Скачать zip-архив (232 kB)

Прочитав эту книгу, кто-то увидит во мне заржавелого сталиниста. Нет, я не сталинист. Я не защищаю сделанные тогда промахи и перегибы. Только хочу подчеркнуть: они явны сейчас, когда значительно лучше видна общая картина прошедшего времени. А тогда, в пылу постоянной ожесточенной борьбы с внутренними и внешними врагами, разве Сталин мог все учесть? Вполне допускаю, что рядом с ним кто-то был семи пядей во лбу и, зная более успешные, более туманные методы строительства социализма, мог избавить Сталина от невольных ошибок. Тогда почему же преступно молчал? Кто из наших эрудитов способен ответить на это?!

Велик и разнообразен счет, предъявленный Сталину. Многое в нем связано с жертвами людей, которым собираются возвести мемориал. А я бы напротив него поставил памятник жертвам врагов народа. Ведь лишь в Литве и Латвии националисты во время и после войны уничтожили больше миллиона учителей, партийных и комсомольских работников. Двести тысяч их погибло в Крыму от рук татарских националистов. Прибавьте к ним павших в других местах. Да еще не забудьте про наших солдат. Разве все эти жертвы не имеют права на собственный памятник?

Так будьте же, наконец, справедливы!

Такую же задачу я ставил перед собой, когда писал эту книгу. Я ничего не приукрасил, стараясь показать истинного Сталина, которого видел почти четверть века. Видел вместе с другими сослуживцами. Допустим, тогда наши мнения о нем были одинаковыми от страха пострадать за инакомыслие. Но вот его нет уже почти сорок лет. Что могло угрожать нам? Выворачивайся в откровенности хоть наизнанку. А наше мнение все равно не изменилось. Вернее, лишь крепло, когда очередной властелин украшал себя очередной звездой или с пафосом произносил торжественные речи. Все результаты их бурной “деятельности” вы видите сами.

Вот почему мы, очевидцы подлинной жизни И.В.Сталина, вместе выступаем против так называемых ученых, которые сводят старые счеты или снова переписывают историю в зависимости от погоды. Вот почему мы вместе выступаем против всех, кто морочит доверчивых людей сенсационными глупостями.

Уважаемые читатели, пожалуйста, будьте бдительны!

1

Тогда мне было всего двадцать три года. После обучения в пограншколе командного состава я в 1931 году стал рядовым сотрудником правительственной охраны. Теперь я, обычный парень из уральской деревни Рыгач, каждый день видел и слышал всех, на кого еще совсем дедавно мог посмотреть лишь в газете. Вот как мне повезло! Вот какая выпала честь!

Скоро вместе с Жагорниковым и Горундаевым я поехал на строительство сталинской дачи в районе Кунцева. Это место едва ли можно назвать райским. С севера за сосновым лесом пролегало Можайское шоссе, откуда слышался постоянный гул транспорта, неслись частые сигналы и выхлопные газы. Западнее, в деревне Давыдково, вечерами под гармошку вовсю горланили пьяные мужики, которых неистово бранили голосистые жены. С юга, примерно на таком же расстоянии, заходилась Киевская товарная станция, где не умолкал грохот буферов при сцепке вагонов, а маневровый паровоз почему-то непрестанно издавал пронзительные гудки. От всего этого содома не спасали ни сосны, ни дощатый забор.

Одноэтажная дача из семи комнат строилась круглые сутки. Спальня Сталина была где-то двадцати метров. Стены зала обили мореной фанерой под дуб, а комнат — в основном под соломку. Швы прикрыли такими же рейками. Откуда-то привезли деревянную полуторную кровать, на которой мы спали поочередно. Потом ее занял Сталин. Никаких бассейнов или массажных на даче не имелось. Никакой роскоши — тоже. Солидно выглядел только паркетный пол в зале.

Смотреть готовую дачу приехали И.В.Сталин, К.Е.Ворошилов и С.К.Орджониквдзе. Пожилой архитектор Мержанов по старому обычаю снял картуз и держал его левой рукой на уровне груди, а правой здоровался с гостями. Под конец все поднялись на просторный солярий. Сопровождавший их Г.Ягода все время держался поодаль и потому остался внизу, около своей машины. Дачу приняли комендант Ефимов с помощником Мозжухиным. А мы с Горундаевым стали выполнять обязанности личной охраны И.В.Сталина. Он появлялся все чаще. Затем начал жить постоянно. В Кремль ездил на черном “Паккарде”. Иногда после работы отдыхал на солярии. Во время дождя укрывался в небольшой деревянной будке.

С конца июля до 3 ноября Сталин обычно отдыхал в Сочи. Дача находилась вблизи Большой Мацесты на горе. В тридцать втором году я уже поехал туда. Мы, сотрудники охраны, жили в общежитии поблизости от дачи. Сталин регулярно принимал сероводородные ванны в Малой Мацесте — лечил полиартрит. Боли в ногах не давали ему долго сидеть. Если стоял, то обязательно переминался. При ходьбе становилось легче. Поэтому во время работы или совещания он всегда прохаживался по кабинету.

Навещали его тут Ворошилов, Киров и Калинин. Сталин очень любил принимать гостей, но сам почти не пил. Водку — совсем, коньяк — тоже редко. Признавал только вина “Цинандали” и “Телиани”.

Каждую ночь он работал до двух-трех часов. Лишь тогда в кабинете гасло электричество. Днем в свободное время трудился в саду, ухаживая за посадками кустарника, или копался в огороде. А часа в четыре обязательно приходил на городошную площадку, огороженную сеткой. Начинались жаркие баталии!.. С ним в паре всегда играл рабочий кухни Харьковский. В другой паре чередовались Ворошилов или Киров с Власиком, возглавляющим охрану Сталина. По вечерам хозяин и гости сражались на бильярде. Проигравшие проползали на четвереньках под столом, по которому дубасили киями хохочущие победители. Подыгрывать руководству в бильярд или городки строго запрещалось. Поэтому Сталину тоже приходилось оказываться под столом.

Тогда телевизоров еще не имелось. Мы, сотрудники охраны, для развлечения проводили вечера самодеятельности. Я читал поэму Багрицкого “Дума про Опанаса”, Пантюшин играл на гармошке. Иногда нас посещал Сталин. Хлопал жидко, но все же благодарил за инициативу. Особенно ему нравилась русская пляска, которую мастерски, с различными коленцами, исполнял Макшеев. Еще более искрометно он откалывал цыганскую пляску. Однажды Власик неожиданно для всех запретил Пантюшину играть. Музыка не звучала целую неделю. Мертвая тишина уже давила на перепонки. Сталин удивился:

— Ваш гармонист что, уехал в Москву?

— Я думал, гармошка мешает вам работать, — признался Власик.

— Нет, я с удовольствием слушаю русские песни и старинные вальсы. Пусть гармонист не стесняется.

Так Пантюшин к всеобщей радости вновь стал играть на балконе общежития.

Раз ко мне на посту подошел Сталин и говорит:

— Вот у вас винтовка. А приходилось ли ее здесь применять?

— Нет, товарищ Сталин, не приходилось.

— А где приходилось?

— В борьбе с басмачами Ибрагим Бека.

— Значит, нюхали порох?

— Так точно!

Сталин неторопливо направился к винограднику. Гляжу, с горы во всю прыть несется Власик. Толстый. Пот с него градом. Кормежка ж отменная. Прозевал, когда Сталин без него отправился на территорию. Задыхаясь, кричит:

— Где хозяин?!

— Пошел в сторону виноградника.

Власик помчался туда. На территории дачи были великолепные сады и виноградники, зрели арбузы, соблазняя нас и подстрекая к действиям, грозящим неприятностями от начальства. Ведь помощник коменданта Афанасьев держал на учете все арбузы, мандарины и ягоды, за все отчитываясь перед Сталиным, который зорко следил за поспевающим урожаем. Дополнительно Афанасьев должен был отвечать Сталину еще на добрую сотню вопросов. Например, как укреплялись набережные побережья, в чем нуждались отдыхающие, сколько их нынче приехало? И попробуй ответить приблизительно. Иногда после напряженной работы Сталину хотелось поохотиться на зайцев, которых ослепляли светом фар. Настигнув добычу, он азартно кричал:

— Стреляй!

Власик палил из ружья, но часто на ходу машины мазал, И заяц— в кусты. Сталин в таких случаях смеялся:

— Хитрый косой, прямо с мушки сорвался...

Киров каждый год в это время приезжал к Сталину. Теперь они основательно сдружились. Как-то сидели за столом, накрытым на склоне горы в тени дерева, и попивали грузинское вино с минеральной водой. Лукьянов, шофер Светланы и Василия, Антонов, Кузнецов и я находились поблизости. Сталин подозвал Кузнецова с Лукьяновым и пригласил за стол. Кузнецов отказался:

— Товарищ Сталин, мы же стоим на посту. Мы не можем нарушать инструкцию.

— Да вы, ребята, не бойтесь, — засмеялся Киров. — Я не выдам вас Власику. Выпьем вместе, закусим. Все будет шито-крыто.

Но мужественный Кузнецов был непреклонен. Тогда Сталин заключил:

— Наше дело с Сергеем Мироновичем вас пригласить, а остальное — ваше дело. Как вам будет угодно.

Обошлось. Хотя Сталин потом не раз усаживал всех за стол на террасе или на рыбалке и рассказывал смешные истории из прежней жизни — подпольной, тюремной или ссыльной. Все получалось вовсе не страшно, не опасно, а—наоборот...

Тогда на даче последний раз отдыхала Надежда Аллилуева, всегда очень внимательная к нам, простая и обаятельная женщина. Помню, весной, когда ремонтировали их кремлевскую квартиру, она просила оклеивать стены простыми обоями.

Как же случилось, что Надежда Аллилуева решилась на роковой выстрел? По словам Соловова, коменданта дачи “Семеновское”, в тот вечер за столом собрались члены правительства с женами. Понятно, сразу же возникла нескончаемая дискуссия об оппозиции. За скорую победу над ней налили вина. Все выпили. Только Надежда не сделала это. В то время она училась в Промакадемии, где шла ожесточенная борьба между ленинцами и Бухариным, Томским, Ухановым. Вероятно, она даже в чем-то разделяла их взгляды. Сталин резко спросил:

—Ты что не пьешь?

Надежда обиженно вышла из-за стола на крыльцо. Жена Молотова Полина стала ее успокаивать. Но Надежда была взвинчена до предела и дома застрелилась из маленького пистолета. Смерть жены Сталин переживал тяжело. Провожая покойную, он шел за гробом до Новодевичьего кладбища. Потом еще долго по ночам ездил к могиле. Бывало, заходил в беседку и задумчиво курил трубку за трубкой...

2

Размах столичной промышленности увеличивал потоки транспорта. Узкие древние улицы затрудняли движение. Самой широкой магистралью города было Садовое кольцо, посреди которого частоколом торчали высохшие от старости дубы. Вдобавок проезжую часть сокращали трамвайные линии, бегущие вдоль деревянных домишек и потрескавшихся от старости кирпичных особняков. Приближалась реконструкция Москвы, строительство Метрополитена, способного

лучше и быстрей перемещать людские потоки. Следовало подготовить необходимое решение правительства.

И Сталин лично осматривал нужные улицы, заходя во дворы, где в основном кособочились дышавшие на ладан хибары да ютилось множество замшелых сараюшек на курьих ножках. Первый раз он сделал это днем. Сразу собралась толпа, которая совершенно не давала двигаться, а потом бежала за машиной. Пришлось перенести осмотры на ночь. Но даже тогда прохожие узнавали вождя и провожали длинным хвостом.

В результате длительной подготовки был утвержден генеральный план реконструкции Москвы. Так появились улицы Горького, Большая Калужская, Кутузовский проспект и другие прекрасные магистрали. Во время очередной поездки по Моховой Сталин сказал шоферу Митрюхину:

— Надо построить новый университет имени Ломоносова, чтобы студенты учились в одном месте, а не мотались по всему городу.

Как известно, он слов на ветер не бросал. Великолепный дворец МГУ до сих пор является украшением столицы.

В июле 1934 года мы снова приехали в Сочи, на привычную товарную станцию. Вдруг Сталин осерчал на Власика:

— Что вы меня все прячете по разным тупикам и задворкам? Я хочу приезжать на станцию Сочи и выходить из вагона там же, где все пассажиры!

Что-то виновато пробормотав, Власик неожиданно подал старый “Бьюик”. Обычно на юг вместе с нами доставляли черный “Роллс-Ройс”. А тут его почему-то не оказалось. Зато явился сам начальник правительственной охраны Паукер и по-хозяйски уселся на заднем сидении за спиной у Сталина. Видно, поэтому шофер Петрович засуетился, заволновался, со скрежетом включив скорость. Почему тогда с нами не было Власика и Румянцева — осталось загадкой...

Поехали на “Холодную дачу”, расположенную на берегу Холодной речки около Гагр. Кругом горы. На склонах абхазцы выращивали табак и другие ценные культуры. Днем вокруг истошно кричали ишаки, а ночью также противно выли шакалы. Стоя на посту, я много раз видел ползающих змей. Даже приготовил дубинку, но убить ни одной так и не удалось. По берегам речки высились деревья с грецкими орехами, которые мы сшибали палками. Тут же была прачечная. Из любопытства я зашел туда и обратил внимание на заношенный воротник белой шелковой рубашки. Спросил:

— Чья эта такая?..

— Иосифа Виссарионовича, — сказала прачка. — Он занашивает рубашки, пока не снимут под конвоем.

Это можно было принять за неряшливость. Но потом я узнал, что Сталин экономил во всем. Его с трудом уговаривали сшить что-то новое. Например, летнее пальто. Ботинки носил до последней возможности. Другие надевать отказывался из-за больных ног. Своих детей тоже не баловал роскошью. Наверное, желая угодить, Власик дал Светлане отдельную дачу, пустующую тогда. Прознав об этом, Сталин сказал:

— Власик, не надо беззаконничать. Она кто, член Политбюро, член ЦК? Освободите дачу и дайте ей место там, где живут все.

Зато вот другой пример. Был погожий сентябрьский полдень. Море спокойно катило бирюзовые волны. По их глади прыгали солнечные зайчики. На открытом месте жарился на посту Антонов. Я же стоял несколько дальше, под развесистым деревом, которое надежно укрывало от раскаленного солнца и вероятного дождя. Вдруг возникла грозовая туча. В темноте обрушился шквальный ливень. Огненные стрелы молний падали в кипящую морскую пучину. Эхо громовых раскатов с оглушительным грохотом разносилось по ущельям. Однако часовой обязан стоять на посту при любых обстоятельствах. Сталин в это время видел в окно, как полоскало Антонова. После грозы он вышел в сопровождении комиссара Богданова. По инструкции часовой не должен был попадать на глаза Сталину. Антонов тут же так сиганул в кусты, что уронил на дорожку плащ. Сталин подошел к нему, спросив:

— Где часовой? Позовите его.

Антонов подбежал, вытянувшись в струнку, отчеканил:

— Слушаю вас, товарищ Сталин!

— А здорово вы промокли... Я все видел.

— Ничего, товарищ Сталин, скоро одежда подсохнет.

— Почему тут нет грибка для часового? — обратился Сталин к Богданову. — Вас бы поставить под ливень, чтобы все почувствовали на собственной спине. Через два часа поставить гриб.

В назначенное время он явился с проверкой. Увидев новенький гриб, ворчливо заключил:

— Любой вопрос, даже самый простой, приходится всем миром решать. А ведь это прямая обязанность Богданова.

— Спасибо, товарищ Сталин, за отеческую заботу о нас! — от всей души поблагодарил его Альтшулер, сменивший Антонова.

Однажды мы поздно вечером шли от Пильников. Приближалась машина Сталина. Мы быстро укрылись в кустах. В таком случае группа сопровождения была обязана открыть огонь по неизвестным. Узнав нас, Сталин удивился, затем стал возмущенно бранить Власика: так инструктирует сотрудников охраны, что невозможно понять кто друг, а кто враг!

Вернулись мы на Курский вокзал уже перед самым Октябрьским праздником. Власик предложил выйти с платформы через спецподъезд.

— Какой-такой спецподъезд? — удивился Сталин. — Пойдем там, где все люди ходят.

И направился к дверям общего зала ожидания. В том роковом году мало кто навещал сталинские дачи. Наведался только председатель ЦИК Абхазской ССР Н.Лакоба, по кавказскому обычаю привез в подарок молодого барашка. Не забывал Сталина лишь Киров, привычно живший у нас весь период семнадцатого съезда партии. Даже спал на сталинской кровати, а хозяин довольствовался диваном.

Они снова вместе парились в бане, которую готовил рабочий по дворовому хозяйству Дубинин. Бывало, так нагонят пару, что не видно самих. Заберутся на полок и вовсю хлещутся вениками! Больше никто из членов Политбюро не имел такой чести. Сталин гордился Сергеем Мироновичем — пламенным трибуном и надежным защитником интересов партии. Ведь он это прекрасно доказал на последнем съезде, где под общий хохот зала высмеял оппозицию в лице Бухарина, Зиновьева. Каменева и других. А про их вдохновителя Троцкого прямо сказал:

— Будь он трижды проклят, чтобы вспоминать его имя на таком ответственном съезде!

Как-то весной на ближней даче приготовили шашлыки, вине принесли. Весело улыбаясь, Киров подмигнул:

— Нам тут лишь музыки не хватает!

Как не хватает? Сразу позвали Пантюшина с полубаяном. По заказу Сталина он играл “Гори, гори, моя звезда” и “Сулико”. А Киров любил песню “Есть на Волге утес”.

Осенью Сергей Миронович проверял в Казахстане уборку хлебов и столкнулся с варварским отношением органов ГПУ к высланным переселенцам кулацких семей. По возвращении в Москву он указал на эти беззакония Ягоде. Тот воспринял все как удар по собственному престижу и затаил на Кирова уже личную злобу.

28 ноября закончил работу пленум ЦК ВКП(б), принявший решение об отмене карточной системы с 1 января будущего года. Вечером Сталин, мой начальник Смирнов, комиссар Любовицкий и я проводили Кирова на вокзал. Сталин сердечно обнял Сергея Мироновича у двери вагона “Красной стрелы”. А 1 декабря свершилось убийство. Второго числа Сталин, Молотов и Ворошилов срочно выехали в Ленинград. Теперь Сталин тоже опасался покушения. Поэтому нас охраняла дивизия имени Дзержинского. В Ленинграде по обеим сторонам нашего пути стояли шеренги красноармейцев. Потрясенный смертью Сергея Мироновича, Сталин за эти дни осунулся и почернел, оспины на лице стали виднее. Поцеловав покойного Кирова в губы, он еле слышно выдохнул:

— Прощай, дорогой друг...

После смерти жены у него не было более близкого человека.

Я постоянно находился в Смольном. Среди сотрудников охраны не смолкали разговоры об этом убийстве. Все кляли Николаева. Но спрашивается, кто же вложил ему в руки револьвер? Неслыханное дело:

вооруженного убийцу дважды задерживали у подъезда Смольного и во дворе Московского вокзала, но он тут же освобождался Запорожцем! В роковой день Николаев тоже свободно проник в Смольный, целый час болтался на запретном для себя этаже и, сидя на подоконнике, поджидал Кирова.

В коридоре не оказалось никого из охраны, обязанной дежурить у кабинета Кирова и его заместителей. К тому же буквально пропал сотрудник, который должен был находиться в коридоре совершенно независимо от того, в Смольном Киров или нет. Словом, как специалисту организации правительственной охраны, мне стало совершенно ясно:

тут в каком-то звене были предатели, за их спиной стоял непосредственный начальник — бывший левый эсер Запорожец, а выше просматривался Ягода, который затем на процессе признался: “Таким образом, я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению правотроцкистского блока” [1].

Сейчас многие голосят: Сталин такой-сякой — убил Кирова! Чем брякать в колокола, сперва заглянули бы в историю. Ведь Киров столкнулся с Троцким еще в августе девятнадцатого года, когда председатель РВС приказал сдать Астрахань для выравнивания фронта. Киров отказался это сделать и при помощи Ленина отстоял город. Разве Троцкий мог простить такой подрыв своего авторитета? Никогда! Эсерка Вассерман тут же начала распространять по Астрахани слухи, будто Киров — на самом деле монархист, иеромонах Илиодор. Сергея Мироновича арестовали, но ликвидировать все-таки не удалось — трибунал доказал провокационность затеи и приговорил к расстрелу саму Вассерман. А Киров по-прежнему мешал Троцкому, в двадцать седьмом году заявив:

“В Ленинград оппозиции шлагбаум закрыт!”. Прибавьте к этому ненависть Ягоды после заступничества Кирова за казахстанских переселенцев. И получается: личная охрана Кирова не так заботилась о его безопасности, как следила, чтобы не ускользнул от убийцы. Любого.

3

В 1935 году меня назначили старшим группы охраны членов правительства. Пришлось вместе с Кагановичем в брезентовых робах мерить километры в штольнях метро. Особую заботу наркома вызывала станция “Площадь Дзержинского”, где встретились плывуны. Каганович строго наказал строителям:

— Смотрите в оба, чтобы не повредить здания ОГПУ, а то нам всем не миновать тюрьмы!

Затем мы опекали наркома земледелия СССР Р.Эйхе. Бывали с ним на даче у В.Чубаря, за свояченицей которого ухаживал Эйхе. Арестовал его комиссар Гулько, пришедший ночью с двумя подчиненными. Приказал Романову, сотруднику для поручений, стуком в дверь вызвать хозяина из спальни под предлогом, что ему звонит Молотов. Оставив маузер под подушкой, Эйхе вышел прямо в халате и так был доставлен в НКВД.

Потом я получил назначение в Наркомтяжпром к Орджоникидзе. Раньше он терпеть не мог своей охраны, прогоняя Жилина, которому приходилось ночевать в гараже. Об этом стало известно Сталину. Он обязал Серго изменить отношение к охране. И тот стал к нам уже более покладистым.

Легендарный нарком всегда был там, где развертывалось гигантское строительство. В Горьком мы объехали ряд площадок будущих заводов. Посетили один действующий. В мартеновском цехе рабочий вручную заталкивал в горнило болванку. Серго выругал директора за дедовский способ подачи болванок в печь и обязал механизировать процесс.

Наряду с другими острейшими проблемами очень много внимания уделялось тогда развитию авиации. Рядом с кабинетом Орджоникидзе находилась комната, в которой стояли образцы новых моторов с металлическими лопастями. Ими предстояло заменить устаревшие деревянно-прессованные. Начальник Авиапрома М.Каганович то и дело заходил к Серго с новыми образцами самолетных частей. Нарком часто посылал наших инженеров за рубеж для изучения лучшего опыта в машиностроении. Помню, Серго на совещании говорил:

— Странное дело, западные спецы и хозяева фирм обвиняют нас в бесплановости хозяйства. На самом деле у нас плановость, а у них - нет. Стало быть, уважаемые товарищи, нам с вами надо подумать, почему же у них образцы продукции лучше наших?

Да, неуемный нарком постоянно болел такими заботами, буквально горел стремлением быстрей добиться во всем совершенства. Хотя жил < одной почкой, что не способствовало хорошему настроению. После ареста своего заместителя Пятакова, которого очень уважал, ценил и заботливо подвозил к дому, у Серго возникли большие неприятности. А когда прослушал у себя в кабинете трансляцию процесса, то резко выступил в Доме Союзов против оппозиции, на всю страну заявив:

— Никакая сволочь, никакая дрянь вроде Пятакова и Радека, не остановят строительство социализма в нашей стране! [2]

После этого сердечные приступы резко усилились, вплоть до обмороков. Тогда срочно вызывали из Кремлевской больницы доктора Левина, который с чемоданчиком в руке спешно шагал по коридору к Серго в кабинет. Как потом выяснилось, раньше этот пожилой худосочный доктор по приказу Ягоды залечил В.Менжинского и М.Горького. Могли он иначе относиться к Серго? Едва ли...

Но рядом с нами существовали не только больные. Вокруг постоянно гомонили пышущие здоровьем летчики, одержимые грандиозными идеями и мировыми рекордами. Замысел исторического перелета через Северный полюс возник у Г.Байдукова, сильного, грамотного летчика. Все знали, как Сталин уважал Чкалова. Поэтому Байдуков сказал ему:

— Иди к товарищу Сталину. Может быть, разрешит тебе перелет через полюс.

— Да я не подготовлен. Я не летал на солидных самолетах, — возразил Чкалов, действительно летавший лишь на истребителях.

— Ты Валерий, сиди за штурвалом и не волнуйся. Мы тебя хоть за Америку увезем! — стоял на своем Байдуков.

И смелый Чкалов рискнул. Так было получено разрешение на полет. Хорошо помню, как Орджоникидзе и Туполев всю ночь следили за перелетом. Наконец тот завершился. Герои вернулись в Москву. В зале Наркомтяжпрома их исключительно тепло принимали Сталин, Ворошилов, Орджоникидзе и Тухачевский. После официальной части некоторые пошли в буфет. За столом президиума почему-то остался лишь Сталин. Быстро захмелевший Чкалов стал обнимать и целовать его, уверяя:

— Дорогой товарищ Сталин, посылайте нас хоть в огонь! Задание партии выполним, чего бы это ни стоило!

