4/XI.34г.

Вчера после 3-х мес[яцев] перерыва вновь увидела И. Он 29-го вернулся из Сочи. Выглядит хорошо, загорел, но сильно похудел. Он хворал там гриппом.

Часов в 7 мы (я, Нюра и Женя) пошли к нему. Его не было дома и неизвестно было (как всегда) зайдет ли он обедать домой или проедет прямо на дачу. Мы были с детьми. Сидели в Васиной комнате, и вдруг по коридору прошел он, в летнем пальто, несмотря на холодную сырую погоду (он с трудом всегда меняет по сезонам одежду, долго носит летнее, к которому, очевидно, привыкает, и та же история весною и также с костюмами, когда они снашиваются и надо надеть новый). Под мышкой он нес папку с бумагами (портфеля не любит и никогда не носит. Бумаги всегда или в папке или просто в газете). За ним следом шли Каганович, Жданов и Яковлев2. Вернулись они очевидно с большого заседания и прошли прямо в столовую. Ребята побежали за отцом. Весь дом засуетился, заметался, стали быстро подавать обед. Я предложила Нюре пойти в столовую и спросить, не помешаем ли мы. И. пригласил нас к столу. Встретил он меня ласково; пожал руку...»

...Открыли шампанское, и мы пили тосты, которые провозглашал И. за всех по очереди. Я подняла бокал за его счастливый для нас всех приезд. Светлана все время терлась около отца. Он ее ласкал, целовал, любовался ею, кормил со своей тарелки, любовно выбирая кусочки получше. Она написала ему приказ № 4, чтоб он разрешил ей провести праздники (6, 7 и 8) в «Липках» — там одна из его дач, место выбирала Надюша, а построили после ее смерти. И. не особенно любит ее и редко там бывает. Чаще всего он бывает последние полгода в «Ивановке», а всю жизнь бывал и любит «Зубалово».С «Зубалово» связана вся послереволюционная его жизнь с 21-го года, а у меня все наше знакомство и вся моя дружба с Надей.

2/XII 34 г.

...22-го я предложила Алеше пойти к И., т. к. уверена, что он бы обиделся невниманию, если б мы не навестили его тотчас же по приезде.

Отнесли ребятам подарки. Я пришла немного позже, все были уже в столовой: И., Каганович, Молотов, Жданов, Алеша и ребята. Я вошла, и И. спросил меня: «Ну что, получили посылки?» Я сразу не поняла — он указал трубкой на Ал. «Да, да, наконец-то», — ответила я. Обедали шумно. Светлана написала приказ: «Приказываю разрешить мне пойти с тобою в театр или в кино!» — и подписалась — «хозяйка Сетанка». Адрес — «1-ому моему секретарю тов. Сталину». Подала Иосифу, и он сказал: «что же, подчиняюсь». У них идет уже год игра.

Светлана хозяйка и у нее секретари. 1-ый секретарь — папа, потом идут Каганович, Молотов, Орджоникидзе, Киров и некоторые другие. С Кировым у нее большая дружба (потому что И. с ним очень хорош и близок). Светлана пишет приказы, И. подписывается и их кнопками вешают на стенку в столовой около телефонов. Формулировка всегда вроде вышеприведенной. И при мне не было случая, чтоб папа отказал дочери. Он нежно и тепло любит ее и она также. Вася тоже последние полгода все время с отцом. Но внутренне он не заботится быть отцу приятным, т. к. учится неважно и ведет себя в школе на «удовлетворительно». Приходится всем окружающим скрывать от отца все Васины проделки. При отце он тихий и дисциплинированный мальчик...

...Приезжаю вчера с дачи в 9 ч. и узнаю потрясающую новость — у нас горе, у всех огромное горе, а для И. особенно. Убит злодеем С. М. Киров, этот совершенно обаятельный человек, любимый всеми и пользовавшийся дружбой и любовью И. Этот удар потряс меня. Какое неслыханное злодеяние. Какой удар по партии, какая тяжелая потеря для всех нас знавших так близко Сергея Мироновича. И. сильный человек, он геройски перенес всю боль и тяжесть утраты Надюши, но это такие большие испытания за короткое время.

