Мощные силы были приведены в действие в 1922-23 годах, чтобы из рук самого Владимира Ильича получить высшую власть в партии и государстве
В 1983 году мне вместе с писателем Даниилом Граниным довелось встретиться со знаменитой болгарской ясновидящей Вангой. Встреча проходила в ее деревенском доме, продолжалась она около часа. Ответив на многочисленные вопросы Гранина, Ванга стала говорить о светлом будущем России, о Ленине. Вот ее слова: «Учение Ленина по своему значению равно учению Христа. Так же, как Христос, он будет гоним и хулим, но придет время, и люди оценят Ленина». Признаться, в 1983 году я не придал значения предсказанию относительно хулы и гонений на Ленина — тогда это просто невозможно было себе представить.
Но не прошло и десяти лет, как все сбылось. Начатая первым номенклатурным перевертышем Волкогоновым омерзительная кампания по очернению великого человека, всем миром признанного гением XX века, велась «демократами» и «либералами» с усердием осла, пинающего мертвого льва. Их судьба подтвердила пушкинское: «Есть высший суд». Предавшего первым генерала, самых усердных хулителей — писателей Адамовича, Солоухина, Астафьева, политических авантюристов Яковлева, Собчака и Старовойтовой уж нет на этом свете. Так будет и с другими. Бог правду видит, да не сразу скажет. Надо бы хотя бы с целью самосохранения иметь это в виду целой рати, по команде сверху усердствующей в подкопе под ленинский мавзолей — всем этим ничтожным слизкам, матвиенкам. Захаровым, Михалковым, Немцовым, Жириновским. Хотите жить, господа? Остановитесь, пока не поздно.
Возвращаясь к хулителям Ленина, надо признать, что их подлый труд не пропал даром. Многолетнее промывание мозгов прессой, радио и телевидением у многих людей совершенно деформировало представления об истории и ее судьбоносных личностях, прежде всего, о Ленине и Сталине.
Глубокий исследователь и талантливый публицист Александр Зиновьев считал, что (цитирую) «Ленин и Сталин — это в сущности одна личность, раздвоенная в силу физической смерти Ленина». Однако в массовом сознании существует устойчивое представление совершенно противоположного смысла. Оно образовалось вследствие манипуляций антикоммунистов с той частью ленинского наследия, которая именуется его завещанием. Постараемся же объективно разобраться в связанных с ним событиях и фактах.
КАК ЛЕНИН ОТНОСИЛСЯ К СТАЛИНУ
В отличие от всех других своих соратников, которых Ленин честил иногда самыми последними словами («иудушка Троцкий», «подлейший карьерист и фракционер», «проходимец», «в политике он ни бе, ни ме», «политические проститутки Зиновьев и Каменев», «с нами, но не наш» — о Дзержинском), о Сталине он никогда не отзывался негативно. Широко известно только одно ленинское определение: «чудесный грузин». А глаз у Владимира Ильича был зоркий и точный. Сталин не раз и не два подтверждал, что в его оценке вождь не ошибался. Сергей Есин, автор талантливого и, думаю, самого смелого в последние два десятилетия (издан в 2002 году) романа «Смерть титана. В. И. Ленин», подробно прослеживает взаимоотношения двух крупнейших мировых политиков XX века. Приведу несколько выдержек из романа.
«Сталина все время пытаются обвинить в предательстве Ленина. Никогда он Ленина не предавал».
При подъезде к Петрограду в пасхальный день в апреле 1917 года «у Ленина, смутно бродила мысль: не окажется ли он, вчерашний эмигрант, в Петропавловке. Но в Петрограде все же действует любимый ученик, который в это время, не без гордости, начинает по-новому подписывать свои статьи — Коба Сталин. Отчасти по сдвоенному ударению это почему-то напоминает другую подпись: Ульянов (Ленин). Он, Сталин, ставший к этому времени влиятельной фигурой при новой расстановке сил, уговаривает руководителей Совета встретить на вокзале большевистского лидера. Братание сил революции. На Финляндском вокзале были открыты даже царские комнаты. Стоял почетный караул и броневик. Этим самым встрече было придано государственное значение».
«Сталин вместе с Лениным в этом переустройстве мира. Надо еще не забывать, что «Правда» — в сталинских руках. Как и всегда, Сталин поддержит Ленина и, если надо, поможет ему, чтобы вместе с ним придти к победе. На апрельской конференции большевиков Сталина впервые тайным голосованием избирают в ЦК. Его рекомендует сам Ленин: «Товарища Кобу мы знаем очень много лет. Хороший работник на всех ответственных работах». Сразу же после конференции было выбрано Бюро, состоявшее из четырех человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Сталин».
