Глава пятая

Ответы на вопросы, поставленные в предыдущей главе, как иобъяснение лишь мнимой загадочности репрессий, последовавших за убийством Кирова, кроются в тех событиях, которые произошли за весьма короткий отрезок времени. Тот, что разделил два сообщения. НКВД — опубликованное во всех центральных газетах 23 декабря 1934 г., несомненно, согласованное с узким руководством: «Следствие установило отсутствие достаточных данных (выделено мной — Ю.Ж.) для предания суду» Зиновьева и Каменева. И второе — прокуратуры СССР, появившееся также в центральных газетах, но через три недели, 16 января 1935 г. Оно было прямо противоположным по содержанию — о найденных якобы доказательствах причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова.

Именно в эти двадцать три дня, разделившие два противоречивших друг другу сообщения, и произошло то, о чем ранее никто из самых прозорливых противников Сталина не мог даже помыслить. Предельно четко обозначилась смена уже не только внешнеполитического, но и внутриполитического курса. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо предвзятой, личностной, заведомо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провоз глашение приоритетной защиту национальных интересов СССР и требование закрепить все это в конституции страны. Словом, ничем не прикрытый этатизм.

Начался же такой поворот спустя четыре месяца после XVII партсъезда, 25 июня 1934 г., с двух решений ПБ, из-за предельной скупости сведений о них и вроде бы обыденности не привлекших внимания. Ведь в них утверждалось всего лишь донельзя рутинное — даты созыва и повестки дня очередных съездов Советов, XVI всероссийского и VII всесоюзного. Предусматривались, среди прочих, соответственно пятым и четвертым пунктами доклады «по конституционным вопросам»1. При такой формулировке речь в них могла пойти о чем угодно но скорее всего, если исходить из практики, — о закреплении в основном законе только что образованных наркоматов либо о чем-либо сходном. Между тем, если бы о том стало известно, должна была насторожить весьма необычная процедура принятия этих решений, нарушившая все существовавшие, хотя и неписаные правила.

29 мая 1934 г. секретарь президиума ЦК СССР А.С. Енукидзе направил в ПБ письмо, написанное на простом листе бумаги, а не на официальном бланке: «Партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 г. и приняла следующий порядок дня: ...6. Конституционные вопросы... По поручению партгруппы прошу обсудить этот вопрос на одном из заседаний политбюро». Двумя днями позже появилось еще одно обращение, по содержанию аналогичное до мельчайших деталей предыдущему, на этот раз от М.И. Калинина и секретаря партгруппы президиума ВЦИК Н. Новикова. Оформленное по всем правилам, уже на бланке президиума ВЦИК, оно содержало просьбу утвердить созыв съезда Советов республики 5 января 1935 г. и повестку дня, в которой шестым пунктом значился «доклад об изменениях и дополнениях конституции РСФСР».

Почти месяц оба документа оставались «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании ПБ, либо раньше, либо чуть позже, ибо никаких существенных замечаний или разногласий суть их пока не должна была вызвать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания ПБ. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внес в оба документа незначительные поправки. Вычеркнул в них вторые пункты повестки дня — доклады о втором пятилетнем плане, а двум схожим по смыслу шестым пунктам, ставшим пятыми, придал единообразие: «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А.Н. Поскребышев зафиксировал, что оба решения приняты «без голосования», но в опросе почему-то приняли участие лишь два члена ПБ — В.Я. Чубарь и А.А. Андреев2, а отнюдь не Каганович, Молотов, Сталин и кто-либо другой. Как показали дальнейшие события, такое оформление решений не было результатом простой небрежности.

Несомненно, слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию оказались далеко не случайными и имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, и следует вести отсчет медленно вызревавшей идеи конституционной реформы в СССР. Идеи, которая стала приобретать конкретные черты в мае 1934 т., но поначалу, возможно, мыслилась довольно скромно — всего лишь как внесение «изменений и дополнений» в основной закон.

