О Гагарине
Все кажется, что он не погиб, что где-то рядом, только очень занят и, когда освободится, его можно будет увидеть. И тогда разум подсказывает, что было страшное 27 марта 1968 года, что время идет, память может потускнеть, и на мне, как и на каждом, кто знал его, лежит обязанность воскресить и оставить для людей проведенные с ним минуты, рассказать то, что говорил он сам, что довелось услышать от его друзей.
Не раз эта память и боль выливались у меня в стихотворные строки, но многое еще осталось недосказанным.
Каким он был?
Все больше искажений.
Меняются и голос, и черты,
и на холстах его изображений
все больше деловитой простоты.
И памятники кажутся манерней...
Что памятники! Имя на века.
И все ж: «Как хорошо, что я не первый», —
сказал, держа ладонь у козырька
Титов, когда слетело покрывало
под небом нестареющих цветов,
и то, что современникам предстало,
себе нежданно высказал Титов...
Каким он был?
Но только не угрюмым.
Да разве можем знать,
каким он был!
Он сам себя еще не допридумал,
свои черты еще не долепил.
Каким он был? Если бы меня попросили назвать основное в нем, я ответил бы так: посидишь с ним минут десять и забываешь, что рядом с тобой живой Гагарин, человек, который нес на своих плечах такую славу, какой не было, не ошибусь, ни у кого их живых за всю историю нашей планеты. Наверно, непросто нести ее, такую всемирную. «Я от нее вспотел, — говорил он. — Столько лет в метро не ездил! И охота, да боюсь: сразу узнают».
Обычно говорят о его простоте. Да, он был скромен в своих родителей — Анну Тимофеевну и Алексея Ивановича, и все-таки он не был простым человеком — хотя бы потому, что был талантлив. Не зря Сергей Павлович Королев говорил, что при достаточном образовании из него получится крупный ученый. И он много учился и за несколько дней до гибели окончил Военно-воздушную инженерную академию, знаменитую «Жуковку».
Природа, наделив его многими хорошими качествами, дала и дипломатическую жилку. Сколько доброго он сделал для Родины за рубежом уже после того, как своим подвигом обратил внимание к нашей стране даже тех, кто почти ничего не знал об СССР. Он подружил с нами целые государства и народы. Семь лет его невероятной славы и около тридцати стран, которые он посетил, были не только для того, чтобы мир посмотреть и себя показать, хотя и это имело значение. Не было у нас дипломатических отношении с Бразилией — послали не государственного деятеля, не дипломата, а первого космонавта. Когда Гагарин вышел из самолета и сел в машину, тысячи жителей бразильской столицы подняли автомобиль с ним и несли на руках до президентского дворца. После этого визита наши страны обменялись послами.
Он умел говорить и с неграмотным африканцем, и с британской королевой. Ее величество принимала его не просто в своем дворце, а в зале для особо почетных гостей, в котором из представителей нашей страны, если взять в историческом плане Россию, были только двое: один из русских императоров и первый космонавт... За стол сели трое: Гагарин, королева и переводчик. У каждого по одну руку — шестнадцать вилок, по другую — столько же ножей. Какой тут вилкой, каким ножом чего брать? «Ладно, — решил он, — посмотрю, что королева будет делать, то и сам». А она, как назло, не начинает есть, ведет светскую беседу. А гостя целый день возили, нигде не кормили, и он говорит:
— Ваше Величество, вы меня извините, но я простой летчик, отец у меня рабочий, мать — крестьянка, я никогда раньше не был в королевском дворце, впервые в жизни сижу рядом с королевой Великобритании и не знаю, какой тут вилкой чего брать...
Елизавета улыбнулась.
— Мистер Гагарин, я родилась в этом дворце, выросла здесь и живу и тоже не знаю, какой вилкой, каким ножом...
— Ну, тогда давайте будем пробовать все подряд! — «И я ей по-русски всего наложил в тарелку, ей так понравилось!» — рассказывал Юрий Алексеевич. Он умел запросто и естественно выходить из самых щекотливых положений. А ведь в любой стране за ним ходили толпы корреспондентов, каждый шаг его отражался в прессе — куда пошел, в какой магазин, чего купил, сколько денег потратил... Вспомнить хотя бы случай в Японии, когда он приобрел своим дочкам красивые куклы, а вечером, на пресс-конференции, ему задают вопрос:
— Господин Гагарин, вы сегодня купили японские куклы. Неужели детей первого в мире космонавта Советское правительство не может обеспечить даже хорошими игрушками?
— Вот видите, — огорченно сказал Гагарин, — завтра об этом напишут все газеты, а мне хотелось сделать сюрприз своим дочкам.
Были среди зарубежных репортеров и такие, что пытались показать его с какой-то неприглядной стороны, умалить значение его подвига. Один американец договорился до того, что надо-де еще проверить, был ли на самом деле Гагарин в космосе, может, русские все это придумали... Однако то, что связано с космосом, при нынешней технике не придумаешь и не скроешь. Не зря, когда наши запустили очередной спутник и он передавал русские народные песни, на Западе всполошились: уж не запустили ли мы на орбиту хор Пятницкого?
В Англии Гагарина попросили выступить по телевидению, причем в штатском костюме:
— Вы теперь принадлежите не только своей стране, вы — гражданин Вселенной. Вы совершили такой подвиг, который не забудется, покуда будет жить планета, вы побывали выше всех людей Земли, ваша дальнейшая работа не имеет значения для человечества. Даже непонятно, зачем вы служите, летаете, носите эту военную форму...
