События "Великой чистки" 1937-1938 гг., продолжают оставаться одним из самых значительных событий в истории России, причем истории не только новейшей, но и истории страны вообще. Это событие в силу своей значимости и степени воздействия известно любому человеку, проживающему в границах бывшего СССР, даже если вся остальная история страны для него вовсе тёмный лес.
Причина этой известности, хотя и большей частью неосознанной, заключается в том, что это было единственным событием в истории человечества, когда желание и потребность к самоочищению государственной власти привели к тому, что целые слои правящей элиты во всех сферах государственной деятельности, были удалены. В других странах подобные события происходили не в ходе усилий власти, а в ходе социальных или, как минимум, политических революций, приводивших к смене власти и того слоя элиты, которой она принадлежала.
В СССР же в 1937-1938 гг. подобные усилия по очистке элиты исходили от самой власти, и здесь действительно имела место своеобразная "революция сверху". Это определение часто используется в исторической науке для характеристики тех или иных событий в различных странах, однако, только применительно к событиям в СССР в 1937-1938 гг. это определение имеет полное соответствие.
Аналогичной революцией сверху, только незаконченной, неудачной, можно считать опричнину Ивана IV Грозного 1565-1572 гг.
То, что события 1937-1938 гг. были именно чисткой или, точнее, самоочищением правящей элиты от разложения и, прежде всего, коррупции, никому не приходит в голову.
Все - как поклонники Сталина, так и его ненавистники - видят в этих событиях лишь узко-политическую подоплёку. Только одни считают, что борьба велась лишь с агентами мирового империализма: троцкистами и бухаринцами, другие вопят про "миллионы невинных жертв".
На самом же деле, основной удар был направлен против коррумпированного и разложившегося высшего и среднего слоя советского чиновничества, а также против тех лично честных, но некомпетентных функционеров, которые из-за своей некомпетентности тормозили или даже задерживали развитие вверенных им отраслей деятельности, но при этом упорно не желали покидать свои посты, ссылаясь на свои прошлые революционные заслуги (категория так называемых "старых большевиков").
Подлинные политические противники Советского государства составляли среди обвиненных по политическим мотивам менее 10 %. Остальные 90% - это коррумпированные военные и гражданские чиновники, которых, чтобы расстрелять или отправить на долгий срок в места заключения, осуждали за разного рода мифические политические преступления.
Сейчас мало кто представляет, какую массовую и глубокую коррупцию в советском партийно-государственном аппарате вызвала проводившаяся в 1921-1928 гг. так называемая "новая экономическая политика". Но от многих ее современников остались об этом весьма красочные описания.
Вот как, например, описывает Георгий Агабеков, бывший в 1925-1928 г. г. резидентом ОГПУ в Тегеране, проделки чиновников советских внешнеторговых ведомств в Персии и покровительство им из самых верхних эшелонов власти в Москве: "Перед выездом из Сабзевара ко мне обратился с просьбой подвезти до Мешхеда интеллигентного вида перс. Я согласился и мы выехали из города. В дороге мой спутник спросил меня, в каком советском учреждении я работаю. "В торгпредстве",- ответил я. "Вы, наверно, очень богатый человек?",- спросил он. "Почему вы так думаете?". "Потому что вы служите в торгпредстве в Тегеране. Если здесь, в провинции, ваши служащие зарабатывают большие деньги, то в центре имеют ещё больше". "Да, у нас хорошее жалованье". "Какое там жалованье! Да разрешили бы мне заготавливать хлопок и шерсть для Советской власти, так я сам бы платил жалованье государству. Кто из ваших служащих живет на жалованье? Вот хотя бы купец Алиев. Он продал вашему хлопковому комитету голые стены под видом хлопкоперерабатывающего завода за 40 тысяч туманов (около 8 тысяч долларов по тогдашнему курсу). Заместитель председателя хлопкома получил из этих 40 тысяч от Алиева 10 тысяч. А шерсть? Знаете, как сдается шерсть? Эксперт по шерсти у большевиков Александров одновременно состоит в компании с поставщиком шерсти Комаровым. Комарову платят самые большие цены, а шерсть сдается какая угодно. На этом Александров в прошлом году заработал 60 тысяч туманов. Сахар и нефть. Советские синдикаты продают их только двум купцам в Мешхеде, а те устанавливают на рынке цены, какие хотят. А за это платят представителям синдикатов проценты. А кроме этого в синдикатах заработки на таре, на утечке, на подмочке. Это же тысячи и тысячи, а вы говорите о жалованье. Кто из них смотрит на жалованье! Да на такой работе можно стать богачом, - мечтательно закончил он". (Г. Агабеков, "Секретный террор", М., "Терра", 1998, с.147-148).