Полная идентичность обращений партгрупп президиумов ЦИК СССР и ВЦИК позволяет утверждать, что Енукидзе и Калинин готовили их вместе, тщательно согласуя содержание и последовательность докладов. Весьма возможно, делалось это при прямом участии Сталина, а также и тех, кому по положению следовало быть в курсе подобных вопросов, — главы правительства Молотова и второго секретаря ЦК Кагановича. Так как произойти подобная встреча, даже в узком составе, непременно должна была до 29 мая, ее следует отнести к 10 мая. Тому дню, когда Енукидзе и Калинин во второй раз после 10 марта побывали в кремлевском кабинете Сталина, где присутствовали Молотов, Литвинов, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев, Жданов и Ягода3.

В пользу именно такой датировки первых шагов конституционной реформы говорит еще один, правда, также косвенный факт. Прервавшиеся в феврале 1934 г. в связи с образованием коалиционного кабинета Гастона Думерга переговоры с Ке д'Орсе возобновились 1 мая. В тот день М.И. Розенберг, замещавший смертельно больного Довгалевского, сообщил в Москву, что сумел добиться от нового министра иностранных дел Луи Барту согласия продолжить активные действия своего предшественника по созданию Восточного пакта4.

С этого момента ситуация стала коренным образом меняться, что позволило группе Сталина приступить к работе по изменению конституции. Нельзя исключить, что поначалу предполагалось любым способом и под каким угодно предлогом изъять из нее первый раздел — «Декларацию об образовании СССР», пронизанную духом открытой конфронтации со многими странами. «Декларация» не только провозглашала, что «со времени образования советских республик государства мира раскололись на два лагеря: лагерь капитализма и лагерь социализма». В соответствии с генеральной целью Коминтерна и идеей мировой пролетарской революции объявлялось: «Новое Советское государство открыто всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем», оно является «решительным шагом на пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику» 5.

Неоспоримые, хотя опять же косвенные данные позволяют установить и другое. Подготовку доклада «по конституционным вопросам» поручили Енукидзе. Вызвано это было, судя по всему, двумя обстоятельствами. Прежде всего тем, что Авель Сафронович с дореволюционной поры, еще по подпольной работе в Закавказье являлся очень близким Сталину человеком. Мало того, никогда не принимал активного участия в политических баталиях, долгие годы сотрясавших партию, не участвовал ни в одной из оппозиций. С июля 1919 г. бессменно занимал свой пост — секретаря сначала ВЦИК, а с образованием Советского Союза — ЦИК СССР, безукоризненно исполнял весьма нелегкие обязанности, повседневно руководя юридически высшим органом власти страны, одновременно законодательным и исполнительным.

Для выполнения важного и необычного задания Енукидзе располагал достаточным временем - полугодием, хотя из него и выпадали два месяца отпуска, предоставленного ему 21 мая6. Однако, судя по всему, работа Енукидзе над «дополнениями и изменениями конституции», которые предстояло утвердить в январе следующего года, а также их обоснованием в виде доклада практически началась только в конце ноября или в начале декабря. Прийти к такому выводу заставляет журнал посетителей кремлевского кабинета И.В. Сталина, зафиксировавший встречи Енукидзе и Сталина после четырехмесячного перерыва 1, 4 и 5 декабря7, всего за месяц до намеченной даты открытия Всероссийского съезда Советов.

Но почему же возникла столь длительная пауза? Начиная с июля узкое руководство более всего было озабочено внешнеполитической проблемой — трудностями, возникшими при создании Восточного пакта, в котором столь остро нуждался СССР. Несмотря на то, что 2 июля о поддержке идеи заключения пакта заявила Чехословакия, 8-го — Великобритания, 13-го — Италия, 29-го — Эстония и Литва, 2 августа — Латвия, стало ясно, что враждебная позиция Германии и Польши, стремление к изоляционизму Великобритании отдаляли перспективу заключения договора о коллективной безопасности. Новый этап активности советской дипломатии начался после вступления СССР в Лигу наций, а завершился два с половиной месяца спустя подписанием с Францией протокола и обменом письмами с Чехословакией, что положило начало созданию пакта. Потому-то группа Сталина и смогла вернуться в декабре к задуманному реформированию политической жизни страны.