— Я приду на выступление в военной форме, — ответил Гагарин, — потому что я офицер Советских Военно-Воздушных Сил и горжусь, что меня воспитала советская авиация. Да, я действительно побывал выше всех людей нашей планеты, я видел такую красоту, которую до меня никто не видел, но дело не в том, что я побывал так высоко, а в том, КТО и ЧТО меня туда подняли!
На другой день английские газеты поместили фотографии Гагарина под огромным заголовком: «КТО и ЧТО».
В Англии ему запомнился еще один очень торжественный прием, когда у входа в зал стояла женщина с детской коляской и он спросил:
— Наверно, не с кем было оставить малыша?
— Нет, я это сделала специально, чтобы, когда он вырастет, сказать, что он видел первого человека, покорившего космос.
«Где вы нашли парня с такой рабоче-крестьянской биографией, с такой аристократической фамилией и с такой невероятной улыбкой?» — спрашивали за рубежом.
«У нас много таких», — хотелось ответить. И все-таки...
— Ты знаешь космонавтов, — как-то сказал мне Борис Алексеевич Гагарин. — Но правда же, Юрка лучше всех, и не потому, что мой брат!
И не возразишь. Каждый из них по-своему хорош, и все же первого определили безошибочно.
У комиссии был большой выбор: три с половиной тысячи кандидатов! Обязательные условия — все войсковые летчики, все добровольцы. К тому же вес не должен превышать 68 кг. Все наши первые космонавты были невысокого роста. Отобрали 100 человек, а в первый отряд из них зачислили 20. Из этой двадцатки наиболее подготовленными к первому полету в космос оказались шесть. Но из шести полететь должен был все-таки один, и 8 апреля 1961 года первым был назван Гагарин, а 10 апреля его утвердила Государственная комиссия.
Наверно, это было оговорено заранее, но, когда генерал Каманин докладывал о том, что в качестве кандидата на первый космический полет представляется военный летчи» (а все шестеро присутствуют здесь, все военные летчики), старший лейтенант Советской Армии (а они все старшие лейтенанты), в это время Королев на листе бумаги большими буквами написал «ГАГАРИН» и показал Каманину.
«А знаете, почему после собак решили послать в космос офицера? — подмигивал Гагарин друзьям. И сам отвечал: — Да потому, что офицерская жизнь наиболее похожа на собачью».
Космонавт Владислав Волков рассказывал, что есть в отряде традиция: когда космонавты едут на старт, автобус останавливается за полкилометра до ракеты, и ребята тайком от врачей закуривают. Начальство сначала пыталось возражать, но потом смирилось, ибо впервые на этом месте 12 апреля 1961 года остановился старший лейтенант Гагарин, чтобы через несколько минут занять место в космическом корабле.
Военные, встретившие его после приземления, называли «товарищ майор». Он удивлялся, не зная, что министром обороны уже подписан приказ. Необычен этот документ, проникновенные в нем слова и хочется привести его здесь:
«ПРИКАЗ МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР № 77
12 апреля 1961 г. Г. Москва.
Космонавт Военно-Воздушных Сил старший лейтенант Гагарин Юрий Алексеевич 12 апреля 1961 года отправляется на корабле-спутнике в космическое пространство, чтобы первым проложить путь человека в космос, совершить беспримерный героический подвиг и прославить навеки нашу Советскую Родину.
Приказываю: в соответствии с положением о прохождении воинской службы офицерами, генералами и адмиралами Советской Армии и Военно-Морского Флота старшему лейтенанту Гагарину Юрию Алексеевичу присвоить внеочередное воинское звание майора.
Приказ объявить всему личному составу Вооруженных Сил СССР.
Министр обороны СССР
Маршал Советского Союза
Р. Малиновский».
Это была самая первая награда Гагарину за его подвиг. На приказе, в левом верхнем углу, резолюция: «Каманину. Проверьте, объявлен ли этот приказ т. Гагарину. 18.04.61 г.» И подпись соответствующего начальника. Это по-русски. 12 апреля Гагарин побывал в космосе, 14-го он стоял в майорских погонах на Мавзолее, а 18-го «проверьте, объявлен ли этот приказ...»
Что творилось в Москве 14 апреля! Он не ожидал такого торжества. Я спрашивал у его брата Бориса, знал ли кто из родственников, что Юра полетит в космос.
— Даже отец и мать не знали. Отцу на переправе сказали об этом, а он в ответ: «Ты ерунду не пори, а давай лучше на том берегу по маленькой». Мать дома работала. Никто не знал. А я знал!
— Откуда?
— Он прислал матери письмо, просил приехать к нему. Мы были у него в марте 1961 года. Приехали в Москву в «Детский мир» купить костюм моей дочке. Вышли из магазина, у тротуара стоит черная «Волга». Я спрашиваю: «Юра, а у тебя скоро такая будет?» «Скоро», — сказал он и посмотрел на небо. «А денег где возьмешь?» — спрашиваю. «Тут одно дело предстоит, — отвечает он, — если все удачно обойдется, отломится мне на «Москвича», будем на рыбалку ездить!»
Этот искренний человек нисколько не рисовался. Он как бы сам до конца не понимал значения своего подвига — не то чтобы не понимал, но относился к нему как к важному и нелегкому делу, а не как к грядущей славе и ее атрибутам.
Я читал его письмо к матери от 13 февраля 1961 года. Он переживает за Валю, которой скоро рожать, просит привезти кое-что по хозяйству и две подушки, а то им с Валей не на чем спать, а главное, скорей самой приехать, — возможно, впереди у него будут такие дела, что свидеться больше не придется...
