Товарищи! В чем смысл политики отмены карточной системы? Прежде всего в том, что мы хотим укрепить денежное хозяйство. Мы хотим укрепить денежное хозяйство в советских условиях и во всю развернуть товарооборот, заменив системой или политикой товарооборота нынешнюю систему или нынешнюю политику механического распределения продуктов, когда считаются не с потребностью района и не с живыми людьми, а с абстрактным человеком. Теперь с потребителем не считаются. Распределили столько-то товаров, столько-то хлеба – бери, не возьмешь – все равно пропадет. Этот принцип надо изменить. Мы уже стали на почву товарооборота, но надо стать обеими ногами, крепко на почву учета потребностей живых людей, на почву приближения к потребителю. У нас сейчас с потребителем не считаются. Дали тебе паек – живи, как знаешь, плохо ли, хорошо ли. Этот принцип, который имел свое оправдание, пока у нас не хватало хлеба, сейчас должен быть заменен.
Нам нужно развернуть во всю товарооборот во всей хозяйственной деятельности, во всей своей сфере через денежное хозяйство. Товарооборот – это не есть просто товарообмен. Нам нужно укрепить денежное хозяйство.
Денежное хозяйство – это один из тех немногих буржуазных аппаратов экономики, который мы, социалисты, должны использовать до дна. Он далеко еще не использован, этот аппарат. Он очень гибкий, он нам нужен, и мы его по-своему повернем, чтобы он лил воду на нашу мельницу, а не на мельницу капитализма. Развернуть товарооборот, развернуть советскую торговлю, укрепить денежное хозяйство – вот основной смысл предпринимаемой нами реформы.
У нас имеется довольно неплохо организованная промышленность, мы можем производить продукты, товары; у нас имеется также довольно неплохо организованное сельское хозяйство, мы можем иметь сельскохозяйственные продукты. Но всего этого мало. Надо установить встречу этих продуктов – обмен между городом и деревней. А обмен между городом и деревней установить при наших условиях без товарооборота, без купли-продажи немыслимое дело. [c. 74] Есть у нас в партии отдельные «левацкие» элементы, которые думают, что можно с места в карьер, сразу перейти на продуктообмен. Это глупость. Сколько раз пытались сделать это отдельные товарищи и каждый раз лоб расшибали.
Мы находимся сейчас на той стадии, когда смычку промышленности с сельским хозяйством, обмен между городом и деревней товарами, изделиями и продуктами можно производить только через товарооборот. Мы на этой стадии находимся, и мы эту стадию далеко еще не использовали. Только после того, как мы эту стадию используем до дна, можно будет ставить вопрос о продуктообмене. Мы не использовали даже и третьей доли тех возможностей товарооборота через денежное хозяйство, которые он дает для того, чтобы производимое промышленностью и производимое сельским хозяйством не пропадало втуне, а доходило до потребителя. Товарооборот – это необходимое связующее звено между продуктами промышленности и продуктами сельского хозяйства. Вот та стадия, на которой мы находимся, на которой должны развертывать товарооборот, если мы хотим действительно двинуть вперед наше хозяйство, я имею в виду все народное хозяйство.
Отмена карточной системы в области хлебных продуктов, крупы, – очевидно, то же самое мы сделаем по картофелю, по сахару и по мануфактуре, – означает, что по части смычки, товарной смычки, между городом и деревней, механическому, слепому, канцелярскому распределению, пайковому распределению продуктов кладется конец. Вкусы, потребности, пожелания отдельных районов, отдельных потребителей должны учитываться нашими торгующими организациями как в смысле получения известного количества товаров, так и, особенно, в отношении качества этих товаров. Это значит, что торговые организации имеют дело не с абстрактным потребителем, а с конкретным, в зависимости от района, от области, от отрасли промышленности, от отрасли торговли. Только после того, как наши торговые организации научатся учитывать все и всяческие специфические особенности каждого района и каждой области и наладят богатейшую товаропроводящую сеть, – только после этого можно будет попытаться поставить вопрос о переходе от товарооборота к продуктообмену без денег. Пока мы этого не сделали, пока и третьей доли этого товарооборота не использовали, говорить об уничтожении денежного хозяйства, о замене товарооборота продуктообменом – значит говорить глупости, вещи абсолютно антиленинские, антимарксистские, ничего общего с марксизмом не [c. 75] имеющие.