С опозданием по меньшей мере на неделю, 10 января 1935 г., Енукидзе завершил работу над теми предложениями, которые и должны были лечь в основу докладов на всероссийском и всесоюзном съездах Советов. «Основываясь на Ваших указаниях, — писал он лично Сталину, — о своевременности перехода к прямым выборам органов советской власти (от райисполкомов до ЦИК СССР), представляю на обсуждение ЦК следующую записку об изменениях порядка выборов органов власти Союза ССР и союзных республик». А далее пространно, на восьми страницах, излагал то, что сам же сумел кратко выразить во втором документе — проекте постановления VII съезда Советов СССР:

«Установленный конституцией 1918 г. и действующий до настоящего времени порядок многостепенных выборов местных исполкомов, ЦИКов союзных и автономных республик и ЦИКа СССР был вызван необходимостью подавления сопротивляющихся советской власти буржуазно-помещичьих классов, вооруженной борьбой с ними рабочих и беднейших слоев крестьянства при малочисленности в те годы по сравнению с крестьянством ведущего революционного класса — пролетариата, распыленностью и отсталостью крестьянских масс и преобладанием в хозяйстве нашей страны капиталистического уклада. В настоящее время социалистический уклад является безраздельно господствующим. Коллективизированное более чем на 75% крестьянство... превратилось в многомиллионную организованную массу... Учитывая все эта изменения и в целях дальнейшего непосредственного приближения органов власти к массам . трудящихся на основе все более полного осуществления ими советского демократизма на практике VII съезд Советов Союза ССР постановляет: 1. Признать целесообразным и своевременным переход к выборам районных, областных и краевых исполкомов, ЦИКов союзных и автономных республик и ЦИКа Союза ССР прямым и открытым голосованием избирателей непосредственно на избирательных собраниях, на которых избираются члены городских и сельских советов, с установлением одинаковых норм представительства для городского и сельского населения...»8

Заслуживает внимания прежде всего формулировка названия проекта постановления — «Об изменениях порядка выборов органов власти Союза ССР и союзных республик». Несомненно предложенная Сталиным, она была гораздо шире того, на чем Енукидзе сосредоточил внимание — введение прямых выборов, а также равных прав городского и сельского населения или рабочих и крестьян, что юридически означало отказ от диктатуры пролетариата. Наконец, достаточно значима еще одна деталь объяснительной записки — предложение вынести ее на обсуждение не ПБ, а пленума ЦК. При действовавшей процедуре это могло затянуть решение вопроса и даже привести к отказу от конституционной реформы или весьма серьезному корректированию ее. Правка Сталиным проекта постановления дает основание предположить, что Енукидзе проигнорировал третью, бесспорно известную ему составляющую намечаемой избирательной системы. Ведь не случайно Иосиф Виссарионович при чтении документа дважды заменил слово «открытые» (выборы) на «тайные». Следовательно, уже на первом этапе реформы Сталин стремился полностью отказаться от той советской избирательной системы, достоинства которой пропагандировались шестнадцать лет, и перейти к иной, отвергаемой по принципиальным соображениям, уничижительно называемой буржуазно-демократической.

Не найдя, чего он, скорее всего, не ожидал, в Енукидзе сторонника своих взглядов и идей, Сталин не отказался от задуманного. Уже 14 января 1935 г., но, вполне возможно, и на день-два ранее он перепоручил подготовку проекта постановления ЦИК СССР и его обоснование Молотову. Когда же удостоверился, что Вячеслав Михайлович выполнил то, что требовалось, воспользовался переносом даты открытия съезда Советов СССР сначала на десять дней, а затем еще на три — в связи со скоропостижной кончиной Куйбышева. 25 января Сталин направил членам и кандидатам в члены ПБ, а также Енукидзе и Жданову письмо, раскрывающее его замысел.

«Рассылая записку Енукидзе, — отмечал Иосиф Виссарионович, — считаю нужным сделать следующие замечания. По-моему, дело с конституцией Союза ССР обстоит куда сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, систему выборов надо менять не только в смысле уничтожения ее многостепенности. Ее надо менять еще в смысле замены открытого голосования закрытым (тайным) голосованием. Мы можем и должны пойти в этом деле до конца, не останавливаясь на полдороге. Обстановка и соотношение сил в нашей стране в данный момент таковы, что мы можем только выиграть политически на этом деле... Во-вторых, надо иметь в виду, что конституция Союза ССР выработана в основном в 1918 г. Понятно, что конституция, выработанная в таких условиях, не может соответствовать нынешней обстановке и нынешним потребностям... Таким образом, изменения в конституции надо провести в двух направлениях: а) в направлении улучшения ее избирательной системы; б) в направлении уточнения ее социально-экономической основы... Предлагаю:

1. Собрать через день-два после открытия VII съезда Советов пленум ЦК ВКП(б) и принять решение о необходимых изменениях в конституции Союза ССР.