Никто не мог гарантировать, что он останется жив. До него запускали корабли с манекенами, но стопроцентной уверенности быть не могло. Можно продублировать систему, но не человека. К тому же в мае 1960 года первый пробный тяжелый спутник вместо торможения пошел вверх... Правда, второй, с собаками, слетал нормально, но третий взорвался, а четвертый упал в Подкаменную Тунгуску и разбился. Таким образом, к марту 1961 года счет был 1:3 не в нашу пользу.
Взяло верх мужество Королева. Он решился на запуск человека и сказал в Центральном Комитете:
— Гарантировать я ничего не могу, но мы сделаем все.
Ему разрешили провести еще два зачетных пуска с манекенами. 9 и 27 марта две машины выполнили свои задачи, и предварительный счет побед и неудач сравнялся — 3:3. На втором запуске присутствовала вся шестерка космонавтов. А 11 апреля, когда ракету вывезли на старт, Королев предложил устроить встречу первого космонавта и его дублера со стартовой командой:
— Пусть посмотрят друг другу в глаза, почувствуют взаимную ответственность, чтобы не получилось потом гвоздя в сапоге! — Одно из любимых королевских выражений.
В ту пору космонавт весь свой полет по сути являлся пассажиром, зависящим от Земли. Таково его положение и сейчас до выхода на орбиту. А Гагарину и Титову было запрещено что-либо трогать в корабле, разрешили только крутить «спираль Архимеда», чтобы контролировать их психику. Космонавт — исполнитель того, что придумано на Земле, поэтому и была столь уместна эта взаимная встреча творцов и исполнителей.
Тюльпаны на космодроме совсем невзрачные — хилые желтенькие цветочки. Да и немного их было в апрельской степи. Больше — пропыленная с осени полынь, перекати-поле да суслики. И все-таки тюльпаны... Нарвали их, байконурских, и преподнесли Гагарину и Титову. До этого стартовики пускали ракеты без людей, и были случаи — старт разносило. А теперь человек...
Правда, была предусмотрена система аварийного спасения: в случае неприятной неожиданности двое у перископа должны доложить Королеву: «Авария!» Главный, принимая решение, называет оператору пароль «Яхта», оператор нажимает кнопку, и из корабля выстреливается кресло с космонавтом, и^ если ветер будет менее шести метров в секунду, человека спасут. Специально тренированные люди бросятся ему на помощь. Но хорошо, что ничего подобного не случилось, ибо, как после просчитали, авария происходит за 0,3 секунды, а спасательная операция требует как минимум 4–5 секунд...
Королев не любил киносъемку. Поэтому так мало кадров снято 12 апреля. Самого Королева снимали уже после полета Титова...
«А Гагарин — железный парень, только щеки порозовели и голос стал слегка глуховатым, но в голосе улыбка! — говорит Герой Социалистического Труда А. С. Кириллов, который в тот день был «стреляющим» — нажимал самую главную кнопку. — Гагарин шел, как Матросов на дзот».
Перед тем как включить зажигание, Кириллов почувствовал: вспотели руки. Взглянул на стоящего рядом Королева. Главный конструктор не спал всю ночь. «Глаза у него вместо карих стали черными, лицо побелело и, казалось, окаменело. Дрожащей рукой я нажал кнопку: прошли бы скорей 40 секунд, потом включалась автоматика...» i — Ну, поехали!
Он сказал не просто «Поехали!», а именно так. Как русский ямщик.
Кто-то подошел к Королеву:
— Сергей Павлович, можно тихонько: ура!
Но «СП» так рявкнул, что снова стало тихо. И только когда, поговорив со всеми службами, он убедился, что дело идет нормально, все стали целовать друг друга. И Королев, этот на вид суровый и отнюдь не сентиментальный Королев, подошел к «стреляющему», снял свою нарукавную повязку «руководитель полета» и сказал:
— Распишитесь мне здесь, пожалуйста, и поставьте число и время.
И все поняли, что этот момент стал историческим, момент, на который Королев работал всю жщнь. Человек пошел в космос.
— Вот этим, — Королев ткнул себя пальцем в лоб, — я понимал, что мы сможем такое сделать, но вот этим, — он приложил руку к сердцу, — я не могу поверить, что мы сделали это сами, вот этими руками!
...Когда Гагарин улыбался с трибуны Мавзолея, внизу стоял никем не замечаемый человек с очень усталым лицом. С ним рядом женщина. Кто-то выбежал из проходящей толпы и, ни слова не говоря, преподнес Нине Ивановне Королевой букетик красных московских тюльпанов...
Такого праздника в Москве, говорят, не было с 9 мая 1945 года. Люди — их никто не просил и не заставлял — шли и шли через Красную площадь, и все хотели увидеть человека, побывавшего немыслимо где. А вечером в Кремле был прием, тоже небывалый, и первый космонавт поднимался по мраморным ступенькам дворца под незабываемый марш Красного Воздушного Флота, марш, который звучал сегодня со словами, — его пел стоящий по обе стороны лестницы хор Большого театра:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор...
А Гагарин поднимался по ступенькам получать Золотую Звезду Героя СССР. В тот же вечер Звезда Героя Социалистического Труда была вручена Королеву, но об этом газеты не писали...
Дело совсем новое, о космосе и поныне мало известно. Пройдут годы, о первом 108-минутном полете будут созданы книги. О труднейшем полете. И будут названы многие их тех, кто обеспечил этот невиданный рейс.
— Как слетал, Юра? — спрашивали товарищи.
— Думал — мозги полопаются, — отвечал он. Многое сказано этими словами. Космонавт Петр Климчук, трижды летавший в космос, как-то признался мне:
— Я ни одного дня, ни одного мгновения не чувствовал там себя хорошо, а чувствовал себя так плохо, какликому не пожелаю. А еще работать нужно.