3/ХII [1934 г.]

Должна описать похороны, вернее последнее прощание с С. М. Кировым, на котором присутствовали мы с Ал.

5/XII.

...Доступ публике закрыт с 10 ч. В зале ограниченный круг лиц. Все одевают шубы (мы тоже пошли и быстро оделись), ждут напряженно. Музыка делает несколько раз длительные паузы между исполняемыми вещами. Слышно только шарканье шагов охраны и шаги приводимых и уводимых почетных караулов...  Мы все напряжены, с опаской оглядываемся кругом. Все ли свои, все ли проверены. Только бы все благополучно. Наконец шаги группы орлов, твердые и решительные. Со стороны головы покойного Кирова (все входили с противоположной) появляется И., окруженный Ворошиловым, Молотовым, Орджоникидзе, Кагановичем, Ждановым, Микояном, Постышевым3, Петровским4 и др. С другой стороны стоят уже Корк5, Егоров6 и еще несколько членов Р[ев]В[оен]Сов[ета] становятся в почетный последний караул по 2-ое. Иосиф у головы и уже не помню, как остальные. Играет музыка похоронный марш Шопена, шипят рефлекторы, щелкают аппараты, вертится киноаппарат. Все это длится несколько минут, но кажется тревожной вечностью.

Тухнут прожектора, смолкает музыка, уже стоят наготове с тяжами красными и винтами для крышки гроба охрана, уже наготове взять венки и быстро закончить последнюю церемонию. На ступеньки гроба поднимается Иосиф, лицо его скорбно, он наклоняется и целует лоб мертвого Серг[ея] Мир[оновича]. — Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания, всхлипывания мужчин. Также тепло заплакав, прощается Серго — его близкий соратник, потом поднимается весь бледный — меловой Молотов, смешно вскарабкивается толстенький Жданов, наклоняется, но не целует Каганович и с другой стороны расставив руки, опираясь на гроб, наклоняется А. И. Микоян. Прощание окончено. Несколько секунд заминка, не знают, пойдут ли близкие женщины, но Марии Львовне делается дурно, ее обступают врачи, льют капли, все заняты ею. — Вожди ушли. Гроб завинчивают крышкой, выносят венки и все наготове двинуться за гробом. ...9-го вечером пошли в Кремль — я, Ал. и Женя Аллилуева]. Понесли Светлане игрушки, чтоб утешить ее в ее горе (она тоже любила Кирова — он был в списке ее секретарей. Теперь и Алеша в этом списке). Около ЦК встретили всю плеяду вождей — Молотова, Серго, Кагановича, Жданова. Они шли с заседания, все остановились, пожали нам руки. Потом встретили Власика (личн. комендант Иосифа) и это нам дало надежду, что И. дома. Застали его только что севшим за свой скромный обед. Дети были в коридоре и спешили к отцу. Мы разделись. Светлана так спешила, что не посмотрела даже толком игрушек. Нюра была уже там. Мы все пошли в столовую. И. был, как всегда, мил. Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страданье. Он улыбается, смеется, шутит, но все равно у меня ныло сердце смотреть на него. Он очень страдает. Павлуша Аллил[уев] был у него за городом в первые дни после смерти Кирова — и они сидели вдвоем с Иос[ифом] в столовой. Иосиф подпер голову рукой (никогда я его не видела в такой позе) и сказал: «осиротел я совсем». Павлуша говорит, что это было так I трогательно, что он кинулся его целовать.

