Б. Серебренников
Кандидат филологических наук
Московский государственный университет
ОБ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ПРИЕМАХ Н. Я. МАРРА
В лингвистической теории академика Н.Я. Марра можно различить три составных части: 1) декларативное признание основополагающего значения принципов марксизма для научного советского языкознания, 2) дальнейшее развитие и конкретизация этих принципов самим Н.Я. Марром и 3) приемы исследования, органически вытекающие из определенных отправных теоретических утверждений.
Что касается первой составной части его учения, то она, естественно, не может быть объектом критики. Особый интерес представляет та часть работ Н.Я. Марра, где на огромном материале десятков разносистемных языков он стремится обосновать свои теоретические построения. Эти работы интересны тем, что они позволяют судить, насколько верно и глубоко поняты Н.Я. Марром основные черты марксистского диалектического метода, насколько правильны его приемы научного исследования.
Сам Н.Я. Марр в статье «Маркс и проблемы языка» характеризовал свой метод следующим образом: «Маркс и Энгельс и тогда дали, создали единственный исторический метод, вне которого нет возможности произвести состоятельное историческое исследование. Они вскрыли в истории языка такие смены, такие ступени развития языка и общества, какие тогда казались невероятными, да сами Маркс и Энгельс не досказывали до конца или делали оговорки, а новое учение полностью с избытком оправдывает эти смены, раскопав в самом языке пласты различных смен, именуемых нами стадиями, и продолжает еще более углубленно оправдывать все положения Маркса уточнением этих стадий, создав соответственную новую технику анализа речи, палеонтологию, вскрывающую по стадиям эпохи ступени развития языка и языков, независимо от национальности и рас, независимо от того, язык восточный или западный, азиатский или европейский и т.д. и т.п.»[84].
Поставив перед собой такую большую задачу, Н.Я. Марр, как всякий серьезный ученый, естественно, нуждался в фактах, которые должны были создать незыблемую основу для его теоретических построений.
Но установление фактов, в свою очередь, требовало метода научного исследования, конкретных приемов исследования, вытекающих из природы самого метода.
Поскольку марксизм немыслим без диалектического метода, то мы с полным правом должны ожидать, что Н.Я. Марр тщательным образом будет исследовать многочисленные связи того или иного языкового явления с другими языковыми явлениями, используя все возможные прямые и косвенные данные истории, лингвистики, этнографии и археологии, мы вправе ожидать, что он будет изучать каждое языковое явление в его движении и развитии, прослеживая детальнейшим образом те, нередко едва уловимые, количественные изменения, ведущие к революционным сменам языковой системы, а также определять те противоречия, которые сопутствовали его развитию.
Однако непосредственное знакомство с языковедческими работами Н.Я. Марра заставляет нас во многих случаях разочароваться.
Широкий размах научно-исследовательской мысли Марра в подавляющем большинстве случаев оказывается скованным железным обручем весьма немногочисленных основополагающих теоретических положений, в угоду которым, как в Прокрустово ложе, втискивается огромный языковой материал.
Попробуем несколько более детально ознакомиться с этими отправными теоретическими положениями. Первое положение – все богатство языковой человеческой речи восходит к первоначальным четырем элементам.
Что же представляют эти четыре элемента?
Сам Н.Я. Марр говорит по этому поводу следующее в работе «Общий курс учения об языке»:
«Четыре элемента, возникшие вместе с другими искусствами в эволюции трудового процесса, представлявшего собой магию, не имели первоначально и долго не могли иметь никакого словарного значения, ибо звуковых слов еще не было, как не было звуковой речи. Значение трудового процесса, магии, в отношении названных элементов сводится к факту выработки названных элементов, разумеется, не в наличном произношении отобранных нами разновидностей SAL, BER, YON, ROШ, расчленяемом как эти четыре разновидности, а в некоем, имеющем быть установленным для каждой из них, цельном, комплексном произношении, подлинно архетипном...»[85].
Эта цитата говорит о том, что истинная фонетическая природа четырех элементов для самого Н.Я. Марра была абсолютно неизвестна, поскольку реальное произношение их нуждалось в выяснении.
Не зная ничего о природе этих элементов, Н.Я. Марр, между тем, утверждает, что четыре элемента первоначально были присущи любой человеческой группировке и были изначально совместны.