— А как же вы там работаете?
— Очень просто. Забьют тебе в ногу гвоздь — сначала больно, а потом привыкнешь, ничего, будешь ходить. А Гагарин был первым на этом пути. Кроме психологического напряжения, он первым из людей испытал на себе тяжелые перегрузки взлета и посадки, ощутил настоящую невесомость, первым летел со скоростью 28 тысяч километров в час, увидел явления, известные только из теории. Когда корабль начинает спуск и под строго рассчитанным углом входит в плотные слои атмосферы, он ударяется о них и подскакивает, как шарик, только шарик взлетает на метр-полтора, а подскок корабля порой достигает двадцати тысяч метров. Корабль вспыхивает, ибо для него плотные слои, как для спички серный коробок, сгорают обмазка и антенна, прекращается связь человека с землей. К тому же, если тормозные двигатели отработают всего на две секунды больше или меньше положенного времени, корабль вместо нашей территории опустится в Северный Ледовитый океан или в Китай...
Гагарин приземлялся на парашюте отдельно от корабля. Тогда еще не была отработана система мягкой посадки, которая, кстати, не всегда довольно мягкая: Владислав Волков рассказывал, что после такой посадки он три дня сесть не мог. Ему журналисты говорят: «Присаживайтесь!» А он: «Нет, я лучше постою».
Первый полет был самым коротким, но за 108 минут — все впервые, впервые... Даже по тем немногим кинокадрам можно судить, с каким трудом Гагарин ловит карандаш, как осторожны движения...
«Ты что думаешь, я сразу в открытый космос вышел? — говорил Алексей Леонов. — Нет, я сначала палец высунул, посмотрел: нормально!»
Первыми Гагарина не земле увидели пожилая женщина с внучкой. Испугались: летит некто в невероятном одеянии, и страна еще жила под впечатлением сбитого американского шпиона Пауэрса.
— Не бойся, мать, я свой, русский! Где тут позвонить можно?
Телефон далеко. Машины, конечно, нет. Ехала телега. И первый в мире космонавт сел в нее и поехал искать телефон.
Первые минуты на земле. Несобранность, растерянность — эти слова к нему не подходят. Но был какой-то в его поведении элемент безразличия — видимо, из-за тяжелой, небывалой усталости. Пошел, снял перчатки, бросил, снял часы, бросил на траву... А сельские механизаторы уже отвинчивали на сувениры приборы с его корабля. Подъехали военные:
— Что вы делаете?
— Да ведь мы не ломаем, мы аккуратненько, отверточкой...
...Два дня он отдыхал. А потом все, кто попал на Внуковский аэродром или смотрел в экран телевизора, все переживали за него, когда он шел по ковровой дорожке от самолета докладывать о выполнении задания: у него развязался шнурок на ботинке. «Только не упади!» — шептали миллионы людей. Под звуки авиационного марша он четко прошел и отрапортовал.
Я нашел запись в старом своем дневнике. Привожу ее, не меняя ни слова, чтобы не повредить достоверности чувств.
«15 апреля 1961 года. Потрясен. Дни неповторимых минут в истории всего человечества. Майор Гагарин в космосе. 12-го я вышел из вуза, иду по студгородку, и вдруг — голос Левитана: «Работают все радиостанции Советского Союза...» Да, есть особое чувство, чувство России, которое называется «Побеждает СССР». Во мне оно сильнее всех остальных человеческих чувств.
Вчера была демонстрация на Красной площади. Москва встречает Гагарина, ликующая Москва. Мы шли колонной от института до Дзержинки, потом около 17 часов попали на Красную площадь. Сияющий космонавт, рядом — Климент Ефремович и Хрущев. А внизу — родные, близкие героя. Мать Гагарина плачет — еще бы! Вся площадь, вся страна несут портреты ее сына. Имя его, еще 12-го произнесенное впервые, звучало необычно, а сейчас оно стало самым геройским».
Казалось, Гагарин заслонил собой всех существовавших до него героев. Когда его встречали, милиционер оттолкнул за канат, на тротуар, пожилого человека. «Что вы делаете! — крикнули из толпы. — Это же Папанин!»
Когда-то Папанина и его друзей-полярников очень славно встречала Москва... 14 апреля 1961 года, впервые в жизни увидев Гагарина на Мавзолее, в красном галстуке поверх шинели, я и представить не мог, что буду знаком с ним лично.
Знакомство состоялось 1 февраля 1967 года во Дворце пионеров на Ленинских горах при вручении премий Ленинского комсомола. От имени ЦК ВЛКСМ я вручал эту почетную награду писателю Владимиру Чивилихину. Всех принимавших участие в торжестве собрали в маленькой комнате за сценой. Я знал, что должен быть Гагарин, и захватил с собой листовку, которую поймал на « лету в день его встречи, где-то в районе улицы Чернышевского, когда колонной Энергетического института мы шли на Красную площадь. Такие листовки с портретом Гагарина и словами «Пламенный привет первому советскому герою-космонавту Юрию Алексеевичу Гагарину» в тот день сбрасывали с вертолетов... И вот вхожу в комнату и вижу: живой Гагарин при всех регалиях сидит за столом. Когда меня ему представили, он сразу как-то просто сказал:
— Я тебя знаю. Тебя очень любит Леша Леонов. Как-то вечером он пришел ко мне с твоей книжкой стихов, и мы долго читали...
Конечно, неожиданно и приятно было услышать такое из уст первого в мире космонавта. Я подарил ему свою книжку «Красные асы» и попросил надписать заветную листовку. Теперь я храню ее рядом с самыми дорогими реликвиями... В тот вечер он расспрашивал меня о работе, о полетах — я тогда занимался в аэроклубе.
