Ответный сталинский удар - ТАЙНА МЮНХЕНА

 

ТАЙНА МЮНХЕНА

Операция «Грюн»

План операции «Грюн» — внезапного нападения на Чехословакию Гитлер подписал 24 июня 1937 г. Подготовка к его осуществлению началась сразу после легкого аншлюса Австрии. Этот шаг не был полной неожиданностью. Уже в 1924 г. был заключен явно антигерманский бессрочный франко-чехословацкий договор о союзе и дружбе. В 1935 г. он перерос в договор о взаимопомощи между Чехословакией, СССР и Францией. Президент Чехословакии Бенеш тогда предупреждал, что «его страна будет бороться за свою независимость, если ее союзники придут к ней на помощь; в противном случае ей останется только капитулировать, согласившись на «дружбу» с Германией». «Интересно, — замечал в этой связи У. Додд, — сомневается ли Бенеш в искренности французских и английских обещаний?»

Обострение ситуации почувствовалось через два года. В начале 1937 г. советский посол В. Потемкин в письме к главе правительства Франции Л. Блюму предложил, в случае отказа Польши и Румынии пропустить советские войска через свою территорию, направить их во Францию морским путем. При этом посол интересовался, какая помощь будет оказана Францией, если Германия нападет на СССР. Но Франция не реагировала, дух Л. Барту ушел в прошлое. Ее настоящие настроения отражали слова министра иностранных дел Боннэ, сказанные чехословацкому послу Осускому в июле 1937 г.: «Франция не будет воевать из-за Судетов... Ни в коем случае чехословацкое руководство не должно считать, что если война разразится, мы будем на его стороне...» В декабре У. Додд записывал в своем дневнике: «Как наша современная цивилизация сползает к средневековью! Сегодня у меня был чехословацкий посланник; он страшно озабочен судьбой своей страны; демократические страны ничего не предпринимают и тем самым дают возможность Муссолини, Гитлеру и Японии распространять свое влияние на весь мир».

Чехословакия, несмотря на демократическую витрину, по сути, была одной из маленьких империй[12], возникших в Восточной Европе после Первой мировой войны и поддерживаемых силовым полем Версаля (к их числу можно отнести также Польшу, Румынию и Югославию). Риббентроп по этому поводу заявлял: «Чехословацкого народа как такового не было никогда. Напротив, речь шла о многонациональном государстве с различными народными группами... Искусственное образование, каким являлась Чехословакия, составленная в 1919 году из столь разнородных элементов, с самого начала своего возникновения тяготело к распаду и могло сохраняться только в результате сильного давления чехов».

Действительно, правящая элита формировалась преимущественно из чехов, которые приступили к созданию единой чехословацкой нации на базе чешской культуры. Обещанная словакам при создании государства автономия так и не была предоставлена. Активность нацменьшинств в этом вопросе строго подавлялась. Так, лидер умеренных националистов В. Тука был отправлен в тюрьму на 15 лет за «измену», выражавшуюся в настойчивых напоминаниях о праве словаков на автономию. То же касалось и судетских немцев, хотя, по словам У. Ширера, они жили «совсем неплохо — лучше, чем любое другое меньшинство в стране и немецкое меньшинство в Польше или в фашистской Италии. Их раздражала мелкая тирания местных властей и дискриминационные меры, принимаемые иногда против них в Праге. Им трудно было примириться с потерей своего господства в Богемии и Моравии...» Но до прихода Гитлера там не было сепаратистских политических движений. Судетско-немецкая партия (СНП) образовалась только в 1933 г.

Ее час настал в марте 1938 г., когда Гитлер поставил перед СНП задачу «выдвигать требования, неприемлемые для правительства Чехословакии». На помощь пришли правительства Франции и Англии, усилия которых, по словам Галифакса были направлены на то, чтобы «убедить Бенеша удовлетворить максимум требований судетских немцев», пойти на «крайние уступки». В том же марте Великобритания через своего посла Гендерсона «начала сепаратные переговоры с Германией, в которые не была посвящена даже ближайший союзник Франция. Цель переговоров, — отмечал Г. Дирксен, — не заключение сделки, но попытка установить искреннюю и серьезную дружбу с Германией... »

В качестве предлога для дружбы Чемберлен в обмен на жесты «в направлении обеспечения мира» в Европе предложил Гитлеру не более и не менее, как поделить французские колонии, а также бельгийское Конго и португальскую Анголу. Заинтригованный Гитлер спросил, а что, если европейские метрополии не согласятся? «Возможно, к счастью для Чемберлена, — пишет А. Уткин, — Гитлер отверг широкий английский жест». 3 марта Гендерсон услышал от фюрера, что тот не нуждается в колониях, «они будут для меня лишь бременем», этот вопрос может подождать.

Колониальный вопрос был решен Гитлером еще в период написания «Майн кампф»: «Ясно, что политику завоевания новых земель Германия могла бы проводить только внутри Европы. Колонии не могут служить этой цели, поскольку они не приспособлены к очень густому заселению их европейцами. В XIX столетии мирным путем уже нельзя было получить таких колониальных владений. Такие колонии можно было получить только ценой очень тяжелой борьбы. Но если уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за отдаленные колонии, а земли, расположенные на нашем собственном континенте».

После встречи с Гитлером у Гендерсона не оставалось сомнений в том, что фюрера интересует только «достижение доминирования в Центральной и Восточной Европе». С этого времени в стратегии Англии появилась новая нота. Ее удачно выразил один из наиболее популярных английских журналистов — Доусон, выступая в Оксфорде: «Если немцы так могущественны, не должны ли мы пойти вместе с ними?» Случай подтвердить свои дружеские чувства скоро представился.

В мае после победы немецкой партии на муниципальных выборах в Судетах там «начались волнения с применением оружия. В течение всего мая, по словам У. Ширера, геббельсовская пропаганда нагнетала напряженность, выдавая один за другим невероятные рассказы о «чешском терроре» против судетских немцев. Обстановка, казалось, обострилась до предела». Геббельс до второй половины октября 1938 г. израсходовал уже свыше 20 млн. марок на пропаганду за границей, из них 10 млн. марок в Австрии и Чехословакии. Цели этой пропаганды отражали слова профессора Банзе: «Во враждебных и нейтральных странах должна быть развернута густая сеть незаметных, но влиятельных и регулярно работающих вспомогательных бюро. Эти бюро должны применять все сколько-нибудь целесообразные средства: они должны использовать прессу и радио, кино и шпионаж, благотворительные организации и т.д. Все средства оправданы с самого начала и навсегда, если они подрывают дух врага и укрепляют наш германский дух». Слова Гитлера дополняли общую картину: «Пропагандистская война имеет целью, с одной стороны, запугать Чехословакию и подорвать ее силы сопротивления, с другой — дать национальным меньшинствам стимул к поддержке военных действий, а на нейтральные страны повлиять в нужном для нас направлении... Экономическая война имеет целью привести в действие все имеющиеся у нас средства, чтобы ускорить окончательный развал Чехословакии».

20 мая началась концентрация немецких войск в Саксонии. В ответ Чехословакия объявила частичную мобилизацию, в ее поддержку выступили министры иностранных дел Франции, Англии и СССР. Гитлеру пришлось отступить, заявив «Германия не имеет агрессивных намерений в отношении Чехословакии». Но это был лишь временный отход, спустя несколько дней Гитлер вносит коррективы в план «Грюн», согласно которым все военные приготовления для разгрома Чехословакии должны быть закончены к 2 октября. Тем не менее фюрер еще колебался: 18 июня он указывал: «Я приму окончательное решение начать кампанию против Чехословакии лишь в случае, если буду твердо убежден... что Франция не выступит против нас и это не повлечет вмешательства Англии».

Англия же изо всех сил демонстрировала свою лояльность, правда пока только неофициально. Так, нью-йоркские газеты 14 мая привели слова из частной беседы Чемберлена, в которой он заявил, что «ни Британия, ни Франция, ни, вероятно, Россия не придут на помощь Чехословакии... что Чехословакия не может долее существовать в нынешнем виде...». В те же дни постоянный секретарь Форин Оффис

Великобритании А. Кодаган «обронил»: «Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера». Галифакс убеждал фон Дирксена, что дальше предупреждений Англия не пойдет. Дирксен докладывал в конце мая, что правительство Чемберлена — Галифакса «по отношению к Германии проявляет максимум понимания, какой только может проявить какая-либо из возможных комбинаций английских политиков». А. Гендерсон 6 августа неофициально проинформировал германский МИД: «Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии».

На деле британский кабинет шел еще дальше. 3 августа Чемберлен отправил в Чехословакию лорда Ренсимена в роли посредника в решении судетского кризиса. У. Ширер по этому поводу замечал, что ««вся миссия Ренсимена дурно попахивает. Сообщая о ней в палате общин Чемберлен уклонился от прямых ответов — уникальный случай в истории британского парламента... чехам миссия Ренсимена была предельно ясна... подготовить Судетскую область Германии, — по мнению Ширера. — Это был нечистоплотный дипломатический прием».

В это же время в Париже американский посол Буллит обрабатывал чешского — Осуского, заявляя, что мир стоит на грани войны, которая уничтожит всю Европу. Когда Германия двинется на вас, говорил Буллит, ей на помощь придет Венгрия, а Польша и Румыния выступят против России. Италия выждет и присоединится к немцам. Ни Англия, ни Франция не придут Чехословакии на помощь. Сам Буллит еще в мае рекомендовал Рузвельту предпринять шаги по освобождению Франции от ее обязательств перед Чехословакией. Кроме того, считал Буллит, необходим созыв конференции для перекройки карты Европы. Дж. Кеннеди в то время заявлял: «Я никак не могу взять в толк, почему кому-то хочется воевать ради спасения чехов». Изменение обстановки в Европе отразилось в смене в 1938 г. американского посла в Берлине прекраснодушного У. Додда на циничного Вильсона. В том же году Берлин посетил известный своей антисоветской позицией экс-президент США Гувер.

*   *  *

2   сентября 1938 г. советский посол Майский встретился с У. Черчиллем. Майский предложил немедленно начать переговоры представителей штабов СССР, Франции и Чехословакии, а также с Румынией, для обеспечения пропуска советских войск. Черчилль тотчас сообщил об этих предложениях министру иностранных дел Галифаксу, с предупреждением, что вторжение Германии в Чехословакию «неизбежно вызовет мировую войну». Но английское правительство шло своим курсом; неслыханное дело — Чемберлен представил Муссолини возможность внести поправки в ту речь, с которой премьер собирался выступить в палате общин. Дуче милостиво одобрил речь и прокомментировал ее так: «Впервые в английской истории глава британского правительства предложил другому правительству проинспектировать одну из своих речей. Для англичан это плохой знак». Но не Муссолини было учить хитрости «британскую лису».

Между тем события развивались и 5 сентября Бенеш неожиданно удовлетворил все требования судетских немцев, кроме выхода Судет из состава Чехословакии. По мнению А. Шубина, это был неприятный сюрприз для Гитлера — спекулировать на неравноправном положении немцев было уже нельзя. На помощь пришла лондонская «Таймс», которая 7 сентября писала: «Правительству Чехословакии стоит задуматься на предмет того, чтобы принять, либо отклонить получивший распространение в определенных кругах проект превращения Чехословакии в более однородное государство путем отделения Судетской области... »

Министр иностранных дел Франции Боннэ 10 сентября запросил английского посла в Париже Фиппса: «Завтра Гитлер, возможно, атакует Чехословакию, и Франция приступит к мобилизации своих сил. Она на марше. Присоединяетесь ли Вы к нам?» Ответ Галифакса последовал на следующий день, он гласил: «На данной стадии Британия не может ответить определенно». Французы осведомились у англичан, на какую военную помощь — если Англия решится — они могут рассчитывать? Из Лондона последовал ответ: на две дивизии и на 150 самолетов в первые 6 месяцев войны. Как писал У. Черчилль по поводу этой истории в «Дейли мейл», если бы у Боннэ было желание получить извиняющее его бездеятельность обстоятельство, то он смело мог кивать на позицию Англии.

12 сентября в Нюрнберге Гитлер на огромном стадионе в день закрытия партийного съезда яростно потребовал, чтобы Чехословакия справедливо отнеслась к судетским немцам, иначе Германия позаботится о том, чтобы это было сделано. Речь Гитлера стала сигналом к восстанию в Судетской области, чехи ввели военное положение и войска. Гитлер потребовал присоединения Судет к Германии. В тот же день Чемберлен обратился к Гитлеру с просьбой о личной встрече.

15 сентября почти 70-летний премьер-министр Великой Британской империи, население которой составляло четверть тогдашнего населения Земли, впервые в жизни сел в самолет. Ему предстояло 7 часов через Мюнхен добираться до Бергхофа, где его соизволил принять фюрер. На фотографии Гитлер, стоя на лестнице двумя ступеньками выше Чемберлена, со свастикой на рукаве, взирает сверху вниз на правителя Британской империи. По просьбе Чемберлена свидание проходило один на один. В тот день Гитлер «потребовал» от Чемберлена проведения плебисцита во всех округах Чехословакии с преобладающим немецким населением по вопросу присоединения этих территорий к Германии. Чемберлен обещал в течение недели самолично доставить Гитлеру устраивающее его решение[13].

