Артем Сергеев
Категория: Живой Сталин
Просмотров: 111925

Артем Федорович Сергеев — кадровый военный, генерал-лейтенант артиллерии в отставке, фронтовик, война для которого началась на четвертый день после объявления о нападении Германии на СССР и закончилась на четвертый день после объявления Победы. Сын рано погибшего революционера товарища Артема, соратника Ленина и Сталина, Артем в детстве воспитывался в семье Иосифа Виссарионовича, ставшего после гибели товарища Артема приемным отцом мальчику.

Сборник статей газеты "ЗАВТРА"

— Артем Федорович, каковы первые воспоминания, связанные с И. В. Сталиным? Помните ли вы первую встречу с ним? Как он относился к вам, детям?

— Говорить ни о первой, ни о второй встрече со Сталиным невозможно. С самого начала, как я себя помню осознанно, помню и его, и самое высокое уважение к нему. Казалось, что это самый умный, самый добрый, хотя в каких-то вопросах строгий, но добрый и ласковый, справедливый человек.

С детьми он занимался, когда у  него было время. Если он приходил с работы, а дети еще не спали, или он приходил среди дня, то обязательно хотя бы несколько минут занимался с детьми. И это общение всегда чему-то учило, давало что-то новое, что-то разъясняло. Было это не назойливо, не так, что ты обязан это знать, нет. Он умел вовлечь в разговор и не допускал, чтобы в этом разговоре ребенок чувствовал себя несмышленышем. Он задавал взрослые вопросы и интересовался: "Что ты думаешь по этому поводу?" Если ты не мог ответить на какие-то вопросы, то он очень просто, доступно, ненавязчиво вел разговор и давал понять суть.

Например, после того, как мы с Василием посмотрели пьесу "Дни Турбиных" (это было в 1935 году), Сталин нас спрашивает: "Что там видели?" (Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр.) Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но почему-то они воюют, но с кем — не знаю. Сталин говорит: "А знаешь почему? Ведь красные и белые — это самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Таковыми являются только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти". Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи.

— Как вы думаете, Артем Федорович, чувствовали ли Светлана и Василий свою избранность, значимость?

— Нет. Светлана была очень скромной девочкой и старалась оградиться от своей элитарности, она этого не любила. Если говорить о Василии, то, надо прямо сказать, что его жизнь — это трагедия от начала до конца. И именно потому что его отец был первым лицом государства. Сам по себе Василий был одаренным во многих отношениях мальчиком. Был он властолюбив, но материально абсолютно бескорыстен. Мог все отдать, что у него было, и "за други своя" готов был "живот положить". Будучи школьником, он много дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее или меньше его, часто дрался со старшими после какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был "слабозащитником". Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться, что ему досталось. Прекрасно играл в футбол, и когда играли старшие, то брали его в команду. И не за фамилию, а за ноги. Еще мальчишкой великолепно играл в бильярд.

Был очень хорошим рукоделом, любил труд. У меня до сих пор сохранились его рисунки на плоских морских камушках. Сохранился мастерски изготовленный блокнот в переплете: и с рисунком, и с портретиком вставленным. А ведь Василию было всего 10 лет, когда он его делал. Любил животных. У него то кролик был, то уж, хомяк, рыбки, белые мышки.

Но о нем писали массу гадостей, не соответствующих действительности. Гадость эта заказная. В свое время в "Огоньке" некая Уварова написала статью о Василии. Это была отвратительная ложь. Эта Уварова представляется учителем немецкого языка Василия (хотя вообще не работала в этой школе) и пишет, как Василий на уроках издевался над ней и над другим учениками. Сводит его в один класс с Тимуром Фрунзе (а учились они в разных классах: в 8-м и 9-м), противопоставляя хорошего Тимура плохому Василию. Пишет, как Василий весь в импортном ходил. Да если бы у него пуговица была иностранная, его бы отец в окно выкинул. В доме не терпелось ничего иностранного. Я насчитал в той статье 27 абзацев лжи и гадостей.

Ребята, учившиеся с Василием в классе, были страшно возмущены этим, советовались со мной: мы напишет Коротичу, что там все неправда. Но я им сказал, что Коротич, будучи редактором, сознательно допустил эту ложь, а, возможно, и заказал статью. Поскольку опровержение одноклассников нигде не брали, они решили подать в суд. Заводилой был Вася Алешин. Но в суде сказали: "А у вас заверенная доверенность от пострадавшего есть? Ах, он умер 30 лет назад?! Тем более, заявление мы у вас не возьмем". Решили ребята сами пойти к этой Уваровой, но побоялись, что не сдержатся и попросту ее обматерят. Поэтому послали к этой даме военрука школы, который и до войны, и после войны работал там. Прийдя к Уваровой, он сказал:

— Что же вы пишете, что были учительницей?! Вы же не работали у нас!

— А я туда заходила, может быть!

— Но ведь в статье нет ни слова правды!

— Ничего, я еще книгу выпущу.

— Как книгу?! Снова будет клевета!

— Ну и что? Теперь на это клюнут.

И действительно. Она выпустила не менее гнусную книжонку.

Василия любили товарищи и дружили с ним по-настоящему: ходили в кино, в Парк культуры, играли в футбол.

— Как относились к Василию учителя? Не боялись ли ставить плохие оценки?

— Может быть, округляли оценки в большую сторону. Но когда учитель истории Мартышев поставил Василию "2", а директор потребовал исправить оценку, учитель отказался это сделать. Был конфликт. И Мартышев написал Сталину. Получил от Иосифа Виссарионовича ответ с осуждением Василия, извинениями и благодарностью за объективность и принципиальность, и уже у директора школы были проблемы. А Василию все зимние каникулы (это были 1937-1938 гг.) пришлось учить историю и пересдавать. Сам Василий не обижался на учителя, часто говорил: "Честный человек, не побоялся". Сам был смелым и ценил это качество в других.

Говорят, что он пил. Да, пил. Но не каждый человек делает это из-за своих дурных качеств. Как-то сидели с ним, выпили. Он еще наливает. Я его останавливаю, а он говорит мне: "А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока отец мой жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой же день на части порвет, и Хрущев с Маленковым ему помогут. Такого свидетеля они терпеть не будут. Знаешь ли ты, каково жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей". И верно. Отец умер в марте, а в апреле Василий был арестован. Поначалу его поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его судили по двум статьям: "Измена Родине" (отзывался плохо о Берия и Хрущеве — вот и вся измена) и "Злоупотребление служебным положением". Злоупотребление состояло в том, что из ангаров на центральном московском аэродроме сделал манеж и конюшню, создал спортивную команду конников, которая затем, уже после его смерти, стала союзной командой, выступавшей на Олимпиаде. Строил летний каток и бассейн. У нас в стране не было 50-метрового олимпийского бассейна. Василий начал его строить. Вот вам и злоупотребления.

— Артем Федорович, когда вы виделись со Сталиным в последний раз?

— Последний раз я виделся со Сталиным перед войной, после войны встреч не было. Думаю, это делалось Сталиным в мою пользу. Дело в том, что многие, кто у него бывал, исчезали. Но мною, моими делами он интересовался. Знаю это и от Василия, и от Светланы, и других людей.

— Поздравлял ли Сталин вас с праздниками, дарил ли подарки?

— Нет, подарки как таковые не дарил. Он говорил обычно: "Вот это тебе будет нужно, возьми". Дарил книги. На 7 лет подарил "Робинзона Крузо" Д. Дефо, на 8 лет — "Маугли" Киплинга, на 9 лет — чернильный прибор, на 12 — патефон с пластинками.

— А сам Сталин какую музыку любил?

— "На сопках Маньчжурии", "Варяг", "Прощание славянки", Лещенко у него лежал, но я не видел, чтобы он его слушал. А вот Вертинского слушал под настроение, были у него пластинки "Немецкие марши", Вагнера слушал, вальс "Благодарность цветов", оперетту "Граф Люксембург" слушал.

— Много ли читал Сталин? Какие книги составляли его библиотеку?

— Читал Сталин очень много. И всегда, когда мы виделись с ним, спрашивал, что я сейчас читаю и что думаю о прочитанном. В день он просматривал до 500 страниц. У входа в его кабинет прямо на полу лежала гора книг. Он смотрел книги, складывал некоторые в сторону — они шли в его библиотеку. В книгах делал пометки. Библиотека его хранилась в Кремле. Что с ней сейчас — не знаю.

— Много говорят о двойниках Сталина. Видели ли вы их?

— Не только не видел, но и не слышал никогда. Это сейчас разговоры пошли. А тогда ни разу ни от кого не слышал. Может быть, и использовались в оперативных целях при проезде каком-нибудь, но я не слышал. Разговоры все равно бы просочились. Василий бы рассказал. С Николаем Сергеевичем Власиком мы часто виделись и много говорили на самые разные темы. Но ничего, повторяю, ничего ни от кого не слышал.

— Какие были у Василия награды?

— Надо сказать, что работали люди не лучше его, а наград имели больше. Сам он говорил: "Знаешь, если меня наградят, то это будет награда не только мне, но и отцу. А на подарок, и отец это понимает, должен быть отдарок. И в отцовском положении отдарок должен быть куда выше. Так что пока все мои ребята не будут награждены, мне ждать наград нечего".

Было у него два ордена Красного Знамени. Причем один из этих орденов был бесфамильным. Увидел его в воздухе командующий армией. Это было в 1941 г. в Мценске. На аэродром Мценска налетели бомбардировщики. Василий туда полетел, но не был заряжен. И на незаряженном самолете он вытолкнул этих бомбардировщиков лбом и отогнал. Командующий армией сказал: "Вот этого летчика я награждаю орденом Красного Знамени". Когда приземлился, выяснилось, как фамилия летчика. Был у него орден Александра Невского, два польских ордена.

Человеком он был честным, храбрым, преданным, абсолютно бескорыстным. Прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти неизвестна. Ведь вскрытия не было. А когда не делают вскрытия? Когда хотят концы в воду. Посмотреть на него ни жене, ни дочери не дали. Дочь говорила, что на теле заметила какие-то следы. А жена хотела китель поправить, так ее отогнали. И быстренько похоронили в Казани. Честно было бы его перезахоронить к матери, бабушке и дедушке, дядьям на Новодевичьем. Будем надеяться, что когда-нибудь так и будет.


 

 

 



21 декабря 1879 года родился И.В.Сталин

 

Артём Фёдорович Сергеев, близко знавший Сталина и его семью, — прекрасный собеседник, попросту находка для историка. И не только потому, что обладает уникальной памятью, не только потому, что с детства по совету своей матери Елизаветы Львовны вёл дневники, где фиксировал события, свидетелем которых был. Но и потому, что на все вопросы отвечает очень конкретно, предметно, не допускает домыслов. Например, спрашиваешь: "Как вы думаете, Сталин…?" Он отвечает: "Я могу думать и предполагать всё, что угодно. Но сам не был свидетелем тому, Сталин мне этого не говорил и при мне этого не говорил". Если Артём Фёдорович запамятовал детали, оговаривается: "Я не точно помню, мне надо посмотреть свои записи".

 

Сегодня мы беседуем с ним о том, как в семье Сталина отмечались дни рождения членов семьи и самого Иосифа Виссарионовича.

 

Артём СЕРГЕЕВ. Больших празднований дома по поводу дней рождения кого бы то ни было не устраивалось. В 1928 году, когда мне исполнилось 7 лет, Сталин пришёл с работы домой в день моего рождения и сказал: "Есть книга "Робинзон Крузо", написал её Даниэль Дефо. Там говорится, как человек после кораблекрушения попал на необитаемый остров и жил один. Он был сильным, не пал духом, многому сам научился, потом научил другого. А если бы он пал духом, распустил нюни, то погиб бы". И подарил мне эту книгу. В 1929 году он подарил мне деревянный письменный прибор и книгу Киплинга "Маугли". Рассказал при этом, как мальчик попал в лес к животным, и те стали его друзьями. Добавил: "Друзья могут быть разные. Если ты их любишь и уважаешь, то они тебе всегда помогут, защитят. Если у тебя нет друзей, ты никого не любишь, и тебя никто не любит, то ты погибнешь в трудную минуту". В 1933 году он мне на день рождения подарил портативный патефон с пластинками. Это были записи классики, русская народная музыка, арии из оперы "Граф Люксембург", военные марши, музыка Вагнера, вальс "Блюмен геданке" ("Благодарность цветов") на немецком, песни "На сопках Манжурии", "Варяг".

 

"ЗАВТРА". Он сам покупал эти пластинки специально вам в подарок?

 

А.С. Этого я не знаю. Патефон и пластинки были уложены в чемоданчик, который и сейчас у меня цел, как и патефон.

 

В 1930 году Васин и мой день рождения отмечали в городе. Надежда Сергеевна пригласила заниматься с нами молодого Александра Федоровича Лушина, он закончил биологический факультет университета, но очень любил театр и прекрасно рисовал. Потом окончил академию художеств и более 30 лет работал главным художником театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, стал заслуженным деятелем искусств, народным художником. Он нам объяснил, как сделать театр теней. Тенёвой театр устроили так: соорудили экран из кальки, вырезали фигурки — персонажей сказки Пушкина "О попе и работнике его Балде". Василий был хороший рукодел, нам удалось все фигурки изготовить. И вот в наш день рождения мы осуществили эту постановку.

 

Зрителями были все домашние, ребятишки и родственники, в том числе отец Василия. Я читал текст, а Василий сзади за экраном показывал эти фигурки. Отец его очень смеялся, ему понравилось, он комментировал эту сказку.

 

Вообще он никогда ничего не говорил о религии, никогда ни одного камушка в сторону религии не бросал, но здесь говорил о жадности и скупости этого попа и о силе и ловкости Балды. И сказал, что за жадность наказывают, а за смелость и труд полагается награда.

 

Когда Светлане исполнялось 7 лет, Надежды Сергеевны уже не было. Собрались дома родные и кое-какие дети. Родственник Надежды Сергеевны Сванидзе Алексей Семёнович был торгпредом в Германии. Он принёс Светлане заграничные немецкие подарки, в том числе куклы. Отец Светланы очень возмутился, сказал: "Что ты привёз?! Зачем это? Надо свои игрушки производить и покупать, на чужих игрушках не надо воспитывать детей". Велел ему забрать эти игрушки и уходить.

 

Ещё как-то на дне рождения в Зубалове собрались родственники и дети. Сын Сванидзе, которого звали Джоник (ему лет 10 было), очень много говорил о вещах, совсем не свойственных его возрасту: долго и нудно под управлением своей мамаши Марии Анисимовны рассказывал что-то об астрономии. Слушать надоело. Однако Сталин его не перебивал. А если он не перебивал, то и другие тоже. Но в паузе отец Светланы спросил: "Джоник, а кем ты хочешь быть, когда вырастешь?" Тот тут же ответил: "Я буду астрономом". А Сталин со скрытым юмором сказал: "Это хорошо. Пищу надо уметь готовить, гастрономом быть очень хорошо. Людей надо вкусно кормить".

 

Мама Джоника Марья Анисимовна: "Что Вы, что Вы, Иосиф, он хочет быть астрономом. Звёзды изучать". А Сталин, словно не слыша, расхваливал гастрономическую профессию, посоветовал Джонику: "Ты это нашему дорогому Анастасу Ивановичу Микояну скажи, он этим вопросом — пищевой промышленностью — серьёзно занимается". Мама Джоника опять: "Да нет, он астрономией хочет заниматься, звёзды изучать". Отец Светланы продолжил: "Да, в океане есть морские звёзды, их надо уметь ловить и хорошо готовить". Тогда до мамаши дошло, и тирада об астрономии прекратилась, слава Богу. Когда они ушли, отец Светланы говорит: "Вот граммофон! Его завели, и он так долго играет!"

 

"ЗАВТРА". А дни рождения самого Сталина дома как отмечались?

 

А.С. Всё проходило обыденно, без торжественности. К этой обыденности что-то дополнялось, какая-то деталь, краска, и разговоры были несколько иные. Но ничего особенного. И потому в памяти не сохранилось чего-то яркого — рядовой день. Много пели обычно. И под пластинки в том числе. Кроме народной музыки, были пластинки Лещенко и Вертинского, под них тоже пели. Однажды кто-то критично отозвался о песнях Вертинского. Мол, зачем он нам нужен? Уехал, поёт какие-то грустные непонятные песни. Это не наше.

 

На что Сталин ответил: "В России есть не только пролетарии и буржуи. Есть и другие, их много, — и добавил. — Такие, как Лещенко, есть, а Вертинский — один". Я эти слова хорошо помню.

 

Даже в 1934 году, когда Сталину 55 лет исполнялось, не было особых приготовлений, не чувствовалось организованного праздника. Просто в Волынском собралось побольше людей. Были родственники, Лакоба — председатель ЦИК Абхазии, с которым Сталин очень дружил. Много смеялись, пели, немного плясали. Там для пляски места не было, чтобы разойтись.

 

"ЗАВТРА". А Сталин сам танцевал?

 

А.С. Приплясывал немножко. Но чтобы в три колена — нет. Был, как всегда, Будённый. Он играл на гармошке или баяне. Жданов играл на рояле. После того, как он стал приезжать, на даче поставили маленький кабинетный рояль красного дерева. Он и сейчас там стоит. Песни пели. Кавказские, но главным образом — наши народные, русские песни: "Коробейники", "На Муромской дороге", песню ямщика. Танцевали тоже кавказские и русские народные танцы. Кстати, говорят, что "Сулико" была любимой песней Сталина. А вот "Сулико" я там ни разу не слышал.

 

"ЗАВТРА". Были ли на столе особенные яства? Любимое блюдо именинника, может, готовили?

 

А.С. Когда гостей не было, стол был самый простой. При гостях кое-какие блюда прибавлялись, что-то кавказское подавалось. Сталин не был гурманом. Пища была в доме самая обычная. Он любил щи с капустой и отварное мясо — это да, это он любил. Блюда с орехами любил. Сациви с орехами, например. Какие-то кавказские острые блюда. Любил очень варенье из недозрелых грецких орехов: такое раньше ему присылала его мать. И не было у него таких комплексов: вот он это любит, и обязательно должны это готовить, это танцевать, это петь. Нет — простота и невзыскательность всегда и во всём.

 

"ЗАВТРА". Он работал в свой день рождения?

 

А.С. Он всегда работал. И даже за праздничным столом разговоры были в основном деловые. Ничем это практически не отличалось от обычного застолья, обеда.

 

"ЗАВТРА". В его честь звучали тосты?

 

А.С. Звучали. Но когда начинали говорить выспренно, его захваливать, он тут же отвечал с юмором, подтрунивал. Надо отметить, что всякую похвалу в свой адрес он принимал с юмором. И отвечал на это с юмором. Он обычно и сам говорил тосты. В свой день рождения он благодарил за сказанное в его адрес и тоже — тост. Его тосты были не пустые, а со смыслом. В адрес каждого у него находилось какое-то особенное слово. Не назидательное, а деловое, простое и приятное человеку, иногда с юмором подмечал недостатки человека, но необидно.

 

"ЗАВТРА". На дни рождения гостей приглашали, или они сами приходили? Кроме Лакобы, Будённого, Жданова — кого вы еще помните?

 

А.С. Народу иногда было очень мало — всего несколько человек. Члены семьи были, зачастую члены Политбюро приходили. Я не знаю, приходили они сами или были приглашены, но думаю, что в какой-то форме приглашение было получено. Непосредственно я этого не слышал.

 

"ЗАВТРА". Дарили пришедшие подарки Сталину?

 

А.С. Подарков не было никаких! Никаких! Он подарки не любил, и это знали. Может быть, он понимал, что на подарок должен быть отдарок, что все ли эти подарки — от чистого сердца. Я не видел, чтобы на день рождения приносили и дарили подарки.

 

"ЗАВТРА". А вы, дети, готовили подарки Сталину?

 

А.С. Пьесу как-то приготовили на день рождения. Мастерили поделки. Из кусочка бамбука сделали трубку ему, рисовали рисунки. Василий брал старые книжки, их переплетал, и это тоже было подарком отцу — сделанное своими руками. С Василием мы пытались сделать модель автомобиля в подарок.

 

"ЗАВТРА". А в стране как отмечались? В прессе были поздравления? Он не считал день рождения праздником для себя и страны?