Таким образом, теория о четырех элементах с самого начала строится буквально в воздухе.
Что же способствовало обязательному наличию этих первоначальных четырех элементов в любой человеческой группировке?
Вопрос этот разрешается Н.Я. Марром сравнительно просто. Звуковой человеческой речи первоначально предшествует кинетическая речь или речь жестов, а звуковая речь возникла значительно позже. Вслед за Энгельсом Н.Я. Марр утверждал, что звуковая речь возникла в труде. Однако Н.Я. Марр в трудовую теорию Энгельса вносит корректив, состоящий в том, что труд первоначально не был просто трудом, а всегда сопровождался магическим действием, или, как выражается Н.Я. Марр, он был труд-магическим действием.
Как видно из объяснения самого Н.Я. Марра, эти искомые четыре элемента представляли выкрики. «Технически эти вначале элементы трудового процесса, магического действа, – утверждает он, – мы представляем выкриками, развивавшими своей повторяемостью голосовые связки и вообще органы произношения»[86].
Но откуда же взялось это магическое число четыре? Из дальнейших объяснений Н.Я. Марра мы узнаем, что число четыре определялось характером магического действия: «Количество же элементов, т.е. четырехэлементность магической предпосылки звуковой речи, таким образом, можно разъяснять прежде всего в технике магического действа, и в этом смысле требуется внимание к роли числа в неразлучных соучастниках-элементах одного и того же магического действа, пляске и пении с музыкой, в общем – прообразе эпоса»[87].
Таким образом, четыре элемента – это четыре первоначальных выкрика, сопровождавшие элементы труд-магического действия, которые обязательно существовали вместе и были присущи любой человеческой группировке.
Как же шло в дальнейшем развитие звуковой речи?
Четыре элемента, первоначально служившие орудием обращения к магической силе, обратились в слова с конкретным значением. Значение одних и тех же элементов разнообразилось в зависимости от различия территориальных условий и типа хозяйства. Языки скрещивались, и из одноэлементных слов возникали двухэлементные слова. Огромное значение Н.Я. Марр придавал языковому скрещению. Отсюда вытекает второе теоретическое утверждение Н.Я. Марра – все языки скрещены.
Элементы могли увеличиваться также путем образования от одного элемента целого ряда разновидностей, или дериватов. Здесь удивительно то, что Н.Я. Марр приводит целую таблицу этих разновидностей, хотя первоначальное произношение элементов для Н.Я. Марра оставалось невыясненным.
Нужно заметить, что положение о первоначальных четырех элементах речи служило для Н.Я. Марра только отправным пунктом его гипотезы. Весь элементный анализ фактически строится на этой таблице разновидностей.
Положения о первоначальных четырех элементах, присущих всем языкам мира, и о скрещенности всех языков давали возможность Н.Я. Марру сравнивать между собой слова самых различных языков, независимо от их системы и географического положения.
Но то, что порочно в самом начале, не может не привести к еще большей порочности в дальнейшем.
Отсутствие почвы у теории четырех элементов ставило под сомнение правильность самих разновидностей элементов, что чрезвычайно обесценивало добытые в результате оперирования ими результаты. Как можно говорить о том, что элемент А дает разновидности зал, шор, шур, тал и т.д., если неизвестно, что вообще представляет элемент А?
Но главная опасность состояла не в этом. Н.Я. Марр исходил только из сравнения того, что созвучно в данный момент в различных языках, совершенно попирая реальную историю каждого конкретного языка в отдельности. Академик Н.Я. Марр, очевидно, забыл, что каждое слово современных языков по своей внешней форме представляет верхний ярус, покоящийся на других исторически пережитых ярусах, часто по своему внешнему облику резко отличающихся от позднего состояния. То, что сходно сейчас, могло быть несходным в древности.
К чему ведет такое пренебрежение историей слова, можно убедиться на следующих примерах. В статье «Язык» Н.Я. Марр находит общий элемент «бор» в русском слове бор и латинском арбор – дерево. Но Н.Я. Марр, бездоказательно рассматривая установленную историю слов, как сплошной вымысел индоевропеистов, очевидно, не учел, что латинское арбор некогда звучало как арбос, о чем явно свидетельствует характер основы на «с», которое под влиянием ротацизма интервокального «с» в косвенных падежах получило в именительном падеже окончание «р». Стало быть, здесь уже элемент «бос», а не «бор». Установленные точные звуковые соответствия позволяют связать «арбор» с основой древнеиндийского глагола «ардхами» со значением расти, преуспевать, на основании соответствия дх – б (ср. латинское вербум – слово, литовское вардас – имя или немецкое ворт – слово). Таким образом, сопоставляемый элемент бор получает более древнюю форму дхос.