После июльской демонстрации, расстрелянной Временным правительством, «именно Сталин спас Ленина от ареста. Боже мой, какие здесь начались общественные движения! Как же так, Ленин должен пойти в суд, в суде снять с себя клевету. Но Сталин тогда твердо сказал, он ведь практик: «До суда не доведут, убьют по дороге». Потом он перевезет Ленина в Разлив, в шалаш. Но этого места, кроме Сталина, не знал никто. Человеком, которому Ленин смог доверить свою жизнь,— был Сталин».
ВЫБОР
В 1921 году Владимир Ильич попросил своего младшего брата Дмитрия переехать из Крыма, где он тогда работал, в Москву. Как говорила мне Ольга Дмитриевна Ульянова, «Владимир Ильич чувствовал ухудшение здоровья и хотел, чтобы папа был рядом. И как родной человек, и как врач, которому он очень доверял».
В своей книге «Очерки разных лет» Дмитрий Ильич Ульянов писал: «По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1923 году, но он рассказывал мне осенью 1921 года, что хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам, чего у него раньше не было. Потом бессонница, но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем непохоже. Как я выяснил с врачами-специалистами, головные боли, бессонница и нежелание работать, часто головные боли по утрам — для молодого возраста это симптом «комплекса неврастении», а в таком возрасте характерный для артериосклероза мозга. Бессонница у него всегда бывала, он и за границей жаловался, а вот такая вещь, как нежелание работать, — это было новым. Владимир Ильич сказал: «я хочу остаться здесь на осенние месяцы, а может быть, и зиму проживу здесь».
Вот как было на самом деле. Совсем не так, как внушают нам фальсификаторы, обвиняющие Сталина в насильственном заточении Ленина Горках. Но если предстояло жить вне Москвы и быть оторванным от повседневной деятельности партии и государства, следовало найти абсолютно надежного человека, способного в этой повседневной жизни представлять и часто заменять Ленина. Таким человеком был Сталин. В 1922 году после XI съезда партии Ленин рекомендовал Пленуму ЦК избрать его генеральным секретарем ЦК.
О том, как видел роль Сталина в партии Ленин, красноречиво говорит его собственноручная приписка в протоколе Пленума ЦК:
«Принять следующее предложение Ленина:
ЦК поручает Секретариату строго определить и соблюдать распределение часов официальных приемов и опубликовать его, при этом принять за правило, что никакой работы, кроме действительно принципиально руководящей, секретари не должны возлагать на себя лично, перепоручая таковую работу своим техническим секретарям.
Тов. Сталину поручается немедленно приискать себе заместителей и помощников, избавляющих его от работы (за исключением принципиального руководства) в советских учреждениях.
ЦК поручает Оргбюро и Политбюро в 2-недельный срок представить список кандидатов в члены коллегии и замы Рабкрина с тем, чтобы т. Сталин в течение месяца мог быть совершенно освобожден от работы в РКИ...»
Видел ли Ленин в нем тогда преемника? Вряд ли. Конечно, Владимир Ильич был в высшей степени реально мыслящим человеком и уже тогда знал, что его болезнь может только прогрессировать. Однако же ему, как любому другому смертному, представлялось, что это дело более или менее далекого будущего. Врачи, в свою очередь, дружно внушали ему оптимизм. Тридцать лет спустя, Сталин после перенесенных инсультов не сумел правильно оценить оставшееся ему время жизни и передать власть из рук в руки тому, кому хотел. А Ленин передал. Передал в период, когда ни у кого не было никаких оснований сомневаться в продуманности его выбора. Это и является важнейшим аргументом против всех спекуляций на тему Ленин—Сталин.
Еще один неопровержимый аргумент — хроника встреч Ленина и Сталина в 1922 году. Никого из своих соратников Владимир Ильич не принимал так часто, как Сталина. Были периоды, когда он всем, кроме Сталина, отказывал во встречах, как те ни просились.
Понятно, тем это очень не нравилось. В особенности амбициозному, напористо претендовавшему на первую роль Троцкому. Он стремился любыми путями обеспечить себе особые отношения с Лениным. Помогала ему в этом давняя и преданная сторонница Н.К. Крупская. Она, помимо принятого в ЦК порядка прохождения документов и корреспонденции, установила свою личную связь с Троцким, передавала его записки Ленину и побуждала мужа отвечать на них, хотя сам Владимир Ильич никогда добрых чувств к Троцкому не испытывал, как и Троцкий к нему. Приведу свидетельство М.И. Ульяновой, которое, хотя и было опубликовано, не цитировалось никем, кроме автора самой серьезной и глубокой книги о Сталине Н.И. Капченко.