 

А.С. Да, были. Поздравления в газетах он читал, с юмором комментировал. Он не упивался превозношением себя, а, напротив, принимал это как неизбежный ритуал, как вынужденное действие, не доставлявшее ему большого удовольствия. И ни в коем случае он не считал свой день рождения праздником — даже своим, а не то, что страны.

 

Был интересный случай: 23 февраля 1948 года отмечался юбилей Советской Армии. Проходило торжественное собрание в Большом театре. Многие, пришедшие на это юбилей, больше говорили о Сталине и приветствовали его. Сталин никого не перебивал, но в небольшом перерыве между выступающими он поднялся и сказал: "Товарищи, мне кажется, вы забыли, куда и зачем вы пришли. У меня сегодня нет юбилея. Вы пришли на юбилей Красной Армии. Так, пожалуйста, и говорите о Красной Армии".

 

"ЗАВТРА". Может, в этот день он как-то по-особенному одевался, выходя к застолью?

 

А.С. Одежда всегда та же самая, что и обычно. Мягкие сапоги, брюки прямые, заправленные в сапоги, закрытая курточка или френч. Всё простое, просторное, удобное. У Берии, например, были сапоги, у которых носок как будто обрубленный. А у Сталина не острый, не фасонный, просто немного закруглённый. Кто-то любит высокий каблук, кто-то ещё какие-то фасоны. У него всё — обычное, не вычурное, не кричащее. У него всё в личном обиходе было усреднено, неброско.

 

"ЗАВТРА". А гости приходили нарядно одетые, или, как и хозяин, не наряжались?

 

А.С. Ничего специально не надевалось. И Светлану специально не наряжали. Часто ведь девочку наряжают куклой. У Сталина в семье нет, всё как обычно.

 

"ЗАВТРА". В преддверии дня рождения и у нас, простых людей, некие хлопоты, радостное возбуждение.

 

А.С. Не было этого, не ощущалось совершенно. Всё буднично. Никаких особых ритуалов, всё как всегда. Все дни рождения у всех членов семьи отмечали очень скромно. Ну вот, ставили пьесу на его день рождения. Это запомнилось. Устроили как-то детское представление: Светлана читала стишки, под эти стишки ребятишки подыгрывали в каких-то костюмах, немудряще изготовленных. Вроде как инсценировка. Когда-то у неё на дне рождения играли в разных зверюшек, должны были их изображать. На меня медвежью шкуру накинули, и я изображал медведя.

 

"ЗАВТРА". А других людей, друзей, любимых писателей, артистов он сам поздравлял с днями рождения?

 

А.С. Думаю, да. Но этого мы не видели, и нам об этом он не говорил. Обслуживающий персонал он всегда старался поздравить, сделать подарок, следил за этим, помнил. Это я видел и слышал: как он житейские пожелания адресовал, очень тепло. Он был очень внимателен к людям.

 

"ЗАВТРА". А после смерти Сталина вы отмечали дни рождения Иосифа Виссарионовича? Может, с Василием? Сейчас отмечаете?

 

А.С. С Василием отмечать дни рождения его отца после смерти того мы не могли, поскольку самого Василия почти сразу арестовали. А дома мы у себя всегда, во все годы обязательно отмечали день рождения Сталина. С товарищами, с фронтовиками, которые его очень уважали, с кем служили, воевали, если они были в Москве, и там, где служил — отмечали всегда. И даже когда имя Сталина было под запретом — обязательно и неизменно отмечали. Сейчас всегда отмечаем с моей дорогой женой Еленой Юрьевной. И на его могиле у Кремлёвской стены, когда могли, цветы возлагали.

 

 

Беседу вела Екатерина ГЛУШИК


 

 


 

Ольга Стрельцова

«РУБЛЁВСКИЕ» ДЕТИ ВОЙНЫ

 

Артем Федорович Сергеев — кадровый военный, генерал-лейтенант артиллерии в отставке, фронтовик, война для которого началась на четвертый день после объявления о нападении Германии на СССР и закончилась на четвертый день после объявления Победы. Сын рано погибшего революционера товарища Артема, соратника Ленина и Сталина, Артем в детстве воспитывался в семье Иосифа Виссарионовича, ставшего после гибели товарища Артема приемным отцом мальчику. Подолгу Артем с мамой жили на даче в деревне Жуковка, где мама Артема Федоровича еще до войны приобрела участок. В самой Жуковке, соседних Усове, Барвихе, Горках с ними соседствовали разные люди. Артем Федорович рос здесь, многих знал: и до войны, и — кто вернулся — после. "Рублевские дети" той поры и война — об этом наш разговор.

 

Артем СЕРГЕЕВ. В свое время по Рублевскому шоссе были государственные дачи, на которых жили некоторые руководители советского государства с семьями. Дач было не так много, не все даже были огорожены, а если и были заборы, то довольно скромные. И жизнь была как бы на виду. Мы, дети, играли, дружили, знали друг друга и друг о друге.

 

Дальше всех жил член политбюро Николай Михайлович Шверник. Его дочь во время войны работала в военном госпитале.

 

Ближе была дача члена Политбюро, секретаря ЦК партии Андрея Андреевича Андреева. Его сын был бортинженером дальнего бомбардировщика. Слава Богу, прилетел столько раз, сколько и улетал — жив остался.

 

"Горки-4" — дача Сталина. Старший сын Сталина Яков, 1907 года рождения, инженер-электрик, после окончания электромеханического факультета института инженеров путей сообщения и железнодорожного транспорта, окончил артиллерийскую академию, долго считался пропавшим без вести, потом якобы оказавшимся в плену. Но нет ни одного документа, свидетельствующего, что Яков был в плену. Вероятнее всего, 16 июля 1941 года он был убит в бою, немцы нашли при нем его документы и устроили такую игру с нашими соответствующими службами. Мне в то время пришлось быть в немецком тылу. Мы видели листовку, где якобы Яков с немецким офицером, который его допрашивает. А в моем отряде был профессиональный фотограф. Он тогда сказал: монтаж. И сейчас криминалистическая экспертиза подтверждает, что все фотографии и другие свидетельства Якова якобы в плену — монтаж и фальшивка. Таким образом, старший сын Сталина погиб в бою.

 

Василий — второй сын. О нем писали много гадостей, что якобы учился он так плохо в авиационном училище, что его выпустили не лейтенантом, что диплом не дали... Но его инструктор Федор Федорович Прокопенко, полковник в отставке, до сих пор жив. Он — Герой России: его представляли к званию Героя Советского Союза трижды, но представление куда-то пропадало. 53 года ходило, в конце концов Прокопенко получил звание уже Героя России. И он говорит: "Что это за болтовня? Кто лучше меня, его инструктора, может это знать? Диплом ему выдали, там стоит и моя подпись. В дипломе — только отличные оценки. Все, что касалось летного дела, устройства самолета, аэродинамики и полета, — только "отлично". Других оценок не было у него. Он был недостаточно усидчивый человек, но там, где дело касалось самолета и полета, — у него были только отличные оценки. Я утверждаю: он летал лучше всех остальных курсантов".

 

Воевал он смело: в бой бросался, завидев противника, буквально накидывался на него, совсем не думая об опасности. У него было тяжелейшее ранение в ногу, вырвавшее его надолго из боевого строя. Летал он на всем, что летало. В его послужном списке записано, какие типы самолетов он освоил. Кажется, он все освоил. Попадал в трудные ситуации: то в самолет молнией ударило, самолет стал неуправляем, но он посадил его все-таки. Сумел он посадить машину с летчиками в Куйбышеве на аэродром, когда за самолетами летали, а другие не смогли. То есть он не только сам выходил из сложнейших ситуаций, но и других спасал. И никогда потом не сетовал, не бахвалился. Всегда говорил: "Война есть война, самолет есть самолет, летчик есть летчик. Здесь уж кто кого".

 

Дальше "Горки-2". Там жили Ворошилов и Микоян. У Ворошилова в семье жил Тимур Фрунзе. После смерти Михаила Васильевича Фрунзе вскоре умерла и его жена, и Тимур, оставшись круглым сиротой, жил у Ворошилова. Тимур, летчик-истребитель, погиб в январе 1942 года, ему было 18 лет.

 

У Ворошилова часто гостил племянник, сын родной сестры Ворошилова Коля Щербаков. Окончив ускоренный курс артиллерийского училища в 1943 году, Николай ушел на фронт и погиб в конце войны.

 

В Горках-2 жил и Микоян. У него — пятеро сыновей. Старший сын Степан — летчик-истребитель. В возрасте 18 лет был вдребезги разбит во время воздушного боя. Долго лежал в госпитале, благодаря великому хирургу Александру Николаевичу Бакулеву остался не только жив, но и способным к летной работе. Стал летчиком-испытателем, как летчик-испытатель получил звание Героя Советского Союза. Сейчас Степан Анастасович Микоян — генерал-лейтенант авиации в отставке.

 

Второй сын Микояна, Володя — летчик-истребитель. Погиб в сентябре 1942 года в воздушном бою. Было ему 18 лет и два месяца. Он — беспримерно храбрый воздушный боец, старший лейтенант, к моменту своей гибели уже награжденный Орденом Красного Знамени.

 

Алексей Микоян, 1925 года рождения, летчик-истребитель, успел не только повоевать, но и к 1945 году, сильно разбитый, лежал в госпитале. Он был генерал-лейтенантом авиации в отставке, умер в возрасте около 60 лет.

 

Четвертый сын Иван по возрасту летать еще не мог, но, будучи совсем мальчиком, стал механиком-мотористом в боевом полку, где летали его старшие братья: он им готовил машины для полетов, а плохая подготовка могла плохо кончиться для летчика. И он отвечал в какой-то мере за жизнь собственных братьев и остальных летчиков. Затем Иван Анастасович стал крупным военно-авиационным инженером.

 

Михаил Максимович Кульков, имевший дачу неподалеку, был секретарем Московского комитета партии. У него было два сына. Старший, Саша, 1918 года рождения, в бою потерял ногу. Второй сын, Борис, 1922 года рождения, пропал без вести в самом начале войны. Вероятнее всего, погиб, а похоронить, сделать соответствующую запись в начале войны было очень сложно: противник наступал быстро. И штабам вести соответствующую переписку было очень трудно.

 

В Усове жил Хрущев. Его сын Леонид, летчик-бомбардировщик, в 1941 году был тяжело ранен. После выздоровления стал летчиком-истребителем, погиб в 1943 году в воздушном бою.

 

Далее дача, где жил министр лесного хозяйства и его первый заместитель Рудаков. У него был сын Игорь Рудаков. Он погиб в бою.

 

У первого заместителя министра судостроительной промышленности Разина сын был пулеметчиком, тяжело ранен, и в течение первых восьми месяцев после ранения было мало надежды на выздоровление.

 

В Барвихе была дача, где с семьей жил начальник главного управления авиационной промышленности Петр Ионович Баранов. Сам Баранов погиб в авиакатастрофе до войны, а его сын Юра совсем молодым погиб во время войны.

 

Похоронки получили многие семьи, жившие тогда по Рублевскому шоссе.

 

Корреспондент. Сын Сталина, сыновья Микояна были летчиками, вы — артиллерист. На ваш выбор влияли отцы?

 

А.С. Отцы влияли, но не уговорами, не требованиями, а примером и пониманием: отцы установили советскую власть, отцы создали великий Советский Союз, и святая обязанность их детей сохранить то, что создали отцы — СССР. Было совершенно ясно, что война приближается. И надо будет защищать Родину от врагов. Когда я в 1938 году пришел в военное училище, комиссар, собрав нас, буквально пропел популярные в то время строки: "И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом". А дальше объяснил: "Это не для нас, военных, а для домохозяек, чтобы они раньше времени не волновались. А для вас скажу: современная война может длиться даже и пять лет. Может, и больше".

 

Каждый директор предприятия тогда имел пакет с пятью сургучными печатями. Он вложен в другой пакет, тоже опечатанный. Это так называемый "мобилизационный пакет". Директор мог его раскрыть только при чрезвычайном положении. А там написано, что делать в случае войны. Моя мама была директором текстильного комбината. У нее такой пакет был уже в 1937 году. В этих пакетах было расписано, кто и где готовит себе базу: кто уходит на Волгу, кто уходит на Урал, кто за Урал, кто каким видом продукции будет заниматься во время войны.

 

В 1937 году были созданы специализированные военизированные школы-десятилетки. Это был 8,9,10 классы, туда принимали мальчиков с крепким здоровьем и хорошей успеваемостью. Школы готовили молодежь к поступлению в военные училища. Они выпустили тысячи юношей, которые затем шли в военные училища. Я очень хотел быть летчиком, но школы были объявлены артиллерийскими, было заявление Сталина о необходимости и значении артиллерии. Был и лозунг ЦК комсомола "Молодежь — в артиллерию". И когда объявили, что школы наши будут артиллерийскими (было еще две авиационных и одна морская), то я несколько дней страдал, потом понял: раз сказано — в артиллерию, значит, так надо. Я, член комсомола, гражданин своей страны, знал, что должен выполнить ту задачу, которая передо мной поставлена. Не как я хочу, а как нужно стране.

 

Да, кое-кому было разрешено из этих школ пойти в летные училища: например, Василий Сталин пошел в летное училище после 9-го класса. Это и было его привилегией, такая привилегия была и у Тимура Фрунзе. Привилегия драться в бою. А ведь летчик дерется в открытом бою напрямую с противником.

 

После ранений у меня были документы ограниченной воинской годности. Но мысль о том, что я могу остаться в тылу, не участвовать в бою, когда идут бои за родину, приводила в дрожь. Когда после ранения я снова приехал в декабре 1941 года под Нарофоминск, зашел в блиндаж, где были мои солдаты, то мне стало жутко: неужели я мог бы сюда не попасть? Меня могли и в тыл загнать. А здесь я — среди своих, я выполняю свой долг, делаю то, что мне положено, никто не может меня упрекнуть, и сам себя, что я делаю что-то не то.

 

Корр. Был ли Сталин горд, что его сыновья воевали? Ваша мама, Елизавета Львовна, гордилась этим?

 

А.С. Безусловно. Они не могли представить, что может быть иначе. Мама знала, что я буду военным. Была неясность только с родом войск. Когда мы поступали в военную школу, там нужны были высокие оценки. И мы переживали, делились, кто как будет поступать. Тимур Фрунзе был рыцарь такой: он хорошо учился и знал, что пройдет, Степан Микоян тоже. А Василий ужасно боялся, что его из-за отметок не примут. Что же тогда отцу сказать: что не приняли из-за отметок? Что отец скажет? Вот где был страх — не примут в военную школу. Стыд! Перед отцом стыд! А как отцу будет стыдно и неприятно, что его сына не берут в армию! Кого же он тогда воспитал?

 

И наши родители гордились, что мы, сыновья, защищаем родину, их дело на переднем краю.

 

"Золотая молодежь", как порой называют детей определенных родителей, тогда была золотой по личным качествам защитников родины. Ответственность за родину у нас и наших родителей была колоссальная. Мы даже не думали о том, что могут убить. Война есть война, всякое бывает. Но ты должен защитить отчизну всеми средствами, включая собственную жизнь. Никаких сомнений в этом ни у нас, ни у наших родителей не было.


 

 


 

«ЛЮДИ ДОЛЖНЫ ВЕРИТЬ...»

Мы продолжаем цикл бесед с Артёмом Фёдоровичем Сергеевым, близко знавшим членов семьи Сталина

 

"ЗАВТРА". Каким было в семье отношение к искусству, спорту?

 

Артём СЕРГЕЕВ. Сталин не увлекался одной какой-то темой, он был человеком всесторонним. И когда шёл о чём-то разговор, то по ходу приобретал широкое звучание, круг тем брался обширный, охватывались сразу многие проблемы, беседа таким образом касалась не только этой темы, происходило не узкое освещение какого-то вопроса, но обсуждение касалось и того, что вокруг, что влияло, помогало этому, что, может быть, мешало. У Сталина была прекрасная память. Он много читал, и первый вопрос, который задавал при встрече: что ты сегодня читаешь, о чём там написано, кто автор? Нужно было на его вопрос ответить: о чём читаешь, кто автор, обязательно, откуда он. Думаю, он неплохо разбирался в искусстве и подходил к произведению и с точки зрения мастерства, и классово-социальной точки зрения: с каких позиций написано. Мы с ним на эти темы беседовали, и Сталин говорил: "У нас много прекрасных историков, писателей, но человек пишет так, как он видит происходящее, а не так, как есть на самом деле. Он не может быть абсолютно объективным. Если человек вышел из среды рабочих, то главный упор у него — на работу и жизнь именно рабочих, а другие классы им освещаются меньше, потому что он жизнь рабочих знает лучше. А настоящий писатель хочет хорошо, достоверно написать. Человек из крестьянской среды лучше напишет о жизни, положении крестьян. Настоящий писатель хочет написать лучше, а лучше он напишет о том, что сам пережил, сам знает".

 

Например, он нас с Василием посылал в театр, именно посылал, и говорил: "Посмотрите такой-то спектакль". А после просмотра спрашивал: что там, о чём, кто автор? Как-то мы были в Сочи. Тогда еще не было сочинского большого театра, а театральные постановки осуществлялись в небольшом зрительном театральном зале в Ривьере, и гастролирующие театры выступали там же. Мы смотрели пьесу "Исторический замок", поставленную Театром Революции, ныне — имени Маяковского. Я попытался рассказать, о чём спектакль. Сталин спрашивает: "Кто автор?" А я ответить не мог. Он, укоризненно покачав головой, сказал: "Эх ты, деревня!" И после секундной паузы добавил: "Неколлективизированная".

 

Он всегда думал о важном и первостепенном в происходящей жизни. Например, я рассказывал ему, как возник колхоз в деревне Усово, это становление было у меня на глазах. Сталин очень интересовался: "А кто председатель? А сколько дворов? О чём говорили? А есть ли трактор и другая техника?" Живо расспрашивал и заинтересованно выслушивал.

 

До этого мы с матерью жили на Кавказе. В 1928-1929 до начала 1930 года мать занималась вопросами коллективизации Вольного аула и селения Актопрак около города Нальчик. Сталин расспрашивал: "Если ты слышал, знаешь, кто руководит, сколько людей, о чём они говорят, как они идут в колхоз, какие разговоры вокруг этого, что об этом думают люди — расскажи".

 

Пытаются талдычить, что он был оторван от жизни, от народа. Это неправда. Он всегда живо и больше всего интересовался делом, людьми, людьми в происходящем деле. Такие разговоры, о конкретных людях и делах, были у нас с ним не раз, допустим, о шахтёрах. Он нам рассказывал о Никите Изотове, что это человек, много и хорошо работающий.

 

"ЗАВТРА". А книги для чтения Сталин выбирал сам или ориентировался на вкусы друзей, соратников?

 

А.С. Сам. Книги выбирал сам. Он просматривал и прочитывал огромное количество литературы. Я сам не считал, сколько, но видел, что с утра до ночи он работает, видел, что он постоянно что-то пишет, читает. Ему подносят, уносят документы. Был такой комиссар артиллерийского управления Георгий Савченко, который знал ещё родителей Сталина, знал его самого хорошо и близко. У него написано, что Сталин в день просматривает около 500 страниц. Думаю, так оно и было.

 

"ЗАВТРА". Это была художественная литература или научная?

 

А.С. Разная. Он никогда не ограничивал себя каким-то кругом авторов, а брал всё и из всего делал выводы: кто есть кто, что есть что, из чего и как что можно сделать на пользу советскому государству.

 

"ЗАВТРА". Бывали ли в доме гости-деятели искусства?

 

А.С. При мне нет. А вообще бывали. Я помню только, как Чиаурели приходил.

 

"ЗАВТРА". Тот был просто в гостях, или это был официальный визит к главе государства?

