ПРОВОКАТОР
В мире провокации, как и во всякой другой сфере человеческой деятельности, имеются свои «герои».
Известность Романа Малиновского, крупного большевика, ничем не уступала знаменитому Евно Азефу из партии эсеров.
Странная судьба лежала за плечами «большевистского Азефа».
Царская охранка накопила колоссальный опыт по внедрению провокаторов в ряды различных политических течений. Не имелось ни одной организации, где не присутствовали бы ее тайные «глаза и уши». Соблазняя «революционеров» на предательство, охранка умело действовала рублем: в этом ведомстве существовала сдельная оплата. Малиновский начал с мелочи — 25 рублей в месяц, однако вскоре добился предельной ставки — 500 рублей.
Стремительный успех Малиновского во многом объяснялся тем, что он с первых же шагов стал любимчиком Старика (Ленина). Молодой, энергичный, резкий в суждениях, уверенно разбирающийся в политических событиях, провокатор сумел мгновенно завоевать привязанность как самого Вождя, так и Крупской (особенно Крупской!). Именно таким, по мнению Ленина, должен быть передовой рабочий. Всячески выделяя его и продвигая, Ленин ввел Малиновского в Центральный Комитет, сделал его главой так называемого Русского бюро и даже поручил ему возглавить думскую фракцию большевиков. Иными словами, провокатор сделался в партии фигурой вровень с самим Вождем!
Если учесть, что главным редактором «Правды» к тому времени стал также опытный провокатор Мирон Черно-мазов, то контроль охранного отделения за деятельностью большевиков стал абсолютным.
Внедряясь в партию большевиков, Малиновский получил главное задание: проникнуть в самое ближайшее окружение Ленина. С помощью провокатора охранка намеревалась держать Ленина на коротком поводке. Ей хотелось «быть в курсе всей деятельности Ленина, а также использовать его и руководить им в направлении интересов политики Департамента полиции».
С этим поручением Малиновский справился блестяще.
В 1912 году в Праге состоялась конференция РСДРП (б). Малиновский присутствовал как представитель мощного Союза металлистов. Он так себя поставил, что за ним ухаживали, его слова ждали. Совершенно очарованный им Ленин повез его из Праги в Лейпциг, где познакомил с Ганецким и Уншлихтом (оба уже работали на немецкий Генеральный штаб). В том же году в Вене собрался общий съезд всех политических организаций, представляющих русскую эмиграцию. Нагрянул даже Троцкий в сопровождении Урицкого и Ларина. К этому событию охранка подготовилась заблаговременно. Венское собрание выглядело настоящим сборищем матерых провокаторов. Вот их имена: Г. Алексинский (полицейская кличка Лапка), А. Поляков (Петр, Александр, Кацап, Сидор), Р. Малиновский (Портной), А. Романов (Пелагея), М. Черномазов (Москвич), доктор Я. Житомирский (Андре, Доде).
Каждый из провокаторов не только написал отчет о съезде, но и внес в его работу свой посильный вклад. Дело в том, что основной задачей собиравшихся было объединение всех имеющихся сил. Для этого следовало разделаться с Лениным, объявив его узурпатором и диктатором. Однако такой ход событий не устраивал генералов из охранки. Ленин был им нужен для осуществления дальнейших планов. И провокаторы, каждый на свой манер, внесли разлад в работу съезда и сорвали намечавшиеся «похороны» Ленина.
После Праги и Вены Малиновский стал получать высший провокаторский оклад — 500 рублей в месяц.
Охранное отделение постоянно испытывало нужду в неистовых горланах, в крикливых выступальщиках против существующего режима. Такие базарные ниспровергатели своей показушной смелостью значительно облегчали властям применение репрессивных мер.
Как правило, все провокаторы отличались поразительной дерзостью в своих митинговых выступлениях.
В Государственной Думе Малиновский пользовался славой скандалиста. Он открыто призывал к свержению самодержавия и упрекал робких деятелей в постоянном соглашательстве с режимом. Его завидное бесстрашие создало ему славу пламенного борца за народное счастье, которому плевать на аресты, тюрьмы, суды.