Как ужасно быть свидетелем минутной слабости такого большого человека — настоящего непобедимого орла. Иосиф говорил Павлуше, что Киров ухаживал за ним как за ребенком. Конечно, после Надиной трагической смерти это был самый близкий человек, который сумел подойти к И. сердечно, просто и дать ему недостающее тепло и уют. Мы все как-то всегда стесняемся лишний раз зайти, поговорить, посмотреть на него.  Я лично не стесняюсь, я настолько люблю Иосифа и привязана к  нему, в особенности после Надиной смерти, чувствуя его одиночество, что я бы часто ходила к нему, но Алеша как-то относится < к этому подозрительно, вносит в это элемент и как будто ревности и боязни быть навязчивыми. Он говорит, что И. не любит,  когда к нему ходят женщины, но ведь я не женщина для него,  перед которой он должен выдерживать светский этикет, я близкая подруга его покойной жены, я друг его семьи, я люблю его  детей настоящей любовью близкого к дому человека и я привязана к нему, не говоря о респекте и уважении перед ним как перед большим человеком, с которым мне посчастливилось быть так близко знакомой. Думаю, что Алеша запугивает зря меня и сам напрасно держится в отдалении, ждет официальных приглашений и проч. Побольше простоты, официальности Иос[иф] имеет достаточно.

...Мы сидели все за столом, понемногу все ели, каждый выбирал себе что-либо по вкусу. Иос[ифу] показалось, что еды мало, он вызвал Каролину Васильевну и говорит: «Нельзя ли еще чего-либо, гости жалуются, что есть нечего». Все смеялись, на столе была еда, но через 15 м[инут ] принесли бифштексы из вырезки. Съел кусочек только Иосиф. Мы все уже ели фрукты. Он как всегда угощал нас крымским шампанским. Сломали за столом две рюмки боккара. Встали из-за стола около 10 ч. Дети Буду и Ал. поехали с Иосифом на ближнюю дачу и там все ночевали...

23/ХII [1934г.]

Двадцать первого отпраздновали день рождения хозяина. Собрались на его «ближней даче» к 9-ти часам. Были все близкие, т. е. люди, с которыми он не только работает, но и встречается запросто (Молотовы — 2, Ворошилов — 1, Орджоникидзе, Андреевы — 2, Чубари — 2, Мануильский, Енукидзе, Микоян — 1, Берия, Лакоба, Поскребышев, Калинин и родня — Сванидзе — 3, Реденсы, Аллилуевы), были до 10 /2 ч. Светлана, Вася и Томик Артема сын, потом они уехали.

Собрались все и сели к столу, вдруг хозяину показалось, что будет тесно, все вскочили, стали передвигать столы, принесли другой приставной стол, все переставили и прибавили несколько приборов.

Запоздали Лакоба, Берия, Сашико и позже пригласили по просьбе Нюры Элиав. И. сделал это явно неохотно. Они приехали к середине ужина. Тамадой были избраны Анастас Микоян и для другой половины Серго.

...Ужинали до 1 ч. ночи, потом шумели, хозяин вытащил граммофон, пластинки, стал его сам заводить и ставил пластинки по своему вкусу (как всегда). Мы танцевали, причем он заставлял мужчин брать дам и кружиться. Потом кавказцы пели песни унылые, многоголосные — хозяин запевал высоким тенорком.

Я допишу потом — у меня сейчас будет урок пения.

Дописываю 28-го (декабрь 34 г.).

В тот вечер (21-го) была масса штрихов и деталей, о которых хочется писать. И. был в благодушном настроении, но не такой веселый, каким я привыкла его видеть в тесном кругу, когда только мы, Аллил[уевы] и Нюра. Во время тостов Серго встал и поднял бокал за Кирова, «какой-то мерзавец убил его, отнял у нас...» Слезы показались у всех и на минутку воцарилась тишина. Сейчас же зашумели «что-то не слышно тамады» и вновь пошли тосты. Спустя некоторое время выпили тост за Андрееву — она училась в Академии с Надей. Иосиф встал и сказал: «раз заговорили об академии, разрешите выпить за Надю». Я пишу, а у меня опять полные глаза слез, как в тот момент. Все встали и молча подходили с бокалами к И. Нюра и я подошли и поцеловали И. в щеку. У него было лицо полное страдания. Минута была тяжелая. Опять отогнали настроение и зашумели.