Сталин терпеливо слушал все это и посмеивался в усы. Тут грянула музыка. Тухачевский с Ольгой Чкаловой начали вальсировать. А Валерия наш водитель Черкашин по совету Сталина повез домой. Затем состоялся прием героев в Кремле. Сталин поднял тост за Чкалова, природного самородка, равного которому нет не только в нашей стране, но и во всем мире. Затем подошел с бокалом вина к счастливой паре и сказал Ольге:

— Вы думаете, я Валерия и его коллег послал на опасный перелет, как отчаянных, бесшабашных смельчаков? Нет. Я их, наоборот, сдерживал от ненужного риска.

Это — так. Через некоторое время Чкалов сидел в кабине нового поликарповского самолета И-180, готовясь его испытать. Сталин каким-то чудом проведал, что самолет потерпит аварию, и послал на аэродром гонца с приказом отставить полет. Чкалов долго возмущался, но все же покинул кабину. А когда все-таки разбился во время следующих испытаний, Сталин был вне себя. Спросил знаменитого летчика Байдукова:

— Что же теперь делать с этим крестоносцем? Какое ваше мнение о Поликарпове как человеке и конструкторе?

Уже пожилой Поликарпов постаринке носил на груди крест и ходил в Елоховский собор молиться, усердно отбивая поклоны перед угодниками. Однако это ему почему-то не всегда помогало в работе. Сталин ждал ответа. И Байдукову пришлось объяснять, что талантливый конструктор не верит в технические тонкости русского ума. Это спасло Поликарпова от ареста, но не избавило от неминуемой расправы ретивых коллег. Тогда на очередном совещании его спас уже сам Сталин. Может показаться странным, что даже в авиации он являлся авторитетом. Вот подтверждение того же Байдукова:

— Сталин имел большие познания в техническом оснащении самолетов. Бывало, соберет профессуру поодиночке, разберется во всех тонкостях. Потом на совещании как начнет пулять тончайшими вопросами, — мы все рты поразеваем от удивления.

Думаю, здесь также уместно хотя бы краткое признание Героя Советского Союза М.М.Громова:

— Сталин сделал поворот в моей жизни. Это был деятель большого государственного диапазона, жесткий, хитрый, умный. Имел свойство магически действовать на должностных лиц, вдохновлять их на героические подвиги. Сталин был руководителем, не терпящим в работе шаблонов, обмана, общих фраз, карьеризма и подхалимства. Надо сказать, что мы были безудержными авиационными фанатиками. Удали много, а знаний — мало. Он заставил нас всех мыслить глубоко, нередко предлагал нам посмотреть, что делается в авиации на Западе. Мы побывали в Германии, Америке. Все интересное, полезное у Гитлера мы повидали и доложили Сталину. Он предложил мне такую высокую должность в авиации, что я чуть не свалился со стула. Мы договорились о должности начальника Летного института, а затем — командующего воздушной армией.

Вот с какими людьми свела меня судьба в наркомате. Вот какие титанические задачи в авиации приходилось решать неутомимому Серго. Но после расстрела Пятакова сердечные приступы не отпускали Орджоникидзе. 17 февраля в десять вечера я проводил мрачного наркома домой. А на следующий день его не стало.

Об этом ходят разные версии. Как же было в действительности?

В последний час на посту около двери Серго в Кремле дежурил сот рудник личной охраны Земский. В подъезде было тихо. Зина, жена Серго” в квартире отсутствовала. Там находилась одна домработниц;

Лаврентьевна. Вдруг она забегала и стала причитать:

— Серго умирает! Серго умирает!

Но выстрела Земский не слышал. Его не было. Примерно через пятьдесят минут на лестничной площадке появился нарком НКВД Ежов и поинтересовался” что случилось? Никто из охраны, бывшей в роковой момент в служебном помещении, не мог дать вразумительного ответа.

После смерти Серго меня перевели в Наркомпищепром СССР к А.Микояну, руководителю совсем другого типа. Вскоре он созвал на совещание директоров предприятий со всего Союза. Съехалось человек сто пятьдесят. Открыв заседание, Микоян спросил, кто просит слова Все молчали.

— Значит, не о чем говорить, — заключил он.

Ошалело поглядывая друг на друга, руководители разошлись Приближались выборы в Верховный Совет СССР. Микоян избирался oi Ереванского округа. Надо там выступить. Мы поехали... На вокзале сразу же объявилось множество родственников, которые рвались в вагон. Мне пришлось беспрерывно принимать их, докладывать о пришедших и регулировать обстановку.

Выступать перед избирателями Микоян должен был на площади Ленина. Собралось тысяч сто. Каждый страстно желал пожать руку своему дорогому земляку. На деревянную трибуну наперли так, что она с треском рассыпалась. Мы едва вывели Микояна проходными дворами к ЦК КП Армении, где предполагалось выступить еще с балкона. Толпа хлынула и туда. Все пришлось отменить.

Продукты для Микояна я взял заранее. Поехал на склад за ереванским вином тридцатилетней выдержки. Винодел выставил на стол нужные бутылки. По инструкции я попросил открыть три-четыре для проверочной пробы. Да неожиданно так набрался, кажется, с пустяков, что не смог поднять ящик вина. Хорошо, выручили подчиненные.

Внезапно на станции в своем вагоне появился Маленков, Берия, который из окна что-то зло кричал по-грузински Саркисову. Три погромщика взялись за дело, арестовав первого секретаря ЦК КП(б) А.Костаняна, председателя ЦИК С.Маркитяна, четырех наркомов и четырех заместителей председателя СНК. Всего в сентябре 1937 года были арестованы двадцать два высших руководителя Армянской республики.

В такой обстановке невольно вспоминалась прежняя служба на ближней даче, где все члены Политбюро часто играли в любимые городки. Хорошо наловчились! Только Микоян почему-то плохо играл. Сталин предпочитал сражаться в паре с Альтшулером или Померанцевым — отменными физкультурниками. Подыгрывать ему, Молотову, Кагановичу или Ворошилову строго запрещалось. Проигравшие сами подбирали разлетевшиеся от ударов городки и тщательно ставили соответствующие фигуры.

4

После возвращения из Армении меня назначили военным комендантом Большого театра с главной обязанностью — охранять в ложе членов правительства, любивших посещать этот центр отечественной культуры. Здесь мне удалось узнать о решающей роли В.И.Ленина в судьбе всех театров страны, самому видеть, какое влияние оказывал Сталин на развитие искусства, познакомиться с выдающимися композиторами, дирижерами и артистами, насладиться всем классическим репертуаром театра.

Сегодня трудно в это поверить, но факты есть факты. После революции леваки требовали закрыть все театры, доказывая, что рабочий класс и крестьянство не понимают классику. Они договорились даже до того, что предлагали взорвать Большой театр, чтобы не вредил пролетарской культуре! Хотя простой народ постоянно заполнял промерзший зал, не пропуская ни одной постановки. Многие жалели артистов, которым приходилось мерзнуть на сцене. Ведь прославленный театр тогда нечем было отапливать.

Зимой 1919 года Совнарком специально рассматривал этот вопрос. Председатель Малого Совнаркома Галкин снова разоблачал театры, продолжавшие ставить буржуазные оперы “Борис Годунов”; “Царская невеста”, “Евгений Онегин”, “Мертвые души”, а потому, мол, совершенно ненужные рабоче-крестьянской публике! Ленин высмеял ретивца, который прежде всего сам не понимал воспитательной роли классического искусства, и предложил голосовать. Все наркомы дружно согласились дать замерзающим театрам нужное топливо. Против этого был только настырный Галкин.

Так вождь революции спас нашу национальную гордость. По свидетельству старейшего солиста ГАБТа В.Политковского, Владимир Ильич смотрел несколько опер и балетов, а выступал в этом культурно-политическом центре страны тридцать шесть раз. Как утверждали корифеи сцены Н.Обухова, В.Степанова, А.Нежданова, Е.Гельцер, — именно В.И.Ленину Большой театр обязан сохранением великолепных певцов, танцовщиков, дирижеров, композиторов и художников.

И.В. Сталин тоже всемерно заботился о театре. Шельмуя его, сейчас некоторые стараются представить вождя профаном в искусстве. Но гак могут говорить лишь невежды, совершенно не знавшие Сталина. Думаю, народная артистка СССР В.Барсова и народный артист СССР М.Михайлов имели основания называть Сталина сорежиссером всех оперных постановок в Большом театре. Вот несколько примеров их правоты.

Главный дирижер С.Самосуд, режиссер Б.Мордвинов, поэт С.Городецкий, писатель М.Булгаков, художник Н.Вильямс и балетмейстер Р.Захаров начали репетировать “Ивана Сусанина”. Задача состояла не только в том, чтобы вернуть на сцену гениальное произведение М.Глинки, но и показать патриотизм русского народа, при столкновении с которым неизбежен крах любой вражеской интервенции. Однако в Комитете искусств финал предложили ставить без “Славься”. Самосуд заявил, что без этого гимна не может быть оперы. Разгоревшийся спор достиг Кремля. Послушав репетицию, Сталин удивился:

— Как же так, без “Славься”? Ведь на Руси тогда были князья, бояре, купцы, духовенство” миряне. Они все объединились в борьбе с поляками. Зачем же нарушать историческую правду? Не надо.

В первом варианте финала у Спасских ворот стоял макет памятнику Минину и Пожарскому. Народ перед ними славил победу. Во втором варианте Минин и Пожарский выходили с народом из Спасских ворот. Посмотрев это, Сталин предложил, чтобы победители, в полном соответствии с историей, выезжали из ворот на конях. Дополнительно следовало поставить на колени побежденных шляхтичей, бросив их знамена к ногам победителей. Еще предложил сократить сцену, в которой дочь Сусанина Антонида и его приемный сын Ваня оплакивали на площади смерть отца. Сталин признал, что это — тяжкое горе, но оно личное. В целом же весь русский народ одержал победу. Следовательно, пусть ликует как победитель!

Сталин любил слушать “Ивана Сусанина” с участием Михайлова. Тот сначала тяготился прошлой службой протодьякона в церкви и не осмеливался петь здесь в полный голос. Узнав об этом, Сталин подошел к Михайлову, положил руку на плечо и попросил:

— Максим Дормидонтович, вы не стесняйтесь, пойте в полную силу. Я тоже учился в духовной семинарии. И если бы не избрал путь революционера, кто знает, кем бы я стал. Возможно, священнослужителем.

С тех пор Михайлов полностью раскрыл свой талант. Сталин даже шутил, что в роли Сусанина он — истинный костромской крестьянин с отменной смекалкой. Зато про его коллегу говорил:

— Это не Сусанин, а барин со смекалкой.

На репетиции оперы “Поднятая целина” Сталин сделал в тексте несколько поправок. Мне запомнилась такая... В последнем акте Нагульнов пел: “Как же без меня обойдется мировая революция?” И выкладывал на стол партбилет. Сталин поправил: “Мировая революция совершится независимо от Нагульнова. Наоборот, Нагульнов без мировой революции не обойдется”. После премьеры он попросил меня пригласить в аванложу Самосуда и Дзержинского. Я привел их, невольно слушая через портьеру весь разговор. Вдруг Сталин попросил Дзержинского:

—Как вы относитесь к классике?

— Критически! — без колебаний ответил композитор, тогда еще студент Ленинградской консерватории. Ведь он тоже находился под влиянием модного тогда презрительного отношения к музыкальной классике.

— Вот что, товарищ Дзержинский, рекомендую вам закупить все партитуры композиторов-классиков, спать на них, одеваться ими и учиться у них, — мягко посоветовал Сталин.

— Слушаюсь! — по-военному отчеканил Дзержинский. А Самосуду он тоже спокойно, без всякого приказа сказал:

— Большой театр — святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза.

В результате некоторые оперы современников затем перенесли в филиал на Пушкинской улице, в нынешнее помещение театра оперетты.

Однажды партию Игоря исполнял молодой грузин. Характерные особенности его лица, бурный темперамент и явный акцент противоречили облику смелого, доброго князя Игоря. Пригласив Самосуда, Сталин кивнул на сцену:

— Кто это такой?

— Очень перспективный солист, недавно окончивший Тбилисскую консерваторию! — гордо признался главный дирижер.

— Князь-то — русский. Значит, и облик его должен быть русским, — еще раз напомнил Сталин, внимательно следивший за тем, чтобы сценические образы всегда соответствовали исторической правде.

А судьбу новичка решили просто:

— Пускай он поет в Тбилиси.

Это по-своему исключительный случай. Ведь Сталин заботился о высоком уровне солистов Большого театра. Во время ленинградской декады искусства он услышал М.Рейзена, который исполнял партии Досифея в “Хованщине”, Гремина в “Евгении Онегине”, и пригласил артиста сюда. Рейзен растерянно пробасил:

— Товарищ Сталин, а как же с Ленинградом? У меня там семья, квартира. Из театра тоже могут не отпустить.

— Мы попросим, отпустят, — улыбнулся Сталин. — О квартире в Москве тоже позаботимся, чтобы вам создали все условия для творческой работы.

Так М.Рейзен стал ведущим солистом Большого театра. Примерно таким же путем сюда пришли редкостный бас М.Михайлов, великолепный баритон П.Лисициан, из Киева переехали своеобразные меццо-сопрано В.Борисенко и А.Бышевская.

Грех упустить еще один характерный пример. Главный дирижер театра С.Самосуд был неутомимым новатором, признанным корифеем. Нo что-то у него не стало ладиться: начал снижаться уровень постановок, в театр перестали ходить представители различных посольств. Кто сумел точно разобраться в критической ситуации? Лишь Сталин. Кто мог исправить ее? Только Н.Голованов, не захотевший прозябать на подхвате у Самосуда и ушедший из театра. Кто мог вернуть Голованова? Лишь Сталин. И он предложил уникальному дирижеру возглавить коллектив.

— Товарищ Сталин, я плохо себя чувствую, — искренне возразил Голованов. — Это для меня слишком большая нагрузка.

— Николай Семенович, я тоже сейчас болею, да работаю. Прошу и час поработать. Становитесь за пульт и делайте классику классикой.

Великий музыкант прекрасно выполнял свою высокую миссию целую четверть века.

Всем известна суровая требовательность Сталина. Однако мало кому известна его снисходительность, равная доброте. Во время премьеры "Пиковой дамы" с П.Ханаевым, исполнявшим партию Германа, случилось несчастье. Торопясь на сцену, он в потемках налетел на пожарный ящик, из которого торчал гвоздь, и порвал трико настолько, что стали видны подштанники. Поэтому все действие стоял неподвижно, стараясь скрыть от зала злосчастную прореху. Сталин вызвал в ложу дирижера А.Мелик-Пашаева.

— Что это сегодня с Германом? Почему всю картину стоял без движения, будто его припаяли к полу?

Дирижер с трепетом объяснил причину. Сталин рассмеялся:

— Надо же быть такой беде...

К его шестидесятилетию в театре имени К.Станиславского и В.Немировича-Данченко поставили оперу Т.Хренникова “В бурю”. Крестьянка Наташа в финале должна была выстрелить в кулака Сторожева. Но выстрел не получился. Хотя Сторожен все же упал. Заметив это, Сталин вызвал к себе в ложу В.Немировича-Данченко. Тот стал извиняться за сценическую оплошность. Неожиданно спокойно Сталин сказал:

— Ну и хорошо, что выстрел не получился. Зачем людей пугать? Все-таки желая загладить невольную вину, В.Немирович-Данченко сослался на социалистические обязательства, взятые артистами для ускоренной подготовки оперы к его юбилею.

— Этого делать совсем не следовало. В искусстве поспешность лишь ухудшает процесс подготовки спектакля, — уже не так покладисто вразумил его Сталин.

Тогда же, в честь юбилея, в Георгиевском зале Кремля состоялся прием для членов Политбюро. За здоровье товарища Сталина Молотов так набрался, что начал вести себя неприлично, грубо предложив А.Пирогову спеть. Тот отмахнулся:

— Вячеслав Михайлович, вы же сами хорошо поете. Возьмите и спойте.

— Подхалим Пирогов! — почему-то рассвирепел Молотов и грохнул кулаком по столу. Пришлось его с эскортом вывести в служебную комнату. В назидание всем Сталин посетовал:

— Нам, большевикам, негоже напиваться и упиваться.

После чего вместе с Ворошиловым и Буденным стал петь революционные песни. Семен Михайлович лихо играл на гармошке и, наконец, даже пустился в пляс. Это озаботило Сталина:

— Как бы наш маршал того... не рассыпался...

Члены правительства просматривали в Кремле все премьеры картин. В том числе — иностранных. Последней была английская Сталин спросил председателя Комитета по кинофикации Большакова:

— Вы купили эту чепуху на золото?

— Нет, по обмену, — пробормотал тот.

— А “Чапаев” есть?

—Есть.

— Давайте его. Вот на каких картинах надо воспитывать молодежь. Еще он любил картину “Волга-Волга”. По ходу просмотра в зале раздавались возгласы:

— Браво! Ура товарищу Сталину!

— Сколько у нас Бываловых, — вздохнул он после сеанса и наказал Большакову: — Это совершенно не к месту. Больше таких приветствий не практикуйте.

Дома у Сталина обычно пели квартетом — он, Михайлов, Ворошилов и Молотов. Исключительно музыкальный, Сталин пел вторым тенором. Его любимым романсом был “Гори, гори, моя звезда”, а из песен — украинская “У соседа хата била”.

Наша бдительная охрана работала безукоризненно. В театре не было ни одной попытки покушения на Сталина или членов правительства. Но всех уберечь, к сожалению, невозможно. Я провожал в последний путь М.Горького. Дежурил в Доме Союзов у гроба Н.К.Крупской и закрывал ее крышкой. Участвовал в похоронах Д.Ульянова на Новодевичьем кладбище. Тяжкими были такие дни. А все-таки легче, чем постоянная служба в театре, где влетало каждый день. Разве в огромном хозяйстве, где сцена — больше зала, все предусмотришь? Например, во время торжественного заседания сверху летит соринка и падает на стол президиума. В ярком свете прожекторов она кажется огромной. Сталин ворчит:

— Что это у вас с колосников какие-то шмели пикируют прямо на стол?

Мне — взбучка от Власика. Ночью полез проверять колосники. Обнаружил посторонний предмет. Совершенно безвредный. Но как он там оказался? Ведь кто-то же положил его. И явно с провокационной целью. А то позвонил шеф:

— Ждите гостей.

Шла опера “Иван Сусанин”. Я уже слышал сигналы машин на площади Революции, а дверь правительственного подъезда не открывалась и все. Хоть тресни! Наглухо заело верхнюю воздушную пружину. Пришлось рабочему Лузану вдребезги разнести ее обухом топора. Не то соответствующая кара мне была бы гарантирована.

А то во время балета “Конек-Горбунок” замкнуло провода в софитах. Вспыхнуло полотно декорации. Зрители, видимо, думали, что спектакль поставлен в новой редакции — так надо по ходу действия. Пожарных от этого фейерверка в холодный пот бросило. Про меня и говорить нечего — все происходило на глазах Сталина. Вдруг нашелся дирижер Ю.Файер: поставил оркестр на паузу. Занавес мигом закрылся. Одновременно упал с колосников огнеупорный занавес. В считанные минуты огонь потушили. Спектакль продолжался. Какая кара после окончания ждала меня? Ведь новый нарком уже брал всех в “ежовые рукавицы”.

5

Грянула Великая Отечественная война. Театр быстро опустел. Основная часть труппы была эвакуирована в Куйбышев. Около тысячи артистов уехали в концертных бригадах на фронт. Многие добровольно ушли в ополчение или на рытье оборонительных рубежей. Я по-прежнему оставался комендантом, но одновременно возглавил спецгруппу из тридцати человек для сопровождения членов правительства по Москве и во время поездок на фронт.

Давно бытует прочное мнение, будто война застала Сталина врасплох. В связи с этим вспоминается такой эпизод. 5 мая на совещании в Кремле один бравый комкор заявил, что наш бронепоезд стоит на запасном пути. Сталин тотчас охладил его:

— Какая чушь! Какой запасной путь, когда враг стоит у границ Советского Союза!

Отсюда сами делайте вывод...

О начале войны Сталину доложил Жуков. Уже в четыре утра вождь приехал в Кремль. Затем прибыли Жуков и Тимошенко. Сталин регулярно появлялся на улицах, осматривал их после налетов немецкой ;

авиации. Но прежде всего люди должны были видеть его и твердо знать, что вождь вместе с ними находится в столице и руководит ее защитой. Для еще большей убедительности он проверял посты на улице Горького, Земляном валу. Смоленской площади. На дежурных бойцов это производило огромное впечатление.

Как-то в четыре утра Сталин вышел на Калужской. Под ногами хрустело битое стекло. Вокруг полыхали деревянные дома. Машины скорой помощи подбирали убитых и раненых. Нас мигом окружили потрясенные люди. Некоторые женщины были с перепуганными, плачущими детьми. Внимательно глядя на них, Сталин сказал Власику:

— А детей надо эвакуировать в глубь страны.

Все наперебой стали спрашивать, когда же Красная Армия остановит врага и погонит с нашей земли? Успокаивая людей, Сталин улыбнулся:

— Будет, будет и на нашей улице праздник!

Затем, тоже после бомбежки, мы шли по улице Горького. У Елисеевского магазина над головами столпившихся людей появилась женщина, взобравшаяся на подставку фонаря, и стала громко укорять:

— Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое тяжкое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу!

Сталин только развел руками. Тут он действительно рисковал наравне со всеми. И одинаково с нами переживал результаты воздушных боев над Кубинкой, когда с двух сторон порой участвовало до четырехсот самолетов. После успешно отбитых атак Сталин тут же требовал для награждения списки отличившихся летчиков. Особенно задушевно он принял Виктора Талалихина, совершившего свой знаменитый таран.

Враг точно знал, где находится сталинская дача, и бомбил ее, надеясь обезглавить государство. Вокруг дома расположили дальнобойные морские зенитки. Сталин много раз поднимался на солярий, наблюдая за плотностью зенитного огня, отгоняющего самолеты. Потом фашисты применили осветительные ракеты на парашютах, которые зенитчики расстреливали на лету. Все же какой-то ас ухитрился послать бомбу точно. Она упала с внешней стороны забора и, не взорвавшись, ушла в землю. Когда саперы выкопали ее, то в стабилизаторе обнаружили свернутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью “Рот Фронт”. А если бы тонна этой взрывчатки ухнула?! Вот как все роковым образом совпало...

Рядом с террасой дачи стоял спаренный зенитный пулемет. Над головой промелькнул вражеский самолет. Оказавшийся поблизости Василий Сталин с шумом подбежал к бойцам, возмущаясь, почему они, трусы, не стреляют, и выпустил вслед самолету всю очередь. Услышав стрельбу, отец спросил Тукова:

— Кто там палил?

— Василий.

— Ну и как, попал?

— Нет.

— Тоже мне, “ворошиловский стрелок”...

С 29 сентября по 1 октября в Кремле проходила конференция трех держав по военным поставкам. Сталин пригласил глав делегаций, А.Гарримана и лорда В.Бивербрука, посмотреть “Лебединое озеро”. Мне позвонили:

— Ждите гостей.

Через несколько минут подкатили машины. Заглавную партию Одетты исполняла Галина Уланова. Ее партнером был прекрасный танцовщик из Ленинграда Константин Сергеев. Довольные гости дружно хлопали на весь пустой зал.

А тем временем немцы прорвали нашу оборону под Вязьмой, окружив несколько дивизий. Беззащитная Москва оказалась в критическом положении. В ней появились провокаторы и паникеры, которые сеяли пораженческие слухи. Усилились налеты авиации. Почти не стихал истошный вой сирен: шли бомбежки разных районов города. Многих охватывала дрожь.

Вечером 15 октября Берия с Щербаковым собрали в НКВД первых секретарей райкомов. Перетрусивший Берия лживо заявил:

— Немецкие танки уже в Одинцово. Связь с фронтом прервана. По решению ГКО необходимо заминировать все крупные заводы и важные объекты. Оставьте по пятьсот человек от района для защиты Москвы. Детей и стариков ночью эвакуируйте. Раздайте все продукты населению, чтобы не достались врагу.

Наш театр и ближнюю дачу немедленно заминировали. В городе возникли беспорядки, подогретые слухами, будто Сталин уехал на Калининский фронт или куда-то еще подальше. Где же он был в ту роковую ночь? Шофер Митрюхин помнит, что из Кремля Сталин хотел ехать на ближнюю дачу. Румянцев начал его отговаривать под предлогом, будто там уже сняты шторы, отвернуты краны, выключено отопление и тому подобное. Но Сталин все равно приказал ехать. Ворота были уже на запоре. Орлов с той стороны доложил обстановку. С досадой крякнув, Сталин сказал:

— Сейчас же все разминируйте.

Пришлось Орлову отпирать ворота и топить печку в маленьком домике, где тоже имелась кремлевская вертушка. Пока Сталин разговаривал с командующими, прибывшие саперы разминировали основной дом. Проезжая утром 16 октября по Москве, Сталин видел, как люди тащили мешки с мукой, вязанки колбасы, окорока, ящики макаронов и лапши. Не выдержав, он велел остановиться. Вокруг быстро собралась толпа. Некоторые начали хлопать, а смелые спрашивали:

— Когда же, товарищ Сталин, остановим врага?

