ВОССТАНОВЛЕНИЕ «ИСТОРИЧЕСКОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Саар

Саарская область невелика 50 х 50 км. Но Саар — это уголь, чугун, сталь, прокат. Это машиностроение и химия. Согласно Версальскому договору Саар на 15 лет был отдан под мандат Лиги Наций, ее дальнейшую судьбу должен был решить плебисцит. Лига Наций в эти годы управляла Сааром лишь формально, подлинными хозяином была Франция.

Накануне плебисцита, по словам А. Симона: «Всесторонние обследования, проводившиеся нейтральными наблюдателями, говорили о том, что большинство жителей этой области с преобладающим католическим населением предпочло бы воздержаться от присоединения к национал- социалистической Германии». Однако на плебисците 13 января 1935 г. 90% взрослого населения Саара голосовало за присоединение к Германии. Мнения относительно влияния немецкого террора на результаты голосования вызывают споры до сих пор. Однако ни Франция, ни Англия, гаранты Версальского мира, не высказали по этому поводу никаких официальных претензий. Позицию Запада отражали слова норвежского министра Кута, который в беседе с советским дипломатом Якубовичем отметил, что Клемансо привел политическую карту Европы в дикий вид, а поэтому мир невозможно обеспечить на базе вечного сохранения версальского статус-кво. Гитлер не скрывал своих намерений и уже в 1930 г. открыто заявлял, что, придя к власти, он и его сторонники «разорвут Версальский договор на части».

Единственным защитником Версаля неожиданно выступил Литвинов. С трибуны Лиги Наций он посвятил саарской проблеме целую речь. Литвинов объяснял Кремлю свое решение тем, что «саарская победа может настолько ударить в голову Гитлеру, что он станет более требовательным, чем раньше. Мы тоже не остаемся пассивными и принимаем все меры для противодействия германской агитации». Литвинов оказался прав: спустя месяц Германия отказалась от статей версальского договора, ограничивающих ее вооружение.

В марте 1935 г. Геринг официально объявил о наличии у Германии военно-воздушных сил, запрещенных Версальским договором. Спустя несколько дней Гитлер заявил о введении всеобщей воинской повинности. По мнению У. Манчестера, «это был конец Версальского договора. Гитлер его похоронил и уже читал некролог... Рейхсвер стал называться по-новому — вермахт. Люфтваффе сняло свой покров, к ужасу Европы. Военное ведомство теперь снова стало всем известно как Генеральный штаб, а морское ведомство... превратилось в военно-морской флот. Новые названия звучали внушительно и были популярны — Гитлер... затронул верную струну». В то воскресенье был День памяти героев Германии, по поводу которого была устроена официальная церемония. У Ширер вспоминал: «Я пошел на церемонию... и стал свидетелем сцены, которую Германия не помнит с 1914 года. Весь... этаж был заполнен светло-серым морем военных мундиров и остроконечных шлемов старой императорской армии вперемешку с военной формой новой армии... Церемония стала триумфальным празднованием кончины Версальского договора и рождения регулярной германской армии. Генералы, и это видно по их лицам, были чрезвычайно довольны».

Как пишет И. Фест, «хотя британское правительство выступило с серьезным протестом, оно в той же ноте запрашивало, не хочет ли еще Гитлер принять министра иностранных дел. Для немецкой стороны это было «сенсацией в нужном направлении», как заметил один из участников событий». «Франция и Италия были опять готовы применить более решительные меры и собрали... конференцию трех держав в Стрезе... Муссолини настаивал на том, чтобы остановить дальнейшие поползновения Германии, но представители Великобритании с самого начала дали понять, что их страна не собирается применять санкции».

По мнению А. Уткина, «это был конец попыток контроля над военным развитием Германии». Теперь политика умиротворения получала новое содержание. Уступать Германии было уже нечего, умиротворение стало возможно осуществлять только за счет территорий в Европе. У. Додд в те дни отмечал: «Почти все американцы считают, что Германия идет к войне». Аналогичного мнения был, очевидно, и британский посол Фиппс, который писал американскому послу в Париже, что «считает Гитлера фанатиком, который успокоится, разве что добившись господства над Европой». В разговоре со своим американским коллегой в Берлине он утверждал, что Германия не начнет войну ранее 1938 года, но что «война — это ее цель».