Так вот, именно для разворота товарооборота, для укрепления денежного хозяйства в наших советских условиях, при торговле без капиталистов и без спекулянтов, именно для этого, прежде всего и главным образом, проводится отмена карточной системы. Карточная система подрывает основы товарооборота, торговлю заменяет простым распределением, не считается с ценами на рынке, абсолютно не считается. Она вверх дном переворачивает все возможности товарооборота и, таким образом, мешает нам установить нормальную, живую, органическую связь между городом и деревней, между промышленностью и сельским хозяйством, между городскими изделиями и сельскохозяйственными продуктами.
Может показаться странным, что социалисты, ставшие у власти, организовавшие уже социалистическую промышленность, организовавшие социалистическое хозяйство, имеющие такие производственные возможности, хватаются за старый инструмент буржуазии – товарооборот. Но ничего странного в этом нет. Не один и не два инструмента буржуазии, буржуазной экономики мы использовали. И этот инструмент, наиболее живучий в денежном хозяйстве, мы используем во-всю, если у нас не будет всяких карточных систем. В этом теперь гвоздь вопроса.
Так вот, повторяю, в целях дальнейшего развертывания товарооборота, дающего связь между городом и деревней, торговую связь, и в целях укрепления денежного хозяйства в наших условиях, так как товарооборот без денег немыслим, мы прежде всего и уничтожаем карточную систему по хлебу, по этому основному товару, потому что хлеб тянет за собой все остальное. Именно с этого звена надо начать.
Вот первое и основное значение этой реформы.
Во-вторых, значение реформы, которую мы проводим, в том, чтобы поставить на реальную базу, на настоящую реальную базу политику снижения цен по всем товарам и по всем продуктам. У нас ведь как теперь? Каждая торгующая организация старается сделать накидку везде. Ежели трудное дело, то все хотят решить его тем, чтобы повысить цены. Вот этому хаосу, скорее всей этой вакханалии в политике цен, должен быть положен конец. Смысл реформы состоит в том, что мы начинаем ставить на реальную базу политику снижения цен по всем товарам и по всем продуктам. Сама эта реформа снижает цену на хлеб. Вот тут т. Разумов выступал и говорил о ценах пайковых. Да разве это цена, т. Разумов? У нас паек на черный хлеб года полтора [c. 76] назад стоил в Москве 12 копеек килограмм. А цена на рынке во много раз стояла выше. Рыночные цены ни в какой мере не считаются с ценами пайковыми, потому что это, собственно говоря, не цена, а дар от государства рабочему классу. Это социальный, классовый паек для рабочего класса. Пайковая цена – это привесок, а в собственно экономическом смысле это не цена на хлеб, поэтому рынок с ней не считается. Впоследствии мы подняли пайковую цену на килограмм черного хлеба сначала до 25 копеек, потом до 50 копеек. По коммерческой цене его продавали по 2 рубля. А с чем считался рынок (крестьяне, которые вывозят хлеб), с пайковой ценой? Конечно, нет. Они ориентировались на рынок, на коммерческую цену, – немного выше коммерческой, немного ниже, но цена на хлеб вращалась вокруг коммерческой цены. Если хотите знать, что такое цена на хлеб, то справьтесь на рынке и в коммерческих магазинах. Вот вам цена. Что касается пайковой цены – это не цена и с ней никто не считается. Никто. И если коммерческая цена на хлеб у нас два рубля и полтора рубля, а мы ее теперь, эту цену, снижаем до 90 коп., до 1 р. 10 коп. и т. д.– и только на Дальнем Востоке, где собственного хлеба нет, он завозится, там из–за транспортных условий цена будет 1 р. 30 коп. – 1 р. 50 коп., – это значит, что мы начинаем настоящую, реальную политику снижения цен на хлеб, Мы начинаем снижение цен с хлеба потому, что цены на хлеб складываются на рынке и рынок не считается с той пайковой ценой, которая не была собственно ценой, а представляла собою нашу классовую политику по отношению к рабочему классу. Брали дешево хлеб, продавали дешево, по существу не продавали, а дарили. Так надо понимать.
Значит смысл реформы состоит в том, что мы начинаем действительную, реальную политику снижения цен с хлеба. В дальнейшем пойдет у нас последующее снижение цен и на хлеб и на все другие товары. Вот увидите, с января месяца начнется у нас торговля хлебом без пайков и цена на рынке на хлеб упадет, Как теперь крестьянин хлеб продает и как тогда будет продавать – сличите. Обязательно пойдет снижение цен на хлеб на рынке, крестьянин в первую очередь снизит. Стало быть, мы организуем действительную и реальную политику снижения цен, начиная с хлеба, и дальше эта политика у нас должна пойти по всей линии.