— Придет время — прогоним, — твердо сказал он и никого не упрекнул в растаскивании государственного добра. А в Кремле немедленно созвал совещание, спросил: — Кто допустил в городе беспорядки?

Все молчали. Берия даже закрыл глаза. Шахурин кратко доложил обстановку. Сталин предложил Щербакову выступить по радио, чтобы вселить людям уверенность в победе над врагом, восстановить в городе нормальную жизнь, ввести в строй остановленные предприятия и открыть все магазины, организовав торговлю. Затем принимал Г.Жукова, П.Артемьева, Б.Шапошникова, А.Вознесенского, Н.Кузнецова, М.Калинина. От В.Молотова Сталин потребовал, чтобы все дипломаты сегодня же уехали в Куйбышев. Последним пришел комендант Кремля генерал Спиридонов с предложением эвакуировать саркофаг с Лениным. Сталин спросил:

— Какое у вас предложение? Берия советует эвакуировать в Куйбышев.

— Лучше на Урал или в Сибирь. Там надежней.

Так и порешили. Вечером сняли часовых от саркофага. Вместе с Власиком и Румянцевым Сталин медленно спустился по лестнице к саркофагу, молча постоял, беззвучно шевеля губами. Затем также медленно поднялся, наверх. Утром Мавзолей опустел. Специальный вагон сопровождал наш сотрудник Вялых.

Поздно вечером снова повалил густой снег. Можайское шоссе за городом оказалось запруженным отступающими красноармейцами и спасавшимися от фашистов беженцами. Среди людей понуро брели коровы и свиньи. Перед машиной появилась женщина, которая едва тянула санки с домашним скарбом и двумя плачущими детишками. Не торопя шофера двигаться с места, Сталин удрученно смотрел на это жутковато-безмолвное шествие... Трудно сказать, о чем думал. Но в полночь, когда на даче собралось Политбюро, после требования везде наводить железный порядок, он внезапно пригласил в кабинет сестру-хозяйку Истомину и спросил:

— Валентина Васильевна, вы собираетесь из Москвы эвакуироваться?

— Товарищ Сталин, Москва — наш родной дом, ее надо защищать! — смело заявила она.

— Слышите, как думают москвичи? — особым тоном сказал Сталин членам Политбюро.

Все согласно молчали. Утром по пути в Кремль, рассуждая с шофером Кривченковым о надежной обороне столицы, Сталин твердо сказал:

— Остаюсь с русским народом в Москве. Будем стоять насмерть.

Охраны в Кремле стало меньше — Берия взял ее для защиты наркомата. Недостающую силу, видимо, должен был заменить сам генерал Шпигов, богатырского сложения начальник кремлевской охраны. Для верности он забаррикадировал толстыми бревнами все ворота, кроме Спасских. Но Сталин по-прежнему глядел бодро и не забывал с нами здороваться. В самые критические дни он оставался спокойным, не проявляя нервозности, чем положительно действовал на окружающих. Зато когда началось наступление наших войск, очень переживал!..

Как известно из романов М.Паджева и П.Проскурина, для эвакуации Сталина в Куйбышев был приготовлен спецпоезд в Рогожско-Симоновском тупике. Я имел к этому отношение и уточняю: там находились целых четыре спецпоезда. Только они были в распоряжении НКВД, то есть в личном распоряжении Берии. И под охраной тринадцатого погранотряда на всякий пожарный случай стояли там до января следующего года. Что касается поезда, подготовленного специально для Сталина, то его загнали в тупик совсем в другом месте — на огромном складе строительных материалов и дров за Крестьянской заставой, куда стекалось множество путей с Курского вокзала.

Во время единственного воздушного налета рядом с поездом упали две небольшие бомбы, осколками которых поранило проводника вагона и лошадь в товарном. Дополнительно этот ас еще прошил состав из пулемета. Хрусталев с Афанасьевым успели спрятаться в большой бетонной трубе, защитившей их от пуль. Но спецвагон получил несколько пробоин.

По указанию начальства комендант дачи “Семеновское” Соловов перевез в спецвагон кое-что из насущных вещей. Обнаружив их пропажу, Сталин удивился:

— Куда делись вещи?

— Готовимся, товарищ Сталин, к эвакуации в Куйбышев.

— Никакой эвакуации. Остаемся в Москве до победы. В тот же день, 16 октября, Суслов, сотрудник для поручений Кагановича, поехал проверить готовность подачи спецпоезда на вокзал.

Вернувшись, услышал от хозяина:

— Сейчас мне Сталин дал нагоняй за организацию спецпоезда. Уберите его!

Как видим, разные люди, в том числе очень заинтересованные в отъезде, подтвердили одно и то же — решимость Сталина остаться и отстоять Москву. Еще могу добавить, что на центральном аэродроме имени Чкалова, на краю которого сейчас находится здание аэровокзала, стояли наготове четыре “Дугласа”. Полковник Грачев сидел в кабине личного самолета Сталина. Однако Берии и Маленкову ни под каким предлогом не удалось выпроводить вождя из столицы, чтобы в случае ее падения умыть руки.

Заодно хочу развеять сплетни о сталинской трусости. Вот несколько наглядных примеров. Хотя территория дальней дачи “Семеновское” постоянно обстреливалась минометным огнем противника, Сталин продолжал туда приезжать. Наконец даже поступило грозное предупреждение НКВД, будто одна из мин, уйдя в землю, не взорвалась. Вдобавок предполагалась умышленная закладка мины около дачи, а то и под нее. Пришлось доложить об этом Сталину. Соловов, естественно, опасался разноса: куда смотрел?! Но Сталин совершенно спокойно сказал:

— Вы же танкист и минер. Что ж, пойдемте проверим. Соловов начал действовать миноискателем. Сталин с любопытством топтался рядом. Да еще норовил обогнать Соловова, а тот не мог его отправить подальше в безопасное место. Благо, все кончилось удачно. Потом над ближней дачей появился вражеский самолет. Зенитчики открыли огонь. Осколки снарядов градом сыпались на землю и шипели, как змеи. Власик трижды предлагал Сталину пойти в укрытие, но тот отмахивался, продолжая наблюдать за настырным стервятником и пальбой зенитчиков, лупивших впустую. Наконец протянул:

— Власик, не беспокойтесь. Наша бомба мимо нас не пролетит. Будто дразнил судьбу. Через несколько дней на Можайском шоссе прямо перед его машиной сыпануло несколько зажигалок, полыхающих желтым огнем. Пришлось охране сбрасывать их в кювет.

Приближался праздник Великого Октября. Бывший командующий Московским военным округом генерал-полковник П.Артемьев хорошо помнит, как Сталин, вызвав к себе, спросил:

— Вы собираетесь проводить парад на Красной площади? Доводы против парада были очень серьезными. Тем более — при отсутствии танков и войск. Но они не убедили Верховного Главнокомандующего.

— Молодой человек, вы недооцениваете исторического и политического значения парада в современных условиях, его влияния на Красную Армию и международное положение, — укорил Сталин, попыхивая трубкой. — Ведь он укрепит дух народа в тылу и на фронтах. А капиталисты за океаном скажут, что у большевиков еще есть порох в пороховницах. Чего доброго, разобьют немцев под Москвой. Значит, им надо помогать. Поэтому действуйте. Танки и войска у нас найдутся. Подготовку проводите в секрете. О начале парада мне сообщите после торжественного заседания 6 ноября.

— А если прорвется вражеский самолет и начнет бомбить парад?

— Во-первых, ни один вражеский самолет не должен прорваться в Москву. А во-вторых, если все же сбросит бомбу, то уберите пострадавших и продолжайте парад.

В заключение он по великому секрету сообщил, что в резерве есть двести пятьдесят тысяч войск, и предупредил, чтобы не вздумал об этом проболтаться командующим фронтами, а то растащат резерв по частям.

И легендарный парад состоялся. Думаю, грозные звуки военных маршей оглушили фашистов наравне с последующей артиллерийской канонадой. А мудрый вождь сделал еще один точный удар, предложив Г.К.Жукову вдохновить артистов на благородное дело. Георгий Константинович обратился к ним с пламенным призывом:

— Дорогие друзья! Враг у ворот Москвы! Нам нужна ваша помощь! Сейчас для бойцов работа Большого театра — это моральная поддержка фронта. Тогда каждый боец будет стоять за двоих. Начало спектаклей означает, что ни одно государство мира не открывало театра, когда враг стоял в тридцати-сорока километрах от города. В современные дни искусство для фронтовиков нужно как хлеб, как окопная солдатская махорка!..

Измученные неизвестностью дальнейшей судьбы, обессилевшие от голода артисты словно ждали этот призыв. Тот же Лемешев еще месяц назад вышел из машины у Казанского вокзала, решительно заявив:

— А почему я, собственно, должен ехать в Куйбышев, когда Сталин находится в Москве? Нам надо здесь помогать фронту, открывать наш театр, а не стремиться в тыл.

И вот заветный день настал. 19 ноября, в филиале Большого театра на Пушкинской улице состоялся необыкновенный концерт артистов оперы и балета. Начался он в час дня. Трижды прерывался из-за воздушных тревог, во время которых тенор Ф.Бобков прямо в сценическом костюме поднимался на крышу и вместе с дежурными тушил зажигалки. А завершился уже в шесть вечера. От имени присутствующих и отсутствующих фронтовиков артистов горячо поблагодарил командующий шестнадцатой армией генерал Рокоссовский. 22 ноября уже другие счастливцы могли слышать С.Лемешева и Н.Бурлака в опере “Евгений Онегин”, а 23 — насладиться балетом “Тщетная предосторожность”. Вся Пушкинская улица была заставлена перекрашенными в белый цвет фронтовыми машинами.

Пусть бойцы в заснеженных полях и лесах Подмосковья не могли сами оценить шедевры классического искусства, зато наверняка прочитали об этом в газетах, услышали по радио или от своих командиров, и тоже воспряли духом перед историческим наступлением. Ведь именно тогда решалось главное: не промахнуться бы! Вдруг фашисты сумеют отразить наш удар и перейдут в контрнаступление?..

Конечно, Жуков готовился к решающему сражению круглосуточно, по ночам разгоняя сон ледяной водой или по часу кружил на своем “Кальмаре”. До какого предела тогда он был взвинчен, можно судить по такому примеру. 4 декабря в штабе фронта шло совещание командующих армиями. Позвонил Сталин. Слушая его, Жуков нахмурил брови, побелел. Наконец отрезал:

— Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступить. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время.

Сталин, видно, тоже вспылил. В ответ Жуков со всего маху послал его подальше!

Еще ни одному историку не удалось раскрыть секрет их взаимоотношений, которые были хоть и демократическими, но одновременно сложно-загадочными. Пока кто-нибудь из теоретиков сумеет их разгадать, попробуем воспользоваться опытом человека, неплохо знавшего того и другого.

Комендант ближней дачи Орлов служил у Сталина с тридцать седьмого по пятьдесят третий год. Значит, имел право отметить самое важное в характере вождя: “Он не любил соглашательских суждений вроде:

“Как скажете, так и сделаем”. В подобных случаях обычно говорил:

“Такие советчики мне не нужны”. Узнав это, я порой спорил с ним, отстаивая свою точку зрения. Сталин озадаченно ворчал: “Хорошо, я над этим подумаю”. Терпеть не мог, когда к нему входили изгибаясь или выходили вперед пятками. Заходить к нему нужно было твердым шагом. Если надо — в любое время. Кабинет никогда не закрывался. Теперь прибавим следующее суждение: “Сталин уважал Жукова за прямоту и патриотизм. Он у Сталина был самым почетным гостем”.

Вместе с полководческим даром этого, видимо, было уже достаточно, чтобы Сталин сдержал естественный гнев на неслыханную выходку Жукова 4 декабря, протерпел целый день пятого и только ровно в полночь по ВЧ осторожно спросил:

— Товарищ Жуков, как Москва?

— Товарищ Сталин, Москву мы не сдадим, — заверил Георгий Константинович.

— Тогда я пойду часа два отдохну.

— Можно...

Да, Сталин сумел тогда удержаться от возмущения, но обиду все-таки не забыл. Вот почему за самую трудную операцию всей войны полководец был награжден только медалью.

6

Весной девяносто первого года по телевидению два часа выступал начальник Института военной истории Министерства обороны СССР генерал-полковник Д.Волкогонов. Среди прочих вопросов он коснулся поездки Сталина на фронт. Мол, Верховный Главнокомандующий всего раз выезжал из Москвы. Да и то остановился в полусотне километров от передовой. В деревенской избе встретился с двумя командующими фронтами, переночевал на горячей печи и отбыл восвояси, чтобы в письмах к Черчиллю и Рузвельту скромно заявить о своей необыкновенной смелости и гениальном руководстве наступающими фронтами.

Очень странно повел себя именитый историк, посвятивший Сталину самую толстую книгу — “Триумф и трагедия”. Если раньше он все-таки упомянул две поездки Сталина к линии фронта, то теперь посчитал, что вполне достаточно и одной, в которой обобщил минувшие события. Резонно опасаясь, как бы авторитет Волкогонова не отбил у других историков желания выяснить истину, я расскажу обо всех поездках Сталина на фронт. В то время я возглавлял спецгруппу вспомогательного сопровождения членов правительства, но прежде всего — Сталина. Рядом с ним постоянно находились мои друзья-сослуживцы. Вместе мы покажем, насколько Волкогонов далек от истины.

Для наглядности лучше начать прямо с цитаты: “Но Верховный, пожалуй, впервые в этой войне ощутил ее непосредственное смертельное дыхание и постоял еще несколько минут, вдыхая промозглый воздух октябрьского утра. Тогда-то у него и возникло желание побывать на фронте”. [3]

Факты утверждают, что такое желание у Сталина возникло гораздо раньше. Кстати, более точно оно диктовалось тогда суровой необходимостью. Итак, вот что пишет Волкогонов: “В конце октября, ночью, колонна из нескольких машин выехала за пределы Москвы по Волоколамскому шоссе, затем через несколько километров свернула на проселок. Сталин хотел увидеть залп реактивных установок, которые выдвигались на огневые позиции, но сопровождающие и охрана дальше ехать не разрешили. Постояли. Сталин выслушал кого-то из командиров Западного фронта, долго смотрел на багровые сполохи за линией горизонта на западе и повернул назад. На обратном пути тяжелая бронированная машина Сталина застряла в грязи. Шофер Верховного А.Кривченков был в отчаянии. Но кавалькада не задерживалась. Берия настоял, чтобы Сталин пересел в другую машину, и к рассвету “выезд на фронт” завершился”. [4]

А вот как было в действительности...

В августе 1941 года Сталин с Булганиным ездили ночью в район Малоярославца для осмотра боевых позиций. Черным восьмицилиндровым “Фордом” управлял шофер Кривченков, сотрудниками для поручений были: генерал Румянцев — старый чекист, участвовавший еще в подавлении левых эсеров и освобождении Дзержинского, Хрусталев, Туков.

Они же через несколько дней сопровождали Сталина, Ворошилова и Жукова во время осмотра Можайской оборонительной линии. Под Звенигородом остановились на окраине деревни. Вездесущие мальчишки тут же узнали гостей и забегали с криком:

— Ура! К нам товарищ Сталин и Ворошилов приехали!

В конце октября Сталин и Ворошилов поехали на боевые позиции шестнадцатой армии генерала Рокоссовского, где наблюдали за первыми залпами “Катюш”. Когда они побатарейно дали залп — пронесся огненный смерч. После этого надо было сделать рывок в сторону километров на пять. Но тяжелый “Форд” застрял в проселочной грязи. Верховного посадили в нашу хвостовую машину и быстро вывезли на шоссейную дорогу. Расстроенный шофер Кривченков просил не бросать его без помощи. Выручил танк, вытянувший машину на шоссе. Конечно, немецкая авиация тотчас нанесла бомбовый удар по месту стоянки “Катюш”, но те уже находились далеко. На рассвете Сталин в грязной машине вернулся в Москву. В этой поездке вождя сопровождали прежние сотрудники.

В середине ноября в сопровождении Хрусталева, Кириллина, Тукова, Круташова по Волоколамскому шоссе в полдень Сталин прибыл в село Ленино-Лупиха. Остановил машину около пятистенной избы, на крыльце которой висел небольшой белый флажок с красным крестом. В госпитале находились раненые, только что вышедшие из боев. Когда появился Сталин, они не могли поверить своим глазам.

Сперва он беседовал стоя, потом сел на табуретку и придвинулся к бойцу, лежащему на койке. Сталин интересовался, чем сильны немецкие солдаты и офицеры, какие у них слабые стороны. Ему охотно отвечали, что противник еще очень силен, хотя уже не тот — боевой дух прихватило первыми морозами. Сейчас бы самое время ударить! Сталин просил еще немного потерпеть, пока измотают немцев, и намекнул, что хватит силенок для наступления. Покинули мы госпиталь, когда уже вечерело. Пошел снежок, и подул ветер. За околицей Сталин внимательно осмотрел окрестности. И Митрюхин погнал домой.

Летом 1942 года Сталин ездил на Западный фронт. За рекой Ламой вместе с военными наблюдал, как проходили испытания самолета, управляемого по радио с земли. После испытаний переехали через понтонный мост, и в сопровождении Тукова, Хрусталева на поезде Сталин вернулся в Москву.

Теперь снова обратимся к Волкогонову: “После октябрьской (1941г.) неудавшейся поездки на фронт, когда Сталин доехал лишь до Волоколамского шоссе, посмотрел на сполохи приближающегося к Москве фронта (прежде это были сполохи “Катюш”. — А.Р.) в 10—15 километрах от того места, куда добралась его кавалькада, Сталин больше на передовую не выбирался”. [5]

Конечно, об этих поездках можно не знать, поскольку они были все же секретными, но зачем же так безапелляционно утверждать: не выбирался!

“Смоленские ворота” по-прежнему оставались полураспахнутыми. Надежно закрыть их не удавалось. Это постоянно тревожило Сталина. Наконец он собрался лично познакомиться с обстановкой на фронте. 1 августа 1943 года генерал Серов и полковник Лукин получили указание подготовить спецпоезд. Орлов подал его с Каланчевки на переезд Кунцево. Первым в карликовый вагон царских времен поднялся Сталин, одетый в серое штатское пальто и фуражку с красной звездой. За ним — Берия и комендант дачи Ефимов. Из охраны — Кузьмичев с Раковым. Спецпоезд состоял из древнего паровоза, который вел машинист Виневский, жестких вагонов, платформ с дровами, сеном и песком. Тщательно закамуфлированный, он в целом имел безобидный вид. В жестком вагоне находились Румянцев, Туков, Круташов, Кашеваров, Кириллин.

До Гжатска поезд шел всю ночь. Серов с Лукиным находились впереди для разведки и подготовки транспорта. Мы следовали за поездом на автобусе по шоссе. Станция и город были в развалинах. От Гжатска на “виллисе” Сталин поехал в штаб Западного фронта. Вместе с командующим генералом Соколовским и членом Военного совета Булганиным почти до утра 3 августа выяснял обстановку и торопил с подготовкой к наступлению. Провел ряд совещаний с генералами и офицерами фронта. Прилег отдохнуть уже на рассвете, попросив Румянцева разбудить ровно в пять. Но тот “проспал”, дав Сталину отдохнуть пару лишних часов. Их связывала давняя дружба, в честь которой наш генерал единственный имел право называть Верховного Главнокомандующего просто Иосифом Виссарионовичем. В прошлый раз, когда Румянцев неожиданно всхрапнул на переднем сидении машины, и Жданов поинтересовался, кто же кого охраняет, Сталин возразил: “Кутузов тоже дремал, но все видел”. А теперь он вспылил от подобного разгильдяйства, турнув с глаз долой генерал-лейтенанта, которого перевели на другую работу.

Здесь же под горячую руку едва не подвернулся Орлов. Грузовая машина с продуктами по вине одного недотепы куда-то пропала. Достать другие продукты в разоренном Юхнове Орлов не смог и стал ждать машину. Проголодавшийся Берия грозил за это повесить его на первом же дереве. Но Сталин неожиданно резюмировал:

— Скорее всего петля плачет по главному организатору всей поездки, чем по Орлову.

В благодарность за это Орлов как-то все-таки ухитрился найти для сытного обеда, вероятно, единственного в округе барана.

От Соколовского Верховный поехал в Юхнов к Главному маршалу артиллерии Воронову. По дороге минут сорок прохаживался по лесу и, шумно дыша свежим воздухом, с горечью приговаривал:

— Какая тишина... Даже не верится, что кругом полыхает война и гибнут люди...

В Юхнове Сталин провел совещание с артиллеристами, пожурив их за спокойствие:

— Вы тут сидите на одном месте, чаи распиваете и не думаете о наступлении. Надо готовиться к нему.

Переночевал в штабе и 4 августа поехал на станцию Михалево, где уже стоял спецпоезд. В вагонах было темно, пахло карболкой. Сталин удивился отсутствию света. Позвали проводника. Глубокий старец с казачьими усами и пышной бородой вытянулся во фронт. Сталин спросил:

— Можно дать свет?

— Так точно, товарищ Сталин, можно!

Старик по-прежнему стоял оцепенело навытяжку с поднятой рукой у козырька. Видя, что он так и не двинется с места, Сталин подошел и опустил его руку, с легким укором сказав:

— Зачем так много почестей для нас.

У себя проводник быстро ожил. В вагоне стало светло. Через Вязьму, Сычевку поезд прибыл в Ржев к командующему Калининским фронтом генералу Еременко. Встреча состоялась в деревне Хорошево, в доме мастера льночесальной фабрики Натальи Кондратьевой. Здесь перестарался уже сам Берия, где-то добыв хрусталь, ковры, хорошую кровать, доставил кинохронику. Верховный все это отверг, оставив для отдыха обычную железную койку.

Вечер был тревожным — немецкая авиация бомбила станцию Ржев, где выгружался из вагонов кавалерийский корпус генерала Осликовского. В небе полыхало зарево. Наши зенитки открыли огонь, отгоняя подлетающие к деревне самолеты. Ночью Сталин дважды выходил на крыльцо подышать свежим воздухом. Под утро приехал генерал Еременко, а несколько позже — Ворошилов. Началось длительное совещание. Сталин по телефону дал в Москву ряд указаний о помощи Калининскому фронту для предстоящего наступления.

Потом стало известно, что наши войска взяли Орел и Белгород. Счастливый Сталин заказал праздничный обед с чаем. Тут же написал приказ о первом салюте в честь двойной победы. Кириллин упорно раздувал во дворе сапогом трубу самовара. Аж искры летели из поддувала! Наконец чай закипел. После обеда Сталин вышел в отличном настроении на крыльцо и поманил пальцем Орлова с Кириллиным, налив им из бутылки по стопке перцовки. Счастливцы сперва Оробели, но все-таки дружно опрокинули рюмки, разом гаркнув:

— За ваше здоровье, товарищ Сталин!

— Пейте не за мое здоровье, а за идеи великого Ленина и победу над врагом! — улыбнулся он.

Потом с горы над Волгой он долго рассматривал в бинокль разрушения во Ржеве. К вечеру 5 августа мы прибыли на станцию Михалево. Поезд взял курс на Волоколамск. Дорогой Сталин пригласил в салон машиниста Виневского, угостив чаем, поблагодарил его за труды и вручил скромный подарок. Вечерняя Москва встречала нас ликующим салютом!

А вот как все это изобразил Волкогонов: “После рассказов Берии, а затем, Маленкова о своих “боевых крещениях”, Сталин твердо решил, хотя бы для истории, побывать на фронте. И такая поездка, чрезвычайно тщательно готовившаяся, состоялась. Сталин побывал на Западном и Калининском фронтах в начале августа 1943 года. После этого, по его мнению, уязвимых мест в его полководческой биографии не осталось.