В это время Гитлер решил очередной раз успокоить «мировое сообщество». 21 мая 1935 г. он выступил с одной из своих самых миролюбивых речей: «Кровь, лившаяся на Европейском континенте в течение трех последних столетий, не привела к каким бы то ни было национальным изменениям. В конце концов, Франция осталась Францией, Польша Польшей, а Италия Италией». Войны в Европе, таким образом, бессмысленны: «Война не избавит Европу от страданий. В любой войне погибает цвет нации... Германии нужен мир, она жаждет мира!» А с точки зрения идеологии нацизма территориальные захваты бессмысленны вдвойне: «Наша расовая теория считает любую войну, направленную на покорение другого народа или господство над ними, затеей, которая рано или поздно приводит к ослаблению победителя изнутри и в конечном счете — к его поражению... Германия торжественно признает границы Франции, установленные после плебисцита в Сааре, и гарантирует их соблюдение... мы отказываемся от наших притязаний на Эльзас и Лотарингию — земли, из-за которых между нами велись две великие войны... Забыв прошлое, Германия заключила пакт о ненападении с Польшей. Мы будем соблюдать его неукоснительно. Мы считаем Польшу родиной великого народа с высоким национальным самосознанием».

У. Додд замечал по поводу этой речи: «Англичане, видимо, поверили обещаниям фюрера. Если и дальше так пойдет, то в ближайшие полгода не будет заключено действительного соглашения о разоружении, и Германия успеет лучше, чем теперь, подготовиться к нападению, как это имело место и в 1914 году». Лондон не только «поверил»... но и в июне, в ответ на франко-советский пакт заключил с Берлином свое соглашение, тем самым, по словам Папена, «Великобритания первой признала гитлеровский режим де-факто, заключив с ним военно-морское соглашение, которое находилось в прямом противоречии с Версальским договором».

Днем подписания пакта, отмечает И. Фест, избрали 18    июня, день, когда 120 лет тому назад англичане и пруссаки разбили французов у Ватерлоо. «Невел ревю» — орган британских ВМС писал по поводу пакта: «Хотя Франция и будет опасаться германо-английского договора, ей придется осознать, «что у Англии нет постоянных друзей, а есть лишь постоянные интересы». «Именно этим интересам, — отмечал И. Фест, — как полагали, отвечало бы признание британских претензий на господство на морях со стороны такой великой державы, как Германия, тем более на столь умеренных условиях, которые выдвинул Гитлер».

Эра Версаля, которая значила так много для Франции, отошла в любом случае в прошлое и, как говорилось в докладной записке Форин Оффис от 21 марта 1934 года, «если уж проводить похороны, то лучше сейчас, пока Гитлер настроен оплатить услуги похоронной конторы»».

В это время У. Черчилль, впервые за несколько лет, задумался о необходимости пробиться в правительство. «Растущая германская угроза вызвала у меня желание участвовать в работе нашей военной машины. Я теперь знал абсолютно определенно, что ждет нас впереди». У. Додд в то время записывал: «Немцы отмечают воскресные дни муштрой и военными учениями. Однако Гитлер постоянно твердит, что он не допустит войны. Возможно, кое-кого из этих бедняг страшит опасность общеевропейского конфликта, однако большинство из них уверено, что война возвышает немецкий характер. Война для них — единственный путь служения родине».

Мнение американского посла: «Если Гитлер останется у власти еще лет пять, вероятно, будет война». В конце года У. Додд отмечал: «Все военные и военно-морские специалисты здесь сообщают, что перевооружение Германии происходит исключительно быстро. Немцы создают величайшую в мире военную машину», и в это время «Англия и Франция предприняли шаг, который грозит расколоть Лигу». На этот раз вопрос касался Италии.

