Птица взмывает ввысь, бороздит небо, камнем пикирует к земле в полном соответствии с законами аэродинамики, которых она не знает. Чтобы взлететь в небо, построить самолеты, человеку понадобилось открыть теорему Жуковского о подъемной силе крыла. В наши дни, когда тысячи лайнеров бороздят воздушное пространство, вряд ли об этой теореме помнят летчики и уж совсем ничего о ней не знают милые стюардессы и беспечные пассажиры. А ведь для полета нужна не только теорема крыла, но и теория горения, гидродинамика, теория упругости, материаловедение, метеорология, информатика, радиоэлектроника, эргономика, теория управления – сотни научных дисциплин. И это далеко не всегда освобождает от неожиданностей и бед.
Но как ни сложен разумно управляемый полет человека, его жизнь, судьбы общества бесконечно сложнее. К их пониманию человек приближается шаг за шагом в течение тысячелетий, а многие при этом остаются беспечными пассажирами в космическом корабле истории, ничего не понимая, не зная о полете, о его движущих силах и законосообразностях. В лучшем случае они доверились реальным или иллюзорным пилотам.
Но незнание аэродинамики рано или поздно приводит к катастрофе; в большей мере рождает кризисы и катастрофы неведение закономерностей, тенденций, механизмов общественного бытия. Хотелось бы напомнить предостережение Маркса: “Невежество – это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной еще многих трагедий. Недаром величайшие греческие поэты в потрясающих драмах из жизни царских домов Микен и Фив изображают невежество в виде трагического рока” [1].
Давно нет уже ни Эсхила, ни Софокла, ни Еврипида, но, увы, трагический рок – невежество – все еще бросает реальную тень на судьбу человечества, на его будущее. Правда, есть рок-н-ролл, театр абсурда, битлз, сникерсы, памперсы, автомобили и джинсы, астрология с хиромантией, экстрасенсы и шаманы, фиктивный капитал и экзистенциал. Но уберегут ли они?
Когда-то известный американский мыслитель Эрих Фромм констатировал “духовный кризис, переживаемый человеком Запада в нашу решающую историческую эпоху” [2]. К сожалению, этот кризис не ограничился Западом.
* * *
Еще в давние времена Г.В.Плеханов отмечал, что марксисты являются очень редкими птицами в социалистических партиях Европы; он не без ехидства утверждал, что многие ученые профессора воздвигли себе несокрушимые памятники абсолютной неспособностью уловить смысл Марксова учения. И в самом деле, теория Маркса не проще, скажем, теоретической механики или термодинамики, освоение которых требует немалых усилий. И дело не только в том, что марксизм представлен тремя источниками, тремя составными частями, как подчеркивал В.Ленин, марксизм “усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры” [3]. Стоит только вдуматься в это “все” (выделено нами – Ю.Ж.), чтобы прочувствовать сложность путей понимания марксизма. Из него вытекают практические лозунги и призывы, но он не сводится к ним.
Партия и ее члены, решившие в качестве теоретической основы своей деятельности опираться на марксистское учение, должны понимать его сущность, непрерывно находиться на гребне творческой мысли, чуждой любому фетишизму и догматизму.
В заголовок этой статьи вынесено грозное предостережение, которое приводит Р.И.Косолапов в своей книге “Слово товарищу Сталину”, ссылаясь на рассказ известного философа, члена Президиума ЦК КПСС Д.И.Чеснокова о беседе со Сталиным в марте 1953 г. Со своей стороны, могу подтвердить, что эти сталинские слова мне передал Д.И.Чесноков, прощаясь перед моей депортацией из Москвы в том же марте.
Стоит привести еще одно свидетельство. В статье “Самая длинная фамилия” Феликс Чуев передает со слов Д.Т.Шепилова следующее: “Положение сейчас таково, – сказал Сталин, – либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей” [4].
Указанная проблема волновала Сталина на протяжении многих десятилетий. Еще в 1924 г. на XIII съезде партии он говорил: “Один из опасных недостатков нашей партии состоит в понижении теоретического уровня ее членов. Причина – адская практическая работа, отбивающая охоту к теоретическим занятиям и культивирующая некую опасную беззаботность – чтобы не сказать больше – к вопросам теории” [5].