1 августа Сталин отбыл на специальном поезде со станции Кунцево. Были подобраны старенький паровоз, полуразбитые вагоны. К небольшому составу прицепили для маскировки и платформу с дровами. Сталина сопровождали Берия, его помощник Румянцев, переодетая усиленная охрана. Прибыв в Гжатск, Сталин встретился с командующим Западным фронтом Соколовским, членом Военного совета Булганиным. Заслушав начальников и высказав общие пожелания, Сталин, переночевав, отправился в сторону Ржева, на Калининский фронт к Еременко. Здесь он остановился в деревне Хорошево в домике простой крестьянки, стоявшем на отшибе от других (хозяйку предварительно со всем скарбом отсюда выселили). Этот небольшой домик, с резным карнизом и мемориальной доской, стоит и поныне, напоминая о фронтовых “подвигах” Верховного. Рассказывают, что, находясь именно в этом домике, Сталин распорядился подготовить приказ о первом орудийном салюте в честь взятия Орла и Белгорода. Но поехать в войска и повстречаться с командирами и бойцами Сталин не пожелал. Без всяких драматических происшествий после ночевки в Хорошево на автомобилях вместе с Берией под усиленной охраной Верховный вернулся в Москву. Он мог быть теперь удовлетворенным: никто не смел думать (говорить-то, естественно, не смел никто!), что полководец видел фронт лишь с помощью кинохроники, докладов генералов Генштаба да представителей Ставки”. [6]

“Повторю, он был непревзойденным мастером кабинетного руководства. Поэтому его “касательное” посещение линии фронта (в действительности он был далеко от него) понадобилось не для ознакомления с делами двух фронтов, не для обогащения впечатлениями от встреч с личным составом частей, готовящихся к наступлению. Нет. Это нужно было для истории. Сталин думал о своем историческом реноме. Будущие летописцы должны были соответствующим образом отразить сей факт его полководческой деятельности. В его биографии должна быть страница вдохновляющего приезда Верховного в действующую армию”. [7]

Надеюсь, теперь каждый желающий заметит существенную разницу в описании минувшего. Безусловно, Волкогонов не мог знать важные подробности, известные только нам, очевидцам. Но зачем же снова безапелляционно утверждать, будто Сталин не встречался хотя бы с командирами? С кем же тогда он проводил совещания у Соколовского, Воронова и Еременко? Уместна ли тут постоянная ирония над каждым поступком Сталина? Не слишком ли смело автор постоянно думает за действительного вождя того времени, уличая его в низменно-имперских грехах? И как мог сугубо штатский историк выносить Верховному Главнокомандующему такой приговор: “Его в значительной мере дилетантское и некомпетентное руководство выражалось прежде всего в катастрофических материальных и людских потерях. Их смог вынести лишь советский народ, который устоял не благодаря, а вопреки “гению” Сталина. Ссылки на внезапность, неподготовленность, вероломство Гитлера, ошибки военачальников и т.д. не оправдывают Сталина, а лишь подчеркивают его стратегическую близорукость и ущербность. Верховный Главнокомандующий, возглавляя Вооруженные Силы, привел их к победе ценой невообразимых потерь... И если сопоставить их с “полководческим гением” Сталина, то сразу станет очевидной неуместность приписывания Верховному особых заслуг в Победе”. [8]

Подобные “рассуждения” украшают почти каждую страницу книги, объем которой равен “Войне и миру”. С легкостью необыкновенной автор все осудил и низверг. В подобной ситуаций просто удивляет У.Черчилль. Уж его-то ни в коем случае нельзя заподозрить в симпатии к большевикам, а тем более — к Сталину. Это исконный враг советской власти. Однако именно Черчилль в честь восьмидесятилетия Сталина сказал в палате лордов следующее:

“Большое счастье для России, что в годы тяжелых испытаний ее возглавлял гений, непоколебимый полководец И.В.Сталин. Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором протекала вся его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции, несгибаемой воли, резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беде, которому я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить.

Сталин обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью выражать свои мысли. Сталин и речи писал только сам. В его произведениях всегда звучала исполнительская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов.

Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью, был непревзойденным мастером находить пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты несчастья и торжества оставался одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям. Сталин был необычайно сложной личностью.

Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставлял даже нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов. Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире, диктатором. Он принял Россию с сохой и оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет, что бы мы не говорили о нем, — таких история и народы не забывают”. [9]

Неужели Волкогонов, работая над столь фундаментальным трудом, не знал об этой речи Черчилля? Странно. Или видел свою задачу лишь в том, чтобы просто развенчать культ личности? Тогда можно сказать, что трудился напрасно, не заметив главного, — самой личности. Личности, которой отдавали дань глубокого уважения даже недруги... Следовательно, мы вправе ждать большей объективности от нашего историка...

7

К лету сорок второго года конструкторы создали мощный танк, Однако из-за недостатков машины несли в боях существенные потери. Сталин решил сам разобраться в изъянах. Танк доставили в Кремль. По просьбе Сталина им управлял водитель, участвовавший в боях. Конструктор усердно объяснял ходовые и боевые качества машины. Не дослушав его, Сталин попросил Тукова помочь взобраться на броню. Люк был открыт. Водитель пояснил Верховному, что во время боя на ход) стрелять нельзя: сначала надо остановиться и дать три-четыре прицельных выстрела. Таким образом танк сам становился хорошей мишенью для противника. Конструктор заволновался. Успокоив его, Сталин спросил:

— Сколько потребуется времени устранить недостатки?

— Месяц, товарищ Сталин!

— Даем три месяца. Смотрите, не подведите нас и фронт, который ждет этот танк. А танкист — добрый малый. С такими можно воевать и побеждать. Не обижайте его, он прав.

Затем Сталин посетил трофейную выставку в Парке культуры имени Горького. Поинтересовался у генерала Хмельницкого, можно ли из немецкой техники что-нибудь использовать? Его заинтересовала самоходная пушка. Можно ли нам создать подобную или даже лучше? Конструкторы обещали. Готовую самоходку снова доставили в Кремль вместе с водителем. Сталин опять к нему:

— Как, по-вашему, хорошая пушка?

— Никуда, товарищ Сталин, не годится. С ходу из нее стрелять нельзя.

Сталин вновь простил конструкторам промахи, предложив быстрей дать фронту полноценное оружие.

Важность подобных примеров и личный вклад Сталина в изготовление победоносного оружия, надеюсь, ни у кого не вызывает сомнения. Но если бы он ограничивался только этим... Всевозможные карты фронтов не помещались в прежнем зале ближней дачи. В сорок третьем году сталинский кабинет и еще пару комнат ликвидировали, присоединив к залу. Дополнительную площадь немедленно заняли карты, лежащие на длинном столе, диванах, на полу и подоконниках. Сталин работал над ними без очков, с большой и малой лупами. Постоянно записывая свои мысли, чиркая карандашом на столе, подоконнике или где придется Трудно установить, когда он отдыхал. Иной раз посреди ночи вдруг уезжал в “Семеновское”. На террасе и под лестницей второго этажа стояли жесткие плетеные топчаны. Как-то рано утром Орлов прошел все комнаты — пусты. Обнаружил Сталина уже на террасе, на таком топчане. Он спал в шинели, ботинках, прикрывшись фуражкой от солнца. Вот где его свалила усталость...

Сталин с большим уважением относился к В.И.Ленину, над портретом которого постоянно горела электролампочка. При переезде на другое место или отдых он велел брать небольшой бюст Ленина и ставить на видном месте. Приближалось время Тегеранской конференции. Полковник Грачев доставил в Баку самолет. На нем Сталин перелетел в Тегеран. Все заседания глав правительств проходили в советском посольстве. Сталин настойчиво требовал у Черчилля и Рузвельта открытия второго фронта.

Сейчас много шумят о знаменитом Скорцени, который-де хотел совершить какую-то диверсию против глав правительств. Однако мы все знали про него еще задолго до появления на тегеранском горизонте и приняли нужные меры предосторожности. Поэтому гаврик вернулся восвояси не солоно хлебавши.

У Черчилля охрана была невероятно шумливой, всегда с криком и грохотом вскакивала в машины и — гнала по улицам во весь дух! Оцепление располагалось на перекрестках с пулеметами, похожими на наши. Любопытные иранцы английского языка не понимали. Чтоб они дуриком не лезли под машины, охрана разговаривала с ними при помощи кованых ботинок.

На прощание Сталин посетил иранского шаха в зеркальном дворце, обнесенном двухметровой стеной. В знак уважения к вождю и нашей стране шах преподнес такой подарок, что Орлов с Туковым еле-еле дотащили его до машины.

Пока на конференции решались мировые вопросы, мы с Белеховым случайно обнаружили недалеко от зеркального дворца гарем. Тут же невольно страсть “захотели пить”. И под этим предлогом проникли в душный барак, поделенный на засиженные мухами каморки, в которых ютились женщины разных возрастов и разной красоты. Одни скучающе бродили, другие работали, третьи лежали. Некоторых надсмотрщики почему-то охаживали длинными арапниками. Нам тоже чуть не досталось от бородача, который предложил немедленно покинуть владение их шахского величества. Бедные, несчастные красавицы... Кой черт им так завидовали?..

После конференции Сталин направился в Сталинград. Осмотрел разрушенный город, штаб Паулюса, на улицах — горы немецких касок. Вздохнул:

— Эх, горе-завоеватели... В касках-то головы были?.. А город мы выстроим красивее прежнего. С нашим народом все сделаем!

Поехали дальше по коридору среди развалин зданий и штабелей немецкой техники. Неожиданно машина Верховного столкнулась со встречной, шофером которой оказалась женщина. Сталин вышел. Увидев его, женщина перепуганно заплакала. Сталин успокоил ее:

— Да вы не плачьте... Наша машина бронированная, а вы свою поправите.

Тут откуда-то налетела милиция. Сталин заступился:

— Вы ее не трогайте. Она не виновата.

Двинулись дальше... Домой.

Это может показаться невероятным — в самый разгар борьбы с фашизмом автозавод “ЗИС” разработал и выпустил образцы новых легковых машин. Летом сорок третьего года члены Политбюро осматривали сияющие лаком “ЗИС-110”, “Победу” и “Москвич”. Сталин буквально все ощупывал, садился за руль, проверяя, удобно ли будет шоферу в кабине. В заключение спросил:

— Какая стоимость машин?

— “Победа” — шестнадцать, “Москвич”— одиннадцать, а “ЗИС” — семьдесят пять тысяч, — пояснил директор завода Лихачев.

— Дороговато, дороговато...

— Товарищ Сталин, мы дешевле не можем. Иначе потерпим банкротство.

— Ничего. Народ выдержал такую войну... Поэтому часть убытков государство возьмет на себя. После войны давайте запускать машины в серийное производство.

Так и случилось...

8

28 октября 1941 года в четыре часа дня у колонн Большого театра взорвалась полутонная бомба, разрушившая часть фасада. Воздушная волна вместе с обломками рамы и стекол швырнула меня через все фойе в стену. На другой стороне она вышибла окна в гостинице “Метрополь” и сорвала часть крыши. Погибло много прохожих. Сталин осмотрел воронку, повреждения колонн и фасада. После чего поехал в “Метрополь” к американскому послу.

Бомбежки Москвы продолжались еще долго. Опасность для театра оставалась прежней. Но после декабрьского разгрома фашистов началась подготовка к реставрации потолка. Его плафон украшали девять уже изрядно потускневших муз. Наши знаменитые художники и архитекторы предложили заменить их изображением первомайской демонстрации, укрепляющей дружбу народов.

Сталин не считал себя знатоком живописи, поэтому сдержанно отнесся к эскизам. Заместитель директора Петров принес их в Совнарком к Землячке, по порядку расставил в приемной. Землячка бдительно все оценила с близкого и дальнего расстояния, призадумалась и заключила:

— О-о, это плохо. Прав Иосиф Виссарионович. Оставим старые музы — они лучше. История не простит нам такую замену.

В марте 1943 года известный живописец Павел Корин с братьями и женой приступили к реставрации плафона, муз и орнамента. Работали круглыми сутками. Все следовало завершить к полному сбору труппы. А пока наиболее значительные концерты проходили в Кремле. Обычно после каждого Сталин просил артистов остаться, чтобы в спокойной обстановке внимательно послушать любого и оценить степень его подготовки. Эти ночные концерты артисты называли посиделками Шел самый непринужденный разговор. Можно было выложить Сталину все, что на душе. Как-то Иван Семенович Козловский спросил:

— Товарищ Сталин, когда же освободят мою батьковщину и Киев?

— Киев — орешек покрепче... Но ничего, и его разгрызем, — пообещал тот.

Однажды после приема американской и английской делегаций Сталин поблагодарил всех артистов за труд и обратился к Давыдовой:

— Вы, Вера, интересная женщина. У вас хороший голос. Замечательно пели! Зачем же вам было надевать ультрамодный пояс? Вот Наталья Шпиллер тоже интересная женщина с превосходным голосом. Но она одета скромно. И это никому не бросалось в глаза.

Видимо, иностранные гости нашли, что Давыдова одета крикливо. А это не очень соответствовало официальному приему. Вдруг подскочила Ольга Лепешинская, громко воскликнув:

— Иосиф Виссарионович, вам понравилось, как я танцевала?

— Вертелись-то вы хорошо, но лучше вас танцевал Асаф Мессерер, — охладил ее Сталин.

На одном из приемов Александр Пирогов был в таком ударе, что Сталин поднес ему бокал. Осушив вино, Пирогов хотел поставить бокал на поднос, но Сталин возразил:

— Возьмите его на память как один из лучших певцов нашего времени!

На следующем ночном концерте блистали И.Козловский, С.Лемешев, М.Рейзен, В.Барсова, В.Михайлов, Д.Ойстрах. И хоть Сталин до слез хохотал, когда Рейзен исполнял “Блоху”, все-таки лавры на этот раз достались А.Райкину. Положив руку на плечо, Сталин долго прохаживался с ним по фойе и о чем-то весело беседовал.

Некоторые члены правительства во время концертов громко разговаривали между собой. Это очень отражалось на самочувствии артистов, которые сразу невольно думали, будто плохо поют, а потому и впрямь сбивались... Но Сталин, всегда внимательный к исполнителям, никогда не позволял себе подобной бестактности. Зато не упускал возможность хоть что-то исправить, кому-то помочь. Так получилось с заслуженной артисткой А.Бышевской. До предела истощенная, она из последних сил пела арию Ярославны. Потом Сталин пальцем поманил ее к себе и укоризненно сказал:

— Александра Андреевна, вы очень исхудали. А по истории княгиня Ярославна должна быть солидней...

Бышевская со слезами призналась, что вместе с мужем, тенором Бобковым, теперь не имеют даже своего угла и временами просто голодают. Сталин успокаивающе погладил ее по руке, сказав:

— Квартиру отремонтируем, питание восполним.

Вскоре не только ей, а всем артистам был увеличен паек и прибавлена зарплата.

В конце 1943 года основная труппа, наконец, вернулась из Куйбышева. Праздничную атмосферу театра дополнил неожиданный конкурс мелодий для Гимна Советского Союза. До этого более четверти века нашим Гимном являлся “Интернационал”. Но теперь страна превратилась в мощную державу, способную противостоять любому агрессору. Политическое и патриотическое единство советского народа достигло своего зенита. На фронтах наступил окончательный перелом в пользу Советского Союза. И возникла необходимость создать свой Гимн, способный вдохновить народ на завершающий разгром фашизма.

После спектаклей Сталин, Молотов, Ворошилов и Маленков четыре ночи напролет слушали произведения Англии, Франции, Америки, Японии, Китая. В основном — гимны и марши. Наконец, исполнили наши, старинные и современные. “Боже, царя храни” Сталин слушал с, особым вниманием. Остановились все-таки на песне А.Александрова “Гимн партии большевиков”. Сталин сказал:

— Это музыка звучит величественно, в ней чувствуется устремленность и призыв к подвигу!

И тут же торжественно исполнил мелодию, завершив ее энергичным взмахом руки.

В полночь 1 января 1944 года Гимн Советского Союза впервые прозвучал по радио. Исполнил его оркестр Большого театра под управлением А.Мелик-Пашаева. Что касается “Интернационала”, то по решению январского пленума ЦК ВКП(б) он остался нашим' партийным гимном.

Как известно, за самоотверженную работу в годы первых пятилеток Сталину было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Золотой Звездой он гордился как вполне заслуженной. Его роль в победе над Германией тоже была очевидна. Политбюро решило порадовать Верховного Главнокомандующего, присвоив ему звание Героя Советского Союза. Сталин услышал об этом от Тукова и возмутился:

— Подхалимы придворные! Такая высокая награда должна вручаться только воинам, проявившим героизм на поле боя! Я же в атаку с винтовкой на перевес не ходил и героизма не проявлял!

Узнав о таком сюрпризе, правительство призадумалось, как вручить награду. Маленков было взялся за это, но... Попросил Поскребышева. Тот лишь представил, как Сталин может вспылить! И тоже передал награду коменданту дачи Орлову. Сталин опять лишь выругался.

Перед Парадом Победы его решили порадовать новой формой Генералиссимуса. Сшили три образца. Начальник тыла Хрулев одел молодцов атлетического сложения и выставил в приемной ЦК. Выйдя из кабинета, Сталин окинул взглядом накидки с атласной красной подкладкой, раззолоченные пуговицы, галуны, аксельбанты и спросил:

— Это что за павлины?

— Товарищ Сталин, это три образца формы Генералиссимуса. Какая вам понравится, ту и будете носить, — доложил Хрулев.

Сталин шуганул их всех вместе. Парад Победы он принимал в прежней рабочей форме. Поднявшись на трибуну, поздоровался с гостями постучал пальцем по микрофону. Затем спросил у начальника связи Потапова:

— Настроились на весь мир?

— На весь мир, товарищ Сталин! — отозвался Потапов.

— Пусть слушают любители игры с огнем...

Торжественно-ликующую музыку сводного духового оркестра, думаю, тогда услышал весь мир!

16 июля 1945 года Сталин прибыл в Берлин, на Потсдамскую конференцию. Ефимов с Орловым расставили в резиденции отменную позолоченную мебель. Сталин предложил все излишества убрать. Через три дня внезапно возник перерыв. У.Черчилль проиграл выборы, а новый премьер-министр Эттли еще не мог приехать.

Сталин дал для Черчилля прощальный концерт с участием лучших артистов. Сам выполнял роль конферансье. Разговаривая с каждым исполнителем, был очень любезен. Однако все здорово волновались. Успокаивая их, Сталин по секрету шепнул, что зря они так переживают — их будут слушать простые любители. Это всем придало уверенность. Работали на концерте в полную силу, исполняя произведения Баха, Моцарта, Чайковского.

Вдруг случилось непредвиденное. Сталин попросил исполнить что-либо из русских народных и советских песен. Оказалось, что никто к этому не готов. Спасла положение Г.Баринова, смело севшая за рояль. Она спела знаменитую “Землянку”, “В лесу прифронтовом” и другие песни. Сталин долго стоял у рояля, задумчиво слушая артистку. Потом преподнес ей роскошный букет прекрасных роз. Так завершился на рассвете незабываемый концерт в Бабелсберге.

9

Сталина еще до победы заботило восстановление сельского хозяйства. И не только там, где побывали оккупанты. Занимаясь проблемами всей страны, он не упускал из виду и то, что было рядом.

Все началось с молодого барашка, поданного с гречневой кашей на даче в “Семеновском”.

Сталин полюбопытствовал:

— Где взяли барашка?

— Доставили на самолете из Абхазии, — простодушно признался комендант Соловов.

— А самолет что, водой заправляли?

Соловов начал оправдываться, но Сталин резонно заявил:

— Не крохоборничайте, не занимайте, ничего не просите ни у кого. Разводите все сами.

Подсобное хозяйство заняло двадцать гектаров рядом с территорией дачи. Появились коровы, поросята, куры и гуси. Сталин знал количество белков и калорий в каждом продукте. Поэтому особенно ценил лосиное мясо. На территории постоянно паслись пять-семь лосят. Не считая огорода, в парниках круглый год выращивались овощи. В саду зрели яблоки, сливы, вишни, смородина. За всем этим хозяйством наблюдали старший научный сотрудник академии имени Тимирязева Лебедева и ее помощники Панфилов с Кузиным.

Как-то возникла идея скрестить арбуз и тыкву. Казалось, все шло успешно — гибрид вымахал таким, что натощак не поднимешь. Сталин предложил оценить результат. Отрезав ломоть, Соловов откусил. От безвкусицы перекосило рот. Сталин улыбнулся:

— Ну как?

— Да так себе...

— А ну-ка дайте мне. — Пожевал дольку и тут же выплюнул с досадой. — Сколько ни украшай тыкву, так она и останется тыквой.

Приезжая сюда, Хрущев обязательно демонстрировал свою сельскохозяйственную эрудицию, хотя в помидорах и некоторых других овощах разбирался плохо. Как-то привез в подарок живых фазанов.

Соловов пустил их на хозяйственный двор. Потом спохватился, доложил. Сталин посетовал:

— Что же вы мне раньше не сказали? А то бы я их не принял. Пусть сам поправляется. Он любит поесть.

В общем, Сталин и вся обслуга были полностью обеспечены местными продуктами. Лишние отправлялись в московские магазины. Доход от хозяйства составлял около миллиона.

3 июня 1946 года скончался Калинин, которого Сталин очень уважал. Еще до его болезни, когда все члены Политбюро вышли из Совнаркома, вождь как-то поманил пальцем Земского:

— Видите лесенку вдали? Михаил Иванович может споткнуться на ступеньке и упасть. Он же плохо видит. Надо помочь ему.

Калинин в особняке на Кировской действительно споткнулся даже о ковер и чуть не упал. Земский сломя голову припустил к опасной лесенке. Вовремя успел взять под руку всесоюзного старосту. А теперь Сталин пришел ночью к Мавзолею и определил место для могилы. Потом обратился к коменданту Кремля Спиридонову, как провести похороны Калинина по православному обычаю? Спиридонов пояснил, что гроб необходимо опускать в могилу не на веревках, а при помощи полотенец. Сталин сказал:

— Поручаем вам похоронить Михаила Ивановича по крестьянскому православному обычаю.

В 1946 году Сталин поехал отдыхать на юг не поездом, а на машине чтобы видеть степень разрушения городов по этой трассе. Осмотрели Курск, Орел, обойдя их пешком. На одной улице посреди развалин вдруг выросла женщина, которая от изумления выронила ведра, всплеснула руками и бросилась обнимать Сталина. При этом плакала, причитая:

— Дорогой товарищ Сталин, как же вы по таким развалинам наших улиц ходите?

— А разве нам нельзя ходить по вашим улицам? — улыбнулся он. А женщина неуемно продолжала свое:

— Если бы не вы, товарищ Сталин, нам бы не одолеть врагов и не видеть победы! Спасибо вам за это самое сердечное.

— Победил врага народ, а не я, — привычно уточнил Сталин. — Вам за это самое сердечное спасибо.

Такие разговоры продолжались почти везде. Такая разруха была повсюду. С той, правда, разницей, что кое-где начали латать прорехи. А в Сочи уже вовсю строили порт. Сталин прямо с дороги направился туда, нетерпеливо выспрашивая у Афанасьева, коменданта южных дач, все досконально. Хорошо, тот имел полную информацию буквально обо всем. Поэтому без единой бумажки спокойно отчитывался до самого Батуми. Затем Сталин поехал на Рицу, внимательно осмотрел живописные места вокруг озера. Отличный воздух. Ватхарские источники. Самое подходящее место для постройки санаториев или домов отдыха! Обратился к архитектору Авраменко с предложением сделать вокруг озера дорогу. Тот возразил:

  • Товарищ Сталин, это будет дорого стоить. Ведь потребуются взрывные работы.

  • Надо все сделать для народа, чтобы к этим санаториям и домам отдыха могли свободно добираться на автобусах.

Мог ли Авраменко проигнорировать подобную заботу о народе? Тогда на Рице сталинской дачи еще не имелось. Всем пришлось ночевать в бильярдной, оставшейся еще с царских времен. Постелили нa полу матрасы, накрыли их простынями. Добыли подушки с одеялами. Сталин лег вместе с нами, голова — под бильярдом, а ноги — снаружи. Бдительная охрана от усталости тут же крепко заснула. Утром Сталин пожаловался:

— Друзья, у вас кто-то сильно храпел, спать не давал. Организуйте мне что-нибудь отдельно.

Нашли в чаще небольшой сарайчик, привели его в порядок, постаяли железную койку с постелью. Но долго там спать Сталину не пришлось. Решив все вопросы по строительству, он вернулся в Сочи. Во время отдыха Сталин любил порыбачить на Черной речке. Текла она с перекатами, порой совсем по мели. Воду имела чистую, холодную и отличную на вкус. Там, где было широко и глубоко, водились осетры. Общее руководство Сталин сразу брал на себя. Следуя по берегу, обнаруживал в ямах рыбу и показывал, куда бросать толовую шашку. После броска мы быстро уводили Сталина от реки. Ведь с шашкой шутки плохи. Мгновенно всплескивал фонтан воды, раздавался взрыв. В штатском, он иногда забавно бегал по берегу рысцой, как все мы, грешные, азартно вдохновляя нас на рыбацкие подвиги. Глядя на него в такие моменты, трудно было поверить, что это — Генералиссимус!

После взрыва, смотрим, сплывали два-три осетра. Елизаров на резиновой лодке тут же шустро подплывал и укладывал добычу в корзину. А Кашеваров на перекате перекрывал горловину реки сеткой и вылавливал мелюзгу. Больше трех-четырех осетров Сталин брать не разрешал — на сегодня нам хватит. Повар Суздаловский уже готовил на берегу походный стол, разводил костер и подвешивал на тагане котел. Когда все поспевало, Сталин каждого из нас оделял стопкой вина. Мы, конечно, дружно голосили:

— За ваше здоровье, товарищ Сталин!

— Пейте не за мое, а за здоровье Елизарова, который наловил рыбы, — поправлял нас вождь.

Все, кто сейчас клевещет на него, совершенно не знают этого человека, видели его только издали, в кино или прочитали о нем у писателей, которые тоже ничего толком не знали, для пущего страху все напридумывав. Сталин был очень артельным человеком, веселым и щедрым. Мало кто из членов Политбюро так просто общался со своей охраной. Нередко где-нибудь на горе в лесочке мы жарили шашлык. Верней, непосредственно у шашлычного горнила Сталин стоял сам, никому не Доверяя эту важную операцию, и давал нам необходимые указания. Один подносил дрова. Второй железные прутья готовил. Третий мясо на них насаживал. Четвертый — стол накрывал. Работа кипела. Когда с вами не было других членов Политбюро, — весь нажаренный Сталиным шашлык мы под метлу зачищали!