17  сентября в Лондоне Чемберлен, Галифакс, Даладье и Боннэ договорились, что те округа Чехословакии, в которых немецкое население превышает 50%, должны быть переданы Гитлеру без плебисцита. Совместная декларация гласила: «Правительства Англии и Франции... понимают, насколько велика жертва, которую должно принести правительство Чехословакии во имя мира. Однако это дело является общим для всей Европы...» При этом, как отмечал У Черчилль: «В одном они были все согласны — с чехами не нужно консультироваться. Их нужно поставить перед совершившимся фактом решения их опекунов. С младенцами из сказки, брошенными в лесу, обошлись не хуже». Как записал в своем дневнике в тот же день постоянный секретарь Форин Оффис Великобритании А. Кодаган о чехах: «Мы грубо сообщили им о необходимости капитуляции...» Великобритания и Франция давали гарантии новых границ Чехословакии, которые фактически дезавуировали франко-чехословацко-советский договор.

18  сентября нарком иностранных дел СССР Литвинов, выступая в Лиге Наций, заявил: «В настоящее время происходит вторжение во внутренние дела Чехословакии со стороны соседнего государства... Один из самых культурных и прилежных европейских народов, получивший независимость после столетней борьбы, может начать борьбу за свою независимость и свободу. Поэтому я делаю недвусмысленное и ясное заявление от имени своего правительства. Мы намерены выполнить наше обязательство вместе с Францией оказать помощь Чехословакии... »

Ответ последовал незамедлительно, — в тот же день Геринг на партийном съезде провозгласил: «Незначительная часть Европы попирает права человеческой расы... Жалкая раса пигмеев — чехов угнетает культурный народ, а за всем этим стоит Москва и вечная маска еврейского дьявола». Правда, против сделки выступили и несколько членов британского кабинета, которые в знак протеста вышли в отставку. Так, к примеру, сделал первый лорд адмиралтейства Д. Купер, который заявил в палате общин: «Я призываю коллег посмотреть на эту проблему не только как на чехословацкую. Возможно, придет такое время, когда из-за поражения Чехословакии начнется европейская война. Придет время, и мы будем участниками этой войны, мы не сможем избежать этой участи».

19  сентября чешское правительство отклонило лондонские предложения. Вечером того же дня английский и французский посланники Ньютон и де Лакруа сообщили чешскому правительству, что «в случае, если оно будет упорствовать» их правительства перестанут «интересоваться его судьбой». 21 сентября, в 2 часа ночи, президент Бенеш был поднят с постели пятым за сутки приходом обоих посланников... Они поставили ультиматум: «Если война возникнет вследствие отрицательной позиции чехов, Франция воздержится от всякого вмешательства, и в этом случае ответственность за провоцирование войны полностью падет на Чехословакию. Если чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевизма, и правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне».

Оказавшись перед таким ультиматумом, Бенеш сдался. В тот же день Боннэ доложил французскому кабинету, что чехи согласились принять англо-французские предложения без всякого давления извне. Чемберлен 22 сентября во второй раз в жизни садится в самолет для того, чтобы лично доставить ответ фюреру. Кроме согласия на отделение Судет британский премьер привез предложение «аннулировать договоры о союзе между Францией, СССР и Чехословакией, вместо них независимость страны должны были обеспечивать международные гарантии. После такого вступления Гитлер был так поражен, что переспросил, одобрено ли это предложение пражским правительством. Когда Чемберлен с удовлетворением ответил: «Да!», возникла короткая пауза замешательства, а затем Гитлер спокойно ответил: «Очень сожалею, господин Чемберлен, но с этими вещами я теперь согласиться не могу. После событий последних дней такое решение неприемлемо».

Поняв, с кем имеет дело, Гитлер теперь требовал оккупации Судет. Ответ Чехословакии, поддержанный четверть миллионным митингом протеста, был как нельзя более гордым: «Нация святого Вацлава, Яна Гуса и Томаша Масарика не будет нацией рабов». Бенеш объявил общую, а Франция частичную мобилизации. Против планов Гитлера выступил даже высший генералитет вермахта.

Жесткая позиция Чехословакии и Франции, сомнения собственных генералов поколебали уверенность Гитлера.

27    сентября в письме к Чемберлену он выразил готовность обсудить с чехами детали и «дать гарантии Чехословакии». «Я вынужден передать дело на Ваш суд, — писал Гитлер. — Учитывая все факты, Вы сами решите, следует ли Вам продолжать попытки... противодействовать этим маневрам и в последнюю минуту призвать правительство Чехословакии прислушаться к голосу разума».

В ответ Чемберлен немедленно послал в Прагу телеграмму в которой предупредил Бенеша, что «немецкая армия получит приказ перейти границу Чехословакии, если завтра (28 сентября)... правительство Чехословакии не примет предложения Германии... Немецкая армия займет Богемию, и никакое государство, ни группа государств не смогут ничего сделать для спасения Вашего народа и Вашей страны... Такова правда, каков бы ни был результат мировой войны». Бенеш не ответил на эту телеграмму, тогда Чемберлен в тот же день прислал вторую. Он предложил согласиться на ограниченную оккупацию немецкими войсками районов вдоль пограничных рек и создать германо-чешско-британскую комиссию для определения, какие территории отойдут к Германии. «Единственной альтернативой этому является вторжение и насильственное разделение Чехословакии...» Ультиматум Чемберлена был поддержан Францией. 28 сентября министр иностранных дел Боннэ через своего посла уже предлагал Гитлеру французский план оккупации Судетской области, который был гораздо щедрее английского.

Оставшись один на один с Германией, чешское правительство уступило совместному шантажу фашистов и «великих европейских демократий».

28 сентября, вспоминал У. Ширер, «древнее здание «матери парламентов» сотрясалось от массовой истерии, которую в этих стенах не приходилось наблюдать за всю историю его существования». Под восторженные крики депутатов Чемберлен зачитал в палате общин телеграмму Гитлера, в которой фюрер приглашал премьер-министров Англии и Франции в Мюнхен для решения вопроса о Чехословакии. 29 сентября премьер министр Англии в третий раз садится в самолет. Решение об участи Чехословакии принималось без нее. Представителям страны Яна Гуса лишь позволили ожидать решения в приемной дома, где проходила конференция.

В тот же день 29 сентября был подписан англо-германский пакт о ненападении, торжественное совместное заявление сторон гласило: «Мы, Канцлер Германии и Премьер-министр Великобритании... рассматриваем подписанное вчера соглашение, как символизирующее волю обоих народов никогда больше не вступать в войну друг против друга». В Англии и Франции царила настоящая эйфория. «Таймс» отмечала, что «ни один завоеватель, возвратившийся с победой домой с поля битвы, не был увенчан такими лаврами». «Чемберлен и Даладье спасли мир» — таков был лейтмотив пропаганды, на все лады восхвалявшей «миротворцев». Самое главное, внушали населению мюнхенцы, — это спасти мир, любой ценой не допустить войны. «Разве справедливо, — утверждали они, — бросать в рубку войны миллионы французов и англичан ради трех миллионов немцев Судетской области!»

*   *   *

Гитлер был потрясен итогами сделки. В беседе с министром иностранных дел Венгрии в январе 1939 г. он заявил: «Неслыханное достигнуто. Вы думаете, что я сам полгода тому назад считал возможным, что Чехословакия будет мне как бы преподнесена на блюдце ее друзьями? Я не верил, что Англия и Франция вступят в войну, но был убежден, что Чехословакия должна быть уничтожена военным путем. То, что произошло, может случиться лишь раз в истории». Фюрер практически не имел шансов. Об этом свидетельствует обстановка, сложившаяся накануне подписания Мюнхенского пакта:

— Чехословакия объявила общую мобилизацию. 27 сентября 1938 года укрепления в Судетах заняли около 800 тысяч чехословацких солдат. У немцев было примерно столько же, но на двух фронтах — чешском и французском. По оценкам Бенеша, «даже если Чехословакии не будет оказана помощь, она в состоянии драться четыре месяца, отступая на восток». Во Франции была развернутая частичная мобилизация, которая, по мнению генштаба вермахта, сильно смахивала на мобилизацию всеобщую, «к 6 дню мобилизации можно ожидать развертывания первых 65 дивизий на границе с Германией», которым Гитлер мог противопоставить всего 10—12   дивизий, половина которых состояла из резервистов. Генерал Адам, командовавший войсками на западных границах, докладывал Гитлеру, что он не сможет удержать Западного вала. При этом немецкий генштаб отмечал, что итальянцы не предпринимают ничего, чтобы сковать французские войска на итало-французском фронте.

—    26 сентября к Гитлеру обратился президент США с призывом сохранить мир и немедленно созвать конференцию всех заинтересованных сторон. Правда при этом президент заявил, что Америка не примет участия в войне и не примет на себя никаких обязательств «в ходе ведущихся переговоров». Однако немецкий посол в Вашингтоне Г. Дикхофф счел нужным сообщить в Берлин — если Англия вступит в войну, «вся мощь Соединенных Штатов будет брошена на чашу весов Англии». Король Швеции, друг Германии, подтвердивший свою верность в ходе войны 1914—1918 гг., официально заявил немецкому послу в Стокгольме, что в случае агрессии Германии мировая война неминуема, и виноват в этом будет фюрер, а войну эту Германия бесспорно проиграет. Румыния и Югославия, в свою очередь, предупредили, что в случае вступления Венгрии в Чехословакию они предпримут против Венгрии боевые действия.

—   Как ни подсчитывай соотношение сил, писал У. Ширер, «Германия была не готова вести войну против Чехословакии, Англии и Франции одновременно, не говоря уже о России. Развязав войну, Германия быстро бы ее проиграла, и это стало бы концом для Гитлера и Третьего рейха». Выводы Ширера подтверждала сводка французского Генштаба: «1. Глава германского генерального штаба генерал Бек 3 сентября отказался от занимаемой им должности, ибо «не желал вести армию к катастрофе». 2. Германская «Западная стена» далеко не закончена и, согласно сообщению французского военного атташе в Берлине, «ее так же легко прогрызть, как кусок сыра». 3. Германская армия еще ни в коей мере не готова, и ей потребуется не меньше года самых напряженный усилий, прежде чем она решится начать войну... 5. Прекрасно вооруженная чешская армия, насчитывающая 40 дивизий, тысячу самолетов и полторы тысячи танков, могла бы сопротивляться самое меньшее 2—3 месяца, даже если бы сражалась одна». Французский генерал Гамелен 25 сентября информировал Чемберлена, что: 35 дивизий чехословаков могут в Судетах сдержать 40 немецких, а несколько десятков французских дивизий прорвут немецкие заслоны на недостроенной линии Зигфрида. Йодль признавал: «Несомненно, пять боевых дивизий и семь резервных, находившихся на нашей западной границе, которая представляла собой лишь огромную строительную площадку, не смогли бы сдержать натиска ста французских дивизий. С военной точки зрения это невозможно».

—  Кейтель позже отмечал: «Мы были необычайно счастливы, что дело не дошло до военного столкновения, потому, что... всегда полагали, что у нас недостаточно средств для преодоления пограничных чешских укреплений С чисто военной точки зрения у нас не было сил брать штурмом чешскую оборонительную линию». Сам Гитлер говорил: «То, что мы узнали о военной мощи Чехословакии после Мюнхена, ужаснуло нас — мы подвергали себя большой опасности... Только тогда я понял, почему мои генералы меня удерживали». Манштейн: «Если бы началась война, то ни наша западная граница, ни наша польская граница не могли быть защищены должным образом. Не вызывает сомнений, что если бы Чехословакия решилась защищаться, то ее укрепления устояли бы, так как у нас не было средств для их прорыва». А. Шпеер: «Всеобщее удивление вызвали чешские пограничные укрепления... Взять их при наличии упорного сопротивления было бы крайне нелегко и стоило бы много крови». Слова Гальдера подводили итог этим признаниям: «Для тех кто был в курсе дел, наши стратегические планы в отношении Чехословакии были ничем иным, как пустым блефом».

—  В самой Германии никто не горел желанием развязать войну. «Невозможно поверить, что английский и французский генеральные штабы и правительства этих стран, — отмечал Ширер, — не знали о нежелании генерального штаба сухопутных войск участвовать в европейской войне». Информация об этом поступала прямо к Даладье и Чемберлену. Население Германии также не испытывало воодушевления по поводу военных приготовлений. 27 сентября для поднятия боевого духа населения Гитлер приказал провести в Берлине парад моторизованной дивизии. Затея эта провалилась. У. Ширер писал: «Моему взору рисовалась одна из картин 1914 года, когда ликующие толпы на этой же улице осыпали марширующих солдат цветами, а девушки поцелуями... Но сегодня люди ныряли в подземку — они не желали смотреть на все это. На обочине стояла молчаливая кучка людей... Это была самая поразительная антивоенная демонстрация, которую когда-либо мне приходилось видеть... »

«Как случилось, что главы правительств Англии и Франции принесли в Мюнхене в жертву жизненные интересы своих стран? — вопрошал У. Ширер, — В поисках ответа на эти вопросы мы сталкиваемся с тайной мюнхенского периода, которая до сих пор не раскрыта. Даже Черчилль, особенно скрупулезный в военных вопросах, едва касается этой темы в своих объемистых мемуарах».

Между тем еще за четыре года до приезда Чемберлена в Мюнхен в Лондоне увидела свет книга Э. Генри «Гитлер над Европой»[14], после чего автор попал в черный список гестапо[15]. «Внешняя политика Гитлера, — начинает Э. Генри свою книгу,— величайшая из его тайн... Официальное министерство иностранных дел... старые послы и дипломаты служат теперь только ширмой, за которой скрывается настоящее руководство внешней политикой Германии». Это «отдел внешней политики НСДАП, среди руководителей очень много немцев и полунемцев из Прибалтики и бывших участников антисоветских организаций». Руководитель — прибалтийский немец А. Розенберг. Секретный план Розенберга — «неофициальная доктрина Монро гитлеровской Германии».