 

А.С. Когда к Сталину в дом приходили люди по делам работы или просто в гости (но так или иначе это всегда было связано с работой), то приходили просто в хороший дом хорошего человека. У них при этом шёл серьёзный разговор, интересный всем. И, безусловно, это было полезное общение для всех присутствующих. Сейчас некоторые утверждают, хотят уверить, что если люди шли к Сталину, то чуть ли не как на Голгофу. А если не на Голгофу к нему, то от него уходили на неё. Это ложь! Совершенно не так! Люди приходили, и шли интереснейшие серьёзнейшие разговоры. Причём никогда серьёзность, значимость этих разговоров не была окрашена в мрачный тон какого-то допроса, требования, не было жестких рамок. Сталин всегда мог раскрыть человека, именно раскрыть, чтобы понять того. Например, так было, когда он говорил о белой армии, не конкретно о пьесе "Белая армия", а вообще. Он никогда к деятелям противной стороны, как мне казалось, не относился определённо и безусловно как к врагам. Да, были враги, были классовые враги, а были люди случайные, и Сталин зачастую говорил: "Как жалко, что люди, которые вышли из народа, оказались с другой стороны, предав народ и его интересы. А почему на той стороне? Многие по своим убеждениям, потому что они попали в чуждый им класс, получили там воспитание, материальное благополучие. Многие по традиции, потому что понимание чести и совести требовало. Они не осознавали, что заблуждались, они поверхностно на что-то смотрели, не понимая, что они своему классу и народу изменяли как раз таким образом. Были и злобные люди, защищавшие свой строй, порядок, традиции, имущественное положение. А многие оказались не в силу убеждений, но по причинам чисто территориальным: движение шло там, человек оказался там и в том стане". Он нам это в разговорах объяснял.

 

"ЗАВТРА". При Сталине было мощное движение по ликвидации безграмотности, открывались библиотеки, кружки, театры. Видимо, он считал, что через искусство можно перевоспитать людей, создать нового человека?

 

А.С. Я не слышал такого нарочитого специального разговора о перековке какой-то. Он склонялся к тому, что у человека должны быть и, как правило, есть убеждения. Кого-то можно переубедить, кого-то нельзя. И с этим надо считаться и иметь в виду.

 

"ЗАВТРА". Сталинские премии в области искусства были, скажем современным языком, престижны и авторитетны. Их присуждение было инициативой Сталина или он поддержал чью-то?

 

А.С. Деталей я не знаю, как всё это задумывалось. Но, как известно, это деньги его, его инициатива. Как правило, он определял, кому её дать. А деньги шли из гонорара за миллионные тиражи его трудов. Он как таковых денег не держал, а распределял, куда они должны пойти. Надо отметить, что все свои труды он писал сам. Писал от руки. Не в тетрадях, а на листочках. Ему приносили запрашиваемые им документы, материалы. Он был обложен книгами, газетами, брошюрами, просматривал материалы, сразу же писал. Написанное определялось по местам, куда пойдёт: что-то в прессу, что-то в архив, что-то в качестве рекомендаций, а что-то было строго секретно с длительным сроком хранения. Что-то было в одном экземпляре, что-то в нескольких, а потом все экземпляры, кроме одного, должны быть уничтожены. Он сам всегда определял расчет рассылки. И при всём обилии материалов у Сталина на рабочем на столе всегда был идеальный порядок.

 

"ЗАВТРА". Какие жанры, виды искусства он особенно любил, в чём это проявлялось? Были у него любимые актёры, певцы, писатели?

 

А.С. Да, надо сказать, он любил кино. Фильмы Эйзенштейна, Александрова очень нравились ему, любил и ценил, как играет Орлова. Бывал в Большом театре нередко. Нравилась ему "Псковитянка", "Царская невеста". Понравилась ему опера "Хованщина": музыка, постановка. После спектакля, когда собрались в комнате за ложей, он похвалил постановку, с исторической точки зрения оценил оперу, объяснил, что явилось мотивом её написания. Нравилась Сталину балерина Марина Семёнова. На годовщину Советской власти 6 ноября 1936 года было торжественное собрание и концерт, среди многих номеров прекрасно, с блеском Семёнова исполняла "Кавказский танец". Танцевала в светло-серой черкеске и каракулевой светло-серой "кубанке", и когда она последним жестом сдёргивала "кубанку" с головы, у неё по плечам рассыпались белокурые волосы. Впечатление на зрителей это производило огромное, все кричали "браво", "бис". Семёнова не повторяла номер, но пришла поклониться к левой ложе, где сидел Сталин, (прямо над оркестровой ямой, почти у самой сцены) Все кричали "бис", Сталин наклонился к балерине, что-то ей сказал, может, слова поощрения. Она кивнула, дала в оркестр какой-то знак жестом и станцевала снова. Затем, после концерта все собрались в комнате за этой ложей, обменивались мнениями, и я слышал, как Сталин сказал: "А Семёнова лучше всех".

 

Он любил то, как мне кажется, из чего можно извлечь пользу для его дела, его государства, для проводимой им политики, что могло принести наибольшую пользу и дать наивысший эффект. Любил и кино, и артистов. К примеру, был народный артист СССР Алексей Дикий. Я много разговаривал с его сыном, тоже артистом. Он рассказывал, что после того, как Дикий сыграл Сталина в фильме, Сталин его пригласил, они беседовали. Сталин спросил: "А каким вы играли товарища Сталина?" На что артист ответил: "Я играл товарища Сталина таким, каким его видит народ". Сталин сказал: "Да". Взял бутылку коньяка, протянул её артисту и сказал: "А это вам за правильный ответ". Он понимал, что он не бог, а человек.

 

"ЗАВТРА". Но, думается, Сталин понимал, что люди в нём видят идеал. Было ли ему, на ваш взгляд, трудно соответствовать этому?

 

А.С. Соответствовать идеалу народного воображения в том объёме, когда он был на людях — это одно. Было много писателей, журналистов, ответработников, которые могли формировать его образ. Он всё это очень хорошо понимал. Взять его разговор с Фейтхвангером. Тот говорил, что образуется культ: куда ни посмотришь — везде Сталин. Сталин на это сказал примерно так: "Люди должны во что-то верить. Царя нет, Бога отняли, а верить должны".

 

"ЗАВТРА". В те времена был и расцвет спорта, физической культуры. А сам Сталин занимался спортом в какой-то форме? Может, утреннюю гимнастику делал? То и дело слышишь о том, что у него одна рука была "сухая". Насколько это было заметно и было ли так вообще?

 

А.С. Рука у него в локте до конца не разгибалась, была повреждена. Но кто этого не знал, мог и не заметить. Мол, одна была короче. И по длине, по размеру руки были одинаковы. Я общался очень близко, но не видел, чтобы разница какая-то была. Сталин прекрасно стрелял из пистолета, револьвера, винтовки, из охотничьего ружья. Он тренировался в стрельбе, пусть и не очень часто: ставил ружейную гильзу на парапетик и стрелял в неё из пистолета. Брал нагановскую гильзу и стрелял из малокалиберной винтовки. О-очень метко стрелял! Очень метко! И нам с Василием говорил: "Оружие надо знать, стрелять надо уметь". Под Нальчиком была дача Затишье, где и я бывал очень часто, поскольку моя мать тогда работала директором санатория возле Нальчика на хуторе Долинском. В 1929 году летом на той даче были и Светлана, и Василий. Однажды Сталин спросил меня: "Ты стрелять умеешь?" Я ответил, что немножко умею. Он взял пневматическую винтовку "Диана" немецкой фирмы "Диана", дал мне, поставил папиросную коробку, чтобы я в неё попал. Я попал. "Ещё раз попади",— говорит. Попал. "Ещё раз". Попал.

 

Тогда он взял спичечную коробку: "Попади". Попал. Сталин говорит: "Стрелять умеешь. Чтобы хорошо стрелять, надо постоянно тренироваться. Поэтому эту пневматическую винтовку "Диана" возьми себе и постоянно тренируйся". Тут же дал мне пульки — боеприпасы. Мне было 8 лет.

 

"ЗАВТРА". Вы с Василием занимались в конной секции, на лыжах ходили. Это поощряли ваши родители?

 

А.С. Мы очень любили кататься на лыжах и особенно — кататься с гор. Тогда не было специального оборудования: лыжи с резинкой на валенках. И бились мы с Василием при этих катаниях здорово. Но мы знали: как бы сильно ни ушиблись, мы не должны жаловаться. И Сталин никогда не будет нам выговаривать, как другие иногда: "Ах, осторожней, берегитесь, не катайтесь". У него не было таких разговоров, излишней опеки. Сильные ушибы у нас были: и прихрамывали, и ходили с синяками, шишками, — но знали, что нам ничего не будет, если Сталин увидит, а будет плохо, если пожалуемся. Мы должны быть терпеливы, смелы, не ныть, не бояться рисковать. Сталин подтрунивал порой над нашим побитым видом, но никогда не делал замечаний, что ты, дескать, неосторожен, дескать, надо беречься. Без падений в этом деле не обойтись, без них не будет успехов. И если ты на лошади ездишь — тоже. Сам он в детстве ездил верхом и тоже бился. Он считал, что единственное, что ты при этом не должен — жаловаться. Мы это знали и усвоили очень хорошо: ты должен делать всё отлично, терпеть и не распускать нюни.

 

"ЗАВТРА". Вы сказали, что Сталин ездил верхом. Но говорят, что он боялся лошадей, поэтому, хотя сам хотел принимать Парад Победы, поручил это Жукову.

 

А.С. Полная чушь! Человек он был смелый, и предположения, что боялся чего-то там — глупость. Но он был и реалист, человек трезвых взглядов и оценок, в том числе себя и своих возможностей. Для того, чтобы ездить верхом, нужно тренироваться, требуется много времени. А у него не было времени для личных дел. Подготовка к параду потребовала бы большое количество времени: Сталин должен был бы показать класс. Вообще верховая езда — дело непростое. Даже посадка на лошадь — непростая вещь: попробуйте-ка с земли забросить ногу в стремя! Настоящие наездники о Жукове говорят: классика. Его езда была настоящей классикой. Нельзя же уподобляться Булганину, которому был нужен самоходный телёнок. Он один раз поехал верхом и на шею коня выскочил. Его уж там держали, чтоб не дай Бог... Прокатился! После этого к лошади уже не подходил. И уже не тот возраст был у Сталина, состояние, что он прекрасно понимал и отдавал себе отчёт. Например, Лев Николаевич Толстой ездил верхом в весьма преклонном возрасте. В хронике его жизни можно увидеть, насколько он натренирован. Но Толстой постоянно ездил верхом, а Сталин постоянно этим не занимался. Конечно, никакого разговора об этом — самому Сталину верхом принимать парад Победы — даже быть не могло. И нынешние разговоры об этом — полная чушь!

 

 

Беседовала Екатерина ГЛУШИК

 

 



 

Артём Сергеев:

«ТАМ СТАЛИН РАБОТАЛ...»

Продолжаем цикл бесед с генерал-лейтенантом артиллерии, сыном революционера Артёма, в детстве и юности жившим в семье Сталина

 

Корр. Артем Федорович, как Сталин проводил досуг, в частности, в Сочи, где была построена госдача?

 

Артем Сергеев. Дача в Сочи была построена в 1933 году по проекту архитектора Мержанова, того, кто проектировал и дачу в Волынском. Место было выбрано из-за Мацесты, где возможно лечение болезни суставов, и приезжал туда Сталин не отдыхать, а лечить ревматизм. На воды сначала ездили на машине, а потом поставили насос, провели трубу, получился маленький бассейн или большая ванна, и не приходилось отлучаться надолго и отрываться от работы. Когда создавался курорт, там было еще неблагоустроенно. Сохранилось много относящихся к 1925-30-м годам писем Надежды Сергеевны Аллилуевой к моей матери из Сочи о том, что там сыро, болото, неблагоустроенно, дожди, но там Мацеста, лечебная вода, которая так нужна. Думаю, лечение помогало Сталину, иначе он не ездил бы туда, начиная с конца 1920-х, практически каждый год. Поначалу он жил на старых, дореволюционных дачах, пока не была построена эта.

 

Дача представляла собой двухэтажный кубик, покрашенный, в том числе крыша, зеленой краской — под цвет местности. Сталин не любил яркие тона. Был дом 9 на 9 метров приблизительно, располагался на взгорочке.

 

От входа в сторону моря до самой терраски, до веранды шел коридор. Дом был этим коридорчиком перерезан от входа до задней стенки, обращенной к морю. Далее был туалет, лестница на второй этаж, маленькая служебная комнатка. Слева маленькая комната, навроде чуланчика. Далее комната, где размещались гости. И прямой выход на веранду. На втором этаже, если встать лицом к морю, направо было две комнатки, туалет, налево чуланчик. На втором этаже жил Сталин, и, когда приезжал, Киров.

 

От дачи к морю шла посыпанная мелкой морской галькой зигзагообразная дорожка километра в полтора. По ней можно было ехать на машине.

 

Был небольшой отдельно стоявший служебный домик для охраны. На территории дачи она была минимальна: редко можно было увидеть больше двух охранников.

 

Огорожена территория не сплошным непроницаемым забором, а штакетником, легкие ворота выходили прямо на Приморское шоссе, а в Сочи на Мацесту. Перейти через дорогу — и сразу берег моря.

 

Сталин практически не плавал: он — горец, а горцы, как правило, не любители купаться. А Киров любил плавать, хорошо плавал так называемыми саженками. Он почти каждый день ходил к морю, Сталин его сопровождал, сидел на берегу и ждал, пока Киров искупается.

 

Дача в Сочи была государственной. У Иосифа Виссарионовича вообще ничего в собственности не было. Было ружье, подаренное английскими рабочими, патроны к нему он покупал. Еще у него над кроватью в Кремлевской квартире был небольшой коврик с изображением Ленина, подаренный туркменскими ковроткачихами.

 

Любил Сталин играть в городки, и на дачах были разбиты городошные площадки. В Сочи площадка была немножко выше дачи, там он играл с Кировым и Буденным: они все любили и много играли в городки. Это была хорошая разминка и проверка самого себя: а не притупился ли глаз? Не ослабла ли рука? У каждого был свой стиль игры. Сталин играл метко и очень размеренно — лишние силы он в удар не вкладывал. Киров бил немного сильнее. Буденный бил так, что бита втыкалась в ограждение, пробивала его — настолько мощный был удар. Рука у Буденного была просто железная.

 

По ходу игры всегда шел разговор, в котором часто обсуждались конкретные события. Обсуждались они таким образом: вот какие-то события. И кто-то как-то ударил, каков удар, бита залетела слишком далеко или не долетела, или промазал кто-то. С юмором это комментировалось. Припоминались по ходу обсуждения игры какие-то конкретные события. То есть игры как развлечения, не было, а игра происходила как бы между делами. Очень остро, остроумно шутили. Юмор всегда относился к конкретному факту или человеку.

 

На даче была бильярдная. Сталин хорошо играл и в бильярд. Как-то он пригласил Калинина и обыграл всухую. Калинин шутливо страшно возмущался, указывая на низкое социальное происхождение, что, мол, порядочный хозяин, человек аристократического высокого воспитания, пригласив гостя, должен был проиграть, уважить, "А ты что? (он на "ты" к Сталину всегда) Сухую мне вкатил?"

 

Калинин был своеобразным человеком: высочайшего класса слесарь-лекальщик и большой специалист в крестьянском деле. Сталин любил и уважал его не только за преданность, ум, но и за то, что он достиг больших высот и в труде рабочего высочайшей квалификации. Калинстать в ряд и косить, как настоящроб. Сталин вооь уважал масе умение человека в любой отрасли: пусть то будет искусство, наука — и в очень большой степени, если это непосредственно ручной труд рабочего или крестьянина. Он очень ценил людей физического труда.

 

На даче в Сочи Сталин и Киров работали, в частности, над указаниями по составлению учебника по истории СССР, который вышел в 1945-46 году под редакцией профессора Шестакова. Нам с Василием дали книги по древней истории Илловайского и Бельярминова, нужно было прочитать и отвечать на вопросы, выполнять задания. Ну, пока не приехал Киров, у нас еще было свободное время, а потом мы даже забыли, что рядом море. Книги были не просто старые: над ними работали не один десяток, думается, читателей. И когда Сталин нам эти книги дал, мы их положили на открытую терраску, где с Василием и жили. А сами убежали на соседнюю дачу играть в волейбол. Возвращаемся и издалека видим белые пятна на взгорочке, на котором находится дача, ходит Сталин, нагибается, подбирает что-то. Мы припустили, подбегаем, смотрим: Сталин собирает листы. Оказывается, налетел ветер, порывом его учебник, а это был тот, что достался мне, разметало, и Сталин собирал разлетевшиеся листы.

 

Увидев нас, сказал пару серьезных резких слов в мой адрес: "А ты знаешь, что в этой книге?" Затем очень спокойно объяснил, что здесь описаны тысячи лет истории, что книга далась потом и буквально кровью сотен людей, которые собирали факты, фиксировали, разными способами передавали, переписывали, хранили сведения. Потом ученые десятки лет перерабатывали эти материалы, чтобы дать нам представление об истории человечества. "А ты?!"

 

Сказал привести книгу в порядок. Мы взяли шило, суровые нитки, клей (кстати, Василий в свои 13 лет имел элементарные навыки переплетного дела и вообще он был хорошим рукоделом), пару дней возились с этой книгой: подбирали листы, складывали, сшивали, сделали обложку из крепкой бумаги. Работу мы выполнили аккуратно и с большим усердием. Показали починенную книгу Сталину, он сказал: "Вы хорошо сделали. Теперь вы знаете, как надо обращаться с книгами". Мы тут же ему, что мы и раньше не хотели ее портить. Мы не знали, что она совсем не сшита и что налетит сильный ветер, который ее развеет, получилось всё неумышленно. Но это был такой урок, что с тех пор я даже газету порвать не могу. Сталин на это сказал: "Имейте ввиду: у ветра может быть большая сила. Он может и помогать, и разрушать". И тут же нам рассказал, что создаются ветровые двигатели, которые с помощью ветра дают электроэнергию. Спросил: "Вы про ветряные мельницы знаете? Ветер у таких мельниц вращает валы, давит на лопасти, на крылья, крутит вал, а вал крутит жернова, которые и размалывают зерно до муки. Есть книги про мельницы. Почитайте. Там вы найдете много интересного".

 

По ходу разговора Сталин объяснял многие вещи так понятно и доходчиво, что запоминалось на всю жизнь. Мы с Василием, получив задания, отвечали на вопросы Кирова, Сталина, и я не помню, чтобы даже учителя в школе могли так формулировать вопросы, столь просто и понятно объяснять. Например, отвечая, я перепутал, и вместо "Плутарха" сказал "плутократ". Сталин подшутил надо мной, но тут же растолковал значение слов "плутократ", а затем "демократ", "аристократ". Рассказал о Плутархе больше того, что было в книге. При объяснении значения слова "плутократ" коснулся политической обстановки в мире и стране. И всё — очень ненавязчиво, доступно для понимания.

 

Ну, а если мы не на "отлично" выполняли задания, Сталин спрашивал: "Дорогой товарищ Киров, как вы думаете, будем мы наказывать их сегодня?" Киров отвечал: "Великий вождь, давай не станем их наказывать на этот раз. Простим их". "Да? Считаете, что нужно на этот раз простить? Тогда так и сделаем, сегодня не станем их наказывать". Они очень дружили с Кировым: он после Надежды Сергеевны был самым близким другом. Сталин о-очень хорошо относился к своему тестю Сергею Яковлевичу. Но у того в какой-то мере была своя жизнь.

 

Конечно, не только над учебником там Сталин работал, но и, как всегда и всюду, много трудился. Каждый день он получал большую почту, работал там телеграф. И практически ежедневно прибывал самолет Р-5 фельдегерской связи. Прилетал на находившийся на территории Сочи аэродром, предназначенный для легких самолетов: Р-5, У-2 тоже самолет Поликарпова, созданный еще в 20-х годах. Доставлялись материалы и отвозились проработанные. Сталин не любил скопление бумаг. Он к документам относился очень серьезно. И по рассказам никогда не допускал лишних экземпляров документов. Расчет рассылки, как правило, делал сам. Потому-то так трудно было противникам узнать планы Сталина и его решения. Ведь как узнавали? Документы прочитывали, крали их. А у Сталина свободных документов не было. Он очень заботился о соблюдении режима секретности.

 

На даче Сталин ходил обычно в светлом костюме из "коломенки". Это материал такой, полотно с самым простым пересечением, один из способов ткани материала.