Последним летом перед войной Малиновский принял участие в работе IV Всероссийского съезда торговых служащих. Собрание было многолюдным и настроено по-боевому. Председательствовал Керенский. Одному из первых он предоставил слово Малиновскому. Зажигательная речь большевистского делегата произвела оглушительное впечатление. Полиция такого позволить не могла и немедленно прикрыла съезд. Несколько человек из числа организаторов были тут же арестованы.
Год спустя после Пражской конференции Малиновский отправился к Ленину в Польшу, в Поронино. Они горячо и много говорили о провокаторстве. Охранка не дремала. Малиновский кипел негодованием. Из Поронино он уехал с ленинским заданием. Вождь поручил именно ему возглавить борьбу с провокаторами в партии. Узнав об этом, охранка без промедления пришла ему на помощь. Генерал Джунковский распорядился «стравить» некую Шорникову, не очень ценного агента. В качестве ответной меры Малиновский «сдал» Сталина и Свердлова. Они оба были арестованы в Петербурге и сосланы за Полярный круг, в Курейку.
Долгой полярной ночью Сталин и Свердлов подробно обсудили подозрительное поведение любимчика Вождя (особенно же — Крупской). Все в нем поражало нарочитостью, фальшивостью. Не таким он был, каким хотел казаться! Пожалуй, лишь одно в нем было натуральным — усугубляющееся год от года пьянство. Но... что делать? — за него горой стояли Ленин с Крупской. У них в семье провокатор был принят как родной.
Елена Розмирович, тогдашняя любовница Малиновского, работала в думской фракции большевиков. С ней провокатор перестал стесняться. Она обратила внимание, что ее сожитель проматывает чересчур большие деньги. Со своими подозрениями она обратилась к Ленину и Крупской. Те подняли ее на смех. Заподозрить такого человека! И — в чем?! Крупская, глядя на нее своими мертвящими глазами, обезображенными запущенной базедовой болезнью, посоветовала ей обратиться к психиатру.
Внезапно над партией большевиков грянул гром с ясного неба: на самом пике своей большевистской деятельности Малиновский заявился к председателю Государственной Думы Родзянко, швырнул ему свой депутатский мандат и, не вдаваясь в объяснения, объявил, что слагает с себя все полномочия. Что и говорить, поступок был из ряда вон. Такого еще не бывало.
Многомудрый Родзянко, поразмыслив, обратился к шефу жандармов генералу Джунковскому. Тот сначала отвечал уклончиво, затем, однако, признал, что Малиновский много лет был у него «на окладе», но он решил с ним расстаться «по моральным соображениям». Лукавый генерал умолчал, что провокатор уже получил заграничный паспорт и положенные в таких случаях наградные в размере годового оклада — 6 тысяч.
Признания главного жандарма повергли Родзянко в глубокие раздумья. Повторялась история с Азефом. Того, тщательно законспирированного провокатора, вдруг на совершенно ровном месте «сдал» генерал Лопухин, тогдашний глава царской охранки. О том, что заставило его совершить столь чудовищное служебное преступление, не смог выяснить даже закрытый суд. Лопухин точно так же, как и Джунковский, объяснил свой поступок «соображениями нравственного порядка». Суд приговорил Лопухина к каторжным работам. Джунковский же не понес никакого наказания и продолжал занимать свой высокий и важный пост.
Что же, черт возьми, заставляло этих «секретных» генералов так внезапно расставаться со своими, казалось бы, самыми ценными агентами?
Ответ на этот мучительный вопрос был получен четыре года спустя, когда совсем забытый Малиновский, по слухам, скрывшийся в Германию, вдруг объявился в Москве и скрылся за массивными дверями грозной Лубянки.
Разоблачение Малиновского произвело и в партии, и в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Газеты зашумели. В Думе ответ держал тучный и басовитый Родзянко. Не вдаваясь в подробности, он рассказал о своей беседе с генералом Джунковским.