Ее первоосновы были изложены в 1927 г. в программной книге Розенберга «Будущий путь немецкой внешней политики»: «Германия предлагает Англии — в случае, если последняя обеспечит Германии прикрытие тыла на Западе, и свободу рук на Востоке, — уничтожение антиколониализма и большевизма в Центральной Европе». Через несколько лет в книге «Кризис и новый порядок в Европе» Розенберг пояснял, что, по его мнению, все западноевропейские страны могут спокойно заниматься экспансией, не мешая, друг другу. Англия займется своими старыми колониями, Франция — Центральной Африкой, Италия — Северной Африкой; Германии должна быть отдана на откуп Восточная и Юго-Восточная Европа. Однако это была только первая часть плана Розенберга, вторая заключалась в распространении влияния Германии на Прибалтийские и Скандинавские страны. В итоге секретный план, в противовес пугавшей Англию Пан-Европы, приводил к созданию «Германского континентального союза».

План Розенберга

 

 

Однако создание «Германского союза» — только первый шаг в плане Розенберга. Вторая задача — завоевание России. «Дать германскому крестьянину свободу на Востоке (Россия), — вот основная предпосылка возрождения нашей нации», — говорит Розенберг. «Колонизация восточной зоны, — продолжает он, — наша первоочередная задача».

Направление движения указал А. Гитлер в «Майн кампф»: «Мы начинаем там, где остановились еще шесть столетий тому назад. Мы останавливаем святой поход германцев на юг и запад Европы и направляем взгляд на землю на востоке. Мы завершаем, наконец, колониальную и торговую политику предвоенного времени и переходим к земельной политике будущего. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России... Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации». Газета Геринга «Nazional Zeitung»

1     июня 1934 г. в статье «Великое экономическое пространство Балтики» писала: «Мы должны снова начать там, где четыре столетия назад прервалась старая, связанная с определенной территорией, торговля Ганзы... Страны Балтики имеют одну и ту же судьбу... Юго-восточная часть Европы должна снова войти в контакт с северо-восточной, с районом Северного моря и Балтикой. Круг должен быть однажды замкнут над Россией. В пользу внешнеполитического отдела НСДАП неоспоримо говорит то, что он наметил в этом отношении планы и предложения, которые уже находятся в процессе выполнения».

Это были не пустые слова. А. Деникин в то время отмечал: «Политическая обстановка нисколько не изменилась. Немцы по-прежнему ведут борьбу против русской государственности: явно — в Прибалтике, Малороссии, на Кавказе; тайно — среди русских партий, применяя старые бесчестные приемы. Версальский мир не закончил борьбу, а лишь приостановил ее и углубил непримиримые противоречия между двумя политическими группировками... » По словам Ро— зенберга: «Новая колониальная империя на Востоке — «великая Украина»... с богатейшими плодородными равнинами, с собственным выходом к морю, не только разрешит проблему германской безработицы, так как на Украину предполагается переселить безработных.. , но эта империя при одновременном подчинении всех дунайских стран должна приблизить Гитлера к европейской гегемонии».

Второй «Крестовый поход»

А. Розенберг здесь не был первооткрывателем, он лишь дипломатически оформлял подготовку реализации главной цели, которая активно муссировалась в германских военных кругах в начале 1920-х годов — нападения на Советский Союз в союзе с державами Запада. Популярность этой темы объяснялась тем, что только «война с СССР больше, чем какая-либо другая, обещает Германии поддержку остальных держав». На опасность такого поворота событий Ленин указывал еще в 1918 г. «Весьма возможно, что союзные империалисты объединятся с немецким империализмом... для соединенного похода на Россию». Несколько месяцев спустя он добавлял — германское правительство «всеми силами стремится к союзу с англо-французскими империалистами. Мы знаем, что правительство Вильсона засыпали телеграммами с просьбой о том, чтобы оставить немецкие войска в Польше, на Украине, Эстляндии и Лифляндии...» Одним из главным сторонников подобного плана был генерал Люден— дорф. Радек писал в то время: «Герой войны Людендорф... , как навязчивый нищий, все набивается на службу союзным державам в качестве наемного солдата против России, снова предлагая свои услуги... »

Но настоящий план был разработан другим немецким генералом, он вошел в историю, как «План Гофмана» 1922 г. Основной тезис Гофмана гласил: «Ни одна из европейских держав не может уступить другой преимущественное влияние на будущую Россию. Таким образом, решение задачи возможно только путем объединения крупных европейских государств, особенно Франции, Англии и Германии. Эти объединенные державы должны путем совместной военной интервенции свергнуть Советскую власть и экономически восстановить Россию в интересах английских, французских и немецких экономических сил. При всем этом было бы ценно финансовое и экономическое участие Соединенных Штатов Америки. В русском экономической районе следует обеспечить особые интересы Соединенных Штатов Америки»...

Идеи Гофмана, может быть, и остались бы идеями отставного генерала, занимавшегося на досуге фантазиями у карты Европы, если бы не одно обстоятельство: они отражали экономические интересы влиятельных групп. Кроме того, эти планы были официально доведены до сведения Англии и Франции. Во Франции о них знали Рош, Бриан, Мильеран, Вейган. В Англии — Г. Детердинг, хозяин нефтяного треста «Ройял Датч Шелл», потерявший свои владения в Баку. Под эгидой Детердинга в Лондоне в 1926—1927 гг. состоялись две конференции, посвященные «плану Гофмана» «Большевизм следует ликвидировать» — таков был лозунг Гофмана в Лондоне.

«Группа Гофмана — Рехберга[16] была первым источником средств национал-социалистического движения и Гитлера... в дни их зарождения, когда эта партия еще ходила в детском костюме и была слишком мало известна, чтобы удостоиться покровительства тяжелой промышленности».

«Майн кампф», должна была стать своеобразным манифестом лояльности «великим целям». И Гитлер не подвел, заявляя, что для реализации политики завоевания земель на Востоке «мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Наше право на это было бы не менее обосновано, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то, что первым «плугом», проходившим некогда через эти поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами».

В 1932 г. была основана «Интернациональная антикоммунистическая лига». Но какой же «крестовый поход» без благословления папы римского? Латеранские соглашения между Муссолини и Ватиканом были подписаны 11.02.1929[17]. Утверждая в 1933 г. конкордат с Гитлером, папа Пий XI[18] с «удовлетворением» заявлял, «что во главе германского правительства стоит теперь человек, бескомпромиссно настроенный против всех разновидностей коммунизма и русского нигилизма». Для Ф. Палена эти «универсальные связи создаваемые католической верой» служили инструментом для объединения всей Европы против большевизма.

3  сентября 1933 г. Гитлер выступил с заявлением, что он отказывается от войны как от инструмента политики, однако тут же прибавил: «Ведя войну с большевизмом, Германия выполняет европейскую миссию». Таким образом все формальности были соблюдены: Европе гарантирован мир, большевики же... не входили в рамки цивилизованного человечества. По словам И. Феста, Гитлер использовал страх Запада перед большевизмом, «на все лады расписывая в многочисленных речах «подрывную работу большевистских заправил», их «тысячи каналов переброски денег и развертывания агитации», «революционизацию континента», постоянно нагнетая тот психоз страха, о котором он порой говорил: «Загорелись бы города, деревни обратились бы кучами развалин, люди бы перестали узнавать друг друга. Класс боролся бы с классом, сословие с сословием, брат с братом. Но мы избрали иной путь». Свою собственную миссию он описал в беседе с Арнольдом Дж. Тойнби так: «Он появился на свет для того, чтобы решающим образом продвинуть вперед человечество в этой неизбежной борьбе с большевизмом».

К 1936 г. «План Гофмана», по мнению Э. Генри, приобрел уже вполне законченные черты. Он предусматривал два главных направления ударов: Северо-Балтийское и Юго-Восточное. По словам Сталина на XVII съезде партии, этот план напоминал ему возобновление политики Вильгельма II, «который некогда оккупировал Украину, предпринял военный поход против Ленинграда, используя для этого территорию балтийских стран».

Северо-Балтийское направление позволяло, во первых, создать мощную непосредственную базу для нападения на СССР. На всех прочих путях германской армии пришлось бы проделать длинный, трудный и весьма сомнительный переход по чужой территории с враждебным населением и неразвитым железнодорожным сообщением. Во-вторых, этот путь ведет прямо к жизненному центру Советского Союза!

Для решения этих задач план предусматривал установление господства Германии на Балтийском море, превращавшего его, по сути, во внутреннее море «Германского союза», и создание военных баз по его берегам, нацеленных на Ленинград. В соответствии с этим планом Германия поощряла создание оборонительных сооружений Данией и Швецией, блокирующих Зундский и Бельтский проливы — «балтийские Дарданеллы». Розенберг ради этого даже предложил Дании «гарантию» немецко-датской границы. В 1935 г. Дания начала сооружать авиабазы и базы подводных лодок в фиордах. Германия же была независима от проливов благодаря внутреннему Кильскому каналу.

Одновременно Германия активизировала попытки создания «Северного европейского блока». Начался обмен делегациями высших военных чинов Швеции, Польши и Германии. Розенберг через заводы Круппа в Швеции поддерживал шведских фашистов. В 1935 г. он заявлял на конгрессе «Северного общества» в Любеке: «Мы приветствуем представителей северного мира (скандинавские страны)... Мы хотим выразить надежду, что они также полностью осведомлены о том, что вся Балтика в целом заинтересована в объединении против большевистского Востока».

На континенте первой базой наступления должна была стать польская Гдыня близ Данцига, грузооборот Гдыни в то время обгонял грузооборот любого другого балтийского порта. В 1935 г. в Гдыне началось строительство 6 новых современных доков, которые впервые сделали порт пригодным для военных судов. К этой базе должен был присоединиться впоследствии Мемель, литовский порт, который лежит значительно ближе к следующим базам — Риге и Ревелю, — и находится почти наполовину в руках «автономного» германского совета Мемеля. Мемель, «второй Саар» — это, с одной стороны, рычаг для изолированной войны с литовцами, которая в двадцать четыре часа приведет к исчезновению литовской армии; с другой стороны, Мемель является рычагом к военному поглощению Германией всей Балтики, поскольку немедленно вслед за разгромом Литвы в Риге и в Ревеле абсолютно «сами собой» возникнут завуалированные германские колониальные правительства. «Одного предупредительного выстрела с германских дредноутов в портах Мемеля, Риги и Ревеля будет достаточно, чтобы добиться от буржуазных правительств абсолютного, немого повиновения Германии. Германский балтийский флот... может покорить три прибалтийских государства в течение нескольких часов». «Эта война... будет вестись совершенно «независимо», как дело германской «национальной чести», которая попирается ужасной нацией почти в два с половиной миллиона литовцев».

Но немцы делали ставку не только на силу: «Современная Балтика — четыре слабых окраинных государства — является творением Брест-Литовска, т. е., иначе говоря, генерала Гофмана. Германско-балтийские группы населения этих окраинных государств, остатки бывшей правящей феодальной касты..., представляют естественную поддержку для германской армии... Балтийский фашизм, порожденный Германией и организованный ею, одушевленный только идеей новой объединенной войны против СССР, расчистит — если он не сделает этого еще заранее — дорогу наступающим германским войскам...» Таким образом Гитлер надеется решить проблему «балтийского марша», т. е. сделать первый шаг к сухопутной атаке на Ленинград.

С севера Ленинграду угрожает еще большая опасность. «Финские фиорды на северо-балтийском театре войны должны представлять передовую линию наступления». Ман— нергейм был подчиненным Гофмана еще в 1918 г., подавляя финскую революцию, а затем осуществляя попытки захвата северных территорий России. Финское правительство к середине 1930-х не отказалось от прежних целей и тесно сотрудничало с фашистской Германией. Так, в октябре 1935 г. Маннергейм принял участие в тайном совещании между Герингом, Гембешем, Радзивиллом и венгерскими и польскими офицерами воздушного флота в Роминтене (в Пруссии). В 1936 г. он неоднократно посещал Берлин.

Практическая реализация плана Гофмана вступила в активную фазу именно с 1935 г. Летом того года Англия, в нарушение Версальского договора[19], подписала с Германией военно-морское соглашение по которому последняя получила право иметь флот в 35%, а подводных лодок — в 60% от британского. Соглашение выглядело парадоксальным, ведь увеличение германского флота, и тем более количества подводных лодок, казалось, угрожало прежде всего могуществу самой Англии. Никто другой, как германские подводные лодки в Первой мировой войне, по признанию самих англичан, едва не поставили их страну на колени.

Секрет соглашения раскрывался в программе военноморского строительства Германии. Программа предусматривала прежде всего строительство подводных лодок водоизмещением 250 т., то есть меньше, чем даже самые первые германские лодки времен Первой мировой в 260 т., и тем более современные 600—1400 т. «Германия строит маленькие подводные лодки не потому, что у нее нет денег, а потому, что этого требует ее будущая позиция — мелководный Финский залив» — отмечал Э. Генри. В этом также причина массового производства «карликовых торпедных катеров», обладающих скоростью в 45 узлов[20]. Даже новые германскиекрейсера — линейные корабли вроде «Дойчланд», приспособлены для сравнительно мелких вод. Нейрат в 1935 г., говоря о Балтийском море, заявлял: «Мы должны контролировать этот район и не давать России доступа к океану». Для Англии, со времен Петра I, не было лучшей музыки, чем эти слова.