На Рице мы часто варили уху и вместе со Сталиным с удовольствием Работали ложками. Как-то отправились на очередную рыбалку. Прозрачная вода позволяла просматривать речку до самого дна, на фоне которого разгуливали поблескивающие косяки рыбы, пробуждая нетерпимое желание, даже этакий азарт мигом сообразить уху!

Полковник Раков закинул снасти в речку и пристально глядел с камня на гуляющие косяки. Так засмотрелся, что потерял равновесие и ухнул в воду. Общими силами помогли ему выбраться на берег, оставили в одних трусах у костра. Сталин снял летнее пальто и отдал Ракову. Когда тот высушил форму и оделся, только тогда Сталин взял свое пальто. Раков сердечно поблагодарил его за отеческую заботу. Тем временем уха сварилась. Мы живо сели за стол и начали ловить рыбу уже из тарелки!

Когда отдыхали в Боржоми, к Сталину пришли мужчина и женщина, соратники по прежнему подполью. Получилось так, что у этих грузин кончились деньги. Сталин при себе денег никогда не имел. Обратился к нам. Пустив по кругу фуражку, набрали триста рублей. Сталин разложил их поровну и в конвертах вручил землякам.

А то Митрюхин вез нас из Мацесты в Сочи. Около Ривьеры Сталин вышел из машины. Его мигом окружили отдыхающие с множеством детей. Сталин предложил Власику угостить ребят конфетами, которыми в соседнем киоске торговал грузин. Моментом раздали два ящика. Вечером Сталин спросил Власика:

— Вы расплатились за конфеты?

— Нет. Не успел.

— Немедленно поезжайте и расплатитесь с киоскером. Власик умчался. Продавец, конечно, был радехонек, что сразу получил столько денег. Он еще долго кланялся вслед машине с Власиком, по-восточному прижимая руку к сердцу. Вдобавок он был страшно горд, что у него покупал конфеты сам Сталин!

В нравственном отношении вождь был чист, как никто другой. После смерти жены жил монахом. Противник неравных браков, он часто высмеивал маршала Кулика, который женился на восемнадцатилетней подруге своей дочери. Завидев его, Сталин подмигивал:

— Смотрите, жених ковыляет... Как бы не шлепнулся на ровном месте.

Раз мы шли в Сочи мимо пляжа. Увидев жирных, разваливших женщин с раскинутыми ногами, он весь передернулся:

— Какое безобразие! Пойдемте отсюда! В Цхалтубо он лечил ноги. Встретив рабочего, принявшего уже в семнадцать ванн, поинтересовался:

— Ну, как, вам помогли ванны?

— Пока, дорогой товарищ Сталин, не чувствую облегчения, — пожал плечами рабочий.

— Что же, получается, это не Цхалтубо, а — Цхалтуро? — улыбнулся Сталин.

Он там принял всего три ванны. Люди не давали появиться на улице, ходили за нами сотнями. Не выдержав, Сталин предложил:

— Давайте отсюда уедем, а то и отдохнуть не дают. Так и сбежали в Мацесту. Затем, наконец, вернулись в Москву. Сталин любил попариться в бане. Видимо, еще в пути настроился на это удовольствие. Но рабочий по даче Дубинин, видимо, не знал о приезде вождя и решил помыться в бане. Поддав пару, залез на полок. Внезапно услышал стук в дверь. Удивился этому Дубинин:

— Кто там?

— А-а, Дубинин... Мойтесь, мойтесь... Я подожду, — стушевался Сталин.

Весь в мыле, Иван кубарем скатился вниз, никак с перепугу ногами в подштанники не попадет. Еле управился, вышел. А Сталин ему по-дружески:

— С легким паром, товарищ Дубинин!

Таков был наш вождь.

А вот его сын Василий вырос другим. По характеру шумливый — чисто ухарь-купец! Никого не боялся, кроме отца. Как-то еще до войны разбил о камни моторную лодку и бросил в кустах. Начальник транспортного подразделения Лукин пригрозил пожаловаться отцу. А Василий в ответ:

— Если ты, пузатый дурак, скажешь отцу про лодку, я твой толстый живот распорю!

Лукин обратился к Власику. Тот отмахнулся: не обращай внимания да почини моторку.

После войны Василий выменял у нашего военного атташе гоночную машину, привезенную из-за границы. С ветерком прикатил на дачу и с шумом промчался мимо террасы. Сталин спросил:

— Кто там гоняет?

Власик пояснил, что Василий выменял машину и теперь выделывает кренделя. Сталин с досадой зашумел носом — верный признак перемены настроения. Бросил:

— Что он меняет машины, как перчатки? Отберите эту и поставьте ко мне в гараж.

Так и сделали. Василий опасался идти к отцу, умоляя Власика походатайствовать о возвращении машины. Не помню, чем кончилось дело. Зато знаю, как Сталин приструнил первого мужа Светланы Мороза, который быстро вошел во вкус и развил бурную деятельность, используя правительственную мастерскую для бесплатного пошива костюмов и пальто не только для себя, но и для бессчетной родни. Это стало настолько обременительным, что Соловову пришлось доложить о злоупотреблениях Сталину. Он сказал Светлане:

— Ты — студентка, он — тоже студент. На кого вы рассчитываете? На отцовскую шею? Не пойдет.

В конечном счете пройдоху за все эти фокусы выставили за порог. Однажды, проезжая мимо Бутырки, Сталин обратил внимание Тукова на это мрачное здание: мол, что за дом? Тот пояснил, что это бывшая тюрьма для уголовников. Сталин возразил:

— Не-е, тут была пересыльная тюрьма для политических. Я сидел в ней. Охранял мою камеру надзиратель Красненков, по происхождению из крестьян. Он ухитрялся мне давать по два обеда. Меня называл не оратором, а орателем, потому что мне приходилось беседовать с ним через окошечко. Он много рассказывал о горе в деревне. Я говорил, что скоро прогоним помещиков, и вся земля будет принадлежать крестьянам. Красненков много шумел по этому поводу. И мне его приходилось успокаивать, чтобы не услышало начальство. Если жив Красненков, то надо бы его разыскать.

К сожалению, не удалось. Уж слишком поздно вспомнил про него Сталин.

Эсерка Каплан находилась в пожизненном заключении. В порядке исключения она имела на Соловках даже свой огородик. Когда стало известно, что она умерла, Власик доложил об этом Сталину. Тот безразлично буркнул:

— Всему свое время.

Проезжая по площади Маяковского, Сталин обратил внимание Тукова на отсутствие памятника. Удивился:

— Почему до настоящего времени не поставлен? Маяковский всю жизнь воспевал Ленина и революцию. Вот здесь надо поставить ему памятник.

В тот же день Туков передал распоряжение в Моссовет. И сегодня уже просто трудно представить площадь без памятника поэту-трибуну.

Возвращались из Москвы на дачу в Семеновское. На автобусной остановке мокла под дождем группа колхозников.

— Дождь-то какой... А люди стоят под открытым небом, — вздохнул Сталин и предложил: — Давайте усадим их в машины и довезем до деревни. Тем более что у нас время на это есть. Пригласите людей с остановки.

Соловов сделал это. Но никто не двинулся с места. Вернувшись, развел руками. Сталин проворчал:

— Вы плохо приглашали, не умеете это делать.

Пошел сам к очереди колхозников. Привел целую вереницу с котомками, чемоданами и мешками. Половина втиснулась в машины. Довезли их до Семеновского. Вернулись за остальными. Они сначала вели себя настороженно, потом осмелели. Начались разговоры о колхозных и личных делах, о минувшей войне и погибших на фронте. Сталин вздохнул:

— У меня тоже Яшу загубили... Тем временем по ближним деревням пронесся слух о сталинской доброте. На остановке в Семеновском собралось больше ста человек в

надежде прокатиться с товарищем Сталиным. Но горючее иссякло.

Машины едва дотянули до самой дачи.

Летом Сталин работал в беседке. Поблизости Берия с Хрущевым

играли в городки. Берия вдруг закричал:

— Эй, Мартин Баруля, бей первым!

А Хрущев называл его прокурором. Услышав эти прозвища, Сталин как цыкнул:

— Что вы, как маленькие дети!

Больше Берия не называл Хрущева по прозвищу, которое появилось после того, как он привез с Украины артистов, сыгравших в Москве постановку с таким названием.

Зимой Сталин вышел из дома в тулупе и подшитых валенках, погулял, покурил и спросил у Мельникова:

— По сколько часов стоите на посту?

— По три через шесть, товарищ Сталин.

— На какой срок получаете обмундирование?

— На год, товарищ Сталин.

— А сколько получаете зарплату?

— Шестьсот рублей, товарищ Сталин.

— Не богато, не богато...

После этого разговора нам всем увеличили зарплату и дали второй комплект обмундирования. Сталин был счастлив безмерно. Ведь по сравнению с нами он считал себя богачом — имел пару шинелей, три пальто и целых четыре кителя! Но забота о ближних не избавляла Сталина от заботы о дальних. Он выискивал деньги для общего снижения цен. Думал об этом постоянно. И в машине опять спросил:

— Где же взять проклятые деньги?

— Товарищ Сталин, надо снять выплату за ордена, — подсказал Власик.

— Вы только говорите, а мужества у вас не хватит, чтобы написать заявление в Президиум Верховного Совета, — поддел его Маленков.

— А вот и напишу! — завелся Власик.

Он одержал слово. К тому же Сталин все-таки нашел позарез нужные деньга, решив на семьдесят процентов сократить всю правительственную охрану и прислугу. Затем, чтобы некоторые товарищи не очень стремились в Политбюро, — уменьшил доплату в пакетах с двадцати пяти тысяч рублей до восьми. Соратники, естественно, зашипели. Но куда деваться? Лишь еще крепче обнялись и стали действовать против обидчика еще дружней, забирая в свои руки все государственные дела. Кто это были конкретно? Берия, Маленков, Хрущев, Каганович, Булганин. Когда практически оттеснили Сталина от руководства страной, навалились на его последние опоры — Поскребышева и Власика. Скоро те исчезли из Кремля.

По-прежнему бороться с наступающей пятеркой Сталин, видно, уже не мог. Ведь ему пошел семьдесят четвертый год. Сказывалась постоянная гипертония. Раз на ходу чуть не упал от головокружения. Туков успел поддержать. Порой с трудом поднимался по лестнице на второй этаж в свой кремлевский кабинет. И как-то невольно пожаловался Орлову:

— Чертова старость дает о себе знать...

10

27 февраля 1953 года в Большом театре шел балет “Лебединое озеро”. В восемь часов, сопровождаемый Кириллиным, в своей ложе появился Сталин. До конца спектакля он был один. Затем попросил директора поблагодарить артистов за филигранную отточенность партий. После чего уехал на ближнюю дачу.

28 февраля вместе с “соратниками” он посмотрел в Кремле кинокартину. Потом предложил всем членам Политбюро приехать на дачу. В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Остальные в силу возраста предпочли домашние постели. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матреной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно разбавил кипяченой водой стопку “Телиани”, которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырех часов утра уже 1 марта. Гостей проводил Хрусталев. Потом Сталин сказал ему:

— Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать. — Подобного распоряжения он никогда не давал. Оно удивило Хрусталева необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым...

С утра все занимались положенными делами. В полдень заметили, что в комнатах все еще нет никакого движения. Это насторожило. Но заходить без вызова к вождю не полагалось. А соответствующего сигнала по-прежнему не было. Наконец полседьмого вечера в кабинете вспыхнул свет. Все облегченно вздохнули, полагая, что сейчас последует приглашение. Однако не дождались его. Охрану стала охватывать тревога: происходило явное для Сталина нарушение распорядка дня. Пусть даже воскресного.

В десять тридцать охрана окончательно убедилась в скверности положения. Лозгачев послал Старостина в кабинет. Но тот уклонился. Дескать, раз ты старший, то иди первым. Пока препирались, привезли свежую почту из ЦК. Это давало возможность войти на законном основании. Твердым шагом Лозгачев направился в большую столовую, где Сталин мог отдыхать. Не заметил его в темноте. Миновал одну, другую комнату. Пусто. Из приоткрытой двери малой столовой лился свет. Заглянул туда, оцепенел...

У стола на ковре лежал Сталин, как-то странно опираясь на локоть. Рядом лежали карманные часы и газета “Правда”. На столе стояли бутылка минеральной воды и пустой стакан. Видимо, Сталин еще не потерял окончательно сознание, но говорить уже не мог. Заслышав шаги, он чуть приподнял руку, словно подзывая. Бросив почту на стол, Лозгачев подбежал, выпалив:

— Что с вами, товарищ Сталин?

В ответ послышалось непонятное “дз-з-з...”. По внутреннему телефону Лозгачев позвал Старостина, Тукова и Бутузову. Они мигом прибежали. Лозгачев спросил:

— Вас, товарищ Сталин, положить на кушетку?

Последовал слабый кивок головы. Все вместе положили больного на кушетку, которая оказалась короткой. Пришлось перенести Сталина в большой зал на диван. По пути стало видно, как он озяб. Наверное, лежал в столовой без помощи несколько часов. Бутузова тут же распустила ему завернутые по локоть рукава нижней рубашки. На диване Сталина тщательно укрыли пледом. Лозгачев сел рядом ждать врачей.

А Старостин немедленно позвонил о случившемся Игнатьеву. Но всемогущий шеф КГБ робко предложил обратиться к Берии. Поскольку его все просто не переваривали, а потому предпочитали с ним даже не разговаривать, Старостин' разбудил Маленкова. Как и следовало ожидать, этот безвольный человек не сделал ничего конкретного. Лишь через полчаса торопливо сообщил, что не нашел Берию и предложил искать его самим. Наконец объявился, приказав:

— О болезни Сталина никому не говорите и не звоните! Все-таки Лозгачев, не покидая больного, продолжал ждать помощь. Только в три часа ночи подъехала машина. Думалось, это “скорая”! Наконец-то можно передать больного врачам, перевести дух, избавившись от гнетущей бездеятельности. Но это явились “друзья” — Берия с Маленковым. Задрав голову и поблескивая очками, Берия прогромыхал к Сталину. У Маленкова скрипели новые ботинки. Сняв их, пошел в носках. Оба встали поодаль от дивана. Вдруг Сталин захрапел. Может, увидал их да так выразил свое отношение. Кто знает... Однако Берия среагировал сразу, бросив Лозгачеву:

— Ты что панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин крепко спит! Нас больше не беспокой и товарища Сталина не тревожь!

Лозгачев стал доказывать, что больному срочно необходима медицинская помощь. Но Берия перебил его грязным сквернословием. С тем друзья покинули зал. Встретив Старостина, Берия устроил ему разнос:

— Кто вас, дураков, к товарищу Сталину приставил? Вы недостойны работать у него! Я еще вами займусь!

Наконец они уехали. Часы отбивали уходящее время. И все очевидней становилось: врачи не спешат на помощь. Лишь в половине восьмого приехал Хрущев, утешив:

— Скоро будет медицина.

Около девяти часов действительно появились врачи во главе с профессором Лукомским. Руки у всех от волнения тряслись так, что не могли снять с больного нижнюю рубашку. Пришлось разрезать ее ножницами. Осмотрев Сталина, врачи установили диагноз: инсульт с кровоизлиянием в мозг. Принесли кислородную подушку, сделали уколы камфары, приложили пиявки. Наверное, предлагали применить еще что-то, действующее сильней, потому что Берия нагонял страху:

— А вы гарантируете жизнь товарищу Сталину, гарантируете?! Кто же был на такое способен, если даже здоровые люди не имели

сейчас гарантии выйти отсюда. 2 марта вызвали Светлану и Василия.

Тот сразу где-то вмазал и с порога закричал:

— Сволочи, загубили отца!

Некоторые члены правительства на него ощетинились. А Ворошилов стал урезонивать:

— Василий, успокойся. Мы принимаем все меры для спасения жизни товарища Сталина.

Наконец о болезни вождя узнала страна. На даче все чаще раздавались звонки доброжелателей, предлагавших свои услуги. Некоторые клятвенно уверяли, что поднимут Сталина. Звонили профессора даже из демократических стран. Один был особо настойчив. Туков позвал к телефону Берия. Тот завопил в трубку:

— Ты кто такой? Провокатор или бандит? Скажи свое имя! Я с тобой расправлюсь!

Поняв, с кем имеет дело, профессор предпочел замолчать.

Члены Политбюро поочередно дежурили у постели больного. Иногда он пытался открыть глаза или шевельнуть губами, но сил не хватало. 5 марта стал падать пульс. Берия подошел к нему с просьбой:

— Товарищ Сталин, скажи что-нибудь. Здесь все члены Политбюро. Ворошилов оттащил его за рукав, говоря:

— Пусть к нему подойдет обслуга. Он лучше ее узнает.

Пока охрана протискивалась через тесное кольцо членов правительства, Сталину сделали какой-то сильнодействующий укол. От него тело вздрогнуло, зрачки расширились. И минут через пять наступила смерть. Оказывается, подобный укол, способный поднять или окончательно погубить больного, полагалось делать лишь после согласия близких родных. Но Светлану и Василия не спросили. Все решил Берия.

Затем он, Маленков, Хрущев и Молотов поднялись на второй этаж. Сразу начался дележ государственных должностей. Деликатный Молотов предложил это решить после похорон. Нетерпеливый Хрущев шуганул его матом. Обиженно махнув рукой, Молотов уехал.

Гроб с телом покойного был установлен в Доме Союзов. Плачущий Клемент Готвальд спросил у Ворошилова:

— Как же вы не уберегли товарища Сталина?

— Все мы накануне смотрели картину в Кремле. Сталин был бодр и весел. После картины мы разошлись по своим домам...

Все верно. Для первого маршала это событие было такой же ошеломляющей неожиданностью. Однако именно тогда Ворошилов прикрепил на китель покойного Золотую Звезду Героя Советского Союза. Ту самую, от которой Сталин прежде отрекся.

Первым, как уже сказано раньше, о преждевременной смерти отца заявил Василий Сталин. Потом слухи об отравлении распространились, вероятно, на весь белый свет. Здравствуют они и поныне, что подтверждает публикация в “Новом мире” А.Авторханова “Загадка смерти Сталина”. Там говорится: “В смерти Сталина заинтересован лично Берия... Берия отравил Сталина ядом замедленного действия”. [10]

Я бы с радостью поддержал эту версию, чтобы хоть сейчас расквитаться с бывшим начальником. Ведь лично мне и всей охране Сталина он испортил столько нервов! Да и вообще обещал не раз с нами разобраться. Чем это могло кончиться, думаю, каждому ясно.

Так вот, впервые я встретился с Берия в сентябре 1937 года, когда был с Микояном в Ереване. Маленков и Берия тогда разгромили все руководство республики, обвиненное в сепаратизме. Потом Берия сменил Ежова. Резонно спросить, при чьем содействии он оказался в Москве? Говорят, помог Сталин. Едва ли. Он прохладно относился к грузинам. Тут выручил Маленков, уже закрепившийся в ЦК. Но Берия тоже пришел к Сталину не просто с протянутой рукой. В ней была собственная книжка о создании до революции в Закавказье нелегальной организации РСДРП (Месамедиси), в которой он красноречиво изобразил руководящую роль Сталина. Как не заметишь такого верного единомышленника? Трудно.

Для надежности Берия сразу окружил себя верными людьми: вместо арестованных Паукера, Воловича, Дагена, Курского, Гинцеля появились Игнатошвили, Капанадзе, Гульст, Саркисов. Моим непосредственным начальником в театре стал слоноподобный Кабулов. С нами, русскими, Берия совершенно не считался и при первой же возможности заменял грузинами.

Если раньше Менжинский, Ягода или Ежов не особенно вникали в дела личной охраны Сталина, то Берия совал свой длинный нос повсюду и всеми способами старался скомпрометировать Власика и Румянцева. Понятно, что они подобные перемены воспринимали болезненно. Тем не менее у нас не появилось ни одного грузина. Конечно, благодаря Сталину, который раз и навсегда осадил ретивого Берию, отрезав:

— Я сам разберусь тут без вашей помощи.

Заседания Политбюро проводились обычно раз в неделю. Машины членов Политбюро стояли около дачи. Понятно, без всякой крыши. Однажды Берия не явился на заседание. Сталин спросил:

— Почему нет Берии?

— Простыл в машине, заболел.

Сталин тут же распорядился построить рядом теплый гараж. Власик начал строительство. Но смету Берия вдруг не утвердил. Получился большой скандал. Пострадавшим оказался Власик. Так Берия цеплялся за каждую возможность опозорить нас перед Сталиным. Понятно, что мы давно возненавидели этого прощелыгу и прохвоста.

Чем же объясняется искренняя преданность охраны вождя? Если не перечислять идейные и нравственные соображения, то прежде всего — Сталин был человеком высокой культуры. Никогда не кричал, не шумел на нас. Был скромным, вежливым, обходительным. Любил пошутить. Всегда питался с нами, по существу, из одного котла. Обязательно интересовался нашими домашними заботами. Узнав, что Туков живет с женой и больной дочкой в одной комнате и потому не высыпается, — помог ему получить квартиру. Словом, все мы постоянно видели перед собой честного, душевного человека, который резко отличался от многих членов Политбюро и правительства.

Берия же был откровенно наглым. Больше его и Кагановича никто не сквернословил. Он выискивал малейшую зацепку, чтобы понервировать Сталина. Дошло даже до провокаций. Будто бы для проверки бдительности охраны он появлялся на дачах в отсутствие Сталина и шнырял по комнатам. После одной такой прогулки пропал сталинский транзистор. Подозрение, конечно, пало на охрану. Все в доме перевернули и перерыли. Никакого толку. Лишь много времени спустя, дворник Кузин стал убирать снег между соснами и обнаружил пропавший транзистор. Кто еще мог поступить так нагло и гадко? Лишь неуязвимый Берия.

А кто еще мог по кремлевской вертушке позвонить на ближнюю дачу с грозным предупреждением, что в сталинском диване заложена мина? Резонно недоумевая, как она туда при нашей бдительности попала, все-таки начали проверять. Вошедший Сталин удивился:

— Что вы тут делаете?

— Да вот, какой-то доброжелатель из Кремля...

— И вы поверили этой басне? — фыркнул Сталин. — Смешно! Ему-то — конечно, а каково Тукову слушать подобную мерзость по сверхсекретной вертушке? Или пришла из Италии анонимка: “Товарищ Сталин, в вашей машине заложена магнитная мина”. Проверили. Нет ничего. Тогда появилась другая: “Товарищ Сталин, ваше содержание дорого обходится государству!” Чей гадкий почерк? Знакомый...

После этого Сталин предложил создать комиссию по проверке расходов. Председателем назначили Маленкова. Комиссия составила длиннющий список расходов. Маленков составил акт, который Орлов отказался подписывать потому, что Сталин ел мало, а пил — еще меньше. Бутылки “Цинандали” ему за глаза хватало на полмесяца. Это “соратники” объедались за его счет и пили до упаду водку. Потому Орлов твердо стоял на своем.

— Пошел вон, шалопай! — прогнал его из ЦК Маленков. Берия всегда приезжал к Сталину со своим грузинским обедом, больше похожим на силос. Гостеприимный Сталин, желая попотчевать “соратников”, которые у него собирались раз в декаду, попросил Лозгачева приготовить второе из печени налимов. Тот возразил, что в Московской области столько рыбы не наловить, а пойманной не накормить всех. Сталин смутился:

— Ну, нет так нет...

— А я достану налимов! — пообещал Берия, сразу выказав, откуда взялось такое странное предложение.

Их живо привезли из Ленинградской области. Соловов попросил врача проверить печень, которая повально у всего улова оказалась покрытой белыми пятнами. Сталин даже не поверил такому, а увидев эту гадость, приказал все выбросить на помойку, а насчет Берии сказал:

— Этому шалопаю нельзя верить.

Во время другого обеда Сталин спросил у Соловова:

— Почему сегодня такие мелкие лимоны?

— Товарищ Сталин, на базе нет крупных.

— Они крупные лимоны все сами сожрали! — объявил Берия. Представляете, в какое положение всех поставил наглой ложью! Такая же история вскоре произошла с грушами. Своими вставными зубами Сталин плохо жевал. Мелковатые груши показались ему твердыми. Спросил у Лозгачева:

— А крупных и мягких нет?

— На базе только такие...

— А я с базы получил мягкие! — снова похвалился Берия.

— Поезжайте к нему и заберите все, — предложил Сталин. Поехали. Забрали. Привезли. Груши оказались такими же самыми. Насмешливо глядя на хвастуна, Сталин покачал головой:

— Очковтирательство налицо!

— А я думал, у меня мягкие груши, — невозмутимо оправдался врун.

В Новом Афоне Сталин проводил совещание по сельскому хозяйству. Берия показал там свою бестактность, в присутствии русских и украинских академиков начав разговаривать по-грузински. Сталин одернул его:

— У меня секретов нет от участников совещания. Что это за неуважение к ним? Говорите на языке, понятном для всех.

Но этот нахал, судя по глазам, даже не понял, что сделал. Теперь представьте, как беспардонно он вел себя, когда был полным хозяином положения. Во всяком случае, мы постоянно ощущали его назойливость и презрение в каждом приказе, жесте, взгляде. Однажды я спросил Хрусталева:

— Ваня, что из себя представляет Берия? Почему к нам так мерзко относится?