Взбудораженному обществу оставалось лишь развести руками: что ж, еще одна грязная история. От провокаторов уберечься невозможно!
Свой мандат руководителя большевистской фракции в Госдуме Малиновский выбросил 8 мая.
В тот же день вечером к нему на квартиру бросился Григорий Петровский (старый масон высокой степени). Он спешил потребовать от предателя вразумительных объяснений. По его словам, он застал партийного товарища угарно пьяным и в слезах. Малиновский рвал на себе рубаху и умолял ничему не верить. Он объявил, что едет к Ленину.
Обыкновенно провалившиеся провокаторы, страшась расплаты за предательство, стараются забиться в какую-либо щель, сменить фамилию, затаиться. Совсем не так повел себя Малиновский. Получив в охранке не только наградные, но и отпускные, он нахально заявился к Ленину в Поронино. Рассказывая, Малиновский снова плакал, возмущался, порою даже взвизгивал. Его успокаивали, как умели и могли. Ни Ленин, ни тем более Крупская не поверили в его паскудство. Предатель был обласкан, обнадежен. Ленин немедленно сел писать статью в его защиту.
Статья получилась гневной, по-ленински яростной. Вождь партии приказывал «не пачкать имени своего товарища».
В истрепанном, зачитанном до дыр номере «Правды» за 25 мая напечатано коллективное письмо за подписями Ленина, Зиновьева и Ганецкого. Авторы клеймят «грязных клеветников» и решительно объявляют: «Мы абсолютно уверены в политической честности Малиновского». Затем состоялось заседание партийного суда чести. Судьи: Ленин, Зиновьев, Ганецкий. Вердикт выносится категорический: к столбу позора гнусных клеветников-черносотенцев!
В начале войны Малиновский вроде бы добровольцем отправляется на фронт. Вскоре пронесся слух, что он убит. И снова Ленин берется за перо. Появляется прочувствованный некролог. Скорбь Вождя безмерна. Однако тут же открывается, что Малиновский находится в плену. Живет он в лагере военнопленных и активно настраивает солдат на поражение в войне. Говорит он зажигательно, к нему тянутся, его жадно слушают. Он куда-то часто уезжает, снова приезжает, привозит вороха газет, журналов, листовок. С лагерным начальством он запанибрата. Вольный режим в лагере вроде бы позволял ему регулярно встречаться с Лениным и Крупской.
Партийная карьера Малиновского совершалась на глазах старых большевиков-подпольщиков. Все они поражались упорству, с каким Ленин продолжал защищать разоблаченного провокатора. За месяц до царского отречения, 31 января 1917 года, Вождь вновь выступил в защиту Малиновского, напечатав о его деятельности восторженную статью.
Что скрывалось за этим непостижимым уму упорством? Слепая вера? Но Ленин совершенно не таков. Обаяние Малиновского? Как раз обаянием-то провокатор не блистал... скорей — наоборот. Как и Азеф, он производил отталкивающее впечатление.
Так что же все-таки?
Почему Вождь партии, словно соревнуясь с генералами охранки, не только постоянно покрывал, но и настойчиво протаскивал заведомого негодяя к вершинам партийного руководства?
В предательстве своего любимца Ленин убедился лишь в немецком вагоне, пересекая Германию и направляясь в Швецию. В Берлине, невзирая на запрет, Карл Радек выскочил к газетному киоску и принес изнемогавшим от неизвестности товарищам целый ворох изданий на разных языках. Газеты наперебой обсасывали потаенные отчеты Малиновского, найденные в архивах охранного отделения (не все, оказывается, сгорело). Провокатор, рассказывая о Пражской конференции, не скупился на язвительные характеристики «вождей». Ленин, прочитав, прикрыл глаза и еле слышно прошептал: «Расстрелять мало!»
Малиновский после разоблачения, как и Азеф, отправился в Германию. Там он прожил всю войну.
Что его заставило вернуться на место своих гнусных преступлений? На что он надеялся? Ведь возвращался провокатор явно на расстрел.