...После двух тяжелых потерь И. очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней. До Надиной смерти он был неприступный, мраморный герой, а теперь в особенности он потрясает своими поступками, я бы сказала, даже слишком обывательски, человеческими.

29/IV [1935г.]

...22-го вечером мы всей гурьбой зашли к ребятам в Кремль. Было рождение няни Светланиной, я ей купила берет и Щерст[яные] чулки и мы пошли ее поздравлять. Пришли И. с Детьми, Каганович и Ордж[оникидзе]. Обедали. Мы присоединились. Очень оживленно говорили. И. был в хорошем настроили, кормил Светлану. Сейчас же открыли «Абрау» и начались тосты. Заговорили о метро. Светлана выразила желание прокатиться и мы тут же условились — я, Женя, она и няня проехаться. Л. М.7 заказал нам 10 бил[етов] и для большего спокойствия поручил своему чиновнику нас сопровождать. Прошло 1/2 ч. мы пошли одеваться и вдруг поднялась суматоха — И. решил внезапно тоже прокатиться. Вызвали т. Молотова — он подошел, когда мы уже садились в машины. Все страшно волновались, шептались об опасности такой поездки без подготовки. Лаз[арь] Моисеевич] волновался больше всех, побледнел и шептал нам, что уже не рад, что организовал это для нас, если б он знал и пр.

Предлагал поехать в 12 ч., когда прекратится катание публики, но И. настаивал поехать сейчас же. У меня на душе было спокойно, я говорила, что все будет отлично и нечего беспокоиться. Разместились в 3-х машинах, поехали к Крымской площади. Там спустились и стали ждать поезда. Пахло сырой известью еще не высохшего дома, чисто, светло, немного народу, ожидавшего очереди сесть в метрополитен, чтоб сделать рейс. Начались перезвоны по телефону с соседними станциями, и мы простояли минут 20. В это время подъехал кое-кто из охраны. Публика заметила вождей, и начались громкие приветствия. И. стал выражать нетерпение. Дело в том, что хотели на предыдущей станции освободить состав, из-за этого произошла путаница и задержка, во всяком случае поезд подошел переполненный, тут же освободили моторный вагон от публики и при криках ура со стороны всех бывших на перроне мы его заняли. Еще в вагоне мы простояли минут 10, пока вышел встречный и освободился путь. Наконец мы двинулись. В Охотном вышли посмотреть вокзал и эсковатор8, поднялась невообразимая суета, публика кинулась приветствовать вождей, кричала ура и бежала следом. Нас всех разъединили и меня чуть не удушили у одной из колонн. Восторг и овации переходили всякие человеч[еские] меры. Хорошо, что к этому времени уже собралась милиция и охрана. Я ничего не видела, а только мечтала, чтоб добраться до дому. Вася волновался больше всех. И. был весел, обо всем расспрашивал откуда-то появившегося начальника стройки метро тов. Пошучивал относительно задержки пуска эксплуатации метро и неполного освоения техники движения.

