stalin-7nov.jpg(из воспоминаний кинорежиссера)

Дни октября 1941 года.

Они были особенно активными на киностудии.

Ночью люди спускались под землю.

Спали в убежищах. Утром выходили в ателье.

Злобно стиснув зубы, снимали боевые киносборники.

Каждый бросал в лицо врагу то оружие, которым он был силен. Снаряды. Гранаты. Кинокартины.

 

* * *

Этот день был особенно горяч. Ближайшие дни должны были быть еще горячее.

День докипал к вечеру.

И вдруг – обрыв:

«Продолжения не будет».

«Завтра мы не будем на киностудии».

«В шесть утра эшелон с нами уходит в Среднюю Азию».

«Кинопромышленность эвакуирует­ся».

Растерянно стоишь в дверях кинокомитета.

Неужели уезжаем?

Мысль о возможности выезда из Мо­сквы приходила изредка в голову. Но не допускалась в сознание. Не лелеялась. А, наоборот, отбрасывалась.

И вместе с тем: несколько дней тому назад вылетели все стекла на студии. Разбило подсобное предприятие.

Ночью снимать нельзя.

Ночь принадлежит не кинопрожекто­рам, а прожекторам противоавиационных заграждений.

И все-таки: уехать из Москвы?

 

* * *

Что-то пихаешь в чемодан.

Смотришь на библиотеку.

Не трогаешь ни одного тома.

Библиотека – это организм.

Библиотека – это здание.

Кому придет в голову увезти колонну или плечо остающегося позади?

Библиотека остается нетронутой.

Подчеркнуто кладешь в карман две-три книжки дорожной литературы: мы уезжаем на время.

Мы вернемся.

 

* * *

Как сон – исход из Москвы с Казан­ского вокзала.

Вещи. Тюки. Чемоданы.

Люди.

Все оттенки человеческой эмоции.

Горе. Решимость. Нервы и слезы. Разумная деловитость.

И сознание: мы едем – значит, мы нужны.

Фронт не только там, на западе. Фронт – в каждом из нас.

Мы солдаты от искусства. Едем занимать указанные позиции.

* * *

Хочется писать.

Поезд летит в неизвестность. В далекую, неведомую Среднюю Азию. Стран­ное название конечной станции нашего пути: Алма-Ата.

Но определение поезда неправильно: он не летит.

Он осторожно пробирается из зоны возможного обстрела.

Бомба в один вагон – и не стало советского режиссера.

Почти все мы, работающие лет двадцать бок о бок, – сейчас бок о бок в одном вагоне.

Движение по одному рельсовому пути.

Еще бомба – не станет половины советской науки: рядом едут историки, академики, физиологи – Академия наук.

Еще бомба – не станет наших прекрасных певцов и танцоров – до Куйбышева с нами едет Большой театр.

У нашего поезда есть основание осторожно нащупывать путь.

Он везет груз, на формирование и образование которого два десятка лет Со­ветская страна тратила любовь и внимание, заботливость и поощрение, воспитывая в этих людях энтузиазм и вдохновение.

 

* * *

Все дальше, дальше от Москвы.

Часы первого подъема, с которым связан всякий отъезд, прошли.

Прошла сутолока посадки, размещения. Больные, отцы и матери водворены. Вагон затихает.

Из сутолоки и суетни выбивается только одна мысль: каждое мгновение уносит нас дальше и дальше от Москвы.

Вагон молчит.

Люди думают...

Потом они заговорят.

Будут жадно ловить обрывки радиопередач на станциях.

Бегать с чайниками.

И все это как бы сквозь сон.

С одной неустанной мыслью: Москва.

С одной думой: Москва.

С одним чувством: Москва.

 

* * *

Поезд не летит.

Он ползет.

Он ползет двенадцать долгих дней.

 

* * *

Меняются   люди.   Пейзажи.   Города. Области. Республики.

Вот переехали Волгу.

Проехали Узбекистан.

Въехали в Казахстан...

 

* * *

А мысли все те же.

