Неправленая стенограмма выступления И.В.Сталина на совещании в ЦК ВКП(б) о кинофильме "Закон жизни" по сценарию А.О.Авдеенко

9 сентября 1940 г.

Тут есть разные вопросы, эти вопросы имеют серьезное значение для развития литературы. Я хочу сказать по вопросу, не имеющему отношения к книге Авдеенко, - о подходе к литературе. Есть подход к литературе прав­дивый, объективный. Этот правдивый и объективный подход значит ли, что он может быть и должен быть беспристрастным - просто рисовать, фото­графировать? Можно ли приравнять живого человека, литератора, кото­рый хочет быть правдивым и объективным, можно ли его приравнять к фотографическому аппарату? Никак нельзя. Значит, правдивость, объек­тивность должна быть не бесстрастная, а живая. Это живой человек, он кому-то сочувствует, кого-то недолюбливает из своих героев. Значит, прав­дивость и объективность есть правдивость и объективность, которая слу­жит какому-то классу.

Плеханов говорил, что литература не может выйти тенденциозной, а когда расшифровал это, выходит, что литература должна служить каким- то условиям, какому-то классу, какому-то обществу. Поэтому, литература не может быть каким-то фотографическим аппаратом. Не так надо пони­мать правдивость. Не может быть литературы без страсти, она кому-то сочувствует, кого-то ненавидит. Я считаю, что с этой точки зрения мы дол­жны подойти к оценке литературы, - с точки зрения правдивости и объек­тивности.

Требуется, чтобы произведения дали нам врага во всем его главнейшем виде. Это правильно или неправильно? НепрОвильно. Есть разная манера писать - манера Гоголя или Шекспира. У них есть выдающиеся герои - отрицательные и положительные. Читаешь когда Шекспира или Гоголя, или Грибоедова, то находишь одного героя с отрицательными чертами. Все отрицательные черты концентрируются в одном лице. Я бы предпочел дру­гую манеру письма - манеру Чехова, у которого нет героев, а серые люди, но отражающие основной поток жизни. Это другая манера письма.

Я бы предпочел, чтобы нам давали врагов не как извергов, а как людей враждебных нашему обществу, но не лишенных некоторых человеческих черт. У самого последнего подлеца есть человеческие черты, он кого-то любит, кого-то уважает, ради кого-то хочет жертвовать. Есть у него какие- то человеческие черты. Я бы предложил, чтобы в таком виде врагов да­вать, врагов сильных. Какой же будет плюс, когда мы шумели, - была клас­совая борьба капитализма с социализмом, и вдруг замухрышку разбили. И враги много шумели, не так слабы они были. Разве не было сильных лю­дей? Почему Бухарина не изобразить, каким бы он ни был чудовищем, - а у него есть какие-то человеческие черты. Троцкий - враг, но он спо­собный человек, - бесспорно изобразить его, как врага, имеющего отри­цательные черты, но и имеющего хорошие качества, потому что они у него были, бесспорно.

Дело вовсе не в том, что Авдеенко изображает врагов прилично, а дело в том, что нашего брата он в тени оставляет. Нам нужна правдивость, изоб­ражающая врага полноценно не только с отрицательными чертами, но и положительные черты, которые были, например, упорство, последователь­ность, смелость идти против общества. Эти черты привлекательные, поче­му их не изобразить? Не в том дело, что тов. Авдеенко дает врагов в при­личном свете, а в том, что победителей, которые разбили врагов, повели страну за собой, он оставляет в стороне, красок у него не хватает. Вот в чем дело. Здесь основная необъективность и неправдивость.

Много говорили здесь о том, что не надо потакать молодым начинаю­щим писателям, не надо их рано выдвигать вперед, потому что от этого голова кружится у людей и они портятся. Это, конечно, верно, но нельзя советовать какую-то цеховщину в профессиональной литературе. Так смотрели: и ученик может быть способный, но здесь положен срок. Под­мастерье может быть на три головы выше мастера, но раз положен срок, то он должен его отработать. Потом ему дадут пощечину и посвящают в мастера.