Желая доказать, что название желудя могло переноситься по родству функции как предмет потребления на название хлеба, Н.Я. Марр сопоставляет греческое слово «баланос» – желудь и латинское «панис» – хлеб, возводя их к первоначальному «палан». Но Н.Я. Марр пренебрегает тем, что греческое «баланос» имеет точное фонетическое соответствие с соответствующим по значению латинским словом «гланс» (основа «гланд») и русским желудь (др. гелондь). Следовательно, греческое «б» исторически развилось из задненёбного лабиализованного «г», а латинское панис некогда имело форму пастнис (ср. его уменьшительную форму – пастиллум – хлебец, лепешка). Таким образом, при историческом анализе этих слов они оказываются абсолютно несовместимыми.
В статье «Готтентоты-средиземноморцы» Н.Я. Марр доказывает общность элементного состава таких слов, как чувашское «пусь» – голова, баскское «буру» – голова и латинское «и-псе» – сам. Но знал ли Н.Я. Марр, что элемент «се» в латинском «ипсе» представляет древнюю местоименную основу «со», а «п» представляет другую местоименную основу. Следовательно, то, что в чувашском языке представляется одноэлементным, в латинском языке отнюдь не одноэлементно. Кроме того, чувашское «п» в слове «пусь», очевидно, развилось из древнего «б» (ср. татарское «баш» – голова), подвергшись оглушению в начале слова в результате влияния финских языков.
В той же статье Н.Я. Марр на стр. 116 чувашское слово «йывысь» – дерево считает двойником латинского «арбор» – дерево, тогда как чувашское «в» в положении между гласными исторически развивалось из задненёбного «г» (ср. татарское «агач» – дерево), а латинское «б» из дх.
В статье «Готтентоты-средиземноморцы» Н.Я. Марр устанавливает общий элемент «тан» в грузинском глаголе «и-тан-с» – переносит и латинским «тангере» – касаться[88]. Но Н.Я. Марр упускает из виду, что то, что кажется одноэлементным в грузинском, отнюдь не одноэлементно в латинском, так как «н» в «тангере» представляет инфикс (вставку), то есть формант (значимый элемент), в древности слово с самостоятельным значением (ср. перфект «тетиги» – я коснулся, супин тактум из тагтум).
В статье «Язык»[89] Н.Я. Марр устанавливает родство между немецким словом химмель – небо и русским «земля», разлагая их на два элемента хи-мель и зе-мель. Из исторической грамматики русского языка известно, что никакого элемента «мель» в слове «земля» не могло быть, так как «л» возникло позднее и не принадлежало вначале к корню.
Подобных примеров недопустимого пренебрежения историей отдельных конкретных языков можно найти в лингвистических работах Н.Я. Марра немалое количество.
Они наглядно свидетельствуют о том, что Н.Я. Марр фактически подменял изучение действительной истории слов насильственным притягиванием их к гипотетически устанавливаемым разновидностям элементов, исходные формы которых были для самого Н.Я. Марра вещью в себе. Эквилибристика элементами вне времени и пространства фактически вела Н.Я. Марра к вопиющему антиисторизму, к отрицанию диалектики, души марксизма. В элементном анализе Н.Я. Марра по существу нет никакой истории. Следовательно, такой подход к изучению языковых явлений должен быть отброшен советским языкознанием, как явно вредный и ничего общего с марксизмом не имеющий.
Но тут защитники анализа по четырем элементам сразу же возразят, что ему противопоставляется якобы похороненный ими сравнительный метод. Может быть, это звучит парадоксально, но сравнительный метод гораздо более пригоден для доказательства марксистской идеи развития, чем пресловутый марровский анализ по четырем элементам. Если мы сравниваем латинское слово ангулюс – угол, польское – венгел – угол, и русское – угол, то в данном случае мы получаем далеко не совершенную, но все же действительную картину реального изменения этого слова, различные ступени которого документально засвидетельствованы в различных языках.