Морской пакт утверждал передел мира и союз между Англией и Германией. Недаром, по словам И. Феста, подписавший его Риббентроп вернулся в Германию великим государственным деятелем, «еще более великим, чем Бисмарк», как заметил позже Гитлер. Сам Гитлер назвал этот день «самым счастливым в своей жизни». Геббельс в те дни записывал: «Фюрер счастлив. Рассказал мне о своих внешнеполитических планах: вечный союз с Англией. Хорошие отношения с Польшей. Зато расширение на Востоке. Балтика принадлежит нам... »

У современников цель соглашения не вызывала сомнений. Так, голландский посланник в Берлине считал военноморское соглашение, заключенное между Англией и Германией, опасным шагом, но полагал, что Россию надо по-прежнему держать в строгой изоляции. Германия установит полное господство над Балтикой, Турция будет вечно закрывать России доступ в Средиземное море, а Япония — зорко следить за малым Тихоокеанским фронтом. У Черчилль по поводу соглашения заявлял: «Я не думаю, что это одностороннее действие Англии послужит делу мира. Непосредственным результатом его является то, что тоннаж германского флота с каждым днем приближается к таким размерам, которые обеспечат ему полное господство на Балтийском море, и очень скоро одно из препятствий на пути к европейской войне постепенно начнет исчезать». При этом, по мнению У. Додда, соглашение создавало предпосылки для англо-германского сближения, «которые, как я полагаю, — отмечал американский посол, — весьма по душе английскому послу».

Но военно-морское соглашение, было лишь одним из шагов на пути к цели. Кроме этого, отмечал Э. Генри, в балтийских государствах строятся новые аэропорты, которые должны продлить сети европейских воздушных путей через Швецию до Финляндии. Летное расстояние от Финляндии до Ленинграда исчисляется минутами, если не секундами. Стратегически Ленинград — идеальная оперативная цель, как пишет Э.Генри. Расстояние от него до границы на юге (граница с Эстонией) равняется 120 км, на севере (граница с Финляндией) — 35 км. Здесь-то и находятся действительные ворота, ведущие в Ленинград. С запада к Ленинграду непосредственно подходит третья граница — Финский залив, который принадлежит тому, кто господствует на Балтийском море. Эта граница находится не более чем в 48 км. от Ленинграда (от Кронштадта).

Политически это также не менее удобный объект, продолжает свои рассуждения Э.Генри. Ленинград — это второй политический, культурный и экономический центр Советского Союза после Москвы; это гнездо революции, ее родина... Взятие Ленинграда нанесет (согласно германским расчетам) сильный, быть может, смертельный удар моральной устойчивости социалистического народа и его воле к победе... Та же победа возымеет свое действие и на другой лагерь: она пробудит и мобилизует русскую контрреволюцию....

««Ленинград взят Гитлером!» Это означало бы немедленное провозглашение... что в Ленинграде установлено «новое русское фашистское правительство». Действительно, совершенно ясно, что первым актом победоносной германской армии после занятия Ленинграда было бы провозглашение «нового национального русского правительства». Такое правительство представляло бы собой лишь разновидность колониальной администрации... практической задачей его была бы организация с помощью германских войск... нового фашистского государства, провозглашенного в старой столице!». Захват Ленинграда открывает северный путь на Москву вдоль Октябрьской железной дороги — примерно, в 640 км, не прерываемый ни большой рекой, ни каким-либо другим естественным препятствием.

*   *   *

Юго-восточное направление «плана Гофмана — Розенберга» предусматривало нанесение удара в сторону Украины и Кавказа. Именно Гофман в Первой мировой был «действительным инициатором создания «независимого украинского государства», признание которого по сепаратному мирному договору, еще до заключения Брест-Литовского мира, он почти вырвал в феврале 1918 г. благодаря личному нажиму на Австрию». На этот раз, как отмечал Э.Генри, главными целями будут: Киев, чтобы создать правительство сепаратистского украинского фашизма; великая украинская зерновая зона; русский угольный центр в Донбассе и нефтяной центр на Кавказе. В этих целях Розенберг основал особый украинский отдел, группируя вокруг себя сторонников Петлюры и Скоропадского, с последним Геринг поддерживал личные отношения. Однако выполнение этого плана невозможно без войны, а последняя также невозможна, поскольку Германия не обладает границей с СССР.

Оккупация Австрии, предсказывал Э. Генри, станет первым «естественным» шагом на юг, «который должен сделать Вену новой главной базой для южного «крестового похода» и для всего южноевропейского фашизма. Будет ли «младший брат» Шушниг защищаться или нет, но проблема аншлюса Австрии является для Гитлера «детской игрой». (Аншлюс Австрии последует через год после выхода книги Э. Генри).

Следующая стадия — сокрушение Чехословакии, писал Э.  Генри за два года до Мюнхена. «Германское нападение на Чехословакию должно произойти в этой войне при любых обстоятельствах...» Разгром Чехословакии не представляет проблем. Она расположена словно в тисках: между Германией, Австрией, Польшей и Венгрией. В «течение нескольких дней изолированная Чехословакия будет разодрана на клочки... Восстание германских национал-социалистов внутри страны, в Судетском районе... и крайних провенгерских автономистов в Словакии, которое произойдет одновременно с германским, венгерским и польским вторжением, только дополнит картину».

Главным союзником Германии в реализации ее планов, по мнению Э. Генри, должна была стать Польша. «Еще во время Первой мировой Гофман установил тесный контакт с Пилсудским и его «полковниками» из «Польской военной организации». Уже тогда, в 1917 и 1918 гг., Гофман, будучи в оппозиции к Людендорфу, настаивал на том, что Польша с запада должна быть «пощажена» Германией... и в то же время он поддерживал планы Пилсудского относительно Белоруссии и Литвы (Вильно)». Именно польские войска заняли позиции немецких после Версальского договора для того, что бы при поддержке Франции, США и Англии начать в 1920 г. новую агрессию (интервенцию) против России.

«Действительным отцом и автором знаменитого германо-польского пакта о союзе, заключенного в 1934 г., является Гофман». С этого времени Польша активно проводила прогерманскую политику. Так, в 1935 г. министр иностранных дел Германии Нейрат в беседе с американским послом У. Доддом, «о состоявшемся недавно в Берлине совещании представителей Германии и Польши», сказал: «Мы в наилучших отношениях (с Польшей). Нашей целью было нанести удар по франко-русскому пакту и не допустить соглашения между дунайскими странами».

В декабре 1938 г. докладе 2-го (разведывательного) отдела Главного штаба Войска Польского подчеркивалось: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке... Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно... Главная цель — ослабление и разгром России». В разговоре с И. фон Риббентропом, состоявшемся в январе 1939 г. в Варшаве: «Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю».

*   *   *

На Дальнем Востоке союзником Германии должна была выступить Япония. Последней отводилась на Востоке та же роль, что и Германии на Западе. По словам У Черчилля, Вашингтонский договор, заключенный между Соединенными Штатами, Великобританией и Японией в 1921 г., может считаться азиатским предшественником Локарнского договора: «Эти два великих договора обеспечивают спокойствие цивилизации. Они представляют собою как бы два великолепных здания мира, прочно и непоколебимо возвышающиеся на обоих берегах Атлантики, свидетельствующие о дружественных отношениях великих наций мира... » Правда это «здание мира» не касалось СССР, в отношении России у Германии и Японии руки оставались фактически развязаны. Впрочем, не только России, в 1927 г. Япония напала на Китай, на помощь которому пришел СССР, что привело к японо-советскому конфликту.

Конфликт 1929 г. напоминал о событиях, предшествовавших Первой мировой, которая началась с русско-японской войны 1904—1905 гг. Тогда Японию финансировали и поддерживали Англия, Франция, США и Германия. Война привела к резкому ослаблению России и Первой русской революции. Этим воспользовалась прежде всего Германия, которая навязала России кабальный торговый договор. Когда договор закончился и Россия отказалась продлить его, Германия развязала Первую мировую войну. Она началась ровно десять лет спустя после начала русско-японской войны 1904 г.

Гитлер в «Майн кампф», разбирая предвоенный период, утверждал, что войну на Востоке необходимо было начинать в 1904 г., добившись союза с Англией: «Такой союз с Англией был тогда вполне возможен. Британская дипломатия была достаточно умна... Представим себе только на одну минуту, что наша германская иностранная политика была бы настолько умна, чтобы в 1904 г. взять на себя роль Японии. Представьте себе это хоть на миг, и вы поймете, какие благодетельные последствия это могло бы иметь для Германии».

Репетиция одновременного нападения с запада и востока на Россию прошла в 1919—1922 г., когда Англия, Франция, Германия, Польша, Япония, США и т.д. вели интервенцию против Советской России. Интервенция по количеству принесенных жертв среди населения России, превзошла потери всех стран вместе взятых, участвовавших в Первой мировой войне.

Спустя десять лет, в 1932 г., дипагент СССР Б. Сквирский сообщал из Вашингтона: «Пресса Скриппса[21] с начала марта указывала на японские военные агрессивные приготовления против России: «Дальневосточное положение чрезвычайно серьезно. Опасность мировой войны в результате японской агрессии сейчас больше, чем когда Япония напала на Китай... Если Япония атакует Россию с востока, то для Румынии и Польши это послужит поощрением атаковать Россию с запада. Это послужило бы более разрывным побудителем мировой войны, чем убийство эрцгерцога, которым началась последняя война...» Бюллетень частной статистической и конъюнктурной организации Бабсона от 25 апреля был озаглавлен «Япония будет воевать с Россией». «В нем перечисляются причины, по которым Япония будет воевать с СССР:

1. Японские аристократические правящие круги — смертельные враги коммунистов.

2. Японцы считают, что они получили недостаточно в результате русско- японской войны.

3. Японцам нужна часть Юго-Восточной Сибири и вся Маньчжурия для осуществления их планов.

4.   Пока Россия слаба, это можно сделать. Настоящее время считается самым подходящим. Дальше говорится: «Но более важной из всех причин является факт, что Англия, Франция и другие крупные страны хотели бы видеть такую войну. Даже США могут простить Японии ее другие действия, если она нанесет этот удар коммунизму».

Демократическая «Балтимор сан» писала: «Европейские, американские и японские защитники японского империализма обычно обосновывают свою защиту на теории, что Япония представляет собой наиболее могущественную преграду против коммунизма на Дальнем Востоке». Пресса Скриппс-Горварда: «Факты показывают, что могущественные французские интересы, включая субсидируемую прессу, поддерживали с самого начала японскую агрессивность. Факты показывают, что правительства Лондона и Парижа спасали Японию от дисциплинарных мер Лиги Наций, на которых настаивали мелкие европейские государства». Вашингтонская газета «Ньюз», в те дни писала: «Если кто-либо сомневается, что Россия хочет мира и разоружения, пусть он читает текущие новости из Женевы, из которых видно, что советский министр иностранных дел является единственным лицом, защищающим гуверовский план (относительно агрессии Японии в Китае) в атмосфере враждебных маневрирований со стороны Великобритании и Франции и при молчании американского представителя».

Приход Гитлера к власти означал, что планы Японии в скором времени могли обрести реальность. Геббельс в августе 1935 г. записывал: «Конфликт Италия — Абиссиния — Англия, затем Япония — Россия уже у порога. Затем придет наш великий исторический шанс. Мы должны быть готовы. Грандиозная перспектива». Обеспокоенный У. Додд летом того же года отмечал: «Япония должна господствовать на Дальнем Востоке и захватить Владивосток. Германия должна господствовать в Европе, но прежде всего на Балтике, и, если Россия станет сопротивляться, Япония нападет на нее с востока. Это неминуемо должно случиться, если Лига Наций окажется бессильна. Тогда Франция и Италия будут низведены до уровня второстепенных держав, а Балканы перейдут в подчинение к Германии, между тем, как Россия останется в своем прежнем положении, как это было в ее историческом прошлом. В конце концов либо Соединенным Штатам придется пойти на сотрудничество Северной и Южной Америки с Германией, либо немцы подчинят себе страны этого полушария».

Теперь Гитлер стремился лишь заручиться поддержкой британских партнеров: «Германия и Япония могли сообща... напасть с двух сторон на Советский Союз и разгромить его. Таким образом они освободили бы не только Британскую империю от острой угрозы, но и существующий порядок, старую Европу от ее самого заклятого врага и, кроме того, обеспечили бы себе необходимое «жизненное пространство». Эту идею всепланетарного антисоветского союза, — пишет И. Фест, — Гитлер стремился реализовать на протяжении двух лет, пытаясь убедить в ней прежде всего английского партнера.В начале 1936 года он изложил ее лорду Лондондерри и Арнольду Дж. Тойнби». Очевидно, реакция британской стороны была обнадеживающей, поскольку 9 июня 1936 г. Геббельс записывал: «Фюрер предвидит конфликт на Дальнем Востоке. Япония разгромит Россию. Этот колосс рухнет. Тогда настанет наш великий час. Тогда мы запасемся землей на сто лет вперед...»