И дело здесь не просто в просветительской заботе о самообразовании членов партии. Дело глубже. Уже Ленин подчеркивал эту глубину: “Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет” [6]. При этом культурность в ленинском понимании охватывает науку, технику, образование.
С особой остротой указанная проблема стала перед партией после победоносной войны, когда надо было определять пути развития общества, строительства коммунизма. В этот период теоретическое отставание членов партии становилось особенно нетерпимым. “Орден меченосцев” не должен превращаться в “хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков”, – предупреждал Сталин. “Общеизвестно, что никакая наука не может развиваться без свободы критики, без борьбы мнений”, – подчеркивал он.
Серьезную озабоченность Сталина вызывала общая культура массового сознания, культура мышления. Он иронизировал по поводу логических ошибок собеседников. “Часто заключают, что “после этого” значит “вследствие этого”, – отмечал он. По его инициативе в систему общего образования были включены логика и психология. В нелегкие военные годы Сталинскими премиями были отмечены труд С.Рубинштейна “Основы общей психологии” (1942 г.) и “Логика” Асмуса (1943 г.). Читателю был возвращен классический учебник логики Челпанова.
Для того, чтобы оживить научную мысль, поднять роль теории, знания, образования, Сталин выдвигает многочисленные инициативы и предложения.
Можно вспомнить, что в 1947 г. он передал группе ученых предложение создать “Общество по распространению научных и политических знаний”. Соответствующее решение правительства было необычайно щедрым для тех нелегких послевоенных лет. Общество “Знание” попросили возглавить замечательного ученого, Президента Академии наук СССР академика С.И. Вавилова; общество получило в свое распоряжение здание Политехнического музея рядом с ЦК партии; общество обрело широкие издательские возможности.
В том же году по инициативе Сталина было создано Издательство иностранной литературы, которое было призвано знакомить советского читателя с лучшими новинками зарубежной литературы в сфере естественных и общественных наук. Потоком полились современные книги по физике, астрономии, химии, биологии, генетике.
Одну идею Сталина “всемогущий аппарат” все же похоронил. В связи с юбилеем Академии наук СССР он предложил учредить в стране ордена для деятелей науки. Орден Ломоносова – за заслуги в разработке общих проблем естествознания; орден Менделеева – за заслуги в области химии; орден Павлова – за достижения в сфере биологических наук. Надо сказать, что образцы этих орденов уже были изготовлены Монетным двором; мне показывал их заведующий сектором науки ЦК С.Г.Суворов. Но где-то дело застряло.
Что касается самого сектора науки ЦК, то после XIX съезда партии по указанию Сталина на его основе были созданы три самостоятельных отдела: Отдел философии и истории, Отдел экономики и права, Отдел естественных и технических наук. Руководителями первых отделов стали Д.И.Чесноков и А.М.Румянцев, вошедшие в Президиум ЦК.
Д.И.Чесноков рассказывал мне, что перед тем как произнести свое грозное предостережение, Сталин сказал следующее: “Вы вошли в Президиум ЦК. Ваша задача – оживить теоретическую работу в партии, дать анализ новых процессов и явлений в стране и мире. Без теории нам смерть, смерть, смерть!”.
С 1947 года по инициативе Сталина в стране развернулась полоса теоретических дискуссий в области самых различных научных дисциплин. Начало было положено дискуссией по книге Г.Ф.Александрова “История западноевропейской философии”. После философской дискуссии 1947 г. был создан журнал “Вопросы философии”, в задачу которого входило теоретическое обсуждение вопросов диалектики, логики, теории познания.
Затем были проведены дискуссии по биологии и физиологии. Мало кто помнит, что Сталина заинтересовала гипотеза академика О.Ю.Шмидта о происхождении планетных систем. Четыре лекции Шмидта послужили основой для широкой дискуссии в области космогонии, а затем прошла дискуссия об эволюции звездных систем, в основу которой был положен доклад академика В.А.Амбарцумяна.
Далее последовали дискуссии по языкознанию и политической экономии. Не всегда результаты этих дискуссий были однозначно положительны, не всегда можно было разделить позицию и пристрастия Сталина, но совершенно очевидно, что метод публичных дискуссий привлекал внимание не только ученых, но и широкого партийного актива, всех слоев населения.