Вы что же, дорогие товарищи, такую философию проповедуете? А если из молодых нашлись люди, которые по таланту, по дару не хуже некото­рых старых писателей, что же вы будете их мариновать? Так вы покалечите способных людей, которым бог дал дар, которые хотят расти. Вы должны их растить, нужно следить, ухаживать за ними, как садовник ухаживает за растениями. Нужно помогать им, надо ломать эту цеховщину. Надо покон­чить с этими цеховыми традициями, иначе никогда нельзя будет выдвигать людей.

Вот возьмите лучшего полководца нашей страны Суворова. Он монар­хист был, феодал, дворянин, сам граф, но практика ему подсказала, что нужно некоторые устои ломать, и он выдвигал людей, отличившихся в бо­ях. И только в результате этого он создал вокруг себя группу, которая ло­мала все. Его недолюбливали, потому что он нарушал традиции цеховщи­ны. "Вот он не очень способный полководец, но, позвольте, у него такая фамилия, такие связи во дворе, такой милый, - как же его не любить?" А он двигал малоизвестных людей, ломал устои цеховщины. Его за это не любили, однако ж, создал вокруг себя группу способных людей, хороших полководцев.

То же самое, если взять Ленина. Как Ленин ковал кадры? Если бы он видел только таких, которые лет 10-15 просидели в партийной среде на руководящей работе и проч., и не замечал тех молодых, которые растут как грибы, но они способные люди, если бы он этого не замечал и не ло­мал традиций стажа, пропал бы.

Литература, партия, армия - все это организм, у которого некоторые клетки надо обновлять, не дожидаясь того, когда отомрут старые. Если мы будем ждать, пока старые отомрут и только тогда будем обновлять, мы пропадем, уверяю вас.

Вот с этими поправками я согласен относительно выдвижения молоде­жи, но нельзя людей ограничивать, держать в загоне.

Это замечание касается плотвы, о которой здесь говорили, о тысячах. Ведь старых мало. Конечно, хорошо иметь старых литераторов, это наход­ка, клад, но таких мало. И у нас в партии тоже стариков, которые не старят­ся никогда душой, которые способны воспринимать все молодое, таких стариков мало. Если только на них будете строить литературный фронт, только на стариках, которые никогда не старятся, - есть такие старики, которые не старятся, - то у вас армия будет очень небольшая и она недо­лго будет жить, потому что старые кадры, они все-таки помрут. Отсюда - вопрос о начинающих писателях, Здесь говорили о плотве, о нескольких тысячах. У нас в партии тоже есть с[е]редняки, которые никому не извест­ны, ЦК более или менее известны, вообще ничем не выделялись пока, но способные. Такие есть, с ними надо заниматься, работать и из них обыкно­венно выходят хорошие работники. Все мы были с[е]редняками, нас один, другой раз поправили, где надо указали, и из плотвы выросли неплохие работники. Плотвы у нас очень много, поэтому забывать ее не следует, на­до работать с этой плотвой, а не говорить, что они для цвета. Так нельзя, это обижает очень. Должна быть работа терпеливая по воспитанию этих людей, по отбору их. Если из 20 человек будет один, это хорошо. У вас тогда целая армия литераторов будет. У нас страна большая и литерато­ров нужно иметь довольно много. Если человек талантливый, способный человек, его надо поднимать, помогать ему идти вверх, может быть, даже и с нарушением устава. Без нарушений иногда ничего не выходит.

Насчет Ванды Василевской. Ведь почему письмо ее нравится? У нее есть в произведениях серые, простые люди, незаметные фигуры, но они хорошо отображены в быту, они ловко и хорошо подобраны. Я не считаю, что она самая выдающаяся писательница, но она довольно талантливая и очень хорошо пишет, по-моему, но почему-то ее замалчивают. Сама она не лезет никуда. Вы прочитайте ее произведения, увидите, что это талант­ливый человек.

У нас есть много талантливых людей, которые известны. Вот взять хотя бы Панферова. У него есть места хорошие, но вообще человек может пи­сать, когда он работает над собой. Этот Панферов - известный, а я вас уверяю, что Ванда Василевская, она выше могла бы стать, чем Панферов, а ею никто не занимается, она считается иностранкой, а она депутат Вер­ховного Совета Союза.

Теперь насчет товарища Авдеенко. Видите ли, я уже говорил, что дело не в том, что у него ошибки, не в том, что он передает типы врагов или друзей наших врагов в наиболее приличном виде, не как чудовища, а как людей, у которых есть некоторые хорошие черты, а без них не бывает ни одного человека. Самый последний подлец, если к нему присмотреться, имеет хорошие черты. Он голову свою может положить за хорошего друга, значит, не в том, что хорошо врагов наших изображает, а дело в том, что люди, которые разоблачили этих врагов, показаны не советскими людьми.