Эфиопия

По союзническому договору Италии за участие в Первой мировой войне на стороне Антанты были обещаны значительные колониальные компенсации за счет колониальных империй поверженных противников. Однако по Версальскому договору Италии не досталось почти ничего из того, что ей обещали союзники[2].

3 октября 1935 г. Италия без объявления войны напала на Абиссинию (Эфиопию)[3]. Эфиопия внесла протест в Лигу Наций. А. Иден увидел в агрессии Италии опасность британской колониальной империи и 11 апреля 1936 г. с трибуны Лиги Наций выступил за прекращение войны. В те дни американский посол в СССР Буллит докладывал в Вашингтон, что Литвинов был очень обрадован решением Великобритании применить санкции Лиги Наций. «Он [Литвинов] выразил убеждение, что англичане решили уничтожить Муссолини... что англичане устроят блокаду Суэцкого канала... Он предполагает, что, покончив с Муссолини, англичане покончат и с Гитлером».

Однако события разворачивались прямо противоположным образом. В декабре 1935 г. Англия и Франция, пытаясь удержать Италию в рамках бывшей Антанты, не посоветовавшись с другими членами Лиги Наций, встали на сторону Италии и заключили соглашение Хора — Лаваля, предусматривающее передачу Италии значительной части эфиопской территории. При этом У. Черчилль отмечал, что итальянские войска никаким путем, кроме контролируемого англичанами Суэцкого канала, не могли выйти к Эфиопии. Гигантские армады британских кораблей на рейде в Александрии, одним движением могли бы преградить путь итальянским транспортам[4]. Итальянские военно-воздушные силы по качеству и количеству значительно уступали британским.

Тем не менее У. Черчилль поддержал план Хора-Л аваля, дававший Муссолини все, чего тот желал. По мнению У. Дод— да, «идея о соглашении Хора — Лаваля была вызвана страхом Англии и Франции, как бы в случае падения Муссолини в Италии не восторжествовал коммунизм. Я думаю, что это отчасти правильно и что нацистская Германия, конечно, хочет успеха Муссолини. Возможно, эти два диктатора уже заключили соглашение». Однако Англия еще пыталась соблюдать политес, и Хор был отправлен в отставку, на его место министром иностранных дел был назначен А. Иден, однако коренного изменения во внешней политике Великобритании не произошло.

Американский посол в то время отмечал: «В огромном дворце Лиги Наций в Женеве состоялись совещания Совета Лиги и стран Локарнского договора. Иден не смог, а Флан- ден, министр иностранных дел Франции, не захотел ничего сделать. Два диктатора счастливы, как никогда. Малые европейские страны... встревожены сильнее, чем когда-либо после окончания мировой войны. Австрия — следующая жертва Гитлера, а Египет — следующий объект вожделения Муссолини. По крайней мере, такой вывод напрашивается на основании имеющихся фактов. Англия и Франция... фактически уничтожили Лигу Наций — их единственную надежду избежать войны». Развитие ситуации привело к концу лета У. Додда к мнению, что «отказ от согласованных англо-французских действий против итальянской агрессии в Абиссинии... обрекает демократии в Европе на гибель».

К середине февраля 1936 г. в Африке уже находилось более 350 тысяч итальянских солдат, не считая полутора сотен тысяч вспомогательных сил. «Эта орава двигалась на 15 тысячах автомобилей, вооруженная десятком тысяч пулеметов, тремя сотнями танков, восемью сотнями орудий. Почти 2 тысячи радиостанций заливали африканский эфир непривычными для него радиоволнами». У эфиопов был десяток тысяч винтовок и сотня пушек. И все же итальянцев били. Они не смогли установить прочный контроль над страной при подавляющем военно-техническом превосходстве.