— По-моему, это порядочная сволочь или законченный дурак. При всей справедливости общего утверждения все же верней было то, что он — порядочная сволочь. Ведь дурак не сумел бы так ловко обвести Маленкова или того же Сталина, чтобы из провинции пролезть сразу в наркомы. Дураку тоже едва ли пришлось бы так долго расхаживать по Кремлю в обнимку с Маленковым, Хрущевым, Кагановичем и Булганиным. А какую силу нужно в себе почувствовать, чтобы опаздывать на совещания у Сталина, а после них бесцеремонно, чуть не за воротник, волочь к себе в машину того же Маленкова! Значит, Берия уже считал себя всемогущим? Да, это затем подтвердила наша доброжелательница, которая оказалась в его апартаментах и в интимный момент смущенно взглянула на портрет Сталина. В ответ Берия заявил:

— Что смотришь на него? Хозяин страны не он, а я! Поэтому прав был опытный Молотов, когда сказал Маленкову с Хрущевым:

— Вы профаны и дураки, сидите у Берии в кармане так глубоко, что торчат лишь одни уши.

Теперь сами судите, могу ли я хорошо относиться к такому сатрапу. И хоть сейчас, мстя за прошлое, все можно свалить на Берию, я все-таки повторяю: нет, отравление исключалось. В ту роковую ночь Хрусталев постоянно был при Сталине, смотрел за всем в оба и никому не позволил бы что-то подсунуть или подсыпать в стакан вождя. Отравить фрукты тоже никто не мог.

Ссылаясь на рассказ каких-то старых большевиков, А.Авторханов написал: “Поговорив по деловым вопросам и изрядно выпив, Маленков, Хрущев и Булганин уезжают довольно рано — но не домой, а в Кремль. Берия, как это часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту — мужчина, адъютант Берии, а по другому — женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные доказательства против Хрущева в связи с “делом врачей”, Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно, эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время “лечения” Сталина в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных дозах, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно”. [11]

Допустим, все произошло именно так, как представили безымянные старые большевики. В таком случае, как Хрусталев мог не заметить, что проводил не всех гостей? Как ему могло показаться, что Сталин выглядел бодрым и даже отдал совершенно необычное распоряжение:

— Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать.

А затем по привычке сам разделся. Ведь 1 марта вечером Лозгачев застал его на ковре в нижней рубахе и пижамных штанах. Как он погасил свет? Кто вечером 1 марта включил в кабинете Сталина свет? А каким чудом рядом с ним на ковре оказалась хотя бы “Правда”? Еще обратите внимание на открытую бутылку “Боржоми” и пустой стакан, Значит, Сталин днем еще пил минералку, а вечером при электричестве читал газету, вместе с которой внезапно упал на ковер. Наконец, учтите свидетельство самого Хрущева: “Сталин, как обычно, вышел наг проводить. Он много шутил и был в хорошем расположении духа”. [12]

Все эти факты явно опровергают зловещую версию неведомых большевиков про эфир, беспамятство и ядовитые уколы.

Поэтому нужно просто учитывать возраст и общее состояние Сталина, который к своему здоровью относился скверно: обедал когда придется, никакой диеты не соблюдал. Очень любил яичницу, способствующую возникновению бляшек на сосудах. Специального диетолога или хотя бы личного врача не имел. Правда, во время и после войны его навещали профессора Виноградов, Преображенский и Бакулев. Доктор Кулинич брал кровь из пальца, делал уколы от гипертонии. Но в последнее время, если одолевала гипертония или очередная ангина, он к врачам не обращался — этого еще не хватало! А брал у Поскребышева, бывшего фельдшера, необходимые таблетки. Штатные врачи обслуживали в основном сотрудников охраны и крайне редко — самого Сталина.

Так что его здоровье было серьезно ослаблено возрастом, сопутствующими хворями. А кровоизлияние при гипертонии немудрено. Туков присутствовал при вскрытии. Начальник Санитарного управления Куперин показал ему, где лопнул мозговой сосуд. Там разлилась кровь размером с пятачок. Куперин сказал:

— Вот эту кровь сразу бы ликвидировать... Человек бы еще жил...

Да вот кто бы смог тогда совершить это чудо?

11

С легкой руки Хрущева Сталина до сих пор обвиняют в необоснованных репрессиях. Обвиняют все, кому не лень. Как же было на самом деле? Давайте попробуем оценить хотя бы общую ситуацию... Тем более что я знаю эту систему. Сам дважды чуть не оказался ее жертвой. А главное — в разведывательном отделе охраны правительства был начальником группы, которая за десять лет проанализировала множество архивно-следственных дел на осужденных, арестованных и расстрелянных в тридцатые годы.

Беззакония начались, конечно, раньше. В 1921 году страна ощущала острый недостаток сахара. Встал вопрос о повышении урожайности свекольных полей. Отрасль крайне нуждалась в специалистах по технологии сахарного производства. Для разрешения этой проблемы к В.ИЛенину пришел на прием председатель ЦК союза рабочих сахарной промышленности П.Юхновский.

Ленин поинтересовался, знает ли тот инженера Названова? Юхновский дал ему хорошую характеристику. Тогда Ленин сообщил, что Названов арестован Ленинградской ЧК, необходимо помочь ему освободиться. Ленин звал Названова еще по подпольной работе в “Союзе борьбы”. В связи с этим попросил Юхновского написать положительный отзыв. С таким же предложением он обратился к Г.Кржижановскому и другим старым большевикам. Затем посмотрел следственное дело Названова и спас человека от расстрела.

Возникает законный вопрос: почему Ленинградская ЧК, заведомо зная, что Названов является подпольщиком, работавший еще с Лениным, до ареста ничего ему не доложила? А сколько таких инженеров сидело в Московской и различных губернских ЧК?.. При Менжинском и Ягоде коллегия ОГПУ своим решением приговаривала к расстрелу сразу двадцать-тридцать человек. Причем жертвами оказывались и сами чекисты. В основном — честные:

Пользуясь болезнью председателя ОГПУ Менжинского, Ягода принимал на руководящие посты баронов, белогвардейцев, которые буквально терроризировали рядовых сотрудников, преданных партии и своему народу. В памяти сохранился некий Офицеров. Допустим, кто-то из рядовых сотрудников нечаянно совершил оплошность, заслуживающую наказания в пять суток ареста. Но Офицеров такого сотрудника вел в расстрельный подвал. Представьте, что тот, зная, куда идет, испытывал в эти минуты. Наконец, Офицеров, толкнув стволом револьвера в спину, зло говорил:

— Пошел вон, мерзавец! В следующий раз обязательно прикончу!

С помощью своего приближенного Буланова Ягода стремился умертвить Менжинского, который страдал бронхиальной астмой и другими заболеваниями. А его поместили на даче сразу после окраски стен, мебель и драпировки опрыскали ядовитыми веществами. Убрав с пути верного ленинца, Ягода развязал себе руки. Почти во всех делах на арестованных и расстрелянных были резолюции Ягоды, размашисто наложенные с угла на угол. Письма арестованных на имя Сталина никогда не попадали по адресу, а просто подшивались к делу.

Одно время Ягода зачастил к М.Горькому на дачу в Горки. Мне приходилось его сопровождать. Увеселения длились примерно до четырех часов утра. Какая-то странная звучала музыка, с какими-то монотонными тяжелыми стуками. Что этот негодяй имел общего с Горьким? Оказывается, совращал сноху Надежду. Немудрено, что Максиму Пешкову усиленно подливали из всех бутылок, а потом в беспамятном состоянии бросили на снегу. Воспаление легких. Наконец и врачи “помогли” приблизить кончину. Горький все это очень переживал. Через месяц после смерти сына он превратился в дряхлого старика и скоро тоже умер.

А Надежда как ни в чем не бывало продолжала посещать кабинет Ягоды на Лубянке. По его инициативе Павел Корин написал роскошный портрет примадонны, картинно восседающей в кресле. Когда предложили попросить Сталина помочь в создании музея этого живописца, Ягода мигом все провернул сам. Если бы чистоплотный Сталин все это узнал тогда, то стер бы мерзавца в порошок.

После убийства Кирова следствие вел Агранов, заместитель Ягоды. Все фальсифицировал. Подозревая это, Сталин назначил комиссию ЦК для проверки работы НКВД. В личном сейфе Ягоды обнаружили списки правоцентристской оппозиции и личные дела агентов царской охранки Зеленского, Зубова, Иванова. Думаете, кем являлись бывшие провокаторы? Зеленский занимал пост секретаря Московской партийной организации. Зубарев был вторым секретарем Свердловского обкома. А Иванов работал секретарем Северо-Кавказского крайкома партии и по заданию Бухарина с двадцать восьмого по тридцать четвертый год организовывал голод, чтобы вызвать недовольство населения советской властью. Вот какая публика орудовала всюду под прикрытием Бухарина и Ягоды.

Поэтому его секретарь Буланов на суде честно признался: “Все преступления, которые я выполнял, исходили от Троцкого и Бухарина. По их директивам мы убивали, калечили, сажали в тюрьмы абсолютно невинных людей. Не может быть нам пощады. И здесь пусть Бухарин не прикидывается. Он готов ради своего спасения утопить всех, но это опасный злодей нашего времени. Это они, Троцкий и Бухарин, обязали нас умертвить Менжинского и Куйбышева, Пешкова и Горького”. [13]

Между прочим, не думайте, что подобные признания добивались у подсудимых неслыханными пытками. Ничего похожего. Я сам в то время бывал на процессе. К тому же политруком сводной роты по охране процесса над Бухариным, Рыковым и Ягодой являлся Алексеев, который неотлучно находился в зале. Он каждый день приносил подсудимым свежие газеты. Он же свидетельствует, что никакому давлению они не подвергались. Они сидели в особо привилегированных условиях и хорошо питались. Все это подтвердил сам Бухарин.

Сейчас вовсю издают его книги, превозносят его как выдающегося теоретика и любимца партии. А как вел себя Бухарин в 1918 году? Есть смысл напомнить, что во время процесса бывшие члены ЦК левых эсеров Камков, Каверин и Манцев показали: тогда Бухарин предлагал арестовать и убить Ленина. Услышав это, Бухарин вскочил со скамьи и дискантом завизжал:

— Нет, нет! Я не говорил — убить Ленина! Я говорил — убить дело Ленина! Я отвергаю обвинение в покушении на Владимира Ильича Ленина! Но мои контрреволюционные сообщники, и я во главе их, пытались убить дело Ленина. Логика борьбы нашей показала, что мы скатились в черное болото, к 'контрреволюционному бандитизму. Теперь он разгромлен. Мы раскаялись в своих ужасных преступлениях”. [14]

Но вернемся в ту раскаленную атмосферу. Я был стократ проверенным, абсолютно надежным человеком. Поэтому, казалось бы, мог не беспокоиться о собственной судьбе. Однако два сотрудника НКВД арестовали меня прямо в секретариате Орджоникидзе и доставили на родимую Лубянку. Два часа в персональной камере заставили меня просеять всю жизнь сквозь самое мелкое сито. Вина или какая-то роковая оплошность не обнаружились. Наконец привели к комиссару оперативного отряда Паукеру, где выяснилось, что меня спутали с другим Рыбиным — шофером погибшего накануне начальника Главвагона Винокура.

Вроде бы на сей раз мне повезло. Но спустя некоторое время меня угораздило похвалить произведение Рамзина. Того самого инженера, которого судили по делу “промпартии”. Чтобы зря не томиться в камере, он изобрел прямоточный паровой котел с большим экономическим эффектом. За это Рамзина освободили и даже наградили орденом Ленина. Не знаю, где он тогда работал, но иной раз приходил на прием к Орджоникидзе. И вот я в своем подразделении похвалил умную голову. Тут же кто-то донес, что Рыбин восхваляет врага народа! Еле-еле увернулся от новой камеры.

Еще пример такого же рода. Однажды я спросил знаменитого летчика М.М.Громова, почему арестовали некоторых сотрудников его Летно-испытательного института. Он честно признался:

— Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали крамолы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого. Отдельные из них доказывали, что их самолет по летным качествам превосходит самолет другого конструктора, однако не запущен в производство. Такая неразбериха наблюдалась. Но от Сталина я не слышал, чтобы грозил мне арестом. Вот Ворошилов пообещал меня арестовать. Пожалуйста, говорю, можете, если я заслуживаю. Ворошилов на это ответил:

— Товарищ Громов, да я пошутил над вами.

Вот какие шутки тогда были в моде... Почти каждый не знал, чем закончится ночь. Одна меня тоже ошеломила. Это случилось уже в Большом театре. До трех часов я бдительно не смыкал глаз. Потом оставил на посту своего помощника Шепилова и прилег в артистической на диван. В пять проснулся — нет моих сослуживцев. Оказались врагами народа. А ведь я, ничего не подозревая, иногда беспечно забивал с ними “козла”.

Так оперативно действовал новый глава НКВД Ежов, неказистый мужичок, для солидности надевший специально сшитую фуражку и шинель. Прежде он работал секретарем ЦК. Затем по решению Политбюро должен был укрепить органы честными партийными работниками. Но скоро превратился в “ежовые рукавицы”, которые болтались на шестах во время демонстрации трудящихся на Красной площади.

Кто же мог рекомендовать этого забулдыгу на такой ответственный пост? Видно, Маленков, Микоян, Хрущев, Каганович. Однако никто из них, в том числе Ворошилов и Молотов, не сказали Сталину о пороке Ежова, который вместо чистки прежнего аппарата, пропадал у мясистой поклонницы из продмага и окончательно спился. А подручные тем временем орудовали вовсю, подсовывая на подпись бесконечные списки на арест невинных людей.

Как в таком состоянии Ежов мог заниматься делом Блюхера — уму непостижимо. Суть в том, что я, параллельно с работой в Большом театре, продолжал выполнять обязанности дежурного телохранителя. И когда Блюхер приезжал с Дальнего Востока в Москву, я постоянно сопровождал его. Жена Блюхера жила на Чистых прудах. Но там он редко бывал, предпочитая останавливаться в “Метрополе”, где любил слушать цыганский хор, по ночам выступавший перед иностранцами.

Незадолго до ареста его вызвал к себе Ежов. Разговор длился часа полтора. Я просто сидел в приемной и то весь извелся. Наконец Блюхер вышел из кабинета, но тут же вернулся за позабытой фуражкой. Может быть, зря... Лишь один раз в жизни я слышал плохой отзыв об этом человеке прекрасной души. И вот его судьбу решало такое ничтожество...

По-прежнему подозревавший всех и вся начальственный аппарат НКВД требовал от рядовых сотрудников заведения новых дел на антисоветчиков. Только личный сотрудник для поручений Сталина генерал Румянцев неизменно критически относился к арестам, считая, что даже виновных в чем-то людей нужно просто вызвать и предупредить, чтобы не занимались пустой болтовней, не позорили советскую власть. До сих пор живы люди, которые благодаря ему избежали тяжких последствий. До сих пор они благодарны судьбе за встречу с умным и справедливым человеком.

Но мудрый Румянцев находился в Москве и даже в наркомате был, наверное, единственным с таким самостоятельным мнением. А по всей огромной стране судьбы повинных и невинных граждан решали тройки — секретарь обкома, председатель исполкома и начальник управления НКВД. Именно они ставили к стенке людей. По преданию, шефом троек был Каганович.

Где секретари горкомов и обкомов осуществляли действительное руководство, необходимый контроль, там людей зря не арестовывали. Убедительным примером тому служит принципиальность секретаря Сталинградского обкома А.Чуянова. Когда начальник НКВД Шаров и следователь Сац представили на утверждение список арестованных, подлежащих осуждению, Чуянов затребовал на ночь их дела и в результате пришел к выводу, что люди были арестованы без оснований, предложил освободить их. Тогда раздался грозный телефонный звонок из Москвы. Маленков разнес Чуянова за самоуправство. Тот мужественно стоял на своем. Возмущенный Маленков доложил все Сталину. Однако вождь не поддержал его. В итоге до и после войны у Чуянова сохранились со Сталиным хорошие деловые отношения.

Очень к месту здесь и воспоминания Главного маршала авиации А.Голованова, который однажды после доклада задержался. Сталин удивился:

— Вы что-то хотите спросить?

— Товарищ Сталин, а за что этот конструктор сидит в тюрьме?

— Говорят, за связь с иностранцами.

— Товарищ Сталин, вы верите этому?

— А вы верите?

— Нет, не верю!

— И я не верю. Всего хорошего.

В результате авиаконструктор был освобожден. Потом Голованов получил письмо от своего бывшего начальника Менсветова с просьбой помочь выбраться из заключения. При случае рассказал об этом Сталину, который спросил:

— Откуда он?

— Грузин. Из князей.

— Что-то я не слышал в Грузии князей Менсветовых. Все равно Голованов попросил освободить его как арестованного необоснованно. Сталин все-таки уточнил:

— А вы уверены в невиновности Менсветова?

— Абсолютно!

Через некоторое время князь был на свободе и храбро сражался под командованием Голованова. После таких случаев плохо верится, что именно Сталин являлся инициатором ареста людей. Да к тому же без всяких на то оснований.

Однако самоуправство на местах и перегибы в органах НКВД были явными. Чуя, что пора за это держать ответ, Ежов стал всячески избегать Сталина. Тот звонит в наркомат — ему отвечают, будто нарком в ЦК. Запрашивает ЦК — слышит, что Ежов у себя или на даче. Лопнуло у вождя терпение. Послал полковника Кириллина с пакетом в Подлипки, наказав, чтобы Ежов сам расписался на конверте. Спасая шефа, это хотел сделать порученец Фатьянов. Но Кириллин был непреклонен. Ежов прочитал записку Сталина с вызовом на пленум ЦК и помрачнел так, что озаботился даже сидящий рядом Фриновский, его заместитель по пограничной охране.

Пленум ЦК ВКП(б) состоялся в январе 1938 года. На нем выступал Сталин, осудив нарушения революционной законности со стороны НКВД, партийных организаций, наркомов и особых отделов Красной Армии. Ежов был снят. В НКВД развернулась ожесточенная критика, которой сегодня могла бы позавидовать любая гласность. Крыли, понятно, прежде всего начальство. По всей стране прошли бурные партийные собрания. Отовсюду решительно изгонялись клеветники, доносчики, подхалимы, карьеристы и прочая нечисть. В самом наркомате работала комиссия ЦК под председательством А.Андреева. В результате было освобождено от должности и отдано под суд тридцать тысяч следователей и других работников, причастных к беззакониям. Один из них потом попал в мою группу. Ничего особенного, парень как парень. Работал толково. Только вскоре сошел с ума. Пришлось определить его в Кащенко. Одновременно получили свободу сорок тысяч лишь военных. А всего было освобождено триста двадцать семь тысяч человек.

Так вот, осмысливая в разведывательном отделе следственные дела на репрессированных в тридцатые годы, мы пришли к печальному выводу, что в создании этих злосчастных дел участвовали миллионы людей. Психоз охватил буквально всех. Почти каждый усердствовал в поисках врагов народа. Доносами о вражеских происках или пособниках различных разведок люди сами топили друг друга. Конечно, не все объяснимо только повальным психозом. Было еще естественное стремление любым способом уцелеть самому. А в результате все следственные дела возникали внизу. Представленные в Политбюро документы на арестованных проходили по десять-пятнадцать инстанций. Над ними потели от тридцати до сорока должностных лиц. Но мы нигде не обнаружили резолюций Сталина, Молотова или Ворошилова. Зато всюду чернели приговоры Ягоды, Ежова и Берии.

Разумеется, Сталин тоже несет моральную ответственность за все, что творилось в стране. Его ошибка, на мой взгляд, состояла в том, что часто провоцировался своими верными “соратниками” — Ягодой, Маленковым, Хрущевым, Берией. А уж о Ежове и говорить не приходится.

Очень большую поддержку нашей группе постоянно оказывал по-прежнему принципиальный начальник оперативного отдела генерал-лейтенант Румянцев. Тот самый Румянцев, который прежде лет пятнадцать охранял Сталина и называл его просто Иосифом Виссарионовичем. Такой чести больше не имел никто. Даже сам Власик, возглавлявший охрану вождя с 1924 года.

12

Многими починами прославился Хрущев. Перечислять их долго и не стоит — всем известны. Гораздо меньше известна его ненависть к тем, кто хоть когда-то обидел его. В таком случае месть была неизбежна. Пусть даже через двадцать лет. Вот факты, которые существенно дополняют его облик.

Став в тридцать пятом году секретарем Московского горкома, Хрущев требовал поставить на свою машину правительственный сигнал, дать домой холодильник. Словом, обеспечить ему все соответствующие блага. Но Власик резонно возразил, что все это положено лишь члену Политбюро. Кто смел перечить всесильному тогда Хрущеву? Только принципиальный Власик. В 1952 году вместе с Берией Хрущев упек-таки его за решетку, а после освобождения поселил в коммуналку, где обесчещенный старик скончался от переживаний.

В октябре 1941 года по совету Маленкова и Берии Хрущев предложил Сталину для безопасности покинуть Москву. Верховный молча взял его под руку и вывел, точнее — выставил из кабинета. Разве это не оскорбительно?

Во время войны сын Хрущева от первой жены из Калиновки развлекался тем, что стрелял по бутылке, стоявшей на голове более младшего офицера. Кончилось это тем, что все-таки убил сослуживца. В результате остался без погон старшего лейтенанта и попал в штрафной батальон. В одном из боев сдался в плен. Без долгих раздумий немцы заставили его призывать красноармейцев по радио тоже сдаваться. Узнав об этом позорище. Сталин поручил партизанам добыть предателя. Его ликвидировали. [15] Опережая роковой момент, Хрущев явился к Сталину с мольбой. Но бессердечный вождь отчеканил:

— Война есть война.

Как можно забыть подобное кощунство? А разве мог Хрущев забыть унижения, испытанные после бегства из-под Харькова, где он, член Военного совета Юго-Западного направления, бросил окруженные немцами войска и улетел в Москву? Еле-еле при помощи своих дружков отвертелся от суда Военного трибунала и целых полгода не показывался на глаза Сталину. Как только выдержал такое...

И разве не издевательство — после войны битых два часа держать почти навытяжку его, уже солидного члена Политбюро, и отчитывать на глазах у всей дачной охраны? Да потом еще тому же Лозгачеву иезуитски жаловаться:

— Вот, все меня называют жестоким, а как быть? Им, этим Иванам непомнящим, скажешь одно, а они все перепутают... А всякая государственная ошибка, словно снежный ком с горы, влечет за собой серию мелких ошибок...

И Хрущев за все отомстил Сталину сторицей, свалив на покойного собственные преступления. Сколько людей уничтожил собственной властью, когда возглавлял трибунальские тройки или не контролировал их работу как тот же Чуянов? Потому-то ему ничего не оставалось, как свалить на Сталина все репрессии, чтобы прикрыть собственные злодеяния. Собственные и дружков. Того же Микояна, который попросил Ежова “разобраться” с его семью заместителями, видно, не желавшими участвовать в совещаниях вроде того... [16]

С высокой трибуны двадцатого съезда Хрущев оскорбил Ворошилова, заявив, что тот путается у него в ногах и мешает работать. Первый маршал пришел в свою машину и от обиды заплакал.

Последний пример. Хрущев страсть обожал чинопочитание. Во время спектакля в театре имени Е.Вахтангова он появился в ложе так, чтоб увидел весь зал. Стоящие зрители бурно аплодировали ему. А он милостиво раскланивался. При этом заметил на первом ряду единственного человека, продолжавшего сидеть. На следующий день позвонил ему:

— Ты что, всенародно демонстрируешь неуважение ко мне?!

— У меня ишиас, — пояснил Георгий Константинович Жуков, поневоле вынужденный слукавить.

— Знаю, знаю, какой у тебя ишиас, — угрожающе заключил Хрущев.

Думает, этого было достаточно, чтобы спаситель Отечества превратился в опального пенсионера.

Шельмуя Сталина, Хрущев с трибуны намекал:

— Мы еще посмотрим, кто убил Кирова!

И дважды посылал в Ленинград самые бдительные комиссии, которые вернулись оттуда с пустыми руками.

Свалив на него все беззакония и репрессии, Хрущев заодно обвинил Сталина в том, что он тормозил развитие социалистического строительства. Сравним факты. Каким после победы революции являлся главный вопрос? Быть государству Советов независимым или попасть под влияние иностранного капитала. Для самостоятельности следовало максимально развивать всю нашу экономическую мощь.

Ленин заботился об электрификации страны, создании собственной индустрии, всемерной механизации сельского хозяйства, повышении общей культуры народа, которому по праву наследия принадлежит все искусство. Все эти заветы были выполнены. И каждая такая победа была естественно связана с именем Сталина — вождя социалистического государства, которое сокрушило бронированную машину мирового фашизма, а затем в небывало короткий срок буквально воскресло из руин. Эти очевидные факты признают даже империалисты. Но только — не Хрущев, сумевший в погоне за Америкой разорить нашу страну при помощи одной кукурузы. Не говоря уж о других вздорных экспериментах.

Однако на этом не успокоился. Прочитайте в его “Воспоминаниях” хотя бы страницы о роковых днях: “Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и физически ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность. Распрощались мы со Сталиным и разъехались.

Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа. Он замахнулся, так вроде, пальцем или кулаком, толкнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в хорошем расположении духа, то он меня всегда называл по-украински Микита. Ну, мы уехали тоже в хорошем настроении, потому что ничего за обедом не случилось, не всегда обеды кончались в таком хорошем тоне.