2. Поручить одному из членов политбюро ЦК ВКП(б) (например, т. Молотову) выступить на VII съезде Советов от имени ЦК ВКП(б) с мотивированным предложением: а) одобрить решение ЦК ВКП(б) об изменениях конституции Союза ССР; б) поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к конституции с тем, чтобы одна из сессий Союза ССР утвердила исправленный текст конституции, а будущие выборы органов власти производились на основе новой избирательной системы.

Сталин»9.

Сталин вынужден был отказаться от введения новых норм избирательной системы уже на предстоящем съезде. Но саму идею он так и не оставил, просто решил поступить по-иному, точно рассчитав во времени программу действий. Программу, подразумевавшую, что новая избирательная система должна быть все же принята не позднее осени 1936 г. — ведь сессии ЦИК СССР собирались за двухлетний срок своего созыва всего три раза, а задуманные прямые, равные и тайные выборы пройдут не позже конца все того же 1936 г., когда истекал срок полномочий депутатов VII съезда Советов СССР.

На сей раз Сталину удалось настоять на своем, правда, для этого ему пришлось прибегнуть к нетривиальным действиям.

В день открытия съезда, 28 января, с отчетным докладом о работе правительства выступал Молотов. Уже во внешнеполитическом разделе он сказал непривычное: «В сложной международной обстановке идет соревнование и вместе с тем сотрудничество двух противоположных систем» (выделено мной — Ю.Ж.). Л далее развил, конкретизировал это положение, опровергавшее главную мысль первого раздела еще действовавшей конституции.

«Не видеть приближения новой войны, — отметил Молотов, — значит не видеть и закрывать глаза на главную опасность... В последний период перед нами по-новому встал вопрос об отношении к Лиге наций... Поскольку в вопросе об обеспечении мира Лига наций может играть теперь известную положительную роль, Советский Союз не мог не признать целесообразность сотрудничества с Лигой наций... Советское правительство не только проявляло инициативу, но и поддерживало шаги других государств, направ ленные к охране мира и международной безопасности. В связи с этим следует отметить нашу активную поддержку предложения Франции о так называемом Восточном пакте взаимопомощи...»

В докладе Молотова принципиально новое содержалось не только в международном разделе. Закончился он столь же неожиданным для всех, еще более значимым для судеб страны тезисом о необходимости немедленного пересмотра основного закона.

«Советская конституция, — пока крайне скупо выразился Молотов, — должна быть подвергнута такой переработке, чтобы в ней были закреплены такие завоевания октябрьской революции, как создание колхозного строя, ликвидация капиталистических элементов, победа социалистической собственности»10.

Корректировка конституции в такой интерпретации выглядела вполне естественной, не могла вызвать сомнения и тем более неприятия. Поэтому-то 30 января ПБ и приняло опросом нужное Сталину, но лишь формально, для соблюдения правил игры, весьма обтекаемое по смыслу постановление:

«0 конституции СССР и пленуме ЦК.

1. Созвать 1 февраля в 3 часа дня пленум ЦК ВКП(б) и принять решение о необходимых изменениях в конституции Союза ССР.

2. Поручить одному из членов политбюро ЦК ВКП(б) (например, т. Молотову) выступить на VII съезде Советов от имени ЦК ВКП(б) с мотивированным предложением: а) одобрить решение ЦК ВКП(б) об изменениях в конституции Союза ССР; б) поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к конституции с тем, чтобы одна из сессий ЦИК Союза ССР утвердила исправленный текст конституции, а будущие выборы органов власти производились на основе новой избирательной системы»11.

Пленум же, собравшийся 1 февраля, принял более радикальное решение, буквально повторив все, что содержалось в письме Сталина:

«3. Об изменениях в конституции СССР (т. Сталин). 1.Принять предложение т. Сталина об изменениях в конституции СССР в направлении: а) дальнейшей демократизации избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многостепенных — прямыми, открытых — закрытыми; б) уточнения социально-экономической основы конституции в смысле приведения конституции в соответствие с нынешним соотношением классовых сил в СССР (создание новой социалистической индустрии, разгром кулачества, победа колхозного строя, утверждение социалистической собственности как основы советского общества и т.п.).