 

На ногах, как правило, сапоги шавровые мягкие, не широкие. Надо сказать, всё, во что Сталин был одет, было красиво. Сапоги были красивы. Мне одни пришлось донашивать. Когда началась война, я отправился на нее в яловых сапогах, они были там самой удобной обувью. А сталинские сапоги отдал уборщице с фабрики, где директором была моя мать. Считал, что мне они там не нужны, а людям пригодятся в сложное время.

 

Про обувь не знаю, где Сталин заказывал или покупал, а костюмы ему шил Абрам Исаевич Легнер. Он был очень уважаемым человеком, хотя сам закраивал, то есть был портным, пусть и имел звание полковника, был начальником мастерской, но туда его привело высочайшее мастерство.

 

Кстати, у Сталина была такая особенность. Были вопросы, в которых он считал себя достаточно компетентным и решал. Но откуда Сталин всё знает, Сталин всё может лучше всех? А он с помощью своих помощников, своим чутьем находил великих мастеров, которые являлись его советниками, хотя официально не было такой должности.

 

Так, по вопросам пошива и портновского дела его консультировал Абрам Исаевич Легнер. По вопросам архитектуры — замечательный архитектор Желтовский. В военном деле для него авторитетом был Борис Михайлович Шапошников, маршал впоследствии. Обычно Сталин к людям обращался по фамилии. А если очень уважал, — по имени отчеству: к Шапошникову — Борис Михайлович, к Лернеру — Абрам Исаевич.

 

Корр. А к своему близкому другу Кирову?

 

А.С. "Дорогой товарищ Киров". А Киров к нему — "Великий вождь". Конечно, это ирония была. А на официальном уровне — товарищ Сталин, товарищ Киров. Киров знал свою роль, свою близость душевную, и в личных отношениях у них не было никакой официальности. Они могли что угодно рассказывать друг другу, как угодно подтрунивать над некоторыми качествами, всё это было именно чисто дружеское.

 

Добирался Сталин до Сочи поездом. Там пользовался автомобилем, привезенным из Москвы, "Роллс-Ройс", 29 года выпуска, кажется. Потом обратно в Москву его увозили. На то время не было отечественных автомобилей необходимого уровня надежности. На "Л-1" он пытался ездить, на "ЗиС-101". Но неудачно. А во время войны был выпущен "ЗиС-110", на который Сталин сел и уже постоянно на нем ездил. Сталин всегда пользовался вещами отечественного производства, а импортными только в том случае, если у нас это не производили.

 

В Сочи мы как-то застряли на машине, надо было подкапывать, подбежали рабочие, вытащили машину. Сталин их спрашивает, сколько те получают в день, и им деньги каждому отсчитывает. Они: "Товарищ Сталин! Что вы?! Да мы бы на руках вынесли!" Сталин: "Нет, вы работаете, а я здесь отдыхаю. Вам надо восстановить силы". Они — ни в какую. Он тогда: "Кто из нас здесь старший?" Ему, конечно, мол, вы. "А старшего слушаться надо". Он не допускал, чтобы за ним был долг или задолженность какая-то. И всегда за этим следил, чтобы не быть так или иначе в долгу: всё должно оплачиваться, труд человека надо уважать. Это был один из главных его принципов.

 

Всегда благодарил людей за услуги, за работу. Вот были в Абхазии. Кто-то кого-то из ружья приветствует — бах! Тот в ответ тоже — бах! Ну и потом у одного абхазца попросили барашка. Власик это организовывал. Сталин тут же отдает деньги за барана. Хозяин: "Коба, Коба, нет, никогда в жизни не возьму"! Сталин ему: "Я приехал сюда отдыхать. Это когда царь ехал — он со своих подданных дань собирал. А я не царь и не барин. Ты трудишься, это стоит денег. Я не в гости к тебе приехал. Вот когда я приеду в гости, ты меня угостишь".

 

В Сочи Сталин приезжал обычно в августе и был до сентября-октября. Перед празднованием годовщины Революции возвращался и всегда был 6 ноября на торжественном собрании в Большом театре.

 

 

 

Беседовала Екатерина ГЛУШИК

 

 


 

 


 

ДОБРЫЙ ДОМ

 

 

Родившись в 1921 году в семье легендарного революционера товарища Артема, его сын Артем Федорович Сергеев стал очевидцем, участником, свидетелем многих значимых событий в истории нашей страны. Его воспоминания о тех или иных людях, фактах, сохранившиеся в домашнем архиве фотографии, документы, поистине бесценны для понимания истории советского государства.

 

Было любопытно узнать, что до школы Артем воспитывался в детском доме.

 

 

 

"ЗАВТРА". Что это был за детский дом и чем была вызвана необходимость его создания?

 

Артем СЕРГЕЕВ. В марте 1918 года советское правительство, как известно, переехало из Петрограда в Москву. На новом месте нужно было обустроиться — народу много, у всех дети. Первоначально людей расселили по гостиницам "Националь", "Метрополь", в доходный дом на улице Грановского (сейчас Романов переулок), а затем потихонечку начали обустраивать и Кремль. О детях надо было заботиться, а времени у родителей не хватало катастрофически: невозможно было уделять достаточное внимание семьям. Были дети и погибших руководителей партии, и здравствующих, которые работали день и ночь: не "от и до", а до тех пор, когда все сделано. А поскольку всего никогда не переделать, только-только успевали забежать в столовую перекусить там же, в Кремле.

 

И решено было для детей руководителей страны организовать детский дом. По этому поводу есть решение секретаря президиума ВЦИК Енукидзе, подлинный документ хранится у нас: создать детский дом, соучредителями назначить Надежду Сергеевну Аллилуеву и Елизавету Львовну Сергееву, мою маму. Под этот детский дом передали особняк Рябушинского, где в то время какое-то учреждение находилось. Учреждение переехало, здание передали детям. Дети были от 2,5 лет до школьного возраста 6-7 лет.

 

Решили так: чтобы не растить детскую элиту, взять 25 детей руководителей партии — живых или погибших — и 25 детей-беспризорников. Прямо из асфальтовых котлов их достали, привели, раздели, одежду сожгли, детей помыли. Одели их в ту сменку белья, одежды, что была у детей, имеющих родителей.

 

В детдоме воспитывался Василий Сталин, сын наркома юстиции Курского Женя, дети Цурюпы, в гости приходил сын Свердлова Адя. Детей я помню по именам, а кто чей сын-дочь, нам, детям, было неважно.

 

"ЗАВТРА". Как воспитывали, чему учили детей в этом детдоме?

 

А.С. Воспитывали нас там весьма идеологизированно: богатство — это плохо, бедность — не порок. Кто не работает — это плохо, кто работает— это хорошо. Есть у человека дом— это хорошо, но у многих дома нет, и нужно всегда делиться тем, что у тебя есть, с тем, у кого нет. И, у кого есть дом, на воскресенье мог идти к семье, но надо с собой взять того, у кого дома нет.

 

Нам читали много книг, учили буквы разбирать, мы любили и охотно рисовали: на 8 марта все мамам делали рисунки. В песочнице что-то лепили, от дров откалывали кусочки, давали нам из них мастерить. Как-то мы сделали из пустых ящиков пароход, который потом подарили другому детскому дому: повезли, ужасно гордые, что мы дарим пароход, вручили, сфотографировались.

 

Нам прививали любовь к труду: самое большое поощрение — если тебе доверяли более сложное дело, объемный труд.

 

Воспитывали любовь к родителям и старшим. Тех, у кого не было родителей, обязательно брали к себе те, у кого они были, и к этим родителям шли с подарками: рисунком, поделкой. Вырезали кораблик из коры, например. Мы очень любили делать корабли из дерева, коры. Втыкали какую-то мачту, радовались.

 

Так мы жили с осени 1923 до весны 1927 года. Весной 1927 года наш детдом закрыли.

 

Воспитанники выросли, пошли в школы, сирот распределили по другим домам и интернатам, Тимура и Таню Фрунзе взял к себе Ворошилов.

 

Об этом детском доме у всех его воспитанников остались самые лучшие воспоминания. Там воспитание было хорошее, весьма патриотичное. Например, нам делали прививки, уколы, ставил их доктор по фамилии Натансон. Естественно, мы страшно не любили эти процедуры, прятались от них и решили: когда мы вырастем — убьем Натансона. Очевидно, наши коварные планы стали известны, и, испугавшись таких угроз или решив, что это не тот метод, который тут необходим, сменили доктора. Новый ничего не говорил, но нам было объявлено, что теперь всем подряд уколов делать не будут, а лишь тем, кто пойдет в армию. Солдату нужны прививки, а остальным делать не будут. И тут понеслись все наперегонки, девочки и мальчики на укол с криками: и мне укол! и мне укол! "А зачем тебе укол?"— спрашивают. "А я хочу в армию, быть красноармейцем!"

 

Пытались мы там сами мыть посуду: становились на это в очередь, все стремились выполнять и такую работу, как расставлять посуду на стол перед едой. Конечно, от того момента, как начинали накрывать, до того, как тарелки оказывались на столе, их убавлялось: мы просто вырывали друг у друга, каждый хотел нести их, расставлять — рвались работать. Поскольку потери разбитыми тарелками были значительны, решили ввести дежурства. Были у нас всякие щеточки для чистки и мытья полов, мы как могли старались убираться. Баловства там никакого не было, и самое главное, за что нужно было бороться — за право работать. Это было почетно — что тебе доверили работу. Конечно, весьма посильную: накрыть стол, пол подмести, стульчики расставить.

 

Отучали нас капризничать: накрыто, все по команде сели, а время вышло — всем встать, кто не доел — тарелку все равно забирают и уносят. После этого мы стали есть гораздо быстрее, а не капризничать: иначе унесут, останешься голодным по своей вине. И если раньше кому-то какое-то кушанье не нравилось, то тут вдруг оказалось, что все любят все и с аппетитом едят. А пища была самая простая.

 

Дети и прибывали, и убывали. Но ротация была небольшая: например, родители по службе уезжали далеко и увозили с собой детей. Или кто-то приезжал на работу в Москву. Ну а поскольку у беспризорников не было родителей, то они там находились постоянно и, как завсегдатаи, принимали вновь прибывающих. Это все дружно делали. Например, когда умер Михаил Фрунзе, а вскоре и его жена, то Тимур и Таня пришли в наш детский дом. Когда они должны были прибыть к нам, нам сказали, что придут Танечка и Тимочка. А когда они пришли, мы никак не могли понять, кто же Танечка, а кто Тимочка. Потом сказали: побольше — Танечка, поменьше — Тимочка. И Танечка ходит в платьишке, а Тимочка — в штанишках.

 

За городом у детдома была дача, при ней небольшой огородик, где мы тоже ковырялись. После смерти отца матери дали дачу в деревне Дунино. Там наши родственники раз отдыхали недолго, а потом мама эту дачу передала детдому. И летом мы, детдомовцы, там жили. Железная дорога была в пяти километрах, а так как нужно было с собой везти складные кровати, то нас везли на грузовой машине, куда помещали имущество, на вещи усаживались все ребятишки. Устраивали так, чтобы никто не выпал, велели присматривать друг за другом, так и ездили.

 

Надежда Сергеевна и мама были содиректорами: они организовывали работу в детдоме, на них лежала вся ответственность. И если Надежда Сергеевна уезжала куда-то со Сталиным, то писала маме письма и телеграммы. Их много сохранилось. Например, она с юга писала: Лиза, здесь груши стоят столько, виноград — столько, это мы можем себе позволить, а вот это — не можем, сообщала, что на базаре лучше покупать, а что в других местах, чтобы подешевле.

 

"ЗАВТРА". То есть такие письма относились к периоду, когда Сталин уже был руководителем страны?

 

А.С. Да, письма датированы и 1925,1926, 1927 годами, когда Сталин был уже главой государства.

 

Мы с Василием Сталиным были аборигенами в этом детдоме: мы — первые, кто туда попал. Первый раз меня мама повела за руку, мне два года с немногим было. Пришли, посмотрели. В следующий раз она уже взяла туда мой горшок — это означало, что меня оставляют в стационаре, со своим имуществом.

 

Помню, когда умер Ленин, мы ходили туда детдомом: был холод, и мы отморозили щеки, носы, потом нам их мазали гусиным жиром. Все прошло без следов. Осталось воспоминание и от Дома Союзов — как и что там выглядело, хотя мне и трех лет не было. А потом похороны на Красной площади. Только я долго удивлялся: мы заходили с левой стороны от Спасской башни, а вход по центру. Потом понял: тогда еще был деревянный склеп, до мавзолея, и вход был со стороны Спасской башни. Хорошо это все помню, и даже помню, что мы, дети, были в ужасе, что умер Ленин.

 

В праздники — 1 мая, 7 ноября, в День Красной Армии (это тоже был большой праздник и демонстрация) мы мастерили красочные гирлянды, флажки, затем приходила грузовая машина, мы набивались туда стоя, чтобы все вошлись. Кто у борта — держали флажки. И как-то у меня, когда я держал флажок, низко опустив, его отняли — дотянулись и вырвали. Это, конечно, была трагедия. Мне все очень сочувствовали, потом пришли к выводу: слишком низко держал — так флаг не держат — его надо кверху поднимать и держать высоко — наука мне. Нас возили по городу — праздничное катание. На демонстрации тоже водили, но недалеко, просто чтобы чувствовать праздник. И это ощущение праздника, торжества, приподнятого настроения я помню до сих пор.

 

Помню всех наших воспитателей, служащих. Как-то во время голода из тех мест к нам домой приехала женщина, у нее дети умерли. Она жила у нас, потом стала поварихой в детском доме, а затем какое-то время была поварихой у Сталина.

 

Вообще повариха, прислуга — не было такого понятия и отношения. Было так: это наша тетя Аннушка. Мы жили дружно, домом, и тот или иной человек в доме имел те или иные обязанности. У Аннушки была в этом доме комната, и когда детдом закрыли, а она еще не перешла к Сталину, она там продолжала жить. Сказали как-то, что она выходит замуж. и будущий муж — торговец яблоками. А мне нравились яблоки розмарин. И я ее попросил сказать ему, чтобы торговал только розмарином.

 

Еще повариха была Анна Степановна, которая затем работала в столовой в доме на набережной. У нее был сын Гаврюша, который тоже жил в детдоме у нас. Потом он работал на Мосфильме, мы встречались и после. И она к нам приезжала.

 

К сожалению, нас, детдомовцев, очень выкосила война, после войны нас осталось мало. Мы поддерживали отношения, но и оставшихся разнесло по городам и весям. Мы держались как бы сказать, общиной, что ли, как лицеисты, может. И всегда с теплотой и благодарностью вспоминали то время.

 

 

Беседовала Ольга СТРЕЛЬЦОВА


 


 

«СТАЛИН — ВОЖДЬ ПОБЕДЫ»

 

 

Генерал-лейтенант артиллерии Артём Фёдорович Сергеев прошел всю войну, начав её лейтенантом, командиром артиллерийской батареи, закончив подполковником, командиром артиллерийской бригады. И он, и его друг Василий Cталин с детства знали, что будут военными. Он помнит своих солдат по имени, кто из какого города, кто какими наградами отмечен, кто как погиб. После войны встречался с оставшимися в живых, переписывался, был в курсе их служебных и личных дел, пытался в случае необходимости принять в них посильное участие. Он написал немало рассказов о войне, о её буднях, о подвигах тех, кто воевал рядом. И всегда стремится рассказать о своих бойцах и командирах.

 

 

 

"ЗАВТРА". Артём Федорович, где вас застал День Победы?

 

Артём СЕРГЕЕВ. Наша бригада участвовала в заключительной наступательной Пражской операции: из Южной Германии на Прагу. Что Германия капитулировала, узнал в ночь на 9 мая от наших солдат— радистов, которые услышали эту новость первыми сначала друг от друга, потом связались с радистами штаба корпуса, те— с радистами штаба артиллерии армии, а те уже от фронтовых узнали, что об этом объявила Москва. Но она окончилась в Берлине, а мы буквально рвались в бой, шли дальше на Прагу. Утром 9 мая мы были в Праге, а там было ликование: ведь так быстро нас никто не ждал, думали, что первыми войдут американцы. Нам пришлось идти дальше, вперёд через Прагу, потому что группа армии "Центр" фельдмаршала Шернера уходила в сторону американцев. Мы должны были её перехватить, поэтому были организованы преследование, бои. А через три дня, 12 мая, и для нас война закончилось. Затем мы пошли в Венгрию, собрали всю бригаду, привели всё в необходимый порядок, организовали службу, нужно было не утерять боеспособность и не терять бдительность.

 

"ЗАВТРА". А Василий Сталин где был в мае 1945-го?

 

А.С. Он был в Германии командиром авиационной дивизии.

 

"ЗАВТРА". Чувствовал ли Сталин эту победу не только как победу страны и народа, но и личную, как вы считаете?

 

А.С. Не могу за него говорить, что он чувствовал и испытывал, но думаю, что человек, который в течение стольких лет руководит государством, сделал столько для достижения победы, дело, которому он посвятил жизнь, победило, конечно, не может не испытывать торжества. Но тут надо сослаться на слова Черчилля о Сталине: "И во время отчаянного положения, и во время торжества он был одинаково спокоен".

 

Сейчас столько визга и писка вокруг мероприятий и мер, которые предпринял Сталин как глава государства и верховный главнокомандующий, чтобы как можно скорее и эффективнее подготовится к войне. Дескать, торговали экспонатами Русского музея, Третьяковской… А ради чего этого делали? Что, яхты и футбольные клубы за рубежом на эти деньги покупали, как сейчас, когда всё распродают? Деньги тратили на обеспечение обороноспособности. Лучше было бы не обеспечить подготовку к войне, и тогда эти самые экспонаты кому бы достались, для кого их сохранили бы?

 

"ЗАВТРА". Участвовал ли Василий, вы в Параде Победы?

 

А.С. Я был в это время Венгрии, Василий служил в Германии, поэтому в параде мы не участвовали. Мы очень напряжённо и после войны работали: должны были приводить войска в состояние мирного времени, расквартироваться и сохранять боеготовность.

 

"ЗАВТРА". Сталин вас поздравлял с Днём победы?

 

А.С. Нет, лично не поздравлял.

 

"ЗАВТРА". Был ли Сталин в курсе, что вы, Василий получали награды?

 

А.С. Он не мог не знать, что Василий получал награды. Но Василий на этот счёт так говорил: "Пока все мои ребята не будут награждены, мне ждать награды нечего. Орден мне — своего рода подарок и отцу. А на подарок ожидают отдарок, и отдарок непростой". Потому у Василия наград немного, хотя он воевал -по отзывам всех боевых товарищей — смело, самым бесстрашным, достойным образом.

 

"ЗАВТРА". Вы говорили, что Сталин хорошо знал историю войн. Потому что хорошо вообще знал историю, или готовился к войне и специально уделял внимание этому вопросу?

 

А.С. Историю знал прекрасно. Знал, что война неизбежна, и готовил к этому государство. А в случае войны его дети, сыновья, безусловно, должны в ней участвовать в первую очередь. У него всегда за словом было дело, иногда даже сначала было дело, а потом слова об этом. Как-то состоялся у нас такой разговор. Василий говорил отцу в том плане, что вот мы с Томом (со мной) станем военными и устроим мировую революцию. Сталин спрашивает: "А тебя об этом кто-то просил? Надо сначала хорошо всё сделать у себя, чтобы и другие страны захотели последовать примеру. И вот когда они увидят, что у нас хорошо, и попросят, тогда им нужно и можно будет помочь. А пока не попросили — нечего соваться".

 

"ЗАВТРА". Ваши однополчане знали, что вы имеете отношение к семье Сталина?

 

А.С. Нет.

 

"ЗАВТРА". Об этом не говорилось, специально в целях безопасности? Но Василий воевал под своим именем?

 

А.С. Кто-то знал. Светлана нередко приходила к матери моей со своей тётушкой или няней, бывал и её дядя Фёдор Сергеевич, а обычно, если кто-то из моих солдат проездом был в Москве, заезжал к моей матери. Они видели Светлану, Фёдора Сергеевича, так что догадывались, что к этой семье я отношение имею. Василий воевал под своим именем. Немцы это знали, и на Северо-Западном фронте в марте 1943 года я видел листовку немецкую: "Вашу авиацию мы не боимся. Группой полковника Сталина вы всё небо не закроете".