Ряд ангулюс – венгел – угол есть отражение момента реального изменения и развития, подобно тому, как снимок мчащегося экспресса есть фиксирование момента его действительного движения. В то же время марровский ряд сопоставлений, как, например, о-гонь, конь, кон-ура, армянское – кин – женщина, русское о-кун-ать (см. «К семантической палеонтологии в языках неяфетических систем»[90]), рассчитанных на доказательство последовательного развития значения одного элемента кон, представляет вымученную абстрактную схему перевоплощения элемента, придуманную самим Н.Я. Марром.
Эта схема не отражает реальной жизни. Следовательно, она не имеет ничего общего с марксизмом, ибо марксизм опирается на жизнь, вечно меняющуюся и развивающуюся.
Некоторые утверждают, что рациональное зерно теории о четырех элементах состоит в том, что первоначально число звукосочетаний было несравненно меньшим, чем в современных языках.
Весьма вероятно, что их было гораздо меньше, но это не дает повода утверждать, что они были во всех языках изначально одинаковы. Помимо того, их первоначальный облик и значение на протяжении десятков тысячелетий могли измениться такое бесчисленное число раз, что всякие поиски их были бы равносильны поискам нескольких капель в море.
Другие пытаются представить дело таким образом, что анализ по четырем элементам представляет сущий пустяк, нечто вроде совершенно безобидной гипотезы, которую следует лишь немного уточнить и подправить. При этом приводится длинный перечень заслуг Н.Я. Марра, как, например, установление социальной значимости формы, признание стадиального развития языка, зависимость изменения в языке от изменения материального базиса и т.д.
Однако вопрос здесь не в этом. Никто этих заслуг у Марра не отнимает и не оспаривает. Весь вопрос состоит в том, как эти положения доказываются Н.Я. Марром на материалах конкретных языков, насколько правильно они доказываются и помогают ли эти доказательства практикам при выполнении тех задач, которые перед ними поставили партия и советское правительство.
Если главным орудием для доказательства праязыковой гипотезы в руках индоевропеистов является сравнительный метод, то таким орудием для доказательства марксистских положений у Марра является анализ по четырем элементам. Уберите сравнительный метод, и вся громоздкая система индоевропеистики окажется повисшей в воздухе. Уберите у Марра четырехэлементный анализ, и вы получите декларативные заявления без доказательств.
Поэтому вопрос о четырех элементах приобретает особое политическое значение. Если он абсолютно правилен, то это означает, что то или иное положение, выдвигаемое Н.Я. Марром, оправдывается, если он неправилен, то все остается провозглашенным, но недоказанным.
Более того, неправильный метод доказательства льет воду на мельницу врагов марксизма, которые считают марксистские положения вообще недоказуемыми. Так что это далеко не пустяк, как думают некоторые товарищи.
Четыре элемента – это тот же праязык. Об этом весьма недвусмысленно заявлял и сам Н.Я. Марр в статье «Яфетидология в Ленинградском государственном университете»:
«Вообще, если говорить о праязыке, первичном состоянии звуковой речи, то это была речь узкого охвата определенной профессии, магическая речь...»[91].
Если звуковая речь, бывшая первоначально достоянием магов, развивалась из первоначально одинаковых четырех элементов, то аналогия между праязыком и четырьмя элементами здесь полная.
Что касается второго утверждения Н.Я. Марра о скрещенности всех языков мира, то всеобщая скрещенность языков Н.Я. Марром явно преувеличена. Языки действительно скрещивались, но скрещивались благодаря контакту на определенных географических территориях. Там, где не было непосредственного контакта, возможность скрещения была фактически исключена.
Товарищ Сталин в своей замечательной работе «О диалектическом и историческом материализме» говорит: «...наука об истории общества, несмотря на всю сложность явлений общественной жизни, может стать такой же точной наукой, как, скажем, биология, способной использовать законы развития общества для практического применения»[92].
Совершенно очевидно, что советская языковая наука, если она, согласно академику Марру, будет априорно утверждать о всеобщей скрещенности языков и сопоставлять мордовское «лишь-ме» – лошадь с китайским «ма» – лошадь, она окажется в положении гадальщицы на картах и никогда не может стать точной наукой.
Только использование всей совокупности данных конкретной истории, археологии, лингвистики и антропологии может решить вопрос о наличии действительного скрещения между языками.