На следующей станции, где самый высокий эсковатор, И. и все опять вышли, но я, Женя и Светл[ана] остались в вагоне, напуганные несдержанными восторгами толпы, которая в азарте на одной из станций опрокинула недалеко от вождей огромную чугунную лампу и разбила абажур. Мы доехали до Сокольников, поехали обратно до Смоленского, хотя в Сокольниках ждали машины, но И. решил проехаться обратно. Приезжаем на Смоленский, у вокзала ни одной машины (они не успели доехать из Сокольников). Моросит дождь, на улице лужи и весь кортеж двинулся пешком через площадь по Арбату. Новые волнения, растерянность. Наконец, около Торгсина9 первая машина из особого гаража. Ее ловят посреди улицы, т. к. она летит к Смоленскому вокзалу. И. не хочет садиться и отправляет детей и женщин. Мы едем в Кремль, через 5 м[инут] приезжает Павел, а затем Ал. И. уехал прямо на дачу. Светлана устала — идет прямо в постель. Вася разнервничался от всех переживаний, кидается на постель и истерически рыдает, мы упиваемся валериановыми каплями и только спустя 1/2 ч., когда узнаем по телефону, что все на местах, пьем чай и обмениваемся впечатлениями. Метро — вернее вокзалы изумительны по отделке и красоте, невольно преклоняешься перед энергией и энтузиазмом молодежи, сделавшей все это, и тому руководству, которое может вызвать в массе такой подъем. Ведь все было выстроено с молниеносной быстротой и такая блестящая отделка, такое оформление...

9/V.35г.

...Заговорили о Яше. Тут И. опять вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, вновь его женитьбу, все его ошибки, его покушение на жизнь и тут И. сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико вставила реплику — как она могла оставить двух детей — «Что дети, они ее забыли через несколько дней, а меня она искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» — сказал Иосиф. И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей. Женя сказала: «У Нади были приступы тоски, Надя была больна — (это со слов Канель я сказала Нюре и Жене)». «Я этого не знал, я не знал и того, что она постоянно принимала Копет, чтоб подбадривать себя». (Канель мне сказала после смерти Нади, что при просвечивании рентгеном установили, что у нее был череп самоубийцы. Не знаю, так ли это, во всяком случае у нее был ранний климакс и она страдала приливами и головн[ыми] болями).

Когда мы обсуждали поездку в метро и восторг толпы, энтузиазм, И. опять высказал мысль о фетишизме народной психики, о стремлении иметь царя. Я сказала, что если это есть свойство психики всех народов, то у нас это иначе — каждый в нем видит проводника своих стремлений, своих мечтаний, своих волевых импульсов — ведь все это делается для народа и от народа, если даже моментами кажется, что что-то навязано, то в конечном итоге выясняется, что это толчок, а все остальное уже свершается по доброй воле. Находиться в таком исключительном сооружении, как наше метро, и быть в обществе своих вождей, являющихся воплотителями коллективной воли нашей — разве это не может вызвать подъем и энтузиазм. О, конечно!

И. был плохо настроен, вернее он был чем-то озабочен, что его занимало до глубины, чему он еще не нашел разрешения. Он показался нам похудевшим и осунувшимся. Весь его вид вызывал какое-то жалостливое сострадание. Хотелось сказать ему что-либо ласковое и теплое.

6-го в газетах была опубликована его речь, сказанная у летчиков на выпуске академии10. Речь эта цитируется и комментируется в печати всего мира. Эта речь не речь Демосфена, который своим голосом хотел покрыть шум моря в бурю и витиеватостью и нагромождением красоты слов и оборота ослепить слушателей как молнией — вся речь И. проста, сжата и всем понятна. Она глубоко человечна, и в этом ее сила. Говоря об этой своей речи, И. сказал, что забыл прибавить, «что наши вожди пришли к власти бобылями и таковыми остаются до конца, что ими двигает исключительно идея, но не стяжание», как это мы можем наблюдать в капиталистических странах. Там стоять у власти — значит обрастать (богатеть). Это я точно не помню, но приблизительно так он говорил. Конечно, что обаяние чистой идейности и делает наших вождей любимыми и чтимыми для широких масс, да и отсутствие классовой отчужденности, как это было раньше, делает их своими «кровь от крови, плоть от плоти» для народа...

28/У1[1935г.]

...Потом спросил меня — «Довольна ли я, что Авель11 понес наказание» и улыбнулся — он знал, как я его презирала всеми фибрами души за его разложение личное, за его желание разлагать всех вокруг себя.