 

"ЗАВТРА". Какое отношение на войне было у бойцов к Сталину? Ведь были и отступления, и потери.

 

А.С. Было так: "Раз Сталин есть — значит, мы победим. Если Сталин в Москве — значит, немцам Москву не взять, если Сталин верховный главнокомандующий — значит, немцам нас не победить". Когда было очень тяжёлое положение, говорили: "Сталин знает, что делает и знает, что нужно делать". У подавляющего большинства было к нему безграничное доверие и уважение.

 

"ЗАВТРА". В знаменитом послевоенном тосте "за русский народ" Сталин говорил, что другой народ сказал бы, что мы не хотим такого правительства. Понимал ли он свою ответственность за неуспехи?

 

А.С. Тут дело такое. Когда мы были в немецком тылу в начале войны, в 1941-м, то кое-кто так высказывался: вот, говорили "и на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью могучим ударом", а что на самом деле? Но большинство солдат страшно злились на эти слова и буквально угрожали тем, кто такие вещи пытался говорить. А иногда и били за это.

 

Не знаю, что Сталин думал, могу лишь предположить. В любом случае, если ты терпишь какой-то неуспех, то чувствуешь свою ответственность. Но ведь Сталину удалось мобилизовать страну. Конечно, за счёт социалистической системы государства, нашего великого народа, но и за счёт его колоссальных личных способностей, умения: трудоспособности, прозорливости, благодаря выдающимся качествам руководителя. Ещё и потому, что его слова не расходились с делом. Что он говорил— исполнялось. Если он обещал— выполнял, никого не обманывал, доверия к себе не поколебал. Он всё всегда продумывал до мелочей и мог, ставя задачу, давать конкретные советы, как её выполнить. Это было характерно для него: не только дать задание, но и при необходимости в деталях объяснить, как его лучше выполнить. И знал, что выполнимо, а что -нет.

 

Возьмите такую важную вещь, как обеспечение секретности приказов, планов. Маршал Яковлев, начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ), рассказывал, как это было. Вот шла работа, идёт обсуждение какое-то. Тут же за загородками, не на виду, сидят секретари, которые по тону понимают, что является элементом дискуссии, а что— элементом оперативной директивы, и параллельно работают над оформлением документа, и в конце работы он уже готов. Сталину подавали готовый документ, он брал карандаш, делал необходимые пометки, исправления, писал расчёт рассылки. Этот документ размножался в необходимом количестве экземпляров. А исполнители, участвовавшие в обсуждении, расходились по своим рабочим местам. Яковлев вспоминает, что приезжает на рабочее место после этого обсуждения, а его уже офицер безопасности ждёт с готовым документом — очень оперативно добиралась фельдъегерская служба. Предъявлял офицер эту бумагу, исполнитель работал с ней, делал нужные выписки, а офицер, доставивший документ, глаз с этой бумаги не спускал. Когда человек отработал документ, доставивший его забирал, отвозил обратно — сам документ возвращался и на руках у исполнителя не оставался. Не было возможности снять копию. Таким образом строжайше соблюдался режим секретности, что в условиях войны очень важно.

 

После войны я со Сталиным тесно не общался. Видел издали, дома бывал не раз, но там были и другие люди, поэтому больших личных бесед с ним не было.

 

"ЗАВТРА". Он знал, как вы воевали, в каком звании закончили войну?

 

А.С. Думаю, он у Василия спрашивал. Он интересовался, как мои дела, да.

 

"ЗАВТРА". Как вообще вы отмечали Победу?

 

А.С. Иногда несколько человек нас собиралось, нередко у Василия дома, его товарищи там были. Специальных праздников не было, застолий особенных. Конечно, пили за победу, за здоровье Сталина, за него как автора победы, за его колоссальный вклад в победу. Ведь такой победы, которую одержала страна под руководством Сталина, в истории не было.

 

"ЗАВТРА". Он был удостоен звания генералиссимус...

 

А.С. Генералиссимусы были, во всяком случае, и помимо Сталина: Шеин, Меншиков при Петре, Франко в Испании был генералиссимус, Чан Кай Ши в Китае. Но таких побед никто не одерживал. Не Сталин должен был гордиться чином генералиссимуса, а сам по себе повышался статус этого звания, потому что его носил Сталин.

 

"ЗАВТРА". Вводились тогда новые ордена, ввели погоны, снимались исторические фильмы на патриотические темы. Это играло роль для повышения боеспособности? Понимал, что для победы важен дух народа?

 

А.С. Делал это Сталин последовательно именно тогда, когда этому способствовали или требовали обстановка, обстоятельства. И не раньше. Введены персональные воинские звания в 1935 году, в 1940 году -генеральские звания, потом учреждена гвардия, погоны как знаки различия. Думаю, не только понимал это, но и фактически заказывал соответствующие фильмы. Они производили колоссальное впечатление, и предвоенные, и военные. И сам я испытывал эти чувства, и был свидетелем, как они действовали на бойцов.

 

"ЗАВТРА". А в атаку и правда шли с криком "За Родину, за Сталина!"?

 

А.С. Там такая вещь: в атаке один мат или крик — это угрозы в адрес врага, ярость. Но перед атакой, перед боем или после, да, такие разговоры совершенно искренние были. Однажды после очень тяжёлого артиллерийского боя я послал трёхлитровую бутыль на орудие, солдаты которого особо отличились. На бутыли Женя Ганнушкин, тогда артиллерист— разведчик, а впоследствии известный художник книжной графики, нарисовал и написал "За отличную стрельбу от командира полка". А солдаты уже пустую тару прислали, приладив другую наклейку с надписью: "Наш уважаемый командир! Мы за Сталина и против Гитлера готовы в огонь и в воду и в самый Берлин. Мы выполним любой приказ". И всем орудийным расчётом расписались.

 

"ЗАВТРА". Чувствовали ли вы, солдаты войны, что страна едина и руководство с вами?

 

А.С. Государство было единым военным лагерем: и солдаты войны, и солдаты труда были бойцами единого победоносного лагеря. Мы это чувствовали: тыл всё делает, чтобы мы на войне были всем обеспечены, а в тылу знали, что мы всё делаем, чтобы победить. У нас не было сомнений, что с врагом борется вся страна, каждый на своём месте. И мы абсолютно верили своему главнокомандующему, который привел нас всех к великой Победе.

 

 

Беседу вела Екатерина Глушик


 


 

 

"ЗАВТРА". При Сталине проводились грандиозные военные парады. С какой целью?

 

Артем СЕРГЕЕВ. Сталин считал это необходимым: военные парады были 1 мая и 7 ноября. Ведь это, собственно, смотр состояния армии. Все парады имели политическое значение, в зависимости от политической обстановки строился и парад. При этом каждый парад имел определённый политический акцент, упор делался на те или иные элементы могущества государства. Идея парада 1941 года — чисто идея Сталина.

 

"ЗАВТРА". Вы, будучи детьми, подростками, присутствовали на гостевых трибунах во время этих военных смотров. Дома в этот день готовились как-то к ним? Одевались, может, особенно?

 

А.С. Нет. Обычную одежду надевали. Вставали как всегда, завтракали. Сталин уходил на работу, как и всегда. Он выходил на трибуну со своими людьми, с руководителями, а мы шли отдельно. Когда были маленькие, ходили с моей матерью и Надеждой Сергеевной. Потом её не стало, ходили с моей матерью. Мы всегда чувствовали и знали, что парад — это серьёзная государственная работа, а не только праздник. После парада Сталин с руководителями приходил домой, они говорили о том, как всё прошло, оценивали. У него всё всегда было по делу и вокруг дела.

 

"ЗАВТРА". Во время застолья — не без рюмочки. А какие вина предпочитал Сталин?

 

А.С. Говорят, у него были какие-то любимые. Но их так нельзя назвать. Просто Сталин хорошо знал лечебные свойства грузинских вин. Он лекарствами не пользовался. А в зависимости от того, что нужно лечить, пользовался винами. На застольях за рюмочкой вина он разговаривал, и вина были элементом разговора. Не было цели ни напиваться, ни упиваться. Водка была на столе, когда были в гостях её любители. А за семейным столом — нет. Да и креплёных вин, портвейна у Сталиных за столом не было.

 

Об отношении к вину говорит случай, о котором я уже вспоминал. На дне рождения кого-то, уже без Надежды Сергеевны, сидели за столом родственники Аллилуевы, Вася, Светлана и я. Сталин разливал вино по бокалам, налил понемножку вина и нам с Василием, Светлане, её вино разбавил водой из графинчика, который был на столе во время еды.

 

Кто-то из женщин говорит: "Разве можно детям? Это же яд". Сталин отвечает: "Ядом змея убивает, а врач ядом лечит. Дело в том, кто, где и зачем. Хлебом тоже можно подавиться, а молоком упиться". И добавил: "Мораль нам, безусловно, нужна. Но моралистов у нас не любят". Да, он и членов семьи, в том числе детей, лечил винами. Ну не то, что болезни, а недомогания. Детям вино разбавлял водой.

 

"ЗАВТРА". Вино пили из бокалов, какие-то закуски специальные подавались?

 

А.С. Нет, никакой особой сервировки. Вино пили из обыкновенных рюмок, закусывали тем, что обычно было на столе, могли быть ещё орешки. Орехи Сталин любил.

 

"ЗАВТРА". На празднествах Сталин якобы позволял себе ухаживать за женами соратников.

 

А.С. Он живо вел застолья, был за столом очень общительным. Тосты всё время произносил деловые или с подвохом в чей-то адрес, с иронией иногда. Но чтобы было заметно какое-то особое ухаживание за кем-то, я этого не видел и не чувствовал.

 

"ЗАВТРА". Много домыслов о последнем дне Надежды Сергеевны.

 

А.С. У Надежды Сергеевны были постоянные сильные головные боли, непереносимые боли. Она часто держалась за голову и вскрикивала: "Голова, голова". Нередко ездила в Германию якобы к работавшему там старшему брату. Но в действительности, чтобы показаться немецким профессорам. И тогда, накануне 7 ноября 1932 года и в день парада, она тоже держалась за голову — её вновь мучили боли. Парады раньше длились 4 часа: с 8 до 12 часов. Мы с Надеждой Сергеевной стояли перед входом в мавзолей. Потом она, держась за голову, ушла раньше, а мы с Василием после парада уехали на дачу. Ну и такое горе случилось.

 

Гроб с телом Надежды Сергеевны стоял в здании ГУМа. Там примерно в центре со стороны Красной площади есть ниша, в ней — лестница на второй этаж. Там дверь, за ней помещение, где был выставлен гроб. Сталин буквально рыдал. Василий всё время висел у него на шее и уговаривал: "Папа, не плачь! Не плачь, папа!"

 

Потом гроб вынесли. Сталин шёл сразу за катафалком. Затем оркестр, мы шли за оркестром. У могилы Сталин стоял с одной стороны, мы с Васей — с другой. Между нами никого не было, и нам всё было прекрасно видно. Сталин был убит горем. Взяв горсть земли, бросил в могилу. Нам сказали тоже взять землю и бросить. Мы спросили, для чего. Нам ответили, что так надо.

 

"ЗАВТРА". Много разговоров о любовницах Сталина…

 

А.С. Об этом от того, кто там — в доме, на дачах — был, я никогда ничего не слышал. Моя мать никогда об этом не слышала, и те, кому можно доверять, ничего об этом не говорили, такого разговора в доме не было вообще: ни при жизни Сталина, ни после.

 

"ЗАВТРА". И женщин не бывало в доме?

 

А.С. Я знаю, кто там был. Повариху знаю — это исключено. Домоправительница, которая была ещё при Надежде Сергеевне, Каролина Васильевна Тиль, — это исключено. Она работала до старости, в 1938 году ушла на пенсию, очень скромно жила. Под конец жизни её Василий к себе взял — устроил. А няня, будучи на пенсии, жила до конца жизни со Светланой. С 1939 года домоправительницей была Александра Николаевна Накашидзе. Светлана в книге "Двадцать писем к другу" пишет, что это чуть ли не майор из госбезопасности. А как же иначе? Этим всем: обслугой, помощниками, — распоряжается 9-е главное управление, управление охраны. Смеются, что нянечка имела звание сержанта. А почему бы и нет? Она служит, и если она военная — имеет дополнительную ответственность. Странно, что так в книге у Светланы написано, потому что она к ним прекрасно относилась.

 

Потом Александра Николаевна вышла замуж, и домоправительницей стала Валечка Истомина. Это чудная деревенская женщина! Помню, когда Валечка начала работать в Горках-4, ей было 17 лет. Матрёна Бутусова была старшей подавальщицей (слова "официантка" тогда не было), а Валечка — вторая. Потом она фактически стала домоправительницей. Говорят, когда Сталин умер, — она буквально выла! После моментально разогнали охрану и всех, кто там был.

 

Ну, а Сталин ведь тоже человек. А Валечка была чудная, просто чудная: приятный, абсолютно простой человек, простая русская женщина без всяких там выскоков и выкрутасов. А чем и кому от этого плохо, если и была привязанность? К сожалению, я потом её не видел. Слышал, что не совсем удачно личная жизнь у неё сложилась…

 

Но об этом — о сердечных симпатиях — в доме и семье никогда не говорилось, ни слова. И кто сейчас такой всё знающий? Откуда такие сведения сейчас? Появилось множество каких-то знатоков всего и вся, всех деталей жизни и быта...

 

"ЗАВТРА". Насколько вообще Сталин интересовался бытом и устройством?

 

А.С. Для себя?

 

"ЗАВТРА". Нет, вы уже говорили, что он был неприхотлив. А друзей, соратников? Он понимал, что человек живёт не в безвоздушном пространстве?

 

А.С. Безусловно, понимал! Помимо того, что тогда шла огромная работа государства в области социальной политики, возьмите простую вещь: шахтёр написал Сталину, что в шахтной бане нет воды. Сталин ответил: "Если в шахтной бане нет воды — судить директора шахты как врага народа". Всё, больше вопроса такого не стояло. И разговоров не было — воду дали.

 

Ещё пример. Рабочий пишет: не выдав зарплату, его послали на курорт, пообещав, что пришлют деньги туда. Отпуск кончился, ничего не прислали, у него денег нет, чтобы даже уехать. Резолюция Сталина на письме: "Поправка пошла насмарку. Снова дать путёвку. Всё выдать за счёт виновного".

 

"ЗАВТРА". Сталину писало множество людей. Но приведённые вами письма — чисто бытовые. Почему именно они попала к Сталину? Кто делал отбор?

 

А.С. Это работа секретариата. Решали Поскрёбышев или его помощник по фамилии Чечулин. Они знали, какие письма направлять Сталину. Письма сортировались: о чём они? Одной строкой. Поскрёбышев просматривал и решал, что делать. На некоторые письма в секретариате сами отвечали и решали вопросы.

 

Например, о таком случае мне рассказывал Леонид Георгиевич Мельников. Прекраснейший человек! Он во время войны был сначала вторым секретарём Донецкого обкома, затем членом военного совета 64-й армии Сталинградского фронта. Ему звонят, говорят, чтобы он летел в Москву. Идёт Сталинградская битва, он — член военного совета армии, отмахивается: "Подождут!" Опять вызывают — он не реагирует. Потом от Сталина приказ: быть тогда-то. Делать нечего — в самолёт.

 

Сталин говорит: необходим уголь. Нужно ехать в Караганду и удвоить добычу угля. И посылает Мельникова — секретарём обкома в Караганду. Мельников спрашивает: "А как же я буду со всеми разговаривать, убеждать? Там Казахстан, а я язык не знаю". Сталин дал рекомендации, как можно это сделать: "Пойдите на рынок, найдите старого акына, который там песни поёт. Это не песни в нашем понимании — это песни о жизни, он рассказывает о текущей жизни. Он вам всё подскажет и поможет".

 

Мельников, приехав в Караганду, нашел такого акына, и делится при разговоре со мной: "Я никогда не думал, что так может быть, такой результат иметь". Причём, это был случайный акын, никакого подбора тут не было.

 

Потом, когда добыча была удвоена, как и приказано, нужно представлять людей к наградам. Мельников этого акына представляет к Ордену Ленина. На него накинулись: да что это? Какой-то там акын по базару шляется, поёт. Причем против было начальство национальное, местное. Мельников позвонил Поскрёбышеву, мол, акын мне очень помог. Так сделать мне рекомендовал товарищ Сталин, и я считаю, что акына нужно представить к Ордену Ленина. А тут все против. Поскрёбышев говорит: "Делай!" То есть он эти вещи с ходу решил. Через день-другой Поскрёбышев звонит: "Товарищ Мельников, товарищ Сталин сказал, что вы с акыном поступили совершенно правильно!"

 

Но из этого ордена целую политику вывел сам акын! Оказывается, он пел на 300-летие дома Романовых тоже. И за это ему дали пять рублей. "А когда я пел для советской власти, я получил золотой орден самого Ленина!" — пел впоследствии он.

 

Сталин понимал национальные особенности прекрасно: этот акын кричит на базаре, но он — политик! Акын, говорил Мельников, очень помог: какие вопросы надо решать, я ему говорю, он идёт на базар и поёт об этом, что нужно вот для того-то и того-то. Он в песне рассказывает и призывает, убеждает, что это — нужное дело, и таким образом мобилизует людей.

 

"ЗАВТРА". А старший сын Сталина Яков жил в семье отца?

 

А.С. В 1921 году в возрасте 14 лет Яша приехал из Грузии в Москву. Образование у него было слабенькое, язык он знал плохо. Он жил в доме у Сталина. Комнаты отдельной там у него не было. Шел коридор зигзагом: здесь окно, здесь окно, здесь дверь, стоял чёрный диван с высокой спинкой, отгороженный простыней в качестве занавески. Это был Яшин диван — его место. Если ему надо было заниматься — здесь же стоял стол. Эта же комната в какой-то мере служила столовой. Но обычно ели по комнатам. Общего обеда, как правило, не было, если не специальное застолье. Обычно разносили тарелки, ставили, после уносили.

 

Потом Яша влюбился, дело не пошло, они решили стреляться. Яша стрельнул, а она не стреляла. Яша был ранен. Говорят, что Сталин смеялся, мол, даже застрелиться не мог. Но кому он это сказал? Где это зафиксировано трепачами нынешними? После этого случая Яша перешёл жить в общежитие. Потом поехал в Ленинград, там жил его дедушка Сергей Яковлевич Аллилуев, он сколько-то был там, затем вернулся. Он учился в Институте инженеров путей сообщения. Очень часто к Сталину домой приходил. У Василия комнатка была, Яша обычно приходил и сидел на стуле в Васиной комнатке. Дожидался отца, если мог дождаться. Василий любил Якова. Тот был обаятельный человек. Но Яков больше любил Васю, чем наоборот. Яша, может, как старший, очень любил Васю и Светлану. Светлана тоже очень любила Яшу.

 

"ЗАВТРА". У Сталина оба сына стали военными, воевали, Яков погиб. А в чём заключалось мужское воспитание в семье?

 

А.С. Воспитывал, как ни банально сказано, своим примером и тем, что всегда трудился и приучал нас трудиться. Никаких "не хочу" и капризов. В детстве, например, стоит перед тобой тарелка — она должна быть чистая. Распускать нюни по любому поводу не позволялось. Его пример был настолько уважаем, что во всём хотелось быть на него похожим и вызвать его одобрение.

 

Он сам много читал и нам рекомендовал. В книгах делал пометки, читал почти всегда с карандашом в руках. Преобладали философские труды, наши классики. Любил он Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Лескова. Были Есенин, Маяковский, Пастернак, Булгаков. Его он очень ценил и говорил: "Этот писатель смело показал, что герои были не только на стороне Красной армии. Герои — это те, кто любит свою родину больше жизни. А такие воевали не только на нашей стороне". Знанию русского языка и литературы Сталин уделял особое внимание. Говорил нам, зная о нашем выборе: "Вы будете военными. А какой предмет для военного самый главный?" Мы наперебой отвечали: математика, физика, физкультура. Он нам: "Нет. Русский язык и литература. Ты должен сказать так, чтобы тебя поняли. Надо сказать коротко, ясно, часто в чрезвычайных условиях боя. И сам должен понять то, что тебе говорят. Выражаться надо ясно и на письме, и на бумаге. Во время войны будет много ситуаций, с которыми в жизни ты не сталкивался. Тебе надо принять решение. А если ты много читал, у тебя в памяти уже будут ответ и подсказка, как себя вести и что делать. Литература тебе подскажет". Сам он очень хорошо знал литературу. Блестяще знал историю, блестяще знал историю войн, знал не просто все великие сражения, но и причины этих сражений, войн, знал, каков был расклад сил, чем закончились сражения: если поражение — почему, если победа — в результате чего достигнута.