Особенно беспокоила Сталина опасность монополизма в науке. Стремление к монополии он критиковал у последователей Марра; в монополизме он упрекал академика Л.А.Орбели. В конечном итоге, первоначально поддержав Т.Д. Лысенко, Сталин в мае 1952 г. дал прямое указание: “Ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке. Создать коллегиальный руководящий орган Президиума ВАСХНИЛ. Ввести в состав Президиума противников Лысенко: Цицина и Жебрака”. Об этом мне рассказал тогдашний заведующий сельхозотделом ЦК А.И. Козлов.
На протяжении многих лет среди советских философов шли методологические споры вокруг проблем теоретической физики, в первую очередь теории относительности и квантовой механики. Нигилистическое отношение к ним подпитывалось механистическими односторонностями философа А.Максимова и некоторых работников тогдашнего физфака МГУ. В частности, серьезно доставалось видному теоретику И.Е.Тамму от руководства физфака (декан Предводителев, секретарь Ноздрев). Когда группа ведущих физиков-теоретиков страны обратилась в защиту Тамма, то Сталин с юмором сказал: “Уберегите его от героев Гоголя и Щедрина”.
Разве можно себе ныне представить, чтобы центральная газета из номера в номер печатала статьи корифеев современного естествознания? Гороскопы – да! А ведь по указанию Сталина газета “Правда” из номера в номер публиковала накануне сессии по физиологии высшей нервной деятельности важнейшие работы академика И.П.Павлова.
Догматизм и рутина вызывали у Сталина отторжение. Он искал новаторов повсюду, в том числе и в науке. Вот его слова: “В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому”. В телеграмме на имя Президента Академии наук академика В.Л.Комарова от 24 марта 1942 года Сталин писал: “...я выражаю уверенность, что, несмотря на трудные условия военного времени, научная деятельность Академии наук будет развиваться в ногу с возросшими требованиями страны и Президиум Академии наук под Вашим руководством сделает все необходимое для осуществления стоящих перед Академией задач”. Во второй телеграмме Сталина на имя Президента Академии наук академика В.Л.Комарова от 12 апреля 1942 года было сказано: “Правительство с удовлетворением принимает Ваше предложение о всемерном развитии деятельности научных учреждений Академии наук СССР и ее действительных членов и членов-корреспондентов, направленной на укрепление военной мощи Советского Союза. Надеюсь, что Академия наук СССР возглавит движение новаторов в области науки и производства и станет центром передовой советской науки в развернувшейся борьбе со злейшим врагом нашего народа и всех других свободолюбивых народов – с немецким фашизмом. Правительство Советского Союза выражает уверенность в том, что в суровое время Великой Отечественной войны советского народа против немецких оккупантов Академия наук СССР, возглавляемая Вами, с честью выполнит свой высокий патриотический долг перед Родиной” [7].
Но развитие науки немыслимо без сильной системы образования, подготовки кадров. В стране за советские годы выросла мощная система высшей школы. Если в сфере науки в 1913 г. в России числилось 13 тысяч работающих, то перед крахом советской системы их число достигло 3 миллионов.
Перед войной, будучи студентом химфака МГУ, я впервые познакомился с А.Н.Несмеяновым, слушая его лекции по органической химии. Сразу же после окончания войны осенью 1945 года я был зачислен Александром Николаевичем ассистентом на его кафедру вместе с моим другом, будущим академиком О.А.Реутовым. Так мы вошли в формировавшуюся школу Несмеянова.
Осенью 1947 г. Сталин находился на отдыхе в Сочи. В это время (наша семья тоже отдыхала в Сочи) я был дважды приглашен Сталиным для беседы 18 октября и 10 ноября.
В ходе последней беседы Сталин коснулся судьбы отечественных университетов. Вот основное содержание его слов.
“Наши университеты после революции прошли три периода.
В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.
Затем, с развитием хозяйства и торговли, потребовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов. Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.
Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.
Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.
Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.
В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения.
На ближайший период следует большую часть выпускников оставлять при университетах. Насытить университеты преподавателями”.
“О Московском университете. Не сильное там руководство. Быть может стоит разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом – общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты).
Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10, 8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки.
Уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был стимул. А сейчас у нас нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации.
По нашим возможностям мы должны иметь И. Г. Фарбениндустри в кубе. А нет его. Химия сейчас – важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам университет химии?
Мало у нас в руководстве беспокойных... Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо...”.
Было высказано много других интересных наблюдений и идей о науке, ее состоянии и перспективах.
Прошло немного времени, и уже в декабре 1947 года недавно выдвинутый секретарем ЦК А.А.Кузнецов пригласил меня на должность заведующего сектором естественных наук ЦК ВКП(б).
В океане нахлынувших новых дел надо было в первую очередь подумать о Московском университете. Для этого следовало решить вопрос о его руководстве.
Предварительный совет состоялся с замечательным человеком и ученым, тогдашним президентом Академии наук СССР академиком С.И.Вавиловым. Он поддержал мое предложение выдвинуть на пост ректора МГУ А.Н.Несмеянова.
Когда это свершилось, я пригласил Александра Николаевича в ЦК и вместе мы подготовили проект письма на имя Сталина о строительстве нового комплекса зданий Московского государственного университета. Мы обсуждали структуру, численность коллектива МГУ, высотность зданий и в конечном итоге представили за двумя подписями записку в Политбюро.
Наступила пауза. О судьбе записки мы не знали ничего, пока нас где-то через месяц не пригласили в Московский городской комитет и Моссовет. Нашу записку было поручено рассмотреть там.
Встретили нас с Александром Николаевичем как-то странно: для московских руководителей мы были люди новые и не из их сферы. Нас рассматривали с настороженным любопытством, а потом спросили:
– Вы понимаете, что вы написали? Вот вы тут пишете об университете в десять этажей. А известно ли вам, какое лифтовое хозяйство потребуется для переброски тысяч людей в течение перерыва между занятиями? Учебное заведение не может быть выше четырех этажей, чтобы масса людей обходилась без лифтов.
Мы с Александром Николаевичем съежились. А дальше последовало приглашение:
– Поедем выбирать участок для нового университета.
Вышли мы из здания, расселись по машинам и поехали. Ехать пришлось долго. Промелькнула Калужская застава, кончились московские пригороды, замелькали рощи и деревни. Наконец, доехали: поселок Внуково.
Здесь в те времена не было аэропорта, вокруг расстилались широкие поля.
Нас пригласили выйти и сказали:
– Вот здесь и построим университетский городок.
Мы про себя подумали: “четырехэтажный”.
Прошли недели, и вдруг нас с Александром Николаевичем вызывают прямо на заседание Политбюро.
Заседание вел Сталин. На нем присутствовали члены Политбюро, руководители Москвы и мы с Несмеяновым в весьма напряженном состоянии.
Сталин начал прямо:
– Здесь были представлены предложения о строительстве нового комплекса зданий для Московского государственного университета. Что запроектировано у нас на Воробьевых горах?
Ответ:
– Комплекс высотных жилых зданий.
Сталин:
– Возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10-12, а в 20 этажей. Строить поручим Комаровскому. Для ускорения темпов строительства его надо будет вести параллельно с проектированием.
Обращаясь к Микояну:
– Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования на необходимое оснащение и оборудование лабораторий; университет должен быть обеспечен новейшими приборами и реактивами.
Необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить студентов? Шесть тысяч? Значит в общежитии должно быть шесть тысяч комнат. Особо следует позаботиться о семейных студентах.
Все это было принято, лишь в одном месте возразил Молотов: студентам будет скучно в одиночестве, надо разместить хотя бы по двое.
На Ленинских горах буквально заработал вулкан; строительство шло невиданными темпами. После ухода в 1951 г. А.Н.Несмеянова в Академию наук в связи с кончиной С.И.Вавилова строительством занялся Иван Георгиевич Петровский.
Следует подчеркнуть, что решение о строительстве МГУ было дополнено широкими мерами по укреплению материальной базы всех университетов, в первую очередь в городах, пострадавших от войны. Университетам были переданы крупные здания в Минске, Харькове, Воронеже. Активно начали создаваться и развиваться университеты ряда союзных республик.
Помню, один из чиновников предложил в 1949 году отметить юбилейные дни Сталина присвоением его имени комплексу МГУ на Ленинских горах. Ответ был однозначен:
– Главный университет страны может носить лишь одно имя – Ломоносова.
