Глава 3. Был ли Сталин параноиком?

Одной из самых нелепых перестроечных баек по праву может считаться рассказ о сталинской паранойе. Такой диагноз якобы поставил «кремлёвскому диктатору» академик В. М. Бехтерев, за что и был немедленно отравлен:

«Осенью 1971 года М. И. Буянов беседовал с Владимиром Николаевичем Мясищевым, который в 1939 году стал директором основанного Бехтеревым Психоневрологического института и возглавлял его около тридцати лет.

„В декабре 1927 года, — рассказывает Мясищев, — Бехтерев отправился в Москву для участия в съезде психиатров и невропатологов, а также в съезде педологов… Перед самым отъездом из Ленинграда он получил телеграмму из Лечсанупра Кремля с просьбой по прибытии в Москву срочно туда позвонить. Бехтерев позвонил, а затем отправился в Кремль.

На заседание Бехтерев приехал с большим опозданием, кто-то из делегатов спросил его, отчего он задержался. На это Бехтерев — в присутствии нескольких людей — раздражённо ответил:

— Смотрел одного сухорукого параноика“.

„То ли кто-то из присутствующих доложил куда следует, — замечает по этому поводу М. И. Буянов, — то ли судьба Бехтерева была уже предрешена, но вскоре после этих слов он неожиданно скончался. Был он физически очень крепок, ни на что не жаловался. Его неожиданная смерть поразила всех, многие заподозрили что-то неладное“»[538]

Заметим, что ни автор статьи Олег Мороз, ни психиатр Михаил Буянов, которого он цитирует, не являются свидетелями события. Перед нами не воспоминания очевидца, а всего лишь пересказ сплетни. То же самое в полной мере относится и к другим публикациям про «сталинскую паранойю». Например, к рассказу внучки академика — Н. П. Бехтеревой, которой в 1927-м было три года. Мало того, в сентябре 1995 года в интервью газете «Аргументы и факты» Наталья Петровна неожиданно сделала следующее признание:

«— …Кстати, действительно Владимир Михайлович Бехтерев вышел от Сталина и сказал, что тот — параноик, за что вашего деда и отравили?

— Это была тенденция объявлять Статна сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого[539]. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя свой врачебный долг. Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от любого больного и сказать, что тот — параноик? Он не мог этого сделать»[540].

Что это? Сколько мы слышали душещипательных историй о том, как «сталинские палачи» заставляли «невинных жертв незаконных репрессий» оговаривать себя, своих родных и близких. А теперь выясняется, что «прорабы перестройки» сами не гнушались использовать ложные свидетельства, заставляя людей «подтверждать» ложь и клевету.

Впрочем, не будем преувеличивать. Что за страшные кары могли грозить Бехтеревой в конце 1980-х? Скорее всего, Наталье Петровне просто пообещали за лжесвидетельство какие-нибудь гешефты.

Казалось бы, всё ясно. Тем более, что Бехтеревой вторят и другие авторы, отнюдь не симпатизирующие Сталину. Из интервью Игоря Губермана:

«Я знаю эту версию — чушь собачья. Эту версию принесли, очевидно, в 1956 году врачи, возвращавшиеся из лагерей… Бехтерев действительно обследовал Сталина как невролог… В ту же ночь он умер, отравившись. Однако у Сталина тогда ещё не было достаточной команды для такого тайного убийства. И главное — Бехтерев был настоящий врач, дававший некогда клятву Гиппократа и учивший студентов свято её придерживаться. Поэтому, если бы даже он обнаружил у Статна паранойю, он бы никогда не сказан об этом вслух»[541].

А вот что говорит заведующий кафедрой психиатрии Военно-медицинской академии профессор А. А. Портнов в беседе с М. Дмитруком:

«Что касается легендарной фразы, то Бехтерев, уверен, не мог её сказать. И вовсе не потому, что испугался бы расправы. Владимир Михайлович действительно был очень смелым человеком и говорил нелицеприятные вещи невзирая на лица, — об этом справедливо пишут авторы версии.

Но они почему-то умалчивают, что он был ещё и человеком высочайшей культуры, который не позволял себе оскорблять людей, тем более — за глаза.

Сухорукий параноик… Так сказать о пациенте не может даже начинающий психиатр. А Бехтерев был крупнейшим специалистом, признанным во всем мире. Он отличался исключительным тактом, деликатностью, тонкостью в отношениях с людьми, призывал коллег соблюдать врачебную тайну, щадить самолюбие больных.

Если бы Бехтерев и поставил Сталину диагноз, то никогда не стал бы говорить об этом в кулуарах, да ещё в оскорбительных выражениях. Я убеждён, что их приписывают учёному люди, которые не знают его образа мыслей, нравственной позиции»[542].

Однако не всё так просто. Увы, выдающиеся учёные далеко не всегда отличаются высокими моральными принципами. Прервём поток панегириков и обратимся к фактам. В 1916 году вышла брошюра В. М. Бехтерева «Вильгельм — дегенерат нероновского типа». С «исключительным тактом и деликатностью» Владимир Михайлович пишет про германского императора следующее:

«Ясно, что если Вильгельм не может быть признан душевнобольным человеком, то он не может быть назван и вполне здоровым, ибо вышеуказанные особенности его натуры доказывают его неуравновешенность и склонность к ненормальным психическим проявлениям и расстройствам, которые столь обычны для всех вообще дегенератов»[543].