Далее Агабеков продолжает: "В Мешхеде я застал склоку между консулом Кржеминским и резидентом Брауном. Распря между ними разгорелась из-за жены секретаря консула Левенсона, которая отдавала предпочтение то одному, то другому. Браун был старым партийцем с 1903 года, личным приятелем начальника иностранного отдела ОГПУ Трилиссера. По профессии он был ювелиром, едва мог читать и писать и попал за границу благодаря знанию английского языка и дружбе с Трилиссером. Кржеминский был образованный человек, разбирался в персидских делах, но был ленив и больше всего ценил личное благополучие и женщин" (Там же с.150-151).
Служба Агабекова в Персии продолжалась, а нравы советского чиновничества не менялись: "Летом 1927 г. из города Пехлеви начали поступать сведения о склоке, возникшей среди советских работников. Виновником недоразумений был Образцов, заведовавший рыбными промыслами на персидском побережье Каспийского моря. Старый коммунист Образцов вел такую хищническую эксплуатацию промыслов, что ему позавидовал бы любой капиталист. Персидских рабочих, которые должны были работать 8 часов по советскому кодексу, действовавшему на промыслах, он заставлял работать по 14 часов и платил им мизерное жалованье. Большую часть прибыли от подобной эксплуатации он клал себе в карман. Все безобразия сходили ему с рук благополучно, так как со всем начальством в Москве, начиная с председателя ВСНХ Куйбышева и кончая мелкими чиновниками, он поддерживал наилучшие отношения, засыпая их подарками.
По подсчетам резидента ОГПУ в Пехлеви он отправил в Москву подарков на 10 тысяч долларов. Не забывал он и тегеранское начальство, систематически подкармливая посла и торгпреда рыбой и икрой. Образцов вдруг почувствовал, что резидент ОГПУ Ефимов и консул Сычев ведут работу против него. Решив напасть первым, он обратился к послу Юреневу с просьбой убрать резидента и консула. Одновременно я получил донесение Ефимова о проделках Образцова с приложением фотокопий документов, доказывающих присвоение им казенных денег. Юренев вызвал меня и предложил отозвать резидента, сообщив, что он в свою очередь снимает консула, так как, по его мнению, надо всячески облегчить работу Образцова, так много сделавшего для Советской России. Разговор происходил за завтраком, и Юренев, уплетая присланную Образцовым икру, естественно, не мог рассуждать иначе. Я предложил вызвать Образцова и Ефимова в Тегеран для рассмотрения дела. Юренев согласился.
Объяснение происходило между мной, Юреневым и Образцовым. Выслушав Образцова, рисовавшего себя чистым, как снег, я молча вынул фотокопии его расписок в получении взяток и при нем передал их Юреневу. Юренев, прочитав их, очень смутился, не знал, как быть и, наконец, повысив голос, предложил Образцову, чтобы "этого больше не было". Инцидент этим был исчерпан. Несмотря на мои неоднократные представления в Москву, ОГПУ не могло добиться снятия Образцова."(Там же с. 195-196).