Сталина возмущала распространенная в чиновничьем аппарате болезнь интеллектуального паразитизма. Однажды он прочитал в журнале “Коммунист” статью на экономические темы. Что-то вызвало его несогласие, и он попросил связаться по телефону с автором. В ответ на критические замечания автор статьи забормотал что-то по поводу того, что он статьи не писал и лишь дал свою подпись под готовым материалом. Тогда раздался звонок главному редактору В.С.Кружкову.
– Оказывается, в Вашем журнале публикуются статьи за подписью авторов, которые на самом деле этих статей не писали. Это недопустимо.
Тот же Кружков рассказывал, как Сталин отвергал конъюнктурное приспособленчество:
– В журнале автор выступил с двумя статьями по одному вопросу, но с разными точками зрения. Позицию, конечно, можно пересмотреть, но надо объяснить людям, почему это сделано, исходя из каких новых явлений.
В теории не только допустима, но и необходима ортодоксальность как верность принципам. А “там, где речь идет о принципах, надо быть неуступчивым и требовательным до последней степени”, – так определял честность в науке Плеханов. Сталин разделял такой подход и был противником ортодоксальности на основе личной приверженности. Именно поэтому он решительно отверг попытки объявить в общественной теории этап “сталинизма”.
Сталин с тревогой наблюдал за процессами общественной эволюции, фиксируя отход актива партии от теории, засилье догматизма и узкого практицизма. Он настойчиво подчеркивал (во время упомянутой выше беседы со мной в 1947 г. в Сочи): “Главное в жизни – идея. Когда нет идеи, то нет цели движения; когда нет цели – неизвестно, вокруг чего следует сконцентрировать волю”.
Это размышление перекликается с мыслями великого ученого минувшего века академика В.И.Вернадского. Вот его слова: “Сила идеи – бесконечна. И это мы должны помнить теперь, когда очень часто это забывают в хаосе русских событий” [9].
Хаосу, стихии всегда противостоит разум, научное познание, теория. Принципиально важно, что академик В.И. Вернадский заложил основы учения о новом этапе эволюции нашей планеты, о формировании на Земле сферы разума – ноосферы. В.И.Вернадский подчеркивал, что марксизм подошел к тому же выводу, вскрыв роль науки как основы социального переустройства общества. “В этом отношении, – отмечает Вернадский, – то понятие ноосферы, которое вытекает из биогеохимических представлений, находится в полном созвучии с основной идеей, проникающей научный социализм” [10].
Но в таком случае предостережение “Без теории нам смерть” относится уже не только к нашей стране. Идущий тысячи лет процесс хаотического, стихийного блуждания человечества был неизбежен и необходим. Этот этап завершается капиталистической эпохой. Как писал в свое время Маркс: “Слуги буржуазии и болваны не понимают величие и преходящую необходимость самого буржуазного строя” [11].
К сожалению, слуги и болваны до сих пор не понимают преходящего характера не только капитализма, но и всей многотысячелетней эпохи классовых антагонизмов. Что им какие-то Маркс и Энгельс! Они глухи к призыву построить общество на социалистических началах, с чем обращались к миру и Альберт Эйнштейн, и творец кибернетики Н.Винер, и создатель учения о ноосфере В.Вернадский. Значит, грозное предостережение может сбыться не только для нас.
Нельзя без ясной теории, без научного прогноза лететь космическому кораблю человечества в просторах Вселенной. В противном случае он обречен затеряться вместе со своим экипажем.
Литература
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.1. С.112.
2. Фромм Э. и др. Дзен-буддизм и психоанализ. М., 1997. С.37.
3. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С.337.
4. Чуев Ф. Самая длинная фамилия. “Современник”, 1998. № 5. С.200.
5. Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 257.
6. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.45. С. 95.
7. 220 лет Академии наук СССР. Справочная книга. М., 1945. С.26-27.
8. Философско-литературное наследие Г.В.Плеханова. Т. 1. М., 1973. С.116.
9. Вернадский В.И. Дневники. 1921-25 гг. М., 1998. С.114.
10. Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Кн. 2. М., 1977. С.67.
11. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 28. С. 427.