 

"ЗАВТРА". Велись ли дома разговоры о религии? Каким было отношение Сталина к религии: может, Пасху отмечали?

 

А.С. Нет, ни Пасхи, ни других праздников церковных не отмечали. А выражения с упоминанием бога дома употреблялись. "Слава богу", например, "Не дай бог!" и "Ради бога" Сталин сам нередко говорил. Я никогда не слышал от Сталина ни одного плохого слова в адрес церкви и веры. Помню, такой случай году в 1931 или 32-м. Напротив школы, где учился Василий, во втором Обыденском переулке, был храм. Как-то, когда там шла служба, мальчишки возле пробовали стрелять из пугача. Василий в этом участия не принимал, а рассказывал отцу об этом. Отец спрашивает: "Зачем они это делали? Они же, молящиеся, вам учиться не мешают. Почему же вы им мешаете молиться?" Далее спросил Василия: "Ты бабушку любишь, уважаешь?" Тот отвечает, мол, да, очень, ведь это — твоя мама. Сталин говорит: "Она тоже молится". Василий: "Почему?" Отец отвечает ему: "Потому что она, может, знает то, чего ты не знаешь".

 

Сам Сталин хорошо знал вопросы религии, книг у него было немало, в том числе по вопросам и истории религии. И сам он писал важные работы на эту тему. Например, в статье "Против разрушения храмов" он говорит, что храмы — это памятники культуры нашей Родины, разрушать их — это разрушать памятники культуры. В статье "О запрещении преследования за веру" он говорит о необходимости прекратить преследования людей за веру и выпустить священнослужителей из тюрем, если за ними нет уголовных преступлений.

 

Я был на похоронах Сталина "от и до", и среди людей, пришедших с ним попрощаться, было немало церковных служителей. Они в своих одеяниях проходили мимо гроба и крестились.

 

 

Беседовала Екатерина Глушик


 

 


 

О ДРУЖБЕ СТАЛИНА И КИРОВА

В очередной беседе с Артёмом Фёдоровичем Сергеевым, генерал-майором артиллерии, сыном революционера товарища Артема (Фёдора Сергеева) мы говорим о дружбе Сталина и Кирова.

 

КОРРЕСПОНДЕНТ. Каковы были отношения Сталина и Кирова?

 

Артем СЕРГЕЕВ. Знакомы они были очень давно и по-настоящему дружили, эта была дружба по жизни. Чувствовалась теплота в их личных отношениях — они были друзьями прежде всего. Это можно понять, если какое-то время наблюдать, а мне пришлось наблюдать их с конца 1929 года и почти до последнего дня жизни Кирова. Надо сказать, что после Надежды Сергеевны самым близким человеком был Киров. Безусловно, это разные отношения. Ближе друга у него не было. Потому первый страшный удар — смерть Надежды Сергеевны, второй удар — смерть Кирова. Смерть Надежды Сергеевны изменила Сталина в определенной мере, изменила его поведение, и смерть Кирова тоже. Это совершенно неповторимые и ужасные утраты, повлиявшие на его жизнь, как это было бы, конечно, с каждым человеком.

 

Надежда Сергеевна очень хорошо относилась к Кирову. В каждой семье порой случаются трения, напряжение в отношениях, что было и в семье Сталина. А Киров умел рассеять недоразумения, обратить их в шутку, растопить лёд. Он был удивительно светлым, лучезарным человеком, и его все в доме любили: и члены семьи, и работающие в доме люди. Всегда ждали его появления, вспоминали, когда его не было, между собой называли "дядя Киров", хотя даже мы, дети, обращались к нему "Сергей Миронович".

 

Он погиб 1 декабря 1934 года. Только прошел Пленум, затем был большой парад, Киров присутствовал на этом параде, речь там говорил, будучи блестящим трибуном. Блестящим трибуном! Он уехал в Ленинград, и через день произошло это страшное несчастье. И для страны, и личное несчастье для самого Сталина — он лишился друга, с которым он, если можно так сказать, делил свою жизнь, свой труд, делился с ним своими мнениями, и всегда мог откровенно поговорить, получить совет, если надо— поспорить о чем-то. И хорошо посмеяться.

 

Корр. Сталин любил юмор?

 

А.С. Всегда. Что бы ни было, в любой ситуации. Он говорил образно, много цитировал Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова Зощенко, еще какие-то забавные вещи. И он, и Киров хорошо знали писателей-сатириков, классиков этого жанра. Зощенко Сталин с Кировым чаще других сатириков цитировали, поскольку это был современный писатель, писавший на злободневные темы, высмеивавший пороки тогдашнего общества, метким словом старавшийся исправить эти пороки. Но никогда не цитировались забавная история ради истории. Всегда это было к слову, как подтверждение, расширение, окрашивание того, что происходило, о чем шла речь, это было своеобразной иллюстрацией темы разговора или происходящего.

 

Между собой всегда у них с Кировым был юмор. Киров называл его "великий вождь всех народов, всех времен". Говорил: "Слушай, ты не подскажешь, ты образованней меня, чей ты еще великий вождь? Кроме времен и народов, что еще на свете бывает?"

 

А Сталин его называл "Любимый вождь ленинградского пролетариата". И тоже подтрунивал: "Ага, кажется, не только ленинградского, а еще и Бакинского пролетариата, наверное, всего северокавказского. Подожди, чей ты еще любимый вождь? Ты что думаешь, у меня семь пядей во лбу? У меня голова — не дом Совнаркома, чтобы знать все, чьим ты был любимым вождем".

 

Сталин и Киров всегда насыщенно, интересно проводили время, даже на так называемом отдыхе. Приезжая на дачу в Зубалово, например, Киров часто брался за инструмент и шёл вместе со Сталиным вскапывать огородик, окучивать, окапывать деревья. Он любил поработать руками, как и все в семье, кстати говоря, любовь к труду прививалась и поощрялась. На даче в Сочи Сталин сам высадил лимоны, абрикосы, персики, сам ухаживал за ними по мере возможности, эти деревья неплохо плодоносили, Сталин угощал и гостей, и сотрудников дачи фруктами. И с Кировым они обсуждали, как лучше ухаживать, чтобы больше был урожай, обсуждали, можно ли выращивать эти деревья и в других регионах, оговаривали какие-то детали. Сталин, например, пытался на подмосковной даче выращивать арбузы. Думаю, он сам хотел убедиться, что это возможно делать и у нас, а потом и распространять этот опыт по стране.

 

Киров любил животных, на даче были утки, цесарки, и он ходил на них смотреть, играл с собакой, разговаривал с нею.

 

У Кирова со Сталиным во многом были общие вкусы, как в литературе, о чём уже сказали, и в музыке. Они порой слушали наряду с весёлой бравурной музыкой и другую: "На сопках Манчжурии", "Варяг", "Плещут холодные волны", нередко звучали романсы Вертинского.

 

Корр. Как Киров относился к вам, к детям?

 

А.С. Очень тепло. К тому же Киров был приятелем моего погибшего отца, и помимо доброжелательного отношения он относился ко мне как заботливый наставник.

 

Корр. Вы не считаете, что смерть Кирова была спланированным ударом по Сталину людей, знающих, как дорог ему его друг и что это действительно станет ударом?

 

А.С. Когда погиб мой отец в результате крушения аэровагона, Буденный сетовал, мол, такая случайность, катастрофа, вот как нелепо и неожиданно. На что Сталин сказал: "Имейте в виду, если случайность имеет политические последствия, то к такой случайности нужно присмотреться".

 

Так что если говорить о случайностях-неслучайностях, то тут нужно смотреть более широко. И когда как-то вновь шел разговор о крушении аэровагона, в котором погиб мой отец и вместе с ним руководители союза горнорабочих горнодобывающих государств, то на замечание о том, что, очевидно, вагон был недостаточно совершенен, Сталин заметил: "Так вы думаете, что причина все-таки техническая? А может быть, политическая? Не забывайте классовой борьбы". При этом разговоре присутствовали Киров, Буденный, Жданов.

 

Корр. Звучат версии, что Сталин завидовал Кирову и его убрал.

 

А.С. Я уверен, что такие предположения — ложь. Но ложь не простая, а политическая. А политическая ложь есть уже настоящий вред и своего рода, пусть и не умышленное, но преступление. Сталин не мог завидовать Кирову. Конечно, люди иногда завидуют в чем-то друг другу, каким-то личным качествам, которых у одного больше, у другого меньше, но! В данном случае со стороны Сталина не могло быть ревности к славе Кирова, к любви народа к нему. А его действительно очень любили. Да и он был обаятельный человек сам по себе. Но их взаимоотношения были прежде всего отношениями друзей, которые вели общую борьбу, делали общее дело. И один из них был главой этого дела, а другой его любимым помощником, незаменимым в чем-то, верным, преданным другом. И никакой ревности быть не могло, потому что люди они были разные. Сталин был хозяин: он знал экономику, знал ведение хозяйства, знал много практического в ведении дела. А Киров был блестящий народный трибун, за которым шли люди, он умел говорить с народом, воодушевить, повести за собой, зажечь, вдохновить на самое нелёгкое дело, мог направить народ в нужном направлении. Но он не был хозяйственником. Они были в этом отношении разными людьми. Киров не был столь прагматичен, столь скрупулезен в ведении хозяйства. Конечно, он понимал, что и как нужно и мог поднять на это людей. Но не был таким хозяином в экономике, таким рачительным, дотошным, скрупулезным, знающим и видящим на много шагов вперед и на много времени вперед, не видел, что и из чего происходит, как это знал и видел Сталин.

 

Конечно, у Сталина были еще друзья. Очень любил он Нестора Аполлоновича Лакобу. Это председатель ВЦИК Абхазии в то время. Выше этого положения он не мог подняться, несмотря на свои выдающиеся качества, потому что был глухим. Это тормозило, он не мог широко общаться. Он тоже был личным другом, близким, любимым. Могу сказать по всем ощущениям: при Кирове в доме становилось светлее. При Лакобе в доме тоже было светлее. А вот когда приходил Берия, в доме становилось темнее, безусловно. Так же было, я помню, когда приехал Буду Мдивани. Сейчас это имя мало говорит, может, больше говорит для Грузии. Его присутствие, прямо скажем, не освещало дом. И хотя были разговоры, и довольно раскованная обстановка, вольготные беседы обо всем, но не было внутреннего спора, не политического, а по любому вопросу, где была бы полная доверительность, искренность, и где бы в этом споре искали не неправоту кого-то, а выхода, решения, как лучше можно что-то сделать, как из каких-то разногласий можно лучше выйти. Это всегда было с Кировым, когда приезжал Лакоба, тоже так было. Но Киров, повторюсь, был самым близким и любимым другом Сталина.

 

Получив известие о гибели Кирова, Сталин сразу с группой руководителей партии поехал в Ленинград и сам определил весь ход и порядок траурной процедуры, то есть похоронами друга и соратника он занимался самым непосредственным образом. И хоронили Кирова со всеми воинскими почестями, как воина, погибшего в бою, везя на лафете артиллерийского орудия. Это было орудие образца 1910 года 30-го года модернизации, которое состояло на вооружении Второй Ленинградской артиллерийской школы, бывшего Михайловского императорского училища. Захоронили Кирова в Кремлёвской стене, поминки были устроены в квартире Сталина в здании бывшего Сената.

 

Было видно, что Сталину тяжело от того, какое новое горе на него свалилось. На панихиде он сказал речь. Говорил коротко, глухим голосом, не расправляя плечи, несколько раз заводил патефон с любимыми мелодиями Кирова. И вдруг как будто воспрянул, поставив "Варяг" со словами "Наверх, вы, товарищи, все по местам", а затем “На сопках Манчжурии” со словами "Но знайте, за вас мы ещё отомстим". Потом Сталин сказал: "Наш дорогой товарищ Киров был весёлым человеком, оптимистом, если мы будем плакать, если мы будем распускать сопли (я хорошо помню именно эти слова.— А.С.), то этим мы оскорбим память нашего дорогого друга. Горю — конец. Начинаем снова работать. В тяжёлом труде будем с радостью продолжать наше общее дело. Это будет лучше памятью дорогому товарищу Кирову. Дорогой товарищ Киров без страха, без колебаний шёл на борьбу, он был уверен в нашей победе. Встряхнём наше горе, подтвердим его уверенность в этой победе".

 

В молчаливой паузе Сталин произнёс слово "тризна". А потом объяснил нам с Василием, что это значит.


Ольга Стрельцова
ПЕРВАЯ ДАЧА ВОЖДЯ

 

Предлагаем читателям очередной разговор с Артемом Федоровичем Сергеевым, хорошо и близко знавшим Иосифа Виссарионовича Сталина и его семью.

Артем СЕРГЕЕВ.
Надо учесть, что Иосиф Виссарионович Сталин возглавил молодое советское государство, и нужно было выстраивать всю систему управления, работать приходилось много, везде. Работали не так, что вот пришли в кабинет — значит работают. Люди у него для работы собирались и на даче. И дача Сталина была фактически выносным пунктом управления государством. Охрана там нужна была соответствующая. Сталин занимал пять должностей. И нарком обороны, и Верховный главнокомандующий, и генеральный секретарь ЦК, и Председатель Совнаркома. Все концентрировалось, сосредотачивалось на нем. Если решались вопросы ставки, то те, кто нужен, здесь находятся, если вопрос касается Совнаркома, то нужный нарком тоже сюда прибывает. Работа шла без перерывов на переезды, на перемену порядка дня. Все было на месте и под рукой.

После гражданской войны, когда правительство переехало и столицей стала Москва, правительство получило загородные резиденции. Сталин тоже получил дачу — по Рублево-Успенскому шоссе, на 13-14-м километре. Это была дача нефтепромышленника Зубалова, предприятия которого находились в Баку и тех районах. У него украли кого-то из детей, потребовали большой выкуп, и он решил построить здесь дачу и окружить ее высоким забором. Но далеко не таким, какие строят сейчас в пять метров, нет, а метра, наверное, в два. А дальше штырьки металлические, и все. Эту дачу и получил Сталин. Комендантом на даче был Михаил Иванович. И был еще Иван Матвеевич, который обслуживал эту дачу. Потом там появился рабочий из соседней деревни Андрей Сарычев.

Дача представляла из себя двухэтажный дом. Сталин как всегда имел кабинет на втором этаже. На первом были комнаты так: если войти, справа была комната Светланы, потом столовая, затем еще одна комната и большая веранда. Василий своей постоянной комнаты не имел, и на первом этаже находился в одной из двух комнат.

Была комната, где стояло механическое пианино. В то время это было Бог знает, какое чудо. Были ролики с перфорированной лентой, они вставлялись, две педали. Педалями вращали, и звучала музыка. Этих роликов разной музыкой было много — очень много классики. Думаю, они остались от старых времен.

На втором этаже была спальня и кабинет Сталина. Кроме того, чуть поодаль в метрах тридцати был небольшой корпус, и там была кухня. Корпус соединялся с главным зданием коридором, галереей такой. В начале коридора около большого здания была небольшая комнатка, и мы считали, что это комнатка Власика.

До года с 29 на 30-й начальником охраны был некто Юсис. А начальником охраны некто Михаил Иванович. Но в 1930 году, весной, они в одночасье оба умерли. И тогда начальником охраны стал Власик. А начальником охраны Сергей Александрович.

Сталин приезжал обычно на дачу в воскресенье. Субботы были абсолютно рабочими днями. Сталин приезжал в воскресенье утром рано или в субботу. В субботу приезжал редко, потому что в городе они работали допоздна. Где было служебное здание, там же был и гараж. Кроме того, на даче у Сталина всегда было хозяйство. Там были утки, цесарки, куры, маленькая пасека была. Цветов было мало. А свободное место на земле засевалось продовольственными или фуражными культурами.

Сталин всегда считал, что нужно там работать, чтобы земля не гуляла попусту. Он и сам то и дело копался в земле, работал мотыгой, расчищал снег. Сеткой был огорожен участок для уток и цесарок, прорыт и забетонирован небольшой бассейн. Жизнь на даче была весьма скромная и трудовая.

Детей приобщали к труду: работать считалось в доме самым любимым и почетным и делом. Светлана тогда была еще маленькая, а Василий всегда пытался что-то делать. И если ему что-то доверялось, разрешалось делать, то он работал буквально до изнеможения. Ему говорили: "Вася, хватит, надо отдохнуть". Если бы его не останавливали, то он бы работал до тех пор, пока бы не упал. И не зря говорят "работа до упада". Василий действительно работал до изнеможения. Нужно ли копать, нужно ли что-то перенести, подмести, снег сбросить — Василий был всегда тут как тут, если он был на даче.

Была повариха, готовили еду очень простую, на всех, всем одинаково: принесли из кухни порционно, что принесли, то и ели. Не было никакого обжорства, чревоугодия, не помню, чтобы можно было заказывать и готовили бы по желанию. У Василия аппетит был весьма неважный. Единственное, без чего он не мог жить — лимоны. Видимо, потребность организма в них была. Он и йодом не пользовался — лимоном заливал. Ему говорили: "Вася, это же больно". А он: "Я большой, а микроб — маленький. Ему там еще хуже, чем мне, он быстро сдохнет".

На даче всегда были животные: собака, кошка. Собака была — Ванька Веселый, которую подарил Сталину Папанин. Тот самый пес Веселый, что был на льдине с Папаниным. Вот он на даче и жил.

Дети очень любили бывать на даче, и Сталин там постоянно бывал, пока не построили в Волынском. Все-таки там далековато. Это сейчас туда идет шоссейная дорога. А раньше надо было доехать по Можайскому шоссе до Одинцово. В Одинцово нужно было свернуть на так называемое Зубаловское шоссе, которое сейчас называется Красногорское. Это шоссе было узенькое, в одну колею. Разъехаться две машины там не могли, одна должна была сходить на обочину. Кое-где дорога была мощена булыгой, асфальта тогда еще не было. Зимой туда порой нужно было приезжать на автосанях (это машина, у которой сзади вместо колес цепи Галя. То есть это колесно-гусеничная машина. Обычный автомобиль, но сзади она цепная).

Иногда даже и эта машина не проходила. Тогда доезжали как могли до Одинцова. А из Зубалова, там совхоз "Горки-2", приходила лошадка с саночками, и обычно лошадью управлял некто Денисов, который был экспедитором. И когда было нужно, он вез Сталина. Сталин иногда очень любил вечером прокатиться в саночках. Тогда саночки подъезжали, он выходил, садился и где-нибудь с полчаса катался на этих. А потом снова садился работать.

Каким было его отличительное качество? Казалось, что он всегда работает. Такого, чтобы он отдыхал специально, даже на даче, я не помню.

"ЗАВТРА".
Но дача предполагает отдых. Почему Сталин ездил на дачи, если там работал? Собиравшиеся для работы люди у него, почему они не на московской квартире собирались, а на даче?

А.С. Гораздо более удобное помещение было на даче. Личные апартаменты Сталина были невелики, квартира была маленькой: из коридора дверь в комнату — это вроде столовая и малый зал заседания, налево спальня, направо маленький кабинет, дверь — и это уже зал заседания, где Совет министров заседал и все такое. Но места мало, выйти если — только на асфальт. А на даче было просторнее. Можно делать большую открытую веранду и летом там собираться.

"ЗАВТРА".
А вообще Сталин любил гостей, компании?

А.С.
Компании всегда у него были деловые. За столом решались важные вопросы. Люди перекусят — и вновь за работу. Беспрерывно у него люди были: одни закончили, уходят — другие приходят. Если говорить о нем — еще раз повторяю: он работал постоянно везде, всегда, на даче в том числе.

"ЗАВТРА". Недавно довелось услышать вновь, что Сталин боялся покидать Москву, не любил и боялся армию, во время войны, мол, на фронт ни разу не выезжал.