— И сейчас летаешь? Здорово! — запомнились его слова.
А летом меня пригласили в гости к Шолохову. В самолете я снова увидел Юрия Алексеевича. Он был в белой рубашке, серых брюках. Радушно поздоровался, улыбаясь своей неповторимой улыбкой. Как весело проходил наш полет! Гагарин почти не сидел на месте — то бегал к пилотам в кабину, то, стоя между рядами, шутил с бортпроводницами. Пассажиры просили у него автографы. От летчиков он вернулся с бутылкой коньяка, позади стюардесса несла на подносе лимон. Гагарин сам разрезал его, выдал каждому по дольке. Он был очень доволен, что вернулся из пилотской не с пустыми руками, ибо перед этим кто-то на что-то намекнул... Он ходил по самолету в носках — привычка многих летчиков, а его туфли стояли под сиденьем. Кто-то спрятал одну туфлю, и Юрий Алексеевич долго искал ее.
— Новые, жена только купила...
Мы высказали предположение, что пассажиры уже искромсали его обувку на сувениры. Потом сжалились и незаметно подсунули туфлю...
На ростовском аэродроме прямо с трапа мы попали в огромную толпу встречающих, которая буквально засыпала Гагарина цветами. Потом плыли на катере по Дону. Вечерело. Мы сидели у борта втроем — с Гагариным и писателем Вадимом Кожевниковым. На берегу ждал стол, и, пока не скрылось солнце, все фотографировались с Гагариным. За столом мы были рядом, он рассказывал мне подробности недавней гибели Владимира Комарова... сделали все, что могли, спасти было невозможно... Потом Юрий Алексеевич попросил меня прочитать стихи о Комарове.
— Ты знаешь, перепиши мне это стихотворение, я передам его Вале Комаровой.
Здесь он думал о других. Нашли огрызок карандаша, клочок бумаги... Гагарин знал, как умирают пилоты, чем платят они за глоток высоты.
— Юра, говорят, ты был дублером Комарова? — спросил я у него.
— Я, — просто ответил он. Гагарин снова рвался в космос.
Он говорил мне об ощущении человека в невесомости, о том, что она не похожа ни на одно земное ощущение.
— Каждый мускул как будто ниточкой к чему-то подвешен. Законно!
Это его любимое словечко. Оно из нашего детства. Послевоенные мальчишки любили говорить «железно», «законно». В Гагарине осталось наше детство. Был теплый донской вечер, мы отмахивались от комаров, и на что уж я их не терплю, в тот вечер почти не замечал. Странное это ощущение — причастность к большой славе.
Вечером мы подходили к гостинице «Ростов», там уже собрался народ. Гагарину бурно аплодировали, и эта овация после проведенных вместе часов на берегу Дона показалась мне неожиданной, словно я только сейчас вспомнил, что это — Гагарин. А люди стояли на тротуарах и на балконах — много людей.
Он пригласил к себе в номер, я читал ему два отрывка из поэмы о нем — хотелось написать что-то светлое, хоть немного на него похожее, о человеке, летчике, не книжном, не газетном. Откуда было знать тогда, что эти две главы станут началом поэмы, которая будет так скорбно называться — «Минута молчания», кто мог тогда подумать, что это его последнее лето?
Наутро был назначен вылет в Вешенскую, и Юрий Алексеевич сказал мне:
— Я сяду на левое сиденье, ты на правое, сделаем боевой разворот над Вешками, покажем невесомость, законно! — И подмигнул мне, указывая в сторону нашей делегации.
Когда наш ИЛ-14 рулил по аэродрому Базки, поэт Владимир Фирсов посмотрел в иллюминатор и сказал:
— Пионеров — тьма!
Пионеры бросились к Гагарину с букетами, и он без устали фотографировался:
— Ну, кто еще хочет со мной сниматься?
Я тоже фотографировал его с ребятишками.
Он рассказал, что на одном заседании, где он сидел рядом с членами Политбюро, в президиум передали записку: «Просим обратить внимание на поведение космонавта Гагарина. В перерыве он отказался сфотографироваться с нами».
— Спешил очень, — сказал Юрий Алексеевич. — Теперь всегда фотографируюсь.
Шолохов встречал нас в Вешенской. Все внимание переключилось на него, хотелось не пропустить ни одного слова. Не то чтобы я забыл про Гагарина, но казалось, столько раз еще с ним встретимся, поговорим.
В жаркий полдень играли с Гагариным в волейбол, гоняли на песке футбольный мяч, купались в Дону. Юрий Алексеевич прыгнул с высокого берега, ударился о подводную корягу и сильно, до крови поранил ногу. Разорвав майку, мы завязали рану. Несу его на плече, а он, улыбаясь, кричит:
— Битый небитого везет! Вижу его веселым, как он рассказывает свой любимый анекдот — про верблюда. У одного хозяина верблюд выпил за раз пятнадцать ведер воды, у другого — шестнадцать и, стало быть, мог больше работать. «Как это тебе удается? Верблюды-то одинаковые?» — спросил первый хозяин второго. «Очень просто, — ответил второй. — Мой верблюд тоже больше пятнадцати ведер пить не желает, но, как только он допивает последнее ведро, я ему подставляю шестнадцатое, а сам в это время бью его сзади палкой изо всех сил, верблюд от боли: — В-с-сс-с! — и всасывает в себя лишнее ведро». Юрий Алексеевич очень смешно показывал, как шевелил губами несчастный верблюд.
В станицу Гагарин возвращался на «газике», меняясь за рулем с сыном Шолохова Мишей. Я фотографирую Шолохова и Гагарина в машине, Юрий Алексеевич смотрит на меня и говорит:
— А у тебя там пленки нет!