Одна мысль – Москва.

И чем дальше – тем настойчивее, острее.

Сведения – более скудные.

Расстояние – большее...

 

* * *

Затем въезд в Алма-Ату. Такая же су­етня. Такое же полуавтоматическое бытоустроение.

Какие-то комнаты. Гостиницы. Дома. Новые люди. Новая обстановка.

Ослепительно-белые горы, похожие на вырезанные декорации, облокотившиеся о небо.

Другой народ братской республики.

Незнакомые речи.

 

* * *

И снова мысли только о том,

Что же с Москвой?

Что же с фронтом?

Что же с войной?

Кажется, грудь разорвется от вопросов. От необходимости понять, что происходит. Что делается. Понять и ощу­тить себя и страну в эти тревожные, непо­нятные дни.

Особенно тревожные и особенно непонятные, ибо вопрошающий выпал из би­ения пульса Москвы, ибо 5000 километров рельсов легли между нами и сердцем страны...

 

* * *

И вот – голос ясный и ровный. Иног­да иронический, когда он говорит о льве и котенке!

Иногда строгий, когда он призывает к выдержке.

Иногда скорбный, когда он говорит о потерях и жертвах.

Голос, полный уверенности, когда он говорит о грядущей победе.

Голос гневный, когда зовет свой народ к уничтожению гнусного врага.

Голос Сталина.

И как всегда, ясность, уверенность, внутреннее осознание целей и путей их достижения развертываются в сознании каждого слушающего, после того как к нему обращаются слова Сталина.

Звучный голос.

Издалека.

Но близкий и знакомый.

Где он говорит?

Мы слушали его во впервые открытом громадном оперном театре города Алма-Аты.

Но откуда он раздается?

По раскатам эха, по резонансу стара­лись мы разгадать помещение,  откуда идет голос.

Сцена Большого театра?

Нет.

В отзвуках чудятся своды.

Значит, где-то под землей...

Где?

Но догадки тонут в вихре, в который постепенно вовлекает содержание сталин­ских слов.

Слова о подвиге.

Слова о выдержке.

Слова о победе.

Слова бодрящие. Слова зовущие. Слова поднимающие.

И под словами радость ощущения: Сталин и Москва с нами.

Тысяч километров не стало.

Мы рядом. Мы вместе.

И подобно тому, как здесь преодолено пространство, так же будет преодолено время. Тяжкое время тяжелых страданий и войны.

И тот же голос поведет нас снова че­рез годы победы, как сейчас он ведет нас через месяцы трудов.

 

* * *

Война – дело трудное.

Не только в бою.

Не только в тылу.

Но еще на одном участке – самом трудном.

Это участок равно уязвимый и на фронте, и в тылу. Это участок сознания. Участок, который должен быть еще более неприступен, чем дот, еще более крепок, чем крепость, еще крепче защищен, чем форт.

Ибо и враг, подбирающийся к нему, самый страшный: тот враг, который па­рализует деятельность. Сковывает холодом грудь. Останавливает биение сердца. Растерянность, сомнение, неуверенность.

Не допускать этого врага в твердыни нашего духа, не допускать его до великого народного сознания.

Неуклонная вера в победоносность нашего правого дела – вот светоч той убежденности, вернейший залог победы, который приведет к ней. И на этом пути сверкают незабываемые слова Сталина.

 

* * *

Много было тяжелого и после памятных дней октября–ноября прошлого года.

Много дней растерянности.

Много дней неясности.

Много дней сожаления.

И огненным лучом сквозь них сияют слова Сталина.

Как ясность цели.

Отчетливость путей достижения.

Как убежденность в том, что цель будет достигнута.

Много дней испытаний впереди.

Много потребуется от фронта.

Много потребуется от тыла.

Еще больше потребуется от непоколе­бимости народного сознания.

Снова и снова светочем к верному пути для достижения победы будут сверкать слова Сталина, сказанные им в незабываемый день 6 ноября 1941 года.

Joomla templates by a4joomla