Опасность для Муссолини возникла вроде бы и с другой стороны. Лига Наций ответила на агрессию против своего члена экономическим эмбарго против Италии, однако среди десятков пунктов товаров, которые было запрещено ввозить в Италию, отсутствовал главный — нефть. Муссолини признавал, что если бы Лига Наций включила в список санкции «нефть, то мы вынуждены были бы вернуться из Эфиопии в течение восьми дней. Для нас это была бы катастрофа, которую трудно себе представить». Именно этот шаг — эмбарго на поставку нефти Италии — и предложил Литвинов с трибуны Лиги Наций. Но Лига не отреагировала на советское предложение. По словам У. Додда, отмена нефтяных санкций произошла под давлением нефтяных компаний и нескольких крупных предпринимателей в Лондоне: «Я убежден, что нефтяные компании оказали давление. На карту поставлены их интересы, особенно и в первую очередь интересы компании «Стандард ойл»..., а эти интересы в прошлом не раз были причиной чрезвычайных событий в Соединенных Штатах».

Поставки «нефти в итальянскую Африку быстро выросли в 30 раз! 75% нефти Италия получала от девятки государств — членов Лиги Наций...», главным образом из США, и в том числе из ... СССР. Помимо того «Англия, Франция, Германия, Австрия и США потоком слали дуче уголь, хлопок, никель и лес. Венгрия снабжала итальянцев салями, шпиком и окороками». Как пишет С. Кремлев: «Итальянские берсаль— еры посмеивались и фотографировались с головами эфиопских офицеров-расов в руках. Даже сдержанные англичане из Красного Креста признавали: «Это не война, это даже не избиение. Это казнь десятков тысяч беззащитных мужчин, женщин и детей с помощью бомб и отравляющих газов». Впрочем, написавший это Д. Меллоу поделикатничал — по некоторым оценкам, погибло около миллиона».

«Некоторые офицеры, в том числе сыновья Муссолини Бруно и Витторио... хвастались, что они устраивали веселую охоту на целые толпы, сотни и тысячи людей и истребляли их зажигательными бомбами и бортовым оружием своих самолетов». Впрочем для европейцев агрессия Италии в Эфиопии была обычным колониальным завоеванием, которое ни по форме, ни по целям особо не отличалось от традиционной для Англии, Франции, Голландии и т.д. колониальной политики. Она осуществлялась ими на протяжении веков. Поэтому итальянская агрессия не вызывала не только протестов, но даже сколько либо значимого осуждения. Санкции же Лиги Наций были лишь политическим жестом призванным отдать дань меняющемуся миру .

Речь Литвинова в Лиге Наций вызвала яростную реакцию в Германии и Италии. В Генуе представителей советского торгпредства побили палками, в Ливорно — арестовали. У. Додд сообщал в те дни: «Лейпцигские и берлинские газеты полны статей о выступлениях Гитлера, Геббельса и Ро— зенберга против коммунистов... Невольно поражаешься их речам и очевидному убеждению, что Германия и Италия должны принудить все народы объединиться с ними для свержения государственного строя в России, как будто одна страна имеет право диктовать другой, какое правительство она должна иметь у себя».

В октябре Германия и Италия подписали протокол о взаимодействии во внешней политике. Несмотря на то что протокол был секретным, Муссолини публично заявил: «Это взаимопонимание, эта диагональ Берлин — Рим не есть линия раздела, но ось, вокруг которой могут объединиться все европейские государства, воодушевленные волей к сотрудничеству и миру». О каком мире и сотрудничестве говорил дуче, писал Геббельс: «У Муссолини отчаянное положение...

Все началось на три года раньше, чем надо. Фюрер ясно видит ситуацию. Точно знает, чего хочет. Вооружать и готовиться. Европа вновь в движении. Если мы будет умны, останемся в выигрыше... Будущее народов не в нейтралитете, а в интервенции... Мы должны ждать и, если ничего не изменится, действовать».

В декабре советский полпред Штейн сообщал в Москву: «Сегодня «Пополо ди Рома» опубликовала статью, открыто призывающую Германию к нападению на СССР. На основании ряда признаков можно уже предвидеть, что возможность компромисса с Англией будет сопровождаться одновременно яростной атакой против нас. Пресса будет пытаться доказывать, что основным врагом является СССР, заинтересованный в санкциях в целях свержения фашистского режима».

Рейнская область

Рейнская демилитаризованная зона появилась благодаря Версалю. На конференции Париж, в качестве одной из мер, направленных на обеспечение безопасности страны, потребовал включить Рейнскую область в состав Франции. Против выступили президент США и премьер-министр Англии, в обмен они предложили создать демилитаризованную зону и свои гарантии безопасности Франции[5].