«Наконец, отметим у Вильгельма и резко выраженный дегенеративный признак — это поразительный прогнатизм его лица. Таблицы Фригерио указывают, что у нормальных лиц височно-ушной угол превышает 90°, у дегенератов же он обычно не достигает этой нормы, а у Вильгельма этот угол, как установлено врачами, равен даже 68°»[544].

«Со стороны читателя уместен, однако, вопрос, много ли вообще различия между душевнобольным и дегенератом, и стоило ли защищать Вильгельма от признания его душевнобольным, если приходится признавать его дегенератом с чертами прирождённого преступника, так ярко описанными Lombroso»[545].

Понятно, что ни о каком врачебном диагнозе в данном случае речи не идёт — налицо подкреплённое авторитетом академика навешивание пропагандистских ярлыков.


В. М. Бехтерев в своём кабинете в Императорской Военно-Медицинской академии, 1913 года

 

А вот ещё один штрих к кристально чистому облику знаменитого психиатра. Из воспоминаний писателя В. В. Вересаева:

 

«Было это в конце 1898 года. Я служил ассистентом в Барачной больнице в память Боткина. Жена моя несколько уже лет была больна тяжёлым нервным расстройством: неожиданный звонок в квартире вызывал у неё судороги, у неё постоянные были мигрени, пройти по улице два квартала для неё было уже большим путешествием. Мы обращались за помощью ко многим врачам и профессорам — пользы не было. (Через двадцать пять лет оказалось, что все эти явления вызывались скрытой малярией). Один из товарищей моих по больнице рекомендовал мне обратиться к профессору нервных болезней В. М. Бехтереву — европейски известный учёный, прекрасный диагност.

Мы отправились к нему. Приём был очень большой, — наш номер, помнится, был двадцать второй. Наконец вошли в кабинет. Приземистый, сутулый человек, со втянутою в плечи головою, с длинными лохматыми волосами, падающими на лицо. Глаза смотрят недобро и с нетерпением.

— Что болит?

Жена стала рассказывать о своей болезни. Он прервал, провёл рукою по её спине, нажимая пальцем на позвоночный столб, и спрашивал: „Больно?“ Потом, не расстёгивая шёлковой кофточки, приложил стетоскоп к груди жены, бегло выслушал и сел писать рецепт.

— Будете принимать три раза в день по столовой ложке и берите каждый день тёплые ванны… Когда кончите лекарство, придите снова, только не забудьте взять с собою рецепт.

Я взглянул на рецепт: Infus. Valerianae, Natrii bromati…

— Господин профессор! Жена всех этих валерианок и бромистых натрое приняла уже чуть не пуды!

Профессор раздражённо ответил:

— Медицина для вас новых средств выдумать не может.

Я вручил ему пятирублёвый золотой и пошёл с женою вон. Он вдогонку ещё раз напомнил, чтобы в следующий раз мы не забыли взять с собою рецепт.

Жена, выйдя на крыльцо, горько разрыдалась. Я был поражён: вот так исследование! Профессор ни о чём жену не спросил, не спросил даже, замужем ли она, есть ли дети, какими раньше страдала болезнями. Даже фамилии не спросил и не записал. Стало понятно, почему он так настойчиво напоминал, чтобы в следующий раз принести рецепт, — иначе бы он не знал, что прописал и что прописать.

Я так был возмущён, что, придя домой, немедленно написал профессору письмо приблизительно такого содержания:


„Милостивый государь,

г. профессор!

Жена моя уже несколько лет страдает тяжёлым нервным расстройством, не поддающимся никакому лечению. Как к последнему средству я решил обратиться к Вашей помощи. На опыте испытав все неудобства, с какими связано лечение у врача врача и его близких, я не сообщил Вам, что я — врач.

Откровенно сознаюсь Вам — я не мог даже представить себе, чтобы врач мог относиться к больному с такою небрежностью, с какою Вы отнеслись к моей жене. Смею утверждать, например, что так, как Вы выслушивали её сердце, Вы решительно ничего не могли услышать. Результатом Вашего исследования, разумеется, только и могли быть те валерианки и бромистые натры, которые Вы прописали. При этом Вы, видимо, так спешили, так заняты были одною мыслью — поскорее отделаться от нас, что не обратили внимания на моё заявление, что всех этих валерианок и бромистых натрое жена приняла чуть не пуды. Конечно, Вы были вполне правы — медицина специально для нас новых средств выдумать не может. Но извините, г. профессор, — не мне учить Вас, что верный диагноз и прогноз, что правильное лечение возможны только при тщательном исследовании больного. Обратился я к Вам как к авторитетному профессору-специалисту, а получил то, что с гораздо меньшими хлопотами мог бы получить от любого студента-медика третьего курса.

Ассистент Барачной в память Боткина больницы.

В. Смидович“.