Было бы ошибочно думать, что на этих теоретических утверждениях основаны все исследования Н.Я. Марра.
Третьим утверждением является восстанавливаемая им последовательность стадий развития человеческого мышления.
В докладе «Языковая политика яфетической теории и удмуртский язык»[93] Н.Я. Марр выделяет три стадии развития человеческого мышления: 1) тотемическая, 2) космическая и 3) технологическая.
Первая ступень, или тотемизм, приурочивается Марром к периоду первобытного коммунизма (см. «Сдвиги в технике языка и мышления»[94]).
Эта ступень характеризуется образным представлением о тотемах, или таинственных магических силах, в образах которых выступали производительные силы коллективного труда, и соответствует периоду дологического мышления и кинетической речи.
В другой работе «Почему так трудно стать лингвистом-теоретиком» Н.Я. Марр характеризует дологическое мышление следующим образом:
«...люди мыслили мифологически, мыслили так называемым "дологическим" мышлением, собственно они еще не "мыслили", а мифологически воспринимали...»[95].
Обратимся к работам Владимира Ильича Ленина и рассмотрим, как он характеризует процесс человеческого познания. Ленин говорил:
«Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (в последнем счете = бога)»[96].
Если великий корифей науки, марксист В.И. Ленин утверждал, что в процессе познания есть только возможность отлета фантазии от действительности, то Н.Я. Марр, «поправляя» Ленина, создал особую тотемическую стадию мышления, представляющую абсолютный отлет фантазии от действительности.
Совершенно ясно, что отправной пункт этой марровской схемы ничего общего не имеет с марксизмом.
Гипотеза о первоначальных четырех элементах органически вытекала из гипотезы о существовании тотемической стадии мышления. Ведь элементы, по Марру, были орудием обращения к тотему.
Если мы, следуя Ленину, отрицаем возможность существования тотемической стадии мышления, то, следовательно, всякая почва для четырех элементов исчезает.
Космическая стадия, к которой Н.Я. Марр приурочивает возникновение звуковой речи, представляет завершение тотемизма. Появляется представление о трех стихиях – верхнем, среднем и преисподнем небе. На этой стадии производственные тотемы уступают место культовым. «...Солнце же, – говорит Н.Я. Марр в статье "Постановка учения об языке в мировом масштабе и абхазский язык", – было божеством, как и небо, по названию которого называлось и солнце, как его часть»[97].
На стадии технологической в связи с ростом производительных сил появляется название предметов и орудий труда в прямом их значении.
Надуманность и абстрактность такой схемы, абсолютно не увязанной ни с какой конкретной историей, является вполне очевидной.
Четвертым основополагающим утверждением Н.Я. Марра является теория развития значений слов, тесно увязанная с предыдущей схемой.
Звуковая речь, как уже упоминалось, по Марру начинается со стадии космического мышления. Названия верхнего, среднего и преисподнего неба переносились на сопричастные понятия, как, например, облако, луна, птица, или по закону названия части по целому, или по ассоциации образов, например – круг, время, душа и т.д. Слово, означавшее небо, переносилось также на части тела, как, например, рука, глаз, нога и т.п.; на отвлеченные понятия, такие, как совесть, вера и др. Переходя в обиход повседневной хозяйственной жизни, те же термины становятся названиями соответствующих лиц или предметов.
Таким образом, сущность семантической теории Н.Я. Марра сводится к перевоплощению первоначального названия культового тотема.
Такая схема, подкрепляемая теорией четырех элементов, открывала Н.Я. Марру новые широкие возможности для произвольных и априорных истолкований.
Небезынтересно отметить, что элементный анализ у Н.Я. Марра был теснейшим образом связан с этой схемой развития значений и подчинен ей. Рассмотрим на примерах, как Н.Я. Марр оперирует четырьмя элементами в соответствии с описанной схемой.