Вероятный план японского вторжения на Дальнем Востоке (карта приведена в 1922г. генералом Н. Головиным и адмиралом А. Бубновым)

 

 

Англия и Франция действительно вскоре поддержали Японию. Главной задачей последней в Китае было перерезать линии снабжения Чан Кайши из СССР и Британии. Случай представился 14 мая 1939 г., когда японцы блокировали английский и французский сеттльмент (торговое поселение) в Тяньцзине, поскольку там скрылись четверо китайцев, обвинявшихся японцами в убийстве. Это был принципиальный конфликт — признавать ли право японцев вершить правосудие в Китае?.. 22 июля Великобритания заключила с Японией соглашение Ариты — Крейги, по которому признавала последнюю законной властью на оккупированных ею территориях. Франция не возражала. После соглашения англичане фактически прекратили помощь Чан Кайши, а в 1940 г. и вовсе перекрыли китайско-бирманскую дорогу, по которой снабжались его войска.

Что в итоге?

«Какими должны быть условия второго Брест-Литовска, непосредственные первые результаты похода на Восток? Об этом можно часто читать в фашистской, и не только в германо-фашистской, прессе, — писал Э. Генри. — Суть этих условий состоит в установлении новой Восточноевропейской империи Германии, простирающейся от Белого моря на севере вплоть до Азовского моря на юге, охватывая часть Северной России — Ленинград... Белоруссию, Украину и район Дона. Вместе это составляет, примерно, половину современной Европейской части СССР, которая должна быть или непосредственно включена в Третью империю, или подчинена номинальному управлению различных германских вассалов (Балтийский орден, Финляндия, Польша, украинские фашисты и пр.).

Что касается другой половины Европейской части СССР, то Кавказ должен быть передан грузинским, татарским и другим фашистским сепаратистам (давнишним близким друзьям клики Гофмана — Розенберга); это означает на практике, что Кавказ также попадет "под германский контроль; в то время, как другие «зоны» и «сферы влияния», по-видимому, оставлены за Великобританией, помимо ее «интересов» в русской Центральной Азии. Сибирь должна стать протекторатом Японии, азиатского участника «крестового похода», и ее буферным государством. От СССР, согласно плану Гитлера — Гофмана, должно остаться после этого только узкое пространство между Москвой и Уралом, и там в качестве нового государства должна быть восстановлена старая «Московия».

В «Нео-Московии» «должно править русско-фашистское правительство, главная деятельность которого должна состоять в истреблении остатков коммунизма, применении системы Геринга (уничтожения непокорных) и раздаче заказов и концессий германским фирмам. Тогда будет закончена «эфиопизация» Восточной Европы...»

*   * *

Японский посол в Риме — Сиратори, в те годы писал, что в результате он хотел бы видеть Россию «слабой капиталистической республикой», ресурсы которой легко можно будет поставить под иностранный контроль. А спустя пять лет, после выхода книги Э. Генри 2 апреля 1941 г. Гитлер подписал план, «согласно которому Россию предлагалось разделить на ее этнические части и, окружив будущую «Московию» кольцом независимых государств, а именно Украиной, Белоруссией, областью Дона и регионом Кавказа, и постоянно держать ее «под угрозой».

Отношение Франции и Англии к «плану Гофмана»

Успех плана Гофмана полностью зависел от отношения к нему великих держав, именно они должны были обеспечить тыл Гитлера на Западе. Гитлер утверждал, вспоминал Геринг, «что Франция ничего не сделает без одобрения Англии и что Париж сделался дипломатическим филиалом Лондона. Следовательно, достаточно было уладить дело с Англией, и тогда на Западе все будет в порядке». «Фюрер, — показывал на Нюрнбергском трибунале Геринг, — приложил в 1936 году все усилия, чтобы прийти к соглашению с Англией». «Чтобы добиться союза с Англией, — продолжал Геринг, — он (Гитлер) готов был гарантировать территориальную неприкосновенность Голландии, Бельгии и Франции. Он даже допускал возможность отказаться от Эльзас-Лотарингии.., Наконец, он не прочь был подписать азиатский пакт, гарантирующий Индию от покушений со стороны СССР».

Но лидеры Англии и Франции не ждали призыва Гитлера... они сами обратились к нему. У. Черчилль в начале 1920-х гг. утверждал: «Оптимальным вариантом было бы столкновение Германии и России», а главной задачей момента он считал поощрение немцев к вторжению в Россию: «Пусть гунны убивают большевиков». В письме Ллойд Джорджу Черчилль повторял: «Следует накормить Германию и заставить ее бороться против большевизма». Дочери Асквита Черчилль говорил, что его политика заключается в том, чтобы: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами».

У. Черчилль в то время заявлял: «Главной угрозой западной цивилизации является не германский милитаризм, а русский большевизм». Немецкий писатель Новак отмечал в этой связи, что У. Черчилль «ненавистник большевизма, все еще преисполненный мыслью о войне, лелеявший те же идеи, какие лелеял и маршал Фош по поводу многообещающей кампании на Востоке...» Новак недвусмысленно намекал, что по отношению к Черчиллю «были бы вполне уместны слова «поджигатель» и «проповедник войны»». Но, может, это была просто истеричная реакция Черчилля одного из организаторов интервенции в Россию, потерпевшего сокрушительное поражение?

Генерал А. Деникин в своих оценках ссылался уже на более объективные предпосылки. В 1920-х годах он писал: «В политических кругах Англии назревало новое течение, едва ли не наиболее грозное для судеб России: опасность большевизма, надвигающаяся на Европу и Азию, слабость противобольшевистских сил, невозможность для союзников противопоставить большевикам живую силу, невозможность для Германии выполнить условия мирного договора, не восстановив своей мощи. Отсюда как вывод — необходимость допустить Германию и Японию покончить с большевизмом, предоставив им за это серьезные экономические выгоды в России».

Эти планы со временем начинали получать вполне реальные очертания: «16 октября 1925 г. на берегу тихого озера представители четырех великих западных демократий дали торжественную клятву во всех обстоятельствах сохранять мир между собой... Выработанный в Локарно договор, по словам У. Черчилля, был окончательно подписан в Лондоне, как это и должно было быть, потому что именно в Англии и возникла идея такой политики...» Согласно Рейнскому пакту Локарнского договора Франция и Англия гарантировали безопасность западных границ Германии, оставляя открытым вопрос относительно восточных границ... Кроме этого они предложили Германии три возможных варианта ее участия в акциях (формально под флагом Лиги Наций), направленных против СССР: прямое участие в войне; косвенное участие путем пропуска войск через германскую территорию; применение экономических санкций. Официальный Берлин парафировал Рейнский пакт, однако не дал определенных обязательств относительно участия в антисоветских акциях.

Следующий шаг сделал Бриан, который наряду с Баль— фуром был первым, кто использовал термин «умиротворение». Он заявлял Штреземанну, что получает «килограммы документов», доказывающих нелегальное вооружение Германии. «Я бросаю их в угол, ибо не желаю тратить время на такие пустяки». На встрече с Штреземанном в 1926 г. Бриан добивался немедленного решения всех острых франкогерманских вопросов, предлагая вывод французских войск с оккупированных германских территорий, возврат Саарской области, окончательное определение общей суммы репараций. Он подтвердил незыблемость франко-германских границ, отменил присутствие французских военных инспекторов в Германии и вывел войска из Германии в 1930 г., за 5 лет раньше истечения срока их пребывания там. В 1928 г. генералы, командовавшие оккупационными войсками (Англии и Франции), проводили маневры на территории Германии, отрабатывая стратегию нападения на восток. В начале 1929 г. депутат Штеккер отмечал в рейхстаге: «В оборонном бюджете заложены сотни миллионов марок на тайное перевооружение. Так сколько же бронепоездов имеет немецкая железная дорога и у скольких из них сменены колеса с расчетом на русскую ширину железнодорожной колеи?»

Эрбет в декабре 1929 г. призывал Бриана: «сделать Румынию более грозной; устранить некоторую слабость, которую польская дипломатия проявляет иногда в отношении Москвы; объединить малые прибалтийские государства... побудить Германию прекратить свои военные отношения с

СССР и сделать выбор между политикой Локарно и политикой Рапалло...» Из Франции Фош посылал Гофману присутственные послания через «Neues Wiener Journal»: «Я не настолько безумен, чтобы поверить, что горстка преступных тиранов может и в дальнейшем господствовать над половиной континента и обширными азиатскими территориями. Но ничего не может быть сделано до тех пор, пока Франция и Германия не объединились. Я прошу вас передать мое приветствие генералу Гофману, величайшему поборнику антибольшевистского военного союза».

В интервью французским «Матэн» и «Пти паризьен» летом 1932-го Папен пичкал французов угрозой большевизма и призывал к европейскому крестовому походу против него. Все его разговоры сводились к «германо-французскому военному соглашению». В период примерно с 1927 по 1928 г. Папен был политическим вожаком группировки Гофмана. В 1932 г. на лозаннской конференции Папен предлагал создать объединенный штаб западных демократий.

Французский парфюмерный магнат П. Коти в том же году опубликовал статью «Страна красного дьявола». Коти призвал к крестовому походу против Советского Союза «во имя спасения мировой культуры и цивилизации», на что был готов лично пожертвовать 100 миллионов франков. Коти: «Нужен год лишений и бедствий для европейской армии крестоносцев, но зато можно быть уверенным, что через год от большевиков останется только мокрое место».

У. Черчилль писал в 1932 г.: «Подчинить своей власти бывшую русскую империю — это не только вопрос военной экспедиции, это вопрос мировой политики... Осуществить ее мы можем лишь с помощью Германии...» «Враждебность Черчилля к коммунизму,— отмечал Э. Хьюз,— граничила с заболеванием. И действительно, разве не сам Черчилль выступал за то, чтобы Германия была превращена в бастион против России, и разве не это делало германский фашизм?»

Первая попытка реального воплощения этих планов произошла полгода спустя после прихода Гитлера к власти — летом 1933 г. был подписан «Пакт четырех» Англии, Германии, Франции и Италии. Четыре державы принимали «на себя обязательство... осуществлять политику эффективного сотрудничества с целью поддержания мира... В области европейских отношений они обязуются действовать таким образом, чтобы эта политика мира, в случае необходимости, была также принята другими государствами». «Пакт» подтверждая обязательства государств по Локарнским договорам 1925 г., устанавливал равенство прав Германии в области вооружений. Фактически Пакт был направлен на разрушение Версальской системы и Лиги Наций. Он не был ратифицирован из-за разногласий между его участниками.

Свою оценку Гитлеру У. Черчилль дал в 1935 г. в книге «Великие современники»: «Хотя никакие последующие политические действия не могут заставить забыть неправильные деяния, история полна примерами, когда люди, добившиеся власти при помощи суровых, жестоких и даже устрашающих методов, тем не менее, если их жизнь рассматривается в целом, расцениваются как великие фигуры, деятельность которых обогатила историю человечества. Так может быть и с Гитлером».

«В мире, объятом пламенем революционного пожара, представитель английской буржуазии и лидер германского нацизма были на одной стороне баррикад. В классовом подходе к оценке событий у них было полное родство душ. Фош, Хейг, Клемансо, Гинденбург, Муссолини, Гитлер... Перед ними Черчилль снимал свою шляпу, они принадлежали к его миру»». В 1936 г. член парламента от консерваторов заявлял: «Пусть доблестная маленькая Германия обожрется... красными на востоке». Общий лозунг консерваторов призывал: «Чтобы жила Британия, большевизм должен умереть». Сын Черчилля Рандольф в то время говорил: «Идеальным исходом будущей войны на востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мертвым рядом».

Изменений в этом отношении не произошло и когда премьер-министром стал Чемберлен. По словам К. Кута, премьер-министр «по существу, желает доминирования в Европе нацистских идей из-за своего фантастически негативного отношения к Советской России». М. Карлей писал: «Идеологизированное видение Советского Союза буквально пропитывало собой англо-французские правящие круги». Другой американский историк Ф. Шуман отмечал, что многие политические деятели Англии, Франции и США считали, что «предоставление фашистской тройке свободы рук... приведет к германо-японскому нападению на Советский Союз».

Британская разведка считала настоящим врагом Советский Союз, точно так же думал и французский генеральный штаб. По мнению М. Карлея, «эта антисоветская настроенность вела к тому, что разведсводки намеренно искажали данные о военном потенциале Советского Союза. Никто и слышать не хотел о достоинствах нежелательного и опасного союзника. Технические доводы о недостатках в вооружении Красной армии просто маскировали антикоммунистическую настроенность некоторых идеологов». Примечательно, что когда О. Паласс, французский военный атташе в Москве, предоставил информацию о внушительной боеспособности советских вооруженных сил, хотя в ней не скрывались факты о недостаточной наступательной мощи, он был подвергнут яростным гонениям со стороны начальства.

Британская и французская пропаганда в данном случае шла вслед за геббельсовской, которая именно этими тезисами поднимала воинственный дух немцев. Так, в ответ на вопрос одной из его пропагандистских брошюр: «Почему Германия выиграет войну, если она будет сражаться на два фронта?», говорилось: «1. Британия не присоединится к антигерманской стороне... 2. Красная Армия находится в совершенно отчаянном состоянии... Советский Союз не может вести победоносную войну... »

*   *   *

Трудность для правящих кругов Лондона, Парижа и т.д. состояла в том, что ни одна нация не поддержала бы открытого призыва к войне. Тем более против Советской России, — еще свежи были в памяти события, когда призывы к интервенции в Россию привели Европу к социальному взрыву. Поэтому перед своими народами руководители Франции и Англии выступали как борцы за мир. Политес, хотя бы ради того, чтобы остаться у власти, должен был быть соблюден. Его внешней формой стала политика «умиротворения». Но обман не мог продолжаться вечно, точку на нем поставил Мюнхен. Это утверждал не кто иной, как сам У. Черчилль, который при этом отмечал, что самым поразительным в позорной сделке в Мюнхене было то, что она произошла публично, предательство было сделано открыто и без тени смущения... При этом англичане и французы вели себя так, словно Советского Союза не существовало.