«На одном заседании ПБ Троцкий назвал Ильича «хулиганом». В.И. побледнел, как мел, но сдержался... Симпатий к Троцкому и помимо того он не чувствовал — слишком много у этого человека было черт, которые необычайно затрудняли коллективную работу с ним».
А вот что писала Мария Ильинична о взаимоотношениях Ленина и Сталина. Это наиболее авторитетное свидетельство:
«Зимой 20, 21, 21—22 гг. В.И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда, но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал. Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому , было обратиться с такого рода просьбой.
С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 г. после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут 5, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И. просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И. и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И., и Сталин вернулся снова к В. И. Он сказал ему, что переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно, и время исполнить его просьбу не пришло. В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину: «Лукавите?». «Когда же вы видели, чтобы я лукавил»,— ответил ему Сталин. Они расстались и не виделись до тех пор, пока В.И. не стал поправляться, и ему не были разрешены свидания с товарищами.
В это время Сталин бывал у него чаще других. Он приехал первым к В.И. Ильич встречал его дружески, шутил, смеялся, требовал, чтобы я угощала Сталина, принесла вина и пр. В этот и дальнейшие приезды они говорили и о Троцком, говорили при мне, и видно было, что тут Ильич был со Сталиным против Троцкого».
БОЛЕЗНЬ ПРОГРЕССИРУЕТ
Развитие болезни Владимира Ильича освещено в книге предпоследнего директора Музея В.И. Ленина, доктора исторических наук В.Е. Мельниченко «Личная жизнь Ленина»: «Утром 25 ноября 1922 года у Ленина случился сильный спазм прямо в его квартире. Владимир Ильич упал на пол. Мужчин не было, а женщины не смогли поднять его. Хотели позвать на помощь, но Ленин запретил, сказав, что встанет сам. Действительно, через полторы-две минуты он поднялся, дошел до своей комнаты и лег в постель. Через час Ильич уже был в рабочем кабинете, продиктовал по телефону письма Сталину и Троцкому, затем взял с собой документы и вернулся домой, где продолжал работать.
Прибывшие врачи предложили Ленину целую неделю отдыхать, не участвовать ни на одном заседании и не производить официального приема». Это предписание Владимир Ильич нарушил тотчас, приняв Цюрупу для длительной беседы.
27 ноября было два спазма, причем один из них продолжался 20 минут: паралич был полный, но речь не затронута. Ленин продолжал работать, и врачам с трудом удалось уговорить его уехать в Горки, где он был с 7 по 12 декабря. «В Горках,— писала Мария Ильинична,— параличи бывали у Владимира Ильича каждый день, и настроение его было очень подавленное. Закутавшись в шубу, он часами просмеивал на террасе, грустный и молчаливый. Он ясно видел, что болезнь его прогрессирует, понимал, что скоро ему снова придется оставить работу. Так оно и случилось. 12 декабря по возвращении из Горок Владимир Ильич был в последний раз за работой в своем кабинете».
Мария Ильинична писала, что напряженная работа, которую вел Ленин в течение двух с половиной месяцев после возвращения из Горок в октябре 1922 года, преждевременно подкосила его здоровье. Но иначе Владимир Ильич работать не умел, все уговоры о сокращении рабочего времени практически не давали серьезных результатов. Однажды он откровенно сказал сестре в ответ на просьбу меньше трудится: «У меня ничего другого нет». Доктор Ферстер, отлично понимавший психику Ленина, характеризовал ситуацию так: «Работа для него была жизнью, бездеятельность означала смерть». Ферстер отвергал мнение о том, что пребывание Ленина на работе с начала октября и до середины декабря 1922 года ускорило развитие болезни, считал, что болезнь Ленина была обусловлена в первую очередь внутренними причинами, она развивалась по внутренним законам, независимо от влияния внешних факторов, с беспощадной закономерностью. Не знаю, как с медицинской точки зрения, но по-человечески можно понять Ферстера, который утверждал что «если бы Ленина в октябре 1922 года заставили и дальше оставаться в бездеятельном состоянии, его лишили бы последней большой радости, которую он получил в своей жизни». Думаю, Ферстер был прав. Ильич часто жаловался Крупской по поводу врачебных запретов: «Ведь они не могут запретить мне думать». Состояние здоровья Ленина - вождя и знамени партии — очень тревожило все ее руководство. Соратники знали, что Владимира Ильича сильно волновало обсуждение на Пленуме ЦК РКП(б) вопроса о монополии внешней торговли. Мнения по этому поводу были разные. Однако же когда члены узнали, как остро воспринимает Ленин отличие от его собственной точки зрения, была единогласно принята резолюция, отражающая ленинскую установку.
