов. Квалифицированный и отлично подготовленный работ­ник, кандидат экономических наук, он хорошо зарекомендо­вал себя в должности председателя Госплана Украины. На­значенный заместителем министра финансов СССР, и здесь проявил себя с наилучшей стороны. Назначение В. Ф. Гарбу­зова с моим уходом на пенсию министром финансов СССР было вполне закономерно.

Не могу не вспомнить руководителей республиканских финансовых органов. Наисложнейшие по объему обязанно­сти ложились, конечно, на плечи работников Российской Фе­дерации, министрами финансов которой являлись в 50-е и 60-е годы А. М. Сафронов, А. А. Посконов, И. И. Фадеев. В кол­легию министерства входили наряду с министром его замес­тители и ряд крупных специалистов, возглавлявших важней­шие участки финансовой службы. Энергично и умело дей­ствовали мои заместители, крупнейшие специалисты по практике финансовой работы и по валютным вопросам Па­вел Андреевич Малетин и Иван Данилович Злобин, советни­ки по международным аспектам наших финансов Ф. П. Быст­рое, А. Г. Кутузов, В. К. Ситнин, В. Н. Дутов. Отлично работали многие начальники управлений и отделов: Г. Ф. Дундуков, В. А. Врублевский, И. В. Гужков (позднее стал заместителем министра), Н. В. Мошкин, С. Б. Хейфец, Г. И. Шейгам, Ф. И. Ве­рес, В. П. Никольский и многие другие товарищи. Все они вне­сли большую лепту в работу финансовых органов.

Год от года росли в стране денежные накопления. В 1950 году они составляли 34,28 миллиарда рублей, а в 1956 году— 50,05 миллиарда. Свыше половины их сумм по­ступило от налога с оборота, а четверть дала прибыль госу­дарственных и кооперативных организаций. Недаром страна сумела вложить за годы пятой пятилетки в развитие тяжелой индустрии, этого костяка нашего хозяйства, более 40 милли­ардов рублей.

Заканчивая рассуждения по поводу национального до­хода, еще раз подчеркну, что для каждого работника финан­совой системы является законом вслед за бюджетом (первая заповедь) думать о национальном доходе в целом. Пока в об­ществе действует закон стоимости, в магических словах «уве­личение национального дохода» будет содержаться возмож­ность любых социальных преобразований, любого нововве­дения, любого продвижения вперед.