Гагарин умел знатно управлять автомобилем и, случалось, пугал гаишников. На его родине мне рассказывали, как он появился на гоночной машине, подаренной во Франции. Такого автомобиля в Гжатске еще не видели: «Уж не шпион ли какой поехал?» Смотрят: Алексеич! Остановился, предложил прокатиться. Нашелся один храбрец. Машина развила на шоссе 240 километров в час.
— А она может и без руля, — сказал Гагарин и отпустил управление. Больше желающих кататься с ним не нашлось...
Любил он ездить на охоту, и об этом мне рассказывал смоленский поэт Владимир Простаков — они вместе охотились, остались фотографии. Надо, чтоб все, кто с ним встречался, знал его, сказал свое слово о нем. Надо оставить о нем побольше памяти, ибо все мы уйдем, а он — на века, для грядущего.
Вечером в Вешенской был митинг. Выступал Гагарин. Помню его в сером костюме, белой рубашке и галстуке, с Почетным знаком ВЛКСМ на груди.
Наутро, очень рано, я должен был вылететь с Гагариным в Комсомольск-на-Амуре, но проспал. Храню командировочное удостоверение. Позже мне рассказали, что Гагарин летел на военном самолете. Вошел в самолет, разбудил экипаж. Летчики моментально вскочили на ноги и сразу же:
— Товарищ полковник, разрешите автограф!
Еще не раз я видел Гагарина. И сейчас вижу, как он, в шинели и папахе, спускается по лестнице в ЦК ВЛКСМ. За несколько дней до гибели он был в издательстве «Молодая гвардия», спрашивал обо мне, передавал привет. «Когда мы его женим? Хочу погулять на свадьбе!» — это последние слова, долетевшие до меня.
27 марта 1968 года под Москвой было сыро и по-зимнему пасмурно. Я работал в одном из авиационных научно-исследовательских институтов. В этот день мы не летали. Сидели в узкой комнате. Входит Саша, наш техник, тихо говорит с кем-то за моей спиной. «Разбился... арин... гарин». — «Кто разбился, кто?»
Я еще спросил:
— На машине?
— Нет, на самолете.
Мне казалось, что он мог погибнуть на земле, как будто я забыл, что он оставался летчиком.
Потрясенный, я пошел в курилку, сел на подоконник, достал записную книжку. Через несколько часов была написана «Минута молчания». О тебе, живом, я не успел рассказать радостной поэмой. Слова и похожи, и не похожи на тебя, ибо слеза душит слово. Это не поэма о твоей жизни, не ода в честь твоих ста восьми минут, это — Минута Молчания. Она в честь тебя, в честь всех погибших за небо...
Дома я достал его фотографии — их оказалось двенадцать. Время идет, а все нельзя равнодушно смотреть на его лицо, нельзя спокойно слушать пленку с его голосом.
Его хоронили 30 марта. На Красную площадь не попасть. Была минута молчания, и я стоял на площади Революции, приложив руку к козырьку летной фуражки — последняя почесть нашему Юре... Высокий, огромный генерал-майор авиации в низко нахлобученной фуражке шел, глядя вниз. Михаил Васильевич Водопьянов, один из первой семерки Героев Советского Союза, шагал вдоль гостиницы «Москва», и его никто не замечал. «Я хочу, как Водопьянов, быть страны своей пилотом». Гагарин любил в детстве эти стихи. Он родился в тот год, когда Водопьянов стал Героем. А в этот день мы проводили в бессмертие 11 175-го Героя СССР. Жизнь продолжалась. В тот же день в Политехническом музее состоялся заранее спланированный вечер отдыха молодежи. Я должен был выступать, но, прочитав только стихотворение, посвященное памяти Гагарина, сказал, что считаю этот вечер сегодня неуместным. Наверно, я был не прав, и после меня на сцену вышли частушечники, и веселье продолжилось.
30 ноября — день рождения его отца, и Юрий Алексеевич обещал в этот день приехать в Гжатск и сказал, что будет уже в генеральской форме. Три дня не дожил он до этого звания, только окончил академию имени Жуковского, получил инженерный диплом и готовился к новому полету. Он должен был стать звездным капитаном эскадры космических кораблей.
Летал он на самолете УТИ МИГ-15. Двухместная спарка. Старый знакомый самолет. Машина № 19. Сохранились полетные листы:
«1. Упражнение № 2. Контрольный полет в зону для проверки техники пилотирования. Время — 30 минут. Высота 5000 м.
2. Упражнение № 3. Контрольный полет по кругу. 8 минут. Высота 5000м». Жил, чтобы летать... — Мы вместе вышли из дому, — говорит космонавт А. Г. Николаев, — и Юра вспомнил, что забыл пропуск на аэродром. Летчики — народ немного суеверный, и я ему говорю: «Тебя все знают, пропустят». Он отвечает: «Нет, надо взять». Вернулся с пропуском, сели в автобус, приехали на аэродром, вместе позавтракали и прошли медосмотр. У Юры давление было как всегда 115 на 65, пульс 68, у меня 115 на 70, пульс 72. Когда стали переодеваться, Юра забыл удостоверение, вернулся, положил в карман: «Вдруг придется где-нибудь сесть на вынужденную. А то ехал как-то в машине без прав, милиционер остановил и не поверил, что я Гагарин. И мнения людей, окруживших нас, разделились. Но милиционер решил четко: Гагарин полковник, у него Звезда Героя, а это неизвестно кто. И продержал до вечера».