12 февраля 1936 г. Франция ратифицировала франкосоветский пакт. Гитлер заявил, что в ответ на этот враждебный акт западная полоса за Рейном для укрепления обороны страны будет занята немецкими войсками. 7 марта три батальона немецкой пехоты церемониальным маршем перешли мосты и заняли демилитаризованную Рейнскую область. В тот же день Гитлер выступил с речью в рейхстаге, в которой оправдывал ввод войск в Рейнскую область. По словам И. Феста, она «была шедевром демагогической игры на противоречиях, страхах, желании мира, характерных и для Германии, и для Европы. Он пространно живописал «ужасы интернациональной коммунистической диктатуры ненависти», опасности с Востока, которая при попустительстве Франции нависла над Европой...» Гитлер вновь говорил о мире и о неравноправном положении Германии. Он предложил заключить соглашение о демилитаризации обоих берегов Рейна. Гитлер также заявил, что из-за франкосоветского пакта намерен расторгнуть Локарнский договор, вернуться в Лигу Наций, договориться об ограничении авиационных вооружений и потребовал возврата германских колоний.

Франко-советский пакт привел к подрыву экономических отношений СССР и Германии. На вечере в советском посольстве, месяц спустя, У. Додд, озабоченный выплатой германских долгов своей стране, отмечал: «Гостей было много, среди них лишь несколько немцев, причем все — неофициальные лица. Это достойно сожаления, так как немцы очень нуждаются в продаже товаров России на золото. Однако выпады Гитлера против России в официальной речи 7 марта уже привели к прекращению торговых переговоров с советской делегацией...»

Тогда же — 7 марта — министр иностранных дел Франции Фланден потребовал от премьер-министра Англии Болдуина подтверждения союзнической солидарности. На что Болдуин ответил: «Если существует хотя бы один шанс из ста, что за вашей полицейской операцией последует война, я не имею права вовлекать в нее Англию». 13 марта Черчилль записал: «Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы, и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком». Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск, Черчилль заявил в палате общин: «Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно, это были годы несчастий... »

Против захвата Рейнской области 17 марта на сессии Лиги Наций официально выступил только Литвинов: «Единственным достойным ответом Гитлеру явилось бы всемерное укрепление коллективной безопасности, включая и те меры репрессии в отношении Германии, на которые сочла бы возможным пойти Лига Наций».

19   марта последовало заявление Советского правительства: «Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на нее европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, была бы оказана со стороны Советского Союза». Американский посол в России Буллит поинтересовался, действительно ли Красная Армия выступит против Германии в поддержку Франции. «Это будет просто, — ответил Литвинов, — по сравнению с тем, как трудно будет заставить французскую армию выступить против Германии в поддержку Советского Союза».

В тот же день 19 марта Великобритания, заключив соглашение с Францией, впервые после Первой мировой войны согласилась взять, хоть и ограниченные, военные обязательства в отношении другого государства. Разъяснение понятия «ограничений» дал английский посол Э. Фиппс: «Франция может ворваться в Германию через ее западную границу, но Англия не поддержит такой шаг. Германия изо всех сил готовится к агрессии на востоке, но Англия и здесь ничего не предпримет». У. Додд по этому поводу заметил: «Тогда возникнет новая Европа: Франция потеряет свое влияние, Британская империя развалится, а Германия будет господствовать над всем». Но, очевидно, подобный риск в данный момент интересовал английское правительство в меньшей степени. Главной целью британских ограниченных обязательств, по мнению Л. Эмери, было стремление убедить Францию, «не искать поддержки России».

С аналогичным предложением выступил американский посол Буллит. «Он рекомендовал Соединенным Штатам поддержать Францию в ее политике умиротворения Германии, чтобы тем самым изолировать Советский Союз». Буллит «также решил, по собственному усмотрению, заняться антисоветской кампанией в Москве. Он выражал протесты, устраивал интервью для прессы, в которых нападал на советские власти и призывал других послов занять антисоветскую позицию. «Я делал все что мог, — вспоминает он, — чтобы создать неприятные условия»». Но, по словам Дж. Кеннана, у Рузвельта «не было никаких намерений одобрять» позицию Буллита.