Я ожидал, что завтра выходной день, и Сталин нас обязательно вызовет. Поэтому я долго не обедал. Я не верил, что выходной день сможет быть пожертвован в нашу пользу. Нет и нет звонка. Уже было поздно, а я все дома. Разделся и даже лег в постель. Вдруг звонит Маленков и говорит:

— Вот, знаешь, сейчас звонили от Сталина ребята, чекисты, и они тревожно сообщили, что что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Я тебе звоню и уже позвонил Берии и Булганину. Выезжай прямо туда, к Сталину.

Я сейчас же вызвал машину. Мы зашли в дежурку, спросили:

— В чем дело? Как? Почему вы так думаете? Они говорят:

— Обычно Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонил, вызывал и просил чай. Другой раз он и кушал. Сейчас этого не было.

Тогда послали Матрену Петровну на разведку. Нам чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит, спит, и видно, под ним подмочено. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Сталин лежал в большой столовой, следовательно, он поднялся с постели, вышел в малую столовую и там упал, там он подмочился.

Когда нам сказали, что с ним вот такой случай произошел и что он теперь спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться и фиксировать свое присутствие, когда он в таком неблаговидном положении находится. Мы уехали по домам. Прошло какое-то небольшое время, опять звонок. Звонит Маленков и говорит:

— Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то со Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна, когда мы ее посылали, сказала, что он спит спокойно, это необычный сон. Надо еще поехать.

Вот мы приехали опять в эту дежурку. Приехал Каганович, приехал Ворошилов и приехали врачи. Из врачей помню профессора Лукомского. Мы зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Профессор Лукомский подошел очень осторожно. Я его понимал. Он, знаете, прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь. Берия даже грубовато сказал:

— Вы врач, так вы берите как надо.

Профессор Лукомский сказал, что правая рука Сталина не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние у него тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую. Сталин был в очень тяжелом положении. Врачи нам сказали, что при таком заболевании почти никто не мог вернуться к труду. Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги.

Однажды днем, я не помню, на какой день, Сталин вдруг как бы пришел в себя. Это было видно по выражению его лица, но он говорить не мог. Он поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передал свои чувства.

Как только Сталин заболел, Берия ходил и пыхал злобой против него. Он его ругал, он издевался над ним. Ну, просто невозможно было его слушать. Интересно, как только Сталин проявил на лице сознание, пришел в чувство и тем самым дал понять, что мог выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул. Вот это был истинный Берия. Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде возносил и боготворил и тут же плевался на него.

Кончилось наше дежурство, и я поехал домой. Только я лег, еще не уснул, звонок. Маленков звонит:

— Срочно приезжай, у Сталина ухудшение. Приезжай срочно.

Я сейчас же вызвал машину и поехал. Приехал. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Медики нам сказали, что он умирает, что это уже агония. Тут он перестал дышать. Собрались все. Все увидели, что умер Сталин. Приехала Светлана. Я ее встретил и когда встретил, то очень разволновался и заплакал. Я не мог сдержаться. Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть. Я оплакивал не только Сталина, а я волновался за будущее партии, за будущее страны, потому что я уже чувствовал, что сейчас Берия будет заправлять всем, что это — начало конца”. [17]

Теперь сравним оба текста. Если отвеять многословие, легко заметить главное: Хрущев скрыл больше, чем сказал. Скрыл приказ Маленкова Старостину больше никому не говорить о болезни Сталина. Скрыл разнос Берии, который тоже приказал Лозгачеву больше их не беспокоить, когда “товарищ Сталин крепко спит!”. Словом, утаил, что они всячески оттягивали вызов к Сталину врачей, которых привезли только около девяти часов утра. Но при всем том не забыл похвалиться: “Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги”. Каким образом?

Еще меня удивила сцена прощания Сталина: “Он поднял левую Руку и стал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах 1 появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передавал свои чувства”. Надо полагать, самые добрые. И по Хрущеву, это произошло дня за два до смерти.

А вот что можно о том же самом прочитать в книге “Двадцать писем к Другу” Светланы Аллилуевой: “Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный... Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то вверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но и угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился”. [18]

Разве не удивителен у Хрущева подобный переворот событий в свою пользу? Думаю, ложь тут очевидна. Остальную разницу, надеюсь, вы уловите сами. А какое же главное открытие сделали мы, прочитав книгу Хрущева? Оказывается, Сталин был пьяницей. Из всех рассуждений на эту тему я для краткости ограничусь одним: “Он еще в молодости имел склонность к пьянству. Видимо, это у него было наследственное”. [19] Вот так сюрприз! А мы-то об этом даже не подозревали. Чтобы доверчивые читатели не приняли всерьез очередной анекдот, на которые Хрущев был мастак, уточняю: Сталин предпочитал только вина “Цинандали” и “Телиани”. Случалось, выпивал коньяк, а водкой просто не интересовался. Ее хлестали “соратники”. При том — за свой счет. Помните, Сталин скостил им пакетную доплату с двадцати пяти тысяч до восьми? Вот эти деньги шли в общий котел. Орлов тратил их на обеды для членов Политбюро.

Что касается самого Сталина... С 1930 по 1953 год охрана видела его “в невесомости” всего дважды: на дне рождения С.М.Штеменко и на поминках А.А.Жданова.

Все видели, что Сталин относился к Жданову с особым теплом. Поэтому после похорон устроил на даче поминки. Уезжая вечером домой, Молотов наказал Старостину:

— Если Сталин соберется ночью поливать цветы, не выпускай его из дома. Он может простыть.

Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:

— Откройте дверь.

— На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, — возразил Старостин.

— Повторяю: откройте дверь!

— Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.

— Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! — вспылил Сталин. — Вы мне больше не нужны.

— Есть! — козырнул Старостин, однако с места не двинулся. Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:

— О чем вчера говорили — забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.

Интересной была ситуация, правда же? Ну, ее психологические тонкости вы сами оцените. А я подчеркну лишь вот что: если Сталин все-таки хотел поливать цветы и даже запомнил весь ночной разговор, значит, был не очень пьяным. Ведь так? Хотя чисто по-житейски тут все понятно — человек похоронил самого лучшего собеседника. С кем теперь обсуждать новые художественные книги? Потому имел полное право утолить свое горе.

Выходит, Хрущева опять занесло? К сожалению... Помните, как он признался: “Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть”. Но даже спустя столько лет все равно продолжал сочинять про него небылицы. Тоже искренне? Вот какую сложную натуру имел человек...

Поэтому я, в знак протеста против его шараханий, в 1955 году подал в отставку.

13

Знаменитое “дело врачей” опытные аналитики тоже приписывают Сталину. Дескать, он таким способом хотел обвинить Берию в бездействии и разделаться с ним. Ничего похожего. Газета “Русский вестник” поместила мое интервью с журналистом Н.Леонтьевым. [20] Прочитайте его. Попутно узнаете, какими приемами в борьбе за власть пользовались “соратники” вождя.

НЛ: Алексей Трофимович, расскажите, пожалуйста, что послужило причиной возникновения “дела врачей”? Почему КГБ обратился к медицине?

А.Р.: В 1952 году И.В.Сталин чувствовал себя не вполне здоровым. Лечиться, однако, не любил и к врачам не обращался, лекарствам не очень доверял, ибо знал, что наряду с положительным эффектом на организм человека они воздействуют и отрицательно. Кроме того, труднейшей задачей врачей остается правильная постановка диагноза. Тут бывает множество ошибок, организм человека всегда индивидуален и по-разному воспринимает медикаменты. Это может быть поводом для подозрений и упреков медицине. Вот вам примеры... Солист Большого театра А.Орфенов находился в больнице ВТО, где заболел воспалением легких. Накануне выписки поздно вечером ему сделали инъекцию, а утром он умер. Бывший сотрудник охраны И.В.Сталина К.Ишметов, находясь в районной больнице, после инъекции скончался. Пианист с мировым именем Э.Гилельс, находясь в Кремлевской больнице с хандрозом плеча, после инъекции получил сильный болевой стресс и накануне выписки умер. Что это? Халатность? Вредительство? Или отсутствие знаний? Подобная ситуация была и в 1952 году, когда дали ход сообщению врача Л.Тимашук.

Н.Л.: Врач Л.Тимашук работала в КГБ? Почему она обратилась к вам с письмом? Как вообще строились отношения КГБ и медиков?

А.Р.: Врач-кардиолог Л.Тимашук в КГБ не работала, но обстановку в Кремлевской больнице оценила правильно, видя, как лечат государственных деятелей. И тогда она принесла материал, заслуживающий оперативного интереса КГБ. Это был не донос. Ф.Э.Дзержинский неоднократно повторял: “Чекисты, никогда не забывайте, что наш народ —это глаза и уши советской разведки”. Что же встревожило патриотку вашей Родины Л.Тимашук? Что заставило ее обратиться к нам?

В 1945 году умер А.Щербаков, в 1948 — А.Жданов, в 1949 — ГДимитров, в 1952 — Х.Чойбалсан. А раньше, по прямому приказу Ягоды, были “залечены” В.Менжинский, М.Горький и его сын. Из этого видно, что с кремлевскими врачами обстояло не все благополучно. Мне в тридцатых годах пришлось работать в секретариате при Серго Орджоникидзе, который страдал общими сердечными приступами, доводящими его до обморочных состояний. Заведующий секретариатом А.Семушкин в этих случаях вызывал доктора Л.Левина, тоже “лечившего” Менжинского с Горьким. То, что Серго застрелился — легенда.

Н.Л.: И все же, почему КГБ взялся за медицину?

А.Р.: Подтолкнула тревога Лидии Тимашук за жизнь видных деятелей нашего государства. Возведение ее на пьедестал в 1952 году — заслуга прессы. Высокая смертность руководителей партии, сигналы о неблагополучии в медицине Кремля встревожили сотрудников КГБ.

В августе 1952 года состоялось срочное оперативное совещание, на котором я присутствовал. Развернулась ожесточенная дискуссия. Одни настойчиво требовали ареста врачей, обосновывая это поступающими агентурными материалами и ссылками на показания уже арестованных медиков, проходивших по делу о преждевременной смерти Г.Димитрова. Другие занимали более лояльную позицию и предлагали составить комиссию из независимых врачей, провести анализы лекарств, которыми пользовались пациенты Кремлевской больницы, а затем уже решать вопрос о судьбе самих врачей. В разгар этих споров выступил начальник правительственной охраны генерал-лейтенант Н.Власик. Он сообщил: “Все лекарственные препараты, которыми пользовались члены правительства в Кремлевской больнице, подвергнуты экспертизе. Отравляющих веществ в них не обнаружено!”. Разве мог бы Власик вести себя так, будь Сталин заинтересован в аресте всех врачей. Конечно,нет.

HJI.: После этого Власик был отстранен от работы. Почему это произошло?

А.Р.: Выступление Власика многих разочаровало. Они продолжали требовать ареста врачей. Начальник нашего отдела, полковник Масленников, знавший весь материал, не дал им отпора. Выступление Власика совершенно не устраивало Берию. Зато его очень устраивало молчание Масленникова. Вырвав из его рук материалы, Берия тут же передал их для следствия своему подручному Гоглидзе. Кроме того, у Власика были натянутые отношения с Хрущевым. “Друзья” нашли хороший предлог — непомерно раздутые штаты правительственной охраны. В союзе с Маленковым, Хрущевым, Кагановичем и Булганиным Берия добился освобождения Власика от должности начальника охраны, его ареста и высылки на Урал.

Возникает вопрос: почему И.В.Сталин не защитил Власика? Дело в том, что Иосифу Виссарионовичу представили на утверждение смету на содержание правительственной охраны. Она оказалась фантастической. И.В.Сталин сделал разнос и предложил сократить ее на семьдесят процентов. Н.Власик не понял этого, стал возражать. На совещании Власика, как последнюю защиту медиков от ареста, никто из руководителей не поддержал. Берия торжествовал!

HJI.: Как отреагировал Берия на письмо Тимашук? И не можете ли поподробнее рассказать о его роли в этом деле?

А.Р.: Когда материал на врачей попал в лапы Берия, тот передал его с определенной установкой своему подручному Гоглидзе, тот — в следственную часть — Рюмину. Начали выколачивать нужные показания, хотя выколачивать-то было нечего. При скрупулезном изучении методов лечения выяснилось, что любого врача можно обвинить и посадить на скамью подсудимых. Тем более что почти каждое лекарство помимо основного имеет еще и побочные эффекты. Например, наряду с положительным воздействием снижает артериальное давление и может вызвать тахикардию. Словом, вопрос о кремлевских врачах в ноябре 1952 года нужно рассматривать в тесной связи с окружением И.В.Сталина. Ведь Берия и другие были прямо заинтересованы, чтобы вторым лицом после Сталина, по-прежнему, например, оставался Маленков, а вовсе не Жданов. Да потом уже и сам Берия почувствовал в себе силу и стал принимать позу диктатора.

Н.Л.: Была ли какая-нибудь реакция И.В.Сталина по делу врачей? А.Р.: Подполковник В.Туков рассказывал... Однажды Сталин в машине спросил: “Что делать? Умерли один за другим Щербаков, Жданов, Димитров, Чойбалсан, а раньше — Менжинский, Горький... Не “ может такого быть, чтобы так внезапно умирали государственные деятели! Видимо, надо заменить старых кремлевских врачей и подобрать молодых”. Я сказал: “Товарищ Сталин, старые врачи имеют большую врачебную практику, а молодые — одна зелень, без опыта”. — “Нет, надо заменить. Поступают сообщения об отравлении соратников лекарствами. НКВД настаивает на аресте некоторых старых врачей, лечивших Димитрова, Жданова и других”.

Вскоре на ближнюю дачу зачастил Гоглидзе со следственными материалами на арестованных врачей. Берия, как всегда, оставался в тени, но настойчиво требовал от Сталина приема Гоглидзе, преподнося хозяину сногсшибательные раскрытия вражеских гнезд. Однажды я спросил Гоглидзе:

— Как дела с арестованными врачами?

— Следствие заканчиваем. Скоро будем судить! — довольно ответил он.

Однако никакого суда не было. Всех освободили. И мне пришлось их прописывать в Москве по месту жительства.

Н.Л.: А как вели себя обвиняемые?

А.Р.: Из дел видно, как они оговаривали друг друга, обвиняли в некомпетентности. Например, Жданову, страдавшему нестабильной стенокардией, в Кремлевской больнице внутривенно вводили препарат стрефантина и порошковый препарат дигиталис. А всякое нарушение дозы этих лекарств может кончиться смертью. Дежурная сестра в палате Жданова курила, хотя пациент был некурящий. Другие врачи, находившиеся под следствием, возражали против применения этих препаратов.

НКВД разослал зашифрованные (без фамилии) медицинские карты пациентов, в которых был указан диагноз и применяемые методы лечения. Медицинские институты прислали ответы с неутешительными результатами.

По свидетельству А.Белякова, бывшего референта Жданова, у Андрея Андреевича в сентябре 1941 года был инфаркт, когда немцы взяли Шлиссельбург и замкнули кольцо вокруг Ленинграда. Кардиолог Л.Тимашук этот рубец обнаружила, забила тревогу, но ее старшие коллеги были глухи. Инфаркт у Жданова скрыли. О нем не знал даже министр здравоохранения СССР Смирнов. В смерти Жданова, по словам Белякова, были заинтересованы Берия и Маленков, который на Оргбюро говорил: “Надо искоренить ждановщину отовсюду”. Они добились у Сталина снятия Жданова с должности второго секретаря ЦК ВКП(б). После освобождения Андрей Андреевич находился в санатории “Валдай”. Как-то он отдыхал в беседке. Неожиданно изо рта хлынула пена. Прибежавшие врачи застали его уже мертвым.

А Лидия Тимашук была опорочена Хрущевым. У нее отобрали орден Ленина. Правда, впоследствии все-таки наградили орденом Трудового Красного Знамени. Умерла она несколько лет назад уже в преклонном возрасте.

14

За минувшие тридцать лет в прессе постоянно появлялись различные версии о покушениях на Сталина. Насколько это соответствует правде, кроме меня, ответят бывшие сотрудники его личной охраны. Впрочем, начать придется с истории.

В 1904 году грузинские революционеры для нелегальных собраний сняли в Тифлисе подвал в доме банкира. Вскоре они решили принять в партию нового товарища Годерадзе. На собрание пришел представитель РСДРП. Молодой, никому не известный. Назвался “Кобой”. Сказал:

— Пока надо воздержаться от приема в партию Годерадзе.

Все были этим обескуражены. Через три дня Годерадзе снова появился. А следом за ним — Коба. К всеобщему изумлению, на сей раз Коба сам предложил принять Годерадзе. Пораженный такой резкой переменой мнения, С.Кавторадзе схватил со стола керосиновую лампу и швырнул в лицо Кобе, который сумел увернуться. Лампа врезалась в стену и разбилась в дребезги. Спокойно закурив трубку, Коба невозмутимо произнес:

— Нехорошо получается. Банкир предоставил нам помещение, а мы вместо благодарности могли поджечь его дом.

Таким было первое покушение. Следующее являлось более серьезным. Начиная с тридцать третьего года, оппозиция стала готовить “дворцовый переворот”. Мне довелось присутствовать на процессе правотроцкистского блока. Вот отрывок из показаний Рыкова: “Сюда, в частности, относится одна из попыток, которая была сделана: подготовка “дворцового переворота”. Опорой для осуществления контрреволюционного плана являлся Енукидзе. Большую роль играл Ягода. Был создан центр с привлечением троцкистов и зиновьевцев: Каменева, Пятакова, Енукидзе. Туда вошли я, Бухарин и, Томский. С этим центром была связана военная группа Тухачевского. [21]

Крестинский показал на суде: “В феврале тридцать пятого года Пятаков мне сообщил, что между троцкистами, правыми и военной группой Тухачевского состоялось соглашение о совместном совершении вооруженного переворота. За это я несу ответственность”. [22]

Не стоит приводить показания Гринько, Розенгольца, Радека, Бессонова и других им подобным. Они ждали нападения Гитлера на СССР. Заранее пообещали немцам Украину, а японцам — Приморье, продавая империалистам советский народ с потрохами. Сегодня многие специалисты утверждают, что это — ложь. Дескать, заставили несчастных узников плести на самих себя! Нет. Можно оговорить несколько человек, но тридцать-сорок нельзя. Тем более, когда они сами представили все документы и факты.

Обратимся к другим свидетельствам. Героическая женщина А.В.Никулина, водрузившая 2 мая 1945 года знамя на Имперской канцелярии, написала мне: “Когда Сталин был в Ленинграде на похоронах Кирова, на него военные готовили покушение, но помешала сильная сталинская охрана. Эти военные поддерживали связь с Генштабом Красной Армии”.

Бывший курсант школы ОГПУ, впоследствии — комендант сталинской дачи в Кунцеве И.Орлов мне сообщил: “В начале тридцать шестого года Ягода, его заместитель Агранов, начальник правительственной охраны комиссар Паукер, его заместитель Волович и капитан Гинцель сформировали особую роту боевиков. В нее вошли я и мои однокурсники Середа, Юрчик. Это были боевики двухметрового роста, ловкие, сильные, богатырского телосложения. Нас учили самбо, штыковому ближнему бою, преодолению препятствий. Нас хорошо вооружили и обмундировали. Обычно мы маршировали на площади Дзержинского, а Ягода наблюдал за нами из окна своего кабинета. Наконец нам решили произвести смотр во дворе ОГПУ. Ягода и его единомышленники решили, что мы —те самые парни, которые способны ради их замыслов на любой разбой. Нас готовили для .за хвата Кремля и ареста товарища Сталина. Но заговор провалился”. [23]

Аресты Ягоды, Агранова, Паукера, Воловича и Гинцеля проходили на моих глазах. Комендант Кремля комиссар Ткалун, подчиненный непосредственно Ягоде, застрелился. Комиссар Даген был арестован, комиссар Курский застрелился, капитан Черток, порученец Ягоды, бросился с седьмого этажа и разбился насмерть. Затем исчезли Панов, Тихонов, Козлов и Голубев. Словом, весь наш командный состав разных рангов. Так вот зачем они, собираясь 1 мая на Красную площадь, лихорадочно совали в полевые сумки по четыре-пять пистолетов!

После разгрома оппозиции Троцкий уже не представлял для Сталина опасности. Но современная пресса начала выдвигать разные версии о подготовке покушений на вождя. Так, “Правда” поместила статью писателя С.Дангулова о том, что соратник Сталина С.Кавторадзе пытался в Большом театре подложить бомбу под правительственную ложу. [24] Я тогда был военным комендантом правительственной охраны театра и совершенно ничего об этом не знал. Не слышали об этом ни Раков, ни Туков, ни Круташев.

“Неделя” в статье “Берия” утверждает, будто на озере Рида была сорвана попытка покушения на Сталина, который остался цел только потому, что его прикрыл Берия. [25] Вот как ее прокомментировал мне Туков: “Берия кого угодно подставил бы под пулю, только не себя. Никакого покушения там на Сталина не было. Это сплошной вздор газетчиков. Единственно, что сделал Берия, — подкрался и столкнул меня в речку, когда я удил рыбу. Сталин выбранил его за эту дурость”. [26]

В другом номере “Недели” тоже утверждалось, что в Мюссерах на Сталина была совершена попытка покушения. [27] Ничего подобного. Просто рядовой Потехин решил отличиться повышенной бдительностью и, когда ночью дежурил на воротах, повесил на кол свою фуражку и выстрелил в нее из кольта. Подобным способом он хотел получить повышение. Тут же подняли тревогу. Прочесав территорию, никого постороннего не обнаружили. А разоблаченного Потехина уволили из органов.

В романе И.Стаднюка “Война” говорится, что в Москве, на Второй Навозной улице, работал дворником некто Глинский, бывший граф, который вынашивал замысел покушения на Сталина во время его поездки по Кутузовскому проспекту. Автор утверждает, будто группа Глинского была арестована. Мы ничего не знаем об этом, хотя располагали абсолютно всей информацией. Это просто писательский вымысел.

Реальные выстрелы прозвучали только 4 ноября 1942 года. Преступник засел в чаше Лобного места и открыл огонь из винтовки по первой же правительственной машине, в которой оказался Микоян. Пострадавших не имелось. Кремлевская охрана ликвидировала стрелка гранатой.

В романе “Дети Арбата” А.Рыбаков утверждает, что Сталин боялся народа. Поэтому, когда проезжал по Арбату, все проходные дворы, мол, наглухо перекрывали. Это сплошной вымысел. Я вместе с Черняевым и Кожевниковым отвечал за всю трассу, проходившую от Кремля по Арбату, Кутузовскому проспекту и Можайскому шоссе. Перекрыть все арбатские дворы невозможно — они практически все проходные. Сталин ездил по Арбату со скоростью тридцать-сорок километров, а по коленам Большого и Малого Афанасьевских переулков — не больше десяти. В годы войны сталинская машина еле ползала по темным ночным улицам. Словом, Сталин был совершенно свободен от страха и ездил без охраны где угодно и когда угодно.

Во время войны бывший моряк Теляков в закусочной на Арбате стал хвастаться:

— Я — такой человек! Мы такие дела делали! А его давай соседи подзуживать:

— Да брось ты, Петька, какие ты там дела делал? Ничего ты не можешь!

— Да я могу даже бомбу бросить Сталину под машину, — вовсю раздухарился он.

Доброжелатели тут же сообщили мне об этом. Никакой бомбы у него не было и в помине. Просто во хмелю захотел похвалиться перед собутыльниками. А его отец был моим доброжелателем. Сам рассказывал про все. Посадили дурака. А что делать? Не трепись где попало и о чем попало.

Возвращаясь из Тегерана, Сталин осматривал разрушенный Сталинград. Среди развалин его машина уже по инерции ткнулась во встречную машину “Эмку”, за рулем которой сидела женщина. Все обошлось благополучно.

Уже после войны на Марусином повороте в Крыму тоже произошло столкновение. Шофер пулей вылетел из машины и скрылся в кустах. Его, конечно, поймали. Был это террористический акт или случайная дорожная встреча? Никто не знает. Других сведений у нас пока нет. Может, их все-таки раскопают проворные журналисты? Подождем...

Поскольку ничего серьезного у нас не случалось, а бдительность все равно следовало держать на должном уровне, Власик решил сам отличиться. Мол, когда Сталин ехал на катере вдоль Черноморского побережья, — с горы раздался выстрел. И Власик мигом сам заслонил вождя. Конечно, пробить пулей нашего солидного начальника было трудно. Хотя выстрел все же скорей предназначался какому-то перепелу . Ведь по горам постоянно бродили охотники за дичью. Их пальбу все мы слышали много раз. А дробь, как известно, далеко от берега не летит.

Последняя публикация. Самая с пылу, с жару! Газета “Сын Отечества” шарахнула для подписки сенсационную статью “Тайная война. Берлин и Токио”. [28] Опять покушение на Сталина! Только уже готовили его японские разведчики!

Была ли у них в Мацесте возможность расстрелять Сталина разрывными пулями? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около двухсот сотрудников. Внешнее кольцо в лесной местности составлял отряд пограничников. Возглавляли охрану Сталина комиссары Н.Власик, В.Румянцев и А.Богданов. Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами. Конкретно в ней находились Раков, Кузнецов, Кириллин, Кузьмичев и Мельников.