Старой вакханалии прыжков по линии цен у нас больше не должно быть. Реформа представляет подведение базы под политику снижения цен, начиная с хлеба и затем на все остальные продукты.
Это нам очень важно и с точки зрения животноводства, с точки [c. 77] зрения разрешения мясной проблемы. Крестьяне только тогда начнут заниматься животноводством, когда цены на хлеб упадут, когда они поймут, что лучше зерно провести через скот и продавать мясо, чем продавать хлеб. Только после снижения цен, только после падения цен на хлеб, только после этого развернется как следует само производство хлеба и начнется переход от продажи хлеба к продаже мяса, т. е. начнется расходование хлеба на кормежку скота, настоящую кормежку скота. Так что политика снижения цен на хлеб рикошетом дает и тот благой результат, что у нас закладывается реальная база для развертывания животноводства, потому что зерно пойдет также и на развитие животноводства.
В-третьих, смысл реформы состоит в том, что подсекаются возможности спекуляции хлебом. Когда имеются в жизни две или три цены на хлеб – спекуляция абсолютно неизбежна. Политика цен – очень интересная штука, у нас мало занимаются этим делом. Когда мы продавали МТС керосин по 10 коп. килограмм, а крестьянину через кооперацию по 70 коп., то, конечно, работники МТС спекулировали: покупали керосин по 10 коп., а продавали по 70. После того, как мы установили на керосин одну цену, спекуляция керосином была подорвана. То же самое и здесь. Если коммерческая цена на хлеб 1 р. 50 коп., а рабочий платит за килограмм по 50 коп., то, конечно, он часть хлеба продает. Если даже за рубль продаст, то 50 коп. выигрывает. И это делают рабочие. Я их не виню, потому что сама система двух – трех цен такова, что самый честный человек должен продавать хлеб и на этом оборачиваться. Вот до чего гнилой стала карточная система. Возьмите Ленинград, где передовые рабочие, это вы знаете по опыту; там продается коммерческого хлеба раз в десять меньше, чем продавалось раньше, продается хлеба меньше, чем в Харькове, хотя население вдвое больше. В чем дело? Рабочие конкурируют с государством: пайковый хлеб продают много дешевле, чем государство, и в коммерческом хлебе нет уже такой нужды. И это – везде, и в Москве, и в других крупных городах. Мелкую спекуляцию оживляет эта система, мелкая спекуляция создает богатую почву для мелкого и вообще всякого воровства, создает почву для всякой спекуляции, и для крупной и для мелкой: раз я тут дешевле покупаю хлеб, а там продаю его дороже, – я на этом наживаюсь. Отмена карточек означает установление одной цены на хлеб в пределах такой-то зоны. Двух или трех цен на тот же сорт хлеба не будет в пределах данной зоны.
В пределах каждой зоны цена на хлеб такого-то сорта устанавливается одна и та же, единая цена. Тут спекуляция затруднена. [c. 78] Вот в чем еще смысл этой реформы – затруднить спекуляцию и не толкать честных людей из рабочих на спекуляцию.
Вот три основных момента хозяйственного порядка, на которые я хотел указать потому, что, по-видимому, не все товарищи ясно представляют, для чего мы уничтожаем карточную систему.
Как это отразится на состоянии наших торговых организаций? Ясно, что наши торговые организации должны будут почиститься. Нельзя так вести дело, как до сего времени велось оно: установили тебе паек – хочешь бери, хочешь не бери, а не возьмешь – потеряешь.
По-новому придется ставить вопрос и о качестве хлеба, – чтобы он был свежий, чтобы его утром приносили. Протестов будет много и все что угодно, и мы будем «чесать» все торговые организации, если они не откажутся от операций с абстрактным потребителем, если они не будут считаться с живым человеком, который уже за деньги будет покупать хлеб, за настоящую цену.
Так что деньги пойдут в ход, пойдет мода на деньги, чего не было у нас давно, и денежное хозяйство укрепится. Курс рубля станет более прочный, бесспорно, а укрепить рубль – значит укрепить все наше планирование и хозрасчет.
Никакой хозрасчет немыслим без сколько-нибудь стойкого курса рубля. Ничего абсолютного на свете не бывает, я не говорю об абсолютной стойкости курса рубля, но некоторый более или менее устойчивый курс рубля должен быть, если хотите, чтобы у нас был хозяйственный расчет, если хотите, чтобы наше планирование было не канцелярским, а реальным. Это даст громадный плюс, и это четвертое, что мы получаем от реформы. Это громадный хозяйственный плюс, результаты которого невозможно исчислить, плюс для всего нашего хозяйства, для всего нашего планирования, для организации промышленности и сельского хозяйства, для всего.