2.Поручить комиссии в составе тт. Сталина, Молотова, Калинина, Кагановича и Енукидзе набросать проект постановления VII съезда Советов СССР на основе предложения т. Сталина об изменениях в конституции СССР. 3. Поручить т. Молотову выступить на съезде Советов и внести проект изменений конституции СССР от имени ЦК ВКП(б)»12.

И все же сначала, как и предусматривалось повесткой дня, 5 февраля слово предоставили Енукидзе. Он же с подчеркнутой отстраненностью поведал:

«VII съезду Советов предстоит рассмотреть двоякого рода поправки и изменения конституции. Первое — это те изменения и поправки, которые в процессе нашей законодательной работы и на основе указанных выше социально-экономических изменений ЦИК Союза ССР уже приняты и действуют. Об этих формальных изменениях и дополнениях мне и поручено доложить VII съезду Советов»".

Но уже на следующий день со вторым докладом выступил Молотов. Как предусматривали и письмо Сталина, и резолюция ЦК, Вячеслав Михайлович обстоятельно проанализировал обе части выдвинутой проблемы, лишь поменяв их последовательность. Сначала дал оценку соотношения классовых сил в стране, которое, мол, и вынуждало изменить конституцию, а затем перешел к собственно изменениям, названным им предельно четко: «Демократизация советской избирательной Системы».

Именно во втором разделе нового доклада Молотов неожиданно даже для членов ЦК, утверждавших резолюцию, заговорил о непредусмотренном.

«Единственное ограничение, — отметил Вячеслав Михайлович, — советская конституция устанавливает для эксплуататорских элементов и для наиболее враждебных трудящимся прислужников старого строя (бывшие полицейские, жандармы, попы и т. п.)». Потом напомнил, что еще в 1931 г. ЦИК СССР установил порядок возвращения избирательных прав лишенным их, благодаря чему число таковых сократилось до немногим более 2 миллионов человек, или 2,5% от численности взрослого населения страны. А завершил он мысль более чем многозначительно: «В Советском Союзе открыта дорога к полноправной жизни для всех честных тружеников, и круг лишенцев все более сокращается. Мы идем к полной отмене всех ограничений в выборах в советы, введенных в свое время в качестве временных мер».

Затем Молотов обосновал изменение избирательной системы, заметив, что тайные выборы (которые отказался принять Енукидзе) прежде всего «ударят со всей силой по бюрократическим элементам и будут для них полезной встряской». Завершил же доклад словами, прямо повторявшими высказанное Сталиным год назад на партийном съезде о парламентаризме, который вполне может быть использован.

«Мы, — заявил Молотов, — получаем таким образом дальнейшее развитие советской системы в виде соединения непосредственно выбранных местных советов с непосредственными же выборами своего рода советских парламентов в республиках и общесоюзного советского парламента (выделено мной — Ю.Ж.14.

Иностранные журналисты, аккредитованные в Москве, после второго доклада Молотова о предстоящем изменении конституции единодушно оценили сказанное как подлинную сенсацию, обещание крупнейшей для СССР политической реформы. Выделяли такие использованные Молотовым термины, как «общесоюзный парламент», «ответственность перед родиной», «советский патриотизм». Правда, в своих сообщениях подчеркивали и иное — сохранение, несмотря ни на что, однопартийной системы. И все же даже такой подход не менял общей положительной оценки происходившего. Так, корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» Барнес отмечал:

«По-видимому, компартия считает, что задача ликвидации антисоветских и оппозиционных элементов выполнена в такой степени, что введение закрытого голосования не может представлять опасности для режима»15.

Единогласно, как и пленум, VII съезд Советов СССР без каких-либо замечаний или поправок, вообще без обсуждения принял постановление, сформулированное Сталиным в полемике с Енукидзе еще 25 января, — о внесении в конституцию обнародованных изменений, об избрании комиссии для подготовки исправленного текста основного закона, о необходимости «ближайшие очередные выборы органов советской власти в Союзе ССР провести на основе новой избирательной системы»16.