В чем же состояло предательство? Здесь У. Ширер, как и У. Черчилль смогли позволить себе лишь вскользь коснуться вопроса, отметив, что командующий Берлинским военным округом генерал фон Вицлебен «подозревал, что Лондон и Париж, тайно предоставили Гитлеру свободу действий на востоке... точка зрения, которую разделяли многие генералы...» Имели ли эти подозрения, какие-либо основания? У. Ширер ушел от ответа и не случайно. Положительный ответ делал Англию и Францию не просто соучастниками фашистской агрессии и Второй мировой войны, а ее прямыми инициаторами.О чем же говорят факты? 12 сентября Н. Чемберлен неожиданно обратился к Гитлеру с просьбой о личной встрече, чтобы «выяснить в беседе с ним, есть ли еще какая-нибудь надежда спасти мир». В тот же день он писал своему ближайшему сподвижнику — Ренсимену: «... Я сумею убедить его (Гитлера), что у него имеется неповторимая возможность достичь англо-немецкого понимания путем мирного решения чехословацкого вопроса... Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира... и поэтому необходимо мирным путем преодолеть наши нынешние трудности... Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России».

Следуя «плану Чемберлена», с конца 1938 г. и до сере— дины марта 1939 г. английское правительство старалось наладить всеобъемлющее политическое и экономическое сотрудничество с Германией. Так, 31 октября посол Германии в Англии после официальной встречи докладывал в Берлин, что «Чемберлен питает полное доверие к фюреру», что, по мнению премьер-министра, Мюнхен «создал основу для перестройки англо-германских отношений. Сближение между обеими странами на длительное время рассматривается... английским кабинетом, как одна из главных целей английской внешней политики». Лондон сулил Берлину за соглашение с ним возврат колоний и финансовую помощь. Ради чего? Дирксен формулировал ответ следующим образом: английская сторона считает, что «после дальнейшего сближения четырех великих европейских держав можно подумать о принятии на себя этими державами определенных обязанностей по обороне или даже гарантий против Советской России...» К аналогичным выводам приходил полпред СССР в Лондоне Майский, который месяц спустя сообщал в Москву: «При первой же подходящей оказии он (Чемберлен) постарается возобновить свой флирт с Германией и свою попытку создания «пакта четырех»».

Вполне определенно на цели, которые преследовала политика Англии и Франции, указывал Я. Шахт в своем выступлении перед Нюрнбергским трибуналом: «Веймарская республика не устраивала некоторые страны Запада из-за заключенного Рапалльского договора. Поэтому на все просьбы и предложения Веймарской республики эти страны отвечали «нет». Но когда к власти пришел Гитлер, все изменилось. Возьмите всю Австрию, ремилитаризируйте Рейнскую область, возьмите Судеты, возьмите полностью Чехословакию, возьмите все, — мы не скажем ни слова. До заключения Мюнхенского пакта Гитлер не осмеливался даже мечтать о включении Судетской области в империю. Единственно, о чем он думал, — это об автономии для Судет. А затем эти глупцы, Даладье и Чемберлен, все преподнесли ему на золотом блюдце. Почему они не оказали Веймарской республике хотя бы одну десятую такой поддержки?» Ответ на этот вопрос в своих мемуарах давал Папен: «Ни постоянное пренебрежение Гитлером международными договорами... ни отказ от соблюдения Версальского договора... не препятствовали зарубежным странам заключать с ним соглашения, покуда они видели в нем защиту от угрозы большевизма. «Умиротворение» — политика, выдуманная не в Германии».

Позиция Англии относительно Германии ни у кого сомнений не вызывала. Так, летом 1937 г. У. Додд в своей записи беседы с британским послом Гендерсоном замечал: «Хотя я и подозревал, что Гендерсон склонен поддержать германские захваты, я не ожидал, что он зайдет так далеко в своих высказываниях. .. — Германия должна подчинить себе дунайско- балканскую зону, а это означает ее господство в Европе. Британская империя вместе с Соединенными Штатами должна господствовать на морях. Англия и Германия должны установить тесные отношения, экономические и политические, и господствовать над всем миром. Развивая дальше свою мысль, он заявил: Франция утратила свое значение и не заслуживает поддержки. В Испании хозяином будет Франко». Случайно или нет, но на следующий день 24 июня была подписана Директива главнокомандующего вермахтом «О единой подготовке вермахта к войне». Премьер-министр Англии С. Болдуин в те дни заявлял: «Нам всем известно желание Германии, изложенное Гитлером в его книге, двинуться на восток... Если бы в Европе дело дошло до драки, я бы хотел, чтобы она была между нацистами и большевиками».

Пока же стороны рассыпались в комплиментах друг другу. Так, в речи от 5 ноября 1937 г. Гитлер говорил про англичан: «Это народ твердый, упорный и мужественный. Это опасный противник, особенно в обороне. Он способен к организации, любит рисковать и имеет вкус к авантюре. Это народ германской расы, который обладает всеми ее качествами». В ноябре 1937 г. Галифакс по поручению нового премьер-министра Чемберлена прибыл в Берлин. После Галифакс напишет, что ему «понравились все нацистские лидеры, даже Геббельс... Он считает этот режим абсолютно фантастичным, чтобы воспринимать его всерьез... »

Но главной была встреча с Гитлером. Она состоялась

19    ноября, Галифакс говорил фюреру: мы хотим в Европе мира и спокойствия. И тут роль Германии исключительна. Сегодня она по праву может считаться бастионом Запада против коммунизма. Вы, господин рейхсканцлер, не только оказали большие услуги Германии, но сделали много больше! Уверен, что вы и сами отлично понимаете: уничтожив коммунизм в своей стране, вы сумели преградить ему путь на весь Запад. И теперь нет принципиальных помех общей договоренности Англии и Германии с привлечением Франции и Италии..., единственной катастрофой является большевизм, все прочее можно урегулировать. «Галифакс был тогда лордом-председателем совета, вторым лицом в правительстве после премьер-министра. Сохранилась стенограмма беседы Галифакса с Гитлером. Галифакс дал Гитлеру понять, что Англия не будет мешать ему в Восточной Европе...» 20 февраля 1938 г. Гитлер в рейхстаге подтвердит свою приверженность европейской цивилизации заявив, что Германия стремится к сближению со всеми государствами, за исключением Советского Союза.

* * *

Наиболее наглядным подтверждением единой европейской политики стал Мюнхен. В конце 1938 г. англо-франкогерманская комиссия решала все проблемы в пользу Гитлера, референдумы отменили, все смешанные территории были переданы Германии. 4 октября в Париже палата депутатов 535 голосами против 75 одобрила Мюнхен... «против» проголосовали А. де Керильи от правых, социалист Ж. Буи и 73 депутата-коммуниста... Коммунистов кляли как поджигателей войны и приспешников Москвы. «Французы, нет места для отчаяния, — вещала правая пресса, — поражение потерпели только московские вояки. Коммунизм — это война, а война означает коммунизм». Аналогично реагировала палата общин в Лондоне, Чемберлен стал почти национальным героем. Президент США 5 октября в послании Чемберлену также приветствовал Мюнхенские соглашение. Гос— деп устами С. Уэллеса подтвердил, что ее результаты позволят миру «впервые за два десятилетия достигнуть нового мирового порядка на основе справедливости и законности». Американский посол в Англии Дж. Кеннеди призвал: «Демократическим и тоталитарным государствам невыгодно усиливать то, что их разделяет. Они должны с пользой сосредоточить свою энергию на разрешении общих проблем, пытаясь установить добрые отношения».

Но это было только началом. 15 марта 1939 г. немецкие войска вошли в Богемию и Моравию. Присоединение будущих протекторатов к рейху было осуществлено на основании совместного коммюнике Гитлера и президента Чехословакии Гахи, которое гласило: «Обе стороны высказали единодушное мнение, что их усилия должны быть направлены на поддержание спокойствия, порядка и мира в этой части Центральной Европы. Президент Чехословакии заявил, что для достижения этой цели и мирного урегулирования он готов вверить судьбу чешского народа и самой страны в руки фюрера и германского рейха...» Фюреру не оставалось ничего другого, как согласиться.

Вполне естественно, что «ни Англия, ни Франция не предприняли ни малейшей попытки спасти Чехословакию, хотя в Мюнхене торжественно давали ей гарантии на случай войны». Э. Галифакс объяснял позицию своей страны тем, что президент Гаха сам дал «согласие» на захват и таким образом было «естественным способом» покончено с обязанностью Англии и Франции предоставлять гарантии Праге, бывшим «несколько тягостным для правительств обеих стран».

При этом правительства Франции и Великобритании совершенно не интересовало, каким образом Гитлер получил столь щедрые предложения Гахи. Вопрос был решен ранним утром того же дня 15 марта. В то утро Гитлер заявлял Гахе, «приглашенному» в рейхсканцелярию, что 12 марта «он отдал приказ германским войскам о вторжении в Чехословакию и присоединении ее к германскому рейху...» 14 марта немецкие войска уже оккупировали Морав— ску-Остраву и встали на границе Богемии и Моравии. Гитлер продолжал: «В шесть часов немецкие войска вступят на территорию Чехословакии. Ему неловко говорить об этом, но каждому чешскому батальону противостоит немецкая дивизия...» Гахе было предложено подумать над этим, причем если он не подпишет цитированное выше коммюнике, «то через два часа Прага будет превращена бомбардировщиками в руины, причем это только начало. Сотни бомбардировщиков ожидают приказа на взлет. Они получат его в шесть утра, если на документе не будет подписи». У Гахи не было выбора, на помощь «гарантов мира» он даже не надеялся...

16   марта Гитлер аналогичным образом взял под милостивую защиту Словакию, в ответ на телеграмму премьера Тисо, составленную в Берлине. Немецкие войска немедленно вошли в Словакию для ее «защиты». Н. Чемберлен и по этому поводу заявил: «Никакой агрессии не было!», сославшись на провозглашение «независимости» Словакии. «Эта декларация,— сказал он,— покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство его величества не может считать себя далее связанным этим обещанием». По словам У. Ширера: «Таким образом, стратегия Гитлера полностью себя оправдала. Он предложил Чемберлену «выход», и тот его принял. Интересно, что премьер-министр даже не собирался обвинять Гитлера в нарушении слова... Он не высказал ни слова упрека в адрес фюрера... »

Мало того, Н. Чемберлен откровенно приглашал Гитлера к сотрудничеству: «Правительство его величества не имеет намерения вмешиваться в дела, в которых могут быть непосредственно заинтересованы правительства других стран... Тем не менее оно — этот факт правительство Германии непременно оценит — крайне заинтересовано в успехе мер, предпринимаемых для поддержания атмосферы доверия и ослабления напряженности в Центральной Европе. Оно будет сожалеть обо всех действиях, которые могут привести к нарушению атмосферы растущего всеобщего доверия...» О том, что это были не просто слова, говорит тот факт, что Англия передала Германии чехословацкое золото на сумму 6 млн. фунтов стерлингов, которое чехословацкое правительство отправило в подвалы Английского банка накануне оккупации.

Франция старалась не отстать, и когда 30 января 1939 г. Гитлер, выступая в рейхстаге, заявил, что Германия испытывает экономические трудности, Даладье воспринял слова фюрера как сигнал к налаживанию франко-германских экономических отношений... После взаимных консультаций 11    марта французское посольство в Берлине передало министру иностранных дел Германии ноту, в которой подчеркивалось желание французского правительства «наилучшим образом обеспечивать развитие торгового и экономического сотрудничества между Францией и Германией».

Еще в середине октября 1938 г., отмечает С. Кремлев, в Лондон приехала германская экономическая делегация для зондажа о возможностях увеличения немецкого экспорта в английские колонии. 6 ноября заведующий экономическим отделом Форин Оффис Эштон-Гуэткин (входивший ранее в миссию Ренсимена) предложил представителю Рейхсбанка Вин— ке рассмотреть планы предоставления Германии крупных английских кредитов. В середине декабря уже сам президент Рейхсбанка Шахт в том же Лондоне беседует в духе взаимопонимания с управляющим Английским банком Норманом, а в январе 1939-го Норман приезжает в Берлин.

28   января Рейнско-вестфальский угольный синдикат и Горнорудная ассоциация Великобритании подписывают соглашение о разграничении сфер интересов и единых ценах на уголь на рынках третьих стран... 3 февраля Галифакс публично приветствовал создание угольного картеля как «обнадеживающий признак на будущее». 22 февраля Чемберлен был еще более категоричен: «Сближение между Англией и Германией в области торговли окажется лучшим и быстрейшим путем для достижения взаимопонимания между обеими странами».

Нечто подобное происходило и в германо-французских делах. В декабре 1938 г. Риббентроп и Боннэ обменялись памятными записками о практических мерах по расширению взаимного экономического сотрудничества, экспорта-импорта и сотрудничества отдельных экономических групп, о торговле Германии с французскими колониями. Было решено создать Франко-германский экономический центр и консорциум для эксплуатации французских колоний, строительства портов в Южной Америке, дорог и мостов на Балканах, разработки металлорудных месторождений в Гвинее, Марокко        

В феврале 1939 г. в Дюссельдорфе начались переговоры между двумя самыми влиятельными объединениями деловых кругов Англии и Германии — «Федерацией британской промышленности» и немецкой «Имперской промышленной группой». Лондонский журнал «Экономист» тогда же назвал эти переговоры «беспрецедентными в истории в смысле масштабов». 15 марта вермахт вошел в Прагу, и в тот же день было подписано Дюссельдорфское англо-германское соглашение, где было сказано, кроме прочего, что «эти совместные действия следует рассматривать как предвестника более широкого международного сотрудничества между промышленными группами, целью которого является повышение потребительской способности в мире, а следовательно, и уровня производства на благо всех участников соглашений».