Англо-французское соглашение оставило Францию один на один с немецким вторжением. Но французы вполне могли нанести ответный удар сами. В этом случае, как заявлял впоследствии фюрер, «нам пришлось бы уйти, поджав хвост, так как мы не располагали военными ресурсами даже для слабого сопротивления». «Мы были, — вспоминал Йодль, — в положении игрока, который поставил все свое состояние на одну карту. Германская армия была в этот момент наиболее слаба, так как сто тысяч солдат рейхсвера были распределены в качестве инструкторов ко вновь формируемым частям и не представляли собой организованной силы». Бломберг, по его словам, «был в ужасе. Мне казалось, что... Франция будет реагировать немедленно военной силой. Редер и Геринг разделяли мои опасения...» Ж. Мандель подтверждал: «Немцы... входили в зону, как во вражескую страну, оглядываясь и пугаясь каждой тени».

Но Франция, обладавшая 13 дивизиями на границе и десятками дивизий в тылу, не решилась вступить в бой. Еще до захвата Рейнской зоны Германией Фланден спрашивал военных, какие меры могут быть предприняты в случае вторжения немецких войск. Военный министр генерал Л. Морен тогда доложил, что французская армия полностью неспособна к каким-либо наступательным операциям. Публицист А. Жеро-Пертинакстак в то время придавал этим словам образное звучание: «Французский военный аппарат не обладает гибкостью. Пускать его в ход частично — значило бы рисковать общей аварией».

Ограниченность возможностей французской армии предопределялась и тенденциями снижения ее численности. Так, призыв 1936 г. составил всего 112 тыс. чел, тогда как 1934 г. — 226 тыс. Совещание французского правительства 7 марта в связи с этим пришло к выводу, что любая эффективная военная акция требует всеобщей мобилизации, что было бы безумием — оставалось всего 6 недель до всеобщих выборов. «Если у страны нет армии, соответствующей ее политике, она должна иметь политику, соответствующую ее армии», — замечал по этому поводу Р. Рекули. Этой политикой стала политика «умиротворения», отвечавшая пацифистским настроениям в обществе. Она соответствовала интересам и правых кругов, которых больше всего волновала угроза того, что лишения войны приведут к укреплению позиции левых сил. В итоге Даладье заявлял: «Уверяю вас, ни при каких обстоятельствах я не вступлю в войну».

Были и другие причины подрывавшие воинственный дух французов. По словам М. Джордана, «в данном случае решающую роль сыграли финансовые соображения». Из-за экономического кризиса Франция была на грани банкротства. Негативное отношение к противостоянию с Германией выразили и некоторые деловые круги, например в Коми— те де Форж (крупнейшем машиностроительном тресте), что было вполне объяснимо, если учесть, что, например, трест де Ванделя в начале 1936 г. продавал Германии до 500 тыс. т железной руды.

Позицию Великобритании на Совете Лиги Наций объявил А. Иден: поскольку последние события «не затрагивают жизненно важных британских интересов», Англия не собирается на них реагировать. Рейнская зона создавалась в основном ради безопасности Франции и Бельгии, так пусть те сами и решают, «какую цену готовы они заплатить за ее сохранение...» Лорд Лотиан дополнил: «Гитлер всего лишь возвратил свой собственный приусадебный сад».