Предусмотренную постановлением конституционную комиссию сформировали сразу, 7 февраля, при открытии первой сессии ЦИК Союза ССР седьмого созыва. Включили в нее 31 члена ЦИК, представлявших три группы широкого руководства, в том числе сопредседателей ЦИК СССР, а также секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе, председателей союзного и республиканских совнаркомов, наркомов, прокурора СССР и его заместителя, редакторов газет «Правда» и «Известия». В комиссию вошли также И.В. Сталин и А.А. Жданов.

Единственным, чье присутствие в конституционной комиссии поначалу выглядело по меньшей мере странным и ничем не обоснованным, оказался И.С. Уншлихт, начальник Главного управления гражданского воздушного флота. Но очень скоро все проленилось. 3 марта Енукидзе освободили от обязанностей секретаря ЦИК СССР, на вакантную должность назначили Акулова и в помощь ему еще и Уншлихта, утвержденного в тот же день секретарем Союзного совета ЦИК СССР17, впоследствии часто исполнявшего обязанности секретаря ЦИК СССР.

Послушание, продемонстрированное сначала участниками пленума, а вслед за тем и делегатами съезда Советов, в подавляющем большинстве коммунистами, отстаивавшими в революцию и гражданскую войну прямо противоположные фундаментальные положения — закрепленные Конституцией РСФСР, перенесенные в Конституцию СССР, вошедшие как незыблемые принципы в программу Коминтерна, принятую 1 сентября 1928 г., можно объяснить только одним. Тем, что далеко не случайно, 18 января, во время работы съезда, газеты опубликовали две важные информации: «О приговоре военной коллегии Верховного суда по делу Зиновьева Г.Е., Евдокимова Г.Е., Гертик A.M. и других; а также «В народном комиссариате внутренних дел СССР», известившей об осуждении 78 видных сторонников Зиновьева. Они наглядно и убедительно продемонстрировали, что может ожидать несогласных с новым курсом Сталина.

Тем и завершились события, начавшиеся с выстрела Николаева в Смольном. Своим жестоким итогом показали, что Сталин воспользовался в своих политических интересах первым же случайно представившимся предлогом — убийством Кирова — совсем не для того, чтобы расправиться с рудиментарной оппозицией. Он прибег к крайним мерам, не применявшимся прежде к столь высоким по положению членам партии, только для того, чтобы заставить членов ЦК поддержать его новый курс. Отказаться от старой избирательной системы, а заодно и кардинально изменить конституцию...

Убийство С.М. Кирова, а также скоропостижная смерть В.В. Куйбышева, последовавшая 25 января 1935 г.; привели к вполне предсказуемым последствиям: пополнению состава ПБ, в котором должно быть десять человек. На первофевральском пленуме на вакантные места в ПБ были избраны А.И. Микоян и В.Я. Чубарь, причем выбор на них пал отнюдь не из-за их стажа кандидатами в члены ПБ. Такое же положение занимал с того же 1926 г. и Г.И. Петровский, а Я.Э. Рудзутак не только являлся кандидатом в члены ПБ с 1923 г., но и входил в ПБ в 1926-1932 гг. Скорее всего, причиной избрания именно Микояна и Чубаря послужила не их партийная, а чисто государственная деятельность, особенно в последнее полугодие, при подготовке и проведении отмены карточной системы. В свою очередь, их места кандидатов в члены ПБ заняли А.А. Жданов, что должно было произойти непременно в соответствии с его положением в узком руководстве, и Р.И. Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома. Судя по всему, они должны были всего лишь уравновесить в высшем партийном органе украинскую группу — СВ. Косиора, Г.И. Петровского и П.П. Постышева. Ведь для Жданова постоянным местом работы становился Ленинград, а для Эйхе оставался Новосибирск.

Более значимыми оказались другие кадровые решения, и прежде всего направление Жданова в Ленинград первым секретарем обкома, что при сложившихся после убийства Кирова обстоятельствах вынуждало его чуть ли не полностью отрешиться от тех обязанностей, которые ранее были возложены на него как на секретаря ЦК. Отъезд Жданова из Москвы привел к неожиданному скоропалительному возвышению Н.И. Ежова, решением ПБ от 27 февраля введенного в секретариат ЦК. Но только этим функции Ежова не ограничились. Его заодно утвердили и председателем КПК вместо Кагановича. Еще одним секретарем в тот же день стал А.А. Андреев, сдавший свои дела наркома путей сообщения все тому же Л.М. Кагановичу. Последнего на основном его партийном посту несколько разгрузили: оставили за ним должность первого секретаря Московского горкома, а руководителем московской областной партийной организации утвердили Н.С. Хрущева18.