Я сказала то, что думала. Сказала, что я не верила в то, что наше государство правовое, что у нас есть справедливость, что можно где-то найти правый суд (кроме Ц. К., конечно, где всегда все правильно оценивалось), а теперь я счастлива, что нет

этого гнезда разложения морали, нравов и быта. Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на н[аш] быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив — он смрадил все вокруг себя — ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и очевидно не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек в 9—11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам, более неустойчивым морально. В учреждение набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю. Чтоб оправдать свой разврат, он готов был поощрять его во всем — шел широко навстречу мужу, бросавшему семью, детей, или просто сводил мужа с ненужной ему балериной, машинисткой и пр. Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными (а аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира). Под видом «доброго» благодетельствовал только тех, которые ему импонировали чувственно прямо или косвенно. Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков — стоило ему поставить интересную девочку или женщину и все можно было около его носа разделывать. Поздно, я допишу в следующий раз...

17/Х1[1935г.]

...За ужином говорили о Васе. Он учится плохо. И. дал ему 2мес. на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание 3-х вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачивались на глаза слезы. Они мало верят в то, что Вася исправится за 2 мес. и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит наоборот в способности Васи и возможность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отецсчитает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к кому не привязанными, преступно скоро забывшими мать. Очень неровными в отношении их окружающих. Он знает их до мелочей. Он прав, как всегда во всем. Какой это аналитический ум, какой он исключительный психолог. Будучи таким занятым человеком, как он знает всех окружающих до мелочей. Яша вторично вступил в брак с Юлией Исааковной Бессараб. Она хорошенькая женщина лет 30—32-х, кокетливая, говорит с апломбом глупости, читает романы, поставила себе целью  уйти от мужа и сделать «карьеру», что и выполнила. Не знаю, как отнесется к этому И. Она живет уже у Яши, вещи пока у мужа. Боюсь, чтоб она не просчиталась. Яша у нее 3-й или 4-й муж. Она старше его. Женщина, которая летом еще говорила, что без накрашенных губ чувствует себя хуже, чем если б она пришла в обществе голой — перестала делать маникюр, красить губы и делать прическу. — Невестка великого человека. Конечно она хорошая хозяйка, женщина, которая возьмет Яшу в руки и заставит его подтянуться и фигурировать, но если он будет подтягиваться за счет отца, то ее афера потерпит фиаско — а она, конечно, метит на это. Поглядим, что будет...

[26 ноября 1936 г.]

Москва

...Вчера открылся Чрезвычайный съезд Советов . Я не пошла, во-первых, поздно стала хлопотать о билете, во-вторых, врач не разрешил выходить из дому, еще несколько дней. Слушала по радио речь Сталина. Как странно, я не узнавала его голоса — через микрофон тембр был другой, а главное акцент был на 100% сильнее, чем в жизни. Он очень чисто говорит по-русски и обороты речи у него хорошего народного русского языка, а через микрофон он говорит в точности как в жизни говорит Шалва Элиава. Говорил 2  ч., речь была медленной, покашливал, но говорил интересно, остроумно, с ссылками на литературу (Щедрин, Гоголь), делал удачные аналогии, но всеми отмечено, что репродукция была из рук вон скверной. Через хорошие радиоаппараты еще можно было слушать, но так как будто он говорил в очень шумной комнате, а через трансляционную сеть трудно было даже понять речь. Я, конечно, решила, что тут вредительство со стороны связистов, либо мешал кто-либо в эфире. Главное, когда говорили другие, было хорошо слышно, а когда говорил Сталин — плохо. Когда вернулся Алеша со съезда, мы обсуждали речь, нашу конституцию и 2 пункта нами были неувязаны — диктатура пролетариата и демократия и классы — рабочие и крестьяне, а кто такие остальные и могут ли быть классы в н[ашем] обществе, если нет противоположных интересов, если все трудящиеся, если все конституцией — уравнены.