18 декабря Пленум принял также следующее решение:
«В случае запроса т. Ленина о решении Пленума по вопросу о внешней торговле, по соглашению Сталина с врачами, сообщить ему текст резолюции с добавлением, что как резолюция, так и состав комиссии приняты единогласно.
Отчет т. Ярославского (имеется в виду запись его выступления на Пленуме, сделанная для Ленина по его поручению) ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным.
На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».
22 декабря Сталин получил записку от Каменева: «Сегодня ночью звонил мне Троцкий. Сказал, что получил от Старика записку, в которой Старик, выражая удовольствие принятой Пленумом резолюцией о Внешторге, просит, однако, Троцкого сделать по этому вопросу доклад на фракции съезда и подготовить там почву для «постановки этого вопроса на партсъезде...»
Записка Троцкому была написана под диктовку Ленина Крупской.
Естественно, Сталин возмутился: ведь Крупская передала ее спустя 4 дня после того, как Пленум ЦК возложил на него «персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича». Пленум! Не группа товарищей, не Политбюро, а Пленум. Неужели этого не знают исторические баснописцы, обвиняющие лично Сталина в изоляции Ленина в 1922 — 23-х годах?
В ответ на грубейшее нарушение Крупской партийного решения, Сталин высказал ей по телефону заслуженный выговор. Строгий, но вовсе не грубый и уж никак не матерный, в чем много лет обвиняют Сталина его хулители. М.И. Ульянова излагает случай так: «Сталин вызвал ее к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, видимо, что до В.И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то он ее в ЦКК потянет». Крупская в ответ сказала, что она лучше пленума знает, что Владимиру Ильичу полезно, а что вредно. В какой форме она это высказала, можно только догадываться, ибо разговор, по словам М.И. Ульяновой, ее «взволновал чрезвычайно». «Она была совершенно не похожа на себя, рыдала, каталась по полу и пр. Об этом выговоре она рассказала В.И. через несколько дней, прибавив, что они со Сталиным уже помирились. Сталин, действительно, звонил ей перед этим...»
В другом документе, письме в Президиум объединенного пленума ЦК и ЦКК РКП(б), Мария Ильинична сообщала об этом инциденте, что «он носил чисто личный характер и никакого отношения к политике не имел».
Далее еще одна выдержка из книги В.Е. Мельниченко.
«Когда в третьей декаде декабря 1922 года Ленин впервые вызвал Фотиеву для короткой, диктовки, врачи запротестовали. В ответ Владимир Ильич выдвинул ультиматум: или ему будет разрешено диктовать ежедневно стенографистке, хотя бы в течение короткого времени, или он откажется лечиться.
После того, как Ильичу дали возможность продиктовать то, что он считал нужным, больной несколько успокоился. На другой день Ленин говорил врачам, что и спал он, благодаря этому, лучше.
Тогда на совещании 24 декабря с участием Сталина, Каменева и Бухарина, а также врачей Ферстера, Крамера, Кожевникова было принято следующее решение:
«1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно носить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.
2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».
Время для диктовки стенографистке было ограничено пятью-десятью минутами сначала один, а позже (с 29 декабря) два раза в день (по десять минут), но Владимир Ильич диктует, когда в состоянии делать это, дольше. Бывали дни, когда Владимир Ильич диктовал более получаса, даже час, кроме чтения (он просматривал в это время и ряд книг, которые интересовали его и нужны были для его статей).
Владимир Ильич явно торопился, боясь, что не успеет сделать все, что задумал».
Загадки
Хотя М.И. Ульянова и считала, что конфликт между Сталиным и Крупской не имел отношения к политике, факты говорят об обратном. Ведь именно после рассказа о нем Крупской Владимиру Ильичу он пишет 23-26 декабря знаменитое «Письмо к съезду».
Во второй части письма Ленин дает характеристики виднейшим руководителям партии. Они широко известны, но напомнить в данном случае не лишне.
«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.
Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.
Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он так же мало может быть ставим им в вину, лично, как небольшевизм Троцкому.
Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).
Затем Пятаков — человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе.»
Третья часть, вернее, приписка, целиком посвящена Сталину.
«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности к т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.»
Какие слова Крупской о Сталине предшествовали этой приписке, никто никогда уже не узнает. Но влияние вышеописанного инцидента тут налицо. Ленин не ставит под сомнение политические и деловые качества Сталина. Единственный недостаток, на который он указывает, — грубость. Однако это не новость. Он знает нового генсека давно. В чем же дело? Обратите внимание на слова: «и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами...» Да, тогда в спорах в выражениях не стеснялись, и Владимир Ильич тоже.
Теперь о загадках. «Письмо к съезду», согласно воле Ленина, «переписывались в пяти экземплярах, черновики сжигались. Из которых один он просил оставлять для него, три экземпляра — Надежде Константиновне и один — в свой секретариат (строго секретно). На запечатанных сургучной печатью конвертах, в которых хранились копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.Н. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна». (Свидетельство секретаря Владимира Ильича М А Володчевой).
Из этого следует, что при своей жизни Ленин никаких «перемещений» Сталина не предполагал. Заменить-то его было некем: «Письмо к съезду» говорит о том со своей очевидностью.
Но врагам Сталина не терпелось сместить его как можно скорее. Письмо Ленина они сочли мощным подспорьем в этом и начали им оперировать. Как оно стало достоянием гласности? Из записки Каменева Сталину от 29 декабря 1922 года следует, что, кроме них двоих, письмо известно по крайней мере еще Троцкому, Бухарину и Орджоникидзе. Кто мог передать им текст? Ответ на загадку напрашивается простой: никто, кроме Крупской. В дальнейшем письмо было опубликовано в зарубежной прессе — сначала в Германии, в «Социалистическом вестнике», потом в «Нью-Йорк тайме». И на эту загадку ответ довольно очевиден. Его передал скорее всего Троцкий, теснейшим образом связанный с западными спецслужбами и нью-йоркским международным сионистским центром.
Видимо распространение письма продолжалось и в СССР. По поручению Политбюро Сталин разослал 11 марта в партийные комитеты следующую телеграмму.
«Только для президиумов губкомов, обкомов и национальных ЦК. Политбюро считает необходимым поставить вас в известность о наступившем серьезном ухудшении в состоянии Владимира Ильича. С декабря прошлого года т. Ленин потерял способность двигать правой рукой и правой ногой, вследствие чего т. Ленин, не имея возможности писать, вынужден был диктовать свои статьи стенографам. Так как такие явления наблюдались время от времени и ранее, в первый период болезни, и затем проходили, то врачи выражали твердую надежду, что и на этот раз Владимир Ильич справится с болезнью в более или менее короткий срок. И действительно, улучшение, хотя и медленное, в состоянии Владимира Ильича наблюдалось до последних дней. Твердо рассчитывая на это улучшение, последний пленум ЦК постановил даже не опубликовывать пока некоторых резолюций к съезду, надеясь, что можно будет через неделю-две посоветоваться относительно их с Владимиром Ильичом. Между тем десятого марта наступило резкое ухудшение. Т. Ленин почти утратил способность речи при сохранении ясного и отчетливого сознания. Врачи признают положение тяжелым, не отказываясь, однако, от надежды на улучшение, ввиду глубокой серьезности положения с сегодняшнего дня начинается публикование врачебных бюллетеней.
В тревожные для партии и революции дни ЦК твердо рассчитывает на величайшую выдержку и сплоченность всех руководящих организаций партии. Более чем когда-либо губкомы должны быть в курсе настроений массы, чтобы не допускать никакого замешательства.
По поручению Политбюро секретарь ЦК И. Сталин.»
И третья загадка: поведение Крупской 5—7 марта 1923 года. Пятого она вновь обращается к мужу за защитой от Сталина. Вновь живописует, как он грубо ее оскорбил два с половиной месяца назад. Ленин вскипает, вызывает дежурного секретаря М.А. Володичеву и диктует ей:
«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
С уважением Ленин.
5-го марта 23 года.»
Зачем Крупская это сделала? Почему не велела передавать ленинскую записку Сталину? Отсутствие ответа несомненно сказалось на резком ухудшении состояния здоровья Ленина, наступившем в ночь с 6-го на 7 марта 1923 г. Сталин получил записку только 7-го, немедленно продиктовал Володичевой ответ:
«Т. Ленину от Сталина.
Только лично.
Т. Ленин!
Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: «Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича» и пр.
Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.
Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят.
И. Сталин.»
Но Ленин ответа уже не прочитал. У него развивается новый приступ болезни, приведший к усилению паралича правой половины тела. В таком состоянии никакие документы ему не докладывали.
Однако же содержание его послания Сталину все тем же таинственным образом сразу стало известно врагам генсека.
Хочешь, не хочешь, а приходится сделать вывод, что Крупская в интересах политической борьбы в очередной раз нарушила запрет Пленума ЦК, не пожалев при этом Ленина.
В тот период Троцкий всеми силами стремился занять место вождя. Ему активно помогали сторонники. Карл Радек, например, поместил в «Правде» свою статью «Лев Троцкий — организатор побед». Акция Крупской явно имела цель устранить конкурента.
Борьба шла не шуточная. Только ни в коем случае не надо думать, что она носила личный характер, была соперничеством двух, как писал Ленин, «выдающихся вождей современного ЦК». Я совершенно согласен с Н.И. Капченко, выдающимся исследователем всего, что связано со Сталиным:
«Предметом этой борьбы являлась не одна лишь возможность занять уникальное место покидавшего историческую сцену вождя, но и — что особенно важно — вопрос о выборе стратегического курса будущего развития страны. На весах истории лежала не только судьба отдельных политических фигур, но, по существу, судьба страны, то, какое генеральное направление развития она изберет не только в ближайшей, но и в отдаленной перспективе. Именно это обстоятельство предопределяло как масштабы, так и остроту, а также некоторые другие особенности развернувшейся политической схватки. Не уяснив себе этого обстоятельства и сведя существо противоборства сторон в тот период исключительно к личной борьбе за власть между претендентами на ленинское политическое наследие, невозможно дать объективно верную оценку событиям тех далеких лет.
Если говорить обобщенно, то на деле речь шла о противостоянии (вначале еще не четко обозначившемся) двух полярно противоположных линий. Первая из них, наиболее последовательным и решительным выразителем которой являлся Сталин, в качестве главной стратегической цели ставила укрепление и развитие единого многонационального государства, сплоченного и централизованного настолько, чтобы суметь выстоять в смертельной схватке с любыми враждебными силами, будь то внутренняя контрреволюция, будь то внешняя агрессия. Эту линию можно условно назвать стратегией государственного созидания.
Вторая линия, наиболее видным выразителем которой был Троцкий, во главу угла ставила не внутреннее строительство, поскольку оно представлялось бесперспективным в капиталистическом окружении, а всемерное разжигание пожара мировой революции. В последней они видели единственную надежду на гарантию существования и развития Советской власти. Но если договаривать до конца то, о чем предпочитали умалчивать поборники данной стратегической линии, то и само существование Советской власти им представлялось не главной целью. Таковую они усматривали в разжигании мировой революции, в грандиозном пламени которой Советской России уготавливалась роль горючего материала.»
В заключение — еще один сталинский документ.
«СТРОГО СЕКРЕТНО. Членам Пол. Бюро
В субботу, 17/III т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиратива «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н.К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В.Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прервать беседу»), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.
Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она не была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.»
Позиция Сталина была поддержана всеми членами Политбюро. Единственной, кто хотел, чтобы просьба Ленина была выполнена, оказалась Крупская.
Не стану это комментировать, слишком тонкий и деликатный вопрос. Но в интересах истины приведу краткий диалог между Сталиным и Бухариным после первого обращения Владимира Ильича насчет яда. На вопрос Бухарина, можно ли сказать об этом провожавшей их Марии Ильиничне, Сталин ответил: ей можно, а Надежде Константиновне нет. За этим ответом и согласием с ним Бухарина стоит очень многое, о чем хорошо знали собеседники.
В общественном мнении прочно утвердился сугубо положительный образ Н.К. Крупской, без всяких оттенков. И в целом это правильно, но как во всякой семейной жизни, в отношениях супругов далеко не все было безоблачно. Чего стоят два «побега» Владимира Ильича из-под опеки Надежды Константиновны. Первый — когда он провел две недели у старого знакомого в Подмосковье. Второй — в 1923 году в Горках, где Ленин удалился от семьи на три дня к управляющему совхозом «Горки» А.А. Преображенскому.
Вернемся, однако к документу. К кому обратился Ленин после «Письма к съезду», которое, как его уверяли, никому не известно, после грозной записки Сталину? К нему же — другого верного и надежного человека в своем окружении он не видел. И ни о каком «перемещении» его не говорил.