Эти оказавшиеся ключевыми кадровые перестановки, в свою очередь, привели к очередному перераспределению обязанностей между секретарями ЦК, проведенному решением ПБ от 9 марта. На Андреева возложили ведение заседаний Оргбюро, но подготовку повестки дня разделили между ним и Ежовым, что еще накануне являлось функцией одного человека, Кагановича. Кроме того, Андреева утвердили заведующим промотделом ЦК (вместо Ежова) и поручили «наблюдение за работой» транспортного отдела, поставив его до некоторой степени над Кагановичем как наркомом путей сообщения. Ежову, в дополнение к уже имевшимся у него двум должностям, добавили третью, утвердив заведующим ОРПО вместо Д.А. Булатова, внезапно пониженного, но без предъявления каких-либо претензий по работе, до поста первого секретаря Омского обкома19.

Так была произведена расстановка сил в узком руководстве. Произошло не только внезапное возвышение Андреева и Ежова, почти состоявшееся их вхождение в узкое руководство, но и столь же резкое понижение роли Кагановича и Жданова. Подчеркнул новое, весьма ослабленное положение Кагановича немотивированный перевод его креатуры, заведующего транспортным отделом Н.Н. Зимина, начальником политуправления НКПС20. О том же, но уже по отношению к Жданову, свидетельствовала передача курирования четырех отделов ЦК — сельскохозяйственного, планово-финансово-торгового, политико-административного и руководящих партийных органов лично Сталину21.

Непосредственным результатом перераспределения обязанностей между секретарями ЦК явилось очередное расслоение высшей власти. Теперь уже само узкое руководство оказалось как бы двухуровневым. На первом остались только трое — Сталин, Молотов и Ворошилов. На втором — только что введен ный в его состав Андреев, а также Каганович, Орджоникидзе и Жданов, которые по различным причинам перестали принимать участие в выработке важнейших решений, но сохранили формальное право одобрять либо отклонять их. Но если для Андреева, Кагановича, Орджоникидзе новое положение оказалось, скорее всего, следствием их конкретного вклада в подготовку реформирования политической системы страны, то для Жданова — лишь вынужденным, временным, связанным только с необходимостью именно в данный момент работать вне столицы, отдавая все силы «искоренению» подлинных или мнимых остатков былой зиновьевской оппозиции. Подтверждает такое предположение решение ПБ, принятое 20 апреля и обязывавшее «Жданова из трех десятидневок месяца одну десятидневку проводить в Москве для работы в секретариате ЦК»22. Видимо, Сталин очень нуждался в его помощи и поддержке.

Еще одним следствием перераспределения оказалась и значительная перегруппировка сил внутри второго эшелона власти, где его прежняя основа, заведующие отделами ЦК как таковые, утратила в целом старые позиции. Сразу же выделились те, кто в своей повседневной деятельности начал «выходить» непосредственно на Сталина, подчиняться только ему, — Стецкий, Яковлев, Бауман и Ежов. Новое иерархическое положение в аппарате ЦК резко подняло их статус. Но особенно заметно преобразилась роль Ежова, который теперь стал заниматься кадровыми делами. Более того, он соединил в своих руках контроль при назначении первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов с функциями «великого инквизитора» — председателя КПК. Однако первая же попытка Ежова даже не подчинить, нет, просто использовать ГУГБ НКВД и его архивы для проверки биографий членов партии была резко пресечена. Несмотря на предварительное условное согласие со стороны Я.С. Агранова помочь в этом КПК, последовало решительное и категорическое возражение Сталина23.