И все-таки вернулся!
Кто-то заставил, принудил? Но... к т о? И — зачем? С какою целью?
Само собой напрашивалось сравнение с прошлогодней историей, когда линию фронта перешел прапорщик Ермоленко, объявил себя шпионом и признался, что направлен для связи с Лениным. Тогда газеты взвыли о немецком золоте большевиков и о запломбированном вагоне. Ленину пришлось спасаться от ареста в шалаше на станции Разлив.
Что же последует за появлением негодяя Малиновского?
Уже через три дня после своей ошеломившей многих явки, 5 ноября, Малиновский был предан суду Революционного трибунала. Обвинителем выступал Крыленко. Свидетелями были вызваны двое: Елена Розмирович (теперь она находилась замужем за Крыленко) и Виссарионов, крупный чиновник охранного отделения, не сумевший скрыться и ожидавший неминуемого расстрела на Лубянке.
Обстоятельства закрытого суда остались известны лишь узкому кругу людей и никогда не предавались гласности.
Иосиф Виссарионович узнал о них от своего верного Товстухи.
Весь долгий день, пока работал трибунал, в небольшом сумрачном зале находился Ленин. Он сидел в отстранении, был бледен и не поднимал головы. Перед ним лежала стопа бумаги, но он ничего не записывал, а лишь чертил какие-то фигуры. Вопросов ему не задавали, сам он слова так и не попросил. Малиновский, отчаянно защищаясь, часто, слишком часто называл имя Ленина, но в его сторону ни разу не взглянул.
Допрос свидетельницы Розмирович прошел комом. Крыленко, чувствуя неловкость, не донимал свою жену детальными расспросами. Зато он отыгрался на Виссарионове.
Опытный секретчик, практически работавший с целым легионом провокаторов в различных политических партиях, Виссарионов отвечал неторопливо, обстоятельно, сохраняя достоинство человека, владеющего всеми секретами своего очень трудного и важного, хотя и неприглядного ремесла.
В поле зрения охранки Малиновский попал в 1907 году. Мелкий уголовник, он третий раз попался на краже со взломом. Вербовке он поддался без малейшего сопротивления. Ему присвоили агентурную кличку Портной. Однако в платежной полицейской ведомости он расписывался еще одним псевдонимом: Икс.
— Портной приносил мне всю свою переписку, — рассказывал Виссарионов. — Там были письма Ленина, Крупской, Зиновьева. Много было документов: разработанные планы, подготовленные речи. Большой интерес представляли сообщения о том, кто из подпольщиков и куда выезжает. Это облегчало агентурное наблюдение.
Благодаря тому, что провокатору удалось стать самым близким человеком в ленинской семье, охранка быстро наладила «полный параллелизм» в деятельности партии большевиков и Департамента полиции. Виссарионов заявил, что «внезапно обнаружилось совпадение всего: и средств, и целей».
С этих пор Ленин волей или неволей оказался в положении «бычка на веревочке».
— Наш Портной вел свою работу в партии отнюдь не по Ленину. Нет, нет! Он вел ее под руководством моим и его превосходительства Белецкого. Я имею в виду — в основном. А в общем-то весь «правдизм», как мы тогда говорили, руководился полностью из нашего департамента.
Одним из серьезных партийных поручений Малиновскому было «поставить» (организовать) подпольную типографию в Финляндии. Он взялся за дело горячо и вскоре выполнил задание. Однако никто из его товарищей по партии не знал, что и помещение, и станок, и шрифты для типографии дал... генерал Белецкий.
Подлая деятельность Малиновского представала в самом отвратительном виде. При этом постоянно называлось имя Ленина. Мало-помалу стало создаваться впечатление, что судят вовсе не провокатора, а разбирают вину Вождя, чье многолетнее слепое покровительство позволило мерзавцу хозяйничать в недрах партии на протяжении столь долгих лет.