Но «восстановление исторической справедливости» было в данном случае лишь кажущимся. Бездействие гарантов Версальской системы в рейнском кризисе нанесло сокрушительный удар по системе европейской безопасности. Так, голландский посланник в Берлине был уверен, что гитлеровская политика «направлена на захват Балкан и балтийской зоны. Нейтрализация Рейнской области, как это предлагает Гитлер, распространяется на узкую территорию... шириной по тридцать миль в обе стороны от Рейна. При таком положении Франция не сможет вмешаться, когда Германия захватит Чехословакию, Австрию, Литву или Эстонию... в этом заключается план Гитлера...». Голландец был не единственным, кто пришел к подобным выводам. Задолго до знаменитой речи Черчилля в Фултоне о «железном занавесе» М. Джордан писал: «Захват демилитаризованной зоны опустил железный занавес между Францией и ее союзниками в Центральной Европе». Французский обвинитель на Нюрнбергском трибунале позже признает, что захват Рейнской зоны и строительство линии Зигфрида парализовали возможность Франции прийти на помощь своим восточным союзникам, что стало «прелюдией к агрессивным действиям против Австрии, Чехословакии и Польши». Биограф Черчилля Дж. Чамли по этому поводу заметит: «Франция фактически бросила на чашу весов своей политики судьбы малых стран Европы, находившихся в орбите французского влияния... »

По словам очевидца событий У. Ширера: «Вскоре союзники на Востоке начали понимать, что даже если Франция не останется столь бездеятельной, она не сможет быстро оказать им помощь из-за того, что Германия в спешном порядке возводит на франко-германской границе Западный вал. Сооружение этого укрепления, как понимали восточные союзники, очень быстро изменит стратегическую карту Европы, причем не в их пользу. Вряд ли они могли надеяться, что Франция, которая, имея сто дивизий, не выступила против трех батальонов, бросит своих молодых солдат проливать кровь на неприступные немецкие укрепления, в то время как вермахт начнет наступление на Восток». У. Додд в то время с тревогой говорил: «Если балканские народы, численностью 80 миллионов человек, не найдут пути к объединению, они лишатся независимости».

В феврале 1936 г. У. Додд записывал: «Лишь слепые могут не видеть, что нацисты проникнуты воинственным духом... Мне непонятно, как думает Европа обуздать 68 миллионов немцев, жаждущих новой войны. Если все страны объединятся и вооружатся до зубов, это может отсрочить войну, но не сделает ее невозможной. Если сплоченный фронт не будет создан, результатом будут захваты на востоке, западе и на севере, создание германского рейха с населением в 90 миллионов человек. Французский и английский народы в подавляющем большинстве настроены пацифистски, и немцы знают это. Позиция Соединенных Штатов также пацифистская, но пацифизм приведет к большой войне и к порабощению Германией всей Европы, если только миролюбивые народы не будут действовать смело в этот критический момент их истории». Спустя несколько дней У. Додд продолжит: «Эта история еще больше укрепила меня в том, что программа окружения, если она будет поддержана всеми государствами, граничащими с Германией на востоке и западе, а также Англией, Францией и Россией, — почти единственная надежда на мир для Европы».

В июне У. Черчилль восклицал: «КАК ОСТАНОВИТЬ ВОЙНУ? Несомненно, это самый главный вопрос, который должен занимать умы человечества. По сравнению с ним все другие человеческие интересы второстепенны, а другие темы — незначительны. Почти все страны и большинство людей в каждой стране больше, чем чего-либо другого, желают предотвратить войну». По мнению У. Ширера, «в марте 1936 г. две западные державы имели последний шанс, не развязывая большой войны, остановить милитаризацию и агрессивность тоталитарной Германии и привести к полному краху, как отмечал сам Гитлер, нацистский режим. Они этот шанс упустили». 1 декабря 1941 г. первый заместитель госсекретаря по иностранным делам Великобритании Кадо- ган запишет в дневнике: «Отдает ли себе Иден отчет в том, что он (курсив Кадогана) несет ответственность за великое и трагическое «умиротворение», не приняв ответных мер в связи с оккупацией Германией Рейнской области в 1936 году? Как ему везет. Никто никогда не упомянул об этом, а именно это было поворотным пунктом».

Франция же тем временем продолжила совершенствовать линию Мажино. Ш. де Голль так видел ее предназначение: «Вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира». Интересно кого де Голль подразумевал под свободным миром, который должен был идти умирать за Францию?

Очередной проверкой, отражающей подлинные интересы сторон, стоящие за фасадом их внешнеполитического политеса, стала Испания.

 

Joomla templates by a4joomla