Впрочем, в ОГПУ, боровшемся в тот момент с коррупцией в среде советского чиновничества, дела обстояли не намного лучше. Причем, даже в таком его элитном подразделении, как иностранный отдел, куда кадры подбирались намного тщательнее, чем в другие подразделения ОГПУ. Вот как описывает Агабеков партийную чистку в иностранном отделе в 1929 г.: "Началась чистка просто и без перебоев. Вызванный рассказывал свою биографию и одновременно комиссия следила по его личному делу за правильностью рассказа. Затем председатель комиссии обращался к остальной аудитории, спрашивая, нет ли вопросов к проверяемому. Первоначально все хором отказывались ставить вопросы. Каждый боялся, что, когда настанет его очередь, его тоже засыпят вопросами. Но картина начала меняться, когда первые два десятка прошли проверку. Им нечего уже было бояться. И чем дальше, тем вопросы ставились чаще.
Чистился помощник начальника отдела Горб. Из его рассказа было видно, что до 1919 г. он был на Украине левым эсером, сражался против гетмана Скоропадского и попал в плен.
"Странно, как ты остался жив, когда гетманцы расстреливали всех большевиков, а евреев в особенности?"- задал вопрос кто-то из публики.
Горб стал рассказывать длинно и путанно о некой женщине, которая тогда спасла его от расстрела. После нескольких дополнительных вопросов его объяснения с натяжкой принимаются и он проходит чистым.
Стал рассказывать свою биографию заместитель начальника отдела Логинов. Член партии с 1905 г. В 1907 г. был избран делегатом от военных организаций на V съезд РСДРП, но при переходе границы был арестован и вплоть до 1917 г. просидел в каторжной тюрьме. Освобожденный после революции, Логинов поселился в Архангельске и вскоре был избран председателем Совета. После занятия белыми Архангельска Логинов остался в нём. Белые знали, кто он такой, но не тронули его. Он даже издавал при них газету.
"Не находите ли вы странным, что белые даже не арестовали вас?" - спросил председатель.
"Ничего странного не нахожу", - пробурчал в свою рыжую бороду Логинов, пришедший на чистку для храбрости несколько выпивши.
- Странно, странно, - перешептывались между собой члены комиссии, - неужели провокатор?
- Ладно, мы поговорим с вами особо, - наконец сказал председатель, откладывая дело Логинова."
Вызвали следующего. В 1914-1917 гг. капитан разведки австрийской армии. Затем, после революции в составе украинских армий воевал против большевиков. После этого неизведанными путями оказался в ВКП(б), а затем на работе в иностранном отделе. Его как раз перед чисткой собирались послать на нелегальную работу в Австрию. Не поехал. Исключили из партии, уволили из органов.
И так по очереди, длинной вереницей прошли перед комиссией около 200 сотрудников иностранного отдела ОГПУ. Большинство - недоучившиеся интеллигенты, много выходцев из других партий: левых эсеров, бундовцев и т. д. У многих темные подозрительные провалы в биографиях. Но особенно поражала их политическая безграмотность, в лучшем случае полуграмотность. И невольно я задавался вопросом: неужели это работники ОГПУ, наводящего ужас она весь СССР, которого так остерегаются иностранные правительства?
Ведь тут собралась не железная когорта партии, как когда-то назвал ОГПУ в погоне за трескучей фразой Троцкий. Тут, если в прошлом не авантюрист и провокатор, то минимум простой чиновник-обыватель, ничего общего с коммунизмом не имеющий. А ведь в иностранный отдел подбор особый. Что же представляют из себя другие отделы ОГПУ? Наконец, каков уровень коммунистов в других советских учреждениях, на которых чекисты смотрят свысока? При этом возникает логически другой вопрос. Если такой неудовлетворительный подбор человеческого материала, то на чем тогда держится Советская власть и почему такие прекрасные результаты в работе нашего учреждения?".
После некоторых размышлений автор приходит к выводу, что результаты прекрасные, потому что в ОГПУ действует основной принцип: "Чекист умирает или от руки врага, или от руки ОГПУ. Естественная смерть для чекиста исключена". (Там же, с. 284).
Далее автор показывает, как коррупция начинает вызывать политическое перерождение. Например, в случае с начальником англо-американского сектора иностранного отдела Борисовским-Мельцером: "Мельцер, побывавший резидентом в Берлине, Стамбуле, Тегеране, показал себя неспособным к работе и вместе с тем чрезвычайно способным к увеличению собственного благосостояния. О привезенных им в Москву десятках чемоданов, набитых всем необходимым, знали все сотрудники отдела, но начальство его не увольняло, а, наоборот, ценило".