Дня через два неожиданно получаю от профессора ответ. В конверт была вложена пятирублёвка. Профессор писал:


„Многоуважаемый товарищ.

Начиная со среды вечера и до сегодня я лежу в постели вследствие инфлуэнцы. Уже в среду я чувствовал себя так плохо, что едва мог закончить приём, после которого я тотчас же и слёг в постель. Этим обстоятельством я прошу извинить меня в том, что не был в состоянии посвятить Вам более времени, чем это случилось на самом деле. Вместе с тем я глубоко сожалею о том, что Вы намеренно скрыли своё звание врача, предполагая почему-то, что к врачам и их жёнам их сотоварищи по профессии, и в том числе я (хотя до сих пор, мне кажется, мы с Вами ещё не были знакомы), должны непременно относиться невнимательно. Это совершенно неосновательное огульное осуждение Вами своих собратьев по профессии (не знаю, на каком опять основании) привело в данном случае к тому, что лишило меня возможности проконсультировать с Вами, как с врачом, о состоянии здоровья Вашей жены.

Если Вам угодно будет впредь не скрывать своего звания (тем более что к такому обману я не подач Вам никакого повода) и если моя помощь Вам будет ещё нужна, то по выздоровлении я всегда готов Вам служить в пределах моих сил и возможности; в часы ли приёма или в какое-либо другое время, как Вам удобнее. При этом прошу Вас принять обратно оставленный Вами у меня гонорар.

Примите уверение в совершенном к Вам почтении (приписано, очевидно, потом, несколько более мелким почерком) и поздравление с Новым годом.

В. Бехтерев.

1 января, 1899 г.“


Пусть так. И это действительно было так: один из ординаторов нашей больницы работал в клинике профессора и сказал мне, что на следующий день профессор слёг в инфлуэнце. Но спрашивается: для чего в таком случае было принимать больных и обирать с них пятирублёвки? Ведь для многих эти пятирублёвки, быть может, были плодом отказа от необходимого.

Идти вторично или не идти? Мы решили — лучше идти. Узнали, когда профессор выздоровел и возобновил приём. Поехали. Я старательно обдумал всё, что следует сообщить профессору касательно болезни моей жены.

Вошли к нему.

— Мы, господин профессор, были у вас…

Он насупился и коротко сказа!:

— Я помню. — И обратился к жене: — Рецепт принесли?

Жена подала. Он посмотрел.

— Как себя чувствуете? Ванны принимаете?

— Чувствую себя по-прежнему. Ванны принимаю.

— Так… Спите плохо?

— Очень плохо.

— Угу!.. — Профессор написал рецепт и протянул его жене.

— Будете принимать по столовой ложке три раза в день, ванны продолжайте.

Я взглянул на рецепт: Inf. Adon. vernal… Ammonii bromati… Ничего не понимаю! Опять то же? И где же консультация со мною, каковой возможности я лишил профессора в прошлый раз?

Мы встали, он нас проводил до двери. Может быть, он хочет посоветоваться со мной в отсутствие жены? Но он протягивает руку. Я торопливо стал излагать профессору свои соображения о болезни жены, — он нетерпеливо слушал, повторяя: „Да! да!“ При первом перерыве сунул нам руку и сказал:

— Не забудьте в следующий раз захватить рецепт»[546].

 

Таким образом, моральные качества Бехтерева вполне позволяли ему заочно обозвать Сталина «сухоруким параноиком». Однако даже если подобное высказывание и вправду имело место (чему нет никаких достоверных подтверждений), это был не диагноз, а всего лишь оскорбление. В самом деле, как мог душевнобольной человек тридцать лет руководить великой державой и при этом столь тщательно скрывать свою болезнь, что её не заметили ни ближайшее окружение, ни общавшиеся с ним иностранные лидеры, включая Черчилля и Рузвельта? Впрочем, искать логику и здравый смысл у обличителей сталинизма — занятие заведомо неблагодарное.

 


 

  1. Мороз О. Последний диагноз // Литературная газета. 1988, 28 сентября. № 39(5209). С. 12.  
  2. Из интервью поэта и писателя Игоря Губермана американскому русскоязычному журналу «Вестник»: «Когда я писал книжку о Бехтереве, я написал письмо его дочери, жившей за границей, и осторожно спросил о версии отравления. Старушка очень бодро ответила мне: „Конечно, конечно, все это знали: его отравила мерзавка молодая жена…“». Цит. по: Шерих Д. Ю. Невская застава. Берег левый… М., 2006. С. 60.  
  3. Аргументы и факты. Сентябрь 1995. № 39 (780). С. 3.  
  4. Шерих Д. Ю. Невская застава. Берег левый… М., 2006. С. 60.  
  5. Версия без аргументов // Социалистическая индустрия. 1989, 28 апреля. № 98(5989). С. 4.  
  6. Бехтерев В. М. Вильгельм — дегенерат нероновского типа. М., 1916. С. 39.  
  7. Там же. С. 39–40.  
  8. Там же. С. 42.  
  9. Вересаев В. В. Невыдуманные рассказы. М., 1999. С. 69–71.  

 

 

 

Joomla templates by a4joomla