Так получилось, что Андриян Николаев последним на земле прощался с Гагариным 12 апреля 1961 года, тогда Юрий Алексеевич сказал ему: «Все за одного и один за всех!» — и нечаянно оставил ему на лице зарубку своим гермошлемом. А 27 марта 1968 года Николаев был последним, кто видел его живым. В этот день Гагарин должен был вылететь самостоятельно. Но в авиации есть порядок: тебя имеет право выпустить в самостоятельный полетел начальник не ниже заместителя командира по летной части. Вот почему поверяющим с Гагариным полет командир полка полковник Серегин — признанный ас. Это был последний полет двух пилотов 1-го класса, двух Героев Советского Союза. Что конкретно произошло с самолетом, сказать трудно. Может, отказала материальная часть, может, самолет Свалился в штопор и не хватило какой-нибудь сотни метров высоты? Некоторые подробности я слышал от таких авторитетных людей, как Главный маршал авиации А. Е. Голованов, Герой Социалистического Труда академик В. П. Мишин, Дважды Герой Социалистического Труда академик В. П. Глушко...
«Когда он разбился, — говорит В. П. Глушко, — вызвали конструктора самолета. Выяснилось, что самолет построен в Чехословакии. Но чешские инженеры сказали: «Какие могут быть претензии? Мотор несколько раз был в перечистке, самолет отработал три ресурса, его на свалку нужно!» Оказывается, когда для тренировки космонавтов была организована летная часть, тогдашний Главком ВВС подписал приказ, по которому ее укомплектовали самолетами из других частей. А хорошую технику никто не отдаст. На одном из таких самолетов и погиб Гагарин».
МИГ упал в лесу на Владимирщине, ушел под березу. Гагарина опознали по клоку летной куртки с окровавленными документами. Те, кто пришел на место гибели, взяли с собой горькую память — кусочки оплавленного самолетного металла. Есть такой тяжелый осколок и у меня.
Самолет пробил подземные воды, возникло маленькое круглое озерко — несколько метров в-диаметре. Много лет по срезанным березам можно было увидеть, как падал самолет. Почти вертикально...
За три дня до гибели его видел брат Борис. «А 27-го я иду по улице, возле меня машина останавливается, слышу: «Боря, Юра погиб». Я не поверил и до сих пор не верю».
Братья Борис и Валентин присутствовали при кремации. Больше никого не пустили. Отец на похороны не поехал. «Что я там на ящик закрытый буду смотреть?» С горя он почти ослеп, стал плохо слышать. В августе 1973 года его похоронили в городе, названном фамилией, которую он, отец, дал своему великому сыну. Мать стойко переносила огромное горе. Приветливая, умная женщина.
В октябре 1969 года с группой поэтов я побывал в небольшом городке с темными деревянными домиками, с наличниками на окнах. Смоленщина дала России и миру немало замечательных людей, но одно имя особенно прославило этот край. Город Гагарин... В гостинице мест, как всегда, не оказалось, и я ночевал у Бориса Алексеевича Гагарина. Он рассказывал, как они росли с Юрой, разница у них в возрасте небольшая, и из всех детей Гагариных Борис и Юрий были в детстве ближе друг к другу. Война, оккупация. Один немец даже пытался их задушить за то, что они играли «в Чапаева». Юра любил вспоминать, как они вредили фашистам... Голодные годы после войны.
«Какое тяжелое было детство! — говорит Борис. — Отец-инвалид, нас четверо у матери. Юра отцу плотничать помогал. Не то что хлеба — крапивы не было. После шестого класса уехал он в ремеслуху, а ведь отличником шел. В доме есть нечего, а обучение тогда платное было. Разве американские космонавты прошли сквозь такое?»
Я тоже подумал об этом, и как правильно, что именно такой парень, с таким детством первым полетел в космос! И не князья Гагарины, члены ордена иезуитов и государственные сановники, а простые русские люди Анна Тимофеевна и Алексей Иванович были его родителями. Я бывал у них в гостях, в их маленьком домике, построенном после Юриного полета, — две комнаты и веранда. Со всех стен смотрит сын. Вот его известный снимок с голубем в руках, вот он и Герман Титов. Во второй, крохотной смежной комнате, в которой обычно жил Юрий Алексеевич, большой его портрет во всю стену, написанный местным художником по фотографии из «Огонька» — Гагарин в белом кителе, без фуражки.
Он очень похож на мать. Мы сидим за столом, и я подолгу смотрю на Тимофеевну — брови, рот, улыбка у Юры от нее.
Алексей Иванович перед тостом говорит: «Прошу принять участие». Юрина рюмка стоит нетронутой. Он бы сказал сейчас: «По капочке зверобойчику!» И мы бы спели шуточно переиначенную космонавтами известную песню»:
Я верю, друзья, что пройдет много лет,
И мир позабудет про наши труды,
И в виде обломков различных ракет
Останутся наши следы!
И еще:
Мы кончили работу,
И нам пора в дорогу,
Пускай теперь охрипнет
Товарищ Левитан!
Племянница космонавта Наташа Гагарина вспоминает, как спрашивала: «Дядя Юра, а на солнце жарко?» — «Жарко». — «Стоять нельзя?» — «Нельзя». — «А сесть можно?» — «Ошпаришься!»
Все тут напоминает о нем. В этой школе он учился, а потом выступал перед выпускниками, здесь принимал избирателей, здесь навечно зачислен в списки рабочих завода...
Добрую память оставил о себе Гагарин как депутат Верховного Совета СССР. Стольким людям он помог! К нему шли. У него все были друзья — весь мир. Конечно, и возможности особые. Ни один министр не мог отказать Гагарину.