Далее идет рассказ о передаче дел в секторе: "Теперь перейдем к Америке", - сказал Мельцер, раскрывая новую папку. Основная наша задача в Америке - это подготовка общественного мнения к признанию СССР. Это задача огромной важности, так как в случае удачного исхода, мы бы наплевали на всех. В экономическом отношении - это было бы спасением, ибо, в конце концов, капиталы всего мира сконцентрированы в Америке". (Там же, с. 274-275)
Насколько сомнительными, если не сказать бредовыми, были многие политические обвинения в 1937-1938 гг. силовиков, хорошо иллюстрируют личности репрессированных в этот период наркома внутренних дел Украинской ССР А. В. Балицкого и командующего Черноморским флотом И. К. Кожанова.
Балицкий. Начальник ГПУ УССР в 1923-1931 гг., нарком НКВД УССР в 1933-1937 гг., в 1931-1933 гг. третий заместитель председателя ОГПУ СССР. Смещение в сентябре 1936 г. Ягоды и назначение наркомом внутренних дел Ежова Балицкий встретил с восторгом, надеясь, что это поможет ему вернуться в центральный аппарат НКВД ("Отечественная история", 1999 г., N6, с. 180). Один этот его восторг ставит под сомнение политические обвинения в его адрес.
За что же он тогда был репрессирован? За личный особняк в центре Киева, содержание которого ежегодно обходилось в 35 тыс. рублей, за пароход "Днепр" для увеселительных поездок по Днепру, расходы на содержание которого ежегодно составляли 250 тысяч рублей. Наконец, за просто откровенные хищения казенных денег. Так, еще в 1934 г. был снят с должности начальника финансового отдела НКВД УССР и отправлен на север начальником одного из лагерей некий Яншевский, которому вменялось в вину "нецелевое использование из оперативного фонда 1 млн. рублей". В феврале 1938 г. в Москве перед судом предстал бывший заместитель наркома внутренних дел УССР З. Б. Кацнельсон по обвинению в "систематическом разбазаривании средств, выделяемых на оперативные нужды". Только за 1936 г. сумма растрат составила 200 тысяч рублей. (Отечественная история", 1999, N6, с. 179-181; "Наше минулэ", г. Киев, 1993, N1, с. 44-75).
Что касается командовавшего в 1931-1937 г.г. Черноморским флотом Кожанова, то, конечно, те политические обвинения, которые содержатся в его следственном деле, не выдерживают критики даже при самом к ним снисходительном отношении.
Ну, например: "При выходе эскадры в открытое море заставлял ее целые сутки идти полным ходом с вредительской целью ускорить износ ходовых механизмов". Но зато вполне реальным было то, что, будучи командующим флотом, он одновременно являлся председателем военно-охотничьего общества. Знающие, что такое военно-охотничьи общества, хорошо представляют, что это значит. Ну и, наконец, оставшаяся после его ареста дача в живописной горно-лесной местности на берегу речки Чёрной, на окраине села Алсу в окрестностях Севастополя. О том, что дача, строившаяся на казённые средства, явно не находилась на казенном балансе, свидетельствует тот факт, что после ареста Кожанова она не была автоматически передана новому командующему флотом, как это обычно происходит со служебным жильем, а была преобразована во флотский пионерлагерь "Алсу", в каковом качестве формально находится и сейчас.
В связи со всем вышеизложенным неизбежно возникает вопрос, зачем же было предъявлять проворовавшимся сановникам обвинения в государственной измене и устройстве заговора с целью изменения политического строя? Неужели нельзя было судить их за действительные преступления с тем, чтобы потом, после смерти Сталина, их не реабилитировали как невинных жертв сталинских репрессий?