А.С. Не зря он сказал "на мою могилу нанесут немало мусора". Вот этот мусор и несут неустанно. Во время войны я был на фронте, со Сталиным не виделся, да и он бы мне не стал докладывать, где был и что делал. А мой товарищ по академии Игорь Александрович Соколов, в то время старший лейтенант, а ныне полковник в отставке, был адъютантом маршала Воронова. Он рассказывал, как они приезжали на фронт. Их вызвали — немедленно прибыть. Они прибыли, а там их встречает Сталин. В штабе Западного фронта, в штабе Калининского фронта так было.

"ЗАВТРА". Это какие годы?

А.С. Это 1941, 1942, 1943, когда на месте надо было разбираться, было особенно трудно. Мне рассказывал генерал Иван Александрович Серов, он тогда был замнаркома внутренних дел, а позже председателем КГБ, как звонит Сталин ему и говорит, что надо завтра, к примеру, поехать в штаб Западного или Калининского фронта. Устраивать огромные картежи Сталин вообще не любил, а в этом случае по причинам безопасности нельзя было привлекать к себе внимание. Серов готовит ему машину, а все машины, которые обычно обслуживают Сталина, стоят на своем месте в гараже, все выглядит так, будто он работает здесь, в Кремле. Сели в машину, которую никто не знает — поехали на Западный фронт. Приехали туда, решали дела, потом он спрашивает, кто как работает. Ему все очень хвалят дальнюю авиацию Александра Евгеньевича Голованова: всегда работает, что ни скажешь — все задания выполняют безукоризненно.

Поехали с Западного на Калининский фронт. Там тоже хвалят все Голованова. Фронтовая авиация порой подводит, а дальняя головановская авиация всегда действует отлично.

Сталин звонит в Москву, связь тогда безукоризненно работала. Маленков спрашивает: "Товарищ Сталин, вы откуда звоните?" Сталин ему: "Это неважно. Подготовьте и опубликуйте в печати указ о присвоении генерал-полковнику Голованову звания маршала авиации". Звонит Сталин Голованову: "Товарищ Голованов, я вас поздравляю". Тот: "А с чем? У меня не день рождения, праздника никакого нет". Сталин ему: "Газеты читайте".

Ну, поездили, надо ночевать. Служба охраны выбрала дом: не на краю деревни, неприметный — по требованиям безопасности. А хозяйка не пускает. Рядились — рядились — не пускает. Кое-как, с угрозами буквально — пробились к ней в дом.

"ЗАВТРА". Но сейчас только и слышишь, какое население тогда было запуганное, не смели слово поперек сказать властям. А тут идет война, группа военных, офицеров, просится на постой, а хозяйка не пускает, бранится.

А.С. Сейчас и не такое услышишь. Ну так вот. Переночевали. Сталин спрашивает: "Хозяйку поблагодарили?" Сопровождающие в недоумении, мол, чего ее благодарить, она нас гнала. Он говорит: "Если бы она знала, кто на постой определяется, она бы иначе себя вела. Отблагодарить обязательно нужно: мы же в ее доме ночевали".

Разговоры сейчас о том, что на фронт он не выезжал — это болтовня несведущих людей. Для него это была рабочая деловая поездка, и было бы глупо обставлять ее помпезно и широко оповещать. Ну и Сталин, безусловно, не заботился о доказательствах для нынешних мусорщиков, несущих сор на его могилу. Он делал дело, а не занимался саморекламой.

 


ДОЛГ ПАМЯТИ


В настоящее время чрезвычайно популярными стали мемуарные материалы: все вспоминают обо всех. Однако зачастую мемуаристы вспоминают и свидетельствуют о тех, кого никогда не видели, но… Но слышали от знакомой бабушки, которой рассказывала соседка поминаемого. Из этих мемуаров выясняется, что все — не те, родились не там, не от тех родителей, как считалось ранее. А нынешние мемуаристы восстанавливают поруганную истину по истечении полувека со дня события или ухода в мир иной помятуемого. На основе таких, в позволения сказать, воспоминаний пересматривается история. Собственно, для того и нужны подобные мемуары не знающих и не знавших — пересмотреть в худшую сторону историю России, очернить людей, вершивших эту историю, делавших ее достойной. И вылить на них ушаты помоев — воспоминаний, застоявшихся в умах, пропитанных ненавистью к стране.

И тем более ценны и важны свидетельства людей — очевидцев событий, родных, близких, друзей выдающихся личностей, находившихся в центре исторических событий, влиявших на ход истории.

Артему Федоровичу Сергееву, генерал-майору артиллерии, кавалеру ордена Жукова и десяти боевых орденов, есть что вспомнить. И не только о войне, которая началась для него, 20-летного лейтенанта, на четвертый день после нападения Гитлера на СССР и завершилась на четвертый день по окончании. Но и о детстве, проходившем наряду с собственной семьей и в семье И.В.Сталина, взявшегося опекать маленького Артема после того, как погиб отец мальчика — легендарный революционер товарищ Артем (Федор Андреевич Сергеев). Артем дружил с Василием Сталиным до самой его ссылки в Казань, считает жизнь друга трагедией и не сомневается в неслучайности безвременной смерти Василия в казанском изгнании.

По роду своей деятельности военачальника, по дружеским связям семьи (мама Артема Федоровича Елизавета Львовна была крупным руководителем — заместителем директора завода, директором текстильного комбината), Артем Федорович общался с виднейшими деятелями нашей страны: политическими, военными, культурными, медицинскими светилами. Его рассказы, устные и письменные ( Артем Федорович — автор неизданной книги рассказов) чрезвычайно интересны и познавательны. Слушать его можно часами. В своем возрасте он сохранил отличную память, аналитичность ума, исключительную человеческую порядочность. Как ни пытались многочисленные нынешние гробокопатели склонить его на критику и самого Сталина, и незабвенного друга детства и всей жизни Василия Сталина, Артем Федорович не поддался на провокации, никогда не колебался, ни разу не дал сбить себя с толку и везде и всюду свидетельствует: они были честными, прекрасными людьми, большими патриотами Родины, бескорыстными гражданами. Василий был преданным другом и верным товарищем. Конечно, всякий не без греха. Но то, что нынешние перекройщики истории по лекалам соросов приписывают им — далеко от действительности.

Предлагаем воспоминания Артема Федоровича о встречах и разговорах с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, бывшим первым секретарем ЦК КП Белоруссии, начальником центрального штаба партизанского движения, секретарем ЦК КПСС.

 

Корр. Чем были вызваны ваши встречи и беседы с П.К. Пономаренко?

А.С. В октябре 1944 года я был назначен командиром артиллерийской бригады, которая находилась в тот момент в Колодищах под Минском. В 1941 году мне пришлось некоторое время командовать партизанским отрядом на территории Белоруссии и встречаться с Алексеем Канигиевичем Флегонтовым, и у меня был записан каждый день нашей партизанской деятельности, в том числе работы с Флегонтовым, который принял мой отряд и назвал его оперативно-разведывательной группой. Я представил все в виде доклада и передал его в октябре 1944 года лично в руки Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко как начальнику центрального штаба партизанского движения.

Пономаренко поручил перепечатать этот доклад своему помощнику подполковнику Абрасимову, и дал мне 5-й машинописный экземпляр, который у меня до сих пор хранится.

После войны, узнав, что Пономаренко пишет книгу о партизанском движении и собирает материалы о партизанской работе армейцев, я встретился с ним, показал ему свой тогдашний доклад, на котором он тут же собственноручно сделал подтверждающую надпись. После этой встречи мы с ним в дальнейшем неоднократно встречались и беседовали.

Вообще у меня многое связано с Белоруссией, к народу которой, нынешнему руководителю страны Александру Григорьевичу Лукашенко питаю огромное уважение. Воевать я начал на территории Белоруссии; 1-2 июля 1941 года участвовал в обороне города Борисов и переправ через реку Березина; партизанил. Думаю, это тема для отдельного обстоятельного разговора.

Корр. О чем были ваши беседы?

А.С. Пономаренко мне рассказывал о своей работе в Белоруссии. В частности, говорил, почему Сталин его послал туда. Это было в 1938 году. Иосиф Виссарионович дал ему четкие указания: прекратить репрессии. Сталин сказал: "Чего они добиваются? Что им нужно? Там так много людей пострадало — и до сих пор репрессии продолжаются. Уже был пленум партии по этому вопросу (пленум проходил в январе 1938 года). А они не унимаются. Поезжайте, наведите порядок — остановите репрессии".

И посоветовал, как это надо сделать: "Идите в тюрьму. Берите дела, знакомьтесь с ними, вызывайте осужденного, выслушайте его, и если считаете, что он осужден незаслуженно, то открывайте двери — и пусть идет домой".

Пономаренко ответил: "Но, товарищ Сталин, там местные органы и разные ведомства могут быть недовольны моими действиями".

Сталин подтвердил: "Да, конечно. Не для того они сажали, чтобы кто-то пришел и выпустил. Но ведомств много, а первый секретарь ЦК один. И если сразу не поймут, поясните им это".

Пантелеймон Кондратьевич по прибытии на место, как и посоветовал Сталин, пошел в тюрьму, запросил дела. И стал осужденных вызывать к себе по одному. Ну, вот такие, например, были заключенные. В деле одного говорится: "Неоднократно нелегально переходил государственную границу". Да, формально — действительно. Поскольку когда в 20-м году произошел передел границ, белорусское местечко оказалось разделенным на польскую и нашу части. Семьи некоторые даже оказались разделены. Этот ныне осужденный делает хороший самогон. А на польской стороне — сухой закон. За самогоном к нему приходят с польской стороны, в том числе известные люди, среди которых полковник Бек (потом он стал министром иностранных дел Польши), Рыдз Смиглы. И если хорошо наугощаются, то и ночевать оставались. А иногда он сам несет им самогон, пересекая таким образом государственную границу.

Пономаренко, выслушав, ему говорит: "Иди домой. Прямо из кабинета — свободен". А мужик отказывается: "Как это — иди? До дома далеко, мне надо свою пайку получить. А это будет завтра. Что я, до деревни голодным должен добираться? Нет, я пойду в камеру, подожду пайку".

Ушел, когда получил.

Еще один сиделец. Поэт. Написал поэму "Сталин". Начинается первая строка со слова на букву "В", вторая — на "О", третья — на "Ш", В результате — акростих, получается, "Сталин — вошь". Пономаренко отпускает его и говорит посадившим: "Вы — неграмотные люди. "Вошь" пишется с мягким знаком".

В итоге почти всех отпустил. Конечно, в местных органах и ведомствах были недовольные — это была их работа. Но Пантелеймон Кондратьевич сказал: "Решайте, с какой стороны тюремной стены вам больше нравится". Недовольные, видимо, быстро поняли, что это — не острословие, а предупреждение, и все пошло просто как надо.

Когда Пономаренко докладывал на Политбюро, Сталин сказал: "Передайте товарищам наше сочувствие, а поэту скажите, пусть и о тараканах не забывает. Дураков у нас еще много".

Особенно усердствовавший в репрессиях Хрущев принял это, видимо, на свой счет. И встав во главе государства, отомстил. И тому, и другому. В том числе за то, что дела в Белоруссии (у Пономаренко) шли лучше, чем на Украине (у Хрущева).

Это один из эпизодов работы Пономаренко в Белоруссии. До конца жизни он сохранил к Сталину самое высокое уважение. Очень его ценил.


Подготовила Екатерина Глушик


За "нечаяно" тоже бьют...

Артём Фёдорович Сергеев — сын революционера товарища Артёма (Фёдора Андреевича Сергеева). После ранней гибели отца мальчик воспитывался наряду с собственной семьёй в семье Иосифа Виссарионовича Сталина. О воспитании в семье вождя мы ведем беседу.

 

"ЗАВТРА". Какие разговоры велись в кругу семьи? При вас, детях, обсуждались происходящие в стране и мире события?

Артем СЕРГЕЕВ. Разговоры при нас велись в пределах нашего понимания, а что мы не понимали, нам разъясняли на соответствующем возрастном уровне. Никогда не было, чтобы нас гнали: "выйдите!" Иногда мы сами чувствовали, что уже не время или просто надо выйти нам из-за стола. Но многие вполне серьёзные разговоры велись и при нас. Иногда Сталин рассказывал мне о моём отце, с которым они дружили, говорил, что отец был настоящий сознательный большевик, никогда не колебался, не сомневался, был бесстрашный и очень стойкий, он глубоко и стратегически мыслил, понимал вопросы политики. Даже будучи в большом отрыве от страны, оказавшись в эмиграции, не имея прямой связи, принимал абсолютно правильные решения, которые не расходились с мнением Ленина здесь. Хотя слова "гордиться" в таких разговорах у нас не было в обиходе, но, например, когда Сталин подарил мне книгу, подписал её: "Дружку моему Томику с пожеланиями ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком". Устно добавил: "Таким был твой отец, ты должен быть таким же".

"ЗАВТРА". Как Сергей Яковлевич Аллилуев относился к Сталину и не изменились ли их отношения после смерти Надежды Сергеевны?

А.С. Отношения у них были очень хорошие, дружеские. Сталин относился к нему с большим уважением. И начались их отношения именно как друзей-единомышленников. С Сергеем Яковлевичем они были почти одногодками. Последнее время, с начала тридцатых годов, Сергей Яковлевич жил на даче в Зубалове. Сталин туда приезжал, навещал его. Когда они встречались, чувствовалось взаимоуважение и старая настоящая дружба. И, может быть, горе их даже сплотило. Чувствовалось уважительное человеческое взаимоотношение и родственные отношения нормальные, очень светлые. И всякие разговоры, что кто-то кого-то в чем-то подозревал или упрекал... Никогда я этого не видел и не чувствовал. Мы до последнего времени, до начала 40-х годов, встречались с Сергеем Яковлевичем. У меня есть его письма, в частности, о том, что происходило с близкими ему и мне людьми, и даже фактически письмо-прощание Сергея Яковлевича. Он, видимо, чувствовал что-то и прощался со мной. А когда в первых числах 1938 года (1 или 3 числа, запамятовал) умер брат Надежды Сергеевны, Сергей Яковлевич был в Сочи. Он приехал. Мы с матерью были на похоронах. И он сказал моей матери при мне, я это слышал: "Лиза, Павлуша кому-то сильно мешал".

"ЗАВТРА". Военный стиль в одежде Сталина: френч, сапоги и т.д., — это дань непростому времени? В домашней обстановке что он носил?

А.С. Этот стиль полувоенной формы сохранился у него с довоенной поры. Сапоги — это кавказская привычка: на ногах чувяки или сапоги. Фуражку или шапку-ушанку носил. Дома ходил в холщовых брюках домашних, курточке полотняной, ее иногда снимал и оставался в рубашке хлопчатобумажной, похожей на солдатскую. В гражданском костюме я его никогда не видел. На отдыхе он в полотняном костюме ходил: тужурка застёгивающаяся, иногда он её расстёгивал, внизу — белая рубашка. Трудно было увидеть его в чём-то новом. Один раз, это было ещё при Надежде Сергеевне, Сталин пришёл домой, а там висит новая шинель. Увидев её, он спросил: "А где моя шинель?" Отвечают, мол, той уже нету. Тут он сразу вспыхнул: "За казённые деньги можно каждую неделю шинели менять, а в старой я мог бы ещё год ходить, а потом бы спросили меня, нужна ли мне новая?" Выговор сделал серьёзный. Он очень рачительно относился к средствам, которые шли на обеспечение его и его семьи, внимательно следил, чтобы не было никаких перерасходов и никчемных трат. Это привычка тех людей, которые считали партию и государство своим детищем. Когда мой отец, к примеру, ездил за рубеж, - мама рассказывала, с каким восторгом он говорил, что привёз обратно валюту, не потратил. После гибели отца не успели сдать оставшиеся у него то ли 50, то ли 150 долларов. И когда в Америку на лечение (у него были проблемы с кровью) поехал профессор Тутышкин — это первый нарком здравоохранения советской Украины, коммунист, друг отца, они знакомы были ещё по 1905 году — мать ему эти доллары отдала. Это были 20-е годы. И я помню, как обрадовались, что есть эти деньги. Мать не собиралась тратить их на себя.

"ЗАВТРА". Надежда Сергеевна поневоле была всегда на виду. Как она одевалась?

А.С. Очень скромно, очень элегантно: как правило, темно-синий шерстяной жакет, темно-синяя юбка немного ниже колен и белая блузка, чёрные туфли-лодочки. Никаких украшений, никакой парфюмерии, косметики. На ней эта скромная одежда прекрасно смотрелась. Она мне казалась самой красивой женщиной, какая только есть, и одетое на ней казалось лучшим из всего, что может быть. Слово "модный" не было у нас в обиходе. Мне казалось, очень хорошо именно так одеваться: ничего лишнего, всё элегантно. Она всегда была очень собрана, подобрана, аккуратна. Сталин тоже был очень аккуратный человек. И, не дай Бог, он что-то просыплет — тут же сам и подберёт. Она очень чёткой в делах была. Для детей был определённый порядок, режим: и в еде, и в поведении. Соблюдался чёткий распорядок: во сколько нужно встать, когда что делать. Надежда Сергеевна требовала этого и следила за этим. Правда, в их доме соблюдать совершенно неукоснительно всё не всегда удавалось, потому что если Сталин приходил немного раньше обычного домой, то для детей режим тут же нарушался, и начиналось общение с ним: какие-то вопросы, очень интересные рассказы, и не поучения, а рассказы о чём-то, обогащавшие память, кругозор. С его стороны при этом не проявлялось никакого нравоучительства, назойливости, морализаторства, чувства превосходства и снисходительности: дескать, вы — несмышленыши. Он умел разговаривать на равных. Так казалось. Конечно, равных с ним у нас, детей, по определению, быть не могло. Но мы были уверены, что это общение именно на равных строится. Не всё детям удаётся. Иногда делают что-то, что делать впредь не следует. Не было в этих случаях никаких наказаний с его стороны, а следовали разъяснения: если делать так, то получится вот так, а если сделать вот так, иначе, то и будет иначе. А как вы думаете, спрашивал, что было бы лучше? И шла таким образом беседа. Эта беседа давала намного больше, чем какая бы то ни была строгость в воспитании. Строгость не чувствовалась, а чувствовалась необходимость делать так, как он советовал или разъяснял. Отсюда у нас к нему было очень высокое уважение. От него не исходило разгильдяйство и вседозволенность, а была наша внутренняя потребность в правильном поведении, и это было убеждение без понукания, дергания, повышения голоса или наказаний. Надежда Сергеевна была внешне немножко строже, казалось, требовала больше четкости. Если надо было что-то делать, то Сталин разъяснял, советовал, как лучше, а от нее следовали четкие и короткие указания. И, может быть, менее приятные в восприятии детей. Собственно говоря, воспитывал он на своём примере тем, что всегда работал: в любой день, в любое время. С точки зрения учёбы он частенько спрашивал, что проходите по тому или иному предмету, истории, например, какие вопросы изучаете по обществоведению. И чисто математические короткие задачи задавал. При этом проверял не только цифровые данные, но логику понимания, какова логика разъяснения.

Со Светланой не было проблем. Она была прилежной, училась очень хорошо. Василию же порой жестко выговаривал. Конечно, какие-то проступки вызывали серьёзные нарекания. Однажды на даче за обеденным столом, Василий бросил кусочек хлеба в окно. Отец вспылил: "Вася! Что ты делаешь?! Ты знаешь, сколько в этом хлебе труда, пота и даже крови? Хлеб уважать нужно. Не всем хлеба хватает. И мы над этим работаем". Вася: "Папа, я больше не буду, я нечаянно". На что Сталин ответил: "За нечаянно тоже бьют. Хлеб — всему голова. Его надо беречь".

Вот как-то на дне рождения кого-то, уже без Надежды Сергеевны, сидели за столом родственники Аллилуевы, Вася, Светлана и я. Сталин разливал вино по бокалам, налил понемножку вина и нам с Василием, Светлане, её вино разбавил водой из графинчика. Водки у них за столом я никогда не видел. Кто-то из женщин говорит: "Разве можно детям? Это же яд". А Сталин говорит: "Ядом змея убивает, а врач лечит. Дело в том, кто, где и зачем. Хлебом тоже можно подавиться, а молоком упиться". И добавил: "Мораль нам, безусловно, нужна. Но моралистов у нас не любят".