Крыленко задал вопрос:
— Благодаря Малиновскому были арестованы многие наши товарищи. Но разве сам Ленин охранное отделение не интересовал? Я имею в виду... в смысле личной безопасности... ну и прочего.
—Понял, — солидно кивнул Виссарионов. — Все дело в том, что существовал специальный циркуляр...
— Чей, чей же циркуляр?
— Департамента полиции. Он был нам объявлен под расписку о неразглашении. Боюсь за память, но это было... было... в общем, военные действия уже начались.
— То есть в начале войны?
— Да. Именно так. Циркуляром категорически запрещалось подвергать Ленина аресту. Больше того, чины полиции обязывались оказывать ему всяческое содействие*.
Гнетущее молчание установилось в этом затхлом зале, куда сквозь засыпаемые снегом окна с трудом пробивался скудный свет умирающего дня.
Крыленко вспомнил о своих обязанностях.
— Свидетель, а как вы объясните совершенно непонятное поведение своих начальников? Я имею в виду внезапную «засветку» своих самых ценных, самых надежных агентов. Ведь и Азеф, и сегодняшний подсудимый... оба они разоблачались генералами, а не кем-нибудь еще!
Собираясь с мыслями, Виссарионов повесил лобастую жандармскую голову. Он колебался. Зная, как покупается жизнь, он и без того не скупился на самые сокровенные признания. Здесь же требовалось переступить роковую черту. Этого не решился сделать выдавший Азефа генерал Лопухин — сохранив секрет, он отделался всего лишь каторгой. В данном же случае... Разве не содержатся на Лубянке арестованные генералы Белецкий, Курлов и Джунковский?- На подобные вопросы лучше всех могут дать ответ именно они! (Виссарионов тогда еще не знал, что генерал Курлов за организацию убийства Столыпина отпущен за границу, генерал Белецкий расстрелян в первый же день «красного террора», а генерал Джунковский активно сотрудничает с самим Дзержинским).
Уступая настойчивым расспросам обвинителя, Виссарионов наконец с трудом проговорил:
— Полагаю, что тут действовали соображения по масонской линии.
И наотрез отказался добавить что-либо сверх сказанного под таким нажимом.
— Имею вопрос к подсудимому, — объявил Крыленко. — Скажите, Малиновский, после всего, что вами сделано, вы не испытываете... н-ну, как бы это вам?., мук совести, так сказать!
* Речь идет о секретном циркуляре Департамента полиции №190791 от 16 сентября 1914 года.
Взгляд провокатора дернулся в сторону Ленина, безмолвно сидевшего в своем сумрачном углу. Малиновский застенчиво улыбнулся.
— Вы знаете... меня постоянно подмывало. Хотелось, очень хотелось облегчить душу. Прийти и рассказать все без утайки.
— Так что же?
— Не смог. Уж очень они мне. слишком верили!
Смотреть на Ленина было невыносимо. Он сидел с опущенной головой и что-то лихорадочно чертил. Резко треснул карандаш в его руке.
Дождавшись перерыва, он ушел, унося свою больную опозоренную голову.
Обвинительная речь Крыленко поразила судей. Он вдруг принялся не обличать предателя, а читать проповедь о том, что помимо явного вреда тайная деятельность провокатора приносила партии также определенную пользу. Чего же набиралось больше? Судьям предлагалось взвесить это и вынести свое решение.
Последнее слово Малиновского длилось шесть часов. Пока он говорил, дважды объявлялся перерыв.
Под конец Малиновский настоятельно просил позволить ему встретиться с Лениным и поговорить с ним с глазу на глаз.
Судьи вынесли расстрельный приговор.
В камере он принялся сочинять письмо на имя Ленина. На этот раз он просил пощады, совсем не зная, что право миловать, а не казнить в республике Советов принадлежит не Ленину, а Свердлову.
Предателя расстреляли той же ночью.
Никаких документов судебного разбирательства почему-то не сохранилось. Товстуха уверял, что все бумаги были тут же уничтожены.
Зачем? С какою целью?
Ушла в небытие еще одна жгучая ленинская тайна...