На самой Малой Мацесте действовало более пятидесяти других сотрудников. Мы там появлялись за три часа до приезда Сталина и подвергали проверке все, вплоть до коммуникаций. Почти безлюдная территория Мацесты и прилегающий к ней лес прочесывались. Все подозрительные лица проверялись и при необходимости задерживались. Как при такой плотной охране могла устроить покушение даже чаща пронырливая оппозиция? А уж про японцев не стоит и говорить. К тому же надо учесть, что тогда в японской разведке действовал Рихард Зорге, который наверняка мог предупредить нас о подобном замысле. Поэтому японцы хоть задним числом решили выдать желаемое за действительность. Или тут снова что-то насочиняли газетчики? Похоже. Уж очень знакомый почерк...

А вот следующий разговор гораздо серьезней. Касаясь жизни Сталина, газеты и журналы напечатали много материалов, в которых действительность извращена до предела. Опровергнуть все случаи просто невозможно. Вынужденно остановлюсь лишь на некоторых.

“Комсомольская правда”, со ссылкой на досье директора ФБР Э.Гувера, напечатала сведения о том, что 17 октября 1939 года во Львове состоялась встреча Сталина с Гитлером. [29] Тогда я работал начальником группы по вспомогательному сопровождению Сталина как в Москве, так при выезде в другие города. В этот период вождя постоянно охраняли мои сослуживцы Туков, Старостин, Орлов, Круташев, Кириллин. Мы все категорически отрицаем возможность поездки Сталина во Львов на встречу с Гитлером. Дополнительной проверкой по архивам ЦК КПСС, проведенной газетой “Гласность”, установлено: в течение этих дней Сталин находился в Москве и принимал руководящих работников страны. [30]

Журнал “Огонек” поместил фрагменты из книги А.Орлова “Тайная история сталинских преступлений”. [31] Кто такой Александр Орлов? Это — Лев Фельдбин, ставленник Фриновского, заместителя Ягоды. Мне приходилось дважды видеть Фельдбина на Лубянке. Он приезжал с 'Кавказа, где командовал пограничным округом. Однако в тридцатых годах Фельдбин сбежал за кордон и там издал свой пасквиль.

Он был очень далек от Сталина. Основываясь на встречах с некоторыми начальниками отделов ОГПУ и начальником оперативного отдела комиссаром Паукером, Фельдбин врет напропалую. Так, он усмотрел под кителем Сталина бронежилет, изготовленный в Германии. Фельдбин его рассмотрел, а вот личные телохранители Сталина оказались слепыми. Но они все же свидетельствуют: у Сталина никогда не существовало бронежилета. Обычно он был одет на параде в китель, под которым находились верхняя рубашка, а ниже — солдатская нательная рубашка с завязками.

Фельдбин называет телохранителем Сталина ярого троцкиста Евдокимова. Чушь да и только. С 1930 года личными телохранителями Сталина являлись Н.Власик, В.Румянцев, А.Бощанов. Что касается Евдокимова, то правительственной охране он был известен как первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), в свое время добивавшийся у Сталина разрешения арестовать М.Шолохова, но получивший отказ.

Фельдбин пишет: “Когда Сталин ехал по железной дороге, то на глазах у него охрана разгоняла людей”. Наглая ложь. За подобное Сталин тут же наказал бы Власика. Фельдбин совсем завирается, сообщая, что Сталин, дескать, просил Паукера собирать для него порнографические фотокарточки. Никогда мы не видели подобной продукции. В его большом кабинете висела фотография, на которой были изображены Д.Бедный, М.Шолохов, М.Горький, В.Маяковский. На другой стене висела журнальная фотография девочки, поившей из рожка молоком лосенка. На камине стояла статуэтка польского шахтера с лампочкой. Еще имелось несколько китайских вышивок. Вот и все, чем он украсил свое постоянное жилище.

Фельдбин утверждает, будто для безопасности Сталина на пути следования на дачу были снесены все жилые дома. Тоже наглая ложь. По плану реконструкции Москвы по Можайскому шоссе вместо ветхих избушек появился Кутузовский проспект, а вместо скандальной деревни Давыдково выросли добротные благоустроенные корпуса.

“Сталина охраняли в смену тысяча двести охранников”. Эта арифметика Фельдбина тоже из области сказок. Внутри дачи находилось всего десять-пятнадцать сотрудников. Стало быть, в три смены их насчитывалось не больше пятидесяти человек. И уж никаких проволочных заграждений в округе не имелось, как не существовало и рвов.

Не буду продолжать. Трудно перечислить все, что намарал в своей книге А.0рлов и с чем “Огонек” поспешил познакомить читателей.

Теперь о двойниках и тайных советниках. Газеты “Вечерний Донецк” [32] и “Крымская правда” [33] разразились сенсацией о том, что у Сталина был двойник Евсей Любицкий. Следом “Правда” [34] поторопилась прокомментировать побасенку. Зачем ей понадобилось это? Непонятно. Главному редактору следовало бы поручить своим сотрудникам заглянуть в архивы ЦК ВКП(б), обратиться к бывшим работникам ЦК КПСС. И “Правда” смогла бы действительно напечатать правду. Но это показалось явно скучным.

Так был ли у Сталина двойник? Мне, моим сослуживцам Горундаеву и Жагорникову, в тридцать первом году пришлось встретить Сталина, Ворошилова и Орджоникидзе на ближней даче. Они беседовали с архитектором Мержановым. А мы стояли рядом, став свидетелями всего разговора. Смогли бы Ворошилов или Орджоникидзе разговаривать с двойниками? Да еще столь откровенно? Никогда! И таких случаев не перечесть.

Кириллину, Кузнецову, Мельникову и мне приходилось ежегодно бывать со Сталиным на Черноморском побережье. Сталин встречался там с народом, в Ривьере угощал конфетами ребятишек. Двойника не было ни рядом, ни поодаль. К тому же надо учесть следующее... Чтобы имитация не отличалась от подлинности, следовало иметь хотя бы на юге вторую машину “Роллс-Ройс” и такую же охрану. Ведь так? А это было б уж слишком заметно. Сейчас попытайтесь представить, с какой электронной точностью должны были передвигаться обе кавалькады по узким дорогам и улицам прибрежных городов, чтобы нигде не встречаться. Трудно? Мне — тоже. Остальные варианты подобной нелепости можете вообразить сами.

Ни я, военный комендант правительственной охраны в Большом театре, ни выдающиеся мастера сцены М.Рейзен, П.Лисициан, Н.Голованов, С.Самосуд, В.Барсова, которые постоянно общались со Сталиным, — никогда не замечали тени двойника даже за кулисами.

Много шума вызвал недавно вышедший роман В.Успенского “Тайный советник вождя”. Л.Колодный в своей книге “Хождение в Москву” говорит о денщике Сталина Чапего. Роман есть роман, вымысел в нем возможен. И все-таки, не доверяя себе, я попросил сведения о “советнике” и “денщике” прокомментировать других бывших телохранителей Сталина.

М.Старостин: “Я работал при Сталине с 1937 по 1953 год. Бывал с ним в других городах, постоянно ездил с ним в машине на работу в Кремль и на дачи. Заявляю, что у Сталина никогда не было денщика. Не имелось и тайного советника. Мне известны все советники. Сталина — наркомы, командующие фронтами, конструкторы, ученые, выдающиеся летчики. Сталин всегда обслуживал себя сам и в денщиках не нуждался”.

В.Туков: “У Сталина двойника не имелось. Он был всегда в одном лице. Никогда я не видел Сталина и тайного советника, с которым он проклинался по территории дачи, обсуждая государственные проблемы. Денщика тоже не было. Продукты со склада на кухню обычно приносил рабочий по двору Иван Дубинин. А будь эти двойники или советники действительно, они обязательно околачивались бы на даче или хоть изредка маячили у нас на глазах”.

Комендант ближней дачи и казначей Сталина И.Орлов: “Непосредственно со Сталиным я работал с 1937 по 1953 год. Знал о нем буквально все, вплоть до бытовых мелочей. Двойника никогда не видел, потому что его в природе не существовало. Никакого тайного советника — тоже. Не было и денщика.

Сталин обычно не утруждал других, обслуживая себя сам. Брился безопасной бритвой, усы подстригал ножницами. После смерти Кирова в баню ходил один. Потом отдыхал в предбаннике, заказывая туда чай. Может, Л.Колодный принял за денщика Матрену Бутузову? Так она, правда, ведала на ближней даче посудой в шкафу, следила за обувью Сталина, гладила его китель и убирала кабинет. Сталин очень уважал ее за трудолюбие и даже подарил ей свой портрет с надписью. Больше такого подарка никто не получал.

Советником Сталина во время войны чаще всех был Г.К.Жуков, которого он очень ценил за твердость, смелость и прямоту. Понятно, советниками являлись члены Политбюро, военачальники, вплоть до нас, комендантов и телохранителей. Но если откровенно, то он особенно и не нуждался в советниках. У него до последнего времени была феноменальная память, острый ум. Никакой шелухи в речи. Только — рациональное зерно. Любил пошутить. Не терпел соглашателей, угодников. Узнав его характер, я нередко вступал с ним в дискуссии. Сталин иногда задумчиво говорил: “Может, вы и правы. Я подумаю”.

Старшая сестра-хозяйка ближней дачи Валентина Истомина: “Я работала при Сталине семнадцать лет. Ежедневно видела его на даче и выезжала с ним на юг. Тайных советников у него не было. Денщика у него не было. Обслуживала его, утюжила брюки и китель Матрена Петровна Бутузова, а я помогала ей”.

Бывший комендант дачи “Зубалово” И.Семенов: “Сталин двойников не имел. Тайного советника я не встречал, денщика тоже не видел”.

Бывший начальник группы первого кольца охраны В.Круташев: “Я видел Сталина, так сказать, лишь в оригинале. Двойников за пятнадцать лет работы не замечал. Таковых не могло и быть. Тайного советника также не видел и никогда о нем не слышал. О денщике Чапего впервые узнал из книги Колодного. Видимо, кому-то выгодно чернить Сталина. Узнай такое покойный Геббельс, он бы перевернулся в гробу от зависти. Он за всю войну ничего подобного не придумал. Но история постепенно сметет весь мусор с могилы Сталина”.

Как видите, все единодушно отрицают существование при Сталине разных призраков. Мне осталось только добавить: если бы мы проглядели их когда-то хоть одну смену, то на другую уже не явились бы. И уж тем паче не смогли работать в правительственной охране по столько лет.

15

Как известно, еще Хрущев заявил с трибуны, будто Сталин сидел в железном ящике. С тех пор вместе с “сенсациями” о покушениях на него, тайных советниках и двойниках не утихают различные вымыслы о сталинской даче в Кунцеве. Этакой железобетонной крепости с зарешеченными окнами и двойными бронированными дверями, за которыми Сталин безвыходно скрывался в своем кабинете до последних дней. Даже есть версия, будто он засиделся там настолько долго, что собралось осиротевшее Политбюро и единогласно проголосовало вскрыть броню автогеном. Когда все наконец вошли в кабинет, за письменным столом увидели мертвого Сталина.

Все это — вздор. И чтобы его больше никто нс повторял, а тем более — ие расписывал в будущих книгах, я специально расскажу обо всех подмосковных дачах, которых было четыре: в Кунцеве, в Семеновском, в Липках и в Зубалово. Последние Сталин посещал крайне редко. Там гостили в основном лидеры зарубежных компартий — Мао Дзэдун, Морис Торез, Вальтер Ульбрихт, Хо Ши Мин, Пальмиро Тольятти, Гарри Поллит и многие другие.

Сталин предпочитал постоянно жить в Кунцеве — ближе всех от Кремля. Построили там кирпичную дачу очень быстро еще в 1931 году. Застеклили две просторные террасы. На крыше сделали солярий с будкой от дождя. В отдалении поставили кухню и небольшую баню с хорошей каменкой. В соседней с баней комнате поместился бильярдный стол.

Забор был обыкновенный — из досок. Без всякой колючей проволоки сверху. Правда, высотой в пять метров. А в 1938 году появился второй— внутренний. Трехметровой высоты, с прорезями смотровых ков. Заставили это сделать явные угрозы оппозиции. Диверсанты [и легко преодолеть единственную преграду и захватить Сталина.

Особенно трудно было бы их заметить в ночной тьме. Ведь в лесу на расстоянии двух-трех метров уже совершенно ничего не видно. Вся надежда лишь на возможный шорох лазутчика. А если ветер? Жуткое состояние! Сам переживал его много раз. Вот и пришлось подстраховаться.

До 1942 года Сталин пережидал воздушные тревоги в кремлевском бомбоубежище. Наконец небольшое появилось на даче. В основном для спокойствия Власика, очень переживавшего, что Верховный Главнокомандующий беззащитен перед любой шальной бомбой. В 1943 году на даче надстроили второй этаж. Заодно Сталин ликвидировал свой прежний кабинет, соединив его с большим залом, где проводились все заседания Политбюро и принимались различные руководители. В зале поставили три больших дивана, на которых спал Сталин, при случае падая на ближайший. Ведь от страшного нервного напряжения его года два изводила бессонница. Ликвидация кабинета объяснялась не только тем, что много места требовали разложенные всюду карты всех фронтов. Просто во время войны у Сталина появилось кислородное голодание. Потом для лучшей циркуляции воздуха в густом лесу на территории дачи даже прорубили сквозные просеки.

Все равно Сталин предпочитал работать в беседке или на террасе. Зимой — в тулупе и валенках. Кстати, их было целых три пары. Новые валенки сразу подшили толстой кошмой. Приезжая из Кремля, Сталин тут же надевал эти чесанки, мягкие, удобные для больных ног, уже мерзнувших в обычной обуви при длительной работе за столом.

Зато выходные туфли у него имелись только одни. Еще довоенные. Кожа уже вся потрескалась. Подошвы истерлись. В общем, еяе дышали на ладан. Всем было страшно неловко, что Сталин ходил в них на работе и приемах, в театре и других людных местах. Вся охрана решила сшить новые туфли. Ночью Матрена Бутузова поставила их к дивану, а старые унесла. Утром Сталин позвал Орлова и спокойным, мягким голосом спросил:

— Где мои ботинки?

— Товарищ Сталин, ведь вы — Генеральный секретарь нашей партии, Генералиссимус, глава правительства! Вы же постоянно находитесь в общественных местах! Каждый день принимаете иностранных послов и гостей. А сейчас, во время предстоящих юбилейных торжеств!.. —пылко наступал Орлов, уже привыкший, что вождь прислушивается к его советам.

— Лучше верните мне ботинки, — прервал его Сталин и продолжал носить их до последних дней. Благо Матрене удавалось блеском крема скрыть ветхость обуви.

Повторяю: никаких железных дверей, кроме военного бомбоубежища, на даче не имелось. Все внутренние двери были сделаны из простого дерева и с половины застеклены. Дверь в зале-кабинете Сталина была абсолютно такой же и для лучшего движения воздуха никогда не закрывалась. Конечно, при необходимости захлопывалась на обычный английский замок “линг”. Ключи от него всегда находились у коменданта или дежурного офицера. Никакой сверхсложной внутренне? системы запоров, которые-де мог открыть лишь сам Сталин при помощи специального электрического устройства, — в помещении не существовало. Это очередная байка изощренных сочинителей.

На письменном столе все документы и канцелярские принадлежности лежали в образцовом порядке. Сталин к нему привык, точно зная, где что находится, и ничего не разрешал перекладывать. Во время уборки Матрена Бутузова все аккуратно возвращала на место. Что касается надстроенного второго этажа, то он оставался пустым. Вместе с Орловым Сталин туда поднимался всего раза два, так и не решив, чем занять помещение. Около прежней спальни Сталина имелся санузел с умывальником и ванной. Когда он бывал там, — никто не видел.

Я специально подчеркиваю это потому, что у Хрущева можно прочитать совершенно другое: “Я один раз был свидетелем такого факта, и мне было очень неприятно. Сталин пошел в уборную. Охрана — человек, который за ним буквально по пятам ходил, остался на месте. Сталин вышел из уборной и набросился при нас на этого человека, начал его распекать: “Что вы не выполняете своих обязанностей? Вы охраняете, так вы должны охранять, а вы тут сидите, развалившись!” Он оправдывался: “Товарищ Сталин, я же знаю, что там дверей нет. Вот одна дверь-то, так за этой дверью стоит мой человек, который несет охрану”. Он на него грубо набросился: “Вы со мной должны ходить!”

Это невероятно, чтобы за ним ходили даже в туалет. Сталин даже в туалет боялся зайти без охраны. Это, конечно, результат больного мозга”. [35]

Вот именно. Только — хрущевского.

На диванах, на полу первого и второго этажей лежало около десятка небольших ковров разного цвета. Еще на складе хранился зарубежный подарок, сотканный из серебряных нитей. К семидесятилетию Сталина был преподнесен действительно редкий ковер — семь на десять метров с полутысячей цветовых оттенков. Говорят, его целых три года ткали тридцать самых лучших мастериц Азербайджана. Однако на даче он только побыл по пути в какой-то музей.

Тогда же ему подарили отменного арабского скакуна, которого всего раз Орлов запряг в сани. Прокатился Сталин с гостями по территории дачи и отправил скакуна в Зубалово. Кто там на нем гарцевал, — не знаю. Словом, из. всех подарков, какие прислали к юбилею, Сталин взял себе только рукавицы и бурки.

Основываясь на байках о железном ящике и бронированных дверях, которыми здесь, как видите, даже не пахло, некоторые специалисты авторитетно утверждают вместе с Хрущевым, будто Сталин был человеком с неустойчивой психикой. Орлов и Лозгачев работали с ним значительно больше, чем я. Они дружно признают: да, порой Сталин бывал вспыльчив, но быстро отходил. Признавал только правду, пусть Даже самую горькую. На работе и дома имел одинаково ровный характер. До последних дней обладал отменной памятью, остроумием и находчивостью.

А уж хозяин был! Все держал на учете. С тем же Орловым постоянно обходил территорию дачи, проверяя сделанное или намечая предстоящую работу. За промашки не бранил, а наказывал рюмкой “Цинандали” или “Телиани”. Трезвенник Орлов ничего не пил. И таким образом искупал вину. Сталин подносил ему за обедом стопку со словами:

— Вот это вам за промах. Помните?

Несчастному коменданту приходилось мужественно страдать.

Еще одна небылица о маниакальном страхе Сталина перед террористами, которые будто бы мерещились за каждой шторой или диваном. Для чего, дескать, приказал поставить мебель так, чтобы за ней никто не мог спрятаться. Мол, даже драпировки на окнах для этого окоротил! Так вот, всю мебель расставил на даче Орлов. И руководствовался при этом исключительно удобствами для работы членов Политбюро. Что касается штор... Батареи в зале-кабинете были закрыты декоративными деревянными решетками. Тепло поступало неважно. Да еще заслонялось толстыми драпировками. Сталину надоело каждый раз поднимать их и класть на подоконники. С привычной подначкой спросил у Орлова:

— Хозяин, батареи у нас кого греют, — драпировки или зал?

Так они укоротились все разом, навсегда избавив любого злоумышленника от надежды устроить верную засаду.

Вторая дача, “Семеновское”, находилась в ста десяти километрах от Москвы, в бывшем владении фаворита Екатерины II Григория Орлова в его братьев. Там в тридцатые годы ОГПУ выстроило такой же одноэтажный дом с шестью комнатами и двумя застекленными террасами. Вокруг зеленел тоже в основном сосновый лес. Имелись три пруда. Самым же примечательным был родник-пятиключник. Каждая струя этого чуда природы была разной высоты и красы.

Сталин приезжал в “Семеновское” редко. Может, полюбоваться на пятиключник да с компанией отдохнуть на острове посреди самого большого пруда. Однажды он посоветовал направить ключевую воду в зацветающие пруды. Местная рыба от нее почему-то стала чахнуть. Сожалея об этом, Сталин предложил исправить ошибку. Воду пустили в речку Лопасню., текущую к деревне Семеновское.

Во время войны эта дача уцелела просто чудом. На ближних железнодорожных станциях Барыбино и Михнево разгружались из эшелонов дальневосточные и сибирские войска. Поэтому налеты вражеской авиации усилились до предела. Некоторые бомбы по ветру заносило сюда. Постоянно велся минометный обстрел территории. Приближение фашистских войск вынудило заминировать дачу. Соловову даже пришлось выяснить у начальства, взрывать ли ее? Мудрый генерал ответил:

— Взорвешь дачу раньше времени — расстреляем. Сдашь ее немцам — найдем и повесим. Так что решай сам по обстановке.

Соловов рванулся к Сталину. Войска Юго-Западного фронта под командованием генерала Захаркина получили приказ оставаться на занимаемых позициях. Так они спасли дачу. За что Соловов поднес командиру ополченцев, очень страдавшему язвой желудка, полный стакан спирта. В старом доме братьев Орловых разместился полевой госпиталь. При свете керосиновых ламп врачи оперировали раненых бойцов. Минометный обстрел территории не прекращался.

Сталин тоже продолжал сюда приезжать. Я уже рассказывал, как ои извел Власика, отказавшись во время воздушного боя спрятаться в укрытие. Все наиболее примечательные местные события уже известия. Осталось добавить последние эпизоды, в которых снова проявился по-своему интересный характер Сталина.

По дороге из Москвы он явно настроился принять ванну. Взяв белье, пошел туда. Трудно представить, как поворачивал вентили, но воды не было. Никакой. Вернулся, сердито сказав:

— Вас приставили смотреть за исправностью ванны. Бросил на стол белье, мочалку с мылом и ушел. Соловов кинулся к вентилям. Вода вовсю хлестнула из кранов. Соловов с радостью доложил об этом. Однако, прогуливаясь по террасе, Сталин уже передумал мыться. Но чувство вины за нелепый казус осталось. Этак с подходцем спросил:

— Хозяин, как вы думаете, вот эта старая сосна не может в бурю обрушиться на нашу хату?

— Давайте на всякий случай спилим ее, — предложил Соловов.

— А как? Ведь ее все равно потянет на хату.

— Распилим по частям. Сначала снимем на веревках макушку, потом — середину. И все обойдется.

— Правильно. Так и сделайте.

Соловов пошел за рабочими. Но через полчаса Сталин признался:

— Хозяин, я передумал дерево спиливать. Оно, пожалуй, еще нас переживет.

Вот как он повинился сразу за две свои оплошности, тут же исправив их.

Обычно перед заседанием Политбюро Сталин заботился о вкусном столе. Позвал Соловова, предложив добыть рябчиков. Поехали с Туковым на Плещеево озеро, где непуганые рябчики сами садились на мушку. Еще подключился Василий Сталин. С фронтовой канонадой и азартным шумом набили ворох дичи. Сталин принялся ее считать, учитывая каждого члена Политбюро. Этому — рябчик, другому — рябчик, а когда дошел до Хрущева, вздохнул:

— Ему, пожалуй, и двух будет мало. После смерти Сталина в спальне на столике Старостин обнаружил сберегательную книжку. Там скопилось всего девятьсот рублей — все богатство вождя. Старостин передал сберкнижку Светлане.

Источники

[1] А.Я.Вышинский. Дело антисоветского правотроцкистского блока//А.Я.Вышинский. Судебные речи. М.: Юридическое издательство министерства юстиции, 1948. С.533.

[2] Правда. 1938.15 марта.

[3] Д.Волкогонов. Триумф и трагедия. М.: АПН, 1989. Кн.2.Ч.1.С.238.

[4] Там же. С.238.

[5] Там же. С.366.

[6] Там же. С.366—367.

[7] Там же. С.367—368.

[8] Там же. С.369.

[9] У.Черчилль. Речь произнесена 23.12.1959. Британская энциклопедия.

[10] А.Авторханов. Загадка смерти Сталина//Новый мир.1991.№5.С.225.

[11] Там же. С.225.

[12] Н.Хрущев. Воспоминания//Огонек. 1989. № 37. С.31.

[13] Дело антисоветского правотроцкистского блока. Стенографический отчет. Т.44. С.90.

[14] Там же. С.77.

[15] Е.Джугашвили//Молодая гвардия. 1991. № 3 С.250.

[16] КГБ. Архив Ежова (с архивом автор знакомился лично).

[17] Н.Хрущев. Воспоминания//Огонек. 1989. № 37. С.31.

[18] С.Аллилуева//Новый мир. 1991. № 5. С.218.

[19] Н.Хрущев. Воспоминания//Огонек. 1989. № 37. С.30.

[20] Русский вестник. 1991. № 17.

[21] А.Я.Вышинский. Судебные речи. С.477.

[22] Дело антисоветского правотроцкистского блока. Стенографический отчет. Т.45. С.218.

[23] Архив автора.

[24] Правда. 1991.8 октября.

[25] Неделя. 1988. № 8.

[26] Архив автора.

[27] Неделя. 1988. № 14.

[28] Сын Отечества. 1991.2 сентября.

[29] Комсомольская правда. 1990. 9 октября.

[30] Гласность. 1990.13 декабря.

[31] Огонек. 1989. № 46—50.

[32] Вечерний Донецк. 1991.20 января.

[33] Крымская правда. 1991.25 января.

[34] Правда. 1991.31 января.

[35] Н.Хрущев. Воспоминания.//Огонек. 1989. № 37. С.31.

На главную

Joomla templates by a4joomla