*   *   *

Однако вдруг «чуть ли не за один день Чемберлен перешел от умиротворения к открытым угрозам», — не без удивления вспоминал депутат-консерватор Л. Эмери. Премьер-министр стал обвинять Гитлера в обмане. По словам У. Ширера, через два дня после ликвидации Чехословакии «на Н. Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет (даже «Таймс», но не «Дейли мейл») и палата общин враждебно отнеслись к новой агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и половина членов кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Лорд Галифакс, как сообщал в Берлин немецкий посол, настаивал на всесторонней оценке премьер-министром случившегося и резком изменении курса. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов под угрозой».

Н. Чемберлен среагировал мгновенно, в своей очередной речи он уже заявлял: «Нам говорят, что захват Чехословакии был продиктован беспорядками внутри этой страны... Если там и были беспорядки, то не стимулировали ли их извне?.. Конец ли это прежней авантюры или начало новой? Станет ли это нападение на малое государство последним или за ним произойдут и другие? Не является ли этот шаг попыткой добиться мирового господства при помощи силы? ...Хотя я не готов связать нашу страну новыми довольно неопределенными обязательствами на случай непредвиденных обстоятельств, было бы большой ошибкой полагать, будто только потому, что наша нация считает войну бессмысленной жестокостью, она настолько утратила боевой дух, что не приложит всех усилий, чтобы противостоять подобному вызову, если он последует». Это был важнейший поворотный пункт для Чемберлена и всей Британии, о чем Гитлера уведомил на следующий же день проницательный германский посол в Лондоне. «Было бы иллюзорно считать,— писал Г. фон Дирксен в отчете в министерство иностранных дел 18 марта,— что в отношении Англии к Германии не произошло резкого поворота».

*  *  *

Что же произошло в те дни? Ранним утром 15 марта венгерские войска оккупировали Карпатско-Украинскую республику, провозглашенную на остатках Рутении — восточной части Чехословакии — днем раньше[22]. Сам факт участия Венгрии в разделе чехословацкого наследства, как и Польши, не вызывал споров, поскольку Британия и Франция обещали гарантировать новые границы Чехословакии, только после того как будут удовлетворены претензии Венгрии и Польши. Гитлер не только не возражал, но и сам предложил Рутению Венгрии.

Однако тем самым Гитлер хоронил проект создания государства «Закарпатская Украина», которое должно было появиться согласно решению Германии и Италии на первом Венском арбитраже 2 ноября 1938 г. «Закарпатская Украина» должна была стать первым шагом на пути создания независимого Украинского государства. Этот шаг был предусмотрен еще в «плане Гофмана», на что указывал в 1936 г. Э. Генри. Руководители Германии, казалось, последовательно шли по пути, начертанному в «плане», по крайней мере они всеми силами поддерживали это мнение в правящих кругах Англии и Франции. Так, Л. Гарт приводил в своей книге сведения, которые подтвердил и сам У. Черчилль, что в 1937 г. Риббентроп пригласил его для беседы, главный смысл которой заключался в предложении, «чтобы Англия предоставила Германии свободу рук на востоке Европы. Германии нужен лебенсраум, или жизненное пространство... Что касается Белоруссии и Украины, то эти территории абсолютно необходимы для обеспечения будущего существования германского рейха... »

У. Черчилля не надо было в этом убеждать, поскольку он сам был автором этой идеи в 1920 г., предлагая накормить Европу Украиной за счет большевистской России: «Именно на Украине... могла бы Европа рассчитывать получить требуемые запасы продовольствия». Мнение борца за демократию полностью совпадало с мнением Людендорфа: «На Украине надо было подавить большевизм и создать там условия для извлечения военных выгод и вывоза хлеба и сырья». После поражения Германии дело Людендорфа продолжат У. Черчилль и Клемансо, оказав активную поддержку польской агрессии 1920—1921 гг., целью которой была Украина.

В ноябре 1938 — марте 1939 гг. тема похода Гитлера на Украину была наиболее дискутируемой в дипломатических кругах. Так, американские наблюдатели отмечали «устойчивое мнение» влиятельных французских кругов о возможности сосуществования Франции и Германии «путем отказа от Центральной и Восточной Европы в пользу Германии». Сценарий захвата Украины должен был быть точно таким же, как Австрии и Чехословакии.

Сомнений в том на чьей стороне будет «европейская общественность», не было. Как отмечает А. Шубин, «борьба за самоопределение» украинцев против СССР, находившегося в полной международной изоляции, была бы поддержана всей Европой». О степени этой изоляции свидетельствуют воспоминания В. Шуленбурга, который, пересекая в ноябре 1938 г. советско-польскую границу, обнаружил, что едет в поезде один. Мало того, эта изоляция демонстративно подчеркивалась. «Пока Чемберлен трижды летал в 1938 г. в Германию, ни один из британских министров не пожелал принять участие в московских переговорах, и это несмотря на то, что русские настойчиво приглашали прибыть в Москву министра иностранных дел Великобритании Галифакса, — отмечал английский корреспондент. — Британское правительство проявляет демонстративное пренебрежение к советскому послу. За 3,5 месяца посол только 1 раз имел возможность беседовать с министром Галифаксом, а СССР не был поставлен в известность о переговорах Чемберлена в Риме и Париже».

Но за Украиной стояли не Англия и Франция, а СССР, таким образом вопрос об Украине становился вопросом о европейской войне, войне между СССР и Германией. Во Франции по этому поводу не только царила эйфория, но французы активно подталкивали Германию по этому пути, публично поддерживая планы создания «Великой Украины».

Так, в декабре 1938 г., когда появилась совместная франко-германская декларация, посол в Берлине Р. Кулондр сообщал: «Цель (немцев), кажется, уже определена — создать Великую Украину, которая стала бы житницей Германии... сломить Румынию...привлечь на свою сторону Польшу... В военных кругах уже поговаривают о походе до Кавказа и Баку». Выступления французского журналиста Ф. де Брино— на в Риме в поддержку германского завоевания Украины, по мнению М. Литвинова, отражали точку зрения многих французских политиков, считавших это завоевание «чудесным лекарством», которое спасет страну от германской угрозы.

Одновременно представители Англии и Франции извещали о возможности подобного конфликта советских послов. Так, 8 декабря в Париже Мандель предупреждал советского посла Сурица, что следующей целью Гитлера будет Украина, но еще раньше судьбу Чехословакии разделят Польша и Румыния. Аналогичное предупреждение 30 ноября делал советник Чемберлена Г. Вильсон советскому послу Майскому: «Следующий большой удар Гитлера будет против Украины. Техника будет примерно та же, что в случае с Чехословакией. Сначала рост национализма, вспышка восстания украинского населения, а затем освобождение Украины Гитлером под флагом самоопределения».

Реакция И. Сталина на подобные «предупреждения» была отражена в его выступлении 10 марта на XVIII съезде Коммунистической партии Советского Союза (со слов Шуленбурга); «Некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии, как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты... Ввиду этого наша страна, неуклонно проводя политику сохранения мира, развернула вместе с тем серьезнейшую работу по усилению боевой готовности нашей армии и флота...»

*  *  *

Несомненно, речь Сталина оказала свое воздействие на решение Гитлера. Хотя сомнения в «добропорядочности» последнего и его следовании «плану Гофмана» появились у англичан раньше — в начале 1939 г. Тогда в январе на дипломатическом приеме Гитлер открыто продемонстрировал свои намерения в улучшении отношений с СССР. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже месяц назад. Так, 19 декабря 1938 г. без всяких проволочек был продлен на 1939 г. советско-германский торговый договор. 22 декабря Берлин предложил СССР возобновить переговоры о 200 миллионном кредите, намекнув на необходимость общей нормализации отношений. Советская сторона 11 января согласилась начать экономические переговоры... «Затем Германия санкционировала передачу Закарпатья Венгрии, что вызвало недовольство Польши, но успокоило СССР, опасавшегося, что эта территория станет зародышем «Великой Украины».

Эти тенденции напугали официальный Лондон и Париж, которые совместно торпедировали германо-советское сближение. Э. Галифакс писал в конце января: «Сначала казалось — и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру, — что он замышлял экспансию на востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией. С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер... рассматривает вопрос о нападении на западные страны в качестве предварительного шага к последующей акции на востоке». Перелом произошел в середине марта, тогда французское общественное мнение все больше уверовало, что экспансия Гитлера на восток была просто подготовкой перед наступлением на запад. 15 марта Суриц сообщал из Парижа: «В этом отношении речь Сталина произвела очень сильное впечатление».

Вероятность переориентации Гитлера с востока на запад давно уже вызывала беспокойство в Англии и Франции. И было отчего — Гитлер вышел из Версаля. Что он значил для Гитлера, можно сказать словами Ленина, отстаивавшего в свое время Брестский мир: «Бывал заключаем мир и более тяжелый, заключаем немцами в эпоху, когда они не имели армии... Они заключили тягчайший мир с Наполеоном. И этот мир... вошел в историю, как поворотный пункт к тому времени, когда у немецкого народа начался поворот, когда он отступал до Тильзита, до России, а на самом деле выигрывал время, выжидал, пока международная ситуация не изменилась, пока не оздоровилось сознание измученного войнами и поражениями немецкого народа и пока он снова не воскрес к новой жизни». Гитлер не знал слов Ленина, отмечает С. Кремлев, но однажды на вопрос англичан о прочности своих договорных обязательств резко и резонно заметил: «Если бы Блюхер оглядывался на договоры с Наполеоном, то Веллингтон так и остался бы без помощи». В 1935 г. Гитлер говорил: «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдерживать версальские державы при помощи призрака большевизма, заставляя их верить, что Германия — последний оплот против красного потопа. Для нас это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и перевооружиться     »

Удар Гитлера по Украине, отмечал М. Карлей, «был приятный, внушающий иллюзии, но самообман, ибо, насытившись на востоке, Гитлер мог повернуть и с удвоенной силой обрушиться на запад, как это предвидел, например, Черчилль». До У Черчилля это предвидел Э. Генри в 1936 г., и, очевидно, его предупреждение не осталось незамеченным. Так, например, А. Эйнштейн писал о книге «Гитлер над СССР»: «Если эта книга встретит такое понимание, какого она заслуживает, то ее влияние на развитие отношений в Европе не может не стать решающим...» Э. Генри утверждал: ««Теперь, во всяком случае, становится совершенно ясным чудовищное политическое и военное мошенничество, которое совершает Гитлер, выдвигая формулу особой «восточной стратегии». Нет сепаратных «восточной» и «западной» стратегий германского фашизма. Есть только первая и вторая стадии проведения наступления в целом, в которой первая стадия делает вторую несомненно возможной и безусловно осуществимой». «Та же самая армия, когда она окончательно завладеет добычей, согласно плану Гофмана, должна проследовать назад. Победоносные фашистские орды повернут на запад!... Что станется тогда с «западноевропейской демократией»? Что станется с Британией?»

Вступление Гитлера в Прагу в этой связи, по мнению Па- пена, носило символическое значение, оно фактически хоронило «атмосферу растущего всеобщего доверия» на которую надеялись в Лондоне: «Последствия этого были ясны всякому, кто обладал хотя бы малейшей политической проницательностью». Впрочем, говорить об «атмосфере растущего всеобщего доверия» было бы слишком оптимистично. Для оправдания этого доверия Великих Демократий Германия должна была вступить в войну не на жизнь, а на смерть с Советской Россией. Украина становилась только поводом. Гитлер в достаточной мере осознавал, куда толкают Германию «всеобщее доверие» и жизненные интересы Британской империи.

Говоря о последних известный полковник Поллок писал: «До тех пор пока европейские державы разделены на группы и мы в состоянии будем противопоставлять их одну другой, — Британская империя может не опасаться своих врагов, кроме палаты общин. Совсем не из любви к прекрасным глазам Франции решаемся мы поддержать ее против Германии, как не из рыцарских побуждений становились мы на защиту угнетенных наций сто лет назад. В международной политике нет места чувствам. Мы сражались с Наполеоном не на жизнь, а на смерть по тем же причинам, по каким в недалеком будущем будем сражаться с Германией или позднее с другой державою. Короче говоря, наша внешняя политика в высокой степени эгоистична и не потому, что мы желали этого, а потому, что у нас нет выбора. .. Наше назначение и состоит в том, чтобы быть или вершителем европейских дел, или ничем!» Интересно, что написано это было еще накануне Первой мировой войны.

Германия — лишь временный «союзник» для уничтожения большевизма, но Англия «не имеет постоянных союзников, а имеет лишь постоянные интересы». Какие? О них говорил, например, Д. Купер, и его слова отражали общую точку зрения британского истеблишмента, которой последний придерживался на протяжении веков: «Главный интерес нашей страны заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе», «нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда-либо доминировала в Европе», противодействие ей «совершенно очевидно соответствует британским интересам». Сам

Н.  Чемберлен утверждал: «Наш общий курс в отношении Германии направлен не на защиту отдельных стран, которые могут оказаться под угрозой с ее стороны, а на предотвращение германского господства на континенте, в результате чего Германия усилится настолько, что сможет угрожать нашей безопасности». Как писал Дж. Фуллер: «Величие Британии было создано и сохранялось поддержанием равновесия сил, ее будущая безопасность зависела от восстановления равновесия».