На это можно ответить следующее: при существовавшем тогда в СССР уголовном законодательстве вести борьбу с коррупцией было просто невозможно. Общеуголовные статьи Уголовного кодекса РСФСР, принятого в 1927 г., и уголовных кодексов других союзных республик были настолько либеральны, что даже нынешнее ельцинское уголовное законодательство, столь попустительствующее преступности, выглядит прямо-таки свирепым на фоне УК РСФСР 1927 г. Поэтому, чтобы отправить высокопоставленного взяточника за решетку на 10-15 лет или на смертную казнь, приходилось шить ему политическое дело.
Аналогичная ситуация имела место и в 1945-1950 гг., когда под влиянием послевоенной разрухи и легкого доступа к огнестрельному оружию, в изобилии валявшемуся на полях сражений, страну захлестнул вал вооруженного бандитизма. Тогда для его обуздания бандитам-уголовникам тоже начали лепить политические статьи. Если убитый ими был членом партии, комсомола или хотя бы профсоюза, то уголовника привлекали по разделу "контрреволюционный террор" известной 58 статьи УК РСФСР 1927 г. И по этой статье он получал 25 лет тюрьмы или расстрел, в то время как по общеуголовным статьям того же УК за убийство давали 6-8, максимум 10 лет.
Так что, к сожалению, "правовое государство", о создании которого объявила в РФ ельцинская конституция 1993 г., возникло в СССР к началу 30-х годов и было закреплено конституцией 1936 г. В результате имевшийся в практике советского судопроизводства первых послереволюционных лет социалистический принцип "общественной целесообразности" уступил место буржуазному, по сути, принципу "законности".
Как не покажется парадоксальным, но именно торжество принципа "законности" в советской юриспруденции середины 30-х годов и привело к необходимости в ходе массовых чисток 1937-1938 гг. массово применять пытки, поскольку для осуждения обвиняемого требовались не конкретные факты его преступной деятельности, а целый комплекс следственно-процессуальных формальностей, закрепленных документально, в том числе и признание обвиняемого в содеянном. А поскольку большинство коррумпированных советских сановников в политическом отношении были действительно чисты, как младенцы, то они искренне не понимали, почему они должны сознаваться в том, что много лет являлись закоренелыми троцкисто-бухаринскими извергами, и следователям приходилось убеждать их в этом руками, ногами и другими тяжелыми предметами.
О том, как принцип законности мешал доказывать вину даже в таком внесудебном заведении, как центральная контрольная комиссия ВКП(б), довольно наглядно показано в уже не раз цитировавшейся здесь книге Агабекова.
Вот его описание одного из заседаний ЦКК в 1928 г.: "Следующим вошёл молодой латыш (фамилию забыл), приехавший из Берлина, где он работал в каком-то хозяйственном учреждении. О нем резидент в Берлине прислал сообщение как о человеке, который, находясь за границей, беспробудно пьянствовал и проводил время с женщинами.
- Что же вы думаете, товарищ, партия послала вас работать или же пьянствовать и развратничать? - набросился на него Коротких.
- А кто вам сказал, что я пьянствовал и развратничал? - спокойно в свою очередь спросил латыш. Откуда у вас такие сведения обо мне?
Коротких молчал, он не мог назвать источник информации.
- Так, так. Значит, вы не пьянствовали и не развратничали. А что же вы там в Берлине делали - растерянно спросил Коротких.
- Работал, как и все. Если вас интересует моя работа, можете навести справки у моего начальства.
- Ну, мы без вас знаем, где наводить справки, - уже рассердившись, сказал Коротких, - можете идти.
- А вы там, в ОГПУ, уж если даете материал, так давайте факты. Вызвали человека из Берлина, а его и спросить не о чём, - обратился он в мою сторону." (Г. Агабеков, "Секретный террор", с.280-281).
Таким образом, урок событий 1937-1938 гг. в СССР заключается не столько в том, что степень здоровья того или иного политического режима и длительность его существования определяется его способностью к самоочищению, сколько в том, что этот процесс самоочищения должен проходить не в виде кампаний, а идти постоянно, демонстрируя тем самым здоровье общественного и государственного механизмов.
К. В. КОЛОНТАЕВ, Севастополь