Если власть принадлежит всему народу, т. е. всем трудящимся, а не трудящихся у нас по конституции нет (кроме неспособных к труду) следовательно и нет диктатуры пролетариата, да и раз нет капиталистов, нет и пролетариата, а есть трудящиеся и нет никаких классов, а есть разного рода труд — крестьянск[ий], рабочий, умственный, причем с повышением техники труд крестьянский будет все больше и больше приближаться к труду фабричных рабочих и будет труд физический и умственный, а потом при еще более высокой технике и эти грани во многих областях начнут стираться и будет творчество и выполнение.

5/IX.37г.

Почти 3 мес[яца] не писала. Много пережито, продумано, пролиты слезы, пылал гнев.

Надо немного оглянуться назад. Крупное, что было:

21/ХII праздновали рождение И. Масса гостей, нарядно, шумно, оживленно, танцевали под радио, разъехались к 7 утра. 31-го встречали Новый год у И. — члены Политбюро с женами и мы (родня). Вяло, скучно. Я оделась слишком нарядно (черное длинное платье — большое) и чувствовала себя не совсем хорошо, потому что все почти одеты были более скромно, чем 21-го (а я думала будет наоборот).

Затем крупное событие — был процесс троцкистов12 — душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. Ах, они готовили жуткий конец н[ашему] строю, они хотели уничтожить все завоевания революции, они хотели умертвить наших мужей и сыновей. Они убили Кирова и они убили Серго. Серго умер 18, убитый низостью Пятакова и его приспешников. Тяжело и слезно мы переживаем уход Серго. Колонный зал, венки, музыка, запах цветов, слезы, почетные караулы, тысячи и тысячи людей, проходящих у гроба... все это стоит в ушах и перед глазами, а Серго нет. Он был прекрасный большевик, он был человек, он был товарищ, он был чист и не подозревал, что люди могут прийти к нему с камнем за пазухой, он был добр и всякий: дурной и хороший — пользовался широко его натурой. Сколько негодяев много лет эксплуатировали его чистоту и доброту. В личной жизни он был скромен и щепетилен, как очень немногие из н[аших ] товарищей.

 


1. Мария Анисимовна С в а н и д з е — родственница первой жены Сталина, Е. Сванидзе.

2. Яковлев Я. А. (Эпштейн) — в 1929—1934 гг. нарком земледелия СССР, затем в аппарате ЦК ВКП(б).

3. Постышев П. П. — в 1933—1937 гг. второй секретарь ЦК КП(б) Украины, затем первый секретарь Куйбышевского обкома партии.

4.  Петровский Г. И. — в 1919—1938 гг. председатель Всеукраин-ского ЦИК, в 1922—1937 гг. один из председателей ЦИК СССР.

5. Корк А. И. — в 1921—1935 гг. пом. командующего вооруженными силами Украины и Крыма, командующий войсками Туркестанского Фронта, Кавказской Краснознаменной армии, Белорусского, Ленинградского и Московского военных округов.

6. Егоров А. И. — с 1931 г. начальник штаба РККА, с 1935 г. нач. Генштаба, в 1934 г. кандидат в члены ЦК ВКП(б), в 1937—1938 гг. пер-вый зам. наркома обороны СССР.

7. Л. М. Каганович.

8. Так в тексте. Правильно — эскалатор.

9. Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами (сокр. Торгсин).

10. Имеется в виду «Речь тов. Сталина в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной Армии 4 мая 1935 года», опубликованная в газете «Правда» от 6 мая 1935 г. Сталин в этой речи выдвинул новый лозунг: «Кадры решают все».

11. Енукидзе Авель Сафронович — в 1923—1935 гг. член И секретарь Президиума ЦИК СССР.

12. 23—30 января 1937 г. состоялся процесс по делу т. н. «Антисоветского троцкистского центра», где были обвинены Пятаков Г. Л., Радек К. Б., Сокольников Г. Я., Серебряков Л. П. и др.

 

 

 

 

Иосиф Сталин в объятиях семьи: Сборник документов. Библиотека журнала «Источник». М., 1993.

Joomla templates by a4joomla