— Все, что здесь построено нового, — говорили мне его земляки, — всем этим мы обязаны Юрию Алексеевичу. Школу новую, спортивный зал отгрохали, гостиницу начали возводить, дороги... Французы молочный завод нам построили — уважение к первому в мире космонавту. Все мы очень его любили.
Тимофеевна повела нас из дому в избу напротив, где родился и вырос Юрий Алексеевич. Здесь должен открыться музей. Но изба стояла совсем пустая.
— Некому заняться музеем, — : сказала Анна Тимофеевна. — Спасибо, детки, что вы приехали, не забываете. Был Юра живой, все приезжали, все было...
Признаться, сердце облилось кровью, когда я услышал эти слова и увидел мать первого космонавта с ключами в руках. Я написал письмо первому секретарю ЦК ВЛКСМ Е. М. Тяжельникову:
«...В городе, носящем имя величайшего нашего национального героя, мало пока еще сделано для увековечивания его памяти. Не открыт музей — некому всерьез поработать над сбором экспонатов. Больше всех сердце болит об этом у матери, Анны Тимофеевны Гагариной, — она-то и занимается будущим музеем. Показала нам пустую избу без единого экспоната. А ведь эту избу, где родился и вырос Гагарин, можно сделать местом всемирного паломничества в хорошем смысле слова, чтобы весь мир приезжал и смотрел, как мы за полвека от лаптей до космоса выросли!
Надо бы помочь в доведении до конца тех хороших гжатских мероприятий по благоустройству города (строительство новой гостиницы, приведение в порядок улиц, центра города и т. д.), которые начал Юрий Алексеевич как депутат Верховного Совета и которые сейчас почему-то законсервированы...
Мне кажется, за это должен взяться наш Ленинский комсомол, ибо Юра был лучшим из его сыновей...»
Надо сказать, что Е. М. Тяжельников принял срочные и действенные меры, и вскоре я с радостью прочитал в «Правде» заметку об открытии мемориального музея Ю. А. Гагарина на его родине.
А в июле 1972 года я побывал там вместе с Е. М. Тяжельниковым. В городе Гагарина работал первый студенческий строительный отряд, и ребята очень гордились, что трудятся именно здесь. Мы встретились с Анной Тимофеевной, посмотрели открывшийся музей. Он пока еще маленький — всего две комнаты. Школьные похвальные грамоты, форма ремесленного училища, полковничий мундир со Звездой Героя, красная земля с места гибели... Экскурсию ведет племянница Юрия Алексеевича Тамара. Она очень трогательно рассказывает о своем знаменитом родственнике. Странно подумать, но Гагарин был бы сейчас дедом: у племянников есть дети. А Тимофеевна уже прабабка, но держится бодро. Когда я послал ей на память «Минуту молчания», любовно изданную «Молодой гвардией», мне пришел конверт с таким обратным адресом:
«г. Гагарин, ул. Гагарина,
ГАГАРИНА А. Т.»
«Дорогой Феликс Иванович! — писала Анна Тимофеевна. — Получила Вашу книгу. Большое Вам за нее спасибо. Спасибо, что не забываете моего дорогого сыночка Юрочку. Мне очень тяжело, но то, что Вы его не забываете, это очень приятно и хорошо».
В Звездном городке стоит ему памятник и есть хороший музей. Я побывал там сразу же после гибели Гагарина со своим другом летчиком В. Можайкиным. Мы встретили космонавта Георгия Добровольского. Он тогда готовился к полету в космос, очень хотел полететь. Я принес ему еще не напечатанную поэму о Гагарине, и Добровольский был одним из самых первых ее читателей. Кто знал, что и его скоро не станет... Кровью покорителей неба пылают облака, нелегко достался человеку пятый океан, без жертв не дается и космос.
В Звездном, в музее, лежит партийный билет Гагарина № 08909627, пропуск «Везде», паспорт «Навечно», водительские права и талон предупреждений, найденные на месте гибели. Как хочется прикоснуться к его голубому теплозащитному костюму, к шинели, что висит в его рабочем кабинете!
В кабинете — портреты Циолковского, Кибальчича, Королева, на столе — текст выступления, которое должно было состояться на юбилейном вечере Горького в Колонном зале, письма, таблица полетов американских кораблей «Джемини». Записки в календаре:
26-го — Предварительная подготовка,
27-го — полеты.
28-го — к Вале.
Валентина Ивановна болела и лежала в больнице. 28 марта для Гагарина уже не было. Последним было утро 27-го.
Вот то, что вспомнилось о нем. Остальное — в стихах.
Была еще одна неожиданная посмертная встреча с ним. В Нью-Йорке в одной из ярких витрин я увидел его бронзовый профиль. Гагарин в гермошлеме, огромные буквы: СССР. И надпись внизу: «Гражданин № 1 планеты Земля». Рядом — скафандр Армстронга, в котором американский астронавт первым ступил на поверхность Луны. Медали с изображением погибших космонавтов: Гагарин, Комаров и три американца, сгоревшие при подготовке к полету. Эти медали побывали на Луне и в Звездном городке. Я видел в Америке известную фотографию: Гагарин идет по ковровой дорожке докладывать о завершенном полете, и под ней надпись: «Человек, у которого все позади».
Всей своей жизнью и даже смертью он доказал, что это не так. Он остался летчиком.
Грядущие мальчишки из-за него придут в авиацию, мир с уважением назовет имена открывателей, и на каждой из новых освоенных планет в граните, в золоте, в неведомых пока неземных сплавах поднимется русский летчик Гагарин.
Слава его будет расти с каждым годом, ибо с каждым годом люди будут полнее осмысливать значение и величие его подвига.
Я очень счастливый человек — мне довелось знать его.