В статье «К семантической палеонтологии в языках неяфетических систем»[98] Н.Я. Марр производит сопоставление таких слов, как русское «конь», «око» (о-кон), «огонь», турецкое «гюн» – день, немецкое «хунд» – собака и русское «конура». Родство этих слов, по Н.Я. Марру, обусловлено, во-первых, тем, что все они содержат элемент «C», и, во-вторых, последовательное развитие таких значений весьма удобно выводится из начертанной Н.Я. Марром схемы. Слово «огонь» – это первоначальный атрибут космического термина «верхнее небо», отсюда чрезвычайно удобно выводится турецкое слово «гюн» – день, так как «день» – естественное производное «верхнего неба». Если части тела по марровской схеме были тесно связаны с космическими названиями – тотемами, то что же стоило присовокупить сюда еще слово «око», а так как первоначально домашние животные тоже были тотемами, то, естественно, ничего не мешает сюда присоединить немецкое слово «хунд» – собака. Но по закону функциональной семантики название собаки переносилось на название лошади (ср. конура). Что же теперь мешает завершить этот ряд «конем»? Такова несложная диалектика развития по Н.Я. Марру.
Также и здесь мы убеждаемся, что исследование реальных исторических связей между русским, турецким и немецким языками, исследование развития значения слов, в увязке с конкретной историей этих народов и историей их материальной культуры, фактически подменено надуманной схемой. Аргументацией служат не конкретные исторические факты, а идея потенциально возможного перевоплощения значения названий космических тотемов.
Эти четыре основные теоретические утверждения Н.Я. Марра являются квинтэссенцией всей его системы аргументации, которую он пускает в ход каждый раз, как только он пытается доказать на конкретном языковом материале какое-либо теоретическое положение как свое собственное, так и марксистское, будь то положение о стадиальном развитии языков, об увязке языка с мышлением или социальной значимости языковых форм.
В связи с этим напрашивается вопрос: можно ли вообще что-либо доказать, пользуясь этими явно негодными средствами? Каждый, кто хоть немного понимает в языке и в марксизме, скажет, что при всех ухищрениях ничего здесь доказать нельзя.
Профессор А.С. Чикобава совершенно прав, когда он говорит, что практические запросы советского языкознания не находят ответов у Марра.
Десятки тысяч работников в области языка в Советском Союзе уже убедились, что анализ по четырем элементам и абстрактные схемы развития значений слов не помогают практике.
При таком положении весьма уместно будет привести замечательные слова нашего вождя товарища Сталина, произнесенные им в ноябре 1935 года на первом Всесоюзном совещании стахановцев.
«Данные науки, – говорит товарищ Сталин, – всегда проверялись практикой, опытом. Наука, порвавшая связи с практикой, с опытом, – какая же это наука? Если бы наука была такой, какой ее изображают некоторые наши консервативные товарищи, то она давно погибла бы для человечества. Наука потому и называется наукой, что она не признает фетишей, не боится поднять руку на отживающее, старое и чутко прислушивается к голосу опыта, практики»[99].
Эти мудрые слова нашего вождя товарища Сталина не мешало бы иметь в виду некоторым нашим консервативным товарищам, успевшим превратить в фетиш грубейшие ошибки академика Н.Я. Марра и рассматривающим критику этих ошибок, как преступление против марксизма.
Если исследовательские приемы академика Н.Я. Марра не отвечают требованиям марксистского диалектического метода, то где искать выход? Этот выход состоит в применении в языковедческих исследованиях марксистско-диалектического метода, основные черты которого прекрасно изложены в гениальном произведении товарища Сталина «О диалектическом и историческом материализме».
Означает ли все вышесказанное то, что Н.Я. Марр должен быть совершенно отброшен и советское языкознание должно строиться совершенно заново?
Думается, что такой вывод был бы неверным.
Правильным будет такое решение вопроса, когда советские языковеды произведут пересмотр лингвистической теории Н.Я. Марра с целью выявления в ней всего ценного и плодотворного и отбросят все явно ошибочные положения и прежде всего вышеизложенные четыре основополагающие теоретические утверждения. Мы должны развивать далее прогрессивную сторону учения Н.Я. Марра, пользуясь в своих исследованиях марксистским диалектическим методом.
— — —
[84] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 455.
[85] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 89.
[86] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 94.
[87] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 94.
[88] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. IV, стр. 120.
[89] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 134.
[90] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 285.
[91] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. I, стр. 259.
[92] История ВКП(б). Краткий курс, стр. 109.
[93] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. V, ст. 495.
[94] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 441.
[95] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 400.
[96] В.И. Ленин. Философские тетради, 1947 г., стр. 308.
[97] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. IV, стр. 61.
[98] Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 272 – 273.
[99] И.В. Сталин. Вопросы ленинизма, 11 изд., стр. 502.