И пятый плюс – то, что наши организации почистятся, поаккуратнее начнут работать и начнут, наконец, уважать потребителя, признавать в нем человека,– это тоже большой плюс. Пока не научатся торговые организации уважать в нашем потребителе человека, того рабочего и крестьянина, о ком они болтают очень много, никакой базы у нас для продуктообмена не будет.
Некоторые работники из Госбанка толкуют о том, что от такой реформы мы выиграем в деньгах. По-моему, это неверно, это чепуха. Неверно, будто бы мы получим два или даже три миллиарда. Наркомфин высчитывает, люди думают, что рабочие будут покупать столько же хлеба, сколько покупали пайкового. Это неверно. Пайковой [c. 79] хлеб делал то, что рабочие и служащие набирали родственников, приписывали их карточки и половину хлеба продавали. Теперь двух цен не будет. Набирать им родственников незачем. Теперь на деньги надо покупать. Они экономнее будут расходовать деньги и купят меньше.
Если взять промышленные пункты – Москву, Ленинград, Харьков, Киев, Баку и т. д., где имеются действительно более или менее квалифицированные рабочие, – люди со вкусом, которые умеют жить, зарабатывают как следует, они будут меньше хлеба покупать, потому что теперь нужно считать на деньги, не то что раньше, когда даром покупали. Стало быть, на этом мы проигрываем. Цена на хлеб повышается с точки зрения пайковой цены, Но, во-первых, мы это возмещаем, хотя не полностью,– возмещаем минимум на 3/4, во-вторых, рабочие станут покупать меньше хлеба, значит минус у нас. А наши банковики считают, что рабочий столько же будет покупать. Неверно это. Он будет покупать меньше.
Кто будет больше покупать? Те рабочие и служащие, которые в провинции живут, которые не 800 граммов хлеба получали, а меньше и прикупали коммерческий хлеб. Они-то и выигрывают, ибо платили полтора рубля, а теперь будут платить один рубль или 90 копеек. Они будут покупать больше, но по цене меньшей, чем за коммерческий хлеб. Эти люди жили коммерческим хлебом. Теперь они, может быть, вдвое больше будут хлеба брать, но по низкой цене, по рублю или по 90 копеек. Опять минус у нас получается.
Я уже не говорю о том, что нам приходится возмещать производителей технических культур.
Что мы тут выигрываем, сколько проигрываем? Вообще здесь ничего нельзя рассчитывать заранее, так что гадать насчет того, что эта реформа даст нам плюс денежный, это значит, по-моему, писать вилами на воде.
С Молотовым мы тоже рассуждали по этому поводу. Его снабдили всякими материалами насчет того, что мы выигрываем, но когда рассмотрели материалы, то выходит чепуха.
Какие изменения произойдут на рынке, что произойдет с покупателями, как они будут покупать, сколько они будут покупать – сейчас трудно сказать. Одно ясно, что провинциальный потребитель, который на коммерческом хлебе оборачивался, будет больше покупать. Может быть, будет денежная выгода государству от реформы, но скорей всего не будет выгоды. Тут гадать нельзя.
А теперь о тех областях, которые отстали по части хлебопечения. [c. 80] Вот Урал, Ивановская область, еще кое-где поотстали. Это очень плохо, товарищи. Надо наверстать это дело. тов. Кабаков тут доклад читал, что того ему не дают, другого, третьего. У нас вообще ничего не дается, тов. Кабаков, а берется, надо уметь брать. А тем более вы на Урале. Ведь с вашими возможностями построить среднего типа хлебозаводы, хлебопекарни – чепуха это. Уралмашзавод построили, видите ли, а не могут организовать хлебопечение. Это значит – очень мало заботы на Урале о рабочем.
Вообще должен сказать, за что ни возьмешься на Урале, все говорит о том, что там нет никакой заботы о быте рабочего, ну прямо удивляешься, как там люди живут? Сколько грязи! Быт какой ужасный, средневековый. тов. Кабанов, так жить нельзя. Если бы вы хотели, при тех возможностях, которые дает уральская промышленность, у вас было бы гораздо больше хлебопекарен и хлебозаводов, чем в Москве, у которой было меньше возможностей.
РГАСПИ Ф. 558. Оп. 11. Д. 1118. Л. 42–63.
[c. 81]