Заговорили, помнится, о Репине. Пришло сообщение в 1930 году, что он умер. Мы с Василием спросили об этом художнике. Сталин нам рассказал. Узнав, что тот жил за границей, мы поинтересовались, почему. Сталин разъяснил. И у меня это записано. А почему у меня записано было? Потому что я всегда рассказывал матери о наших разговорах. А она мне: "Запиши". В частности, этот разговор 30-го года о Репине. "Так произошло, — сказал Сталин — Репин там жил. А граница прошла, и он остался на части, которая отошла к Финляндии. В период гражданской войны он был уже немолодой человек, и ему нелегко было изменить свой образ жизни: тут он жил, привычное место работы, потом так и осталось. Гражданская война окончилась,а Репин был уже старым, ему трудно было переехать. Наверное, он очень хотел приехать, разговоры об этом были. Но не получилось".

"ЗАВТРА". Когда вы жили в семье Сталина, воспитывались вместе с Василием, чувствовали ли вы разницу, что это — их родной сын, а вы — нет? Слаще его кормили, лучший кусок подкладывали?

А.С. Ко мне, наоборот, относились немного мягче. Это чувствовалось. И если кусок слаще, как вы говорите, кому подкладывали, то это мне. Василий мне иногда говорил: "Ой ты, сиротинушка". А когда умерла Надежда Сергеевна, он плакал: "Теперь мы оба стали сиротинушками". И как-то сказал: "А если ещё кто-то из родителей умрёт, что с нами будет?" У нас по одному родителю осталось. И когда Вася пришёл из заключения, то сразу пришёл к моей маме Елизавете Львовне. Она его любила, как сына, безусловно.

"ЗАВТРА". Василий мог в дом, в кремлёвскую квартиру приглашать школьных товарищей?

А.С. Да, приводил, приходили из школы, из класса. Раньше это было чаще. Под конец — реже. Условия изменились. Более жёсткие требования были у охраны. И не напрасно. То, что врагов тогда было много, можно, собственно, подтвердить сегодняшним днём. Враги, разрушители государства не с неба упали. Они воспитались внутри государства, их кто-то, и сегодняшних, такими воспитал. По каким-то причинам они служили другим странам. Потому что они были алчны до денег, за которые продавались и продавали державу. Это не ново и бывало в истории. Василий с пониманием относился к этим требованиям охраны и сам. Так сказать, проявлял бдительность. Как-то на даче в Зубалово 22 сентября — это день рождения Надежды Сергеевны, её самой тогда уже не было — он говорит: пойдём карасей наловим. Мы пошли в деревню Шареево. Там пруд. Мы с лодки наловили карасей. Пришли на дачу. Василий сказал: "Отцу отошлём. Он карасей любит". Я спросил: "А ты поедешь к отцу. Сам отвезёшь рыбу?" "Нет, — говорит, — отец меня не вызывал". Взял ведро с крышкой, положил туда пойманную рыбу, крышку на ведре опломбировал. На меня посмотрел и сказал: "Это порядок. Осторожность не помешает".

"ЗАВТРА". Василий понимал, что он не просто мальчик, а сын руководителя государства?

А.С. Да, он понимал, чувствовал свою ответственность, поэтому очень больно реагировал, когда на него жаловались. Но в силу своего характера, в силу натуры не мог стать более прилежным в учёбе. Были предметы, которые он любил, там он сидел, изучал столько, сколько нужно. Но были предметы, которые он не любил, и его воли не хватало сидеть прилежно, зубрить. Это надо прямо сказать.

"ЗАВТРА". Служащие дачи могли пожаловаться Сталину, что вы или Вася себя плохо вели? Или боялись это делать?

А.С. Нет, не боялись и частенько на Василия жаловались. И потом отец Васе разъяснял, почему так делать нельзя, говорил, как делать нужно, и всё было очень убедительно. А когда у Василия с занятиями плоховато было, то он получал довольно жёсткий выговор от отца.

"ЗАВТРА". Дед принимал участие в воспитании внука?

А.С. Конечно, воспитывал. И не жаловался отцу, а сам выговаривал и делал замечания. Вася стал рано баловаться курением, и Сергей Яковлевич был недоволен, ругал его.

"ЗАВТРА". Какова была система наказания? В семье не рукоприкладствовали? Лишали сладкого, в угол ставили?

А.С. Не-ет! Этого никогда не было. Слишком высоко было уважение к нему, его авторитет в доме. И самым большим наказанием было его недовольство.

"ЗАВТРА". А система поощрения была? Хвалили за что-то?

А.С. Да, Сталин хвалил, когда Василий хорошо нарисовал что-то, починил дома, физически выполнил работу. Меня тоже хвалил. Любой труд поощрялся. Даже в спорте поощрялись труд и усилия. Но хвалил не громко, броско, хвалебно, а просто чувствовалось, что он этим доволен. И это было достаточное поощрение. Это и было поощрение — он одобряет.

"ЗАВТРА". Устраивались ли дома какие-то детские праздники? Может, ёлку ставили, Дед Мороз приходил?

А.С. Мы с Василием встречали у себя в школе не раз Новый год, маскарад устраивали. Не помню, чтобы в его апартаментах ставили ёлку. Может, в служебном корпусе у служащих. Дед Мороз к нам домой не приходил. Праздники дома как таковые не устраивались. Только дни рождения отмечались очень скромно. Ну и там мы спектакль ставили, сценки разыгрывали.

"ЗАВТРА". На ваши вкусы влиял Сталин?

А.С. В театр на ту или иную постановку посылал. Книги давал те или иные читать, "Разгром" Фадеева, например. Говорил, что надо уметь переживать не только успехи, победы, но и неуспехи и поражения. Надо уметь выстоять в борьбе, уметь одолеть препятствия, без которых в жизни не обойтись.

"ЗАВТРА". Став отцом, вы брали что-то, что вам нравилось в системе воспитания в семье Сталина?

А.С. Не повышать голос, не проявлять раздражения, не срываться — этому я научился у Сталина. По себе знал, что это лучше действует, лучше воспринимается. Очень твёрдо, определённо высказывать и показывать, что ты одобряешь и требуешь, а что не одобряешь.

"ЗАВТРА". Ссылался ли он в воспитании на себя: "Я в твои годы..."? Приводил в пример своё детство?

А.С. Нет. От него слово "я" никогда не звучало, тем более в качестве примера. Он по-другому вопрос ставил: надо многое уметь пережить, жизнь — сложная штука.

"ЗАВТРА". Чувствовали ли вы, воспитываясь в семье руководителя государства, что идёт борьба, трудное и важное строительство государства, или воспитывались в беззаботной обстановке, ограждёнными от сложностей?

А.С. Знали и чувствовали, что жизнь идёт в серьёзной борьбе. Всё, что делается — очень серьёзно, не просто. Особенно это чувствовалось после убийства Кирова. Это ощущение и по обстановке дома ощущалось, и по настроениям взрослых, читали об этом в газетах, слушали сообщения по радио. И к этой борьбе мы были готовы, не случайно у многих руководителей государства дети стали военными, воевали, гибли.

 

Беседовала Екатерина Глушик


Волынское

Артём СЕРГЕЕВ. Первая дача Сталина была в Зубалово, второй считается госдача в Волынском, но была еще в Соколовке, куда в 1932 году иногда приезжал Иосиф Виссарионович и члены его семьи. Но она не была стационарной. Можно сравнить с гостиницей: бывали там, если вдруг почему-то в Зубалово не ехали. Мы с Василием именно там находились, когда случилась трагедия с Надеждой Сергеевной. Нам позвонили, велели прибыть в Москву. А Светлана так и осталась на даче с няней. После смерти Надежды Сергеевны в Соколовку не приезжали.

Та трагедия случилась уже во второй кремлевской квартире, в Потешном дворце. (Первая была по адресу Коммунистическая улица, 2.) Сама эта квартира из себя представляла совсем не дворцовые хоромы, хотя была уже поудобнее и просторнее первой.

Нам с Васей тогда очень хотелось после парада 7 ноября поехать за город, покататься на лыжах. Самое главное на даче тогда — на лыжах покататься. По-моему, Каролина Васильевна Тиль, помощница по дому, сказала Надежде Сергеевне вечером после парада: "Ребята попразднуют, поедут кататься на лыжах". А Надежда Сергеевна отвечает: "Я заканчиваю академию, и скоро мы по-настоящему отпразднуем — устроим праздник по поводу ее окончания". Она училась в Промышленной Академии на факультете текстильной промышленности, специализировалась по искусственному волокну. Ее узкая специальность была бы искусственный шелк и вискоза. Ну, мы уехали на дачу. По-моему, 9-го утром позвонили, чтобы мы с Василием срочно приехали в Москву. Вернулись в город, я заехал домой, вдруг звонок по телефону. Мама взяла трубку, заохала, заохала: "Ой, Надя умерла". И мы туда пошли. У меня записано, как и что было на похоронах.

Кстати, много позднее, в 50-х годах, на даче в Соколовке состоялась встреча руководителей компартии Испании, на которой я тоже присутствовал, о ней можно как-нибудь отдельно рассказать.

После Зубалово основной дачей было Волынское: в 1934 году Сталин перебрался на эту дачу как основную. При этом в Зубалово он порой приезжал и после того, как появилась дача в Волынском, навещал членов его семьи, которые там жили: тесть Сергей Яковлевич, теща Ольга Евгеньевна туда наезжала. Когда Яков женился, он там с семьей жил. Приезжала туда Александра Семеновна — сестра первой жены Сталина, умершей в 1907 году. Туда приезжала еще одна ее сестра, Сванидзе.

А в Волынском был рабочий дом, где Сталин постоянно собирал людей для работы и сам работал. Не устраивалось там никаких торжеств или застолий в удовольствие. Там было удобнее собираться, чем в Зубалове. Собственно, во многом поэтому была построена эта дача — близко к Москве. Помещение удобное— с выходом в парк, можно отдохнуть, сделали большую открытую веранду, в хорошую погоду на ней можно было работать. Сталин любил работать на веранде. Можно это назвать ближней дачей. На самом деле это был выносной пункт управления нашего государства.

Корр. Эту дачу специально строили для Сталина? Может, были учтены какие-то его пожелания?

А.С. Да, строили специально для Сталина по проекту архитектора Мержанова. Правительственную дачу, одним словом. Наверняка какие-то пожелания были, но какие именно — не могу сказать. Ничего особенного в даче не было. Конечно, учитывалось пожелание, чтобы ближе к Москве. Сейчас это уже в черте города. Ездили туда, съезжая с Минского шоссе.

Дача Сталина — это двухэтажный кирпичный дом, как любил Сталин, красился он в зеленый цвет. Поначалу это был маленький кубик. Потом его расстроили. Многое после Сталина достроили и перестроили. Служебное помещение рядом, галерея открытая. Кабинет Сталина, как правило, находился на втором этаже. В Волынском он часто работал в столовой. А в теплую погоду на веранде работал. На кухне и в Зубалово, и здесь была печь из изразцов, возле нее лежанка, где Сталин иногда любил прилечь погреться. Думаю, когда суставы у него болели из-за ревматизма. Была спальная, рабочая комната: когда приезжало много народу, туда складывали одежду — как подсобное помещение. В прихожей вешалка была, но при скоплении народа на ней не хватало места. Столовая была при входе направо, она же — зал заседаний: большой длинный стол стоял, небольшой кабинетный рояль красноватого цвета, вероятно, красного дерева. Он предназначался на случай гостей, и на нем играл Жданов, который, кстати, вполне профессионально играл и на рояле, и на баяне.

Был участочек земли. Огородик, маленькое хозяйство. Уже отмечал, что Сталин считал — земля должна работать. Все должны работать, в том числе земля.

А в подсобной комнате стоял патефон. У Сталина было много пластинок. И в памяти в связи с этим осталось вот что. Мы с Василием, ребятишки лет 12-13-ти, уже слышали такие имена, как Петр Лещенко, Александр Вертинский. Лещенко нам очень нравился, поскольку был понятен, увлекательно было слушать бравурные легкие романсы или песни с налетом цыганщины, музыка у него, как правило, танцевальная, ну а для детей, становящихся из мальчишек юношами, это завораживающе и приятно.

Вертинский не был нам вполне понятен. Но мы чувствовали отношение к его песням взрослых. И к Лещенко. И если к Лещенко они относились холодновато, то романсы Вертинского напевали сами, к нему было совсем другое отношение. И в отсутствие детей, когда нас не было в комнате, то из-за двери можно было слышать, что взрослые слушают Вертинского.

Как-то Сталин ставил пластинки, у нас с ним зашел разговор, и мы сказали, что Лещенко нам очень-очень нравится. "А Вертинский?" — спросил Сталин. Мы ответили, что тоже хорошо, но Лещенко — лучше. На что Сталин сказал: "Такие, как Лещенко, есть, а Вертинский — один". И в этом мы почувствовали глубокое уважение к Вертинскому со стороны Сталина, высокую оценку его таланта.

Корр. Тогда Вертинский еще не вернулся в СССР?

А.С. Нет, Вертинский вернулся во время войны. Он просил разрешения вернуться, и разрешение выдал лично Молотов. Тот приехал.

Вообще не очень часто взрослые слушали пластинки. Потому что постоянно люди работали. Но пластинок было много. И мы, оставаясь одни, выбирали нравящиеся нам, ставили, слушали.

Корр. Необходимость правительственных дач тогда чем была вызвана?

А.С. Необходимостью отдыха, свежего воздуха, хоть на несколько часов отвлечься от напряженной кабинетной работы в табачном дыму, постоянных утомительных разговоров одновременно нескольких людей. Отдых от всего этого, перемена обстановки, безусловно, нужны.

Корр. Поскольку дача строилась специально для Сталина, который на дачах работал, насколько была продумано удобство работы? Сколько человек обслуживали этот, как вы сказали, выносной пункт управления страной?

А.С. Конечно, была хорошо отлажена связь с аппаратом, с людьми на даче. Из комнаты, где находился Сталин, с комнатами, где находятся люди, была постоянная связь по, так называемому, домофону. Это телефон из комнаты в комнату: индукторный аппарат, нужно провернуть его ручку, чтобы соединиться с нужным человеком.

На даче был комендант, сначала Михаил Максимович, затем Сергей Александрович Ефимов, который был комендантом в Зубалово, а затем и в Волынском. Комендант организовывал всю жизнь на даче: службы, систему связи внутри дачи, чтобы она была всегда скоммутирована с нужными пунктами.

Были повара на дачах. Надежда Сергеевна всегда работала, у нее не было времени на ведение большого домашнего хозяйства: она работала в секретариате Ленина, затем в редакциях газет, училась в Промышленной Академии и практически была домашним секретарем Сталина. Поэтому семья и при ее жизни нуждалась в помощнице на кухне.

При даче есть территория, которой должен заниматься кто-то: садовник, дворник… И охрана. Ее было о-очень мало до гибели Кирова, вплоть до того, что днем дачная калитка в лес была открыта. Около ворот не было никакой охраны, они не запирались на замок. После смерти Кирова охрана была усилена. Ворота и калитку стали запирать и открывать для прохода или проезда конкретного человека или транспорта. Со временем появилось наружное и внутренне наблюдение. Но все это появилось не сразу, а постепенно, одно за другим, очевидно, по мере необходимости, по мере осложнения обстановки. Точную численность охраны я не назову, но была она весьма невелика. Была постоянная дачная охрана — очень малочисленная. Собственно, следящая только, чтобы на территории не оказалось посторонних. И если ранее не было сопровождающей машины при проездах, то года с 1932 появилась сопровождающая машина, где находилось 3-4 человека, ходила она сзади автомобиля Сталина. А ранее Сталин ездил на одной машине без сопровождения. Причем, и на открытой тоже ездил. Машина Сталина была 6-местная: 2 человека впереди, в том числе водитель, сзади 2 места, и откидывающиеся 2 стульчика. Я помню хорошо, что Сталин обычно сидел на правом откидывающемся стульчике, Надежда Сергеевна сидела сзади на сидении. С ним в машине ездил начальник охраны Николай Сергеевич Власик или его заместитель, они сидели справа от водителя. Машиной сопровождения Сталина была машина "Форд", четырехместный.

Со временем охрану усиливали. Надо отметить, что начальник охраны Власик со своей работой очень успешно справлялся. Отбор в охрану был индивидуальным, люди должны быть преданными, надежными, весьма спортивными, с высокой боевой квалификацией. Водители машины сопровождения были, как правило, спортсменами-гонщиками, готовыми к вождению в разных условиях. Люди в сопровождавшей машине были хорошо и разносторонне подготовлены к данной работе. Применять свои умения охране, пусть и очень не часто, приходилось. Точных фактов я не приведу, но и догадывался по некоторым признакам, и Василий мне говорил, что такие случаи бывали. Но не уточнял, какие именно.

У Сталина на даче обязательно был письменный стол, на нем аккуратно разложены необходимые для работы документы, одна-две нужные книги, очень хорошего качества канцелярские принадлежности: ручка, чернильный прибор, настольные часы, очень хорошие скрепочки разноцветные (у меня до сих пор их несколько сохранилось), хорошо заточенные карандаши, обязательно красного и синего цвета, концессионной фабрики "Хаммер", которая работала в России, потом она стала называться "Имени Сакко и Ванцетти". И у-ди-ви-тельная аккуратность на столе. Все имело свои места. Эта школа, если можно так сказать, аккуратности и правильной организации своего рабочего места передалась Василию. Он меня в этом отношении тоже обучал: как что нужно раскладывать, чтобы помогало в работе. Беспорядка на столе вне работы не терпелось. Кажущийся беспорядок мог быть во время работы. А после работы все раскладывалось по своим местам.

Корр. Во время работы на даче были у него какие-то привычки? Чай, может, пил?

А.С. Он пил "Боржом". У него была бутылка с "Боржомом", стакан. Он открывал и пил во время работы. Сталин постоянно курил трубку. У него уже были отработанные движения: он брал из коробки две папиросы "Герцеговина Флор", разламывал, разрывал и отработанным движением, не глядя, ссыпал в трубку табак сначала из одной папиросы, потом из другой. Я не видел, чтобы он пользовался зажигалкой — всегда спичками. Это настолько отработано, что было автоматически по ходу разговора, в процессе работы.

Василий начал рано баловаться курением: где-то брал папиросу, прятался в укромном уголке. При отце не курил. И старался, если отец приезжает, чтобы и запаха не было. Были конфетки мятные "Пектусы", кажется, которыми он старался заглушить запах. И никогда не брал папиросы из коробки отца!

На даче в коридорах и на лестницах лежали ковры, а на них длинные полотняные белые дорожки, которые постоянно стирали. По этим узеньким матерчатым дорожкам и ходили, чтобы не испачкать ковровые, которые не постираешь так легко. Сталин был очень аккуратным человеком во всем. Помню, он как-то просыпал немного пепла из трубки, и тут же сам щеточкой, ножиком его собрал.

У Сталина все жесты были очень размерены, он ходил размеренной походкой, может, чуть-чуть сгибая колени, как бы пружиня. Никогда в разговоре не употреблял превосходные формы. И казалось, что у него всегда есть резерв. Когда он говорил о важных вещах, то чуть повышал голос, но всегда казалось, что при необходимости он еще может повысить голос. Он никогда резко не жестикулировал. И казалось: если потребуется, он может еще шире развести руки, сделать жест более резким. Он ходил не быстро. И казалось, если потребуется — он может пойти быстрее… В выражениях он не употреблял превосходных форм: чудесно, шикарно… Он говорил "хорошо". Выше "хорошо" не говорил. Мог сказать "годится". "Хорошо" — высшая похвала из его уст. Но было ясно, что он может сказать более превосходящее, нежели "хорошо". То есть казалось, что он всегда и во всем имел резерв. Не зря в военной науке отмечается, что в военном деле два человека сумели создать и сохранить резервы для решающих действий, сохранить так, чтобы решить вопрос в свою пользу: это Наполеон и Сталин.

Корр. Умер Сталин на этой даче?

А.С. Да. И после его смерти я там уже не бывал. Все там было закрыто. И Василий там уже не мог находиться, и Светлана. И только года три назад я там побывал. За это время там произошли большие перемены.

Беседовала Екатерина Глушик