Пополнил в те дни эту третью по уровню властную группу, включавшую теперь Ежова, Стецкого, Яковлева и Баумана, а также наркома иностранных дел Литвинова, только один человек — А.Я. Вышинский, сменивший 3 марта на посту прокурора СССР И.А. Акулова, утвержденного вместо Енукидзе секретарем ЦИК СССР24. Перемены, хотя и незначительные, затронули и широкое руководство25. Но кадровые перемещения, существенно изменившие расстановку сил на вершине власти, пока еще не начали оказывать влияние на внутреннюю политику, что оставалось делом весьма близкого будущего. Наипервейшими и наиважнейшими для узкого руководства оставались внешнеполитические вопросы: как можно скорее превратить хотя и официальные, но всего лишь договоренности с Францией и Чехословакией в реальные, подкрепленные подписанием и ратификацией договоры о создании Восточного пакта; сделать все возможное для присоединения к нему не только Румынии, стран Прибалтики, но и Великобритании, а если удастся, то и Польши. Словом, все то, что внезапно оказалось проблематичным из-за попыток Пьера Лаваля найти иное решение, которое позволило бы Парижу укрепить отношения с Москвой и Лондоном, не испортив их окончательно с Берлином и Римом26.

Политика уступок разрешила наконец неопределенную для Москвы ситуацию. Восприняв позицию Лондона и Парижа как явную, нескрываемую слабость, Гитлер продолжил свою реваншистскую, антиверсальскую политику. 13 января он провел в Саарской области, находившейся под управлением Лиги наций, плебисцит, позволивший восстановить полный контроль Берлина над этим богатым углем районом. 13 марта Гитлер объявил, что Германия считает себя свободной от обязательств, запрещавших ей иметь военную авиацию, а три дня спустя подписал закон о введении всеобщей воинской повинности и воссоздании германской армии (вермахта) в составе 12 корпусов и 36 дивизий. Тем самым он бросил открытый вызов и Лиге наций, и Франции с Великобританией.

Обеспокоенный столь вопиющим нарушением Версальского договора, коалиционный кабинет Макдональдс направил в Берлин министра иностранных дел Джона Саймона, а вслед за тем — лорда-хранителя печати Антони Идена в Москву, Варшаву и Прагу. В столице СССР Идеи имел две беседы, 28 и 29 марта, с Литвиновым, в ходе которых отметил: «Для британского правительства ясно, что без такого (Восточного — Ю.Ж.) пакта не может быть обеспечена безопасность на востоке Европы, а стало быть, и общеевропейское умиротворение». Однако на прямой вопрос Литвинова, как отнеслось бы британское правительство к заключению Восточного пакта взаимопомощи без Германии, ответил, что он несколько затрудняется дать вполне определенный и официальный ответ. Данный вопрос еще не обсуждался британским правительством, это будет сделано после его возвращения в Лондон27. 29 марта Идена приняли Сталин и Молотов, и вновь речь шла практически о позиции Великобритании в отношении Восточного пакта28.

Единственным итогом московских переговоров стало совместное коммюнике, в котором указывалось на заинтересованность обеих стран в укреплении европейской коллективной безопасности, на отсутствие противоречия интересов между обеими странами по всем основным проблемам международной политики и на взаимопонимание того, что «целостность и преуспеяние каждой из них соответствуют интересам другой»29. После возвращения в Лондон Иден, однако, так и не смог переубедить других членов кабинета, не желавших, чтобы Великобритания участвовала в каких-либо европейских блоках. Но все же московские переговоры серьезнейшим образом повлияли на точку зрения Парижа.

12 апреля советские газеты опубликовали сообщение ТАСС о достижении между Францией и СССР соглашения по вопросу о конвенции безопасности. Две недели спустя, 2 мая, в Париже В.П. Потемкин и П. Лаваль подписали столь долгожданный для Кремля советско-французский договор о взаимопомощи. В нем было зафиксировано то, чего столь настойчиво добивалось более года узкое руководство:

«Статья 2. В случае, если... СССР или Франция явились бы, несмотря на искренние мирные намерения обеих стран, предметом невызванного нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и взаимно СССР окажут друг другу немедленно помощь и поддержку»30.

Под «каким-либо европейским государством» здесь, несомненно, подразумевалась нацистская Германия. А 16 мая аналогичный как по смыслу, так и по содержанию договор подписали в Праге С.С. Александровский, полпред СССР в Чехословакии, и Э. Бенеш, чехословацкий министр иностранных дел31.

Только теперь узкое руководство смогло позволить себе заняться и другими проблемами, первой из которых стало окончательное решение судьбы А.С. Енукидзе, демонстративно отвергшего новый курс Сталина, но тем не менее так и не подавшего в отставку со своего чрезвычайно ответственного поста.

Joomla templates by a4joomla