Гитлер не строил иллюзий на этот счет. Еще в «Майн кампф» он писал: «Желание Англии было и остается — не допустить, чтобы какая бы то ни было европейская континентальная держава выросла в мировой фактор, для чего Англии необходимо, чтобы силы отдельных европейских государств уравновешивали друг друга. В этом Англия видит предпосылку своей собственной мировой гегемонии». В мае 1939 г. Гитлер заявлял: «Англия — это двигатель антигерманских сил. Она видит в нашем развитии зарождение новой гегемонии, которая ее ослабит. Мы должны подготовиться к борьбе с ней. И это будет борьба не на жизнь, а на смерть. Наша конечная цель — поставить Англию на колени».

Идеалом для Англии было столкновение Германии и СССР, их взаимное ослабление, а еще лучше уничтожение. Пространство от границ Франции до Урала и дальше в этом случае превращалось в новую Америку (времен ее покорения), свободную для экспансии «великих демократий». Лондон сознательно стремился к Второй мировой войне и делал все возможное для ее возникновения. Политика «нейтралитета», невмешательства, «растущего всеобщего доверия» в тех конкретных условиях становилась не чем иным, как новой формой традиционной английской «дешевой империалистической политики», неизбежно толкающей мир к войне.

Отмечая этот факт, И. Сталин на XVIII съезде партии заявлял: «Главная причина (начала Второй мировой войны) состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательств, на позицию «нейтралитета»... Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: «пусть каждая страна защищается от агрессоров как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами». На делe, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, — следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание — не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии, впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах и впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!....»

Но почему же Гитлер внес изменения в «план Гофмана»? Ведь завоевание Украины усилило бы его. Однако он очевидно не был уверен в слабости СССР, как уверяли в том западные «демократии». Война против СССР для него была гораздо большим риском, чем война против Польши, Англии и Франции вместе взятых. Поэтому прежде, чем повернуть на восток, он решил обеспечить себе более надежные тылы на западе. Именно это мнение высказывал Литвинов в беседе с французским послом в Москве Кулондром: «Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями... либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам... В первом случае... вероятнее всего, Германия пожелает уничтожить Британскую империю и стать ее наследницей. Менее вероятно нападение на нас, более для Гитлера рискованное».

*  *  *

А что же Россия? Советский Союз был единственной страной, официально выступившей против Мюнхенского сговора. Позицию СССР отражали слова Литвинова, который в дни чехословацкого кризиса убеждал Э. Галифакса: «Англия делает большую ошибку, принимая гитлеровскую мотивировку за чистую монету. Она делает вид, как будто дело действительно лишь в правах судетских немцев, и стоит эти права расширить, как опасность будет немедленно устранена. На самом же деле Гитлеру так же мало дела до судетских, как и до тирольских немцев. Речь идет о завоевании земель, а также стратегических и экономических позиций в Европе».

Колебания Франции в выполнении своих обязательств по франко-чехословацкому договору не изменили позиции Советского Союза, он был готов выступить даже в одиночку. 26 апреля 1938 г. М. Калинин заявлял относительно франко-советско-чехословацкого пакта 1935 г.: «Пакт не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции». Это заявление было сделано несмотря на то, что 1 марта 1938 г. был продлен советско-германский хозяйственный договор 1936 г., по-прежнему предоставлявший СССР торговый режим наибольшего благоприятствования, в котором ему отказывали западные «демократии», в том числе и та же Франция.

СССР не собирался защищать преступления Версаля, однако в данной ситуации, по мнению советского руководства, у него не было другого выхода. По этому поводу Литвинов говорил Шуленбургу, что не СССР «создавал чехословацкое государство, но должен противостоять любому подъему гитлеровской Германии, вдохновляемой духом агрессии. Несомненно, СССР занял бы в этом кризисе другую позицию, если бы все еще существовала прежняя веймарская демократия. Ведь Советский Союз всегда выступал за принцип права народов распоряжаться своей судьбой».

Советской армии нужен лишь проход через территорию Польши и Румынии. Проход для предотвращения агрессии был предусмотрен статьей 16 пункт 3 устава Лиги Наций. Однако Польша и Румыния категорически отказались пропустить через свои территории советские войска. Так, 22   мая 1938 г. польский посол Лукасевич заявлял министру иностранных дел Франции Боннэ, что Польша не пошевелится, если Германия нападет на Чехословакию. Боннэ поинтересовался: «А если Франция выполнит свои обязательства и вместе с Лондоном поддержит Чехословакию?» Лукасевич: «По франко-польскому пакту наша страна имеет перед Францией обязательства только в том случае, если последняя подвергнется нападению. А в рассматриваемой ситуации агрессором будет Франция...» Что касается участия СССР Лукасевич изрек: «Русские — наши злейшие враги. Если потребуется, мы силой будем противостоять любому проникновению русских на нашу территорию и даже любому пролету русских самолетов. Чехи? Они недостойны того интереса, который вы к ним проявляете...» Польский журналист Свенцицкий заявлял своему советскому коллеге Н. Пальгунову: «Мы никогда не пустим ваши войска на свою территорию. Никогда, зачем бы и с чем бы они к нам ни шли!».

Тем не менее 21 сентября Литвинов подтвердил, что СССР готов оказать военную помощь Чехословакии. СССР сосредоточил на своих западных границах 60 пехотных, 16     кавалерийских дивизий, 3 танковых корпуса, 22 танковые и 17 воздушных бригад. Из запаса было призвано 328,7 тыс. человек. Несмотря на отсутствие разрешения на пролет советской авиации над чужой территорией, 28 сентября нарком обороны СССР доложил о готовности к переброске в Чехословакию 548 военных самолетов. Всего на западе страны было сосредоточено 2690 самолетов.

Польша, в свою очередь, сосредоточивала свои войска на чехословацкой границе. И 23 сентября последовало официальное заявление советского правительства, в котором оно предупредило, что в случае занятия польскими войсками территории Чехословакии правительство СССР без предупреждения денонсирует договор о ненападении с Польшей 1932 г. Ответ последовал в тот же день — правительство Польской республики «ни перед кем не обязано давать объяснения». 30 сентября польские войска оккупируют Тешинскую область Чехословакии.

Однако Советская армия не тронулась с места. Это дало повод многочисленным «западным историкам» обвинить СССР в обмане. Так, С. Случ указывает на «кардинальное» изменение политики СССР, который в 1935 г. обещал прийти на помощь вне зависимости от Польши и Румынии, а теперь предлагал действовать с учетом «неизбежно ограниченных возможностей». Стоит отметить, что на серьезность этих «ограничений» однозначно указывала Польша, которая 8— 11 сентября организовала на польско-советской границе крупнейшие в истории страны военные маневры. Они завершились грандиозным 7-часовым парадом в Луцке, который принимал лично Рыдз-Смиглы.

Но возможности Советского Союза ограничивали отнюдь не польские демонстрации. Чтобы прийти на помощь Чехословакии, СССР требовалось официальное обращение ее правительства с соответствующей просьбой. Бенеш предпочел капитулировать. Свет на причину решения чехословацкого правительства проливают выводы, к которым оно пришло на своем заседании 30 сентября: «Если Чехословакия сегодня будет сопротивляться и из-за этого произойдет война, то она сразу превратиться в войну СССР со всей Европой». Действительно, вторжение СССР в Польшу и Румынию «без приглашения» в данном случае неизбежно было бы расценено всеми европейскими странами как агрессия против Европы.

СССР не пошел на это и даже, ради сохранения отношений, не пошел на денонсацию договора о ненападении с Польшей. Тем самым он вызвал массированные обвинения в двуличности со стороны Запада. А ведь так все замечательно складывалось. В беседе с Майским еще 24 марта1938   г. Черчилль ругал Троцкого и хвалил Сталина, и тут же призывал Майского: «Докажите перед лицом всего мира, что все россказни о вашей слабости лишены всяких оснований... Такой эффект могло бы иметь ваше торжественное и совершенно твердое заявление об оказании серьезной помощи Чехословакии в случае агрессии против нее». Аналогичные фразы повторяли и Боннэ, и многие другие. Еще чуть-чуть и...

Три десятилетия спустя американский профессор А. Улам в этой связи заметил: «Советская дипломатия между октябрем (1938 г.) и мартом (1939 г.) обнаружила великолепное хладнокровие и силу нервов». Тем не менее «кардинальное» изменение в политике СССР после Мюнхена действительно произошло. У Сталина исчезли последние иллюзии относительно мирных целей и союзнической добросовестности Англии и Франции. Американский посол в СССР Дэвис сообщал в Вашингтон свое мнение, что советская политика «коллективной безопасности» с англичанами и французами почти провалилась и что Москва может попытаться создать « в недалеком будущем союз с Германией». Он также был убежден в «способности [Советского Союза] защитить себя от нападения с востока и запада». 1 апреля 1938 г. он телеграфировал госсекретарю Халлу, что Москва считает себя окруженной врагами и что ей приходится иметь дело с «враждебностью со стороны всех капиталистических государств». Общее мнение советского правительства выражал в своем послании из Лондона посол Майский: «Лига Наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака».

На этот раз Сталина был вынужден поддержать даже У Черчилль: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставит эти две страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее... Речь идет об угрозе не только Чехословакии, но и свободе и демократии всех стран... Военный потенциал Германии будет возрастать в течение короткого времени гораздо быстрее, чем Франция и Англия смогут завершить мероприятия, необходимые для их обороны».

*  *  *

Пока же официальный Лондон и Париж были заняты ... вооружением Гитлера. Директива последнего по операции «Грюн» гласила: «В период операции в интересах скорейшего повышения общего военно-экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий... По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций». Однако восстанавливать предприятия не пришлось. Англия и Франция сдали Гитлеру не только все чешские заводы, но и фермы, дома, коммуникации и т.д. нетронутыми, выселяемые чехи не могли забрать даже свой скот и собранный урожай. Советский полпред в Париже по этому поводу сообщал: «Французский обыватель с бухгалтерской точностью, свойственной каждому рядовому французу, подсчитывает количество людей, территории, золота, естественных богатств, которые сейчас захватила Германия, и приходит в ужас. Нужно отметить совершенно исключительную по своему размаху и единодушию волну возмущения и ожесточения против немцев».

Захваченные в Чехословакии ресурсы и мощности позволили Гитлеру в дальнейшем вооружить и обеспечить 1,5-млн. армию. Наиболее весомым чешским подарком Германии, который сделали Англия и Франция, были заводы «Шкода». По словам У. Черчилля, «чешские заводы «Шкода» представляли собой... военно-индустриальный комплекс, который произвел между сентябрем 1938 и сентябрем 1939 года почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии!». Главный обвинитель от Великобритании X. Шоукросс на Нюрнбергском процессе заявлял: «Совершенно очевидно, что захват этих двух государств (Австрии и Чехословакии), их ресурсов, человеческих ресурсов и военного производства неизмеримо усилили позицию Германии...» Геббельс отмечал этот факт еще в марте 1941 г.: «Фюрер очень хвалит прилежание и изобретательный талант чехов. Завод Шкода сослужил в этой войне величайшую службу... Крупп, Рейн- металл и Шкода — наши три большие оружейные кузницы». Чешские танки участвовали в захвате самой Франции и Польши, а 22 июня 1941 г. границу СССР перешли 970 танков чешского производства, составлявших значительную часть всей танковой мощи вермахта.

Но это была лишь часть чешского наследства, доставшегося Германии от Мюнхена. Как отмечает И. Фест: «Англия и Франция почти полностью лишились авторитета, на их слова отныне, казалось, больше никто не обращал внимания, и скоро другие державы, в особенности восточноевропейские, каждая на свой страх и риск, начали пытаться поладить с Гитлером».

Так, та же Чехия фактически стала союзником фашистской Германии. Чешские заводы исправно работали на вермахт: «Строили бронетранспортеры и самоходки, тачали сапоги, патроны миллионами штук и снаряды сотнями тысяч производили»[23]. Аналогичная участь ожидала прибалтийские страны, выполнение «плана Гофмана» шло своим чередом. 7 марта в Москве получили сообщение о германо-эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда.

23 марта 1939 г. под угрозой вторжения Германия в очередной раз восстановила «историческую справедливость», заставив Литву вернуть ей порт Мемель (Клайпеда), отторгнутый Литвой у Германии под шум Рурского кризиса в январе 1923 г. В Мемеле уже в конце 1938 г. на выборах местные нацисты получили голоса 90% избирателей. «Свершилось еще одно бескровное завоевание». Министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис попытался повлиять на Германию, воспользовавшись коронацией нового папы Пия XII. Но, как пишет С. Кремлев: «Папа жалобы верного сына католической церкви воспринял холодно и поинтересовался одним — не ощущает ли его литовская паства угрозы с советского востока». Правительства Англии и Франции не воспрепятствовали этому новому акту германской агрессии, хотя под Клайпедской конвенцией стояли их под- писи[24]. 15 мая Великобритания признала возврат Мемеля к Германии.

В те же дни Германия навязала Румынии хозяйственный договор, который обеспечивал рейх нефтью. Германия становилась хозяином ресурсов и промышленности Восточной Европы. В апреле воодушевленная примером Гитлера и подбодренная попустительством английского правительства Италия захватила Албанию.