Не так легко дело делается. У нас, например, миллионов 25-30 людей голодало, хлеба не хватало, а вот теперь стали жить хорошо. Вот враги внутри партии прикидывали так - это немцам отдадим, это японцам, на наш век хватит земли. А у нас повернулось наоборот, никому ничего не даем, а наоборот, расширяем фронт социализма. Разве это плохо? Разве плохо это с точки зрения баланса борьбы сил в мире? Мы расширяем фронт социалистического строительства, это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, ко­торых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и вся­кой другой сволочи. Это с точки зрения народов. А с точки зрения борьбы сил в мировом масштабе между социализмом и капитализмом это боль­шой плюс, потому что мы расширяем фронт социализма и сокращаем фронт капитализма.

У Авдеенко люди, которые должны бороться, они показаны какими-то замухрышками, простыми, серенькими, - как могли эти люди разбить вра­гов? Весь грех Авдеенко состоит в том, что нашего брата - большевика - он оставляет в тени и для него у Авдеенко не хватает красок. Он так хоро­шо присмотрелся к врагам, познакомился с ними до того хорошо, что мо­жет изобразить даже с точки зрения отрицательной и с положительной. К нашей действительности не присмотрелся. Трудно поверить, - не понял и не заметил?!

Вот об этой же картине - "Закон жизни". Почему закон - не объяснил. Вы что хотели? "Вот вы, господа большевики, как вы не толкуйте, а есть закон жизни, любовь такая, как я ее понимаю, и она свое возьмет, потому что есть закон жизни". Сказать это до конца у него духа не хватило, но любовь*, кто умеет мыслить, понимает, что это такое.

Огнерубов - молодец, орел, пал жертвой глупости, толпы. Взял прого­лосовал. Бывает же так? Герои падают, гениальные люди попадают в огра­ниченную среду. Среда наших замухрышек и героев, которые пали жерт­вой. Прямо Чацкий какой-то, которого задушила среда.

Не хватает красок изобразить наших людей. И он здесь грешит и против служения какому-то делу. Чувствуется, что он таким-то сочувствует, таким- то не сочувствует. Я хотел бы знать, кому из своих героев он сочувствует? Во всяком случае не большевикам. Почему же у него в противном случае не хватило красок показать настоящих людей? Откуда взялись Чкаловы, Громовы? Откуда же они взялись, ведь они с неба не падают? Ведь есть среда, которая дает героев. Почему не хватает красок на то, чтобы пока­зать хороших людей? Почему нет красок на то, чтобы показать плохие чер­ты, не хватает красок на то, чтобы устроить новую жизнь? Почему нет кра­сок на изображение жизни? Потому что он этому не сочувствует.

Вы скажете, что я преувеличиваю. Я бы хотел ошибиться, но, по-моему, едва ли он сочувствует большевикам.

Возьмите 1934 год. Ведь его поправляли. Все одно и то же. Потом в 1938 году поправляли, указывали. Все равно он свое делает. Этот лагерь у него живет, наш лагерь где-то в тени. Я, говорит, пролетарского проис­хождения. Дон Жуан не из золотой молодежи выходит. Дон Жуан был... Откуда это упорство?

Есть картина "Закон жизни". То же самое - много красок. Откуда это? Ошибка это? Нет, не ошибка. Человек самоуверенный, пишет законы жиз­ни для людей, - чуть-ли не монопольное воспитание молодежи. Законы!

Вот какая ошибка была с 1934 года. Если бы его не предупреждали, не поправляли, - это было бы другое дело, но тут были предупреждения и со стороны ЦК, и рецензия в "Правде", а он свое дело продолжает.

Влезать в душу - не мое дело, но и наивным не хочу быть. Я думаю, что он человек вражеского охвостья - Саркисова, Кабакова, - и он с врагами перекликается: "Живу среди дураков, все равно мои произведения пропу­стят, не заметят, деньги получу, а кому нужно, поймет, а дураки - черт с ними, пускай в дураках и остаются".

РЦХИДНИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 907. Л. 72-82. Подлинник. Машинопись.